Глава пятая. Заблуждения и преступления. II

                НА СТРАЖЕ САМОДЕРЖАВИЯ
                Начало правления Николая I
               
                Глава пятая
                ЗАБЛУЖДЕНИЯ И ПРЕСТУПЛЕНИЯ

                II

      Император, проведя всю ночь в допросах , в 8 часов утра отправился к войскам находившимся на площади. «Утро было ясное, — вспоминал государь, —  солнце ярко освещало бивакирующие войска; было около десяти или более градусов мороза. Долее держать войска под ружьем не было нужды; но, прежде роспуска их, я хотел их осмотреть и благодарить за общее усердие всех и тут же осмотреть Гвардейский экипаж и возвратить ему знамя. Часов около десяти, надев в первый раз преображенский мундир, выехал я верхом и объехал сначала войска на Дворцовой площади, потом на Адмиралтейской; тут выстроен был Гвардейский экипаж фронтом, спиной к Адмиралтейству, правый фланг против Вознесенской. Приняв честь, я в коротких словах сказал, что хочу забыть минутное заблуждение и в знак того возвращаю им знамя, а Михаилу Павловичу поручил привести батальон к присяге, что и исполнялось, покуда я объезжал войска на Сенатской площади и на Английской набережной. Осмотр войск кончил я теми, кои стояли на Большой набережной, и после того распустил войска».
      После этого войска вернулись в свои казармы, с этого дня в городе восстановилось спокойствие и обычное течение жизни, как если бы оно ничем и не было нарушено.
     «В то самое время, — пишет далее в своих воспоминаниях государь, — как я возвращался, провезли мимо меня в санях лишь только что пойманного Оболенского. Возвратясь к себе, я нашел его в той передней комнате, в которой теперь у наследника бильярд. Следив давно уже за подлыми поступками этого человека, я как будто предугадал его злые намерения и, признаюсь, с особенным удовольствием объявил ему, что не удивляюсь ничуть видеть его в теперешнем его положении пред собой, ибо давно его черную душу предугадывал. Лицо его имело зверское и подлое выражение, и общее презрение к нему сильно выражалось.
     Скоро после того пришли мне сказать, что в ту же комнату явился сам Александр Бестужев, прозвавшийся Марлинским. Мучимый совестью, он прибыл прямо во дворец на комендантский подъезд, в полной форме и щеголем одетый. Взошед в тогдашнюю знаменную комнату, он снял с себя саблю и, обошед весь дворец, явился вдруг к общему удивлению всех во множестве бывших в передней комнате. Я вышел в залу и велел его позвать; он с самым скромным и приличным выражением подошел ко мне и сказал:
     — Преступный Александр Бестужев приносит вашему величеству свою повинную голову.
     Я ему отвечал:
     — Радуюсь, что вашим благородным поступком вы даете мне возможность уменьшить вашу виновность; будьте откровенны в ваших ответах и тем докажите искренность вашего раскаяния.
     Много других преступников приведено в течение этого дня, и так как генералу Толю, по другим его обязанностям, не было времени продолжать допросы, то я заменил его генералом Левашовым, который с той минуты в течение всей зимы, с раннего утра до поздней ночи, безвыходно сим был занят и исполнял сию тяжелую во всех отношениях обязанность с примерным усердием, терпением и, прибавлю, отменною сметливостию, не отходя ни на минуту от данного мной направления, т.е. не искать виновных, но всякому давать возможность оправдаться.
     Входить во все подробности происходившего при сих допросах излишне. Упомяну только об порядке, как допросы производились; они любопытны. Всякое арестованное здесь ли, или привезенное сюда лицо доставлялось прямо на главную гауптвахту. Давалось о сем знать ко мне чрез генерала Левашова. Тогда же лицо приводили ко мне под конвоем. Дежурный флигель-адъютант доносил об том генералу Левашову, он мне, в котором бы часу ни было, даже во время обеда. Доколь жил я в комнатах, где теперь сын живет, допросы делались, как в первую ночь — в гостиной. Вводили арестанта дежурные флигель-адъютанты; в комнате никого не было, кроме генерала Левашова и меня. Всегда начиналось моим увещанием говорить сущую правду, ничего не прибавляя и не скрывая и зная вперед, что не ищут виновного, но желают искренно дать возможность оправдаться, но не усугублять своей виновности ложью или отпирательством.
     Так продолжалось с первого до последнего дня. Ежели лицо было важно по участию, я лично опрашивал; малозначащих оставлял генералу Левашову; в обоих случаях после словесного допроса генерал Левашов все записывал или давая часто им самим писать свои первоначальные признания. Когда таковые были готовы, генерал Левашов вновь меня призывал или входил ко мне, и, по прочтении допроса, я писал собственноручное повеление Санкт-Петербургской крепости коменданту генералу-адъютанту Сукину о принятии арестанта и каким образом его содержать — строго ли, или секретно, или простым арестом».
     Военному министру А.И. Татищеву, назначавшемуся председателем, Николай I распорядился подготовить проект указа о создании тайного комитета «для изыскания соучастников возникшего злоумышленного общества».
     Во всех петербургских газетах появилось известие о событиях рокового дня.
     В «Прибавлении к Санкт-Петербургским ведомостям»   опубликована официальная версия происшествия на Сенатской площади:
     «Санкт-Петербург. 15  декабря. Вчерашний день будет, без сомнения, эпохою в истории России. В оный жители столицы узнали с чувством радости и надежды, что государь император Николай Павлович воспринимает венец своих предков, принадлежащий ему, и вследствие торжественного, совершенно произвольного отречения государя цесаревича Константина Павловича, и по назначению в Бозе почивающего императора Александра, и в силу коренных законов империи о наследии престола. Но Провидению было угодно сей столь вожделенный день ознаменовать для нас и печальным происшествием, которое внезапно, но лишь на несколько часов, возмутило спокойствие в некоторых частях города. Вскоре после издания высочайшего манифеста о вступлении его императорского величества на престол Государственный Совет, Правительствующий Сенат и Святейший Синод присягали в верности монарху; в течение утра должны были дать присягу все полки лейб-гвардии. В половине двенадцатого часа командующий Гвардейским корпусом и начальник Гвардейского штаба донесли его величеству, что присяга учинена полками Конногвардейским,  Кавалергардским, Преображенским, Семеновским, Павловским, Гренадерским, гвардейским Егерским, Финляндским и Саперным батальоном. О прочих полках не было еще известия; посему причиною полагали отдаленность их казарм от дворца. В двенадцать часов узнали, что четыре офицера гвардейской Конной артиллерии, оказавшие сопротивление, взяты под стражу, но что прочие, как офицеры, так и нижние чины гвардейского Артиллерийского корпуса, присягали с отменным и единодушным усердием. Уже в исходе первого часа дошло до сведения его величества, что часть Московского полка (как  сказывали, от  трех- до  четырехсот  человек), выступив из своих казарм с распущенными знаменами и провозглашая императором великого князя Константина Павловича, идет на Сенатскую площадь. Толпы народа сбегались к сей площади и перед дворцом. Государь император вышел из дворца без свиты, явился один народу и был встречен изъявлениями благоговения и  любви: отовсюду раздавались усердные восклицания. Между тем две возмутившиеся роты Московского полка не смирились. Они построились в батальон-каре перед сенатом; им начальствовали семь или восемь обер-офицеров, к коим присоединилось несколько человек гнусного вида во фраках. Небольшие толпы черни окружали их и кричали: «Ура!» Необходимость противопоставить им достаточное число верных войск была очевидна. Государь император дал повеление вывести один батальон Преображенского полка и, предводительствуя оным, приблизился к месту, где были собраны бунтующие, но с твердым намерением не употреблять силы, пока будет хотя малейшая вероятность кротостью и увещеванием образумить ослепленных мятежников. К ним подъехал санкт-петербургский военный генерал-губернатор граф Милорадович, в надежде, что его слова возвратят их к чувству обязанности; но в ту же самую минуту стоявший возле него человек во фраке выстрелил по нем из пистолета и смертельно ранил сего верного и столь отличного военачальника. Он умер нынешнюю ночь.
     Сие злодеяние ни в чем не изменило намерений его императорского величества. Твердость и милость равномерно оказывались в сделанных несколько раз по его повелению увещеваниях возмутившихся. Государь призывал их к долгу и смирению, но не внимая никаким условиям, не скрывая от них, что и за самою скорою покорностью долженствует необходимо и во всяком случае последовать примерное наказание зачинщиков мятежа.
     Между тем его величество дал приказание бывший в карауле у дворца полк Финляндский егерский усилить саперным батальоном, а полкам Кавалергардскому, Конногвардейскому, Павловскому, Гренадерскому и лейб-гвардии Артиллерийской первой бригаде явиться к нему. Все сии войска ревностно просили дозволения одним ударом уничтожить бунт и мятежников. К сим последним присоединилось несколько человек из лейб-Гренадерского полка и Гвардейского морского экипажа; но, с другой стороны, великий князь Михаил Павлович, который в ту лишь минуту возвратился в Санкт-Петербург, узнав, что часть принадлежащего к его дивизии Московского полка обесславила себя восстанием на законную власть, немедля отправился к казармам и там, даже не употребляя никаких строгих мер, привел к присяге шесть рот сего полка, кои при начале возмущения хотя отказывались присягать, однако же не хотели и следовать примеру вышедших на Cенатскую площадь. Его высочество, обязав сии роты клятвенным обещанием верности к государю императору Николаю Павловичу, привел их к августейшему брату своему; они пылали равным с другими войсками нетерпением положить конец мятежу.
     Но государь император еще щадил безумцев, и лишь при наступлении ночи, когда уже были вообще истощены все средства убеждения и самое воззвание преосвященного митрополита Серафима пренебрежено мятежниками, его величество наконец решился вопреки желанию сердца своего употребить силу. Вывезены пушки, и немногие выстрелы в несколько минут очистили площадь. Конница ударила на слабые остатки бунтовавших, преследуя и хватая их. Потом разосланы по всем улицам сильные дозоры, и в шесть часов вечера из всей толпы возмутившихся не было уже и двух человек вместе; они бросали оружие или сдавались в плен. В десять часов взято было дозорами более пятисот, кои скитались рассеянные; виновнейшие из офицеров пойманы и отведены в крепость. В шесть часов вечера государь возвратился во дворец, и молебствие по случаю восшествия его императорского величества на престол совершено в присутствии их величеств, всего двора и при великом стечении знатных особ. В городе уже было восстановлено повсеместное спокойствие.
     Таковы были происшествия вчерашнего дня; будучи очевидцами оных, мы описали все обстоятельства с величайшею подробностию. Они, без сомнения, горестны для всех русских и должны были оставить скорбное чувство в душе государя императора. Но всяк, кто был свидетелем поступков нашего монарха в сей памятный день, его великодушного мужества, разительного, ничем не изменяемого хладнокровия, коему с восторгом дивятся все войска и опытнейшие вожди их; всяк, кто видел, с какою блистательною отважностию и успехом действовал августейший брат его, великий князь Михаил Павлович, наконец, всяк, кто размыслит, что мятежники, пробыв четыре часа на площади, в большую часть сего времени со всех сторон открытой, не нашли себе других пособников, кроме немногих пьяных солдат и немногих же людей из черни, также пьяных, и что из всех гвардейских полков ни один в целом составе, а лишь несколько рот двух полков и Морского экипажа могли быть обольщены или увлечены пагубным примером буйства, — тот, конечно, с благодарностию к промыслу признает, что в сем случае много и утешительного, что оный есть не иное что, как минутное испытание, которое будет служить лишь к ознаменованию истинного характера нации; непоколебимой верности величайшей без всякого сравнения части войск и общей преданности русских августейшему их законному монарху. Признание уже допрошенных важнейших преступников и добровольная явка главнейших зачинщиков, скорость, с коею бунтующие рассеялись при самых первых выстрелах, изъявления искреннего раскаяния солдат, кои сами возвращаются в казармы оплакивать свое минутное заблуждение, — все доказывает, что они были слепым орудием, что провозглашение имени цесаревича Константина Павловича и мнимая верность присяге, от коей его императорское высочество сам произвольным и непременным отречением своим разрешил всех, служили только покровом настоящему явному намерению замысливших сей бунт навлечь на Россию все бедствия безначалия.
     Праведный суд вскоре совершится над преступными участниками бывших беспорядков. Помощию Неба, твердостию правительства они прекращены совершенно: ничто не нарушает спокойствия столицы, и войска, кои из предосторожности провели минувшую ночь на бивуаках близ дворца, возвратились в казармы.
     Ныне поутру государь император объезжал все находившиеся при нем полки и, узнав, что рядовые Гвардейского экипажа изъявляют живейшее раскаяние, утверждают, что они были вовлечены в мятеж обманом, и  уже в присутствии великого князя Михаила Павловича дали присягу в верности, дозволил сему батальону предстать перед него, даровал им великодушное прощение и возвратил знамя, коего по воле его императорского величества они были лишены вчера. Они со слезами славят милосердие монарха».
     Также неизвестный автор написал в официальной реляции:   
     «Происшествия  вчерашнего дня горестны  для всех русских и должны были оставить скорбное чувство в душе государя  императора. Но всяк, кто был свидетелем поступков нашего монарха в сей памятный день, его великодушного мужества, разительного, ничем неизменяемого хладнокровия, коему с восторгом дивятся все войска и опытнейшие вожди их; всяк , кто видел, с какою блистательною отважностью и успехом действовал августейший брат его, великий князь Михаил Павлович; наконец, всяк, кто размыслит, что мятежники, пробыв четыре часа на площади, в большую часть сего времени со всех сторон открытой, не нашли себе других пособников, кроме немногих пьяных солдат и немногих же людей из черни, также пьяных, и что из всех гвардейских полков ни один в целом составе, а лишь несколько рот двух полков и морского экипажа могли быть обольщены или увлечены пагубным примером буйства, — тот, конечно,  с благодарностью к Промыслу признает, что в сем случае много и утешительного, что оный есть не иное что, как минутное испытание, которое будет служить лишь к ознаменованию истинного характера нации, непоколебимой верности величайшей без всякого сравнения части войск и общей преданности русских августейшему  их законному монарху.   
     Признания уже допрошенных важнейших преступников и добровольная  явка важнейших зачинщиков, скорость, скоею бунтующие рассеялись при самых первых выстрелах, изъявления искреннего раскаяния солдат, кои сами возвращаются в казармы оплакивать свое минутное заблуждение, все доказывает, что — все доказывает, что они были слепым орудием, что провозглашение имени цесаревича Константина Павловича и мнимая верность присяге, от коей его императорское высочество сам произвольным и непременным отречением своим разрешил всех, служили только покровом настоящему явному намерению зломысливших  сей бунт навлечь на Россию в бедствия безначалия». 
     Впервые публично были названы «зачинщики сего неслыханного предприятия»: К. Ф. Рылеев, О. М. Сомов, О. В. Горский, П. Г. Каховский, Д. А. Щепин-Ростовский, А. А., М. А., Н. А. и П. А. Бестужевы, А. Н. Сутгоф, Н. А. Панов, Е. П. Оболенский, С. П. Трубецкой, А. О. Корнилович, А. И. Одоевский, И. И. Пущин, В. К. Кюхельбекер, Н. Р. Цебриков («…все они уже взяты и содержатся под арестом, кроме Кюхельбекера, который, вероятно, погиб во время дела»); там же сообщалось об аресте «находящихся под сильным сомнением» А. И. Якубовича, А. М. Булатова, А. П. Арбузова, Ф. Г. Вишневского, М. К. Кюхельбекера, П. Ф. Миллера, Б. А. Бодиско, М. И. Пущина, М. П. Малютина, А. А. Фока, А. Л. Кожевникова, А. П. Вадбольского.