(Из цикла: «Хоррор»)
В 1315 году некий Мондино де Луцци с разрешения Ватикана произвёл первое анатомическое вскрытие останков умершего человека. Восседая на кресле и указывая демонстратору, что делать, он выставлял напоказ внутренние органы покойника, совершенно не подозревая, что тем самым открывает новую ветвь в научных теориях анатомии как науки. Части расчленённого тела осматривали представители различных слоёв общества. Посетил эту демонстрацию и один из членов ордена Инквизиции, что, в общем-то, дало возможность автору данного произведения начать этот рассказ.
Итак…
Добро пожаловать в Ад!
Глава 1-я
1969 год.
Отдел анатомических вскрытий при лаборатории Академии наук СССР.
Август-месяц.
Время: 4 часа 16 минут.
***
- Так и не ложился? – сонно продрал глаза Михаил, младший научный сотрудник лаборатории, пытаясь прийти в себя после сладкой дремы. Сон не отпускал. Казалось, он обволок его каким-то непроницаемым коконом, увлекая назад в свои расплывчатые грёзы. – Чёрт бы побрал эту обстановку! – поморщился он, пытаясь сунуть ноги в лабораторные тапки. – Может, хоть вздремнёшь?
- Не могу, - хмуро ответил Григорий, замещающий временно начальника лаборатории. – Глаза, хоть выколи!
Оба сотрудника ночевали в помещении уже третий день, сменив двух своих напарников после того, как Виола, их микробиолог, побоялась здесь оставаться хотя бы на сутки. Михаилу было двадцать пять, Григорию сорок. Первый был рубахой-парнем, весёлым балагуром-лаборантом, которого иронично прозвали Мишей-Мишкой за его непоседливый характер. Второй был более усидчивый и разумный, если дело касалось каких-либо опытов. И тот и другой были не разлей вода, подшучивая друг над другом при любом удобном случае, причём Миша-Мишка всегда задевал первым, отчего Григорию приходилось только отмахиваться. Вот и сейчас Мишка не удержался, глядя на измученную физиономию друга:
- Вторую ночь не дрыхнешь! Так и дуба врезать можно.
- Ничего, - парировал Григорий. – Суворов с Наполеоном тоже по четыре часа в сутки спали.
- Побойся бога, академик хренов! – всплеснул руками Мишка, выщёлкивая из пачки сигарету. – Тебе до Суворова как чайной ложкой до Китая! Нашёл с кем сравнивать, - хохотнул он. – Генералиссимус армиями командовал, а у тебя в подчинении три склянки, две реторты, пять микробов и труп позавчерашний. – Пустил дым в потолок. – Не считая микроскопа.
Григорий скосил взгляд на хирургический стол, на котором под простынёй просматривались очертания окоченевшего тела. Их лаборатория находилась в цоколе старого, уже отжившего своё здания, где на втором этаже располагался комплекс отделов анатомии, входящий в Академию наук СССР. Здание было мрачным; в подвале навалены давно непригодные носилки, уродливые манекены с вывернутыми внутренностями, предназначенные для наглядных демонстраций студентам. Отдельной безмолвной кучей лежали плакаты, пособия, схемы и чертежи человеческих органов.
И костыли.
Много костылей. Откуда они здесь появились, никто не знал. Будто бы ещё в незапамятные времена подвал предназначался для какого-то госпиталя, канувшего в Лету.
- Пусть меня черти сожрут, чтоб я когда-нибудь туда спустился! - говаривал Миша-Мишка, щипая Виолу ниже талии, за что всегда получал в ухо. Шутливо перебраниваясь, единственная девушка в их немногочисленной группе, могла запустить и ботиком, если незадачливый ухажер наседал слишком рьяно. Виола была старше на два года и смотрела на поползновения весёлого парня снисходительно.
Четвёртым и пятым в команде отдела анатомии числились два брата-близнеца: Аркадий с Семёном. Оба были кандидатами наук, причём Семён заведовал этой лабораторией, считаясь старшим в их научном коллективе. Аркадия величали просто Аркадием, а Семёна – Семёном Борисовичем. Обоим было под пятьдесят. Первый брат был педантичен как квадратный корень; второго отличала чрезмерная серьёзность и рассеянность.
Таким образом, на момент начала данной жуткой и трагичной истории, их коллектив насчитывал пять человек.
Об этом всё. Вступление закончено. Необходимо перейти к событиям прошедших двух дней, когда на столе появился труп незнакомого мужчины, одетого в немыслимую для двадцатого века одежду.
- Итак, начнём? – как сказал бы неутомимый Миша-Мишка, душа всего цивилизованного общества планеты.
А дело, собственно, начиналось так…
********
- Откуда сей чужестранец подвернулся? – скептически осматривая труп незнакомца, пока тело укладывали на стол, изрёк Мишка.
Машина с двумя санитарами и представителем власти откатила от подъезда, забрав с собой надлежащие бумаги, что труп до выяснения личности пробудет в лаборатории, подвергнувшись вскрытию.
– Его не из могилы выкопали? – хохотнул он, подмигивая Виоле. – В качестве такой себе эксгумации.
- Тише ты! – осадила Виола. – Семён Борисович расскажет.
Начальник отдела анатомии скрупулёзно осмотрел труп, удивляясь его одежде.
- Дети мои, - поднял он руку в знак внимания. – Этого субъекта нашли пионеры за стенами разрушенного комбината. Вы знаете, о чём я. Здание давно пришло в негодность и мальчишки соседнего района облюбовали там место для своих игр. По их словам, в одном из проходов с обвалившимися стенами и трухлявой штукатуркой они и обнаружили труп, хотя все как один уверяли, что ещё день назад его там не было.
- А что, пионеры каждый день там бегают в шпионов играть? – не поверил Григорий.
- Именно! Мало того, один из мальчишек видел якобы какую-то вспышку света, вспыхнувшего накануне. Так и сказал. – Начальник пробежался глазами по документу: «Вспыхнул ярким свечением, дрогнул грунт под ногами. Я испугался. Позвал остальных, а там ОН. Мы и позвонили в милицию». Конец цитаты.
- А нам-то на кой чёрт его доставили? – изумился Мишка. – Мы же не отдел криминалистики. Пускай бы сама милиция и занималась установлением личности.
- Занимаются, не переживай, - призывая к тишине, перебил Семён Борисович. – Я намеренно выпросил в нашу лабораторию данный экземпляр для осмотра. Хочу выяснить, каким образом на нём оказалась столь дивная одежда. Да и сам незнакомец: не находите ничего необычного?
- Морга нам тут не хватало… - пробурчал Григорий, но уставился на только что доставленный труп.
А посмотреть было на что.
…С длинными волосами и столь же длинной бородой незнакомец представлял собой мужчину преклонных лет, очевидно, давно не евший, так как был необычайно худ, истощён, со следами изнеможения на кротком, омертвевшем лице. Одна глазница была пустой: глазное яблоко отсутствовало, отчего покойник казался каким-то зловещим воплощением потустороннего мира.
- Как Потёмкин, князь Таврический… - зачарованно прошептал Мишка, начисто забыв и про морг, и про милицию, и про установление личности. Но самое главное, что сразу бросалось в глаза, было его чудное одеяние, совершенно не вписывающееся в современную реальность.
- Монашеская ряса, - недоуменно начал перечислять он, пока Аркадий записывал в журнал диктуемые данные осмотра. Все склонились над вытянувшимся в агонии телом, осторожно перебирая руками одежду. – Подпоясан какой-то верёвкой. На пальце золотой перстень с неизвестной печатью, похожей на причастие какому-то монашескому ордену.
- Крест на груди, тоже золотой… - в потрясении уставилась Виола. – Причём, довольно массивный, баснословной цены.
- Как это ребятня не стащила столь ценную игрушку? – изумился Григорий.
- Наши пионеры самые пионеристые и честные пионеры в мире! – откликнулся Мишка, дотрагиваясь до обуви. – Семён Борисович, а это что за хрень на подмётках?
- Вот и я смотрю, мальчик мой, - обескуражено ответил тот, поправляя непослушные очки. – Аркадий, записываешь? Пиши – лапти. Крестьянские с онучами. Ориентировочный возраст – средневековье.
И умолк, бестолково уставившись на нелепую в данном случае обувь.
Брат кивнул, попутно протягивая Виоле фотоаппарат:
- Сделай снимки, дочка. Со всех ракурсов. В милиции были фотографии, но нам не дали. Итак, сказали, мы вам сделали исключение. Семён со своими связями постарался.
Девушка щёлкала кнопкой со вспышкой, пока остальные рассматривали труп.
Что-то необъяснимое и загадочное было в нём. Что-то жутковатое и тревожащее душу. Что-то такое, что заставляло всех с придыханием, едва прикасаясь, осматривать каждую мелкую деталь.
- О, господи! – сделав два кадра, почти всхлипнула Виола, отворачивая для удобного ракурса воротник рясы. – Смотрите!
Все с потрясением уставились на обнажившуюся шею, освободившуюся от капюшона. То, что предстало их глазам, заставило их оцепенеть на месте.
Вдоль правой стороны предплечья, ниже кадыка, сплошной уродливой линией, шею опоясывал хирургический шов, словно голову сначала отрезали, пришив затем на полагающее место. Рубцы от шва сохранились довольно отчётливо.
Звенящую и липкую тишину нарушил щелчок фотоаппарата: это Григорий взял его из рук опешившей девушки.
- Мама дорогая… - выдохнул Миша-Мишка. – Ему что, сначала башку оторвали, а потом… - он сглотнул предательский комок, - потом… пришили?
Виола отшатнулась. Семён Борисович, облаченный в хирургические перчатки, осторожно отвернул воротник, обнажая грудь. От предплечья до нижней части паховой области шёл такой же уродливый рубец.
- И здесь шов! – едва не вскрикнула она. – По всей грудной клетке!
- Что же с этим бедолагой делали? – в шоке обвёл всех взглядом Мишка. – Такое ощущение, что распилили рёбра, покопались там в поисках забытого пинцета и, не найдя, наспех заштопали. Как носки, едрит его в пень!
Аркадий обошёл стол с другой стороны, приподняв невозмутимо вторую руку. Записал, диктуя:
- Правое запястье без перстней и украшений. По каждой второй фаланге отрезаны три пальца: мизинец, безымянный и средний. Ампутированы с идеальной хирургической точностью. Они просто отсутствуют.
- Там какой-то знак выколот… - подал голос Мишка.
- Не знак, - поправил его Григорий. – Скорее, печать или герб неизвестного нам ордена.
Рисунок на плече, словно татуировка, изображал два перекрещенных между собой факела, на фоне которых просматривались латинские слова: Theatrum anatomicum.
- И как эта латинская хрень переводится? – с придыханием осведомился Мишка, в замешательстве переводя взгляд на старших товарищей.
- Анатомический театр, - зачарованно прошептала Виола, ответив за всех. Голос её дрожал.
В лаборатории, подобно снежной лавине, обрушилась безмолвная тишина. Несколько секунд никто не мог произнести ни слова, пока, наконец, Семён Борисович, откашлявшись, медленно, по слогам, не произнёс:
- По всем выявленным признакам, ребятки мои, мы, выходит, столкнулись с весьма феноменальным случаем.
- А по-русски? – с нетерпением возгласил Мишка. – Откуда этот бесов монах взялся?
Профессор и начальник лаборатории обвёл всех взглядом:
- Из прошлого, сын мой! – торжественно поднял он палец.
- Из кого… из чего? – запнулся Мишка.
- Из прошлых веков, Мишенька. Из прошедших столетий.
И умолк.
В стенах лаборатории начало витать что-то жуткое и зловещее.
История изувеченного монаха, похоже, только начиналась…
********
Глава 2-я.
1969 год.
Август-месяц.
Лаборатория отдела анатомии при Академии наук СССР.
За два дня до событий.
***
Виола отпрянула от окуляра, едва не оторопев от подступившей к горлу паники. Из-под ног пулей вылетела кошка, надрывно шипя, вздымая шерсть.
- Что… - уставилась она вслед кошке, будто спрашивая её, - что ЭТО?
Микробиолог осталась на вечер в кабинете одна, ожидая с минуты на минуту двух братьев-начальников, которые должны сменить её на ночь. Труп необходимо было вернуть в отдел криминалистики пока он не начал разлагаться, поэтому решили продлить осмотр в ночную смену. Девушка только что закончила анализ пробных тканей под микроскопом, когда увидела в окуляр нечто такое, что заставило её захлебнуться в крике, испугав свою любимицу.
В чашке Петри, где в растворе плавали образцы кожных тканей покойника, под многократным увеличением, её глаза разглядели какое-то странное… шевеление.
Клетки ЖИЛИ!
Мало того, они ДЕЛИЛИСЬ И РАЗМНОЖАЛИСЬ!
- О, господи… - опешила она, недоумённо откидываясь в кресле, едва не зацепив локтем оборудование. Рядом на столе в ампулах стояли взятые на пробу образцы давно свернувшейся крови. В миниатюрной центрифуге ждали своей очереди пробы из-под ногтей, а в жестяном боксе лежал массивный крест с золотой печаткой. Сам труп по-прежнему покоился на столе, прикрытый простыней. Тяжелый запах начинающих исходить миазмов стоял в душном помещении, проникая сквозь марлевую повязку.
- Но этого… этого не может быть! – поперхнулась она, разговаривая сама с собой. – Мёртвое тело и… и живые клетки???
Было и ещё кое-что, в которое она отказывалась верить. Это же абсурд! Такое совершенно невозможно в природе! Нонсенс, как сказал бы Миша-Мишка.
Дело было в том, что…
Рядом с живыми клетками генетического кода ДНК человека присутствовал код ДНК… собаки.
Виола поморгала глазами, уставившись в пустоту. Оцепеневшим взглядом она снова осторожно с опаской прильнула к микроскопу.
Клетки собаки вяло и лениво ворочались в растворе наравне с ДНК человека.
ОНИ ТОЖЕ ЖИЛИ!
Это может быть только одно, озарилась она догадкой. Только в одном случае клетки чужеродного организма могли жить и существовать наравне с человеческим ДНК. Судя по шву на шее, этому монаху отсекли голову, пришив на её место, скажем… голову пса.
Дико!
Чудовищно!
Но иного ответа она не находила. Клетки ДНК создали между собой некий симбиоз, продолжая размножаться и взаимодействовать наперекор всем генетическим законам матушки-природы.
Но КАК? Каким образом они продолжают жить, когда само тело уже подвергается разложению?
Уже впадая в прострацию от столь жуткого открытия, она краем глаза заметила какое-то едва уловимое движение на столе. Простыня, укрывающая труп слегка пошевелилась. Из-под неё медленно высвободилась рука и, поднимаясь вверх, как бы поманила девушку к себе.
Взвизгнув диким криком, Виола опрокинула микроскоп, разбив чашку Петри.
Больше она ничего не помнила. Тихо сползая на пол, девушка закатила глаза, проваливаясь в обморок.
Там её и застали два брата-близнеца, Аркадий с Семёном.
Это было два дня назад. С тех пор девушка в лаборатории не показывалась. Труп отвезли, но две последующие ночи дежурили по двое, сверяя и перепроверяя показания анализов.
Сегодня была очередь Мишки с Григорием. Они и дежурили.
********
- Сварю кофе, - шаркая в лабораторных тапках, прошёл в уборную Мишка. – Так и не будешь спать?
- Нет, - хмуро откликнулся Григорий. – Мне ещё снимки сушить. На которых монаха засняли.
- Вот Наполеон хренов. Цезарь, между прочим тоже спал четыре часа в сутки.
- Какой цезарь? Их много было. Юлий, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий…
- Стоп-стоп! Ты так и до Константина Великого дойдёшь. Я про Юлия имел в виду. Кстати, - высунулся он из умывальной комнаты с зубной щёткой во рту. – А знаешь, кто из цезарей были самыми худшими, а кто самыми лучшими?
- Худшими - Калигула, Нерон, Каракалла, Коммод, Гелиогабал…
- И это знаешь, паршивец! А лучшими?
- Август, Марк Аврелий, Траян… Не мешай!
- Да-а, - мечтательно протянул Мишка, шлёпая к закутку, где у них была своеобразная кухня с небольшой плитой на газовом баллоне. – Хотел бы я пожить во времена, скажем, императора Адриана. Не простым плебеем, а каким-нибудь сенатором, разумеется. Чтоб дворец, рабы, гарем и всё такое.
- А во времена того монаха с ампутированными пальцами не хотел бы? – огрызнулся старший лаборант. – Кстати, о монахе. Ты всё разобрал, что Виола в порыве исступления кричала?
- Не всё. Единственное, что она была очень напугана. Якобы труп шевелился под простыней и рукой призывал к себе. Потом упала в обморок. Хорошо, что Семён Борисович с Аркадием вовремя подоспели.
- Да… - задумчиво протянул Григорий. – Это непохоже на неё. Как микробиолог она и не такое видала, а тут оживший труп какой-то. Прям мистика сплошная, да и только.
- Да? – встрепенулся Мишка, защищая девушку, любовь всей его жизни. – А показания анализов сразу с двумя живыми ДНК клеток человека и собаки тебе ни о чём не говорит? Со-ба-ки! – повторил он по буквам. – Ведь уже ясно, что за прошедшие два дня мы абсолютно достоверно выявили, что клетки были живыми, причём во взаимодействующем симбиозе! Такого просто не должно существовать в природе, ибо не должно существовать ВООБЩЕ!
Он вздохнул.
- Жаль только, что погибли быстро.
- Им наша атмосфера не подошла, - попытался впервые пошутить хмурый напарник. – В средневековье воздух чистый, а у нас тут сплошное дерьмо витает. Вот и погибли.
- А ты сам веришь Семёну Борисовичу? – Мишка уже протягивал кофе. – Что этот монах каким-то необъяснимым образом попал к нам из прежних веков? Чертовщина какая-то с машиной времени получается. Выходит, все эти перемещения существуют?
- Если и не верить, то золотой крест, печатка, одежда и самое главное – герб ордена Инквизиции говорят сами за себя. Мы же провели досконально все анализы, тут ошибки быть не может. Тело не лежало в могиле или земле. Оно принадлежало живому человеку. И при всём при этом, одежда и образцы кожных тканей показали, что незнакомцу как минимум лет четыреста как минимум. Может и больше – вычисления покажут. Дождёмся начальников, они должны вернуться с результатами анализов из Академии наук.
- То-то обрушится сенсация на наших учёных! – довольно заключил Мишка. – Подумать только! Не где-нибудь, а в Советском Союзе, у нас в лаборатории, впервые на планете, была установлена личность, прибывшая в наш реальный мир из ПРОШЛОГО! Тут, братец мой, нобелевской премией попахивает.
- Съезди лучше Виолу проведай, академик. – Григорий направился в тёмную комнату, где на леске висели проявленные фотографии. – А я пока проверю снимки. Раньше девяти утра наши профессоры не появятся.
- О, это я мигом! – обрадовался Мишка. – На трамвае и назад.
- Конфет купить не забудь, - крикнул вслед Григорий. – Нашу девочку второй день лихорадит от шока. Не выходит на улицу.
- Без сопливых знаем! - весело откликнулся Мишка, бросаясь к дверям, в предвкушении встречи со своей любимой. После обморока он сам отвозил её домой. Девушку трясло и в бреду она всё время повторяла:
- Рука без пальцев… ампутация… расчленение… голова собаки…
Странный этот бред какой-то, подумал тогда Мишка.
…А между тем, в комнате проявки начало происходить что-то непонятное.
Одна из висящих фотографий вдруг покрылась матовым свечением, покачнулась на прищепке, заколыхалась от возникшего сквозняка и, отцепляясь непонятным образом, медленно плавно опустилась на пол, словно лист осеннего дерева.
Но Григорий этого не видел.
Он только начинал приближаться к комнате. Он только сделал первые шаги навстречу своей зловещей судьбе.
А посему… аминь.
********
- Сбежал из анатомического театра? – горячился Михаил, - вы это хотите сказать? Что незнакомый монах с пришитой заново головой, весь изрезанный швами, с ампутированными пальцами и клетками собаки внутри, переместился к нам прямо с хирургического стола?
- Где-то так, - озадаченно чесал затылок Аркадий, в то время, как Семён Борисович безуспешно пытался найти Григория.
Они несколько минут назад встретились у входа в лабораторию: Мишка вернулся от Виолы, а братья-начальники из отдела Академии наук. Вошли вместе. Григория не было.
- За сигаретами выскочил, - предположил юный лаборант. – Скоро вернётся.
Виолу решили пока не беспокоить. Михаил передал от неё извинения: завтра она сможет приступить к работе. Здесь и состоялся разговор, в ожидании коллеги.
- Ты, сынок, путаешь перемещение и телепортацию, - вздохнул Семён Борисович, направляясь к комнате с подсыхающими фотографиями. – Этот пришелец-монах каким-то образом был телепортирован в наше реальное время, ты прав – прямо с хирургического стола. Вот, смотри: углеродный анализ, проведённый нашими коллегами из отдела анатомии, показал следующее, читай вслух. – Он протянул исписанные формулами и пометками листы. Мишка принялся читать:
«Неизвестный субъект, судя по итогам анализов, принадлежит шестнадцатому веку, его середине. Анализ золотого креста, печатки и герба на предплечье даёт основание полагать, что данная личность принадлежала к одному из орденов Великой Инквизиции, распространенной в те времена по всей средневековой Европе. А частички грунта на подошвах обуви (в данном случае лаптей) наводят на мысль, что он в момент перемещения (телепортации, переброски) находился в южной части Италии, предположительно в Падуе. Только в той местности близ Падуи на его подошве могли оказаться частицы грунта с песком. Похожих геологических наслоений нет нигде в мире, поскольку подобная тектоническая плита расположена только в том районе. Таким образом, возникает вполне резонный вопрос: каким образом на монахе средневековой Италии могли оказаться древнерусские лапти, обутые на ноги…»
Мишка бросил читать, вернув листы начальнику.
- Лучше своими словами, Семён Борисович. Я эту академическую хрень всё равно не понимаю.
- А своими словами, дружочек мой, как раз и выходит, что данный субъект, прежде чем оказаться в нашем мире, лежал на анатомическом столе… - он помедлил, - с только что пришитой головой.
У Миши поползли вверх брови.
- Да-да, - озадаченно кивнул профессор. – Он был без сознания. Судя по анализам, ему перед этим отсекали голову, потом проводили какие-то чудовищные опыты: в частности, пришивали голову собаки, после чего он лежал в коме несколько часов. Не знаю, удался ли им эксперимент с приживлением псиной головы, но раз её снова оторвали и пришили назад собственную, полагаю, что эксперимент не удался.
- А швы на грудной клетке?
- Результаты вскрытия. Нам неизвестно, с какой целью он был подвергнут столь изуверским опытам, но то, что монах потом ОЖИЛ, нет никаких сомнений.
- А пустая глазница? Зрачок с глазным яблоком куда делся?
- Выкололи. Возможно, пытали как в гестапо. Ты знал, к примеру, что молодчики Мюллера переняли все изуверские пытки от нашего НКВД? А НКВД в свою очередь, переняло их от Инквизиции? Так-то, мальчик мой.
- То есть, он вначале побывал с собачьей мордой на плечах, а потом снова оказался со своей пришитой?
- Как-то так… - усмехнулся Аркадий. – Инквизиция и не такое могла в те времена творить.
- Но почему не отобрали крест и печатку перед опытами?
- А вот это, друг мой, мы и сами хотим узнать. Но, прежде чем удивляться кресту и печатке, следует не забывать: как он ВООБЩЕ мог оказаться в нашем мире? Червоточина? Мост Эйнштейна-Розена? Портал телепортации? Прокол в иное измерение?
Семён Борисович в это время вышел из проявочной комнаты с изменившимся от потрясения лицом. Взгляд его был каким-то отсутствующим, сфокусированным в пустоту.
- Мы… - осёкся он. – Мы напрасно будем ждать Григория. Он не ушёл за сигаретами.
Оба собеседника недоумевающе бросили взгляд.
- Как, не ушёл? А где он?
- Его… - беспомощно развёл руками начальник лаборатории, - его… нет.
Наступила пауза.
Мишка, недолго думая, оттеснив старшего коллегу, протиснулся в комнату. Горел красный фонарь. Стол был усеян всякими проявителями и прочим хламом, необходимым для проявки фотографий. В углу стоял прикрепленный фотоувеличитель. На леске покачивались совершенно пустые снимки, будто засвеченные намеренно чьим-то неведомым присутствием. Запах свежего озона, как при бушевавшей грозе, отчётливо витал в воздухе, и лишь один кадр с изображением расплывчатого силуэта мирно лежал на полу. Подняв его, Мишка невольно отдёрнул руку. Сразу бешено заколотилось сердце.
- Пресвятой Николай-угодник… - едва выдавил он, поперхнувшись. – Что… что за хрень тут творится?
На снимке, на том снимке, что они фотографировали покойника, ясно просматривалась фигура… парящая в пространстве над столом, где она, собственно, должна была лежать в упокоенном виде. Настоящий призрак, фантом, висящий в воздухе, застыв своим нелепым очертанием в объективе фотоаппарата, застыл в пустоте. Бестелесная плоть, воспарившая в стенах лаборатории, покачивалась и расплывалась, создавая иллюзию бесформенного силуэта. В монашеской рясе, с капюшоном, со скрюченными руками, на которых не хватало ампутированных пальцев. Пустая глазница придавала неведомой субстанции признак чего-то зловещего, жуткого и безобразного.
- А-а… - едва не заорал диким криком Мишка. На выручку подоспел Аркадий, перехватывая снимок. Мишка в замешательстве вращал глазами, указывая на то место, где в перемешанной куче валялась одежда Григория. Брюки, рубашка, кеды – всё вперемежку лежало одним бугорком, словно Григорий не снимал одежду. Она была… сорвана.
Именно в этот момент в дверях лаборатории и показалась Виола.
Увидев в помещении Семёна Борисовича, она смущенно призналась:
- Простите меня. Я в порядке. Пришла узнать новости, и, если необходимо – приступить к работе.
Начальник отдела бросил на неё какой-то странный взгляд, и как ей показалось, протяжно всхлипнул.
- Что здесь происходит? Где все? – оторопела она.
Пожилой профессор отрешенно указал дрожащей рукой в сторону проявочной комнаты, не в силах произнести ни слова. Только теперь, спустя несколько секунд, девушка увидела то, что заставило её позабыть всё на свете. В груди бешено рвануло сердце. Засосало под ложечкой. Накатила волна панического ужаса. Всё поплыло перед глазами. Решительно бросившись в проход, она краем глаза успела заметить, как Мишка выхватил снимок, тот блеснул матовым сиянием и, держа его в руках, молодой лаборант начал расплываться в воздухе прямо на глазах. Его выкатившиеся от потрясения глаза, казалось, с удивлением наблюдали со стороны за своим исчезающим телом. Одежда в один миг была сорвана непонятной силой, взявшейся неведомо откуда. Так, очевидно, она была сорвана и с Григория, когда тот поднимал с полу единственную уцелевшую фотографию. Ту фотографию, на которой был заснят чужеродный, парящий в воздухе фантом, прибывший из иного мира.
- А-а… - продолжал кричать Мишка. Его тело распадалось на атомы, создавая в пустоте расплывчатую сюрреалистичную картину Сальвадора Дали. – Господи! – орал он дико и обреченно. – Я растворяюсь. По-мо-ги-те!
- Мамочки! – взвизгнула девушка, отталкивая Аркадия, который стоял, остолбенев от изумления. Типичный случай оцепеневшей оторопи.
- Да сделайте же что-нибудь! – вне себя кричала Виола, бросаясь к исчезающему силуэту Мишки. Его обнаженное тело расплывалось по частям, колыхаясь в воздухе словно прозрачная вуаль. Ноги, руки, голова менялись прямо на глазах, превращаясь в бесформенную массу. Снимок в его непропорционально изменившейся, закрученной в узел руке, издавал теперь нестерпимый блеск, ослепляя глаза. Изогнутая в немыслимой форме фигура, постепенно теряла очертания. Виола, наткнувшись на сорванную одежду, по инерции схватила друга за расплывающуюся руку, коснулась зажатой в ней фотографии… и в долю секунды сама начала распадаться на молекулы.
Это было страшно!
Непостижимо!
Это было до такой степени немыслимо, что оба брата-начальника так и не успели что-либо предпринять.
Как впоследствии будет вспоминать Аркадий, тело Виолы с открытым в безмолвном крике ртом, начнёт расползаться в комнате тем же манером что и Мишка. Сорванная одежда спадёт с неё как осенняя листва с деревьев, с той лишь разницей, что произойдёт это в какую-то десятую доли секунды. Потом раздастся чудовищный хлопок! - полыхнёт нестерпимым сиянием, по лаборатории промчится акустическая волна, опрокидывая приборы, и… сразу всё стихнет. Комната окажется пустой.
Ни Миши, ни Виолы, ни Григория. Лишь их одежда, разделённая на разные кучки.
Аркадий с Семёном Борисовичем так и останутся стоять с разинутыми ртами, совершенно потеряв чувство реальности. Только что на их глазах произошло такое, что не укладывалось ни в какие каноны любой научной теории, существующих в природе. Когда их впоследствии будут спрашивать, что именно они видели при исчезновении своих коллег, оба профессора будут отрешённо произносить одну и ту же фразу:
- Они держались за фотографию. За единственный проявленный снимок. А потом исчезли.
…И всё. Больше от них учёным из отдела анатомии ничего не удастся добиться.
Два кандидата наук, братья-близнецы, и без того седые, в один миг поседеют ещё больше.
Их будет ждать санаторий закрытого типа.
Дальнейшая их участь так и останется неизвестной.
***
А между тем, в совершенно ином пространстве параллельного измерения, в абсолютно другом временном векторе исторической эпохи планеты, происходило следующее…
********
Глава 3-я.
Средневековая Европа.
Италия конца XVI века.
Окрестности города Падуи.
Время: 20 часов 18 минут по местному часовому поясу.
***
Григорий стоял среди подсолнечного поля, совершенно не понимая рассеянным сознанием, каким образом тут оказался. Непрерывно и надрывно кашляя, он в замешательстве осматривал своё обнаженное тело без признаков одежды. Ни рубашки, ни обуви, ни белья.
- Чертовщина какая-то… - вслух выдавил из себя непослушным голосом. Где лаборатория? Где Мишка? Где он, чёрт возьми, оказался? И самое главное – КАК?
Отчаянно хотелось пить. В голове раздавались непонятные хлопки, словно взрывались надутые мыльные пузыри.
- Мишка-а… - слабо позвал он дрожащим голосом.
В ответ – тишина. Колосились подсолнухи, наступали сумерки, лёгкий ветерок обдувал голое тело. Было тепло и тихо. Где-то в ручье плеснула рыба. Над головой в темнеющем небе неслышно пронеслась летучая мышь.
- Господи, да где же я?
Собственный голос шёл, казалось, откуда-то со стороны. Из-за сплошной стены высоких растений он не мог видеть, что простиралось перед ним. Пробовал прыгнуть – напрасно: огромные подсолнухи закрывали весь кругозор. Единственное, что успел разглядеть впереди – это какие-то чудные деревья, абсолютно непохожие на его родные, растущие в их собственном ареале обитания. Вязкая слюна скопилась во рту. Превозмогая кашель, сорвав несколько длинных листьев и прикрыв наготу, он нетвердым шагом направился на звук журчащего ручья.
Прежде всего – напиться.
Уже подходя к роднику, Григорий краем глаза уловил какое-то движение справа от себя. Что-то двигалось, шевелилось, ворочалось и вздымалось среди кустов. Тихий, неподдающийся описанию звук доносился, казалось, из-под земли. Запах трупных испарений был настолько мерзким, что сразу расхотелось пить. Этот выворачивающий наружу запах казался липким, пристающим к коже, словно впитываясь внутрь. Сделав несколько шагов по инерции, Григорий замер на месте, вытаращив глаза на то, что перед ним предстало. В следующее мгновение с губ его сорвался тихий возглас. В ужасе пятясь назад в заросли подсолнуха, он не мог оторвать взгляд от того, что увидел.
- О-ох! – вырвалось у него.
Огромный, овальный по краям котлован кишел сотнями гигантских червей, похожих на химерных миног. Слепые, лишенные конечностей, эти чудовищные создания ползали среди обезглавленных трупов, над которыми тучами жужжали противные зелёные мухи. Жирные насекомые всевозможных видов копошились среди сгустков опарышей, издавая нестерпимый гул, будто над пиршеством покойников кружили вертолёты. Черви извивались, тыкали слепыми ртами в разлагающуюся плоть, проникали внутрь, создавая иллюзию кровавого бесформенного месива. Кости, сухожилия, внутренние органы – всё перемешалось в этой своеобразной мясорубке. Трупы были изъедены до дыр, словно листья салата. Исторгая из себя позывы рвоты, Григорий заметил обезглавленные останки различных животных.
- Мать частная! – вырвалось у него.
Здесь были перемешаны обрубки безобразных огромных крыс, обезьян, гиен, волков… и – о, господи! – даже ОЛЕНЕЙ!
Гиены-то откуда взялись? – пронеслось у него в воспаленном мозгу. - Ведь не в Африке же я очутился в конце концов! А обезьяны?
Была здесь и голова собаки, вся лохматая, с ощерившейся пастью. Она виднелась среди трупов, единственным остекленевшим глазом взирая на Григория, будто приглашая в гости. Вторая глазница была пуста.
Уж не эту ли голову пришивали монаху? Тот тоже был без глаза, - помутилось в голове у старшего лаборанта. – Может, палачи меняли их местами?
Трупные миазмы разложения заполоняли всю окрестную территорию в радиусе нескольких метров. Чувствуя, что его сейчас вывернет наизнанку, лаборант начал заваливаться набок. Совершенно не отдавая себе отчёт, он шагнул навстречу кишащей яме. Ещё секунда, и его свалило бы в котлован, если бы не вовремя подоспевшая помощь.
- Вот ты где, академик хренов! – раздался счастливый и облегчённый возглас откуда-то сзади.
Его подхватили под руки, усадили на землю, и только тут он бессознательно поднял голову, увидев до боли знакомое лицо Михаила. Тот склонился над ним, прижимая ко рту лист подсолнуха, морщась от исходящей вони. – Мы уже нанюхались этой гадости! Вставай. Уйдём отсюда.
Едва держась на предательски ослабевших ногах, Григорий кое-как поднялся, опасливо косясь на котлован. В голове шумело, все очертания расплывались перед глазами.
- Мы… это кто? – слабо выдавил из себя.
- Мы с Виолой! - оттаскивая в сторону непослушное тело, с восторгом ответил Мишка. – Увидев тебя, она побежала за водой. Подальше от этого зараженного ручья. Сейчас вернётся.
- Вы? – непонимающим взглядом уставился Григорий. – Вы с Виолой?
- С ней, красавицей, с ней, - успокоил Мишка.
- Но… - запнулся Григорий, - но… позвольте. Как… то есть, каким образом вы оказались здесь, рядом со мной, в этих чёртовых подсолнухах?
- Сейчас расскажем, - усаживая его в стороне от кишащей ямы, отозвался Мишка. – Вон, и Виола бежит.
- Привет, Гриша! – подбежала девушка, всовывая ему в руку что-то похожее на кувшинку. В ней плескался глоток воды. Микробиолог поцеловала его от радости в макушку. – Нашли! – голос её звенел от счастья. – Теперь мы не одни. Нас трое!
- Не одни? – машинально повторил Григорий. – Трое?
Вода привела его в чувство. Только теперь он смог более-менее сфокусировать взгляд на своих младших друзьях. Оба ещё колыхались перед глазами, но то что они были облачены в такие же листья подсолнуха, Григорий заметил. На Виоле даже была своеобразная юбочка с листьями в области груди.
- Ещё немного, и свалился бы в котлован с этой гадостью, - резюмировал Мишка.
- Как же мы тебя рады видеть! – всхлипнула Виола. – Второй день ходим вокруг да около по этому бескрайнему полю.
- Но… как… - поперхнулся Григорий. – Как вы меня заметили? И где мы, наконец, находимся, чёрт возьми?
- Всё настолько сложно, - откликнулся Мишка, - что мы сами ни беса не смыслим.
- Возьми, - протянула Виола несколько плодов какого-то дерева. – Этим мы утолили хоть какой-то голод.
- Второй день? – переспросил Григорий. – Вы уже второй день в этом поле?
- Да. И ему нет ни края, ни конца.
- Ошибаетесь. За котлованом, прежде чем мне стало плохо, я успел заметить какую-то двухколёсную колею. Трупы-то эти должны каким-то образом привозить. Верно?
- О! – воодушевилась девушка. – Значит по ней и выберемся отсюда.
- Куда?
- Ещё не знаем. Но теперь ты у нас старший, тебе и решать.
- Прежде чем решать, - невесело усмехнулся Григорий, - необходимо знать, куда нас, к чертям собачьим, занесло. Я видел на горизонте какие-то деревья.
- Оливковые.
- Что-о? – едва не подскочил он. – Какие?
- Оливковые, - печально повторила Виола. – Мы в субтропиках, Гриша.
И умолкла.
Слово взял Мишка.
- Готов? Тогда слушай наш рассказ.
…И он начал.
********
- Прежде всего, объясню, как попал сюда ты и как попали сюда мы сами. Сразу предупреждаю, ржать не рекомендую. Всё настолько покажется бессмысленным и невероятным, что можно смело нам троим заказывать палату в дурдоме.
Они сидели под звёздным небом, соорудив нечто вроде лежанок из листьев подсолнуха. Было тепло, и это хоть каким-то образом успокаивало. Мастерили нехитрую обувку из веток с листьями, перевязывая их гибкими стеблями. Котлован с омерзительными кишащими червями остался справа от них, но ориентиры они приметили. Виола, утомленная вторым днём безвестности, прикорнула рядом. Мишка пытался трением развести огонь, но ничего не вышло. Более удачно это получилось у Григория. Древним дедовским способом они развели огонь, поджарили двух пойманных крупных ящериц и, утолив хоть как-то голод, принялись за обсуждение.
- Помнишь ту единственную фотографию, на которой остался расплывчатый снимок? Я ушёл проведать Виолу, а ты остался проявлять снимки.
- Помню, - осенённый мыслью, подхватил Григорий.
- Во-от! - Мишка поднял палец. – Ты брал её в руки?
- Брал.
- Она светилась?
- Светилась.
- Мерцала каким-то матовым сиянием?
- Мерцала. Говори быстрее, тундра! Без наводящих вопросов.
- Так не получится. Когда взял её в руки, что почувствовал?
- Что тело становится невесомым, лёгким и умиротворенным.
- Дальше! Что видел?
- Уже не помню. Какая-то необъяснимая сила сорвала одежду и…
- И?
- И я начал растворяться в воздухе. Организм будто исчезал постепенно, молекула за молекулой.
- Но боли не было?
- Не было.
Мишка хлопнул по коленям, вскакивая. Меряя шагами полянку, подкинул веток в костёр.
- Всё сходится. Мы уже с Виолой обсуждали данный феномен. То же самое произошло и с нами. Точь-в-точь. Тоже была сорвана одежда, так же казалось, что зависаешь в воздухе и тебя уносит куда-то в пустоту. С той лишь разницей, что исчезать стал вначале я, а потом и Виола. – Он с любовью бросил взгляд на дремавшую девушку. – Когда мы с Аркадием и Семёном Борисовичем вернулись в лабораторию…
- Погоди, - перебил Григорий. – Вы что, встретились?
- Да. Я возвращался от Виолы, они – из Академии. Не перебивай!
- Прости.
- Когда зашли, то поначалу, не застав тебя, подумали, что ты ушёл за сигаретами. Потом я увидел в проявочной комнате твою одежду и валявшуюся на полу фотографию. Остальные снимки продолжали висеть, не имея никаких изображений.
- Верно. Я брал в руки только один этот снимок.
- Я тоже его взял. В это время в комнату врывается Виола. – Миша усмехнулся. – Аркадий наш как стоял ступором, так и остался стоять.
- А Виола?
- Меня уже начало колбасить в прямом смысле слова. Снимок светился и вибрировал у меня в руках. Она подскочила и схватила его. Дальше…
Он запнулся.
- А дальше я только помню, как озарился вспышкой, грохнулся головой о землю и, вставая, обнаружил вот это кукурузное поле.
- Подсолнечное, - поправил Григорий.
- Да. Подсолнечное. Придя кое-как в себя, обнаружил рядом и Виолу. Она была совершенно голой, как, впрочем, и я. Без сознания и абсолютно беззащитной. Потом… - он прищёлкнул пальцами, подыскивая слова. – Потом мы обвязались листьями и пошли куда глаза глядят. Так шли почти весь день. Подсолнухи высокие, возвышенностей никаких не было, Виола залезла мне на плечи и увидела вдалеке деревья. Поле простиралось от горизонта до горизонта. Так мы и определили, что деревья эти – оливковые.
- И это сразу натолкнуло вас на мысль, что мы в субтропиках?
- Да. Оливковые деревья растут, ну, скажем, где-то в южной Италии.
- Не только в ней. Однако ты так и не сказал, каким образом вы наткнулись на меня? Случайно?
- Нет.
- А как?
- Вспышка, Гриша. Самая настоящая вспышка.
- Не понял…
- В наступающих сумерках мы вдалеке заметили сквозь заросли растений какую-то яркую вспышку. Ни грозы, ни молний не было, значит эта вспышка произведена каким-то искусственным образом, подумали мы. Бросились на её свет. Сполох сияния повторился. Подбежали и увидели тебя. Ты в бессознательном состоянии собирался свалиться в этот котлован, прямо сверху на трупы.
- И что думаешь об этой вспышке?
- Очевидно, она возникла, когда тебя выбросило из другого пространства. Из нашего, из прежнего, из реального. Такие же вспышки, по всей видимости, сверкали и при наших с Виолой перемещениях.
- Ты сказал, из нашего пространства?
- Да.
- А сейчас мы в каком?
- В НЕ-НА-ШЕМ! – по слогам произнёс Мишка. – Мы не в нашем мире, не в нашем городе, не в нашей лаборатории. Теперь усёк?
Григорий надолго задумался. Отсутствующий взгляд уставился в костёр.
- То-то я думаю, что плоды какие-то чудные, - поразмыслив, констатировал он. – Выходит, нас с помощью того чёртового снимка каким-то немыслимым образом закинуло куда-то к чёрту на кулички? Выходит, Аркадий был прав, намекая о червоточине, портале времени и прочих аномальных феноменах?
- Выходит, так.
- И где, как вы думаете, мы сейчас находимся?
- А бес его знает. Может, где-то в Италии, может ещё где…
- Мда-а… - протянул Григорий. – Меня сбивает с толку обезглавленные трупы в котловане. Нет, не человеческие – тут и ежу понятно, что котлован служит неким подобием свалки или попросту «могильником» - он изобразил кавычки. – Но трупы гиен… да ещё и обезьян… - Григорий покачал головой. – Тут что-то не сходится.
- А оленей?! – не выдержал Мишка.
- Олени-то как раз и характерны для этой природной зоны, друг мой, как, впрочем, и волки. Раз подсолнухи и оливковые деревья, значит – Европа. Но обезьяны… гиены… - он хмыкнул. – Их ареал обитания только Африка.
- Ну, обезьяны и в Южной Америке, и в Индии, и в Борнео живут себе припеваючи.
- Бесхвостые, Миша. В том-то и дело, что обезьяны в котловане – бесхвостые.
- И что сие означает?
- Бесхвостые или по-простому человекообразные существуют только в Африке. Спроси у Виолы.
- А в Южной Америке?
- Там хвостатые. Ревуны, паукообразные, капуцины… более сотни видов и подвидов.
- А в Африке?
- Орангутанги, шимпанзе, бонобо, гориллы. В котловане я заметил только их. И… - он осёкся. – И гиен.
- Зоопарк какой-то.
Григорий уставился на него, озаренный догадкой.
- Точно, Мишаня! Ай да молодец, ай да сукин сын, как сказал бы Пушкин! Зоопарк! Вот откуда такое смешение видов и подвидов в одной яме. Волки и гиены, обезьяны и собаки с оленями. Зоопарк! Их для каких-то опытов изуверски обезглавливали, потом скидывали сюда. Как и людей!
Его передернуло от омерзения.
- Помнишь нашего монаха с пришитой головой, из-за которого, собственно, всё и началось? В его организме были клетки ДНК собаки. Следовательно, ему пришивали голову пса, мы это уже выяснили.
- И что?
- А то, академик ты мой хренов, - ласково закончил Григорий, - что, если где-то по этой двухколёсной колее за полями существует зоопарк, значит должен быть и город. А если город – значит люди. А люди – значит будет лаборатория, где проводят столь чудовищные опыты. – Он осёкся. – Правда, в нашем случае, если мы попали во времена монаха, то есть, куда-то в шестнадцатый век, судя по анализам, то будет не лаборатория, а… - он лукаво взглянул на друга.
- Анатомический театр, - выдохнул Мишка, будто зачарованный. Потом с губ его сорвался возглас:
- Мама дорогая… так вот нас куда занесло, едрит его в пень!
Он в замешательстве уставился на старшего товарища.
- И что… то есть, кто… тьфу ты чёрт! Что будем делать?
- Поспим. Осторожно выберемся по колее из этих бесконечных подсолнухов, а там – по обстоятельствам.
- Но мы же… - он оглядел себя, - мы же не одеты. И обуты в листья – вот-вот развалятся.
- Если нас закинуло в средневековье, Мишенька, то перед любым большим городом обязательно должны быть селения. Доберёмся до одного из них, там и приоденемся.
- Это как?
- Сопрём, Миша, - назидательно закончил Григорий. – Со-прё-ём! Тем более нашей Виоле она необходима чрезвычайно! Ты прав: без одежды, в одних листьях, нас тут посчитают за каких-нибудь бродяг. Ещё на костре сожгут, чего доброго.
- Типун тебе, - поёжился Мишка.
- Есть и ещё куча проблем, - укладываясь спать, сонно подвёл итог Григорий.
- Какие?
- Например, языковой барьер. Мы ещё не знаем, куда нас выплюнула эта чёртова червоточина. Если, как вы считаете, в средневековую Италию, то тут будет сплошной тосканский диалект, основанный на образцах Данте, Боккаччо и Петрарки. А по латыни, по этой части, у нас был сведущ только Семён Борисович. Как они там, интересно, после нашего исчезновения?
- Не знаю, - пожал плечами Мишка, укладываясь рядом с Виолой. – Они расплылись у нас на глазах, потом пропали.
Костёр потрескивал, было тихо. Млечный путь раскинул по небу свои изумительно красивые рукава. Луна ярко светила.
Наконец тихий ангел пролетел: все уснули.
********
…Ощущение какого-то замкнутого пространства начало давить с самого утра.
- За ночь что-то изменилось, - мрачно заметил Григорий. – Жаль, что не предусмотрели дежурить по очереди.
- А кого тут бояться? – потянулся Мишка, ласково наблюдая за Виолой, которая уже возвращалась из кустов. – Кругом одни подсолнухи! - хохотнул он.
- Плюс котлован с трупами без голов, без внутренностей, с копошащимися червями, - напомнил Григорий. – Или такую уродливую жуть не ставишь в расчёт?
- Хватит вам, мальчики! – оборвала их девушка. – Солнце взошло, пора выходить из этого поля.
- Жрать-то как охота! – протянул Мишка. – Семечки только нагнали голод, пользы никакой.
Переговариваясь таким образом, затушив костёр и покинув поляну, они направились к двухколёсной колее, обходя зловещий котлован стороной. Ветер относил миазмы испарений вбок, слегка шелестя в густой растительности. Мишка забрался на плечи Григорию, и уже собственным обзором оценил их предстоящий маршрут.
- Оливковый сад расположен справа от нас, - комментировал он. – Впереди колея извивается, теряясь в зарослях травы. Стоп! – едва не свалился он, вовремя ухватившись за плечи Григория, который добросовестно держал друга. – Вижу! – проорал тот. – Вижу селение! И лес рядом с ним. По-моему, речка какая-то.
- Далеко?
- Километров шесть… - приложив козырьком руку, он почти по слогам сдавленно выдавил: - И там мельтешат какие-то точки.
- Какие точки?
- А я почём знаю? Люди, наверное. Не инопланетяне же, верно?
Шли долго, избегая выходить на извилистую колею. Вскоре голод дал о себе знать. Впереди уже слышались крики петухов, мычания коров, ленивое гавканье собак. Где-то в стороне плескалась рыба в реке.
- Напиться бы, - предложила Виола, всё больше тревожась, чем ближе подходили к селению. Как-то их там встретят? Как люди отнесутся к их дикому наряду из листьев подсолнуха?
Будто читая её неутешительные мысли, Григорий усомнился:
- Нет, конечно, днём мы туда не сунемся. Собаки издали учуют незнакомцев, поднимут шум. Дождёмся глубокой ночи, тогда и подберёмся к первому двору. Если повезёт – найдём одежду.
- И обувь, - добавил Мишка.
На том и решили. Достигнув реки, весь оставшийся день принялись ловить раков. Тем же дедовским способом кое-как развели огонь. Котелка не было, поэтому зажарили десяток раков прямо в углях. Туда же кинули и двух ящериц, довольно крупных. Виола как микробиолог совершенно не брезговала столь изысканной пищей: могла бы есть и лягушек, что, в общем-то, радовало обоих друзей.
- Свой парень! – хлопал её по плечу Мишка. – Может искупнёмся голяком, как смотришь, козочка моя?
- Отрицательно, козлик мой, - в тон ему отвечала девушка.
Кругом было тихо, погода стояла на удивление тёплая, где-то вдалеке брехали собаки. Изредка из воды выскакивала рыба, рассеивая брызги. Тишина, разбавленная птичьим щебетом, казалось умиротворенной. Дыма они не боялись: селение было далеко. Раздавив словно консервную банку крупный сочный плод, они насытились мякотью.
- Не могу определить, - разочарованно убедилась Виола. – Такие в нашей полосе не растут.
Внезапно, ближе к вечеру, они услышали отдалённый рык крупного зверя, похожий на медведя. А это было уже страшнее. Значительно страшнее.
- Гиены обезглавленные были. Олени и обезьяны с собаками тоже, - встрепенулся Мишка. – А медведя не хотите?
Вскочили, прислушиваясь. Где-то в зарослях со стороны реки послышался скрип деревянных колёс.
- Телега! – угадал по звуку Григорий. – Очевидно, мост через реку.
- Странно, но мы его не видели, когда раков ловили.
Звук несмазанных колёс стал отчётливее. Снова раздался рык – теперь уже довольно громкий.
- Мама дорогая… - протянула шёпотом Виола. – Непонятно, кого встречать: людей или зверя?
Все трое осторожно переползли в гущу кустов. Раздвинув их, они взглядом упёрлись в деревянный мост, которого прежде не заметили.
- Чушь собачья, - в смятении процедил Мишка. – Откуда тут мост?
То, что они увидели, заставило их замереть на месте.
По бревенчатому настилу, возвышающемуся над водой, тихо и безмятежно катились сразу несколько телег, образуя друг за другом некую цепочку. На каждой телеге стояли железные клетки, впереди сидели по двое извозчиков в средневековых одеждах. Телег было шесть. Первая уже пересекала мост, остальные катили друг за другом.
- Смотрите, - прошептал Григорий. – В клетках звери!
- Вижу, - тихо откликнулся Мишка, отгоняя назойливую муху. – В первой клетке медведь. Он-то и ревёт, бедолага.
И действительно: насколько они могли заметить, в первой клетке ворочался огромный бурый самец, постоянно издавая рык, похожий на стон. Медведь уже не рычал. Его хрип сливался с подгоняющими криками извозчиков, понукающих лошадей. В каждую телегу их было впряжено по паре. Кричали на незнакомом языке. Шесть телег, шесть клеток, двенадцать лошадей, двенадцать незнакомых людей, по всей видимости, крестьян.
- Вторая телега, - прошептала Виола, когда та вкатила на мост. Следом за ней третья.
- Господи! – зажала она рот руками, едва не вскрикнув.
И было отчего.
Во всех оставшихся пяти клетках наваленными кучами сквозь решётки виднелись…
- О, мамочки! – почти взвизгнула Виола. – Что… ЭТО, Гриша?
Оба друга внезапно изменились в лице. С оторопью наблюдая за процессией, Григорий выдавил из себя:
- Те самые останки изувеченных трупов, что мы видели в котловане. Не только уродливые обрубки людей, но и животных. Без голов, без конечностей, вывернутых наружу и расчлененных по частям.
- Меня сейчас вырвет, - побелела как полотно Виола.
Сдавленным голосом Мишка начал её успокаивать, хотя сам чувствовал позывы к рвоте.
- Они… - запнулась девушка, - они… везут останки в котлован?
- Видимо, да. – Голос у старшего лаборанта был похож на загробный звук Преисподней. – Будут скидывать, как отработанный материал. В качестве ненужного хлама.
- Вижу рога оленя, - зачарованно прошептал Мишка, выкатив глаза. – Да что там рога? Несколько оленьих голов сразу! – проронил он, совершенно сбитый с толку.
Виола с Григорием обменялись недоуменными взглядами. Мишка подался вперёд, всем своим видом выражая негодование, но не успел.
Подобно чёрному облаку на его затылок обрушился мощный удар, отчего у парня зазвенело в голове. Дёрнувшись в конвульсии и охнув от внезапности, он завалился набок, теряя сознание.
- О-ох! – выдохнули в пустоту его лёгкие.
Тотчас трое незнакомцев, очевидно, из охраны процессии, которых путники не заметили, навалились на Григория, прижимая его к земле. Виола вскрикнула. Её дёрнули силой, срывая листья подсолнуха. Образовалась давка, в которой трое друзей в считанные секунды превратились в пленников.
- Мама-а… - кричала, отбиваясь Виола. Напавших было шестеро, и они без усилий справились с Григорием. Мишка был уже в отключке. Кругом слышались возгласы непонятной речи, но возня скоро стихла. Все трое оказались связанными по рукам и ногам.
Только теперь Григорий смог рассмотреть незваных гостей.
Все как один были одеты в кожаные сюртуки непонятного пошива, имели короткие мечи-гладиусы, а головы покрывали железные шлемы.
- Виола! – хрипел Григорий, пытаясь протиснуться к девушке. Её грудь в сумятице была наполовину обнажена, и несколько охранников с вожделением поглядывали на предмет их страсти. Прикрыться девушке было нечем.
- Изверги! – кричала она, пытаясь вцепиться зубами в первого попавшего. – Негодяи! Кто нападает на девушку, сволочи?
Её не понимали или не слушали. Скорее, первое. Дотащив до последней телеги упирающихся пленников, стражники открыли решётку, по одному втолкнув их туда. Михаил ещё не пришёл в себя, поэтому пришлось засовывать его волоком.
Они оказались в последней клетке. Оказались среди разлагающихся останков всевозможных животных, от которых шёл нестерпимый омерзительный запах.
- А-а… - визжала Виола. – Господи-и!
Её вот-вот могло вывернуть наружу. Глядя на человеческие обрубки и внутренние органы, кишащие червями, Григорию самому хотелось исторгнуть всё, что накопилось в желудке. Тут были свалены кучами фрагменты ампутированных рук, предплечий, тазобедренных костей – все человеческие. Над клетками с засохшей кровью тучами кружились мухи. Впереди ревел медведь.
- Мамочки-и! – дико голосила девушка, уже выворачивая наружу недавно съеденный ужин. О какой наготе могла идти речь? Её тело облепили жирные зелёные мухи; трупный запах разложения, казалось, пропитал её изнутри: она верещала, не помня себя от ужаса.
По бокам телеги шли охранники, невозмутимо наблюдая за обнаженной девушкой, бьющейся в истерике. Скрипели колёса. Мост остался позади. Кончился лес. Начались подсолнечные поля.
…Их везли к котловану.
********
Глава 4-я
Средневековая Италия.
Окрестности близ города Падуи.
Середина XVI века.
Август-месяц.
Ориентировочное время: 22 часа 08 минут по местному часовому поясу.
***
Всё, что мог потом вспомнить Миша-Мишка, это беспорядочные провалы памяти, чередовавшиеся каждые полчаса. Получив оглушительный удар по затылку, его голова едва не развалилась на части, брызнув мозгами во все стороны. Как его черепная коробка смогла выдержать удар оцинкованной палицей, приходилось только догадываться.
Он помнил немногое.
Их сунули в клетку с разлагающимися фрагментами животных и людей. Сквозь пелену угасавшего сознания, в краткие моменты прояснения, он мог рывками улавливать тошнотворный запах, забивавший нос, гортань, лёгкие и диафрагму. Дышать было невозможно. Напротив кричала Виола, дёргаясь в истерике. Григорий оказался весь измазанным в крови, внутренних органах и бог весть ещё чем, неподдающимся описанию: возможно кишками. Под ногами Мишки кучей возвышались отсечённые руки, голени, связки мышц и сухожилий. В тумане он видел уставившуюся на него голову оленя с ветвистыми рогами; один рог упёрся ему в лодыжку, раздирая до крови. Тут же просматривался череп не то волка, не то крупной собаки. Обезьяньи хвосты и трупы десятков крыс устилали весь пол клетки. Всюду – кровь, кровь, кровь.
- О-ох! – вырвалось у Мишки.
Потом на его глазах всю эту мерзость стали скидывать из клеток в тот самый котлован, над которым кишели тучи разжиревших мух. Гул их недовольного жужжания был настолько противен, что Мишку снова увлекало в провал небытия. И так – несколько раз. Потом их высадили из клетки, опустошив, затем снова посадили, и везли уже назад с рядом ревевшим медведем. Мимо в тряске мелькали чудные приземистые дома с разноцветными крышами. Прохожие в не менее дивных одеждах задирали головы, останавливаясь, чтобы разглядеть процессию и незнакомцев в подсолнечных листьях. Вереница телег миновала что-то похожее на ограждённые вольеры со множествами зверей, где в одну из клеток перевели медведя.
- Наверное, это и есть тот самый пресловутый зоопарк, - в бреду заявил Мишка самому себе, после чего снова провалился в черноту.
- Мишенька! – слышались ему всхлипывания Виолы. Она уже не кричала и не стонала. Девушка обессиленно выдавливала из себя несколько фраз.
- Куда нас, Гришенька? – слышал он сквозь сполохи сознания обрывки голосов. Его друзья живы, значит всё в порядке. Потом его вдруг подбрасывало на месте с приступом панического страха:
Какое к чёрту в порядке! Куда их везут? – и снова чернота, безнадёжность, пустое ускользающее сознание.
Придя в себя очередной раз, он почувствовал некоторое облегчение. Кругом было сыро и темно. Где-то сочилась вода. Внизу на камнях шуршали крысы. В сумраке поодаль, прикрепленные к стенам, горели факелы. Каменный мешок подземелья, куда их швырнули, представлял собой длинный коридор неведомого каземата, сложенный из кладки камней. Из стен торчали крюки, висели цепи, по углам стояли деревянные кадки с кишащими в них опарышами. Застывшие потоки крови испещряли весь пол, а впереди, напротив его глаз, возвышался длинный дубовый стол, вкопанный опорами в каменные плиты.
- Э-эй! – просипел он голосом, каким обычно произносят речь на похоронах. – Гриша, Виолочка, где вы?
Сквозь узкое окно, забранное решёткой, с улицы слышался цокот копыт с ржанием лошадей. Мимо проскакала кавалькада всадников. Луна пробивалась едва заметным лучом. Потолок был высоким и узкий проём выходил из подземелья во двор того замка, башни которого он видел из клетки, когда их ввозили через ворота.
- Есть кто-нибудь? – в панике прохрипел он, с ужасом осознав, что прицеплен к стене железной цепью. Этого ещё не хватало! Где он? Где Виола, где Гриша?
В этот момент факелы колыхнулись огнём, повеяло сквозняком. Спугнутая крыса шмыгнула в угол. Открывшаяся дверь впустила внутрь двух охранников в старых рясах с капюшонами на головах. На поясе одного покачивались, звякая, ключи. Второй нёс миску с кувшином воды. Оглядев пленника, обменялись какими-то непонятными фразами. Миша сразу уловил древнее наречие, чем-то отдалённо схожее на итальянский язык, хотя его и не знал достаточно. Дёрнувшись всем телом так, что заскрежетали цепи, он выпалил первое, что пришло на ум:
- Сеньоры, мать вас в печёнку, бамбино арлекино челентано! Почему я прикован к стене? Во имя Юпитера, Марса и Нептуна, где мои друзья? Кто тут у вас старший, Колизей вам в глотку?
Ему показалось, что римский пантеон богов заставит их оцепенеть на месте, воздавая дань преклонения. Но не тут-то было. Или охранники оказались невежественные, или не поняли его «итальянскую» речь в кавычках, но так или иначе, оба уставились в замешательстве. Потом бросили миску, поставили кувшин и, ретировавшись, захлопнули за собой дверь. В последний миг Мишке показалось, что в коридоре был слышен близкий голос Виолы. Неужели она так же прикована где-нибудь рядом за стеной?
- Вио-ла-а! – заорал он, дёргаясь в цепях. – Я здесь! Рядом!
От потрясения и натуги голова загудела, взорвалась вспышкой, пронзила болью виски, и Миша снова провалился в черноту.
Осмелевшая крыса подползла к миске, понюхала пойло, вздёрнула усами и отправилась восвояси.
********
Андреас Везалий, основоположник современной анатомии (и тайный инквизитор Великого Ордена) восседал на возвышении, осматривая своим критическим взглядом суетившихся внизу помощников. Рождённый в 1514 году в Брюсселе, он уже в 23 года получил степень доктора хирургии в Падуе. Сейчас ему было сорок: он заведовал единственным в городе Анатомическим театром, в стенах которого, похожего на амфитеатр, производились хирургические вскрытия человеческих тел. Однако была и обратная сторона медали. В стенах этого же амфитеатра с четырьмя ярусами, заполненными студентами, производились запрещённые церковью опыты, зато одобренные тайным Орденом Инквизиции.
- Уложите тело на стол! – скомандовал Везалий сверху. Наученный трудами опытов ещё самого Клавдия Галея – римского врача при Марке Аврелии, жившего во II веке - он достиг небывалой известности, войдя в историю как первый врач-анатом своего времени.
Ему слагали оды:
Как затмевает луна по ночам все прочие звёзды…
Так и Везалия труд превосходит все прочие книги.
Нам объясняя тела, бывшие тайной для нас.
Мы же, Везалий, теперь да оценим тебя по заслугам. Истина слава твоя.
Шествуй! Идём за тобой.
Покинув сегодня свой роскошный дворец, знаменитый анатом планировал приступить к продолжению опытов, начатых им накануне. В центре каменных ярусов в середине нижнего зала располагался обширный стол, устланный саваном. На нём лежало обезглавленное тело какого-то плебея, совершенно незнакомого магистру. Голову отсекли утром, кинув её в вольер с гиенами, доставленных ему из-за океана. Голова уже не представляла интереса. Зато другая голова, лежащая тут же в специальном бальзамированном растворе, была необходима для продолжения эксперимента. Голова была… собачьей.
- Две попытки пришить голову собаки к телу человека прошли безуспешно, - пояснял он своим ученикам, склонившись с высоты на поручни. – Хочу, чтобы сегодня опыт прошёл удачно.
Раболепные студенты суетились внизу, приготавливая инструменты и ёмкости с растворами для предстоящего вскрытия.
- Сначала грудную клетку, - подсказывал магистр, делясь впечатлениями с тремя докторами наук, своими коллегами. – Если и сегодня не будет результатов, то мне вчера вечером доставили новых пленников, очевидно, дикарей, не умеющих даже разговаривать на нашем языке. Варвары, одним словом.
- Почему дикарей?
- Они были совершенно голыми, обвязанные только листьями подсолнухов. Девица, юноша и зрелый мужчина. – Он потёр руки. – С женскими телами я ещё не работал.
Ярусы театра постепенно заполнялись публикой. Одно место, на самом возвышении рядом с креслом Везалия пустовало: с минуты на минуту ожидали прибытия великого кардинала Ипполита Медичи, единственного внебрачного сына герцога Немурского Джулиана Медичи, внука Лоренцо Великолепного. При папе Юлии III, в миру Джованни Мария Чокки дель Монте, кардинал Ипполит Медичи был полноправным хозяином церкви, совмещая должность Главного Инквизитора флорентийского Ордена.
- Слышу звуки фанфар, - встрепенулся Везалий, поспешно вставая с кресла. - Его святейшество прибыл!
Кавалькада из десятка вооруженных охранников осадила коней. К амфитеатру подкатила карета. Выходя из неё, кардинал осенил крестным знамением хлынувшие к его ногам толпы, бросил пару сестерциев и, не оборачиваясь, в сопровождении стражников прошёл внутрь. Каменные стены возвышались над толпой словно миниатюрный Колизей, но Великий Рим был далеко. Ближе к Падуе располагалась Венеция – оттуда и прибыл святейший.
- Пожалуйте на трон, - склонившись перед кардиналом, приветствовал Везалий.
- Скоро ли начнём, любезный магистр? – усаживаясь в кресло, спросил всемогущий внук Лоренцо Медичи. – До Венеции уже доходят слухи о ваших запрещённых Папой опытах, поэтому я имел честь засвидетельствовать вам своё почтение. Что вы придумали на этот раз?
- Наш папа Юлий Третий слишком благосклонен ко мне, ваше святейшество, да продлятся дни его правления. В этот раз я имею честь показать вам опыт пришивания головы собаки к телу недавно умершего человека.
- Умершего? – лукаво взглянул на Везалия могущественный сановник. – Или тут не обошлось без вашей помощи?
Магистр предпочёл промолчать, громко хлопнув в ладоши:
- Начинайте!
Внизу засуетились помощники; ярусы амфитеатра взорвались аплодисментами. Каждый из студентов норовил свеситься с третьего этажа, чтобы лучше разглядеть демонстрацию опыта. Потом по жесту Везалия всё стихло. Кардиналу Ипполиту поднесли блюда с фруктами, подкатили столик с кувшином вина.
- Можно! – махнул он рукой. – А что произошло с прежним пациентом?
Магистр немного замялся, пряча глаза в сторону.
- Он… исчез, ваше святейшество.
- Как исчез? – у кардинала поползли вверх брови.
- Мы успели вскрыть ему грудную клетку, затем зашили. Ампутировали три пальца и пришили голову собаки. В коме он пролежал несколько часов, пришлось из раствора доставать его голову и пришивать вторично.
- Собачья голова не прижилась?
- Увы, нет. Как и волчья, как и обезьянья с оленьей.
- Вам в вольеры доставили ещё и гиен, насколько я извещён?
- Их головы тоже не прижились.
- И чем же закончилось последнее? Вы говорите, исчезновение?
- Именно, мой кардинал. После того как вернули голову хозяину, пришив её на место, тот попросту… - Андреас сделал паузу… - растворился в воздухе.
Главный Инквизитор уставился на него недоуменным взглядом.
- Пресвятая дева Мария, как это растворился?
- На моих глазах, ваше святейшество. Исчез в воздухе. На груди его висело золотое распятие – мы после опыта вернули его на место – и на пальце левой руки была печатка с гербом Ордена.
- Так он был один из наших последователей? – изумился кардинал, затем осёкся. – При чём тут последователь! - вскочил он. – Тело-то КУДА исчезло?
- Растворилось в пустоте, - повторил магистр, низко кланяясь. – Больше мы его не видели.
Главный инквизитор обескуражено опустился в кресло, надолго уйдя в размышления, иногда искоса поглядывая на анатома. После продолжительной паузы он в потрясении произнёс:
- Неисповедимы пути нашего Господа Создателя. Ладно, продолжайте. Мы ещё вернёмся к этому необъяснимому случаю.
- Если сегодня опыт не удастся, - заявил напоследок Везалий, прежде чем покинуть кардинала, - мне вчера доставили новый материал.
- Материал?
- Так я называю подопытных, с которыми могу затем проводить хирургические процедуры.
- И кто же они? Не будут ли их искать родственники? Папе Юлию может это не понравиться, если слухи дойдут до Ватикана.
- Обыкновенные дикари, ваше святейшество. Были пойманы в лесу близ оливковых садов.
- Варвары?
- Похоже, так. Кроме листьев подсолнухов на них ничего не было. И общались между собой на непонятном наречии. Они не нашей крови. Чужестранцы.
- И где вы их поместили?
- В подземелье замка. Девица, юноша и зрелый мужчина.
- Я желаю на них взглянуть, любезный магистр. – Он отпустил его жестом. – Но, разумеется, после опытов.
- Как вам будет угодно.
Андреас Везалий самолично спустился вниз, приблизившись к хирургическому столу. Растянутый на верёвках манекен изображал внутренние органы анатомического строения тела. По бокам от стола ожидали ассистенты, в руках которых были заготовлены хирургические инструменты. С верхних ярусов не было слышно ни звука. Весь амфитеатр затих.
Демонстраторы скинули простыню, обнажив безголовый труп со свежим срезом в области шейных позвонков. Специальный бальзам не давал крови свернуться. Двое, облачённых в монашеские рясы помощников, поспешили подать магистру отсечённую голову собаки.
Везалий с достоинством осмотрел ярусы амфитеатра, подняв над головой то, отчего у многих студентов помутилось в душе. Стекающая слизь вязкими каплями падала в специально отведённый желоб. Кардинал с интересом наблюдал за подготовкой к опыту. Тело безвестного мужчины уложили, освободив место сшивания двух образцов ДНК. Два ампутированных пальца уже лежали в ёмкости с раствором. Им была предназначена совершенно иная участь. Где-то за стенами театра, в огороженном зоопарке громко ревел медведь, ожидая своей очереди для опытов.
Эксперимент по скрещиванию симбиоза человеческих и животных генов ДНК начался.
А в это время в подземелье замка…
********
- Мальчик мой, я слышу твой голос!
Кричала Виола. Миша-Мишка принялся дёргаться изо всех сил, что есть мочи, голося во всё горло:
- Любовь моя! Виолочка, я здесь! Цветочек, ангел мой! Ты рядом за стеной?
В тот же миг к Мишке ворвались два охранника. Один что-то возбуждённо щебетал на своём птичьем языке, второй размахивал связкой ключей.
- А-а, выродки подлючие! – заорал Мишка, вцепившись зубами в железные колодки на руках. Он уже не контролировал себя, вращая глазами во все стороны. Ещё секунда, и оба стражника навалились бы на него, но внезапно произошла заминка. Сквозняком дунуло факелы, распахнулась дверь, в проём метнулась чья-то тень. Второй стражник, поспевавший за первым, вдруг издал стон, завалился набок и распластался на полу. Первый только начал оборачиваться, как получил мощнейший удар по затылку, отчего рухнул как подкошенный.
- Хватай ключи, одежду и обувь! – прошипел Григорий, сам едва стоящий на ногах. – Все объяснения потом. – Он бросил Мишке связку. – Отцепляйся! Нужно скорее выбираться. Я к Виоле! – и помчался в коридор, за стеной которого кричала девушка. Всё произошло настолько стремительно, что Мишка не успел даже разинуть от удивления рот.
- Гриша! – крикнул он вслед, лихорадочно отцепляя оковы. – Я с тобой!
- Давай! – не оборачиваясь, торопился Григорий. Старший лаборант возник, казалось, ниоткуда. От потрясения Мишка едва успел высвободить руки, когда в дальнем извилистом конце коридора замелькали пляшущие тени. Отблеск факелов отбрасывал на стены причудливые силуэты.
Влипли! – пронеслось у Мишки. – Догонят!
Он принялся лихорадочно раздевать стражников, стаскивая с них обувь.
- Где ты? – раздалось из-за стены. – Бегом сюда!
Подхватив одежду, Мишка бросился на голос, едва не врезавшись в спину друга. Тот уже тащил под мышкой обессиленную девушку, при виде которой у Мишки навернулись слёзы.
- Скорее! – натужно хрипел Григорий. – Я заметил вправо от нас какой-то проход со ступенями. Бежим туда! Помоги с Виолой!
Взвалив девушку на плечи и, спотыкаясь, они помчались в узкий лабиринт коридоров. Спустя несколько секунд, оказавшись в извилистом потайном проходе, прыгая через ступени, начали подниматься вверх. Свет луны, пробивающийся сквозь амбразуры башен, служил им путеводной звездой.
- Ну ты им вмазал! – пыхтел сзади Мишка, поддерживая свисающую Виолу. Девушка была без сознания. – Как освободил?
- Она не была прикована. Просто связана. Перерезал верёвки.
- Ножом?
- Да. Позаимствовал у своего охранника, - хмыкнул он. – Потом всё расскажу. Если я правильно понимаю, эта лестница ведёт на верхнюю площадку башни.
- Так мы в замке?
- В нём, родимом. Не отвлекайся! Вот-вот нагрянут стражники. Достигнем площадки – осмотримся.
Через минуту лестница закончилась. Навстречу выскочил один охранник, но Григорий всадил ему в челюсть, отчего тот рухнул под ноги, впечатавшись затылком в стену. В руках он держал какую-то хламиду, скрученную в узел. Григорий в одну секунду разул стражника.
- Хватай! – кинул он другу сандалии с мешковиной. – Укроем наготу Виолы.
Они вывалились на каменистую платформу, опоясанную зубчатыми стенами, по бокам которых вздымались похожие как близнецы башни. Ветер трепал полотнище флага. Луна била прямо в глаза. От её свечения на водной глади крепостного рва прочертилась лунная дорожка.
- Туда и будем прыгать, - подбежав к стене, уставился вниз Григорий.
- С ума сошёл! – оторопел Мишка. – А Виола? Она же без сознания, Гриша!
- Приводи в чувство. Быстро! – передал тот девушку на руки. – А я осмотрюсь. Прыгать всё равно придётся. Или ты желаешь вновь оказаться пленником?
Григорий метался по площадке от стены к стене, свешиваясь вниз, оценивая расстояние.
- Быстро! Переодеваемся. Накинь на Виолу. Знаешь, в качестве кого нас захватили и держали?
Мишка тем временем тёр щёки и уши, приводя Виолу в чувство. Глаза её затрепетали, она сделала глубокий вдох. Григорий бросил взгляд на верёвочную лестницу, колыхавшуюся на ветру. Кто-то прицепил её, очевидно, для собственных целей.
- Нас держали так же, как тех зверей в клетках. Мы нужны им для ОПЫТОВ! – последнее слово он выдавил почти по слогам, словно впечатал в сознание. – Нас бы ОБЕЗГЛАВИЛИ и пришили головы собакам, возможно гиенам, а то и оленям. Мы им были нужны как подопытные кролики.
- Чего-о? – заорал Мишка. – Кому это, им?
- Монахам. Инквизиторам, Миша. Нас привезли в АНАТОМИЧЕСКИЙ ТЕАТР…
И умолк. Виола слышала последние фразы, поднимаясь, опершись на плечо Миши. Обвив его руками, покрывая поцелуями, она всхлипывала:
- Жив, родненький. Уцелел! Мы все уцелели!
…В этот миг всё и произошло.
********
Из прохода кинулись сразу двое, облачённые в рясу. Капюшоны зловеще прикрывали лица. От неожиданности Мишка, теряя опору, начал хватать воздух руками. Первый навалившийся, получив от Григория зубодробительный удар, тут же осел на землю. За спинами второго мелькали силуэты ещё нескольких. На площадке создалась суматоха. Виола толкнула одного плечом, сама падая навзничь, тогда как тот с диким криком испуга полетел вниз. Звук размозжённого в лепёшку тела на миг заставил всех замереть на месте. Потом все скопом вновь накинулись на пленников.
Именно в этот момент и случилось то, что потом Миша-Мишка будет вспоминать всю оставшуюся жизнь.
- Гриша-а! – прокричал он в ужасе, отбиваясь от наседавших охранников. Пытаясь дотянуться до Виолы, вгрызаясь зубами в чьё-то горло, обрызганный кровью, он на миг различил Григория, который начал… растворяться, будто в пустоте. Серебристое облако окутало всех троих. Григория подбросило в воздух и, увлекая за собой сразу двух стражников, он сцепленным клубком полетел с ними в пропасть. Не было ни стона, ни крика. Старший лаборант, их друг и товарищ даже не успел осознать, что с ним произошло. Хлопок! Удар тела! Звук шлепка о каменную кладку и… тишина. Страшная, чудовищная тишина.
- А-а!!! – с губ Михаила сорвался дикий вопль. – Гри-и-ша-а!
Виола сползла на землю. Мишка прорвался к ней, обхватил руками и приготовился к смерти. Девушка безудержно рыдала. Она успела заметить падение Гриши, успела с оторопью проводить его взглядом. Теперь её обволакивала какая-то субстанция, похожая на свинцово-белый туман. Отдираемая от Мишки, она цеплялась за него руками, обдирая в кровь ногти. Мишка крепко держал её в объятиях, испытывая на себе град озверелых ударов.
Постепенно силуэты начали расползаться в пустоте, расплываясь своими очертаниями прямо на глазах. Со стороны это выглядело как расплавленные часы на картине Сальвадора Дали. Фигуры стражников теряли облик, колыхаясь в пространстве бесформенным узлом. Сквозь их прозрачные тела можно было разглядеть детали крепости.
- Нас всасывает в воронку! – Мишка вцепился в руку Виолы. Хватка стражников в облаке тумана начала постепенно слабеть. Ещё секунда, и Мишу с девушкой оторвало от земли, растворяя в возникшем мезонном облаке. Их организмы распадались на атомы, словно рассыпчатая мозаика. Миг! Хлопок! Пустота! И всё исчезло…
Ни башни, ни охранников, ни крепости, ни Гриши.
НИЧЕГО.
Средневековый мир перестал для них существовать. Сквозь порталы бесконечных измерений их молекулы понеслись навстречу инородному пространству.
Тело Григория с размозженной о камни головой так и осталось лежать у рва, заполненного водой. Стеклянные глаза смотрели в пустоту. Какую загадку видели они? Куда отправилось его сознание, покинув бренное тело? В какую даль, в какие расстояния?
И как бы венцом всему случившемуся, на каменный настил площадки, колыхаясь и закручиваясь узлом в воздухе, аккуратно, лёгким шелестом, спустилась… фотография.
Та фотография, на которой в двадцатом веке был заснят прибывший из иного измерения монах.
Вот и всё.
…Их ждала НЕИЗВЕСТНОСТЬ.
********
Глава 5-я
Середина XIX века.
Средняя полоса России.
Август-месяц.
23 часа 02 минуты по местному часовому поясу Земли.
***
Двух измождённых путников из портала времени зашвырнуло в 1849 год.
Они не знали об этом.
А начиналось всё, собственно, ещё в 1698 году, на стыке семнадцатого и восемнадцатого веков, когда в крепостной России впервые появился первый прообраз АНАТОМИЧЕСКОГО ТЕАТРА. Вернувшись из Европы, государь Пётр Первый после «великого посольства» в Голландию пожелал видеть у себя из окон дворца приземистое здание, в подвалах которого будут изучать анатомические строения внутренних органов человека. С этой целью были созваны все учёные умы, имевшие хоть какое-то отношение к новой, неизвестной ещё науке.
Прошло полтора столетия. Анатомия превратилась в этакий самостоятельный медицинский конгломерат, во главе которого, заведуя кафедрой Петербургской Академии наук, стал Николай Иванович Пирогов – блестящий мыслитель и хирург своего времени.
Сюда и попали Миша с Виолой, совершенно не понимая, каким чудом остались живы после нападения охранников.
Когда на их глазах со стен крепости сорвался Григорий, Мише показалось, что мозг заполнился лопающимися пузырями характерных звуков: «плоп-плоп… ещё раз - плоп»!
На самом деле пузырей не было: голова просто взорвалась от нестерпимой боли, пронзившей мозг по касательной дуге. Такую же боль испытала и Виола, в последнюю долю секунды заметив, как на каменные плиты опускается снимок безвестного монаха, которого она самолично фотографировала.
Чудеса! – успело пронестись у неё в голове. Потом резкий хлопок, проникающая боль и… пустая обволакивающая чернота.
- Куда нас в этот раз швырнуло? – кашляя, кинулась она в объятия Миши. – Хоть вместе! Если бы рядом не ты, не знаю, что бы сделала.
Миша-Мишка выглядел не лучшим образом. Когда Григорий огрел тех двух охранников, забрав у них ключи, они успели нацепить на себя их монашеские рясы, на Виолу накинули суконный отрезок какой-то хламиды и бежали. Сейчас они стояли у незнакомой обветшалой изгороди, потрясенно наблюдая как в глубь земли сквозь траву уходят последние кольца тумана. Того тумана, который обволок их ещё на площадке крепостных стен.
- Ты что-нибудь понимаешь? – жалась к другу девушка, оцепеневшим взглядом провожая последние спирали воронки.
- Только то, что мы не голые, - попытался сыронизировать Мишка. - Уцелели, в отличие от нашего Гриши.
У Виолы навернулись слёзы:
- Как он сорвался… даже не успел крикнуть.
После секунды раздумий, Мишка вдруг спросил:
- Ты снимок тоже видела?
Виола уставилась на него, осенённая внезапной мыслью:
- Точно! Опять этот проклятый снимок! Прошлый раз, когда нас закинуло в средневековье, он тоже был рядом. Светился, распространяя лучи. Потом облако, пустота, и мы – среди подсолнечного поля.
- Во-от! – поднял палец младший лаборант. – Всё дело в этой чертовой фотографии. Как только она возникает в поле зрения, нас тут же переносит куда-нибудь к едреной фене. Прежде была Тоскана, а сейчас?
Он огляделся. Темнота сгустилась, наступала ночь. Разговаривали тихо: где-то за изгородями лаяла собака, ворочались в сарае сонные куры, всхрапнула в стойле лошадь.
- Не Италия, уж точно. Крыши соломенные, без характерных черепиц и прочих признаков. Голоса слышишь?
Виола прислушалась, стараясь различить звуки, доносящиеся из сарая.
- Вроде бы по-русски… - опешила она. – Но диалект какой-то древний… очень старый.
- Слышу. Тоже кажется, что по-русски.
Мишка сквозь темноту разглядывал приземистые строения впереди маячившего села.
- Пойдём осторожно вдоль частокола. В окнах мелькают лучины…
Тут он хлопнул себя по лбу:
- Так вот откуда на нашем монахе с пришитой головой были на ногах древнерусские лапти!
Они внезапно уткнулись в калитку забора и встали как вкопанные.
- Поясни? – вскинула брови Виола.
- Те лапти… помнишь, на монахе? Мы тогда все изумились, откуда на ногах русские лапти, если золотой крест и печатка принадлежали Ордену средневековой Инквизиции, какие могли быть только в Тоскане, Флоренции, Ватикане?
- Ты хочешь сказать… - в замешательстве не договорила она, от смятения схватившись за изгородь.
- Что и монаха закидывало СЮДА, как только что зашвырнуло нас.
- Кем… чем зашвырнуло?
- А бес его знает. Червоточиной. Машиной времени. Порталом в другое измерение. Как хочешь это называй. Где фотография – там сразу облако в виде тумана, прокол во времени, переброска в иные эпохи. Помнишь, как Семён Борисович говорил о каких-то там мостах Эйнштейна-Розена.
- Туннелях?
- Пусть будет туннелях – сути не меняет. Тот монах уже побывал ЗДЕСЬ! – округлил глаза Мишка. – Потому и был обут в лапти. Ведь, согласись, ну никаким паровозом здесь не вяжется наличие русских лаптей с тосканским крестом времён Ватикана шестнадцатого века. Вот и нас теперь зашвырнуло сюда.
- Но не в Италию?
- Нет. Селение древнерусское, разговоры на диалекте прошлых веков. Думаю, червоточина нас выплюнула где-то в конец восемнадцатого – середину девятнадцатого века. Слышала, как в сарае разговаривали?
И будто подтверждая его догадку, в темноте за изгородью послышались голоса:
- Прохор! Очумел поди? Когда козу привяжешь? Намаялась скотинка за день.
- Привязываю!
Мелькнул свет от лучины в распахнутой двери. Первый голос был женский. Тот, которого назвали Прохором, что-то пробурчал под нос, подсвечивая свечой, прошлёпал мимо двух притаившихся друзей и хлопнул калиткой. Виола едва успела отпрянуть в тень.
- Твоя коза молока не даёт. Завтреча на ярмарку свезу, обменяю у купца Краюхина на оглоблю.
- Нужна тебе оглобля-то?
- В слободу лошадок запрягу – поеду. Аль не слыхала, что губернатор наш к приезду государя пир знатный закатывает?
Мишка с Вилой, затаив дыхание, вслушивались в перепалку крестьян, очевидно, хозяев ближней избы. Речь их сразу навевала на диалект прошлых столетий – вот только каких?
Прохор, подсвечивая свечой, привязал животное. Коза проблеяла и утихла. Вяло гавкнула собака. Где-то за околицей заржали лошади. В остальных избах мелькали лучины – люди укладывались спать. В проёме двери возник тёмный силуэт хозяйки. Луна осветила её располневшую от молока фигуру. Старорусский сарафан, косынка на голове, волосы, уложенные в косу.
- Государь-то наш Николай-батюшка, когда ещё приедет-то! – всплеснула она руками. – А ты ужо и козу намерился продать!
- Не продать. Обменять. Иди в хату! Твоё дело – дети, а моё – хозяйство, почитай.
Он шутливо толкнул под зад хозяйку, дверь закрылась, навалилась темнота.
Только теперь два гостя из чужого мира смогли перевести дыхание.
Виола дрожала от возбуждения. Луна прикрылась тучами, назревала гроза. В воздухе запахло озоном.
- Всё ясно… - в замешательстве проронил Мишка. От спазм голода заурчало в желудке. - Нас занесло в середину девятнадцатого века.
- Ты о государе Николае?
- О нём, родимом. Если они упомянули Николая Первого, то мы, ангел мой, находимся сейчас где-то между тысяча восемьсот двадцать пятым и тысяча восемьсот… - он прищёлкнул пальцами, вспоминая.
- Пятьдесят пятым, - добавила за него девушка. – Я историю неплохо помню.
- Да. Нас забросило к чертям собачьим в «николаевскую эпоху», в которой он правил неполных тридцать лет. Один из долгоправящих императоров. Что помнишь о нём?
Оба путешественника из иного измерения перебрались в кусты за изгородью, где в саду можно было нарвать фруктов. Мишка подбирал с земли опавшие плоды, кидая их Виоле. Трясти дерево, издав шум, было опасно. Девушка с волчьим аппетитом набила рот сочной мякотью, перечисляя:
- Прозвище в народе – Николай Палкин, он же кровожадный. Высокомерен, мог быть и надменным, и кротким, изображая роли. Умер в Петербурге, похоронен в соборе Петропавловской крепости. Угнетатель и палач декабристов.
- Это и я знаю. – Мишка тоже набил полный рот, чавкая. – Давай, цветочек мой, лучше думать, как нам в таком одеянии на людях не показаться. Закидают камнями, а то и в земский участок отволокут. На мне ряса с капюшоном времен Инквизиции, на тебе суконная хламида какая-то.
Он вытянул ноги, упершись спиной о дерево.
- Будем исходить из того, что мы сейчас в каком-нибудь тысяча восемьсот сорок пятом году. Отсюда и будем плясать. Наших Аркадия С Семёном Борисовичем нет, так что придётся полагаться на собственную память и навыки выживания.
- Гриши тоже нет, - всхлипнула Виола.
Перебрасываясь таким образом сонными фразами, утолив хоть чем-то голод, они, прикорнув друг к другу наконец уснули. Уснули первый раз за трое суток.
Луна охраняла их изможденный покой своим мягким сиянием. Тучи разошлись. Гроза, словно щадя двух незнакомцев, ушла в сторону.
А наутро…
- Эй! А ну встать!
Виола от неожиданности взвизгнула. Мишка продрал глаза – нестерпимо било взошедшее солнце. Он мигом вскочил, непонимающим взглядом уставившись на двух всадников. Задрав голову и прикрываясь ладонью от света, он машинально заслонил девушку собой. Виола только поднималась, вся облепленная опавшими листьями. От земли шёл тёплый пар испарений. Прокричал петух.
- Чьих господ будете? – свесился с седла первый наездник, поигрывая кнутом. Лошадь пыталась встать на дыбы, но он ловко осадил её, понукая и цокая. Оба наездника были из высших слоев общества – сразу бросалось в глаза по одежде. Сбруя на конях была из дорогих, отсвечивая на солнце.
- Мы… - от внезапности У Мишки пропал дар речи. Скажи он сейчас хоть слово на своём родном современном наречии, его тут же поволокут в какой-нибудь околоток для выяснения личности. На выручку пришла Виола:
- Мы не здешние, барин. Шли тем лесом, - указала на видневшуюся справа рощу. – На ярмарку хотим попасть.
- В таком одеянии? – осадил коня второй. – Котомка где?
- Какая котом… - сморозил было Мишка, но Виола толкнула его в бок.
- В лесу-то и потеряли, - подражая говору хозяйки, быстро нашлась она. – Мы дальше пойдём, ладно?
- Так вы не этого уезда? Не купца Краюхина люди?
- Нет.
- Оставь их, ваша светлость, - хохотнул второй, разворачивая коня. – Перепугались, вот и плетут невесть что.
- Карету не видали? – спросил первый, давая шпоры.
- Не видали, - склонилась Виола, услышав слово «светлость». Потом вспомнила, как Прохор упоминал государя. Хотела спросить, но вовремя спохватилась. Одно неосторожное слово, и всё пропало.
- Ярмарка будет завтра! – уже из-за деревьев крикнул второй. – Хотите попасть – поспешайте.
Кони с всадниками исчезли. Деревья скрыли их из виду. У Виолы подкосились ноги. Заваливаясь набок, она повисла на Мишке.
- Всё-всё, цветочек мой… - успокаивал он. Хотя у самого ходили ходуном руки. Спросонья увидеть над собой двух лошадей с наездниками – тут и Гриша бы дуба врезал, подумал он.
- Давай наберём плодов и быстро отсюда ретируемся, - нагибаясь, принялся он лихорадочно собирать всё, что попадалось под руку. Виола машинально последовала за ним, только теперь переведя дух.
- Молодец! – поцеловал он её. – Ты у меня мужественная! И плен в подземелье перенесла, и гибель Гриши, и переброску…
- Ты бы мог выдать нас, переспросив за котомку.
- Уже понял.
Они вдруг прислушались. Поблизости зазвенел колокольчик. Проблеяла коза. Гавкнула собака. Послышался кашель и сморкание. Прохор, очевидно, вывел животное на выпас.
- Бежим! – потянул Мишка Виолу.
- Куда? – впервые оценила она трезвым взглядом ситуацию. – Не лучше ли прикинуться бродягами и расспросить этого крестьянина, куда именно мы попали?
- Думаешь, поверит?
- Ну, господа же поверили.
- Им некогда было. Карету искали. А этот может и заподозрить что-нибудь.
- Карету! – внезапно озарилась Виола. – Мы выдадим себя за царскую прислугу. Дескать, отстали, потерялись, наши господа ускакали вперёд. Не подскажете, как до ярмарки добраться? Только ты молчи. Говорить буду я.
Мишка кивнул, уступая своей любимой.
И вовремя.
Из кустов показалась сначала коза, звякая колокольчиком, за ней хозяин с длинной палкой в руках. Как и на монахе, его ноги были обуты в лапти. Увидев незнакомцев в странном одеянии, он дёрнул козу за верёвку, уставившись вперёд. От неожиданности застыл на месте. У Мишки из рук выпали яблоки.
- Добрый человек, скажите, этой ли дорогой мы идём на ярмарку? – не дала опомниться Виола.
Тот, кто был Прохором, попятился было назад, осеняя себя крестным знамением, но остановился, заметив невинную улыбку девушки.
- Так это… - почесал он затылок. – Туточа сад мой яблоневый, а дорогу-то поди вы ужо прошли.
Потом что-то вспомнив и оглядев рясу Мишки, полюбопытствовал:
- Не нашей слободы будете?
Виола не успела ответить, как Мишка, забыв её наставления, выпалил, сам удивившись своей безмерной глупости:
- А какой сегодня год, товарищ?
И уже поняв, что сморозил нечто несуразное, добавил:
- Как до Петербурга добраться?
Виола охнула, сползая на землю. Всё пропало!
Крестьянин уставился на незнакомца округленными глазами, туго соображая что-то в уме. Потом развернулся, бросил козу и, заорав, кинулся в кусты:
- Марфа, кличь детей! Нечистая сила в нашем саду объявилась!
- Бежим! – рванула на себя Мишку Виола. – Товарищ?! Петербург?! Какой сегодня год?!
От ярости она едва не врезала бедному ухажеру пинка.
- Бежим, пока всю округу не поднял на ноги!
Оба припустил что есть мочи сквозь кусты, перепрыгивая овраг, ручей и сваленную землю. Бежали не разбирая дороги, пока не выскочили на проезжую колею, оставленную телегами. Там виднелся лес. Была свобода. Там можно было укрыться.
Второй день пребывания в девятнадцатом веке крепостной России встретил их неласково.
********
Чем ближе подходили к ярмарке, тем чаще попадались люди, везущие различный скарб для обмена, а кто и для торговли. Миша с Виолой шли частично лесом, частично звериными тропами, по большей части давно нехожеными. Чувствовалось соседство крупного селения, может даже волостного административного города. Прятались от проезжающих повозок и телег, но после того, как убедились, что разный люд одет во что горазд, сами осмелели, выйдя на дорогу. Никто не окликнул, никто не удивился их чудному одеянию: все спешили добраться до огромного пустыря, где уже раскинулись всевозможные палатки, шатры, лотки, павильоны, карусели и горы мусора. Кругом мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади. Слышались звуки медных труб и гармоник. Развевались флаги, стояли вкопанные столбы, на верхушке которых висели сапоги, кухонная утварь и даже самовар в качестве приза.
- Подходи, почтенный люд! Испытай свою ловкость! – неслось отовсюду.
- Коврижки, пряники медовые!
- Кому узду на доброго коня?
- Грибы маслята, опята, мухоморов нет! Подходи, бери, меняй!
Простой сельский люд толкался, взирал на карусели, поедал пироги, пил вино и медовуху. В центре пустоши стоял передвижной цирк шапито, откуда доносился смех и зазывания клоунов:
- Купи билет, увидишь представление! Только у нас, только сегодня! Медведь на колёсах!
На путешественников никто не обращал внимания. Каждый был одет на свой вкус, и монашеское одеяние ни у кого не вызывало изумления. Праздник был в разгаре.
- А ты знаешь, что где-то в эти времена в Петербурге сейчас живёт Николай Иванович Пирогов, известный в будущем хирург и анатом? – спросила Виола, держа за руку Мишку, чтобы не потеряться в толпе.
- Чего это ты вспомнила? – удивился младший лаборант, голодным взглядом замечая на подносах пироги, от которых шёл благоухающий аромат.
- Не знаю. Просто на ум пришло. Последние наши события почти все связаны с анатомическими опытами, вот и вспомнила.
- Пожрать бы чего, вот что в первую очередь, - обозлился Мишка. – А потом уже о всяких Пироговых думать. От слова «Пирогов» я смотрю сразу на пироги! – хохотнул он невесело. - Аж пузо сводит. Одними яблоками не насытишься, сколько не лазь по садам.
- Хорошо, что нас тот хозяин оглоблей не огрел, посчитав за демонов, - вспомнила Виола. – Это ж надо было назвать дремучего крестьянина каким-то «товарищем»! Да ещё и год спросить. Ты бы ещё поинтересовался, как до метро «Комсомольской» доехать, чудо ненаглядное!
- Ладно, прости… - сконфузился Мишка. – Уже ведь обговорили. Признаю, был неправ, бес попутал. Давай, лучше поедим чего-нибудь.
- А деньги у тебя есть? Те, которые сейчас в обиходе? Или обменять на что-нибудь?
Их кто-то толкнул сзади; пробежала ребятня. Скоморохи кувыркались, поднимая пыль. Вокруг гомонили, кричали, суетились.
- Смотри! – потянула Виола Мишку из толпы. – Балаган какой-то, весь разрисованный. Посмотрим?
Минуя торговые ряды, они приблизились к растянутому шатру, похожему на громадный аттракцион, весь обнесённый заградительным парапетом. В отличие от других массовых скоплений, у шатра, на удивление, никто не толкался.
- Вот и приплыли… - зачарованно выдохнул Мишка. – Как будто злой рок преследует нас повсюду, начиная с первого дня, как появился тот монах в лаборатории.
Они встали как вкопанные, уставившись на вывеску. Крупными разноцветными буквами на большом щите было выведено:
ТОЛЬКО СЕГОДНЯ И ТОЛЬКО СЕЙЧАС!
АССИСТЕНТЫ ИЗВЕСТНОГО ПРОФЕССОРА МЕДИЦИНЫ ПИРОГОВА ПРОВЕДУТ У ВАС НА ГЛАЗАХ АНАТОМИЧЕСКОЕ ВСКРЫТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МАНЕКЕНА.
ЖЕЛАЮЩИЕ УВИДЕТЬ ВНУТРЕННИЕ ОРГАНЫ И СТРОЕНИЕ СКЕЛЕТА, НЕ ПРОПУСТИТЕ! ПОКУПАЙТЕ БИЛЕТЫ!
Мишка легонько толкнул Виолу в бок:
- Ничего не напоминает? Почему нас эти расчленения и вскрытия преследуют буквально по пятам? Этот балаган – тот же самый Анатомический театр, только передвижной в миниатюре.
Виола с нарастающим чувством тревоги наблюдала, как люди, останавливаясь у вывески, прочитав её, с опаской спешили обойти зловещий шатёр, крестясь на ходу. Желающих войти в тёмные лабиринты передвижного балагана не находилось. У девушки перехватило дыхание. Что-то шевелилось и корчилось в её сознании, словно искалеченная змея: таинственное и неуловимое нечто, которое она никак не могла ухватить, ощущение чего-то смутно знакомого и столь же смутно опасного.
- Войдём? – нерешительно спросил Мишка, испытывая такую же тревожную неопределённость.
- Зачем?
- Может там каким-либо образом удастся узнать, как вернуться в наш реальный мир…
И осёкся, сам не зная отчего. Абсурдность мысли была очевидной. Как узнать? От кого узнать? И КАК они вообще смогут вернуться назад?
Между тем Виола, поддаваясь какому-то шестому чувству, будто сомнамбула, нерешительно сделала первый шаг. За ним второй. Потом третий. Подчиняясь внезапному желанию проникнуть внутрь, Мишка последовал за ней. Их, казалось, влекло внутрь странной необъяснимой силой, похожей на магнит. Вокруг гомонили и смеялись, а этот шатёр был словно заговоренный, создавая контраст пустоты в радиусе нескольких десятков метров. Чернота входа манила к себе, всасывая их сознания как губка воду. Не сводя глаз с вывески, они, взявшись за руки, не проронив ни слова, будто подчиняясь чужеродному разуму, вступили внутрь.
Их поглотила чернота.
…И они вошли.
********
Безмолвная всепоглощающая тишина обрушилась на Мишку подобно горной лавине. Ни звука. Ни души. Зловещий вакуум обволок всё тело. Конвульсивно дёрнувшись, он успел заметить хирургические столы, стоящие в центре смотровой площадки. Здесь должны были показывать на манекенах наглядные демонстрации внутренних органов человека и животных. Экспонаты, расчленённые и разрезанные вдоль, выставляли напоказ свои анатомические строения организмов. Муляжные безмолвные куклы в образе расчленённой собаки, гориллы, медведя и какой-то огромной рептилии, покоились рядом со столами, а сверху на растяжках висело распятое тело мумифицированного человека, вывернутое изнутри. Распиленные вдоль позвоночников, все муляжи казались только на миг заснувшими, готовые пробудиться из анабиоза при первом же шорохе.
- Мамочка… - тихо взвизгнула Виола, оседая на пол, если бы не поддержал Мишка. – Они… они как живые… - выдохнула она.
Ближайший муляж собаки был разрезан от головы до хвоста, выставляя напоказ строение мозга, шейных позвонков, рёбер, мышц, кровеносных сосудов и прочих внутренних органов. Сердце, казалось, вот-вот встрепыхнется, начиная пульсировать в искусственном манекене.
- Господи… - с губ Виолы сорвался вздох отвращения. – И здесь то же самое.
Мишка стоял, задрав голову, с открытым ртом уставившись на распятое над столом тело.
- Мы что, прошли просто так? Без билетов?
- И никто не остановил, не проверил… - как эхо откликнулась Виола. – Где все? Где зрители, где демонстраторы?
По периметру шатра колыхались рассеянные блики факелов. Тишина была гробовой, снаружи не доносилось ни звука. Пустые ряды сидений обрамляли своеобразную арену на манер цирка шапито, с той разницей, что не было слышно ни крика клоунов, ни смеха зрителей, ни бури восторженных оваций. Запах стерильности бил в нос, отчего Мишку передёрнуло: такой запах бывает, когда ты с улицы заходишь в аптеку. Больничный. Медицинский. Отталкивающий.
- Как покойниками воняет, - поделился он, морщась. Вдали за креслами виднелись скелеты наглядных пособий, изготовленных из неизвестного материала. Стеклянный глаз собаки смотрел с половины разрезанного муляжа прямо Мишке в упор. Непонятно отчего, но парню вдруг стало до банальности страшно.
- Жутко-то как, - протянул он, пятясь к выходу.
Именно в этот момент Виола и вскрикнула.
Дунуло сквозняком. Бешено заплясали уродливые тени факелов. По шатру внутри прошла какая-то вибрация, пол под ногами задрожал и, казалось, съехал в сторону. Сверху спикировала летучая мышь, нелепым образом оказавшаяся под куполом. Мишка обернулся на крик и бестолково замер на месте с открытым ртом. Виола пребывала в отрешённости на грани обморока.
И было отчего. У Мишки отвисла челюсть.
Тот вход, сквозь который они прошли, внезапно подёрнулся какой-то матовой дымкой, заколыхался и начал расползаться прямо на глазах. Из образовавшейся в пустоте воронки по направлению к обоим выдвигаясь конусообразной формой, возник некий тоннель, своим основанием перекрывая вход в павильон. Окончанием конус был обращён к Виоле, раскрывая перед ней что-то похожее на лепестки. Девушка взвизгнула:
- Ой!
Потом, когда лепестки коснулись её тела, заверещала в истерике:
- Ой-ой! Не прикасайся! Мамочки-и! Не трогай меня-я!
К кому она обращалась, для Мишки так и осталось загадкой. Он вытаращился на раскрывающийся тоннель глуповатым взглядом, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Его словно приковало на месте. Внезапная истома разлилась по всему телу, парализуя конечности, волю, и собственный разум. Подобно бездушному манекену, он в долю секунды превратился в пустой сосуд, неспособный сделать ни движения. С губ его сорвался хрип, слова застряли в горле, когда на его глазах Виолу стало по частям засасывать внутрь. Вначале расплывающаяся фигура превратилась в бесформенную массу, затем понемногу стала втягиваться внутрь конуса, меняясь очертаниями на глазах у парня.
- Мамочки-и! – вопила девушка, извиваясь всем телом, но как магнитом увлекаемая в воронку чёрной дыры. – Мишенька-а, спаси ме-еня! Любимый мо-ой!
Её пожирала ПУСТОТА.
Перед глазами младшего лаборанта возникла дрожащая в воздухе картина, изображавшая изнаночный мир параллельного пространства. Картина расползалась и менялась, колыхаясь внутри павильона, словно кадры испорченного фильма. Виола кричала. Из тоннеля выплыли искаженные фигуры горбатых карликов с крючковатыми конечностями. Их уродливые сгорбленные силуэты окружили девушку, вытянув к ней свои уродливые пальцы. Всё происходило в полнейшей тишине, не было слышно ни музыки снаружи, ни зазывания толпы, ни смеха, ни криков. Кричала только Виола, захлёбываясь в уже предсмертной агонии.
- Ми-ша-а! Мальчик мооо-ой! Спаси ме-ня!
Её тело расползалось в тонкую линию, всасываясь в раскрывшиеся лепестки. Ещё секунда, и на глазах у Мишки карлики с уродливыми лицами затащили её внутрь разделочной комнаты, где на хирургическом столе покоилась отрезанная голова собаки. Предстояла операция по пришиванию. Тоннель свернулся в узел, раздался хлопок, и всё исчезло, мигнув на прощание блеснувшей в пустоте точкой. Продолжая хрипеть от взорвавшихся рыданий, парень бился в истерике, так и не успев дотянуться до любимой. Виола исчезла.
- Хр-ры… - вырывалось из гортани. Карлики пропали. Пропал и тоннель. Закрылись лепестки.
На Мишку обрушился непроницаемый вакуум.
********
Что происходило потом с ним самим, Миша-Мишка не помнил. Его сознание перестало существовать в этом мире. Душа отправилась куда-то в небеса. Туда, где на облаках обитает милый старичок с седоватой бородой, управляя сверху своей небесной канцелярией. Мишке ампутировали сначала три пальца, подвергая изуверским опытам. Он не мог видеть, кто занимался его телом. Не мог ощущать и чувствовать боли. Он уже не принадлежал своему организму. Отсечённая одним ударом голова была заспиртована в специальном растворе, а на её место пришили голову собаки. Две генетические структуры чужеродных друг другу организмов тут же принялись внутри создавать некий симбиоз, приживаясь своими ДНК. Грудную клетку раскрыли, копаясь во внутренних органах, затем наложили швы и оставили лежать до полного заживления.
- У-ух… - ухали уродливые карлики на непонятном языке, суетясь вокруг расчленённых останков.
- У-ух… - отзывалось эхом подземелье. Голова собаки так и не прижилась, сколько не старались уродцы. Перед Мишкой были другие жертвы, после него будут следующие. Всё просто, как в конвейере.
Мишка перестанет интересовать карликов. Его тело будет выкинуто вместе с другим отработанным хламом. В иной реальности, это будет котлован, кишащий опарышами с тучами жирных упитанных мух. Со временем котлован порастёт травой, сменится ландшафт, сместятся тектонические плиты, возникнет новая эпоха человечества, где на месте котлована будут воздвигать жилые и технические постройки. И одна из этих построек будет в будущем носить имя «Текстильный комбинат имени Ленина».
…Эта страница жизни для Миши-Мишки будет завершена.
********
Эпилог
…Там его и обнаружила случайно игравшая в развалинах комбината ребятня. Тело Мишки подверглось непонятному изменению, словно побывав в закоулках иного измерения. Некогда пышная шевелюра поседела в один миг, не оставив ни одного тёмного волоса. Жизни в нём осталось не больше, чем в манекене. Он был облачён в монашескую рясу, снятую когда-то Григорием с охранников.
Но самое поразительное находилось рядом…
Рядом была обнаружена пожелтевшая от времени фотография, на которой тусклым силуэтом просматривалась смутная фигура в капюшоне, зависшая в воздухе, будто парящий фантом.
Когда бездыханное тело привезли на вскрытие, врачи-анатомы заметили на теле множество зашитых швов.
Один, особенно уродливый, опоясывал шею в области позвонков. Второй виднелся надрезом на груди. Отсутствовали три пальца, ампутированные неизвестно для каких целей. Ни имени, ни фамилии никто так и не выяснил. Труп был зачислен в картотеку как без вести пропавшим.
Вот и всё.
Где побывало тело младшего лаборанта; куда зашвырнула его воронка портала; кто производил опыты по скрещиванию; и наконец, был ли он один, или с ним побывал в ином мире кто-то ещё? – так и осталось неизвестным.
АНАТОМИЧЕСКИЙ ТЕАТР канул в Лету. Он перенёсся в другую историческую эпоху.
Но это уже совсем иная история.
А посему…
АМИНЬ.
******** КОНЕЦ КНИГИ ********
Анатомический театр
© Copyright: Александр Зубенко, 2024
Свидетельство о публикации №224022701545
Свидетельство о публикации №224022701545
Рецензии