Практически первое лицо. 21

Правление администрации у граждан ассоциировалось с действующим замглавой, и не напрасно: в годы больших перемен Абиев являлся порой единственной надеждой отчаивавшихся жителей. К работе подходил с душой и брался за все возникающие вопросы. Он был удобной фигурой как для простых людей, так и для главы – в силу отсутствия высшего образования не претендовал на его место. К его заслугам часто приписывались разные пересуды, всегда находились острословы и шутники, выдумывавшие его отношение к тому или иному событию, имитировавшие походку, жесты, манеру говорить и широко улыбаться. Подражание по его торчащим вперед и чуть висячим по бокам усами выглядело как лесть, но однажды «предал» шутников, избавившись от растительности на лице. Главное, в чем упрекали – он хватался за все.
Рабочих кабинетов у него было два. Летом больше времени проводил на втором этаже: в окно солнце не попадало, и достаточно было держать недолго открытым, чтобы просквозить. Периодически пульверизатором освежал воздух, и больше оттого, чтобы не засиживаться в одном положении.
Придя с обеда, оставил дверь открытой, прежде чем занять свое место, пригнулся и пальцем проверил запыленность поверхности стола. Часы показывали начало третьего, когда в дверях появился Гурамов, который постучался после того как вошел. Взгляд его по своему обыкновению был претенциозен, и присел, забыв спросить разрешение.
– Который день тебя нет на киме? Люди недоумевают, как так можно? В твоей работе всегда требуется быть на виду.
– Дом, огород, другие заботы. Летом там и делать нечего, – ответил замглавы, продолжая нанести заметки на лист бумаги.
– Откуда тебе тогда узнать о наших проблемах? Они есть, жизнь не стоит на месте, каждый день появляется что-то новое.
– Для этого необязательно выходить на ким. Достаточно ощущать себя там, и народу, должно быть, немного.
– Полно! У мужиков накопились вполне резонные вопросы. Ты бы поговорил с ними. Возьмись, наконец, за мечеть. Третий год пошел, как люди собирают деньги, а с вашей стороны – ничего: ни фундамент не заложен, ни материалы не завезены.
– И место еще не выбрано, и проекта еще нет, – добавив, Абиев начал перекладывать бумаги. – Всему свое время, до праздника я не стану отвлекаться.
– Праздник еще высосали из пальца, – проговорил Гурамов, размахивая ладонью. – Люди гадают, когда начнете шевелиться, сколько накоплено денег, и они вправе подозревать, что сейф после гульбы полегчает. – Он столкнулся с ним взглядом и умолк. 
Строительство мечети и схема сбора средств также были инициированы Абиевым. Он подумал, что сейчас бы испытал неудобство за неприступность и сложность системы безопасности сваренного по его эскизам сейфа, если бы перед ним находился другой человек. Гурамов же являл собой озлобленный, и вместе с тем забавный элемент далеко не только для него.
– Каким путем достать их оттуда? – спросил он. – Купюры лежат в поддоне металлического ящика, а он прибит к стене... Поделись секретом, могу премию дать.
– Я не присматривался – это мнение толпы, – сказал тот, с трудом найдя, как сохранить лицо.
– Собранные на святое дело деньги не могут быть потрачены на развлечения. Способных на такое безобразие людей не найдешь. И красть их никто не станет, пусть даже лежат в ящике стола. А праздник состоится, можешь не сомневаться.
– Чего он даст? У одних на хлеб нет денег! – Строитель вновь взмахнул рукой.
Абиев убрал кружку с ложкой на подоконник. Оставаясь к нему спиной, ответил:
– Не плач, голодных у нас нет, некоторые забыли, что значит работать. Смотри вокруг, как люди живут, на каких машинах ездят. По сравнению даже с недавним прошлым полное изобилие всего. – Он обратно занял свое место. – Осенью надлежит благодарить природу за хороший урожай, и вообще. Вспомни, праздник урожая и раньше устраивали каждую осень.
– Тоже была одна показуха. Неделю готовились, тратили горючее, всех отрывали от забот, и вспоминается не иначе как с иронией.
– Будь при деле, чтобы по-другому посмотреть на белый свет. Раз в год надо отдохнуть вместе со всеми. Увидишь, сколько вокруг довольных жизнью людей.
– Важнее то, насколько они сыты остальные дни, – сказал Гурамов.
– Правильно понимаешь. Следовательно, вопрос питания опережает всех остальных. Нет ничего прекраснее на свете, чем рождения урожая. Не это ли чудо? Ты никогда не любовался тем, как формируются кукурузные початки? Да и все остальное.
– Кому интересно, у кого что уродилось? Большинству людей важнее не в земле копаться...
– Без нее родимой и никуда! Придет время, возьмёмся и за мечеть. Произойдет это не позднее следующего года, скорее всего, весной.
Первый внятный ответ интересовавшийся планами по возведению самого значимого объекта житель поселка воспринял как свою победу, но не расслаблялся – боялся, что тому заранее уготована участь долгостроя.
– Накопленных денег хватить? – спросил он. – В тетради с пожертвованиями непросто разобраться. Или будете исходить из принципа: пожинать то, на что хватит, пусть будет с конуру?
– Сравнение твое, прямо скажем, удручающее. Цифры везде одни и те же, кому надо, тот поймет. Люди опускают купюры и самостоятельно отмечают их, но денег в сейфе окажется побольше – поначалу одни не афишировались. Ожидается, что в праздничные дни сумма значительно увеличится. Наступит день, вскроем ящик и пустим содержимое в дело. Передашь своим товарищам, что через месяц-другой состоится всеобщее собрание по этому поводу.
Гурамов только сейчас понял, что так называемый праздник урожая не так уж плох, и положение дел заметно отличается от того, как ему представлялось. Перейдя к вопросу организации процесса строительства, стал снисходительнее и уточнял, не собираются ли обходиться силами добровольцев; не обяжут ли школу и иных действующих организаций, чтобы выделяли людей; озвучил и опасения по поводу сроков.
– Многое будет зависеть от накопленной суммы и от способностей прораба, обязательно возникнут нестандартные обстоятельства, – сказал Абиев. – Создадим бригаду из специалистов, понаблюдаем за ходом строительства, но понятно, что без помощи жителей не обойтись.
– Хорошо бы, если не включите в него лишних людей. Учетчика там, бригадира-бездельника, кому вы не можете отказать.
– Зачем нам учетчик, или еще кто? Руководить всеми должен прораб. Ему, кроме всего прочего, придется распорядиться и деньгами, а самому не следует рассчитывать на них. Прямо прилюдно заявлять об этом.
– Это шутка была?
– Ничуть! Главному строителю правильнее будет оказать особую почесть, например, выбить его имя на входе, и еще подумать, как увековечить. Разумеется, это надо заслужить, посещение перед началом работ святынь могло бы послужить добрым знаком. Вероятно, будут к нему и другие требования.
– Вы сами получаете зарплату, ничего не делая, – недовольно произнес далекий от праведного образа жизни мужчина. – Все проходит через прораба, и что получится без должной оплаты его труда?
– Угомонись, еще неизвестно, кто им станет. На этой стройке рассчитывать на улучшения своего материального положения неправильно, и многие согласятся со мной. Осенью начнем рассматривать предложения жителей, на собрании обсудим. Их уже можно принести в письменном виде.
– Разве тебя застанешь на месте? Табличка висит на одних дверях, сам тут сидишь.
– Начинаю жалеть, что убил с тобой побольше времени, чем было надо, – сказал Абиев, закончив собраться. – Делай лицо попроще, здесь тоже есть указатель, и ты получил исчерпывающий ответ.
– Я подумал, что люди должны быть в курсе.
– Твое дело строить, до всего остального лучше не касайся. Мне к начальству пора, а ты иди.
***
За стремлением получить право строительства, прежде всего, стояло тщеславие, но к предлагаемым условиям Гурамов не был готов. Чуть погодя вспомнил, как в его молодости молельные дома строили общими усилиями и без сбора средств. «На этом предприятии заложен настоящий клад, – решил он, выходя из здания правления. – Согласие бесплатно работать – самое меньшее, на что я должен пойти».
Самый большой дом в поселке принадлежал Сарухану – сыну скандального строителя. Высокий, худощавый, лохматый и чаще всего с небритым лицом, он тоже являлся признанным каменщиком и мастером по сопутствующим делам. Тоже одновременно вел два и более объекта, и был момент, что затруднялся с выбором тайников для накапливаемых денежных средств. Практически после формирования населенного пункта его архитектурные замыслы сложились в трехэтажный дом из гладкого красного кирпича с оранжевым оттенком, двенадцатью комнатами и затейливым фасадом. Для покрытия крыши применил металлочерепицу зеленого цвета, и высокие, красивые ворота соответствовали ей. Сарухан оставался востребован, но с нестабильностью расценок на строительные работы ориентироваться в действительности оказывалось нелегко. Пользующийся уважением строитель взялся за ремонт своего дома и на полгода отвлекся от дел – все не так быстро получалось, как хотелось бы, и не заметил, как остался без денег и без работы. Вокруг порядки стремительно менялись, к возникшим трудностям и жена «внесла» свой вклад, упав со второго этажа вместе с незакрепленной оконной рамой. Пока занимался ее лечением, пришла еще одна беда: сгорела его машина. Обнищавший каменщик без необходимости и на улицу редко выходил. Глядя на то, что успел сделать, он хватался за голову.
В противоположность сыну Штибек целыми днями бывал на людных местах. До встречи с замглавой верил, что сможет обрадовать Сарухана скорым крупным объемом работ, а после передумал поделиться с ним своими мыслями. Один молча курил под навесом, другой пил чай, принесенной десятилетней внучкой. Обстановка двора с неоштукатуренными стенами хозпостройки; с жаровней для выпечки хлеба; с небольшим курятником и двумя барахтающимися пернатыми в золе под айвовым деревом… дополняли состояния отца семейств, как есть. Побыв недолго, дедушка ушел. Домой не захотел и отправился на облюбованный жителями перекресток. На киме находилось всего несколько человек, среди которых не было тех, кто знал о его намерениях нанести визит в правление. Озадаченный строитель не понимал, какой путь ему выбрать: идти до конца с доверявшими ему людьми, или наладить отношения с Абиевым. Сидя на бревне, на фоне разговоров двух мужчин о капризах погоды он погрузился в размышления.
      ***
Местный ким представлял собой стихийное сборище мужчин преимущественно старшего возраста на пресечении пяти дорог. Здесь высились три заборные стены, вдоль которых были установлены по толстому длинному бревну для сидения. В хорошую погоду или, когда происходило какое-нибудь событие, на прославленном перекрестке показывалась половина всех местных мужчин. Часть людей в обязательном порядке выходила по вечерам. Постоят, послушают, что «дают», и будут довольными прошедшим днем. Некоторые не обходились без кима и по утрам. Все лето главной темой для обсуждения оставалось проведение массовых мероприятий, и не меньше волновали людей продолжавшиеся военные действия. В новых терминах, фамилиях политиков и генералов воевавших сторон разбирались многие. Нередко в отсутствие интересной темы могли обсудить новость или слух, бывало, и просмотренный фильм.
Перед тем как площадь стала базарной, на ней были оборудованы навес и длинные скамейки вкруговую в два ряда. Пройти и присесть можно было со всех сторон, и отчасти из-за отсутствия стены за спиной годекан не прижился, кроме этого под крышей было жарко и душно, и попадавшее людям в глаза солнце доставляло дискомфорт. Главным недостатком данного общественного центра явилось чувство ограниченного пространства. На привычном перекрестке место для пожилых мужчин было обособленным. Когда говорит старик в каракулевой папахе, никто не станет возражать, и неважно, о чем он. Многим запомнился одноногий участник войны. Полвека промолчав о том, как находился в плену, незадолго до своей смерти выговорился. Оставшись без него, постоянные посетители кима день ото дня представляли его сидевшим на бревне и за вечер обязательно упоминали.
На первых порах на перекресток ежедневно выходила отличавшаяся своей замкнутостью группа из шести стариков. Все они выглядели ослабшими и двигались с помощью клюк. Пробил час, и один из них прекратил свою земную жизнь, что привело его товарищей в смятение. Их малопонятные выражения о мироздании и непривычные голоса действовали на окружавших людей отталкивающе, и некоторые не стали скрывать это. Возникла потребность отыскать себе тихое место, и они обосновались недалеко от кладбища. На киме иногда вспоминали их, сочувствующие люди навещали. Старики жалость не вызывали, им ничего не нравилось, что имелось вокруг. Они не призывали ни к исповеданию, как ни странно, ни к труду, хотя каждый из них большую часть жизни провел на пастбищах. Основный вывод, которые могли делать их редкие слушатели – это то, что человеку все ниспослано. Есть индивид, следовательно, существует и его доля припасов. В обиходе необычных стариков сохранялись термины «семинебесье», «семиземелье», «подземные волы»; они выдавали за истинный факт когда-либо услышанное, вроде того, что пятна на луне – не что иное, как отпечаток вследствие удара главного светила мира куском овчинки за игры в догонялки и приставания.
               
Мужчины постепенно собирались, Гурамов встал и оказался в окружении знакомых лиц. Он вкратце изложил содержание беседы с Абиевым, и то, что разгульное мероприятие непременно состоится. От себя добавил, что оно согласовано в верхах. Строитель не являлся активным участником уличных дискуссий, в последние недели его заключали в свой круг недовольные местной властью жители, которых день за днем раздражал придуманный праздник. Отсюда крепло требование ускорить сооружение молитвенного дома и усиливалось высказываниями о том, что собранные средства воруются.
Очередные препирательства начались беспорядочно, тут и там послышались возмущенные возгласы. Активнее всех выступал сохранивший верность идеалам ушедшей эпохе невысокого роста мужчина, которого звали Аликули. В свое время он являлся самым одаренным механизатором автохозяйства и многим помогал в реализации различных технических идей. Разумеется, ему не могло понравиться то, что происходит вокруг, в частности развал родного предприятия, а начавшееся распределение остатков имущества и вовсе ввергло его в отчаяние. От своей доли вначале отказался, не веря в то, что дележ государственного имущества среди механизаторов возможен в принципе, и это сопровождалось скандалами. Пока разбирался в надлежащих органах, от бывшего хозяйства ничего не осталось. Судя по манере речи, Аликули был готов к открытому противостоянию с руководителями администрации – понять было нетрудно, кого имеет в виду, – и сиплым голосом доводил до окружающих свои догадки о подделанных списках людей, пожертвовавших на постройку мечети. При единомышленниках его предположения вырастали до уровня подозрений, что сейф уже пуст. Сразу возникла идея составления дубликата списка для сверки. Другой активист предложил внезапно устроить ревизию. Большинство вовлеченных в спор поверило в воровство и необходимости предотвращения такого безобразия. К ним стали присоединяться и другие люди: кто подбадривал оратора, у кого высказывания содержали несерьезные нотки. Увидев, что напряжение возрастает, рослый мужчина с большим животом протиснулся в середину образовавшегося круга. Он громко и, не стесняясь в выражениях, потребовал прекратить нести бред. Это был всем хорошо известный наладчик телефонной станции, но его вмешательство подавили быстро – полемика была в самом разгаре. В создавшемся гуле он выделил два словно отрепетированных голоса, вещавших, что хватит им лгать; слышались вопли и о войне, о выборах. Немного спустя препиравшиеся мужчины стремительно приуныли. Оттого, что их безмятежный разговор превратился в сумбур, им самим становилось совестно, и это ощущение каким-то образом не давало им расходиться. Под конец единственный работник связи и единственно выступавший против остальных мужчина применил и затасканное выражение о ненадобности на равнине перекричать друг друга. Однако Гурамов не увидел, чем все закончилось: его уже не было с ними.