Дворовые и дворяне Пролог и глава 1

       ПРОЛОГ

(Современная повесть о людской и собачьей жизни)
               
Расхожее суждение: «Какой хозяин, такая и собака».
         
Не дождавшись с рыбалки мужа даже к  утру следующего дня, вконец измученная тревожными мыслями и предчувствиями Наталья Сергеевна вспомнила о хранящемся у них в шкафу местном топографическом атласе. Нашла, развернула его.  Ага, вот она, километрах в сорока от их городка Кобелева, деревня Сучково. А вот и Щучье озеро, к которому предположительно  отправился ее муж Иван Лукич с их общей любимицей собакой Муськой. Отправился и до сих пор не   вернулся, Такого, чтобы он, не предупредив ее, не позвонив, не успокоив, остался бы где-то на всю ночь, в их долгой супружеской жизни еще не было. Это ее особенно и тревожило, хотя она всячески пыталась себя ободрить. Интеллигентная и глубоко верующая, Наталья Сергеевна перед небольшим, с теплившейся лампадкой киотом, прочла почти все положенные в таких случаях молитвы. Обзвонила знакомых, не дозвонившись, правда, до некоторых. И вот взялась за эту топографическую карту, которая, кстати, осенила ее мыслью еще на одно действие.
- Сучков,Сучково, - заперелистывала она тонкими, подрагивающими пальцами телефонный справочник. Но, когда женщина набрала найденный номер, в трубке послышались лишь короткие безответные гудки. После все заканчивалось тем же. То ли линия была перегружена, то ли ее вообще отключили, как отключали, отсоединяли тогда многое и от многих. Разумеется, Наталья Сергеевна и подумать не могла, что, примерно, в то же время, в той самой деревне Сучково, другая, тоже измученная, можно даже сказать, истерзанная  душа, в образе семнадцатилетней деревенской красавицы Аграфеные,  также листала телефонный справочник, пытаясь упорно дозвониться не куда-нибудь, а в саму студию местного телевидения. «Измученна» же и «истерзанна»  она была всего-навсего тем, что никак не могла добиться от телевизионщиков ответа на заявку о ее прямо-таки безумном желании участвовать в предстоящем конкурсе красоты.               
- Э-эх, тоже мне телезвезда, если не сказать точнее! - легонько ткнула ее в подзатыльник  мать Евдокия. - Лучше б еще раз в милицию позвонила-то. Насчет отца! Ведь больше полугода - и ни слуху,  ни духу-то.

Высокая, сухопарая Евдокия заплакала, укоризненно глядя на дочь огромными,  мокрыми глазами.
- Да звонила же, мама! - запальчиво, но с выражением сочувствия в голосе и на лице выкрикнула Аграфена и сильно шлепнула о стол справочником.
И, действительно, звонила, писала она много раз. А на все ответ: "Ищем. В розыске". Вот и вся информация о ее любимом Паше-папаше. О Павле Андреевиче Стешине, здоровом, красивом, сорокапятилетнем русском мужике, из деревни Сучково. Неведомо было ни его дочке Аграфене, ни жене Евдокии, что он, Павел Стешин, все это время, на положении самого настоящего раба строил на далеком Кавказе дом одному тамошнему новоиспеченному эмиру.

Там же, на Кавказе, по соседству со взбунтовавшейся Чечней, служил и земляк Стешиных  -  офицер-десантник Андрей Огрызин. (В день событий, о которых речь, он, как потом оказалось, "обмывал" с друзьями свой очередной отпуск). А недалеко от них, десантников, в вертолетном полку готовился к боевому вылету капитан Игорь Голубев - младший сын уже знакомой нам Натальи Сергеевны и не вернувшегося с рыбалки Ивана Лукича. Сразу же открою: есть в этой истории, или, скорее,  -  были-небыли и другие герои. Есть пролог, будет эпилог, будут, разумеется, и главы с острыми эпизодами, а во всем этом, подчеркну, наряду с нами, людьми, будут участвовать и говорящие четвероногие "братья наши меньшие". Впрочем, несмотря на весь этот типовой  беллетристический набор, автор не станет стремиться к пользующимся сейчас спросом слишком вольным приемам и манерам повествования. И потому историю событий он начинает, в частности, не с детальной обрисовки голозадого ночного борделя, не с подглядок в чужую спальню, со смачной передачей всего, что в ней происходит, не с заумных рассуждений о "честности" и "добропорядочности" какого-либо отъявленного ворюги, а со спокойного описания одного прекрасного летнего дня.

Наконец, поверит  читатель или нет, все же  добавлю: только немногие из тех, кто беззаветно любит животных, способны понимать язык собак, а тем более - отдельные его диалекты. Некоторые из этих немногих (включая специалистов секретных кинологических служб) и помогли мне в сборе и обработке информации, легшей в основу предлагаемой повести.
            
                Глава 1.

ПОДМОСКОВЬЕ. ОКРЕСТНОСТИ СУЧКОВО. -  ЛЕТУНЫ НАД ПОКОСОМ. - КУСЬКА НА ПРОМЫСЛЕ.  -  ЖИЗНЬ - ТАБАК. -  МИШКА-МАЙКЛ.  -  ГЕНЕРАЛЬСКАЯ СОБАКА.  -  МУСЬКИНЫ СЛЁЗЫ ПО ХОЗЯИНК.

Итак:   начало августа, тысяча девятьсот девяносто девятого года. Исход века и тысячелетия. В палево-голубом небе еще не "утомленное", но уже довольно жаркое солнце. Под небом и солнцем - леса, поля, перелески, озера и снова поля, прошитые  вдоль и поперек извилистыми, выходящими на грунтовую дорогу тропинками. Тихо и покойно. Гуд мохнатого шмеля над лиловатым цветком клевера слышен за десяток шагов. Топот же мягких лап собаки-дворняжки, трусцой бегущей по нагретому, разбитому и размытому гравию проселка, кажется почти оглушающим. И вдруг, отдаленно, со стороны военного аэродрома, послышался слабый  гул. Приближаясь, он усиливался, нарастал и уже через какие-то минуты в золотисто-голубом пространстве между небом и землей показалась пара поблескивающих на солнце боевых самолетов. Выдерживая расстояние меж собой, они опробовали сначала свои крылья в легком парном перевороте. Затем сделав плавный круг, начали вытворять головокружительные трюки: виражи, бочки, полу-бочки и, наконец, - красивая "мертвая петля".

Приостановив работу у зеленовато-блеклого, взъерошенного и еще не вывершинного стога, задрали головы деревенские мужики. Оставили дело ворошащие сено бабы. Замедлила бег на проселке собака-дворняжка.
-Фулиганют летуны! - ухмыльнулся в бороду стоящий на стоге мужик, но в его голосе больше одобрения, чем упрека.
-Видать, Ефимыч, у них на эродроми керасин, наконец-то, появился. Может, теперь и на твой "Запорожец" перепадет!
Все загоготали и начали припоминать, когда ж в последний раз оживал военный аэродром? Когда государство выдавало "летунам" очередную топливную пайку? Получалось, около года назад.
-Да-а, это не то, что при прежних, советских властях, - уже хмурясь, подметил Ефимыч. - Тогда, считай, каждый Божий день небо от самолетов пело. Эх-ма-а-а, жизнь наша жестянка: сегодня так, завтра всё разэтак!

А пилоты между тем перевели уже свои острокрылые машины на перехват воздушной цели. Наращивая скорость, громыхнули двигатели. За хвостами потянулись белопенные следы. Однако соскучившимся по небу летчикам, видимо, мало того, что они обогнали звук. Их  самолеты рвались ввысь, словно пытаясь оторваться от собственных инверсионных следов. Превратившись в серебристые точки, они скоро и вовсе исчезли. Мужики и бабы снова взялись за работу. Собака-дворняжка ускорила свой бег. А поскольку именно ей, собаке, тоже быть одним из главных персонажей нашей истории, представим читателям ее  подробнее.
               
                *   *   *

Зовут дворняжку простым русским именем Куська. По складу души и родословной она тоже наша, русская, а говорит-гавкает и мыслит на том особом собачьем наречии, на котором уже сотни лет общается все четвероногое племя собак нашей России. Куська хотя и не очень знатного происхождения, но собака видная: крепкая и ладная телом, пуда на полтора с довеском, приятной  масти. По спине, хвосту, бокам у нее густая, длинная темно-коричневая шерсть и мягкое, розовато-белое подбрюшье. Хвост роскошный, густыми свисающими прядями, и так отщелкан и отчесан собственными ее зубами, что в нем - ни единого репья, ни единой блошки. Куськины уши, словно два атласных клинышка, чуточку приподнятые  у головы и с опущенными кончиками. Особо хочется сказать о ее зубах. Они  крепкие, острые и белые, как снег. Сейчас зубы непроизвольно обнажены. Из-за сильной жары Куська бежит с открытым розовым, с сизыми обводами ртом, из которого свисает алый влажный язык. Нос у Куськи немного вспотевший и потому блестящий. Иногда она останавливается и, поводя им, обнюхивает теплый воздух, дорогу и придорожные кусты.

Заметим: "прописана" и живет Куська в уже известной нам  деревне Сучково, на дворе у доброго, лохматого и кудлатобородого хозяина Егорыча и не менее доброй, грузной и пышноволосой хозяйки Петровны.

Квартируется Куська в просторной деревянной будке со своим  «мужем-кобелем»  Полканом. Правда, недавно у нее появились четверо таких же по окрасу, лохматых и красивых, как она сама, кутят, а посему Полкан живёт теперь больше в сарае, рядом с крупной и   благодушной коровой Майкой. Но, добавим, живёт-то   Полкан в сарае, однако через приоткрытую дверь он зорко следит за будкой, чтобы не дай Бог кто-нибудь обидел Куську или их теплых, попискивающих щенят. Полкан и Куська отвечают за охрану дома, двора, огорода и всего хозяйства в целом. За это хозяева предоставляют им, как нынче говорят, весь пакет социально-бытовых услуг: кормят, поят своих помощников и, вообще, создают условия для успешной собачьей работы. Создают, подчеркнем, и будут создавать, хотя жизнь, по едкому замечанию хозяина Егорыча, в последние годы - не жизнь, а сущий табак. Сравнение достаточно сильное, если учесть, что как  Егорыч, так и его "собачки", даже на нюх табак не переносят.

Что жизнь табак, а табак этот все горче и дурнее, Полкан с Куськой ощущают своими желудками. При прежних доходах хозяев, лет эдак десять назад, в их собачьем тазу перед будкой почти ежедневно появлялись и разные там мослы с хрящами и ошметками мяса, и каша на молоке, и остатки любимых Егорычем макарон по-флотски...  Теперь же, почти каждодневно, - одни размоченные в воде сухари.
Куська и Полкан на хозяев однако не в обиде. Ведь так издавна: сначала плохо людям, а потом - и собакам. Но, дай Бог, жизнь улучшится, и  снова будут в их собачьем меню и мослы с хрящами, и макароны по-флотски, и всякая прочая вкуснятина. А пока... Пока приходится, отвлекаясь от основной работы, подыскивать дополнительное довольствие на стороне. Вот и побежала Куська сегодня по окрестным местам на продовольственный промысел. Ей повезло. На месте старого, прибитого пеплом кострища, с разбросанными   вокруг пустыми бутылками, она нашла обрезок колбасы и поклеванный воронами кусок сыра. И хотя колбаса была явно чужого, не отечественного производства, скользкая и кисловатая, а сыр - закаменелым, Куська почти вдоволь насытилась, отдохнула в тени припотевшего под солнцем кусточка и теперь возвращалась домой.

Пробежав с версту, она увидела четко отпечатанный на песке след велосипедного колеса. Велосипедист, выехав с тропинки на дорогу, покатил, судя по всему, в Сучково. "Скорее всего, это Майкл Огрызок", - с неприязнью предположила дворняжка и стала по-собачьи беспристрастно рассуждать о том, что Майкл в сущности - это не Майкл, а всего лишь их деревенский охламон Мишка  Огрызин. Но, подражая таким же охламонам из соседнего городка Кобелева, Мишка сам нарек себя Майклом, выстриг на голове по бокам до самой кожи свои волнистые, темно-русые волосы, оставшиеся выкрасил и наершил в жесткий ярко-рыжий гребень. Мятая джинсовая куртка у него вся в металлических заклепках и цепках, замызганные портки отрепал по краям, а в штанинах для пущего форса прожег несколько дыр. Опять же, уподобляясь своим "хипповым" корешкам, Мишка-Майкл начал неустанно и тупо, будто телок, жевать жвачку, посасывать из банок темно-коричневое, пенящееся пойло, называемое людьми пивом, а теперь уже покуривает и сухую, истолченную в чугунке травку, от которой его глаза наливаются глупой, слезливой радостью, речь становится бессвязной, движения беспорядочными. "А ведь еще год назад хорошим подростком был", - жалея человека, вздохнула собака. И Мишка предстал перед ней таким, каким виделся тогда: ясные ,добрые глаза, аккуратная прическа, нормальная одежда.  И  вот осовременился. Стыдоба!
 

                *  *  *

Ветерок с опушки леса донес до Куськиного носа запахи березового листа, перезрелых трав, ягод, грибов и... сразу настороживший ее запах чужой собаки.   Остановившись и потянув носом, она пошла на этот самый запах. Вскоре услышала жалобное поскуливание. Затем среди густой травы увидела живую собачью голову. По изящному рисунку головы, слегка вытянутой морде, свисающим лопушками ушам и пятнистому окрасу шеи Куська сразу догадалась: перед ней собака легавой охотничьей породы, или просто легавка. Судя по всему – нездешняя.
Увидев Куську, легавка то ли из вежливости, то ли для самообороны попыталась встать, но тут же поджала переднюю лапу и заскулила пуще прежнего.
-Гав-гав! Здравствуй! - поприветствовала ее Куська, на их, понятном только собакам, языке. - Вижу, ты лапу поранила. Сочувствую.
Ласково лизнула незнакомку в морду и спросила:
-Как зовут-то!
-Му-у...  му -у-у... - силясь ответить, простонала легавка.
-Что, Муму?! - прямо-таки подскочила от удивления Куська.
-Нет, - мотнула головой легавка. - Не путай меня,пожалуйста, с той непослушной утопленницей. Муськой меня зовут.
-Муся, значит, - обрадовалась Куська. - А меня Куськой кличут. А ты, Муся, видать, городская?
-Да, городская. Мы с хозяином, Иваном Лукичем, из Кобелева на рыбалку в ваши места приехали. И вот - беда... Аву-у-у, аву-у-у...
-Какая беда? И что ты все скулишь? Гавкнуть то по-нашему, по-настоящему, можешь?
-Могу, - ответила Муська и, собравшись, внятно и звонко гавкнула:
-Гав-гав!
-Наша! - одобрила Куська, а Муська спросила, что, мол, разве "не наши" по-другому лают?
-По-другому! - убежденно ответила Куська. - Слыхала я на днях, как одна тут приезжая пуделиха выпендривалась:  «Гау-у, гау-у…». А дружок ее, интурист, тот по-своему: «Га-фт, га-фт». Они и рычать-то по-нашему не умеют. Сам  р-р-ык у них не выговаривается. Ладно, давай я помогу тебе лечь, а ты рассказывай, что произошло с тобой и твоим Лукичем,

-У-у-у-у… Ива-а-ан  Лу-ки-и-ич!.. То-в а-а-рищ ге-не-ра-а-ал, - стеная, запричитала легавка.
-Он что, генерал? - округлила глаза Куська. - Он что, из тех, у которых вдоль задних лап широкие красные полосы?
-Не красны-ы-ые, а голу-бы-ы-ые! - плача и в то же время не без гордости уточнила Муська. - Он - летчик!
-О-о-о! Ну-ка, ну-ка, рассказывай, - ложась рядом, живо попросила Куська. - Выходит, ты не просто собака, а генеральская собака. Кстати, это не твой ли с голубыми полосами сегодня над нашим деревенским лугом кружил?
-Не мой! - грустно тявкнула легавка и слезы крупными росинами покатились вновь из ее глаз. - Не-е-ет генерал-майора-а авиации... Не-е-ет ге-ро-о-оя!  Ав-у-у-у, аву-у-у-у...

Плача, подвывая и вытирая здоровой лапой слезы, Муська поведала свою печальную и в общем-то обычную по нашим временам историю.
 (Продолжение следует)