Француз за рубль

                Француз за рубль

          Наконец-то потянуло теплом. Как же хорошо, что закончилась эта ужасная зима! В сентябре — до чего же это было давно, словно несколько жизней тому назад, а ведь прошло не больше полугода! — всем казалось, что поход Великой Армии окончен. Москва, сияя куполами своих многочисленных церквей, лежала у их ног. Но когда, после напрасного ожидания делегации бояр с ключами от города, император вступил в Москву, оказалось, что она пуста. Пуста! Большая часть жителей ушла вместе с русскими войсками, а в городе начались пожары.
          Чуть больше месяца оставалась Великая Армия в русской столице. Император ожидал ответа от Александра I на своё предложение мира и, не дождавшись, покинул сожжённую Москву, намереваясь пробиться к богатым продовольствием южным губерниям.
          Однако этот путь преградила русская армия, и пришлось возвращаться по старой Смоленской дороге, ими же самими разорённой в августе. Тем временем подступили осенние холода, а там и предвестник суровой русской зимы — ноябрь…

          Полузамёрзший, еле передвигающий ноги от голода, Жан-Пьер Мартен, лейтенант французской армии, был захвачен партизанами. Как ни странно, враги накормили его и даже дали кое-какую тёплую одежду. На его благодарное «Merci, сher ami!*» бородатый казак, принёсший ему полушубок, рассмеялся и хлопнул пленного по плечу: «Эх ты, шерамыжник!» Этим странным словом его потом называли часто.
          Плен спас Жан-Пьера от неминуемой голодной смерти, но что ждало его в будущем? Он не решался даже думать об этом, радуясь уже тому, что встречает ещё один новый день живым.
          Теперь всё прошедшее казалось сном: и лёгкие победы, когда европейские столицы склонялись перед императором одна за другой, и жестокие сражения последнего похода, и тяжёлое отступление по бескрайним заснеженным полям и сумрачным лесам России. Осталась единственная реальность: долгая морозная зима в русском плену. Но вот она подошла к концу, засинело небо, побежали ручьи, зазеленела первая трава. Весеннее тепло пробудило безумную надежду на возвращение — когда-нибудь! — во Францию, к ласковому солнцу Прованса. Какие расстояния пролегли между ним и родным Марселем, не хотелось даже думать. Но мечта о возвращении поддерживала его всё это время, давала силу сопротивляться лишениям.
          Жан-Пьер старался прислушиваться к разговорам конвойных, и мало-помалу стал понимать чужой язык. Он считал это очень важным, ведь если он когда-нибудь обретёт свободу, то по пути во Францию ему сначала придётся пройти чуть ли не половину России…
          На груди, под одеждой, Жан-Пьер хранил золотое, украшенное драгоценными камнями, распятие. Нет, он не грабил церквей! Этот крест он нашёл на теле убитого товарища, когда хотел снять с того мундир — хоть немного согреться, а мертвецу уже не нужно! Кто знает, где солдат взял крест и не был ли трофей залит невинной кровью… Жан-Пьер никогда и не прикоснулся бы к реликвии, добытой убийством и грабежом, но эта находка давала надежду на возвращение домой! Когда он — о, если бы! — вновь станет свободным, как он доберётся до Марселя? Как выжить в долгом и трудном пути? Нищенствовать по дорогам? Грабить таких же бедолаг, как он сам? Воровать ночами у местного населения? Единственная надежда была на этот крест. Если удастся его продать, денег должно хватить, чтобы преодолеть всё и вернуться домой.

          Пленных долго гнали куда-то вглубь страны, и он уже думал, что этой дороге не будет конца, но неожиданно для него и небольшой группы таких же как он измотанных бедолаг наступила передышка: их оставили в маленькой деревеньке с трудным именем Пест-ри-ко-во. Потемневшие брёвна крестьянских изб, поля вокруг, белые стены монастыря вдали и сияющее под солнцем золото крестов на куполах.
          С утра до позднего вечера они были заняты в ближнем городе: засыпали глубокий ров, соединявший на узком перешейке русло реки, которая делала здесь большую петлю. Когда-то этот ров служил для обороны крепости от вражеских набегов, но теперь стал бесполезен и только мешал движению по ведущей в город дороге. Труд был тяжёл, но всё же по сравнению с испытаниями, выпавшими на его долю в последние полгода, казался несчастному французу чуть ли не отдыхом.
          Однажды работы остановили неожиданно рано. Как он смог разобрать из разговоров конвойных, какое-то приезжее начальство возмутилось крайне неопрятным, почти нищенским видом пленных. Кроме того, долго не стиранная одежда стала обиталищем для вшей. Поэтому предполагалось французов отправить в баню, всю старую одежду сжечь и взамен выдать новую. Сжечь всю одежду! А как же крест — его сокровище, залог возвращения на родину? Какое счастье, что он подслушал этот разговор!
          Пока пленных собирали в колонну для отправки в баню, ему удалось незаметно закопать крест под большим камнем. Другого способа сохранить драгоценную вещь он придумать не смог и рассчитывал, что завтра с утра легко найдёт свой тайник. В самом-то деле, что может случиться за одну ночь?

          Гостивший у приятеля в Кашине небогатый помещик, рассеянно слушал рассказ о пленных французах, засыпающих ров у Духовской горы. Неожиданно ему пришла удачная, как показалось, мысль. У него был сынок-недоросль. Большими способностями к учению парень не отличался, особенно плохо дело обстояло с французским языком, знание которого, однако, было необходимо в столице, куда любящий отец собирался отправить своё драгоценное чадо по достижении совершеннолетия, делать, как говорится, карьеру и фортуну. И вот теперь, когда оказалось, что в Кашине имеются настоящие природные французы, было бы непростительно не воспользоваться такой прекрасной возможностью, посланной, очевидно, самим Провидением, чтобы решить проблему, воздвигавшую для сына непреодолимое препятствие на пути к успешной службе и блестящему будущему.
          С утра пораньше помещик поторопился в располагавшуюся неподалёку от Кашина деревню Пестриково, где, по словам приятеля, и размещались пленные. Он был наслышан, что некоторые из его знакомых, или знакомых его знакомых за сравнительно небольшую сумму обзаводились собственными французами для разных хозяйственных надобностей. У кого-то был повар-француз, у кого-то парикмахер, у кого-то аж целая бригада занималась обустройством сада по современной моде. Эти приобретённые по случаю работники стоили дешевле крепостных крестьян, но, в отличие от них, были образованны и потому незаменимы в делах, требующих учёности. Так почему бы и ему не завести француза, чтоб обучил мальчишку своему языку и приличным европейским манерам? Нанять настоящего гувернёра для небогатого помещика, имевшего всего-навсего каких-то двадцать душ крепостных, было не по карману: тысяча рублей в год — совершенно неподъёмная сумма! А вот пленного можно было, по слухам, купить за полтину…
          Однако казак, к которому он обратился со своей просьбой, заломил неслыханную цену: аж целый рубль!
          — Вам же, барин, нужен не любой француз, а чтоб учёный, — сказал, ухмыляясь, этот вымогатель в ответ на возмущение покупателя, — вот я вам и предлагаю не какого-нибудь замухрышку, а всё ж-таки из благородных! Вообще-то офицеров ихних отдельно содержат, но этот как-то по недоразумению попал к нам. Берите, барин, не прогадаете. Хороший француз, не смотрите, что дохловат с виду. Это он от дороги да от работы отощал, а у вас-то на домашних деревенских харчах быстро поправится.
          Повздыхал помещик, но делать нечего. Ведь ежели и в самом деле пленного француза в гувернёры брать, то лучше какого ни на есть офицера: всё же и образование, и манеры не чета солдатским!

          Конвойный заглянул в дверь, поманил Жан-Пьера:
          — Иди-ка, шерами, тут для тебя дело нашлось…
          Дело? Вышел на двор. Солдат подтолкнул его к коляске.
          — Садись давай, бедолага! Подфартило тебе ныне, тепло да сытно жить будешь!
          Не понимая, что происходит, оглянулся по сторонам: почему не выводят остальных? Почему он один должен куда-то ехать? Однако в коляску сел.
          Одетый в штатское платье незнакомый человек приветливо кивнул и сказал, мешая русские слова с исковерканными французскими:
          — Мусье, пожалуйста, сильвупле, значит, учить будете сынка моего, мон фис… гувернёр, парле франсе… Понимаете?
          Жан-Пьер нахмурился, пытаясь вникнуть в смысл этой тарабарщины. Коляска тем временем тронулась и покатилась по дороге куда-то в сторону от Кашина, от заветного камня, охранявшего его сокровище…

          Дни шли за днями, в усадьбе жилось тепло и сытно. Жан-Пьер, которого здесь все, перекроив по-своему его имя, величали Иваном Петровичем, постепенно привык к своему новому положению. Занятия с барчуком — можно ли было назвать это работой после того, что ему пришлось вынести? Он приучил своего воспитанника подниматься с зарёй вопреки ленивому деревенскому обычаю. Физические упражнения, верховая езда, — необходимая закалка для будущего воина, — ну и, конечно, науки: французский язык, латынь, математика, география — так когда-то воспитывали его самого…
          В доме нашлось множество сентиментальных французских романов, которые так любила покойная тётушка хозяина, старая дева, проведшая свои последние годы в семье племянника на правах приживалки. Чувствительные повествования аббата Прево о Манон Леско и кавалере де Грие, «Новая Элоиза» Руссо, а также непонятно каким образом оказавшиеся в их компании классические трагедии и философские романы Вольтера и Дидро, послужили для изучения тонкостей французской грамматики.
          География в изложении человека, побывавшего в песках Египта, видевшего Нил, сфинксов и пирамиды, а затем прошедшего всю Европу и половину России, была похожа на увлекательную повесть. Жан-Пьер умел и любил рассказывать, и его воспоминания об увиденном в походах оживляли скучные описания географического положения и климатических особенностей.
          Конечно, француз был незнаком с историей России, но историю родной страны знал прекрасно. Он не скрывал своего восхищения гением Наполеона, и когда говорил о сражениях, в которых ему самому довелось участвовать, глаза его загорались, а голос звенел металлом.
          Мальчишка слушал эти рассказы, затаив дыхание, но однажды спросил своего наставника, как же могло случиться, что великий полководец Бонапарт потерпел столь сокрушительное поражение от русской армии. Жан-Пьер, покачав головой, ответил только:
          — Над любым самым великим государем или военачальником есть Бог, государь более великий, чем любой из земных владык, и лишь Ему решать, кто более достоин победы.

          Помещик был доволен: сын начал бегло лопотать по-французски, да и в остальных науках, насколько он мог судить, продвинулся значительно. Пройдоха-конвойный не обманул, француз явно стоил потраченного рубля. Доволен был и недоросль: ему нравились уроки с новым учителем. Прежние-то — дьячок приходской церкви, да сосед, служивший ещё при прежнем государе в каком-то департаменте в Санкт-Петербурге, но выгнанный за пьянство, — больше нагоняли скуку и внушали отвращение к учёбе, да и познания их были весьма и весьма скудны.
          Что же касается самого наставника, бывшего офицера Великой Армии, пленного шерамыги, а теперь гувернёра, то после нужды и тягот плена, ему больше всего хотелось покоя. И здесь, в чужой земле, среди людей, говорящих на чужом языке, он неожиданно обрёл и мир, и покой. В имении, как ни странно, никто не видел в нём врага, напротив, часто он замечал во взглядах безмолвное сочувствие.
          Всё реже помышлял он о возвращении в Марсель. Что ждало его там? Родители были стары и, вероятно, уже умерли, братьев и сестёр он не имел, семьёй обзавестись не успел.
          Поэтому, когда по указу Александра I взятым в плен наполеоновским солдатам дана была полная свобода остаться либо возвратиться, буде пожелают, в свои отечества, он предпочёл присягнуть на вечное подданство России.

          С тех пор, как пленный французский лейтенант Жан-Пьер Мартен был выкуплен тверским помещиком, искавшим дешёвого гувернёра для своего сына, прошло без малого тридцать лет.
          Прослужив около пятнадцати лет гувернёром в помещичьих домах, Жан-Пьер скопил из жалования некоторую сумму, перебрался в Тверь, где поступил в одну из гимназий преподавателем, впоследствии открыл собственный пансион, принял православие, изменил свою фамилию на русский лад. Составив небольшой капиталец, выгодно женился на купеческой дочери и был вполне доволен жизнью. Но его не оставляло желание взглянуть на Кашин, где когда-то случился столь крутой поворот в его судьбе…

          Иван Петрович Мартынов, солидный седой господин, приехавший в Кашин на Пасху, вышел под руку с женой из Воскресенского собора, где только-только закончилась праздничная служба.
          Погода в этот весенний день выдалась тёплая и солнечная, и он предложил супруге пройтись по городскому саду. Они шли по узкой перемычке, где русло реки, петлёй огибавшей центр Кашина, почти смыкалось само с собой, и где когда-то для защиты города от врагов был прорыт ров, тот самый ров, который тридцать лет назад засыпали пленные французы. Вид, открывавшийся отсюда, с высокого берега, был великолепен. Внизу, слева и справа от дороги, неторопливо текла река, виднелись домики и многочисленные церкви.
          Иван Петрович остановился и, с улыбкой оглянувшись по сторонам, обратился к жене, слегка грассируя:
          — Смотри, дорогая, где-то на этом месте несчастный пленный французишка спрятал своё единственное сокровище: большой золотой крест. Возможно, что крест этот был добыт ценой чьей-то невинной крови, французу то было неведомо. Он нашёл его среди вещей погибшего сотоварища и хранил сей печальный сувенир в надежде, что сможет как-нибудь продать драгоценность и на вырученные деньги вернуться на далёкую родину. Однако случилось так, что ему пришлось расстаться с реликвией, закопать её под большим камнем. Он рассчитывал позднее забрать крест, но Господь судил иначе, и француз, выкупленный за рубль местным помещиком у казака-конвойного, был увезён в отдалённое имение, откуда уже не мог вернуться за своим кладом. Бедняга горько сожалел об утрате, но с той поры, как он лишился золотого креста, участь его изменилась. Возможно, предав земле украденную безымянным злоумышленником святыню, и тем самым перестав быть невольным соучастником преступления, он, не сознавая того, совершил благое дело, за что и был вознаграждён всевидящим Провидением.
          — Почему ты вспомнил об этом, Иван Петрович? — спросила супруга. — Ты был знаком с этим человеком?
          — Да, дорогая, очень близко знаком, — ответил, улыбаясь, Иван Петрович.

* Merci, cher amie(фр.)- спасибо, дорогой друг. Произносится как "мерси шерами", отсюда произошло русское "шерамыжник"