Жизненные принципы Бабы Агапы

На краю нашей деревни стоит избушка, конечно, не на курьих ножках, скорее, опрятный маленький домик. И живёт в нём местная травница, Агафья Тихоновна Цветкова. Сколько ей лет, Баба Агапа не говорит, шутит: «Так много, что и со счёту сбилась, да и надо ли их считать, года-то наши?»

В деревне на постоянной основе она проживает лет двадцать — двадцать пять. Когда маленькая была, к бабушке на лето приезжала, которая травами всю жизнь занималась и внучку к ним пристрастила. Агафья уже пенсионеркой в деревню перебралась да местной знахаркой сделалась. В молодости же, после школы, в институт строительный поступила, там общественной работой занялась и, как при советской власти говорили, стала продвигаться сначала по комсомольской, а потом и по партийной линии. Где только не работала — всю страну объездила. И обязательно ей подавай самый запущенный, самый трудный участок. Говорила: «Где легко, там каждый справится, а ты попробуй где трудно всё вычистить да новое наладить, чтобы после тебя работалось там легко и споро». Наверное, неинтересно ей было, когда тишь да гладь, — такой уж человек. И у нас в деревне, когда приехала и решила поселиться, стала общественным старостой. Никто её, конечно, не выбирал, сама вызвалась.

Недели не прошло, как объявилась, а её деятельность уже проявляться стала. Начали по деревне бабы судачить: «Агапа объявление повесила, на сход всех деревенских приглашает». Народ, конечно, собрался. В основном настрой был пошутить, посмеяться да выскочку городскую на место поставить. Негоже человеку, только приехавшему на новое место, права качать да свои порядки устанавливать. Но не знали они ещё, что Агапа закаленный боец и не только трудностей не боится, а сама их ищет — такая у неё линия жизни, это если по-городскому обозначить.

Агапа же по-простому, без обиняков и говорит:

— Люди добрые, посмотрите, все стали лучше жить: и дома крепкие, и хозяйство, и огороды ухожены, и за скотиной догляд; но единственное плохо, что каждый только в свою сторону смотрит и всё себе урвать норовит. По окраине леса мусора целые горы, по дороге бутылки, пакеты, окурки, чего только не накидано. А родник наш как загадили. Не то что воды попить, подойти неприятно — зарос, заплыл, мусором забился. Посмотрите, что с клубом стало, — был культурный центр, был, да весь вышел: пол сгнил, крыша того и гляди обвалится, как в такой пойдёшь, можно и домой не вернуться. Стыдоба одна.

Неужели вам всем приятно в такой помойке жить? Каждый ведь за собой убирать должен. Выходили же раньше сообща на общие работы мостки обновить, речку и пруды почистить — и рыбы больше, и искупаться приятнее. Можно было и водицы испить — чистая была речка. Мои ровесники помнят, что летом ребятишки целыми днями на речке проводили, а к вечеру и взрослые подтягивались после трудового дня усталость смыть. Сейчас же и к речке не подойдёшь — всё заросло.

А чтобы где какой мусор валялся — никогда такого не было. Ключ же вообще образцово содержался — целебным считался. Воду из него набрать приходили не только местные, со всей округи люди тянулись, такая в нём сила была.

Конечно, сейчас жизнь другая. Всё в упаковках, много пластика стали использовать. Только вредный он для природы, не может она его переработать. Изобретение это человека, он и должен сам за собой убирать.

В общем, из собрания получилось следующее. Хотели над Агапой посмеяться, а разговор получился по делу, и предложение самой же Агапы об общественном старосте поддержали.

Года не прошло, как Агапа, с помощью пряника, а иногда и кнута, навела чистоту и порядок и в деревне, и в окрестностях. Летом для детей экологическую школу организовала, с рассказами о разных растениях, ягодах, грибах и об отношениях с природой — что природа наш общий дом, и от каждого из нас зависит порядок в этом доме.

Потом и дело своей бабушки продолжила. Стала, кто к ней обратится, травами лечить. Всем старалась помочь, никому не отказывала, только всегда прибавляла, что травка лучше поможет, если ты к природе с добром, а если природе специально вредишь — люди разные: кто огонь разожжёт, чтобы воровство леса незаметно было; кто короеда подпустит за деньги; кто капканы на зверя поставит; кто рыбу начнет динамитом глушить. Много вреда человек природе наносит — кто из озорства, кто за деньги, а кто и преступление скрыть, — то и природа тебе так же ответит, и полезная травка может боком выйти. Поэтому Баба Агапа перед лечением всегда короткую беседу проведёт, а ты сам решай, будешь услугами леса пользоваться или в город к врачу, а там в аптеку за таблеткой, потому что в душу никому не лезет и своего видения жизни не навязывает.

Но это всё общие моменты, порой скучные и нудные. А чтобы атмосферу немного разрядить, расскажу один случай, проиллюстрирую наглядным примером, так сказать.

Есть у нас жительница деревенская — Екатерина Семёновна Босая. Но это только по фамилии она Босая. И большой дом имеет (двухэтажный, кирпичный), и большое хозяйство — одним словом, живёт зажиточно. Богатством этим обязана она своему сыну Игорюне, так она его ласково называет. Так вот, этот самый Игорюня лет пять назад решил новый дом построить, и мать, и молодую жену удобствами обеспечить, да и самому с комфортом отдохнуть на природе — поди плохо. Началась стройка. Старый дом (ветхий он был) полностью сломали и весь строительный мусор (Игорюня решил сэкономить, жадный он до денег был, правда, для других, для себя не жалел) отвезли в лес и там выбросили — целая гора получилась. Конечно, такое варварство мимо внимания Бабы Агапы не прошло. Пошла она к Катерине (та к себе в баню переселилась, пока стройка шла) и попросила по-хорошему, чтобы её сын весь мусор от дома из леса вывез и как положено утилизировал, на специализированную свалку или на завод по переработке отвёз — у нас, слава богу, построили. Правда, шифер и кирпич можно в дело пустить и на дороге выбоины залатать. Тут выходит Игорюня (оказалось, что он всё слышал) и с улыбкой ехидненькой говорит: «Нам ваши инициативы без надобности, а чей мусор, неизвестно, не докажете, что наш. Так что шли бы вы, Баба Агапа, травками заниматься да за своими друзьями пернатых присматривать, а то лезут во все дырки, все-то им знать надо», — и добавил, что любопытство — порок. Одним словом, выставил нашего старосту.

Поняла Агапа, что за человек перед ней, повернулась и ушла.

Только и недели после этого разговора не прошло, странный случай с Игорюней в лесу приключился. Пошёл он со своим дружком Гришкой в лес грибы-колосовики собирать. В тот год летом уж очень они хороши были, да много. Везде росли, даже на поле вышли, как перед войной в 1941 году этих самых колосовиков было видимо-невидимо (бабушка рассказывала), а колосовиками они зовутся, потому что вырастают в начале лета, когда у ржи колос наливается.

Гришка потом рассказывал: «Утро в день похода в лес было ясное, погожее. Ходили, собирали, вдруг ветер сильный налетел, и темнеть быстро стало. Ну, а мы, собирая грибы, разошлись в стороны, иногда, правда, аукались, чтобы друг друга не потерять. Я Игоряшке кричать стал, звать, чтобы вместе из леса выбираться. В это время стали часто молнии сверкать, а гром грохотал не переставая. Потом яркая вспышка, раскат, жуткий треск и вскрик. Я на этот крик и рванул. Подбегаю, Игорюня на земле лежит, деревом придавленный. Я еле-еле дерево оттащил, очень уж тяжёлым оказалось. Смотрю, у Игорюни глаза закрыты, голова в крови, одна нога неестественно вывернута. Стал я его по щекам хлопать. Дождь и мои шлепки в чувства его привели, правда, глаза мутными оставались. Когда же до ноги его дотронулся, стал он криком кричать от боли. Понял, дело плохо, одному не справиться, подмога нужна. Хорошо близко от деревни были. Дядя Федор Игорюню в коляску мотоцикла своего запихнул, по-другому не скажешь, и в больницу отвёз. Оказалось, перелом и сотрясение, правда, не очень сильное».

На следующий день после происшествия встречаю Бабу Агапу и спрашиваю:

— Агафья Тихоновна, как вы думаете, почему с Игорюней в лесу такое случилось?

— Не знаю, может, ему лес так спасибо сказал за те подношения, что он сделал, не пытай меня, ничего я не ведаю.

Ногу Игорюне подлечили. Только с головой не всё так хорошо оказалось. Стали его частые головные боли мучить, да такие сильные, хоть на стенку лезь. Даже обезболивающее не помогало — на час-два отпустит, а потом боль с новой силой возвращалась. Только когда рвало, облегчение получал. Мать смотрела, смотрела, как сынок мучается, делать нечего, пошла к Бабе Агапе и стала слёзно просить, чтобы та Игорюне помогла и зла на него не держала.

— Зла я на него не держу и помогу, чем смогу, только с условием — когда ему полегчает, пусть ту помойку, что он в лесу оставил, уберёт и у леса прощения попросит за поступок свой нерадивый.

Катерина пообещала, чего ради здоровья сыночка не сделаешь. Дала ей Баба Агапа травок разных, рассказала, какую заваривать и пить, а из какой примочки на голову делать. В общем, через месяц ходил Игорюня по своей стройке гоголем. Матери сказал, что убирать мусор из леса не собирается, что травки Бабы Агапы — чушь несусветная; а помогли ему лекарства импортные, что друг достал. Но Катерина чувствовала, что дело не в чудо-лекарстве, и уговаривала сына сделать так, как Агафья просила. Но он ни в какую, уж очень горд и упрям оказался. Всё вскоре дошло до Бабы Агапы, и, встретив Катерину, она предупредила, чтобы та больше к ней за помощью для своего сына не обращалась, а с помойкой в лесу она сама разберётся. Разобралась быстро. Имела Агафья Тихоновна группу активистов-энтузиастов, кто ей в общественных делах помогал. Ребята завалы разобрали, брёвна на опушке леса сожгли, кирпич и шифер на ремонтные работы пустили, для вывоза не так много и осталось.

Игорюня же, прознав про деятельность активистов, вечером в клубе начал ёрничать, что есть в деревне народец, который должен помойку убирать, а к деловым и занятым людям по этому вопросу приставать не надо.

Но дело потом опять очень странным образом повернулось. Зимой поехал он с молодой женой на модный лыжный курорт. Уехал здоровый, вернулся больной. Что там произошло, неизвестно. Жена говорила, что и не было ничего особенного, только стали у Игорюни почки отказывать. Начал он лечиться и долечился до диализа. Всё хуже и хуже ему становилось. Врачи стали предлагать одну почку удалить. Катерина опять к Бабе Агапе побежала:

— Всё что хочешь сделаю, только сына спаси.

— Я же тебя предупреждала, чтобы ты по поводу своего сына ко мне не обращалась. Если ему нужно, пусть сам и приходит; если придёт, не выгоню, поговорю, а дальше видно будет.

Через неделю Игорюня сам к Бабе Агапе пришёл-приполз. Видит Агафья Тихоновна, что болезнь гонору в нём поубавила. Но всё же он продолжает хорохориться. Трудно, ох как трудно человеку свои ошибки признавать и прощения просить. Агафья Тихоновна смотрит на парня, но первая разговор не начинает. Минут пять стоял Игорюня в дверях да пыхтел, слова вымолвить не мог. Но видит, что здесь никто перед ним ни лебезить, ни упрашивать, да что упрашивать, и разговаривать не будет. Но не захотел он уйти, с чем пришёл. Что-то согнуло его в пояснице, поклонился он Бабе Агапе, поздоровался и стал что-то несвязное лепетать про болезнь свою. Что нет у него больше сил так жить. Не жизнь у него, а одно сплошное мучение выходит. Ничто уже его в жизни не радует: ни деньги, ни молодая жена, ни новый дом, который недавно закончили. Одна болезнь проклятущая гложет его день и ночь и всё глубже в него свои когти запускает. Стал он прощения просить и слёзно умолять, чтобы Баба Агапа его вылечила.

— Лечу не я, — ответила Агапа, — а природа да Господь на небесах. Я только попросить помощи могу, а уж придёт помощь или нет — здесь я не властна. Если гордыню свою смерил, оставайся у меня в доме на месяц. Поживешь, по хозяйству поможешь. Травки в лесу разные насобираем, корешки. Может, простит тебя лес да подлечит. — Игорюня согласился остаться.

На следующий день рано утром разбудила его Агафья и повела в росе утренней купаться — так она лечение начала; а вечером на опушке леса у костерка по душам с Игорем поговорила. Правда, о чём разговор у них был, никто не знает, да и не наше это дело. Лес слышал, но он тайны хранить умеет и свои, и чужие.

Месяц прошёл быстро. Баба Агапа нагружала Игорюню работой с утра до вечера, но не перетруждала, правда, работу ему определяла, от которой он раньше или нос воротил, или вообще ни за что делать бы не стал, — заставила почти всей деревне летние туалеты чистить. И ничего, справился, фыркал сначала, но после третьего пообвыкся.

Когда Игорь последний нужник чистил, самый запущенный Баба Агапа ему определила, стала она его подначивать:

— Ты, Игорь, в этом деле смотри как навострился, хоть золотариком начинай подрабатывать.

Игорь повернулся к Агафье Тихоновне, улыбка во весь рот. Агапа подумала: «Ведь эта улыбка только недавно к нему пришла, раньше так не умел, дай Бог, чтобы на всю жизнь осталась».

— Думал я над этим вопросом, по стране вовсю практикуется, только до нас не добралось. За границей давно механизировали это дело, дизель работает, главное, воды побольше лей да через толстый шланг качай — дело прибыльное.

— Изменился ты, Игорь. Сам-то почувствовал?

— Почувствовал и решение принял, что жить, как раньше жил, мне дорога теперь закрыта. К чему я раньше стремился: первым хотел быть да денег много иметь. Думал, деньги всё решить могут, а жизнь показала, что это не так. Если гонишься только за деньгами, будь готов в этой гонке всё потерять, и в первую очередь себя. Слеп ко всему человек становится, один золотой блеск его только и манит. Когда же человек в одну сторону поворачивается, горизонт его сильно сужается, а потом и вовсе исчезает. И начинает человек, как неприкаянный, в тумане-потемках бродить, а ухо только на что-то одно-единственное настроено, и все звуки разные, которые ещё услышать может, одним мотивчиком оборачиваются, как заезженная пластинка, крутящаяся на одном месте. И оказывается человек на краю пропасти. Ещё один шаг, и всё, пропал безвозвратно. Вот что мне, Баба Агапа, открылось, когда я чужие нужники чистил.

Агапа прищурилась и засмеялась:

— Оказывается, полезное дело, надо в практику вводить для прочистки мозгов; и думается мне, когда вручную работаешь, мозги лучше прочищаются.

— Да, с этим не поспоришь, — Игорь широко улыбнулся.

После лечения-трудотерапии Агапа отпустила Игоря домой с добрым напутствием.

Катерина, увидев подтянутого, крепкого парня, с румянцем во всю щеку, с причёской под Котовского (бритого наголо) и улыбкой во весь рот, сына не признала. Раньше Игорюня никогда так не улыбался, скалился только. А когда разглядела, что это её сыночек, ей чуть плохо не сделалось. На месяц, пока Игорь лечился, бабуля спровадила Катерину вместе с невесткой на море отдохнуть, чтобы в процесс перестройки не встревали. Тут и жена Игорюнина выбежала, кинулась ему на шею, плачет, что-то лепечет невразумительное; очень уж обрадовалась, что у мужа такой вид цветущий.

Через годик у них дочка родилась, Агафьей назвали, в честь Бабы Агапы. Стал Игорь другим человеком и отцовскую фамилию Босой себе вернул. А то после свадьбы взял фамилию жены, так как своей брезговал. Сейчас же он так рассудил: Босой — это не тот, у кого ничего нет, даже обуви, а тот, кто по белу свету босиком ходит и всё чувствует, что ему мать-земля говорит, и все проблемы её знает. Что через босые ноги от земли и силу, и здоровье получает; и ближе становится человек ко всему миру, когда он босой; открытой душой он к миру поворачивается, и к людям, и к природе. Не остаётся в нём ничего мелкого, грязного. Светло и легко на душе и на сердце его. А что к этому человек пришёл через болезни и страдания, так в том его гордыня виновата да другие слабости людские.

Всем желаю — улыбайтесь миру в ответ на его улыбку; живите с миром в душе, и тогда, как говорил П. Г. Вудхауз, радуга будет висеть у вас через плечо.