Мениппея Шестнадцатая глава

Bellum omnium contra omnes. Dum spiro, spero. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt (Сенека). Хроника текущих событий. Target Generation. Docendo discimus. Жизнь в Дании. Esse quam videri. Dixi et animam levavi.

Свято-Успенская Киево-Печерская лавра - то, самое чудесное место на планете, где можно подробно рассмотреть все свои наличествующие недостатки и многие человеческие глупости. А также, когда я попал туда, всю преступную суть российского империализма и украинской беспомощности в те годы. Все это можно было легко разглядеть в российских монахах, которые ее густо заселяли и обживали в нулевых годах этого века. К ним приходило много прихожан, которые, словно мотыльки на яркие, лаврские свечки, слетались в эти восхитительные храмы, в огромных количествах со многих уголков всей бывшей метрополии, чтоб утвердиться в своем стойком пренебрежении к Украине, как к государству. Лобызая российских, монашествующих особей, с высокими положением в церковной иерархии, они получали здесь, в Лавре, достаточные силы и вдохновение для борьбы за самое светлое, свое, имперское будущее. Все это делалось открыто, в ущерб титульной нации. Собственно, “монахи”, - клир, - утвердились для меня,как переодетые фээсбэшники, - такое мнение зиждилось на тех наблюдениях, которые я вынес за крепкие муры Лавры, недолго побывав в ней. Лавру захватила РПЦ в начале 90-х и сразу же превратила ее в крепость. Лавра и была таковой многие столетия. Я не упоминаю здесь, в каких условиях создавалась, эрпэцэшная московская церковь в 1943 году; желающие узнать нелицеприятные подробности идеологического характера, могут легко загуглить это событие, найдя в интернете. Само Евангелие, вопиет об подобном, несколько завуалированном властями действе, случившегося тогда, при сталинском режиме правления, словами Луки (8:17): “Нет ничего тайного, что не стало бы явным, и нет ничего сокрытого, что не стало бы известным и не вышло на свет”. Я явился в Лавру: утром, 19 апреля 2005 года, как раз в пору оживления природы. До этого я целую ночь, напролет, просидел в парке рядом с нею. Это была тягучая реакция на движение какой-то судьбоносной мысли. Эта была внутренняя потребность действовать в каком-то направлении, потому, что я выехал из села в столицу не имея тактического плана: что я буду делать в самом начале. Я надеялся только на собственное наитие. Я надеялся на то, что бог обязательно поможет мне с определением новой цели. Уезжая из села, я даже и не предполагал: где я буду кормиться в первые дни и ночевать. Будет день и будет пища, твердил я себе в дороге. Одет я был вполне прилично; имел достаточно денег, в том числе и в долларовом эквиваленте, чтоб где-то что-то снять. Сразу же пошел в Мариинский парк, а к ночи перешел поближе к Лавре. Целую ночь провел, я, сидя на скамейке в Парке Вечной Славы. Никакого отчаяния я не испытывал, наоборот - теплая апрельская ночь - только мобилизовала мои мысли. В некоторых случаях я отдаю инициативу памяти своих ног и они приводят меня туда куда мне нужно. На сей раз они привели меня в этот парк. До Лавры я не дошел несколько сот метров, - до ее высокого мура, - и переночевал сидя на скамейке. Недалеко виднелся туалет; я знал, что он мне потребуется ночью. Это было, наверное, самым важным условием по закреплению на ночь в том месте. Сидя на скамейке, я даже принялся что-то записывать. Положив на коленях блокнот. И сразу же, мимо меня проскочил, невесть откуда появившийся, - по одежде я определил, - “местный” бомжик  (или “уличный человек”, как они себя называют) и, задержавшись на несколько минут, словно заглянув вглубь меня, ища там себе боевого побратима, успел прочитать мне несколько, умело созданных, строф. “Я тоже умею писать стихи”, - сказал бомжик, и глаза его, на загорелом или обветренном лице, на какой-то миг, озарились каким-то внутренним светом. “Что божественная поэзия делает!” - эта пугающая мысль, однако, привела меня в чувство, так, что погнал его, грубыми словами, будто пытаясь избавить себя от подобной участи: “ Иди, отсюда! Поэт, тоже, выискался”. Недаром я всегда боялся в себе судьбы поэта. Я мог бы реализоваться в ней, лет до сорока, написав что-то обязательное. Если бы я старательно не стремился к прозе. А еще больше не искал работу в людских муравейниках. Поэтому, я не давал себе права расслабляться на поэтические эксперименты, чтоб не попасть в когорту опустившихся людей. В этой среде, тоже, нужны были только деньги и ничего кроме денег. На выпивку. Попав в поле зрения  “творческой интеллигенции”, - хоть и давно бывшей, - я спрятал свой блокнот от греха подальше. В то место, где хранились у меня вырезки с газет с моими публикациями в киевской печати. Немного послушав птичек, я еще помедитировал на распускающиеся деревья. Ночь была необычайно теплая. Я прислушался к внутреннему голосу. Я ждал каких-то особенных озарений в такую, бархатную ночь: мыслей, которые помогают находить самое верное решение. Тогда взгляд мой и пал на высокие, лаврские муры. В этот момент, я почувствовал в себе прилив божественной силы, которая позвала меня туда. Явилось ощущение, что меня там ждут. Я должен попробовать проникнуть за лаврские ворота. Возможно, что там, как летописный Нестор, я начну писать настоящие вещи! Об этом, я мечтал всю жизнь! Подстегивая свое решение подобными мыслями, я быстро схватился со скамейки, и, как человек сделавший важный жизненный выбор, двинулся в сторону Лавры. Встретив первого же похожего на монаха, у Крестовоздвиженской церкви, с метлой, я горделиво, спросил у него: “Где здесь можно записаться в монахи?” Тот, оценивающим взглядом, осмотрел меня. Попросил подождать. Какое-то время, я находился сам в том месте. Еще, через какое-то время, показался какой-то монашеский чин, якобы направляющийся мимо меня. Я задал ему, аналогичный вопрос. “У тебя на лбу комар”, - сказал он, приняв мое приветствие. - Я ладонью, проверил, что никакого комара и в помине, нет. - “ Поживешь пока с трудниками в 57 корпусе. Выучишь каноны у послушника Евгения. Тогда и поговорим. Правда там такой бардак. Все никак руки не доходят, чтоб очистить то место…” - говорил он будто в пустоту. Словно извиняясь передо мной. Старинные келии были заполнены какими-то опустившимися людьми. Жили там люди только что освободившиеся из тюрем. Я об этом подробнейшим образом описал в лучшем из своих рассказов: Как я попал в Свято-Успенскую Киево-Печерскую лавру. Название даже придумывать не надо было, - одно время я увлекался творчеством, писателя Александра Ивановича Куприна, и его рассказом: “Как я был актером” ( я об этом уже упоминал в романе). Но, очень скоро, я потерпел фиаско, как и Куприн, кстати тоже. То, что Лавра была забита российскими эфэсбэшниками, стало той единственною причиною - почему я не стал, тогда, монахом. Вредить собственному народу, это было выше всяких, нравственных сил. Скоро, я ушел с Лавры, и не долго думая - поехал на год в Россию на заработки. Год провел в Тюмени, работая на сооружении торгового центра “Центральный”, в самом центре этого города. Там пережил много приключений, что и описал в двух повестях “В Россию на заработки” и “Россия: глазами гастарбайтера”. Повести получились такими, как я их задумал. Это говорило мне о том, что я уже вырос до этих объемов. Эти две литературные работы, сделали меня изнутри, автором, способным работать с материалами на уровне повести. Эти две вещи были полностью моими, без какого-то журналистского вмешательства со стороны редакций. «Esse quam videri» (лат.) - Быть, а не казаться. Я был их автором. Такой уровень творчества, для полного ощущения успеха, на то время, я сделал своей целью. Это случилось уже на первый год моего нахождения в городе Киев. Я создавал в себе иллюзию успеха, чтоб начать поступательное движение вперед. Это было время, когда я уже работал на “Київську Енергетичну Будівельну компанію”. Компания была только недавно основана, и  занималась еще только прокладкой кабелей к офисам. Работали по всему Киеву. Точнее, занимались исключительно копанием канав - и землекопы были чуть ли не единственным ее активом. Больше года, я прожил в общежитии на Выдубичах. Купил подержанный компьютер за сто долларов. Не бог весть какой, но, на первую пору, он меня здорово выручил. Первые свои рассказы, перейдя в охрану фирмы, я сделал на нем. Это было один из самых продуктивных периодов в моей долгой, творческой жизни. На нем, я набирал все свои киевские рассказы. Кроме рассказа о Лавре, с которым я возился только по выходным в интернет-клубе “Матрица”, что находился на улице Шоты Руставели, в самом центре столицы. На Выдубичах, я тогда написал: “Копая целебнуюю глину”, “В Киеве была весна”, “Ниже плинтуса” и какие-то еще мелочи. Со временем я разыскал все свои публикации. “Отцовский сад”, что вышел в 1999 году в газете “День”. Проживая недалеко от Лысой горы, на Выдубичах, я, иногда, подымался на нее, с бутылкой молдавского вина. Сидел на круче, под молоденькой грушкой, и пил, наблюдая за Обуховской трассой. Это были самые приятные моменты в первый период моего пребывания в столице. В Киеве как раз начинались волнения донецких сепаратистов, под вывеской “Партии регионов”, пытающихся раскачать политическую ситуацию. Россия все еще верила, что Украину можно захватить таким образом. Путем внедрения на пост президента откровенного сепаратиста-предателя. Они собирали на Крещатике толпы ватников, которые подходили туда целыми колоннами, а их вожди, целыми днями, горланили с трибуны заготовленные речи. Однажды, я застану на Лысой горе молодых сепаратистов. Они сидели возле яркого костра; возле них был воткнут флаг американских конфедератов, как мне тогда показалось. Уже через десяток лет, я признаю в нем флаг, так называемой “Новороссии”. С этими ватниками, на вершине, я просидел битый час. Пил с ними вино. Я не знал, что это были негодные сепаратисты. В далеком, уже, 2006 году, они выглядели еще вполне травоядными. Тем более, что косили под американских рабовладельцев. Никакой логики в этом искать не надо. Это, обычная, российская дурь. Россияне еще не поработали с их психикой, поэтому мы разговаривали на вполне отвлеченные темы. Я жил с такими, бок о бок, в общежитии на Мазутке, которые собрались в одном месте со всех концов Украины. Их искусственная ненависть к украинской державе не имела тогда стойкого объяснения, какого-то идеологического прикрытия - их, просто, тренировали: любить бывший СССР, когда никуда не надо было ехать на заработки и можно запросто заработать на самогон воруя в колхозе; бражничать в селе и бездельничать в на родных полях. Они обожали российские сериалы о кадетах и о ментах и каждый вечер не отходили от телевизора. Днем, они, что называется: пахали в поте чела своего, как говаривали древние, а вечером их внимание поглощали российские нарративы. Это и выносило, украинскую политику, за пределы их понимания. Они продолжали жить в Советском Союзе. Тогда уже казалось мне, что большой беды, Украине не миновать. Сейчас, когда об этой практике на телевидении пытаются забыть, на нем по-прежнему работают все те же лица. На манеже все те же, бытует поговорка. Те же самые каналы, не поменявшие даже названия. На мой взгляд, что: так называемое украинское телевидение, должно взять на себя большую степень вины за развязывание этой войны против собственного народа. Как, собственно, и нынешний, потешный парламент. Все эти суды и прокуроры. Я сегодня посмотрел перед написанием этой главы: сколько врагов доныне действует в Верховной раде, что прошли по спискам коллаборантов, занимавшихся распространением российских нарративов. Они находились в нем долгие годы и вели колониальную политику российского империализма; поддерживали законодательными силами российскую эфэсбэшную церковь. Не меньше десятка, таких товарищей (которые нам не товарищи), до сих пор обучают “зелено-шапитовцев”, как следует вести дела в этом направлении. Война идет, гибнут украинцы - а вокруг президента-еврея, собрана целая когорта верных соратников по украинофобскому окопу. Одни россияне; теперь и главнокомандующий для них свой - россиянин. Сын его бывшей жены, оказавшийся в Австралии - вчера показывал на Ютюбе: какой он ревностный россиянин. Это все, что надо знать о власти. Человек, который ненавидит внутри себя украинцев, не может с ними работать, поставлен врагом во главе Украины, еще и возглавляет ее борьбу за независимость? Оксюморон, какой-то! Это к хорошему не может привести. Но украинцев слишком долго приучали к парадоксам в реальной жизни. Все было представлено сексотами, а также, на: авось пронесет. Слова Экзюпери, я уже не буду приводить. Скажу лишь, что ее спасти может лишь чудо. Поэтому я в Дании. Когда-то и украинцев научит то, что если они не будут на выборах сражаться, бескровно за себя, то они каждый раз будут умываться собственной кровью. Других вариантов не предвидится. Роль училок на выборах - это не просто сидеть в выборных комиссиях, а подтасовывать результаты в пользу врага. Это я видел не раз и дальше расскажу как это делается. Они такие же преступницы, как и все те остальные - кто привел войну в наш дом. Украинского очень мало в украинских женщинах, как и в мужиках тоже. Они не оберегают страну, как и не оберегают своих мужчин в том смысле, что голосуют за тех, кто их может убить. За сексотов. Украинская культура не может им помочь разобраться, поскольку уже давно подменена. Вообще, в первый год жизни в Киеве, мне наглядно показал: насколько плохи наши дела в политике. Я много тогда работал, - копал канавы, - поначалу, - перед работой только и успевал, что написать в тетрадке несколько строчек каждый день перед работой, сидя где-то в скверике возле “Золотых ворот” или в той же “Матрице”, где я писал рассказ о Лавре. За год было сделано много литературной работы, учитывая мою занятость в компании. Я больше земли перелопачивал в Киеве, чем орудовал за клавиатурой компьютера. Я ещё надо было восстанавливаться после тяжелых канавных работ. Можно найти это в рассказе “Копая целебную глину”. Следующий мой рассказ “Ниже плинтуса” - это уже после перехода в охрану фирмы. С этого времени, я мог уже два дня из четырех полноценно работать на литературной ниве. Написанный в начале декабря рассказ о Лавре, был отнесен в редакцию газеты “Вечерние вести”, что находилась тогда на левом берегу Днепра, на улице Расковой. (Фамилия энкаведистской летчицы все еще портила карту столицы). Не оставив даже собственной фамилии, настолько был уверен, что в редакции его не заметят. Но, в начале февраля, мне позвонили оттуда. Предложили, даже, поработать с ними. Но, я, так был увлечен написанием романа “Трепанация ненависти”, что попросил, работника, предложившего мне работу, повременить до средины апреля. Мне, казалось тогда кощунственным прерывать творческий процесс, ради какой-то работы в редакции. У меня не на миг не возникало сомнения, что я поступаю неправильно. Человеческая зарплата меня не интересовала. Какие-то гроши я получал за копание канав, а больше мне не надо было. Я никогда не рассчитывал на многое. Роман меня захватил полностью. Я должен был завершить процесс отмщения тем целочникам и сексотом, которые повредили мое самолюбие. В марте, газета “Вечерние вести” в №37, напечатала свою версию рассказа о Лавре. Я, негодовал внутри. Для меня это выглядело: непозволительным грабежом. В апреле, я попробовал было связаться с ними, и даже встречался с тем самым работником, который курировал появление рассказа о Лавре, - на этом все и закончилось. Я не был готов, тогда, на серьезном уровне, работать на журналистику. Я писал серьезные рассказы, и не хотел писать глупые поделки. По-другому, я не могу объяснить свое отношение к журналистскому труду, как его понимал всегда. После этого, я стал работать в охране, и быстро восстановил свой литературный архив. Написал роман о геологах: “Романтик”. Он смотрелся не столь удачным для меня. Я объяснял все себе так, что: “Трепанация ненависти”,  вымотала меня всего. Это называется: “творческое выжигание”, когда ты не можешь работать в прежнем режиме. Я долго не мог вообще прикоснуться к компьютеру ( он пылился на столе не один месяц). Только со временем, сменив Киев на Ирпень, я продолжил работу над романами. “Трепанацию ненависти”, я переписывал а ж до 2012 года, включительно. За это время, я выучил в этом романе, почти что, каждое слово. Скоро мне предложили: его электронную версию, продавать через одно западногерманское издательство. Еще несколько российских интернет-ресурсов, согласились продвигать мое творчество. Мне было приятно все это, хотя и ничего не стоило. Пошли повести - о Байконуре и о Тюмени. В себе, я уже утвердился, что могу работать литератором; хотя и бесплатно. Скоро, я переехал жить в Ирпень и сменил фирму. Потом, это пришлось сделать не единожды (кризис 2008 года), прежде чем я попал на фирму “Инсайд” ( измененное название) и проработал на ней шесть с половиной лет. Это можно сказать был пик моей карьеры в Киеве. Жизнь моя остепенилась. Я стал очень много писать. Литература заменила мне смысл жизни. Я был так глубоко заморожен в юности, что женщины - если и появлялись на горизонте, - то не могли преодолеть ледяной пустыни. Я вяло реагировал на их присутствие, хотя и оставлял им всегда надежды. Так, постепенно, в мою жизнь пришли две красавицы. Они помогали мне справиться с литературными делами - одна была поэтесса Жанна. Это все что мне было нужно. Остальное время - это: темп в литературной практике. Это не графомания, такая, - у меня получалось отлично писать, - это одержимость в работе. Я видел в этом смысл своего существования. Остальная работа мне была нужна, как форма социальной адаптации. Это давало возможность: оплатить квартиру и иметь немного пищи. Больше мне не надо было. Поэтому я соглашался на любые условия работы, и терпел всякие неудобства, пока это не входила в прямую конфронтацию с литературным процессом. Тогда я бросал работу - и искал новую. Это мне ничего не стоило, благо для меня, практически никогда не спрашивали трудовую книжку. Просто принимали и приносили деньги в конвертах. Так было удобно, хоть и на трудовой стаж не влияло. Лет пять потерял. Да еще в селе лет десять не оформил, как уход за матерью. Короче, я растерял почти всю свою будущую пенсию. Я не привык думать о подобных вещах. Поэты умирают очень рано, и я старался не подкачать. Смерть я обманул, когда замораживал себя; ведь на морозе, люди сохраняются лучше. Мне за шестьдесят, а тело еще выглядит не очень старым. Кожа не выглядит дряблой и поношенной. Пальцы ловко бегают по клавишам компьютера. Я легко набираю по пять страниц, почти ежедневно, как и тогда в нулевых годах. А речь в этой главе идет именно об этой поре. Здесь в Дании - это очень заметно. Я подхватываюсь с постели очень рано, и начинаю писать. И в Киеве, и в Ирпене, я работал в таком же темпе. Нет прозы, - вожусь со стихами: за час-полтора успеваю сделать многое. Мозг работает, как автомат. Я даже не задаю себе лишних вопросов - плохо? или хорошо? Этой цели я достиг годами тренировок, восседая за компьютером. Этот процесс начался еще в 2006 году, когда я приобрел в Киеве, в кинотеатре “Киев”, первый свой, устаревший, небольшой компьютер “Сименс” за 100 долларов. Нынешний “Самсунг”, на котором я в Дании работаю, будет четвертым в моей истории. Он и куплен здесь, в том году. Предыдущий, я утопил чаем. “Пипку” на крышке термоса, во время переезда из Балдерслева в Нюкёбинг, не защелкнул: и случилось то, что случилось. Хлебнул чайку, мой старенький “Леново” и упокоился своей матрицей . Царство небесное. Я, как знал, перед поездкой, сбросил все данные на флешку. Слава богу и своему предвидению.

25. 02. 2024