Урок истории для меня

     Алексей Сергеевич Митрошенков вошёл в класс и аккуратно закрыл за собой дверь. Учитель был одет, как всегда, просто - в тёмно-серый в полоску костюм и светлую рубашку с бордовым галстуком. Кашлянув в огромный кулак, он кивнул головой с гладко зачёсанными назад светлыми волосами, после чего, набрав воздуха, со старческой хрипотцой, вполголоса поздоровался со вставшими учениками:
      - Здравствуйте!
      Восьмой «А» дружно ответил.
      Митрошенков, медленно, как по минному полю, ступая ногами, обутыми в старомодные чёрные полуботинки на толстой подошве, подошёл к учительскому столу и положил на него классный журнал. Взглянув в окно, он грузно опустился на стул, вздохнул и открыл в журнале страницу «История СССР».
      - Все на месте? – мягко спросил учитель.
      - Все, Алексей Сергеевич,-  с восторгом взглянув на учителя, ответила староста Люда Редина.
      - Хорошо, вижу, Людмила. Так, начнём с повторения темы прошлого урока. Первый вопрос: «Историческое значение Отечественной войны 1812 г.»… Отвечать будет…
      Учитель строгим взглядом из-под кустистых бровей обвёл замерших в напряжённом ожидании учеников. Повисла тишина - неестественная, непривычная, томительная… Класс в одно мгновение вышел из состояния бурного веселья, царившего на большой перемене: часть учащихся, выполнивших домашнее задание, погрузилась в эмоциональный ступор; другие уткнулись в учебники, а некоторые, особо зазевавшиеся, лихорадочно перелистывали страницы, пытаясь вдохнуть в себя воздух исторических знаний.
      Я тоже жадно втянул в себя воздух, который ещё пах переменой. Запахи новых учебников и тетрадей пока не победили яркие ароматы разгорячённых тел одноклассников и поднятой ими пыли, запах школьного мела и уже едва уловимый запах котлет из столовой... Я продолжал дышать спокойно и размеренно, хотя тему принципиально не изучал, поскольку в текущей четверти Митрошенков вызывал меня к доске четыре раза - через два-три урока. На прошедшем уроке, как, впрочем, и на других, он поставил мне пятёрку, четвертные оценки у меня тоже были все отличные. Нет, думал я, сегодня он меня не спросит... Зачем ему меня спрашивать, время терять на успевающего, если есть неуспевающие, а некоторые вообще не отвечали ни разу?! Вон староста Людочка руку тянет: любит историю, историка уважает. И было за что уважать! Алексей Сергеевич был отменным рассказчиком, уроки вёл интересно, никогда не ругал за невыполненные задания, но в оценке знаний проявлял принципиальность и поблажек не давал.
      На всякий случай ещё на перемене я всё же открыл учебник и, продолжая читать на уроке, старался сохранить в памяти хотя бы одну страничку, как вдруг раздался голос учителя - как обычно, негромкий, но повелительный:
      - Дмитриев!
      Меня охватило странное сочетание и взаимодействие противоположных чувств. «Попался!» - завопил один - противный такой!- внутренний голос. «Иди, иди, ты же почти всю страницу запомнил, а он тебя до конца никогда ещё не выслушивал, ставил пятёрку и вызывал следующего обречённого»,- уговаривал второй.
      Я прислушался ко второму голосу, уверенно вышел к доске и начал отвечать. Говорю громко, отчётливо – так, чтобы учитель как можно быстрее уверовал в моём твёрдом знании предмета. Страница текста как бы стоит перед глазами, вожу ими по строчкам, от волнения вижу даже знаки препинания, остаётся только добавить выразительности, ну, и, самое главное, сделать побольше длинных пауз...
      Митрошенков смотрит в окно и одобрительно покачивает головой. Мне показалось, что он вообще меня не слушает, думает о чём-то своём. Скорее всего, он вспоминал войну, в которой участвовал и получил ранение...
      Я начал беспокоиться – осталось всего несколько строчек, которые я ещё помнил. Поэтому говорю всё громче и громче, чтобы Алексей Сергеевич, по обыкновению, меня остановил. «Ну, что, попался!?»- возрадовался первый голос. Второй молчит, сказать-то нечего - страница почти вся пересказана…
      Класс встрепенулся от неожиданно обрушившейся тишины, передышка закончилась раньше времени, и опять послышались, как мне показалось, оглушительные звуки переворачиваемых страниц, теперь уже в обратную сторону - к моему (первому) вопросу. Невнятное бормотание одноклассников начало перерастать в гул разочарования и негодования.
      Учитель не сразу отреагировал на поднимающуюся волну справедливого возмущения, но когда возбуждение превысило допустимый предел, повернул голову в мою сторону и спросил:
      - В чём дело, Дмитриев, ты что замолчал?
      Мне было не просто стыдно, мной овладел сложный сгусток эмоций, которых в такой комбинации я ранее никогда  не испытывал. Превалировали, само собой, чувство вины, укоры совести, досада, круто замешанные на презрении и даже отвращении к самому себе. Тихим голоском я выдавил из себя:
      - Я не учил, Алексей Сергеевич…
      Митрошенков, сидевший до этого боком ко мне, повернулся на стуле и, выпрямив спину, поднял плечи и развел руками... В его голубых глазах читался вопрос, который он тут же и задал:
      - Как не учил? Ты же только что отвечал?!
      - Я рассказал то, что успел прочитать перед уроком…
      Алексей Сергеевич вздохнул и повернулся к окну.
      - Садись, два!
      Опустив голову, не чувствуя под собой ног, я побрёл к своему столу, тихонько присел на краешек стула и сразу ощутил небывалую усталость и опустошённость.
      Учитель тем временем встал, окинул взором класс, вздохнул в очередной раз и, чётко, раздельно выговаривая слова, произнёс:
      - Запомните, ребята: в историю всё-таки лучше войти, чем влипнуть!