Глава 14. Психушка

В своеобразном альтернативном эпицентре происходивших в Нижних Сероглюках событий, сухоморской психиатрической лечебнице, продолжалась неустанная борьба с эпидемией...
— Ну-с, дружочек, как наши дела? — добрые глаза профессора пытливо разглядывали очередного пациента, будто уже пытаясь составить схему предстоящей
 лоботомии.
Игнатию сильно захотелось открыться этому доброму человеку, и он, пуская слюни от возбуждения, затараторил:
— Добрый человек, вы меня послушайте! Верхний Кандюк потому и называется так, что находится в верховье Кандюка. А Кандюк имеет своим истоком Большое Висимное Болото. Из него много ещё чего проистекает: Колдырь, Сероглюки опять же, Большой Бодун, Малый Бодун и речка-вонючка Карагеза. Может и ещё чего, я сразу-то всё не упомню. Большой Бодун на всю страну прославлен, Малый меньше, оно и понятно, кому Малый интересен? Одни реки, как им и положено, вниз текут, на юг то есть, и впадают прямо в мать нашу Волгу, а другие наверх забирают, на север то есть, и вот там-то раздолье самое прямо. Там тебе и лещ, и хариус, и сом с большим усом, и форель всякая и жерех. Сам-то я не рыбак, да и не охотник, я больше по грибы да по ягоды, морошку беру, брусничку беру, малинку-калинку беру, а клюква какая растёт тут у нас на бывшем полигоне армейском развесистая — царь-ягода, одним словом...
Профессор кивнул медсестре и она ловко воткнула в бедро Игнатия шприц. Тот, увлечённый своей речью, даже ничего не успел понять, и продолжал:
— Верхний Кандюк как есть моя малая родина. Я её так с малой буквицы и пишу, потому что малая, а так-то село у нас большое. Историческое. Ермак шел в Верхний Кандюк, не дошел, Сусанин поляков вёл в Верхний Кандюк, не довёл, сам Батый всю свою орду погнал было в Верхний Кандюк, и где она, та орда? А Кандюк Верхний так и стоит, как испокон веку стоял. Есть ещё и Нижний Кандюк, но я там не бывал никогда, да и зачем оно мне? Я вот плюну в Кандюк с высокого бережка, а в Нижнем Кандюке пусть расплёвываются, как умеют.
И чего это меня на краеведенье потянуло? А, да, лежу значит я себе в гамаке, жду Люську с покоса. Она давеча в Нижние Сероглюки наведывалась к свояченице, та привет мне передала. Я в гамаке пока без привета, а вот Люську дождусь и буду с приветом. И побредём мы с ней в даль светлую, в ночь туманную, в рожь высокую. И то сказать, я в рожь высокую без Люськи не ходок. Я раньше ходок был, а теперь всё, только с Люськой...
Тут лекарство потихоньку начало действовать и темп Игнатовой речи стал замедляться, а на глазах навернулись слёзы умиленья:
— И то сказать, сколько скалок, коромысел и прочих дрынов об меня обломалось, я давно со счёту сбился. Да и не счетовод я вовсе. Вот Трофим, он ещё до животноводства своего счетоводом у нас в колхозе был, да обсчитался с Хумером, и где теперь Трофим, а где Хумер? Говаривал же я ему: брось, Трофим, считать, обсчитают...
— Игнатуша! — это Люська, краса моя ненаглядная, — я пришла к тебе с приветом!
— Люсюсик! — я ей, — я соскучился! Много сёдня накосячила?
Молчит Люська, много, значит... Да и чего орать, аж с того берега Кандюка? Придёт ко мне, ненаглядная, и побредём мы с ней неприкаянные... Ну, вы поняли...
Игнатий уснул. Профессор, терпеливо выслушавший его до самого конца, одобрительно кивнул и дал знак санитару Мишке, чтобы приветил новенького как положено.
"Опять эти Нижние Сероглюки упоминает. Видимо тоже от них пострадал, голубчик..." — сокрушенно подумал психиатр.
В приёмном покое его уже дожидался новый пациент — редактор районной многотиражки, Мстислав Егорович Сучьев.
Не мудрствуя лукаво, редактор пересказал профессору увиденный накануне сон, выдав его за свою навязчивую идею на почве переутомления. Этого оказалось достаточно для его помещения в стационар. И так удачно получилось, что койку ему выделили как раз рядом с Игнатием.
А профессор, сопоставив навязчивую идею Мстислава Егоровича с бредом ранее доставленной на излечение недострелянной Никитичны, которая теперь почти непрерывно бормотала под нос своё обычное: "Вперёд, самокатчик..."; окончательно убедился, что в подведомственном районе что-то нечисто...
Всё стало немного проясняться после визита на квартиру профессора пары субъектов в штатском.
Однажды вечером, когда Алоизий Херувимович одиноко дремал перед телевизором, в комнате бесшумно появились двое. Сперва он подумал, что это просто ему снится сон, на почве недосмотренного детектива — настолько, до нереальности, они были типичны — одинаковые костюмы, почти одинаковая внешность... Однако персонажи синхронно махнули перед его удивлёнными глазами какими-то убедительными корочками (психиатр не успел их рассмотреть, просто это понял), и тот, что постарше, с металлом в голосе поведал, что у них имеется к нему предложение, от которого нельзя отказаться. У Алоизия Херувимыча и мысли бы такой даже не возникло — отказаться сотрудничать с любимыми органами! С большим усердием покивав головой в знак согласия, он выслушал краткие указания, каким образом вести себя с теми, кто вдруг станет задавать разные лишние вопросы по поводу скопившихся в лечебнице пациентов из Нижних Сероглюков.
— Мы надеемся на ваше понимание своего гражданского долга, профессор. О всех попытках любых лиц получить малейшую информацию по данной теме — докладывать немедленно! Вот вам спутниковый телефон.
— Вы можете на меня полностью положиться, э... товарищи...
Алоизий Херувимович готов был поклясться, что сразу после слова "телефон" оба агента просто растаяли в воздухе. Профессору стало не по себе.
"Что-то нервишки того... Надо бы и себе укольчик..."
Телефон, однако же, самый настоящий, остался у него в руке. Значит, это был не сон.