Письма

Скудный итог жизни тридцатишестилетнего Бэна – одиночество и жгучая депрессия, подловившие его в коварную ловушку. Все известные средства избавления от недуга он уже перепробовал, причем, не по одному разу. Результат был нулевой, а если учесть, что приступы тревоги и нервозности накатывали все чаще (болезнь пускала корни глубже), то и вовсе – отрицательный. В один из самых отчаянных моментов Бэн понял: чтобы обрести нормальное внутреннее состояние, нужен какой-то особенный, нетрадиционный способ воздействия, может, редко используемый психиатрами или совсем отвергнутый ими в борьбе с подобного рода расстройствами, но тот, который стопроцентно избавил бы его от подавленности и хвори. Отступать Бэну было некуда: снежный ком жизненных разочарований и утрат тяжеленным катком проехался по бедняге, а затем придавил к стене, вызвав в нем чувство опустошенности, безысходности и абсолютной ненужности окружающим. Бэн готовил себя к «шоковой терапии», не зная конкретно – что предпринять. И тут он вовремя вспомнил слова одного знакомого.
Коллега Тонни, несколько лет работавший вместе с Бэном в ритуальной конторе при морге, тоже всеми брошенный и потерянный, рассказы-вал, что в минуты наиболее острых приступов одиночества, когда «в целом мире нет никого, кто мог бы прийти и просто выслушать», он садился за стол и начинал писать письма давно умершим людям. И это занятие якобы успокаивало его, приносило умиротворение, даже в отсутствие надежды получить ответ от ушедших в мир иной адресатов.
Бэн посмеивался, слушая откровения Тонни, но когда сам испытал безжалостную силу жуткого депрессняка, сразу вспомнил слова коллеги и решил воспользоваться его «народным рецептом».
Нужно добавить, что избавиться от навязчивых мыслей об одиночестве Бэну мешал еще один пунктик. Многие знакомые ритуальщику люди хвастали приятельством пусть не с мировыми, но все равно знаменитостями, местного уровня: актерами, писателями, спортсменами, рок-музыкантами, с которыми им довелось вместе ужинать в ресторане или пересечься у когото в гостях. Эта тема добавляла Бэну еще больше внутреннего зуда и беспокойства, потому что ни одной маломальской звезды на освоенном им жизненном пространстве замечено не было. Восполнить этот недостаток, ощутимо бьющий по самооценке, Бэн не мог и вдвойне переживал вакуум общения, усугубляемый собственной невостребованностью. Обращение к эпистолярному жанру, дающему шанс проложить тропинки к зоне обитания умерших селебрити и завладеть их вниманием, стало для Бэна последней надеждой. И если у Тонни отчаянная попытка установить диалог с трупами оказалась безрезультатной, то у его ученика все получилось!
Когда Бэн всерьез задумался о том, чтобы написать послание почив-шей знаменитости, у него даже тени сомнений не возникло – кто первым из легендарных личностей окажется в адресатах. Конечно – Брюс Ли! Бэн с детства восхищался его киношными способностями расправляться с целой армией грозных противников. Вот бы мне научиться так драться – думал Бэн, запоминая каждый удар мастера кунг-фу, чтобы после просмотра фильма повторить его резкие, отточенные движения. Притом что никакого усердия в овладении техникой боевых искусств ярый поклонник Брюса Ли в дальнейшем не проявлял и вообще не занимался спортом.
Но письмо кумиру сложилось само собой. Бэн написал:
«Дорогой Брюс! Толпы фанатов и учеников давно высказали все о твоем заоблачном таланте спортсмена и актера. Ты самый крутой, неподражаемый боец, которого никто не смог бы победить ни в жизни, ни в ки-но. Может, ты устал от навязчивых поклонников, но у меня не было раньше возможности произнести эти слова и поэтому я пишу сейчас. 
Я смотрел все фильмы с твоим участием несколько раз, чтобы хоть чему-нибудь научиться. Я не освоил кунг-фу, даже не пытался, но я перенял у тебя самое главное: способность побеждать в самой сложной ситуации, у самых грозных противников, когда это почти невозможно. Я работаю простым менеджером в ритуальной компании, вокруг меня всегда много умерших людей. Они не сделали мне при жизни ничего плохого. Но очень сложно бывает психологически – вокруг такое количество трупов. В этой ситуации меня и спасало твое мастерство. Однажды, когда стало со-всем невмоготу, я представил, что все тела в морге – мои бывшие соперники, и я поверг их с помощь твоих знаменитых приемов и неотразимых ударов. В голове все сразу поменялось. Я почувствовал себя бойцом-победителем, которому нет равных. В меня вселился дух Брюса Ли! Да-да – твой дух. Я ощутил это как наяву. За это я и хочу сказать тебе спасибо. Ты стал для меня неземным пастырем, покровителем. И нам еще не поздно стать друзьями. Ответь мне, мы наладим общение».
Бэн закончил письмо, положил его в конверт, заклеил и подписал адрес, который заранее нашел в интернете, читая биографические статьи о Брюсе Ли. Менеджер решил отправить свою весточку туда, где великий боец проживал последние годы. Спрашивается – куда же еще! Выясни-лось, что Брюс переехал в Гон-Конг и снял в аренду небольшой дом в тихом районе Коулун-Тонг на полуострове Коулун. Камберленд-Роуд, 41 – написал Бэн на конверте и отнес письмо на почту. Чем черт не шутит – думал про себя ритуальщик. Может, Брюс сейчас заскучал, сидит без дела и захочет перекинуться парой слов с незнакомым почитателем.
Бэн даже не сомневался в успехе начатого предприятия. И как бы в доказательство самому себе на следующий день уверенно и деловито поздоровался с почтальоном, раскладывавшим в его подъезде почту в ящики соседей. Бэн не выписывал ни газет, ни журналов, получал только счета за коммуналку и намеренно, из какой-то брезгливой осторожности, не входил в контакт с разносчиками этих раздражающих бумажек. Но сегодня ситуация резко изменилась. Ждать ответа от Брюса Ли было еще рано. Письмо не могло дойти до человека-легенды так быстро, чтобы начать тешить себя преждевременными надеждами на внимание с его стороны. И все-таки Бэн, выйдя из лифта на первом этаже, сразу уловил щекочущую нервы связь с молодым человеком в синем форменном костюме и такого же цвета бейсболке, занятым работой. На каждом плече у него на широкой матерчатой лямке висело по объемной сумке, видимо с периодикой и корреспонденцией. Когда-нибудь, может, совсем скоро, этот почтовый голубок доставит ему желанную весточку от звезды кунг-фу. И начнется у скромного менеджера ритуальной конторы новая жизнь. Главное теперь – момент сцепки между Бэном и тихим парнем в бейсболке, как при стыковке двух железнодорожных вагонов. Когда заветное письмо попадет в стены этого дома, круг замкнется.
– Здравствуйте, – как бы на законных правах произнес Бэн, глядя в глаза почтальону.
– Добрый день, – спокойно, не отрываясь от работы, ответил молодой человек. – Ждете письмо? Всю корреспонденцию уже разложил по ящикам – смотрите, по-моему, вам ничего нет.
– Я знаю, ответ придет позже. Обязательно придет. Этот человек не может не ответить…
Бэн вышел из подъезда на улицу и направился привычной дорогой в супермаркет, в котором имел обыкновение затариваться продуктами сразу на несколько дней.
С утра он думал только об одном – правильно ли составил письмо Брюсу Ли, не забыл ли сказать о самом главном. Вроде бы текст послания ему нравился, но вот одна мысль не давала покоя Бэну – он пожалел, что не вложил в конверт свою фотографию, чтобы адресат имел визуальное представление, с кем он общается – так всегда легче установить контакт, если пишет незнакомый человек. Ладно – решил про себя Бэн, отправлю фотку во втором письме. А вот какую – это вопрос. Сначала он был уверен, что Брюс должен увидеть его во время отдыха на море – на ней Бэн в одних плавках вальяжно вытянулся на кафельном полу вдоль бассейна с бирюзовой водой. Одну руку подоткнул под голову, вторую просто вытянул вдоль тела. Ритуальщику всегда казалось, что он выглядит на ней если не спортивным, то, по крайней мере, следящим за собой мужчиной с неплохой фигурой и высокой самооценкой. С этим фото конкурировал толь-ко еще один снимок из отпуска, на котором Бэн стоит в обнимку с рыцарем, вернее – полным комплектом доспехов (шлем с забралом, наплечники, нагрудник, набедренники и прочая железная дребедень), собранных вместе как на манекене. Знакомая девушка в шутку сказала слабовольному Бэну, что он на этом снимке «сама мужественность» – словно владелец бутафорского меча мог заразить его этим качеством.
Кстати, Бэн подумывал уже и о том, какой сувенир можно было бы отправить Брюсу Ли в следующем письме. Ведь получать презенты, пусть недорогие, от новых знакомых по переписке всегда приятно – думал менеджер. Правда, конкретные мысли насчет приятного подарочка кумиру ему в голову пока не приходили.
Несколько дней Бэн провел в томительном ожидании, сравнимом лишь с приближением встречи Нового года. И куранты для него пробили в предвиденный срок. Через десять дней (столько же понадобилось в прошлом году для получения письма от родственника Бэна из другого города) тот же моложавый старательный почтальон в синей спецовке, с сумками по бокам, увидев жильца с пятого этажа, первый поздоровался и с торжественным видом, как бы одаривая, подстать Санта-Клаусу, произнес:
– Вам письмо пришло. Я уже опустил в ящик – не забудьте вынуть. Вы спрашивали.
Бэн затих. Ошибки быть не могло, другого письма, кроме как от Брюса Ли, он не ждал. Счастливчик в два прыжка преодолел лестницу, разделявшую его от почтовых ящиков, висящих на стене, и открыл свой – припасенным на этот случай маленьким плоским ключом. Точно, на конверте значилось имя отправителя – Брюс Ли! И обратный адрес – именно тот, на который Бэн отправил свое вымученное послание.   
По-человечески понятная радость за себя переполнила Бэна. Он метнулся в лифт, чтобы дома без посторонних лиц заняться чтением дорогой для него весточки.
Листок бумаги был исписан по старинке – от руки шариковой ручкой. С почерком Брюса Ли и стилем его общения Бэн знаком не был, но с первых прочитанных фраз понял, ощутив силу и беспощадность словесных атак автора (он как будто безответно лупцевал своего противника) – с кем имеет дело. Вот какие слова адресовал гениальный боец ритуальщику.
«Бэн, зря ты мучил себя, думая, какую фотографию нужно было послать мне в письме. Они обе нелепые. Откуда я знаю про снимки? Мне сейчас доступны многие вещи, о которых живые люди даже не думают – так они далеки от них. Все твои помыслы открыты для меня, как на ладони. Когда ты покинешь земной мир, сможешь так же. Обе твои фотографии – свидетельство человеческой мелочности и самовлюбленности. На первой ты выглядишь типичным представителем низшего класса, впервые позволившим себе короткий отдых на море в низкобюджетном отеле. Ограниченный, набивший брюхо обыватель, испытывающий по этому поводу непонятную гордость. Не хотел бы я лежать рядом с тобой у давно не чищенного бассейна. От воды, наверное, воняло. А второй снимок – просто карикатура. Спрячь его подальше и никому не показывай. Это мой дружеский совет. Представь: ведь каждый болван-турист после выпитой бутылки пива подходит, радостный, к этому псевдорыцарю и в обнимку снимается с ним на память «в подтверждение» якобы присущих ему доблестных качеств. Бэн, мне пишут многие чудаки. Я редко отвечаю, чаще – выбрасываю эти послания, даже не прочитав. Тебе повезло, я ответил, но не по причине благосклонности к тебе, нет. Просто появилась свободная минутка и странное желание вспомнить о «прелестях земной жизни», битком набитой посредственностями. С дружбой у нас не сложится. Тяни свою лямку сам». 
В другой ситуации Бэн мог бы обидеться на слова человека, написавшего ему такое. Но ведь это был ответ Брюса Ли – вольный одергивающий жест небожителя, покинувшего телесную оболочку и возвысившегося над остальными уже в новой инкарнации. Радость от такого знака внимания взяла верх в Бэне. Он испытал невиданное ранее удовлетворение и разулыбался.
Писать Брюсу Ли повторно Бэн не стал. Но ответ, полученный от легенды кунг-фу, вдохновил его. Значит, мои послания доходят до «больших людей» – прострелила обнадеживающая мысль ритуальщика, решившего найти себе достойного визави среди почивших звезд. Я знаю, кому писать дальше – самоуверенно подстегнул себя Бэн и, слегка отойдя от претензионных высказываний Брюса Ли, как будто наяву посетившего менеджера в его скромной «двушке», сел сочинять новое письмо.
«Дорогой Альфред Хичкок! Наконец-то набрался смелости обратиться к вам. Многие люди мечтали стать знаменитым кинорежиссером. Я не исключение. И этой мечте я обязан вашим выдающимся фильмам. Помню, подглядывал в бинокль за своим однокашником в окно (его дом – напротив). Представлял себя в роли детектива-самоучки. Выдумывал, как буду действовать, если парень вдруг окажется убийцей. Он меня однажды заметил, подкараулили на улице и крепко избил. Мать после этого месяц не пускала меня гулять. А когда я был студентом, решил самостоятельно снять ремейк вашего нашумевшего триллера «Птицы». Купил через интернет-магазин трех упитанных уличных ворон, поселил в своей комнате. Но пернатые оказались на редкость ленивыми и пугливыми. Прятались по углам, сидели под кроватью. Мне приходилось гонять их шваброй по квартире, чтобы снять в полете, но птицы только недовольно кричали и норовили клюнуть. Короче, не удалась затея. Пришлось бросить съемки. 
Дорогой Альфред, я работаю менеджером в ритуальной конторе. И не простил бы себе до конца жизни, если бы не попытался воспроизвести сцену из вашего фильма «Последний побег». Вы должны помнить: богатенькая дамочка попала в тюрьму за какие-то проделки и, чтобы выбрать-ся оттуда, договорилась с тюремным плотником. Тот обещал положить ее вместе с умершим заключенным в гроб, вынести за пределы исправительного учреждения, закопать в землю, а затем извлечь из могилы и таким невероятным способом даровать свободу. Ха-ха! Я долго прикалывался над этим фильмом! Хотя финал в нем жуткий. Соседом по гробу невероятным образом оказался тот самый плотник, который должен был дамочку откопать. Убойная развязка! Как говорится, до дрожи в коленках.
Но я не собирался заново обыгрывать сюжет вашего фильма. Просто однажды решил во что бы то ни стало побывать в шкуре отчаянной, но неудачливой беглянки и полежать в гробу, мечтая, как в награду за находчивость и смелость меня освободят из томительного заключения. Не поверите, Альфред, я сумел спрятаться в морге ночью, нашел пустой гроб и лег в него рядом с холодильными камерами, где хранились покойники. Пролежал пару часов, пока не понял, что дома теплее и лучше. Освобождать меня было не нужно, поэтому я просто вылез и гроба и незамеченным выбрался на улицу. А через полчаса с удовольствием, счастливый, растянулся на своем диване. Но ведь я получил то, что хотел! И после такой проверки смог бы сняться в вашем самом страшном триллере. Думаю, нам есть о чем потолковать. Дорогой Альфред, пишу в надежде, что вы ответите».
Закончив послание, Бэн уже знал, что с ним делать дальше. Он положил сложенный листок бумаги в конверт, крупным почерком написал на нем Лос-Анджелесский адрес Хичкока, где тот провел свои последние годы, и опустил в почтовый ящик, когда шел мимо него привычной дорогой в магазин.
Бэн раньше где-то прочитал, что Хичкок слыл любителем циничных шуточек и жестоких розыгрышей. От него доставалось на съемочной площадке всем: блондинистым актрисам, реквизиторам, продюсерам. Мы с ним одного склада, Альфред почувствует это, прочитав мое письмо, и обязательно ответит – подбадривал себя Бэн, возвращаясь домой из магазина с пакетом еды. Мы с ним посоревнуемся, чьи приколы лучше. У нас все впереди…       
Каждый день Бэн вежливо здоровался с почтальонами, посменно приносившими в его дом пухлую корреспонденцию и счета за коммуналку. Он совсем не волновался, хотя период ожидания затянулся дольше, чем в случае с ответом от Брюса Ли. Бэн даже успел сочинить слова благодарности для человека в спецовке с набитыми сумками по бокам, от которого менеджер надеялся вновь услышать счастливую новость о получении письма в его адрес. Но устная заготовка, приправленная мягким юморком, ритуальщику не понадобилась: через пару недель ожидания Бэн, не вытерпев, щелкнул маленьким плоским ключиком в замке металлического почтового ящика, открыл узкую дверку и извлек из темного нутра конверт, виртуозно повернув его в воздухе нужным углом к глазам. На конверте было четко написано имя отправителя: Альфред Хичкок.
Бэн вскрывал конверт, пока на ватных ногах шел к своей двери в квартиру. Наконец сложенный вдвое лист бумаги с отпечатанным на старой пишущей машинке текстом оказался в его руках.    
Режиссер писал:
«Бэн, я много видел бездарей в своей жизни, но ты – особенный. До коликов смешно было наблюдать, как ты письмо о своих чудачествах сочиняешь. Умора! Как будто я не видел отсюда, как ты в морге в гробу заснул и птиц в своей квартире палкой нещадно гонял. Не хотел бы я на такие премьеры попасть – сбежал бы. Кстати, ты не первый, кто додумался ремейк моих «Птиц» снимать. Так вот знай, у меня за пернатыми следили профессиональные дрессировщики. Чайки и вороны взлетали и садились по команде – вот это уровень! Ладно, Бэн, тебе не понять. И мое время дорого стоит. Есть один проект, над которым нужно поразмышлять. Вряд ли мы сработались бы на съемочной площадке».
Бэн немного расстроился из-за грубоватого тона Хичкока и его категоричного нежелания продолжать переписку. Но мэтру кино такие вещи нужно прощать – утешал себя ритуальщик. Ответ пришел, и как тут не порадоваться! Ну дела – удивлялся втихомолку Бэн. Я теперь накоротке с такими людьми. Кому рассказать – не поверят.
Бэн еще несколько раз пробежал глазами строчки, присланные Хичкоком. Его удивило, что режиссер, оказывается, взирал на него откуда-то сверху все это время и знал досконально обстоятельства его жизни. Получается, что обычный человек постоянно находится «под присмотром» у отошедших в мир иной звезд. Может, это и неплохо – сделал Бэн неожиданный для себя вывод. Одиночество не так давить будет.
– Я пишу знаменитостям, а они, оказывается, на меня с небес смотрят, – еще раз порадовался своему открытию менеджер. – Да еще и отвечают, пусть нехотя.
В целом Бэн решил, что его предприятию сопутствовал успех. Шутка ли сказать – обе умершие звезды ответили на его бесхитростные послания. Бэн о такой удаче и подумать раньше не мог. А ведь именно этого он и добивался – чтобы кто-то откликнулся в нужный момент, выслушал и дал дельный совет. Не хотят продолжать отношения в будущем – пусть. Но ведь контакт с обоими адресатами уже произошел, и они написали очень умные слова, которые стоило принять к сведению. Размышляя над ситуацией, Бэн решил, что нужно как можно быстрее пополнить коллекцию личных знакомств со знаменитостями. Он решил написать еще одно письмо, разумеется, всемирно известному человеку.
«Уважаемый Ван Гог! Я плохо разбираюсь в живописи, но вы – мой кумир с детства! Помню, как в школе парни смеялись над вашим знаменитым автопортретом с перевязанным ухом и трубкой. Они просто ржали, надрывая животы и издеваясь над вами. Но я уже тогда понимал – насколько вы крутой художник. Ведь вы как будто не замечаете своего пораненного уха, спокойно сидите в какой-то поношенной шапке с мехом и курите. Может, не спокойно, а сосредоточенно, полностью уйдя в себя, развивая важную для гениального живописца мысль, но явно не о пострадавшем ухе. На серьезную травму вам как будто наплевать, и повязка-то на ухе выглядит небрежной – вот-вот сейчас спадет. Вы всегда казались мне сильным, волевым человеком. Думаю, вы даже круче, чем Брюс Ли, хоть и не умели драться, как он. Те парни в школе, которые над вами потешались, просто не поняли этого в силу своего возраста. Я всегда хотел иметь такого друга, как вы, но выдающихся людей рядом не найти. Даже с обычными общаться не очень получается – одиночество замучило. Может, напишите мне хоть пару строк – я был бы счастлив».
После третьего письма у Бэна не осталось сомнений, что он зря старается, и что очередная знаменитость может не ответить. Все уже шло как по накатанной, казалось ожидаемым. И даже встречая в подъезде примелькавшихся почтальонов, ритуальщик решил не дергать их без надобности, не задавать пустых вопросов, потому что все известно заранее. Бэн, что называется, отпустил ситуацию, сказав себе: пусть лучше все идет своим ходом, без лишнего нажима, спешки. Главное уметь ждать. А когда выявленный опытным путем срок доставки обратной корреспонденции прошел, Бэн, увидев на лестничной площадке почтальона, лишь многозначительно посмотрел на него, не утруждая себя напрасным вопросом – мне опять ни-чего? И на сто процентов угадал результат.
– Вам сегодня письмо, – вежливо, с ноткой сдержанной радости за получателя объявил служивый молодой человек.
– Отлично, – парировал Бэн, включив довольную улыбку чуть раньше, чем услышал ответ на немой вопрос.
Войдя к себе в квартиру, ритуальщик воспользовался тонким кухонным ножом, который он уже стал мысленно называть «инструментом для открытия новых звезд». Достал письмо из конверта и начал читать. Ван Гог в словах оказался деликатным, но вместе с тем и доверительным.   
«Бэн, позволь я процитирую свое письмо, которое предназначалось моему брату Тео: «Я, разумеется, всегда знал, что можно сломать себе руку или ногу и затем поправиться; но мне было неизвестно, что можно душевно надломиться и все-таки выздороветь». Моя история с ухом – именно тот случай, когда я душевно надломился, а затем начал медленно, но верно восстанавливать свое здоровье. Кстати, во многом благодаря имен-но брату Тео. Поэтому не нужно превозносить, героизировать мой образ с картины, о которой ты вспомнил, где я, как тебе показалось, выгляжу стеничным, готовым пережить любые невзгоды человеком. Я не такой, ты все это придумал про меня. Конечно, я знаю, как твои приятели потешались надо мной, увидев повязку на ухе, и мне было невыразимо больно и обид-но. Давай забудем об их нелепых выходках. А чтобы ты не вгонял меня в еще большую тоску и депрессию, я попрошу тебя не писать. Наверно, Брюс Ли подойдет для этой цели больше».       
Бэн даже и не подумал огорчаться из-за очередного отказа в продолжении общения. Сам факт того, что ему ответил всемирно известный художник, плохо представляющий, с кем вообще имеет дело, вскружил менеджеру голову. Пусть мы не станем лучшими друзьями или даже приятеля-ми, но я могу начать коллекционировать письма известных людей, если они отвечают и рассказывают о себе такие интересные вещи. Может, удастся продать их обращения ко мне с аукциона и разбогатеть в итоге. Не важно, что адресованные мне высказывания и мысли принадлежат уже умершим людям. Это только поднимает их цену – думал про себя Бэн.
Ритуальщик вовремя вспомнил слова одного знакомого, который говорил, что в жизни, и в бизнесе в частности, нужно заниматься тем, что хорошо получается. Ведь бывает, тратишь свои усилия и время попусту, а цель достичь не можешь – возникающие «как назло» негативные обстоятельства сводят к нулю твои старания. А бывает по-другому – все катится само собой, как будто толкнули грузовой вагон по рельсам под горку, он медленно набрал скорость и теперь – не остановить. Вот Бэн и решил: зачем отказываться от удовольствия, если другие даже не додумались писать письма мертвякам, а у него «с полпинка» это получилось. Знаменитости, ушедшие в мир иной, установили с ним пусть одноразовую, но связь. Вдруг что получится из этой затеи – внушал себе Бэн.
Первой нежелательной осечкой (но никак не поражением) в новом проекте Бэна стал ответ Курта Кобейна. Менеджер написал своему рок-кумиру, изливаясь в давних преданных чувствах к его творчеству, но музыкант, известный крутым нравом, сразу обозначил безопасную для себя дистанцию в отношениях с Бэном. Он написал, как оборвал: «Пошел на ***!».
Бэн несколько раз пробежал глазами лаконичную фразу на листке, скорее скомканном впопыхах, чем аккуратно сложенном, как предыдущие письма, чтобы выразить таким образом уважение к адресату, и улыбнулся. Украсит мою коллекцию и стоить будет дороже всех – смекнул Бэн.
Чтобы не снижать накал соперничества со своенравными звездами, Бэн решил написать Владимиру Ленину. При этом опыт революционной борьбы и способы конспирации ритуальщика не интересовали вовсе. Бэн был всецело поглощен вопросами личного характера: работа в окружении покойников привносила в его жизнь отзвук онтологической печали, вызванной ощущением бренности человеческого существования и приучившей его к болезненному самокопанию, топкой сосредоточенности на странностях своей внутренней организации. Он не всегда мог ответить на вопрос: почему с человеком случаются те или иные вещи, за которые другие не в ответе. Под воздействием каких обстоятельств психологический рельеф его личности получился таким причудливым, а может, даже исковерканным? У Бэна было много вопросов к Ильичу, но он выбрал самый важный: не пытался ли вождь русской революции в молодые годы чем-то мазать лысину, ведь известно, что Владимир начал рано терять волосы. А Бэн столкнулся с этой проблемой совсем недавно, когда обнаружил на своей голове наметившуюся проплешину.
Ильич оперативно ответил менеджеру, но его специфический вопрос как будто даже не заметил. Сразу начал талдычить что-то малоинтересное про созыв III съезда РСДРП, что вызвало справедливое недовольство у Бэна. Да, это было первое письмо умершего человека-легенды, которое ритуальщик не сумел дочитать до конца – просто не осилил бурного потока его большевистской галиматьи. При этом в конце пламенного послания Ленин не отказал Бэну в дальнейшем общении, и это тоже было в новинку. Менеджер по «горячим следам» кинулся строчить второе письмо. Его интересовало: не возвращается хотя бы иногда дух Ленина в свое тело, которое до сих пор лежит в мавзолее на Красной площади в Москве. Если да, то могут ли они незаметно для других вступить в контакт? Если это возможно. Ильич пропал из эфира, но Бэн не стал напрягаться по этому поводу, самоуверенно решив, что их дорожки еще пересекутся, и начал думать над следующим посланием.
После Ленина Бэн обратился с просьбой к самому Гарри Гудини. Ритуальщику очень хотелось, чтобы тот показал ему какой-нибудь малознакомый публике фокус. Ведь может великий трюкач сделать что-то приятное человеку, решившемуся написать ему после смерти. Гарри Гудини прислал Бэну в конверте двадцатидолларовую банкноту, которая медленно исчезла в руках менеджера, когда он ее достал. Вот это номер! – долго не мог успокоиться после увиденного собственными глазами взбудораженный Бэн. Запомнится на всю жизнь. При этом всемирно известный фокусник не написал в ответном послании ни одной строчки. Знает себе цену!
Затем Бэн получил в подарок отпечаток широко раскрытых в улыбке губ на листке бумаги от знаменитого французского комика Фернанделя. Это выглядело и шуткой, и издевкой одновременно. Бэн сразу понял, что допустил ошибку, задав вопрос про отношение женщин к «лошадиной улыбке» культового актера. Исправлять ситуацию было поздно, да и незачем.
После столь щедрого жеста от бывшей звезды ритуальщик написал Хью Хефнеру с просьбой прислать ему белую капитанскую фуражку, хотя бы похожую на ту, в которую частенько наряжался владелец журнала. «Может, и я начну также нравиться женщинам», – выразил в письме сокровенную надежду Бэн. Ответ самого известного в мире бабника показался непонятным Бэну: вместо фуражки он прислал в конверте буклет с рекламой мужских стрингов. Зачем он нужен, ритуальщик так и не понял, но все равно убрал заполученную достопримечательность в специальный ящик, который завел для коллекции презентов от знаменитостей.
Затем было немного шутливое, может, даже издевательское письмо Луи Армстронгу. Бэн без обиняков, напрямую интересовался – не врет ли астронавт, что однажды побывал на Луне? Свои сомнения и резковатость тона обращения ритуальщик объяснил тем, что в России, активно осваивающей космос, давно перестали верить в реальность осуществления вы-садки американских космонавтов на поверхность спутника Земли. Бэн следил за развитием этой темы в интернете и начал принимать всерьез некоторые аргументы, якобы подтверждающие невозможность космических миссий по покорению Луны. Луи ответил коротко, назвав своего «друга по переписке» идиотом, и на этом попрощался.               
Бен быстро освоился с выпавшей ему ролью медиума, посредника с миром мертвых, спирита, при этом отбросив все ненужные комплексы и приличия в общении с людьми, до которых он вряд ли смог бы дотянуться при их жизни. Ритуальщик буквально вошел в раж и начал писать письма умершим миллионерам – Генри Форду, Ротшильду, Уолту Диснею, прося их дать денег на реализацию своего «инновационного проекта». Денег они не прислали, но Бэн нисколько не расстроился, решив, что, когда о его начинании узнает общественность, то богачи охотнее будут раскошеливаться. Стоило только дождаться подходящего момента.
Контора Бэна работала бесперебойно. Были отправлены письма Марадоне, любимому актеру менеджера Лесли Нильсену, сыгравшему в «Голом пистолете», другим знаменитостям. Никакой прибыли деятельность Бэну не приносила, но психологическая отдача была ощутимой. Ритуальщик получал нужное внимание со стороны, хотя общение с великими личностями не имело желаемого продолжения. Круг приятелей Бэна не увеличивался, но создавалась иллюзия, что именно это и происходит за счет искренних и неожиданных ответов давно почивших людей. Осечек с выбором персонажа для словесной атаки Бэн практически не делал, беззастенчиво тормошил своими посланиями тени знаменитостей, не задумываясь об их прошлом статусе.
А что с живыми? Одиночество Бэна спрессовалось до такой степени, что превратилось в вакуум общения. Никаких контактов нигде. Посетители баров, где иногда бывал ритуальщик, и девушки на улице как будто не замечали его робких попыток установить контакт. Форменное издевательство, а не жизнь – констатировал менеджер. С трупами получается общаться, хоть и не совсем так, как хотелось, а с живыми – никак. Испытывают мою психику на прочность. Одним словом, комплексы все сильнее раздирали беднягу.            
Не узнай Бэн о причинах своего несуразного и во многом обидного положения, ему было бы легче и спокойнее. Но однажды ритуальщик обнаружил в своем почтовом ящике письмо от друга молодости Скотта, которого он давно не видел и поэтому был удивлен проявлением внимания к себе. Смысл послания Скотта поначалу был непонятен: приятель ерничал, вспоминая общих давних знакомых, уже позабытых Бэном, цитировал ка-кие-то «бородатые» анекдоты, над которыми и раньше никто не смеялся. Бэн уже собирался выбросить вырванный из блокнота листок с пустой писаниной, но его глаза вдруг натолкнулись на вопрос Скотта, прозвучавший слишком неожиданно и настораживающе.
«Бэн, неужели ты до сих пор не догадался, почему получаешь ответы на свои наивные письма только от умерших звезд? Мне смешно! Непонятливый ты парень. Только не обижайся, сейчас мои слова не имеют большого значения. Просто ты сам давно умер, как и почитаемый тобой Брюс Ли и Фернандель».
Бэн отложил письмо и призадумался. Скотт точно рехнулся! Я и раньше подозревал: с приятелем что-то не так. И вот доказательство – словно убеждал себя ритуальщик. Но все-таки снова поднес листок к глазам и продолжил читать:
«Я разбился в автоаварии два года назад. Бэн, тебе об этом никто не рассказал. На похоронах ты, разумеется, не был. А через год у тебя остановилось сердце – врачи сказали, что это последствия перенесенного ковида. Спасти тебя в больнице не смогли. Все случилось в один день. Вспомнил?».
В конверте лежало еще что-то. Ритуальщик вытащил небольшой листок, оказавшийся старой фотографией, и помятую вырезку из газеты. На снимке была изображена могила со скромным надгробным памятником. Надпись: Скотт и его фамилия, дата рождения и смерти. Строчкой ниже – выбитая на гранитном камне приписка: «Трагически погиб в ДТП». Наконец – «От любящих родителей. Скорбим и помним».
С газетной заметкой все оказалось еще хуже. Под рубрикой «Эпидемия» сообщалось об обострении ситуации с ковидом в его родном городе. А после указаны имена троих местных жителей, которых, к несчастью, победила «китайская болезнь». Среди имен – Бэн собственной персоной. Да-та соответствовала той, которую назвал Скотт.
Письмо приятеля заканчивалось уничтожающей фразой: «Если хочешь получить другие доказательства своей кончины, напиши нашей об-щей знакомой Шерри. Наверняка помнишь ее – с соседней улицы! Все время напевала в баре под нос песенку «Fell it stell» группы «Portugal. The Man». Мне бы надоело! Хорошо, что бывала у нас нечасто. Она утонула в частном бассейне при странных обстоятельствах. Шерри ответит тебе. Во-обще отвечают только умершие, живые не могут. Теперь уяснил, почему тебя никто не замечает?  Не расстраивайся, пока!».
Другой человек наверняка расстроился бы на месте Бэна. Но ритуальщику все это показалось забавной шуткой, розыгрышем. Клевый раз-вод – подумал он про себя и на минуту представил, что действительно по-пал в мир жмуриков, как умерших с юмором называли коллеги Бэна по работе, в царство испустивших дух тел, пусть некоторые из них и принадлежали в прошлом известным людям. Нет, наяву такого случиться не может. Но каким-то образом меня поместили в это мрачное пространство теней, бескровных призраков, и, похоже, лишили перспективы выбраться обратно к живым людям. Забавно – подначивал себя Бэн. И самое прикольное в том, что в загробном мире существовала своя «аллея звезд», которые охотно вышли на связь с Бэном.
Ритуальщик сделал вывод, что он спит, раз приятель прислал ему письмо с доказательством собственной смерти. А если это сон, значит можно подыграть Скотту и даже развить его шутку – смекнул Бэн. Менеджер ехидно улыбнулся, как бы принимая дерзкий вывоз знакомого. Главное – правильно распорядиться ситуацией, оказавшись среди толпы чучел, лишенных признаков жизни. Не верить же всему, что написал сумасшедший Скотт!
Во-первых, Бэн сразу решил, что на работу он больше не пойдет. Мертвому просиживать штаны с утра до вечера в ритуальной конторе, да еще за копейки – безумие. Тем более во сне! Пусть работает кто-нибудь другой, живой или покойник – все равно, лично я пальцем не пошевелю – категорично настраивал себя Бэн.
Во-вторых, Бэн взялся разрабатывать план побега с того света. Во сне все возможно – думал он. И незачем тянуть время, иначе вечно будешь прозябать среди покойников, а в их мире сиротливо и неуютно. Можно сказать, что только шутка Скотта скрашивала это пребывание в «братской могиле», украшением которой были недавние друзья по переписке с ритуальщиком. Но царство теней не должно стать родным домом Бэна навсегда.
Ритуальщик быстро сообразил, что делать. Искра таланта все-таки была в нем: секундного озарения хватило, чтобы привести чувство самосохранения в полную боевую готовность и выдать гениальную идею свое-го спасения. Бэн опять вспомнил сюжет фильма Альфреда Хичкока «Последний побег», в котором богатая дамочка с помощью тюремного плотника вознамерилась покинуть стены исправительного учреждения. Я тоже лягу в гроб и тайно выберусь в нем к живым людям из этой боговой делянки – хитро разулыбался Бэн, оценивая свой моментально созревший план. Нужно только узнать, кто поможет провернуть это важное дельце.
Бэну удалось быстро выведать кое-какую информацию. Он написал другу молодости Скотту, взял с него клятву молчать о готовящемся побеге и узнал много интересного. Правда, парень, прежде чем расколоться, долго мялся и просил «не делать глупостей», так как все сомнительные мероприятия подобного рода раньше заканчивались неудачей – беглецов лови-ли и возвращали обратно в преисподнюю.
Подсказку Скотту дал сам Бэн, сообщив ему о намерении покинуть край мертвецов в гробу. А шутник Скотт как будто ждал его слов и рассказал, что лично видел, как в царство покойников поступали кандидатуры на то, чтобы остаться здесь навсегда. Но случайные обстоятельства помогали им вернуться обратно, в мир бодрячков с пульсирующими венами. Просто кто-то из людей, разбившихся в аварии, перенесших состояние клинической смерти во время сложной операции или предпринявших неудачную попытку покончить с собой приходил в чувство после минутного забытья и возвращался к жизни. Кровь с новой силой начинала бегать по их сосудам. В таких случаях штатный плотник «корпорации мертвых» помещал слишком ранних гостей в гроб, а затем отправлял траурную «внеуставную бандероль» обратно, потому что находившиеся в них «коечники» не смогли толком умереть.
Бэн разыскал плотника, доходчиво объяснил ему, что во сне умер и что не желает становиться «бескровным чучелом» в свои годы. А для этого нужно помочь ему с отправкой обратно на территорию еще не окочурившихся человеческих существ. Плотник оказался «своим в доску» парнем и согласился оказать услугу Бэну. Мастера по деревяшкам звали Джон, он проворно сколотил гроб чуть шире и выше обычного, чтобы в него могли уместиться сразу два тела. Бэну предстояло лечь в угол, заранее потеснившись, и ждать, когда судьба забросит к мертвякам особь, чьи жизненные силы позволят ей выкарабкаться из мира усопших. Тогда тело положат в один гроб с Бэном, и «дуэтом» отправят туда, откуда они прибыли в качестве новопреставленных. Короче Бэну и плотнику оставалось только дождаться подходящую для переброски из царства покоя в мир живых кандидатуру. Транзит в одиночке для Бэна был закрыт.
Первым недоделанным мертвецом оказалась молодая женщина, добровольно прыгнувшая с железнодорожного моста в реку. В воде она не утонула, бедняге вовремя пришли на помощь очевидцы, вытащили на берег, откачали. Но пока самоубивица лежала на земле без чувств, она успела побывать в «комнате ожидания» рядом с Бэном. Ритуальщик вполне мог отправиться вместе с ней в желанный пункт назначения, но не решился лечь в гроб вместе с женщиной, склонной к суициду. Ее отправили в обратный рейс в гордом одиночестве. Бронь на двухместный гроб сохранилась за Бэном.
Зато в следующий раз плотник дал знать ритуальщику, что его звездный час пробил. Напарником Бэна оказался летчик легкомоторного самолета, потерпевшего крушение. Опытному пилоту не повезло, в мотор попала птица, и летательный аппарат с высоты рухнул на крышу стоящего в лесополосе коттеджа. Авиатор переломал кости, но выжил, как стало ясно плотнику, получившему разнарядку отправить его восвояси – умирать время еще не пришло. Джон незаметно подмигнул Бэну, покинувшему свой гроб, чтобы размять ноги. Ритуальщик быстро забрался в деревянную «карету», занял место в углу, чтобы уместился законный второй пассажир. Затем дождался, когда крышку гробу наконец положат над ним, приколотят гвоздями. Сказал себе: «Пора просыпаться» – и стал ждать…