Матильде в альбом

Страх перед силой господствующих предубеждений никогда не смущал Гейне, однако в 1830 году во избежание политических гонений, он был вынужден эмигрировать во Францию. Неприятности, которые на каждом шагу подстерегали Гейне на родине, заставили его после долгих лет странствий в 1831 году окончательно поселиться в Париже, откуда каждым новым произведением Гейне вызвал рукотворную бурю на литературном небосклоне Германии. 
Материальное положение Гейне было далеко не блестящим: хотя доход его составлял в год около десяти тысяч франков, включая материальную помощь его дядюшки Соломона. Однако, благодаря довольно щедрому образу жизни, семья Гейне вскоре оказалась в долгах. Это затруднительное положение увеличилось еще более после того, как Гейне в 1841 году женился на истинной француженке — грациозной и наивной продавщице Матильде Мира, которая на многие годы и до конца жизни стала не просто другом, но и его ангелом хранителем.
По мнению немногих друзей поэта выбор супруги мог бы быть и другим, однако брак их был, как выражались современники — поэтическим.
Гейне познакомился со своей будущей супругой — Кресценцией Матильдой Мира (Mirat) — за несколько лет до венчания с ней. Это был один из тех частых богемных союзов, которые случаются в Париже, но в глазах света получали законное значение и назывались m;nages parisiens (совместным ведением хозяйства).   
Любимая пользуется всеми правами законной жены и только самым близким друзьям известно, что между обоими членами союза не было ни подписания брачного контракта, ни церковного освещения, которое большей частью проводится много позднее, когда родятся дети и родители соединятся более крепкими узами.
У четы Гейне не было детей, а причиной соединения поэта с девицей Мира стало другое, не менее существенное обстоятельство — назначенная дуэль его с г-ном С. Гейне женился на Матильде опасаясь того, чтобы в случае его смерти, она была обеспечена, и чтобы его родные сохранили к ней должное уважение. Этот шаг был труден для певца свободной любви; но движимый сильными чувствами Гейне отважился на него, пригласив к себе на свадьбу только тех своих друзей, которые сами жили в подобных союзах, подавая им пример исполнить такой же решительный в жизни шаг.
Г-жа Гейне была женщиной самого наивного и легкого нрава, какой только можно себе вообразить, проводила время беспечно, болтая с любимым попугаем или со своими компаньонками, ежедневно выезжая для прогулок на Елисейские Поля. Гейне испытывал панический ужас при виде женщин ученых, так называемых синих чулок. Г-жа Гейне нравилась ему своим беспечным воркованием, своим постоянно веселым расположением духа и своей душевной добротой. Пользуясь ее наивностью, поэт часто поддразнивал свою Матильду, нарочито притворяясь, будто ее веселость и беспечность досаждают ему:

На стертых лоскутах тетради
Тебе обязан я как муж
Пером гусиным, шутки ради,
Строчить рифмованную чушь, —
Хоть изъясняюсь я недурно
На розах губ твоих в тиши,
Когда лобзанья рвутся бурно,
Как пламя из глубин души!
О, моды роковая сила!
Бесись, но если ты поэт,
Как все поэзии светила,
Строчи в альбом жене куплет. 

Его забавлял ее пустяковый гнев, который быстро увеличивался, но был столько же страшен, как ярость канарейки. Обыкновенно за такими размолвками следовала небольшая забавная комедия, кончавшаяся обоюдным смехом и примирением супругов.
«Я оставлю Матильде по смерти моей» — сказал Гейне однажды очень серьезно, — все свое состояние, но только с одним непременным условием.
— Зачем ты об этом говоришь! — перебила г-жа Гейне.
— Что же это за условие?
— Чтоб она тотчас же вышла замуж.
— Какая странная идея!
 — Разумеется, — продолжал Гейне, — тебе надобно выйти за муж! Тогда по крайней мере будет человек, который несколько раз в день от чистого сердца пожалеет, что я убрался с этого света».
Гейне не был ревнив, да, впрочем, и не имел для этого причин. Однако он всегда с беспокойством смотрел на то, как жена отправляется одна по Парижу, этому второму Вавилону. Он освобождался от этого опасения веселыми стихами и короткими ироничными излияниями страждущей души, но для своей супруги он, конечно же, не был тем великим поэтом, каким он стал для остального читающего мира. Главное, что он был для нее тем, в чем ему отказывал весь мир — простым человеком, прямым и добрым.
И после смерти ее Анри, Матильда одна, без помощи, забытая всеми и живущая одним — воспоминаниями о нем — также мало сумела рассказать о нем миру, словно наивный ребенок, который часто видел его и только теперь остро ощутил свое горькое одиночество. 
В последние годы Гейне писал матери так часто, как только мог, неизменно «сохраняя в письмах веселое расположение духа», рассказывая ей о жене, о том, как он любит Матильду. Чтоб не показалось странным, почему, письма всегда написаны рукой секретаря, Гейне неизменно уведомлял ее, что у него болят глаза, и что он боится их утруждать. Верой в эту маленькую ложь они оба были счастливы.