Беженцы в Тамбовской губернии 1915 1923 гг

Первая мировая война один из крупнейших военных конфликтов истории человечества, в котором участвовало 34 из 59 существовавших тогда государств: «Население участвовавших в ней государств превышало 1 миллиард человек, что составляло 67% населения земного шара. Число мобилизованных достигло 66 миллионов человек». Масштабы разрушений, количество жертв достигли невиданных размеров.
Еще одно следствие войны — это беженцы. Беженское движение этой войны сравнимо только с массовым перемещением целых народов. По оценки исследователя Лубны-Герцыка Л. И. в Российской империи в период 1915—1916 годов было более 3 миллионов беженцев, которые осели в центральных районах страны, а также в Сибири, Средней Азии, Предкавказье.
В первые годы войны поток беженцев не был столь интенсивным. Люди, в основном, покидая свои города и села, останавливались в прифронтовых селениях, дожидаясь, когда враг будет изгнан из их родных мест, чтобы можно было вернуться. Все изменилось, начиная с 1915 года, когда «в начале июня Ставка пошла на крайнюю меру: войска получили приказ о том, что оставляемая неприятелю территория “должна быть превращена в пустыню, то есть очищена — как от населения, так и от всего того, что могло составить для врага известную ценность».
По всей линии фронта началось принудительное выселение крестьянства, в первую очередь мужчин призывного возраста от 17 до 45 лет, чтобы сохранить кадры для пополнения армии и лишить врага трудовых ресурсов. Выселение мужчин шло и при «очищении Галиции», но «кроме евреев», которых запретили уводить в Россию. Одновременно у сельского населения, включая жителей Галиции, реквизировались запасы продовольствия, кроме месячной нормы. Если излишки продуктов «не могут быть вывезены», их следовало «уничтожить». Кроме того, военное командование отдало распоряжение реквизировать и «отправлять в тыл весь скот», «уничтожить посевы косьбой и т. п.».
Тамбовская губерния оказалась в числе тех, кто принимал поток беженцев. На 11 ноября 1915 года число беженцев достигло 124259 человек. А на 1 января 1916 года 127251 человек.
Обустройством быта беженцев занималось Тамбовское губернское совещание и губернский комитет по устройству беженцев. В апреле 1916 года руководство было централизовано — все сосредоточилось в руках губернского совещания, губернский комитет был ликвидирован. Помимо этих центральных органов существовали, как бы сейчас сказали, и волонтерские организации, например, Тамбовский Общественный комитет помощи пострадавшим от войны. Немалую роль играли и национальные комитеты: Польский, Литовский, Еврейский. Деятельность Еврейского комитета оценивалась высоко, так как он «прекрасно организовал дело и пока не воспользовался ни копейкой из Общественного комитета». Польский комитет также вел работу успешно и даже где-то пытался создать для поляков особое положение в губернии. Это видно из дела по поводу отпуска лекарств из Араповской амбулатории. В июне 1916 года председатель Польского комитета обратился в губернский комитет со следующей просьбой: «От имени больных беженцев стали поступать жалобы, что Араповская амбулатория очень часто не отпускает, по неимению многих медикаментов, прописанные врачами лекарства, в сем последнем случае Комитет принужден сноситься с Общественным комитетом об отпуске лекарств по рецептам комитетского врача из 1-й городской аптеки. Комитет просит губернский Комитет сделать надлежащее предложение первой городской аптеке об отпуске по рецептам врача с печатью Польского Комитета больным беженцам полякам с отнесением по сему предмету на счет земства». Общественный комитет объяснил, что установленный порядок выдачи лекарств вполне законен и разумен и нет нужды его менять, кроме того здесь давались необоснованные привилегии полякам перед другими беженцами, что было недопустимо.
В целом Тамбовская губерния справилась с приемом и размещением беженцев, что отметил и Главноуполномоченный по устройству беженцев внутри Империи И. И. Стерлигов на заседании Тамбовского губернского совещания по устройству беженцев 17 декабря 1915 года: «В Тамбовской губернии все трудности в этом чрезвычайно тяжелом деле были преодолены благодаря распорядительности местной администрации и сочувствию всех общественных сил губернии. Благодаря такой солидарной работе пребывающие десятками тысяч беженцев были быстро накормлены и значительная часть их также быстро размещены среди местного населения, или временно размещались в приспособленных помещениях».
Приняв почти 130000 беженцев Тамбовская губерния занимала в «этом отношении одно из первых мест среди других губерний», но при этом в конце 1916 года губернское совещание по устройству беженцев констатировало факт, что «дальнейший их прием не желателен».
Беженцев в основном размещали в сельской местности, только небольшая часть — в городах. Предполагалось, что там будет гораздо проще найти работу, так как в сельском хозяйстве всегда требуются рабочие руки, однако это оказалось не совсем так. На 1 января 1916 года из всего такого огромного количества беженцев трудоустроено было только 3626 человек.
Через комитеты и общественные организации беженцам поступала правительственная помощь, так называемые пайки. Для Тамбовской губернии были установлены следующие нормы пайков: 20 копеек в сутки на продовольствие и 2 рубля в месяц на квартиру (в сельской местности 1, 20 рублей). Кроме того нуждающимся выдавалась и одежда. Правительство рассчитывало, что в течение года большая часть беженцев трудоустроится, и уже к середине 1916 года наметило существенное сокращение пайков (до 50%). Это вызвало обеспокоенность местных деятелей помощи беженцам. Губернским совещанием была послана делегация в Петроград в Особое Совещание с тем, чтобы походатайствовать не идти на такую меру, но поездка эта успеха не имела, как сообщили делегаты совещанию: «Все возражения против нашего ходатайства базировались на утверждении, что беженцы уже ассимилировались на местах и могут зарабатывать личным трудом. На каких данных построена эта уверенность, нам сообщено не было». В декабре 1916 года планы правительства стали меняться, об этом председатель совещания сообщил на одном из заседаний его, не преминув заметить и особой осведомленности по этому вопросу Польского комитета: «Между тем по полученным мною сегодня от председателя польского комитета, как всегда, более чем, общегубернские, осведомленного в том, что делается в Особом Совещании, уже имеется в виду пересмотр пайковых и квартирных норм в смысле их увеличения».
Тем не менее, размер финансирования все же сокращался. Кроме того, принимались решения и о том, кто может такую помощь получать. Губернатор вынужден был обратиться к беженцам посредством печатной листовки, которая распространялась по всей губернии, листовка эта датирована 11 ноября 1916 года, в ней помимо прочего говорилось: «Правительство отдало распоряжение, чтобы помощь оказывалась только действительно нетрудоспособным беженцам и детям до 14 лет, а также тому из трудоспособных членов семьи, который по необходимости должен оставаться дома за надзором за малолетними детьми или нетрудоспособными членами семьи». Губернатор призывал беженцев «помогать правительству, лучшая помощь будет заключаться в том, чтобы всякий, кто может трудиться и сам, не рассчитывать на даровую казенную помощь». Уездные комитеты, как и национальные, ужесточили отбор тех, кому оказывалась помощь. Губернатору стали поступать жалобы, он, как правило, поручал разбираться с этими жалобами тем же местным и национальным комитетам. Беженка Анна Михайльюнис, живущая с мужем — инвалидом войны, которому нужна была помощь, 15 июня 1916 года жаловалась на Литовский комитет, отказавший ей в пособии. Из комитета ответили, что «Михайльюнис 21 год, трудоспособная, а положением не предусмотрено, чтобы трудоспособным членам семьи при нетрудоспособном же взрослом полагалось пособие». Так что жалоба Михайльюнис осталась без последствий.
В другом случае беженка Эмилия Ивановна Селиванович, проживающая в Тамбове, обратилась с жалобой на Польский комитет в том, что ей перестали выдавать паек на том основании, что она повредила беженскую книжку. Селиванович в комитете уличили в обмане, так как она в книжке «перешила страницы так, что та страница, где имелись записи о выдачи одежды, оказалась на конце. В этой странице Селиванович вычистила все записи о количестве выданной одежды, очевидно с целью получения таковой вновь». Женщине отказали восстановить паек и это при том, что в семье у Селиванович было трое малолетних детей и один из них грудного возраста.
Из уездов также поступали сведения, что беженское население старается всеми путями избежать сельскохозяйственных работ и обходиться казенными пайками. Так, председатель Курдюковского комитета священник Владимир Богоявленский в ответ на жалобу группы беженцев в том, что их детям не выдают паек, сообщал в уездный комитет, что «дети означенных беженцев лишены пайка по постановлению общего собрания от 11 мая с/г как трудоспособные, но уклоняющиеся от с/х работ».
Масса населения, переселившаяся в принудительном порядке из родных мест в столь отдаленные от родины районы в надежде, что это временное состояние, полагало, что задача правительства, которое и вынудило их переселиться, обеспечить их жизнь на новом месте.
По религиозной принадлежности большинство беженцев принадлежало к православным, но было много и католиков, что вызывало беспокойство правительства, подозревавшего, что при таком наплыве римо-католиков возможна пропаганда со стороны их среди православного населения, что чревато переходом в католицизм последних. Из Департамента духовных дел 31 мая 1916 года всем губернаторам было направлено циркулярное письмо с грифом «совершенно секретно», в котором говорилось об проникших в прессу слухах об «увеличивающейся на местах римско-католической пропаганде, массовом устройстве тайных польских школ и тому подобных незакономерных выступлениях отдельных лиц и партий». Т. е опасались усиления не только религиозного прозелитизма среди православных, но и усиление националистических настроений среди поляков. От губернаторов в этом циркуляре требовалось: «Во 1-х сведения о числе и группировке беженцев римско-католического исповедания, во 2-х имеются ли указания на пропаганду среди православного и униатского населения со стороны римско-католического духовенства и национальных организаций и какие именно, в 3-х, Ваше заключение о том, в каком количестве действительно нужно бы командировать к ним духовных пастырей». Тамбовский губернатор ответил на этот циркуляр только 17 августа 1916 года, заверив Департамент: «Во вверенной мне губернии какой-либо пропаганды, как со стороны римско-католического духовенства, так и представителей национальных организаций и прочих лиц, среди православного и униатского населения не замечалось. За 1915—1916 годы было лишь два случая возбуждения ходатайства о переходе в католичество, причем по одному из них ходатайство сообщено инославному духовенству, но перешло ли это лицо в католичество неизвестно, а по-другому продолжается увещевание переходящего». Помимо этого, губернатор назвал количество беженцев римско-католического вероисповедания, по его сведениям, оно равнялось 18600 человек.
Стоит еще раз подчеркнуть, что беженское движение в России было очень масштабным и по преимуществу принудительным. Никакая другая воюющая страна не имела такого количества беженцев. Люди, потеряв свой кров и оказавшись в непростых обстоятельствах, имели еще и нужду в религиозном утешении. В 1916 году с целью религиозной поддержки своей рассеянной по стране паствы совершил своеобразное турне викарий Холмской епархии епископ Бельский Серафим (Остроумов). 21 июня 1916 года он посетил с. Ново-Александровка Козловского уезда, где проживало большое количество беженцев из Холмской епархии. Прибыл он для того, чтобы «преподать духовное утешение своим рассеянным чадам, помолиться вместе с ними и вместе с ними поплакать о далеких родных местах, попранных и разоренных беспощадным врагом». Как описывают очевидцы этого события, приезд епископа произвел глубокое впечатление на беженцев и «весь этот серый люд, потерявший все свое достояние, а многие и близких родных, тесным кольцом окружал архипастыря и действительно плакал, слушая живые сердечные речи Владыки».
Сама Тамбовская епархия не оказалась в стороне не только в обеспечении религиозных потребностей беженцев, но и их текущих нужд, наряду с правительственными, общественными и национальными организациями. С этой целью в 1915 году был создан Епархиальный комитет по оказанию помощи беженцам, а также открыты во всех уездных городах и крупных железнодорожных станциях его отделения. Прежде всего комитет, озаботился сбором пожертвований, которые выражались и в денежной форме, и в сборе вещей. Всего с 3 сентября 1915 года по 1 января 1917 года было собрано 17103, 53 руб. Затем были предприняты меры для размещения беженцев в зданиях принадлежащих духовному ведомству. В основном это были церковно-приходские школы, церковные дома, а также дома священнослужителей. Только в Тамбове смогли разместить 300 беженцев. Комитет также открыл приюты для детей духовенства, потерявших своих родителей или их не имеющих.
Для обеспечения религиозных нужд беженцев правящим архиепископом Тамбовским и Шацким Кириллом (Смирновым) было созвано 13 октября 1915 года специальное собрание городского духовенства. Особенно актуален был вопрос с теми беженцами, которые следуют через станцию Тамбов и временно там живут. Их нужды обеспечивал причт Петропавловского храма и Христорождественского собора г. Тамбова. В помощь им, если в этом была нужда, «в случае большого скопления беженцев на вокзале, командировать в помощь в известной очереди священников городских церквей».
Проявил внимание комитет к духовенству, которое в статусе беженцев пребывало в Тамбовскую губернию. Здесь можно было помочь тем, чтобы предоставить место служения. Только за один 1915 год было определено на места служения 10 священнослужителей, а также 4 учителя церковных школ, кроме того в духовную семинарию, духовное училище и епархиальное женское училище были приняты дети духовенства, которые на родине учились в аналогичных учебных заведениях.
Деятельность епархиального комитета протекала в том же русле, что и остальных подобного рода губернских организаций помощи беженцам, но, как и в национальных организациях носило узкокорпоративный характер. Т. е. в оказании помощи преимущество отдавалось духовенству и членам их семей, здесь принцип оказания помощи был сословный (в национальных организациях — принадлежность к определенной нации). Об этом свидетельствует, например, такой факт: в 1915 году мещанке Екатерине Самохваловой было отказано в денежном пособии «как лицу не духовного звания».
После Октябрьской революции 1917 года делами беженцев занялась созданная в 1918 году Центральная коллегия по делам пленных и беженцев. Исследователи отмечают стремление новой власти к «универсализации беженства», т. е. хотели унифицировать работу с беженцами так, чтобы не было организаций по национальному, сословному или иному принципу подхода к беженству. В 1920 году Центрпленбеж был реорганизован в Центральное управление по эвакуации населения (Центрэвак), соответственно на местах созданы губэваки и уездэваки. Начался процесс возвращения беженцев в родные места, который затянулся. Люди вынуждены были годами жить в неопределенном положении, без средств к существованию, терпя бедствия и нужду. Подсчитать, сколько в период с 1917 по 1923 годы вернулось на родину, сложно, но вот какие выводы делает ученый статистик Лубны-Герцык относительно сельского населения Тамбовской губернии в 1920 году. По сравнению с 1916 годом он приводит следующие цифры: в 1916 году — 2348388, в 1920 году — 2526103, прирост в 177715 человек. Лубны объясняет этот прирост тем, что «голодающее городское население спасалось от голода туда, где ему представлялась большая возможность поддержать свое существование; следовательно, либо на родину к родственникам, проживавшим в деревне, либо в те губернии, которые всегда славились обилием продовольствия». Однако списать все на то, что городское население спасалось в сельской местности от голода, вряд ли возможно, все же часть беженцев, которые как раз по преимуществу и жили на селе, осели на местах или, по крайней мере, все еще не выехали на родину.
Новые обстоятельства еще больше затруднили этот выезд. Распад Российской империи привел к возрождению старых государств (Польша) и к созданию новых (Латвия, Литва, Эстония). И теперь уже шла речь не просто о возвращении беженцев на родину, а об их репатриации, причем в данном случае требовалось согласие на это правительств новых государств. Процесс этот затянулся, тем более, что с некоторыми, к примеру, с Польшей, Советская Россия находилась в состоянии войны. И в 1920 году помимо беженцев польского происхождения в Тамбове появились и польские военнопленные. На улице Энгельса для их размещения был создан концентрационный лагерь. В 1920 году здесь содержалось 114 польских солдат, с июля по октябрь к ним присоединилось еще 77 человек. Скорее всего, со временем они были отправлены на родину, а вот коренным жителям тех мест, которые стали частью территории Польши, приходилось нелегко и возвращение на родину, так затянувшееся, становилось единственным вариантом продолжения жизни. Но новая родина не спешила принять бывших своих жителей, ведь уезжали они, будучи подданными Российского императора, а возвращались в страны, которые не всех хотели видеть в своих пределах, а между тем жизнь многих из таких беженцев складывалась довольно печально. Так, беженцы из Гродненской губернии, cтавшей частью Польши, проживающие с 1915 года в Шацком уезде, писали в 1922 году в Центрэвак о своем бедственном положении следующее: «Наших земляков давно уже отправили на родину (…) а нас и не думают отправлять и, видно, совсем про нас забыли. До февраля 1921 г. нам кое-что давали из продовольствия, а теперь не дают ни крошки (…) и наши дети прямо умирают от голоду и много наших уже умерло (…). И теперь ходим в одних рваных рубахах. Живем подачками добрых людей (…). Весною река Сна (скорее всего Цна), возле которой мы теперь живем — разливается (…) и мы долго будем отрезаны от проселочных и ж/д дорог. Не имея здесь ни земли ни скота ни хозяйства никакого». Надо сказать, что в документах этого периода теперь на первое место выходит именно национальная принадлежность беженцев, религия указывается весьма редко, первое становится определяющим в судьбе беженцев после 1918 года.
В фондах Государственного архива Тамбовской области сохранились регистрационные карточки польских репатриантов за 1923 год. В них собраны данные о 1817 беженцах. Данные о них не во всех карточках полны, где-то не указан возраст или место происхождения, но все же они дают некоторое представление о составе репатриантов-беженцев. Анализируя эти данные, приходим к следующим выводам. Среди беженцев в этот период преобладали лица мужского пола (938 человек), из этого числа 846 детей и молодежи в возрасте от 10 до 20 лет, а также работоспособных и репродуктивных людей в возрасте от 20 до 50 лет (764 человека). При этом сравнительно много отказов в репатриации (456 человек), из них евреев более 50 человек. Создается впечатление, что репатриация была своеобразным механизмом «чистки» чуждого элемента для вновь родившихся государств. Помимо национальных мотивов еще одна причина в отказе вернуться на родину — это женитьба на местных уроженках. Так было в случае с Водчинским Адольфом Иосифовичем, коренным поляком, уроженцем Седлецкой губернии, попавшем в Тамбов еще до революции, бывшем даже и не беженцем, а в составе 7-го кавалерийского полка, в котором проходил воинскую службу. В 1918 году регентским советом королевства Польского он был внесен «в список лиц, находящихся под покровительством Представительства Регентского Совета Королевства Польского в России, он, а равно и его имущество находятся под защитой Польского государства». Тем не менее, даже такое покровительство не дало Водчинскому никаких преимуществ, и ему пришлось остаться в Тамбове на постоянное жительство, так как он в 1922 году женился на портнихе Александре Сергеевне Антоновой. И хотя сам он получил разрешение на выезд, но «гражданин Водчинский от выезда отказался. Водчинский отказался от выезда в Польшу лишь за неразрешением на подобный выезд его семье состоящей из жены и ребенка».
По социальному происхождению большая часть репатриантов относилась к крестьянству (1180 человек), практически нет представителей дворянства.
Как и прежде, проблема занятости беженцев оставалась острой, надежды еще царского правительства на то, что уже через год после эвакуации большая часть беженцев сможет найти себе работу и сами себя обеспечивать, не оправдывались даже в 1923 году. Всего 605 человек смогли найти себе работу (261 занимались хлебопашеством, 121 — служащие, 117 — ремесленники и рабочие, 84 — чернорабочие и 22 занимались торговлей), впрочем, если брать только беженцев в возрасте от 20 до 50 лет (а их, напомню, было 764), то занятость почти полная. Однако для молодежи проблема занятости по-прежнему оставалась острой. Основная масса беженцев была сосредоточена в Тамбове и уезде (соответственно 512 и 182 человека), а также много их было в Борисоглебском уезде (532 человека).
Безусловно, большая часть беженцев вернулась на родину, но можно предполагать, что от всего беженского потока все же в Тамбовской губернии часть людей осела. Косвенно об этом свидетельствует такой факт: по статистическим сведениям за 1928 год только по г. Тамбову числилось 1075 белорусов, 1055 поляков и 726 украинцев.
Надо отметить, что в регистрационных карточках редко указывалась религиозная принадлежность беженцев-репатриантов. Об этой стороне их жизни мы почти ничего не знаем. На первый план в это смутное время выходили иные интересы, в особенности в национальных общинах беженцев, оказавшихся на чужбине и вдруг ставших гражданами других стран. Украинцы-беженцы, проживавшие в Тамбове, узнав о провозглашении Украинской державы, 19 июня 1918 года собрались в помещении Тамбовского комитета помощи беженцев, чтобы «создать в г. Тамбове «Тамбовскую Украинскую громаду», которой поручить содействовать скорейшему возвращению на родину украинцев и защищать интересы всех украинских граждан, подданных Украинской державы, временно проживающих в г. Тамбове и Тамбовской губернии». Данную организацию не признала ни местная власть, ни представители Украинской державы в Москве. В городе также имелись национальные организации латышей и поляков.
Первая мировая война, в которой Российская империя не вошла в число победителей явилась причиной массового потока беженцев, которые перемещались во внутренние губернии России. Здесь забота о них ложилась на плечи местной власти разного уровня, а духовное окормление было уделом епархиального начальства. После революции 1917 года, когда власть пришли большевики, религиозный фактор в жизни беженцев не играл уже такой большой роли, на первое место вышли национальные мотивы, так как многие беженцы стали репатриантами, которые очень долго, вплоть до 1923 года, возвращались на родину. Десятки тысяч людей теряли кров, работу, средства к существованию. Зачастую оказывались в условиях невыносимого существования. Многие не пережили всех невзгод и испытаний.

Список литературы источников
1. Белова И. Б. Судьба беженцев Первой мировой войны из Западных губерний Европейской России и Польши в Советской России в 1920 году // Вестник Балтийского федерального университета. Калининград, 2012. №6
2. Лубны-Герцык Л. И. Движение населения на территории СССР за время мировой войны и революции. М., 1926
3. Михалев Н. А. «Отправьте нас, беженцев, на свои родимые места…». Беженцы I Мировой войны на Урале начало 1920-х гг. // Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 2012. №1
4. Журналы заседаний губернского совещания и Тамбовского губернского комитета помощи беженцам декабря 1915 г. Тамбов, 1916. Вып. 3.
5. ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 9436. ЛЛ. 465-466.
6. ГАТО. Ф. 61. Оп. 1. Д. 3. Л. 23.
7. ГАТО. Ф. 61. Оп. 1. Д. 7. Л. 188 об.
8. Журнал Тамбовского губернского совещания по устройству беженцев, состоявшееся 16 декабря 1916 года. Тамбов, 1917. Вып. 8.
9. Журнал заседаний Тамбовского губернского совещания по устройству беженцев 16-17 апреля 1916 г. Тамбов, 1916. Вып. 6.
10. ГАТО. Ф. 206. Оп. 1. Д. 7. Л. 256.
11. Праздник беженцев / Тамбовские епархиальные ведомости. Тамбов, 1916. № 29.
12. Отчет о приходе и расходе сумм, поступивших в исполнительный комитет по оказанию помощи беженцам / Тамбовские епархиальные ведомости. Тамбов, 1917. № 33.
13. Декреты Советской Власти. М., 1959. Т. 2.
14. ГАТО. Ф. Р394. Оп. 2. Д. 264. ЛЛ. 29 – 33.
15. ГАТО. Ф. Р394. Оп. 2. Д. 505. Л. 290.
16. ГАТО. Ф. Р1. Оп. 1. Д. 246. Л.17.