Потомки королевы, отрывок 5

За обедом Василий сообщил, что хочет немного попутешествовать, и родные от-неслись к этому сочувственно.
– Тебе нужно отвлечься, – согласился Иван, – поезжай в Париж, в Ниццу.
– Съезди в Милан, – глядя на него лучистыми глазами, тихо проговорила мать.
Василий нежно ей улыбнулся, погладил иссохшую руку, но ничего не ответил. Ве-чером он поехал к Кате. Предупрежденная невесткой, она ждала и при виде брата сделала то, что совершенно несвойственно было ее сдержанной натуре, – кинулась ему на шею и горько зарыдала. И вместе с ней заплакал Василий – впервые после смерти жены. Слезы омыли ему душу, сидя напротив сестры, он смог спокойно рассказать ей о последних ме-сяцах своей счастливой жизни с Ириной, о ее смерти и рождении маленькой Ирочки, о Наташе и Николеньке.
– Хотел сказать тебе, Катя: в своем завещании поручаю тебе опеку над детьми. Вторым опекуном назначаю дядюшку Николая Яковлевича, он поможет тебе разобраться в делах, если... что-нибудь случится. Все же Европа далеко, еду я не на один день.
Легким движением руки Катя его остановила.
– Не надо, Вася, я знаю, куда ты едешь и зачем.
Лгать под внимательным взглядом Кати было невозможно, но Василий все же по-пытался изобразить улыбку. Она получилась кривой.
– Ну, если ты у нас всезнайка, тем лучше.
Шутливый тон ему тоже не удался.
– Если ты решил, пусть будет так, – серьезно ответила она, – только я ведь тоже не бессмертна. И я тоже еду.
– Куда? – не глядя на нее, глухо спросил он.
– Пока община посылает меня и двух сестер в Дубровник, там развернут русский госпиталь. Нужна помощь нашим медикам – среди беженцев из Боснии и Герцеговины вспыхнула эпидемия тифа.
– Ты так спокойно об этом говоришь, – голос его дрогнул, – а ведь тиф заразен.
– Не заразней чумы или холеры, – Катя позволила себе улыбнуться, – поверь, брат, у меня неплохой опыт, тебе нет причины тревожиться. Мы справимся с эпидемией.
– После этого ты вернешься?
– Как распорядится Карцева. Если начнется война…
– Война начнется, знаю точно. Это вопрос одного-двух месяцев.
– … если начнется война, община отправит санитарный отряд для помощи ране-ным. Наверное, потребуется и моя помощь. Я солдат, Васенька, и должна выполнять свой долг там, где мне приказано. Ты ведь меня понимаешь, правда?
Взяв руку сестры, Василий прижал ее ладонь к своей щеке.
– Понимаю, Катюша. Береги себя.
– И ты береги себя, брат. Не нужно напрасно искать смерти.
***

В конце апреля 1876 года в Болгарии вспыхнуло восстание, давно подготавливае-мое болгарскими эмигрантами, живущими в Сербии, Румынии и России. Нужно сказать, что в победу восстания они изначально не верили, один из руководителей революцион-ных комитетов эмиграции, Любен Каравелов, откровенно заявил:
– Восстание не освободит народ из-под ига, но вызовет русское вмешательство. Пусть турки зальют страну кровью – это всколыхнет Европу, которая теперь даже плохо себе представляет, кто такие болгары, и где они живут.
Вряд ли им удалось бы поднять сельское население – после восстаний и репрессий конца сороковых и начала пятидесятых годов наступило некоторое затишье, крестьяне хотели спокойной жизни, а чорбаджии (зажиточная прослойка) прекрасно ладили с турец-кой администрацией. Однако по окончании Кавказской войны из России в Турцию хлы-нул поток кавказских горцев, воевавших под знаменем Шамиля и бежавших от русских войск после его капитуляции и пленения. Желая держать подальше этих «единоверцев», исконно живущих грабежом и разбоем, Высокая Порта заселила ими болгарские земли, отдав в их руки беззащитное христианское население.
Именно бесчинства, творимые пришельцами, которых местное население окрести-ло «черкесами», заставило крестьян взяться за оружие. Уже в мае восстание было подав-лено с жестокостью, возмутившей цивилизованный мир. Газеты, русские и иностранные, пестрели описаниями зверств турок, печатали рвущие душу изображения растерзанных и умерщвленных поселян, частоколов, на колья которых были насажены детские головки. Писали:
«Болгары гибли сотнями и тысячами… в Перушице, Бошаке, Ветрине были ис-треблены целые поселения… убивали детей, убивали поселян, бежавших при приближе-нии войск, убивали тех, кто прятался…»
Прокатилась волна убийств и по другим населенным христианами турецким тер-риториям – в Салониках французский и германский консул, повторив печальную судьбу Грибоедова, были растерзаны фанатами за попытку спасти христианку.
Франция и Германия заявили протест, Италия и Австрия осудили варварство, Ан-глия, снабжавшая турецкую армию оружием, стыдливо молчала. Через своего посла Иг-натьева Россия отправила в Константинополь ноту с требованием прекратить истребле-ние болгар, тем дело и ограничилось. Русское общество недовольно роптало. Дамы те-перь, открыв популярный еженедельник «Нива», пропускали страницы, где напечатаны были рецепты по укреплению желудка или романтическая история любви князя Старо-дубского к золотошвейке Ольге Старопольской, а искали глазами политические новости. Одна из статей в петербургской газете была – явно с намеком! – озаглавлена строками из стихотворения поэта Тютчева:
«Ты долго ль будешь за туманом скрываться, русская звезда?»
Однако начинать войну Александр Второй не собирался. Не желали войны ми-нистр внутренних дел Горчаков и любовница императора княгиня Юрьевская. Горчаков считал, что Россия к войне не готова, Юрьевская боялась, что царственный возлюбленный сам отправится на войну, а ведь там всякое случается, и как она тогда останется одна с малыми детьми? Им противостояли императрица (возможно, в пику Юрьевской) и наследник престола Великий князь Александр Александрович. Он тайно просил русского консула в Белграде – тоже славянофила – передать сербскому князю Милану Обреновичу следующее:
«Если вы, ваша светлость, теперь же объявите войну Турции, вам потребуется про-держаться всего два месяца. После этого у Государя не останется иного выхода, как под-держать вас и вступить в войну. После победы над Турцией Сербия сможет существенно расширить свои земли»
Истребление болгар не настолько сильно волновало князя Милана, чтобы идти на подобный риск, но последний довод престолонаследника Александра Александровича оказался решающим. Желание увеличить свою территорию владело также черногорским князем Николаем Первым Негушем-Петровичем – замкнутая в горах крохотная Черного-рия как ни одна страна нуждалась в плодородных землях и, главное, в выходе к морю. В июне 1876 года Сербия и Черногория, заключив договор, объявили Турции войну.
Газеты сообщили, что главнокомандующим сербской армией назначен популяр-ный среди военных генерал Черняев. Патриотически настроенные читатели «Нивы», про-пустив страницу с напечатанными выигрышными номерами тиража первого займа госу-дарственного банка, прежде открыли статью «Михаил Григорьевич Черняев» и с чув-ством благоговейного восторга прочли:
«…генерал Черняев олицетворяет в эту минуту исконное заветное стремление рус-ских людей – протянуть братьям братскую руку помощи»
Идеей помощи братьям-славянам были охвачены все слои общества, и император Александр понял, что остановить поток добровольцев в сербскую армию не в его власти. В июле он официально дал разрешение отставным офицерам ехать на Балканы, и тут же последовали массовые отставки, а в газетах стали появляться фамилии геройски павших в боях русских офицеров – прежде, до Высочайшего разрешения, они скрывались под вы-мышленными именами.
Катя, прибывшая с санитарным отрядом в австрийский Дубровник на границе с Черногорией, в течение месяца ежедневно просматривала итальянские и австрийские га-зеты, пытаясь понять, что происходит в Сербии. До ее отъезда из Петербурга от Василия не получено было никаких известий. Уже из Дубровника она отправила родным в Петер-бург письмо – сообщала о себе, спрашивала о брате, – но ответа не получила. К счастью или нет, но работа в госпитале не оставляла ей времени для тревожных мыслей – эпиде-мия среди беженцев, прибывающих из Герцеговины, вспыхнула с новой силой, Катя и две другие сестры Свято-Георгиевской общины буквально валились с ног.
Докторов в их госпитале было двое – известный в Петербурге хирург Студийский и сербский врач Томич. В июне Студийский срочно уехал в Грахово, где работали доктор Полисадов и студент-медик Мишич – от последнего пришло сообщение, что доктор По-лисадов заразился тифом и находится в тяжелом состоянии. Спустя неделю Студийский написал, что Полисадов умер, поэтому он пока остается в Грахово – заменить покойного.
Известие это произвело на сестер тяжелое впечатление – на курсах фельдшериц, открытых при Свято-Георгиевской общине в 1874 году, молодой врач Петр Полисадов проводил практические занятия по анатомии и хирургии на базе их больницы.
– Надо поставить свечку, – вытерев слезы, сказала Оля Годейн, и каждая из сестер, выкроив свободную минутку, сбегала в православную церковь, поставила свечку, помо-лилась за воюющих.
«Господи, – стоя перед образом, беззвучно шевелила губами Катя, – брата Василия от ран и болезней убереги»
К середине июля эпидемия пошла на убыль, зато раненых становилось больше, начала ощущаться нехватка перевязочных средств. Однажды при Кате помогавшие в гос-питале черногорки сестры Иличкович заспорили с доктором Томичем, который от гнева так покраснел, что Катя испугалась – как бы его не хватил удар. Сербского она не пони-мала, чтобы успокоить доктора мягко коснулась его руки:
– Что такое? Что они говорят, отчего вы так волнуетесь?
– Нет, вы представить себе не можете, – закричал он, и от возмущения сербский акцент его стал еще более явственным, – предлагают, как в прежние времена, обертывать раны бараньими шкурами. Они, видите ли, из семьи потомственных лекарей, уверяют, что в их роду всегда так делали!
– Не нужно волноваться, доктор, перевязочные средства, наверное, скоро доставят.
Драгоценный груз с медикаментами доставили в двадцатых числах июля, вместе с ним прибыл санитарный отряд во главе с Екатериной Петровной Карцевой. Она привет-ливо поздоровалась с донельзя обрадованным доктором Томичем, обняла и перекрестила Катю и обеих ее товарок, заботливо оглядела их с ног до головы:
– Устали?
Конечно, они устали, но признаться в этом Карцевой, которая в Крымскую войну сутками по колено в грязи и крови выхаживала раненых, было бы стыдно.
– Теперь вы приехали, будет легче, – слабо улыбнулась Катя.
Елизавета Петровна покачала головой.
– Завтра утром мы уезжаем в Цетине, – привычным своим суховато-деловым тоном говорила она, – в больницу при Цетинском монастыре привезли много раненых, доктор Соколов, что теперь там, просил помочь – рук не хватает. Еще нужна помощь во времен-ном госпитале при Пиперском монастыре, вы поедете туда, Катя? Зная вас, я уверена, что вы справитесь.
– Разумеется, поеду, но как же здесь, в Дубровнике? – она встревоженно взглянула на обеих сестер, работавших с ней в дубровницком госпитале – их лица выразили испуг при мысли, что они останутся без старшей и более опытной Кати.
Елизавета Петровна успокоила:
– Княгиня Шаховская направила девять сестер в Дубровник и Грахово. Они долж-ны быть здесь завтра или послезавтра.
Сестры милосердия московской общины «Утоли мои печали», основанной княги-ней Шаховской, имели немалый опыт в обращении с больными, Катя успокоилась. Ее близкая приятельница Мари Шереметьева, прибывшая с Карцевой, сообщила петербург-ские новости:
– Забежала я перед отъездом к твоей матушке, она чувствует себя хорошо, и все-все у вас здоровы. Да, и еще печальная новость: молодой Киреев погиб. Николай. Еще в июне погиб, но только теперь в газете напечатали. Прежде, пока Государь не разрешил добровольцам открыто в Сербию ехать, Киреев скрывался под именем… а, вспомнила – Хаджи Гирей. Говорят, турки так его тело изуродовали, что не узнать было.
– Киреев… – похолодев, Катя прижала руку к груди, – а насчет… моего брата что-нибудь…
Мари сочувственно погладила ее по плечу.
– Нет-нет, милая, о Василии ничего. Матушка твоя сказала, что писем нет, но ведь какие письма, им сейчас не до того. Я привезла тебе двадцать восьмой номер «Нивы», как раз перед отъездом получила. Здесь много о Сербии, полистаешь в дороге, пока до Цетине ехать будем.