Прекрасная Эрикназ, отрывок 2. 9

Вошедший евнух с поклоном доложил:
– Шахзаде, наиб-ас-солтане (наместник повелителя, эквивалентно «его высочество»), здесь и желает видеть высокую ханум.
  Отложив перо, Агабеим-ага поднялась и поспешила навстречу Аббас-Мирзе, не закрывая лица, ибо это дозволялось связывающим их родством. Они приветствовали друг друга, согласно этикету, после этого Агабеим велела подать кофе с пахлавой и засахарен-ными фруктами. Вежливость не позволяла ей задавать вопросы, а шахзаде казался не-сколько смущенным и не спешил начать. Наконец он со вздохом поставил на стол чашку.
– Если ханум согласится помочь мне советом в одном непростом деле…
– Не только советом, но и всей жизнью готова служить благородному шахзаде.
– Ханум знает, – начал принц, – сколько тревог всегда доставляла Ирану Нахиче-вань. С тех пор, как великий Ага-Магомет-хан привел в покорность Нахичеванское хан-ство, его постоянно раздирали смуты. Как только хан из рода Кенгерли назначался наместником, немедленно появлялся представитель другой ветви семьи и пытался дока-зать свое право на первенство. При этом он обычно прибегал к помощи русских, которые всегда рады были воспользоваться его помощью. Чего стоил один только Шейх-Али-бек, сын слепого Келб-Али-хана, который провел по горным дорогам отряд Небольсина и поз-волил русским овладеть Нахичеванью!
– Однако позже благородный шахзаде простил Шейх-Али-бека и даже позволил служить в своей армии, – с улыбкой заметила Агабеим.
Аббас-Мирза вздохнул еще тяжелее.
– Что мне оставалось делать? Если я прикажу казнить всех, кто меня предавал или готов предать, в моей армии не останется ни одного офицера. Шейх-Али-бек объяснил свой поступок тем, что думал, будто его отец Келб-Али-хан казнен. Между тем, слепой Келб-Али-хан был жив и находился в Тегеране. Шах на него действительно гневался из-за симпатий к русским, но после подписания мира с Россией Нахичевань опять отошла к Ирану, и повелитель решил, что нет более достойного правителя для ханства, чем старый Келб-Али-хан.
Агабеим кивнула.
– Я знаю об этом от Манучехр-хана, главного правителя гарема. Решение нашего повелителя, как всегда, было мудрым: Келб-Али-хан навел порядок и сумел примириться со своим противником Керим-ханом.
– Ханум права, Келб-Али-хан поступил умно – женил своего сына Эхсана на един-ственной дочери Керим-хана. Батыр-Нисан-бегум – свет его очей, станет ли он враждо-вать с семьей ее мужа? Однако старый Келб-Али-хан умер, а сын его Эхсан-хан начал свое правление неумело и принес немалый вред торговле и ремеслу. Опасаясь уменьше-ния доходов, приносимых казне Нахичеванским ханством, я поспешил сместить Эхсана и назначил правителем его тестя Керим-хана, надеясь, что их родство предотвратит междо-усобицу. Однако в случае развода….
Аббас-Мирза выразительно развел руками.
– Эхсан-хан хочет развода? – удивилась Агабеим.
– Развода хочет не он, а его жена Батыр-Нисан-бегум. Об этом он мне сообщил две недели назад и был этим сильно опечален.  Я встревожен – мне сейчас, как никогда, нуж-ны согласие между Эхсан-ханом и его тестем.
Шахзаде огорченно покачал головой и умолк, Агабеим смотрела на него с недо-умением.
– Но по какой причине Батыр-Нисан желает развода?
– Вот тут мне и нужно получить совет мудрой ханум. Батыр-Нисан утверждает, что муж после женитьбы ни разу не выполнил своей супружеской обязанности.
 – Шехзаде хочет сказать, что Эхсан-хан по причине болезни не в силах исполнить свою обязанность мужа? Мне жаль молодого человека, если так, но какой совет я могу дать? Все в воле Аллаха.
– Мне известно, что Эхсан-хан имеет наложницу, родившую ему сына, но он при-знался мне, что по непонятной причине с самого начала не в силах был разделить ложе с молодой женой. Однако, сознавая, насколько важен их брак для Нахичеванского ханства, окружил ее заботой и почтением, подобающими принцессе из рода Кенгерли.
– Если хан пренебрегает женой, то какой же совет я могу дать благородному шахзаде? – сухо спросила Агабеим-ага. – По закону мусульманка вправе потребовать раз-вода. Неважно, принцесса она или простая крестьянка. Батыр-Нисан-бегум обратилась к кадию?
– Пока нет. Но две недели назад, объявив мужу о своем решении, она покинула его дом, и с тех пор никто о ней не слышал, ее нигде не могут найти.
– Возможно, оскорбленная своим мужем, она решила покинуть Тебриз и вернуться к отцу, – предположила Агабеим, но Аббас-Мирза отрицательно покачал головой:
– Керим-хан ничего не знает – ни о поведении зятя, ни о побеге дочери. Пока не знает – до сих пор Батыр-Нисан вела себя разумно, скрывая от отца свои семейные огор-чения. И я желаю, чтобы так продолжалось впредь – мне ни к чему вражда между тестем и зятем, это разрушит мои планы. Что посоветует мне высокая ханум?
– Для начала я посоветовала бы найти Батыр-Нисан-бегум. Что говорит прислуга?
– Эхсан-хан опросил всех служанок и евнухов, им известно, что, солгав, они будут сурово наказаны. Однако никто ничего не видел и не знает.
Агабеим-ага мысленно тяжело вздохнула – и здесь ей приходилось принимать уча-стие в гаремных интригах. Однако Аббас-Мирза нуждался в помощи, отказать ему было нельзя.
– Шахзаде понимает, что такого никак быть не может, – рассудительно заметила она, – старший евнух гарема должен что-то знать. Я сама с ним побеседую. Шахзаде мо-жет слышать наш разговор, но лучше было бы ему на время беседы удалиться в соседние покои.
– Его немедленно доставят сюда, – Аббас-Мирза хлопнул в ладоши и отдал приказ привести евнуха.
 Когда доложили, что Мурад, старший евнух гарема Эхсан-хана, доставлен, шахза-де удалился за полог. Мурад пал ниц перед Агабеим.
– Встань, – прозвучал над ним мелодичный голос, и евнух, дрожа от волнения вы-прямился, – я желаю, чтобы ты правдиво ответил на мои вопросы.
– Клянусь Аллахом, посмею ли я солгать высокой ханум?!
Агабеим кивнула. Долгие годы общения с Манучехр-ханом позволили ей понять, что невозможно управлять гаремом, не зная всего, что происходит в доме – старшему ев-нуху должны быть известны самые сокровенные тайны, секретные разговоры и даже мыс-ли хана и его женщин.
– Можешь быть спокоен, твой хан не узнает, о чем мы будем говорить, но одно лишь слово лжи, и ты будешь сурово наказан. О чем в последний раз говорил Эхсан-хан с ханум, своей женой?
Мурад колебался всего лишь мгновение – под мягким, но неумолимым взглядом первой жены шаха солгать он не посмел.
– Светлая ханум сказала высокочтимому хану, что желает развода.
– И что ответил Эхсан-хан?
– Ничего не ответил, ушел и отправился…
– Говори, ничего не утаивай. К кому он пошел и о чем говорил?
– Высокочтимый хан отправился к ханум Зухре и… и передал ей слова ханум, сво-ей жены.
– Хочу знать точно, о чем они говорили.
Евнух немного оправился от своего первоначального страха и заговорил уже более гладко:
– Высокочтимый хан сказал, что развод принесет ему много бед, поскольку вызо-вет недовольство могущественного шахзаде и поссорит его с Керим-ханом. Тогда ханум Зухра посоветовала: «Запри свою жену в ее комнате и никуда не выпускай, тогда она не сможет отправиться к кадию. Всем объяви, что у нее холера». Еще ханум Зухра сказала: «Вчера твоя жена уходила из дворца навестить подругу, это все знают. Она могла зара-зиться – в Тебризе теперь бывают случаи холеры. Если прислуга будет думать, что Батыр-Нисан больна, никто близко не подойдет к ее покоям. Я сама стану прислуживать ей и приносить еду. А потом придумаем другое». И тогда высокочтимый хан сказал… Он ска-зал…
– Говори все, евнух, – сурово велела Агабеим.
– Высокочтимый хан сказал: «Ты права. Пусть все думают, что у нее холера. И, может быть, не нужно будет ничего придумывать – от холеры часто умирают. Если Ба-тыр-Нисан умрет, кто сможет обвинить меня в ее болезни и смерти? Все в руках Аллаха»
Сказав это, Мурад в ужасе посмотрел на строгую жену шаха и умолк. Однако она ничем не выдала охватившего ее волнения и спокойно повторила:
– Говори все!
– Ханум Зухра испугалась, сказала: «Нет, ага моего сердца, такого не нужно, если тебя не обвинят люди, то накажет Аллах. Аллах все видит», а хан ответил: «Я терпел эту женщину в своем доме, но не могу вынести того, что меня всеми силами принуждают взять ее в свою постель. Аллах простит мне ее смерть, ибо знает, как она мне противна»
Агабеим почувствовала, что бледнеет.
– Что было потом?
– Двери в покои ханум заперли, утром слугам объявили о ее болезни. Приезжала подруга ханум и хотела ее видеть, но мне приказано было никого не пускать, так я ей и ответил. Ханум Эрикназ…
– Так зовут подругу твоей госпожи? Она армянка?
– Высокая ханум права. Ханум Эрикназ вдова, ее отец и муж верно служили шахзаде и были осыпаны им милостями. Ханум Эрикназ и раньше иногда приезжала к госпоже.
– И о чем они обычно говорили?
– Это мне неведомо, они говорили на незнакомом мне языке.
– Что ты сказал Эрикназ на этот раз?
– Сказал, что у ханум жар, она бредит и никого не узнает, поэтому врач не велел никого к ней пускать, он подозревает холеру. Ханум Эрикназ опечалилась и уехала. Днем никто, кроме ханум Зухры, к госпоже не заходил. А ночью ханум исчезла. Больше мне ничего неизвестно. Ее везде искали, хан и ханум Зухра допросили всех слуг, служанок и евнухов. Никто ничего не знает, не видел и не слышал.
– Могла ли твоя госпожа, опасаясь за свою жизнь, бежать через одно из окон?
Подумав, Мурад отрицательно покачал головой.
– Нельзя, окна высоко над землей. Одно окно, правда, выходит в коридор, но через него бежать никак нельзя. Коридор соединяет женскую половину дома с мужской, но по нему могут проходить только высокочтимый хан и евнухи, больше никому не разрешено.
Агабеим вздохнула – похоже, евнух искренне рассказал все, что знал.
– Хорошо, можешь идти.
– Да хранит Аллах высокую ханум!
Обрадованный Мурад склонился к ее ногам и, пятясь, вышел. Аббас-Мирза, отки-нув полог, предстал перед Агабеим, лицо его было мрачным.
– Шахзаде теперь понимает, что заставило бедную женщину бежать? Надеюсь, она жива и здорова, иначе хан не стал бы ее искать, а объявил о ее смерти. Возможно, что-то знает армянка Эрикназ, ее подруга.
Теперь на лицо Аббас-Мирзы появилась досада.
– Эта женщина в своей дерзости иногда доходит до неприличия. Не так давно пе-реоделась мальчишкой и проникла в типографию к мирзе Салех-Ширази, когда там был мой сын Мухаммед-мирза, и обнаглела до того, что нарисовала мой портрет на литограф-ском камне. Когда я явился туда, то поначалу ее не признал, хотя что-то в мальчишке мне показалось странным. Однако догадался, когда увидел свой портрет. Велел ее привести, но она скрылась. А ведь не ребенок – вдова и уже очень немолода, ей лет восемнадцать, не меньше.
Агабеим в недоумении приподняла брови.
– Портрет на литографском камне?
– Литография – новый метод печати, позволяет делать оттиски рисунков. Эрикназ хорошо рисует, об этом я не раз слышал от моего секретаря Асри Баиндуряна. Он совсем потерял из-за нее голову, молит меня своей властью принудить ее выйти за него замуж.
Агабеим мягко улыбнулась.
– Могущественный шахзаде не может заставить дерзкую немолодую вдову пови-новаться его воле? – пошутила она. – Таким женщинам необходим муж, который будет держать их в руках.
Аббас-Мирза тяжело вздохнул.
– Мне не хочется портить отношения с живущими в Тебризе армянами, вмешива-ясь в их дела. Армяне мне верно служат в армии, они легко перенимают опыт у ино-странцев, а их купцы меня обогащают. Иногда я даже посещаю их церковные службы, чтобы они знали, как я ценю их. Сейчас, когда я провожу реформы в армии, для меня это особенно важно. Муж Эрикназ Акоп Давоян погиб у меня на службе, ее брат служит в пехоте, а отец, Сам Мелик-Бегларян, спас мне жизнь в бою при Асландузе.
– Мелик-Бегларян, – она наморщила лоб, вспоминая, – не сын ли мелика Абова?
Упоминание о мелике Абове заставило шахзаде недовольно нахмуриться – Ростом, старший сын Абова, служил под началом Цицианова и во время войны с русскими доста-вил персам немало хлопот. Попав в плен, Ростом был привезен в Тебриз. Он провел в темнице три месяца и наотрез отказался перейти на сторону Аббас-Мирзы, хотя его уго-варивал сам грузинский царевич Александр – они с Ростомом были друзьями детства.
 «Пусть Аббас-Мирза быстрей казнит меня, – сказал наконец уставший от уговоров Ростом, – и пусть радуется, что в руках у меня сейчас нет меча».
Аббас-Мирза, которому тогда едва исполнилось шестнадцать, узнав об этих сло-вах, пришел в ярость и велел казнить Ростома. С тех пор прошло много лет, но каждый раз, проезжая мимо армянской церкви, в ограде которой был погребен Ростом, шахзаде вспоминал о той своей вспышке и жалел о ней. Возможно, пощади он Ростома, ему уда-лось бы склонить Абова и его родных на свою сторону.
– Служивший мне Сам Мелик-Бегларян – племянник мелика Абова, – угрюмо от-ветил он на вопрос Агабеим, – бежал в Иран, поссорившись с братьями.
Агабеим-ага помнила мелика Абова еще со времени осады Шуши свирепым Ага-Магомет-ханом – тогда мелики пришли на помощь ее отцу Ибрагим-хану. Однако она заметила недовольство Аббас-Мирзы и не стала больше говорить о Саме Мелик-Бегларяне.
– Не считает ли шахзаде, что нужно расспросить Эрикназ? – спросила она. – Воз-можно, ей что-то известно о Батыр-Нисан.
– Высокая ханум желает, чтобы я приказал доставить ее сюда?
Подумав, Агабеим покачала головой.
– Нет, лучше мне самой ее навестить.

Старая Сатэ ахнула, увидев, чьи носилки остановились у ворот дома, и с давно за-бытой резвостью понеслась предупредить Эрикназ. В некотором замешательстве та по-спешила навстречу гостье.
– Да вознаградит Всевышний высокую ханум за дарованное мне счастье, – изящно поклонившись, проговорила она.
Пораженная красотой и манерами молодой женщины, Агабеим ответила не сразу.
– Да пребудет с тобой Аллах, – сказала она наконец и, опустившись на подушки, внимательно оглядела комнату, задержав взгляд на висевших на стене портретах.
– Надеюсь, высокая ханум осчастливит меня, отведав что-нибудь в моем доме?
Улыбка еще больше красила Эрикназ, и Агабеим понравилось, что в улыбке этой не было угодливости.
– Прикажи подать чаю, – ответила она и вновь перевела взгляд на один из портре-тов, – ты и вправду хорошо рисуешь, ханум Эрикназ.
– В этом нет моей заслуги, Бог даровал мне способность изображать. Говорят, вы-сокая ханум тоже любит рисовать. И еще высокая ханум умеет слагать песни, от которых щемит душа и замирает сердце.
Восхищение в голосе молодой женщины было столь искренним, что Агабеим не выдержала и улыбнулась.
– Где ты слышала мои песни, ханум Эрикназ?
– Их напевала моя покойная мать, когда я была еще ребенком. Сама она была ро-дом из Варанды. Я с детства запомнила, – своим чистым и нежным голосом Эрикназ не-громко пропела: – «Любимый мой пришел ночью и ушел ночью. Вернется ли? Не знаю. Вся жизнь моя пройдет в ожидании».
Шаркая ногами, Сатэ внесла поднос с угощением, поставила его на стол, и с низ-ким поклоном удалилась. Агабеим поднесла к губам чашку из тонкого фарфора, отпила глоток и поставила на стол. Глаза ее затуманились печалью.
– Как давно это было! – прошептала она. – Не знала я, что в Карабахе еще помнят мои песни. Как звали твою мать?
– Шушан, дочь мелика Бабахана. Мелик Шахназар, его дальний родственник, вы-делил ему землю на границе Варанды и Хачена.
– Значит, со стороны матери ты в дальнем родстве с меликом Шахназаром?
Эрикназ удивилась волнению, прозвучавшему в голосе ее гостьи.
– Высокая ханум права, со стороны матери в очень дальнем. Но по отцу мы с ним в прямом родстве – мать моего отца Амарнан была дочерью Шахназара.
На миг Агабеим закрыла глаза.
«Будь Хюризат, сестра Амарнан, мне настоящей матерью, – думала она, – я смогла бы обнять внучку Амарнан, как свою племянницу. Но куда деться от зова крови? Куда деться от зова родной земли?»
– Ты родилась в Карабахе, ханум Эрикназ?
– В Гюлистане, на севере Карабаха. Но меня увезли оттуда в трехлетнем возрасте, я мало что помню.
– И где же ты жила?
– Мы с матерью и сестрой жили в Тифлисе. Когда мне исполнилось восемь, мама умерла от чахотки. Как раз тогда отец нашел нас и забрал к себе в Тебриз.
– В то время ты и подружилась с дочерью Керим-хана Батыр-Нисан?
Эрикназ вспыхнула, во взгляде ее появилась настороженность.
– Высокая ханум права, – с некоторым вызовом ответила она, – в то время. Мы обучались французскому языку у одной и той же наставницы.
– Понимаю, – мягко проговорила Агабеим, – скажи, ханум Эрикназ, к кому бы об-ратилась Батыр-Нисан, потребуйся ей помощь?
– Мне трудно ответить высокой ханум, я ведь не Батыр-Нисан.
Теперь в ее голосе звучала явная насмешка. Величественно выпрямившись, Агабе-им-ага смерила дерзкую холодным взглядом.
– Мне говорили, что ты дерзка, и теперь ты с помощью дерзости пытаешься избе-жать правдивого ответа.
Спохватившись, Эрикназ виновато опустила голову.
– Если я оскорбила высокую ханум, осчастливившую меня своим посещением и приятной беседой, мне нет прощения.
Раскаяние ее казалось искренним, и Агабеим-ага слегка смягчилась.
– Я думаю, если бы Батыр-Нисан нуждалась в помощи, она прежде всего обрати-лась бы к тебе, ханум Эрикназ, – строго проговорила она, внимательно глядя на поник-шую собеседницу.
Ресницы Эрикназ дрогнули, на щеках заиграли ямочки сдерживаемой улыбки.
– Высокая ханум ошибается, обычно я помогаю моим друзьям прежде, чем они по-просят о помощи.
Агабеим спокойно кивнула.
– Что ж, ханум Эрикназ, это хорошо. А теперь расскажи мне все. Поверь, я не враг Батыр-Нисан.
– Что высокая ханум желает узнать? – Эрикназ отвела глаза.
– Где Батыр-Нисан?
– Но разве не у ее мужа следует об этом спросить? – удивление в округлившихся глазах Эрикназ было явно преувеличенным.
– Я хочу лишь увериться, что ей удалось бежать. И знай: я одобряю твой поступок.
С минуту Эрикназ испытующе смотрела на Агабеим.
– Значит, высокая ханум знает…
– Что жизни Батыр-Нисан угрожала опасность? Да, теперь знаю. Рассказывай.
– Когда я зашла навестить Нисан, – начала Эрикназ, – старший евнух не пустил меня к ней, сказал, у нее сильный жар, и врач объявил, что это холера. Я сразу поняла, что он лжет.
– Почему?
– Я говорила высокой ханум, что в детстве жила в Тифлисе. Доктор Прибиль, ко-торый лечил мою маму, часто рассказывал о холере, в войсках постоянно случались забо-левания. При холере не бывает жара, наоборот, человек холодеет до того, что у него появ-ляются судороги.
Изумленно оглядев ее, Агабеим рассмеялась.
– Ты не только дерзка, но и умна. Продолжай!
– Я знала, что Нисан хотела потребовать развода, мне известно, какое значение развод с ней мог иметь для Эхсан-хана. И еще известно, что яд часто путают с холерой. Мне стало понятно, что Нисан в беде. Моя служанка уговорила одного из евнухов Эхсан-хана помочь. Он долго отказывался – боялся холеры. Но три золотых пересилили страх. Он подкрался к выходящему в коридор окну, передал Нисан мою записку и… кое-какие вещи.
– Какие вещи?
– Мужскую одежду. Я написала Нисан, чтобы она ничего не ела, а ночью переоде-лась, выбралась из окна в коридор и прошла через мужскую половину. Она последовала моему совету – отказалась от еды, а ночью переоделась и выбралась в коридор, оттуда че-рез мужскую половину прошла на кухню, взяла ведро и вышла из дому. Никто из слуг-мужчин не признал в мальчишке-водоносе свою госпожу, никто не удивился – водоносы обычно приносят воду задолго до рассвета. Нисан добралась до моего дома, и я ей… по-могла. Больше я не могу ничего сказать высокой ханум.
– Слава Аллаху, Батыр-Нисан жива и невредима! Ханум Эрикназ, не тревожься, я не стану требовать от тебя сию минуту открыть, где она скрывается, мне понятен ее страх. Передай, что больше никто не посмеет посягнуть на ее жизнь, пусть спокойно воз-вращается домой. Или… лучше я сама ей напишу. Подай мне перо, бумагу и чернила.
Эрикназ поспешила подать все требуемое и, почтительно стоя в отдалении ждала, пока Агабеим своим ровным мелким почерком неторопливо выводила буквы. Дописав, жена шаха сложила послание, подала его Эрикназ и велела доставить Батыр-Нисан так скоро, как только возможно.
– Повинуюсь высокой ханум.
– Не тревожься, ханум Эрикназ, за человеком, которого ты пошлешь, никто не ста-нет следить, чтобы узнать, где скрывается Батыр-Нисан-бегум.
Жена шаха произнесла это очень просто и с достоинством. Эрикназ послушно склонила голову и ответила с не меньшим достоинством:
– Если так сказала высокая ханум, то мне незачем тревожиться.
Агабеим кивнула, показывая, что вопрос решен, и указала Эрикназ на место подле себя.
– А теперь сядь, ханум Эрикназ, поговорим о тебе. Мне известно, что ты совсем недолго прожила со своим мужем. По воле Аллаха его унесла война, теперь ты свободна и богата. Однако твои богатство, молодость и красота для многих являются соблазном. Не лучше ли тебе выбрать себе в защитники достойного мужа твоей веры? – она чуть пони-зила голос. – Асри Баиндурян умирает от любви к тебе и желает стать твоим мужем.
Улыбнувшись, Эрикназ продекламировала Низами:
– «Заносчиво надев чужой халат, сам пред судьбою будешь виноват»
Агабеим-ага рассмеялась, с шутливой укоризной покачала головой и с удоволь-ствием продолжила:
– «Коль птица к солнцу устремит полет, ее за дерзость солнце обожжет» Однако неужели нет мужчины, за которого красивая ханум Эрикназ хотела бы выйти замуж?
Эрикназ покраснела и смущенно отвела глаза.
– Высокая ханум слишком добра, интересуясь мною, – пробормотала она.
Агабеим потрепала ее по щеке и поднялась.
– Ты понравилась мне, девочка, – просто сказала она.
Проводив высокую гостью, Эрикназ набросила на голову толстую шаль, велела Сатэ запереть двери дома и вместе со слугами отправилась в церковь к полуденной служ-бе.