Тили-тили тесто, или о чем молчит дверная ручка

             Тили-тили тесто, или о чем молчит дверная ручка



          Когда мы кого-то любим, мы не сравниваем его. Любимый несравним.
               
                Милан Кундера


  Юрка заболел. Точнее, не заболеть он не мог. Когда  после гуляний, он являлся домой  весь красный от морозу и вспотевший, как цуцик, мама встречала его на пороге и, засовывая свою шершавую руку за шкирку, отчитывала:
 - Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не носился, как угорелый, весь мокрый и снаружи и внутри! Быстро раздеваться, больше гулять не пойдешь!
С этим категоричным маминым заявлением надо было что-то делать. 
А надо сказать, что в те послевоенные времена, времена Юркиного детства, самым суровым наказанием было именно это:
 - Больше гулять не пойдешь!
Вся жизнь кипела во дворе, заполненном до отказа дровами, в проходах между которыми, а еще в подворотне, в подвалах и на чердаках умудрялись и строить шалаши, и играть и в карты и в футбол и в казаки-разбойники и в штандер и в прядки и в лапту. Всем во дворе командовала татарка дворничиха Фаина, которой все мы дворовые дети обязаны тем, что выросли достойными и не свихнувшимися гражданами. Она заменяла нам и воспитателей и участкового милиционера и камеры видео наблюдений.  И вот этой необыкновенной буйной жизни тебя лишали только из-за того, что ты там бегая «вспотел, как цуцик».
А кроме самого двора, недалеко был еще небольшой сквер с песочницей и четырьмя скамейками и еще довоенными очень красивыми кустами сирени. В глубине этого сквера располагалась похоронная контора, и поэтому сам сквер в народе обзывался Похоронкой. В коридоре этой самой конторы рядом с входом была установлена старая эмалированная раковина с водопроводным краном, где летом местная детвора, утоляла жажду, а осенью или весной отмывалась от грязи, перед возвращением домой. А вот зимой кран был менее востребован, но Юрка, чтобы его не ругали за то, что он является домой разгоряченный, решил воспользоваться доступной холодной водой для охлаждения и приведения себя в замерзшее состояние. Он после всех дворовых занятий, разгоряченный, шел в Похоронку и просто подставлял под струю воды свою шкирку и заливал туда немного воды, затем не спеша отправлялся домой, куда приходил замерзший, посиневший как тот же цуцик и не смущал маму своим уже совсем не разгоряченным видом.

  Так что не мудрено, что он заболел и заболел серьезно. Родители испугались его высокой температурой и уложили в постель. В бреду Юрка вдруг почувствовал, что его тело вместе с одеялом стало подниматься вверх к потолку и задержалось только перед потолком. Свысока он увидел свою постель и себя в постели, но себя, какого то чужого, встревоженных родителей, сидящих у ночника и ожидающих приезда врачей. Он попытался позвать на помощь, закричал:
 - Мама! Я улетаю! Держите меня!
Но издать хоть какие-то звуки у него не получилось, он опять впал в забытье.

Аленкина мама привела Аленку навестить болеющего, когда Юрке стало намного легче. Они пришли с пирожными и, как много позже догадался лечить вкусняшками  Карлсон, лечили Юрку сладостями. Аленкина мама припомнила, что когда Юрка и Аленка познакомились в песочнице Похоронки, то Аленка играла в принцессу, а Юрка наотрез отказался быть принцем:
 - Не буду я принцем! Я – простой советский человек!
Но потом Юрка из заколки для волос сделал шпагу для игрушечного принца и согласился:
 - Принц тоже может быть человеком, простым советским человеком.

Дни рождения у Юрки и Аленке были летом, и если Юркин день рождения проходил спокойно, то Аленкин день рождения подготавливался заранее, проходил феерично со многими приглашенными как взрослыми, так и детьми. Кроме угощений и пирога с сюрпризом (маленькой монеткой, завернутой в вощеную бумажку) для будущего жениха, была обширная культурная программа с конкурсами, юмористическими загадками, с предварительно подготовленными номерами, и заканчивался этот праздник поеданием мороженного из красивых вазочек с сиропами и вареньем, а для тех, кто уходил последним были еще специальные угощения.
Готовясь ко дню рождения Аленки, дома Юрку одевали во все новое и красивое, вручали букет роз, завернутый в красивую бумагу, а поверх ее еще и в газету, каждый раз объясняли, как нужно себя вести и как поздравлять. Юрка уже хорошо знал дорогу к Аленке. Цветы он нес, как на параде несут оружие, наружную газету выкидывал в урну еще на улице,  заходил под арку, поднимался на третий этаж. До звонка Юрка еще не доставал, поэтому поворачивался спиной к входной двери и стучал в нее ногой. Дверь была старая и гулкая со старинной массивной литой латунной ручкой. Таких дверных ручек Юрка никогда и негде больше не встречал. Это была уникальная ручка, всем ручкам ручка! Эта ручка стала символом Алёнкиного дома, того что передается из поколения в поколение, того что незыблемо сохраняется неизменным, стойко служа этим поколениям и в революцию и в блокаду и во все потрясения. Потрясения, сметающие целые поколения, стирающие города и народы, но всегда что-то сохраняется и остается память, как следы на этой потертой латунной поверхности.

Юрка и Аленка вместе пошли в один и тот же первый класс и Юрка всегда провожал Аленку после школы, неся свой и ее портфели, а Аленкина
бабушка, сопровождала их, немного отстав. Мальчишки одноклассники кричали в спину:
 - Тили-тили тесто, жених и невеста!
Юрка не возмущался, но если кто-то из обидчиков попадал под руку, то того бил, бил не зло, а так для порядка.
Аленка хорошо училась, она еще с четырех лет учила английский, и ее водили на всякие кружки. А Юрка, как и все его одноклассники, страдал повышенной активностью, и Аленка сама решила охладить Юркин темперамент, явилась к нему домой, и устроила совещание с Юркиной мамой о том, что надо остепенить распоясавшегося первоклассника.  Когда Аленка ябедничала, ее белые бантики гневно вздрагивали, вызывая праведное возмущение. В ответ на такое предательство и стукачество, Юрка объявил Аленке бойкот. Бойкот длился недолго, их Октябрятской звездочке поручили сделать Новогоднюю газету и Юрка с Аленкой дружно взялись творить. Не без помощи родителей, которые подключили других родителей, все вместе вовремя успели выпустить эту первую совместную газету и с рисунками и с аппликациями и с Новогодними поздравлениями.

А потом быстро настало лето и они вместе на поезде поехали на все лето  в маленький уютный хутор недалеко от Латвийской деревни Малта. Дорога запомнилась тем, что постоянно надо было мыть руки, а еще сажей от паровоза на подушке, если были открыты окна, а особенно запомнилась вкусная горячая картошка со сливочным маслом и малосольными огурцами, которые продавали на остановках. Лето на хуторе для городских детей было полно открытий: полный хлев скотины, которую можно было покормить и погладить, огород, речка и рыбалка, мастерская, лес с грибами и змеей, шалаш, самими сконструированный и построенный.  Хлеб с ароматной корочкой, который пекли дома, горячая горбушка которого с парным молоком для послевоенных Ленинградских детей была особенно вкусной.

 - Смотри, какой большой гриб! Белый! Аленка, иди сюда, тут могут быть еще!
Подбираясь к боровику, притаившемуся под лапами ели, Юрка не заметил, как напоролся коленкой на оставшуюся со времен войны старую колючую проволоку. Сначала он испугался, не гадюка ли его укусила, но когда обнаружил колючку, успокоился. 
Коленка почти не болела, но опухла и покраснела. К вечеру Юрка стал мерзнуть, его пробирал озноб, как будто он сильно простыл. Юрка залез в шалаш и зарылся там в сено, стало полегче.
 - Мама! Мы с Юркой пришли с грибами, и больше я его не видела, где он?
 - Как не видела? Что за детский сад? Вечно его где-то носит!
Мама уже почистила грибы и вывесила их на ниточках сушиться над плитой.
Юрку нашли быстро. Его колено распухло, маленькая но глубокая ссадина была в самом центре. Сам Юрка был горячий, как самовар. Принесли водки, какой то промасленной бумаги и бинт. Соорудили водочный компресс и замотали коленку. Хозяин хутора на руках отнес Юрку в дом и сразу положил его в постель.
На Юркиной коленке на всю оставшуюся жизнь сохранился незаметный маленький шрамчик на память об этом замечательном лете.

А потом в их классе появился новый ученик Илья Горелик. Он был намного старше,  у него было больное сердце, он не бегал, пропускал физкультуру, в основном сидел. Его больное сердце было добрым, а руки умелые. Илья всем помогал, но часто пропускал занятия в школе и тогда  большой оравой одноклассников навещали его. Комната, где он жил с мамой, была маленькая и мы по очереди к нему заходили, ожидая своего времени в коммунальном коридоре.
 - Привет Илья! У нас вчера утром опять свету не было и мы не учились, это Юрка снова жеванную промокашку в пробку вставил! Пока промокашка была мокрая, слюнявая свет был, а когда подсохла, то пропал. А сегодня на дверцу с пробками повесили замок, теперь нужно что-то новое.
 - А нашу учительницу Галину Ивановну провожал домой учитель из старших классов. Мы за ними проследили. Не могла, что ли, Галина Ивановна выбрать кого-то получше?
Илья слушал наши новости, улыбался, но быстро уставал.
О том, что Ильи не стало, нам сообщила Галина Ивановна:
 - Ребята! Завтра мы не учимся. Будем хоронить Илью. Приходим в школу с цветами. Количество цветов должно быть четным. Юра, что значит четное количество?
 - Четное, это когда два.  Галина Ивановна, а что Илья умер?
Хоронили Илью в глубине Еврейского кладбища между старых могильных памятников. Запомнилось обилие цветов и впервые испытанное чувство безвозвратной потери, невозможность что-то изменить.
Юрка не отходил от Аленки, пытаясь ее поддержать и успокоить, хотя его самого бил озноб:
 - Мне твоя бабушка говорила о том, что мы не совсем умираем, когда умираем. Ты не знаешь, как это так?
 - Мне она то же говорила, но я никогда не видела, что бы так, был Илья, и вот только холм в цветах… Если Илья не весь умер, то что осталось и где это он? А когда мы умрем, что будет с нами?
 - Ты помнишь, я маленький болел, это когда мы еще не учились в школе, ты с мамой приходила меня навестить, когда у меня была температура,  я видел себя сверху, я взлетел к потолку и видел родителей и себя сверху, но как-то необычно… наверно, я умирал. Может быть, и Илья нас сейчас видит.
 - Если Илья нас сейчас видит, то пусть он знает, что и мы его то же очень любим!

Завуч познакомил класс с новым учителем географии. Этот новый географ очень отличался от всех остальных учителей тем, что он не рассказывал нам, а новый материал мы по очереди читали из учебника. Как то он пригласил нашу одноклассницу прочитать новый параграф из учебника, но сначала он попросил помочь ему снять пиджак, потом приобнял ее и разрешил начать чтение. Мы все возмутились таким панибратством и проявлением своей, недопустимой в нашем понимании, симпатии, и решили прогулять оставшиеся уроки, сдав свои дневники на учительский стол. Аленка подошла к Юрке:
 - Слушай! Так неправильно! Если что, сразу прогуливать уроки.
 - Аленка! Или ты с нами, или мы смотаемся без тебя!
 - Я то с вами, но так не правильно!
В начале перемены мы всем классом через окно первого этажа вырвались на свободу и все вместе пошли в кино.
Утром завуч каждого из нас вызывал к себе и выяснял, что послужило поводом для такого возмутительного поступка, как коллективный пропуск уроков. Когда очередь дошла до Юрки, он все рассказал, как ему виделось.
 - Ты понимаешь, Юра, ваш учитель отбыл в лагерях десять лет ни за что, сейчас его реабилитировали, но не специальности, не здоровья, не семьи у него ничего нет. Вот он вышел и как ему быть?
Больше этого географа мы не видели.
 - Аленка! Почему ты была против нас?
 - Я не против, хотела поступать не как малые дети, а то детский сад какой-то! Чуть что не так, сразу мотаем уроки!
 - Ты выступаешь, ну прямо как твоя мама. А ты знаешь, откуда этот географ к нам явился?
 - Наверно выгнали из предыдущей школы.

Когда в классе стали выделяться объединения учеников, Аленка стала центром притяжения одной из таких групп. Во-первых у Аленки была своя собственная комната, а главное, она притягивала к себе своей энергией, фантазией, интеллектом.
И каждый раз, приходя к Аленке с ватагой сверстников, Юрка, как зачарованный замирал на лестничной площадке, перед гипнотическим воздействием старой двери, разделяющий мир на Аленкин мир и весь остальной. Его взгляд останавливался на знакомой с детства старинной массивной литой латунной ручке, которая помогала перейти из одного мира в другой. Эта ручка была словно маяк, кармический знак, помогавший не заблудиться, не совершить непоправимых ошибок в том большом мире, где мы начинали жить…

Юрка и Аленка поступили в разные вузы. Новые друзья, почти взрослая жизнь, первые подработки и свои свободные деньги. Лишившись Аленкиной ежедневной компании, ее советов и примера, Юрка устроился подрабатывать на кафедре, по ночам работал с однокурсниками на хладокомбинате, а на лекциях вместе с ними же в наглую спал. Все это закончилось тем, что его не допустили до сессии и призвали в армию. Перед уходом, он позвонил Аленке:
 - Привет! Аленка! Написал заявление на академический отпуск, в понедельник на сборный пункт, мама переживает… попаду в часть, напишу. Буду взрослеть в армии. Мне кажется, я правильно поступаю!
 - Юрка! Держись! Я …
Аленка осеклась, не закончив фразу.
 - Отслужу, восстановлюсь на втором курсе, декан благословил. Как определюсь, сразу напишу.
Попал Юрка служить на флот. Его первое письмо было подписано романтично:  «… Юрка - матрос с корабля «Детство».
Он и раньше пробовал сочинять и рифмовать, но часто сочинения оставались в набросках, Юрка не доводил их до парадного блеска, а тут, на службе появилось время и, главное, острая необходимость, просто прижало, а еще стало тоскливо.
 - Как не хватает мне порой
И рук, и губ и глаз твоих…
Среди зимы, или весной
Мне не хватает нас двоих!
Об этом четверостишье Аленка никогда не узнает. Потом, много лет спустя, Юрка закончит это стихотворение и подарит его другой женщине, но это будет уже в другой жизни.
 Демобилизовавшись, Юрка дома обнаружил, что все его гражданские наряды ему малы. И на следующий день после возвращения он без предупреждения и приглашения явился во всей красе идеально отутюженной своей матросской формы и букетом роз к знакомой двери  со старой латунной ручкой. Надо отметить, что форма Юрки была ушита по последней флотской моде, и выгодно подчеркивала его натренированную фигуру. Голландка была ушита в обтяжку, так что ее было невозможно снять, а флотские брюки клеш были растянуты на фанерном клине, обзываемом в матроской среде «торпедой», и дополнялись вшитой в каждую брючину свинцовой дробиной, которая выбрасывала эту брючину при ходьбе резко вперед. И вот таким бравым молодцом Юрка явился, как инопланетянин, в обыденную, но ставшую уже Юрке непривычной, гражданскую жизнь.  Из писем Юрка знал, что у Аленки появился отчим, замечательный человек, капитан первого ранга, преподаватель в военной академии, но беспокоило и волновало Юрку не это. Он чувствовал,  как изменился, как возмужал, как повзрослел сам. А как изменилась Аленка?
Дверь открыл незнакомый молодой мужчина, симпатичный, уверенный, сдержанный, стильно одетый.
 - Да, Елена дома. Леночка, это к тебе.
После объятий, восклицаний, опять объятий Аленка представила:
 - Познакомьтесь: Юрка, мой школьный, нет еще дошкольный друг. Володя – сын маминой подруги, мы учились с ним в университете, он уже защитился, геофизик.
Весь день Юрка провел в обществе Аленкиного отчима и Аленки. Володя несколько отстранился, дистанцировался и лишь иногда прислушивался издалека.
 - Видите ли, Юрий, я о вас много слышал и мне кажется, что продолжить службу в армии, поступить в училище – это не для вас. Гражданская жизнь прекрасна тем, что в любой момент можно изменить свою жизнь по своему усмотрению, в армии устав и приказ. Даже уволиться в запас не всегда удается.  А вышестоящие командиры – ой, какие бывают разные и их не выбирают.
Юрка не вникал в советы, он и так понял, что армия не сахар, а думал он об Аленке и Володи.
 - Володя защитился, геофизик. Звучит завлекающе, и так симпатичный, а мне еще предстоит восстановиться в институте, его закончить. Это же когда я встану на ноги?

 На свадьбу Аленки и Володи Юрку не пригласили.
 - А может это и к лучшему, как мне там себя вести, украсть невесту, бросить учебу, пойти работать, только кем, опять грузчиком на хладокомбинат. Да и соответствующего костюма у меня нет, не в форме же мне туда явиться. Наверно Володя будет достойным мужем. Только какой-то он хваткий…
 Юрка не стал поздравлять их со свадьбой, он не смог разобраться сам с собой, зациклился на том, что Аленка с Володей - хорошая пара. В голове промелькнула фраза из песни:
 - «Я на свадьбу тебя приглашу, а на большее ты не рассчитывай…»   Приглашу – не приглашу…

От одноклассниц Юрка узнал, что у Аленки родилась дочка и что ее назвали в честь Аленкиной бабушки. Юрка набрался храбрости и позвонил:
 - Привет, Аленка! Поздравляю! Ты молодец! Твоя бабушка тоже радуется за тебя! А помнишь, как она приходила встречать тебя после уроков? А как утром готовила вам всем отдельные завтраки и провожала вас всех в школу и на работу?
 - Спасибо, Юрка! Спасибо! Как ты?
 - Нормально, диплом уже написал, скоро защита..
 Юрка обмывал защиту диплома вместе с однокурсниками в шашлычной у Никольского собора. Когда все выпили и съели, вышли на набережную Невы. Стояли Белые ночи.  Теплый воздух от нагретого парапета и мостовой смешивался с прохладой Невы. Чайки по-семейному устроились на парапете и сонно перекрикивалось. Одинокая девичья фигура, облокотившаяся на парапет в стороне от чаек, завершала эту, очень Питерскую, композицию.  Юрка бросил своих друзей, и, приблизившись, пристроился к парапету рядом с девушкой.
 - Привет! Что ты одна в такое время? Пойдем с нами. У нас тут праздник: мы сегодня защитили дипломы, вот шашлыками у Николки это все и отмечали.
 - Привет! У меня экзамен завтра, точнее уже сегодня по мышцам, вот вышла подышать, мне не до гуляний.  Шашлыки – это здорово, а я вот бубликом лакомлюсь!
 - Ты сегодня что-нибудь ела, кроме этого бублика?
 - Ела, не ела… грызла гранит науки!
От шумной толпы Юркиных друзей отделился приятель:
 - Гога! Да брось ты ее! Пошли!
Юрка написал на обрывке номер домашнего телефона:
 - Не с кем будет бублик разделить или будет скучно одной  грызть гранит – позвони.

Юркина студенческая свадьба плохо запомнилась, всю заботу Юрка взял на себя. Договор аренды кафе, меню, музыка, деньги, алкоголь, гости, суета, а еще надо было жениха из себя представлять. Как-то все прошло, и слава Богу! Аленку с ее Володей Юрка на свадьбу не пригласил и не сообщил о случившимся. Просто струсил.
Когда сыну исполнилось полгода, Юрка все же набрался смелости и взялся за телефон:
 - Аленка! Сегодня у сына день рождения, ему уже полгода!
 - Молодец! Как здорово! Приезжайте знакомиться!
И вот тот же знакомый двор, лестница, ставшая крутой, если поднимаешься с коляской и та же неизменная ручка на входной двери в Аленкину квартиру. Прохладная латунь ручки придала Юрке уверенность и спокойствие, он поправил букет и позвонил.
Аленка очень обрадовалась, суетилась, наготовила угощений, много рассказывала о своих и Володиных успехах.  Володя не было, он руководил экспедицией в Артике, а Аленка готовилась к симпозиуму в Японии, а еще она выиграла грант на какое то исследование, а еще ее звали работать надолго в Швецию.
 - Какие они молодцы! Это ж сколько мне еще нужно наработать, чтобы их догнать? И где они будут, когда я этого же добьюсь?

 - Слушай, Юрка! У меня проблемы со здоровьем, ложусь в больницу, не беспокойся. Очень прошу -  навещать не надо, поправлюсь, позвоню.
Следующий раз Аленка позвонила поздравить Юрку с днем рождения. Ее голос хоть и остался узнаваем, но заметно изменился, стал хрипловатый и усталый, говорить она стала медленнее, без восторженных нот.
 - Юрка! С днем рождения! Дорогой мой человечек! Как ты, как сын?
 - Завтра улетаю в Москву, сдаем изделие военным, наверно ближайшие пол года пробуду там. Сын растет, радует, ездил по обмену школьников за границу. Привез сувениры. Как твое здоровье? Как Володя?
 - Мне сделали операцию, прошла успешно! Оперировали с помощью робота! Все очень технологично, последние слово техники! Володя все время рядом, не поехал в экспедицию, забросил работу, меня поддерживает! Юрка! Теперь звони мне на стационарный телефон, мобильный мне не разрешают врачи. Береги себя!
 Звонок в Рождество рыдающего Владимира возвестил о беде.
Юрка обзвонил  всех одноклассников. Девчонки и раньше знали, что здоровье Аленки становиться все хуже, втихаря навещали Аленку в больнице, но по просьбе Аленки  не трепались об этом.
Отпевали Аленку в старой дореволюционной прикладбищенской церкви, в которой отпевали ее деда и бабушку, маму и тетку. Храм еще сохранял Рождественские украшения из еловых лап  и цветов, но свет был приглушен. В полумраке, освещенная живым светом свечей, среди старинных икон и лампад в самом центре лежала Аленка.  Батюшка, привычно раскачивая кадилом, обошел гроб, поправил цветы, которые не умещались и готовы были упасть, перекрестил Аленку, продолжая проникновенно и одновременно торжественно петь:
 - …Упокой, Господи, душу рабы твоей, Елены. Прости ей прегрешения всякие: вольные и невольные, и сотвори ей вечную память!
Лицо Аленки чистое и прекрасное, в церковном полумраке как будто светилось изнутри, и невозможно было согласиться с тем, что Аленки больше нет. Прощались долго.
Поминки Володя организовал дома. И вот опять тот же двор, но на входной двери кодовый замок, та же лестница, но уже новая входная дверь в квартиру, но с той же бессменной латунной ручкой.
 - Привет! Давно я тебя не видел, не прикасался к твоей прохладе, не обжимал твои такие удобные формы! Похоже, что мы и в последний раз встречаемся! Терпения и стойкости тебе! Крепких рукопожатий! Не забывай нас…
За столом Володя с трудом сдерживал слезы, много говорил, вспоминал историю знакомства с Аленкой, очень жалел, что много провел времени на работе и в экспедициях, а не дома, в семье. Потом, не останавливаясь, стал рассказывать об Аленкиных достижениях, о ее вкладе в науку:
 - К сожалению, мы столкнулись с тем, что в Академии наук родственные связи важнее реального вклада. Аленку реально зажимали…, и если ее сравнивать с теми..
Юрка неожиданно для себя, как то грубо и безапелляционно перебил Володю:
 - Не надо Аленку не с кем сравнивать, особенно сегодня! … Упокой Господи, ее душу!... Вечная память, тебе Аленка!
От неожиданности, Володя замолчал и вместе со всеми опрокинул стопку.
Когда расходились, Юрка подошел к Володе:
 - Извини, что перебил тебя, я сам себя не узнаю. Не сомневайся: ты сделал все возможное и невозможное! Значит судьба у Аленки такая! Будем помнить ее и благодарить за то, что она была с нами, а мы могли быть с ней.
 - Да брось ты, бывает. Проехали. Я вот что хотел тебе сказать: я раньше думал, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной, но ты с Аленой меня переубедили…
 - Бывает, не бывает… А я хочу тебе сказать, что у нас с Аленкой было общие счастливое детство и счастливая юность – а это огромная удача всей жизни! Держись, Володя!
Уходя, Юрка постоял за закрытой дверью, прощаясь со всем этим Аленкиным миром, который так мгновенно и навсегда для него закрылся. Осознание потери вытеснило все мысли, заморозило их и только пустота и холод овладели им. Он в последний раз прикоснулся к латунной ручке, погладил ее:
 - Как тот Андерсовский  стойкий оловянный солдатик, стоишь ты на страже этого мира! Прощай! Теперь за твоей дверью открывается путь уже в другой мир, мир без Аленки.
 Выйдя в морозный двор, Юрка обернулся на Аленкины окна
 - Мог бы я так же, как и Володя сделать все возможное и невозможное, или не справился бы. И как теперь ему и нам всем жить, не зная: все ли было сделано? Вот тебе и тили-тили тесто.

Как не хватает мне порой
И глаз, и рук, и губ твоих!
Среди зимы или весной
Мне не хватает нас двоих!

И, глядя в небо голубое,
Или когда во тьме затих,
Тебя я вижу пред собою, 
Но не одну, а нас двоих!

И вот встаю во сне печальный!
И, обнимая пустоту,
Хочу кричать, но от отчаянья,
Разжать я губы не могу!

Так не хватает мне порой
И глаз, и рук, и губ твоих!
Среди зимы или весной
Мне не хватает нас двоих!