Зелёный дом. Глава 1. Холодные ледяные слёзы

    Вадима страстно обнимала индийская принцесса, гибким, смуглым телом исполняя его фантазии на темы недавно изученной «самиздатовской» Камасутры.  Красная точка на лбу покачивалась, в такт движениям партнёров. Подбирающийся к вершине наслаждения шквал эмоций притушил кусочек льда, проведённый по его разгорячённой коже. Акробатка превратилась в Снежную королеву, льдинка в ладонь, крепко сжавшую, тут же сжавшееся в комок, мужское достоинство. Сапфировые глаза почернели, вихрь унёс его тело вниз, в темноту. Красная парча оказалась плюшевой обивкой гроба, а роскошный балдахин кровати – крышкой места упокоения. Его обнимала, доверчиво положив голову на грудь, заледеневшая «спящая красавица».
— Наконец-то мы вместе, — шептали синие губы. Он закричал, и стал бить кулаками в крышку гроба, царапать обивку, срывая ногти. Крышка немного приоткрылась, хлынул холодный белый свет и… – Вадим проснулся…

     Под головой была мягкая подушка, но казалось, что он лежит на камнях, которые, при каждом движении, перекатываются и норовят воткнуться в затылок и виски. Стену напротив украшал ковёр с оленями, совершенно точно ему незнакомыми, у них дома висел красный, плотный, с геометрическими узорами. Стенка похожая, как у всех, но хрусталь на центральной полке, за стеклом, другой. И книги стоят открыто, Вадим никогда бы такого варварства не допустил - пылить под прямым солнечным светом драгоценные «Огонёк» и «ЖЗЛ».

— Что за чёрт, где вообще я? 

     Квартира незнакомая, планировка обычная: прихожая, налево кухня и туалеты, рядом комната, дальше, через проходной зал, еще спальня; но обстановка чужая, точно не «3-я улица Строителей, 25». Одежда на стуле, сам в трусах на диване, какая-то добрая душа постельку постелила. Во рту, по ощущениям, гадило всё семейство кошачьих, вместе взятое. Кислый привкус рвоты подсказывал, что вчерась Вадик крепко выпивал, и поэтому ему нехорошо. Он с трудом принял вертикальное положение и, на подгибающихся ногах, поплёлся в ванную.

        В зеркале отразилось слегка опухшее, но приятное лицо славянской внешности с чётко очерченными скулами, соразмерным носом, серо-голубыми глазами, светлые мягкие волосы взъерошены со сна. Высокая, худощавая, сохраняющая ещё подростковую неуклюжесть фигура вынуждена была пригнуться, чтобы поместиться физиономией в отражение.

— Привет, проснулся? — донеслось с кухни. — Сейчас яичницу сделаю, с колбасой. Тебе из скольких яиц?

      В мутном взоре появилась рыжая физиономия Толика, за внешнее сходство с «Электроником» получившего прозвище «Сыроежкин». В отличии от киношного героя, он не испытывал обычно тяги к совершению добрых поступков, поэтому Вадима его участливое обхождение немного беспокоило: — Интересно, что этому козлу понадобилось?
      Из кухни тянуло запахом разогретого подсолнечного масла и шкварящейся докторской колбасы.

— Чет я не очень... — С трудом промямлил Вадим.
— Ладно, парочку положу пока. Есть кофе - растворимый, индийский, папахен из командировки привез, сейчас отойдёшь.
— Почему я здесь?
— Ты на похоронах нажрался, в хлам. Наблевал на соседней могиле, орал что всё знаешь, и найдёшь убийц. Чуть в могилу не свалился, когда землю бросал. Кстати, а что ты, собственно, знаешь?

      Точно, вчера хоронили Иришку Григорьеву, первую красавицу его класса. Тайная стыдная мечта, о которой он думал ночами, когда «теребенькал» своё подрастающее мужское достоинство. Высокая, стройная, с блондинисто - пепельными волосами, модельной внешности.  Очи синие, «очи жгучие» ... Фигуру украшали хорошо уже сформировавшийся бюст и бёдра, на которые заглядывалось мужская половина школы...

      Так это же Толя - он и вытащил тот «литрович» вермута, а Вадим хлестнул от души из горла. Да ещё покурил, надо же было смешать… Какая-то у него аллергическая реакция на смесь алкоголя с никотином, пора бы уже и запомнить. Теперь только видится разверстая пасть могилы, бархат обивки на крышке, стук свалившегося гроба о мёрзлую землю из-за косоруких могильщиков. И точно - так закружилась голова, что он чуть сам туда не упал.

       Обстоятельства смерти, как рассказывали, были странные и страшные. Вроде обычное для 1990 года изнасилование и убийство на районе, но шептались о связях с бандами, уже сложившимися тогда на Танкодроме, какими-то разборками в стиле Чикаго. Само убийство тоже было изощрённо кровавым, тело порезали в нескольких местах, умирала девушка долго, изнасиловали уже после смерти для придания правдоподобия убийству, как считал участковый Петрович, который проводил предварительный опрос свидетелей.
        Свидетелей, естественно не нашлось, хотя дело происходило в овраге за "Пионером" ещё при свете дня. Дураков нет, подавать заявление на гопоту.

— Так что ты знаешь? — снова спросил Толик.
— Что, что… Точно ваша коробка при делах, ты тут и сам всех знаешь. Или соседи, но они без ваших ничего не сделают. Их территория, кто таким из залётных здесь будет заниматься. Ты сам то, где в это время был? Вы же с Иркой вроде вместе ходили?
— Прошла любовь, завяли помидоры. Она с Тимуром Хановым, который «Чингиз», встречалась. Они как-то с Лариской гуляли, а их пацаны приняли, в кусты потащили.
Тут Ирка как закричит: — Я девушка, хочу, чтобы первый раз был сильный мужчина, а не эти дети. Так Чингиз подошёл, забрал себе, он у них авторитет, две ходки. Вот и начали встречаться. Ирка совсем сдурела, решила, что будет воровской королевой. К ней уже и подойти было нельзя, морду воротила.
— А Лариса что?
— Что... Как говорится – «досыта и без греха» ... Мать её заяву сдуру заставила написать, но потом одумались, приметы изменили, типа незнакомые насильники были. Ладно, давай кушать, остывает.

       Поели, вроде правда полегчало. Кофе из красивой жестяной банки был отвратительно горький, и Вадим попросил молока, или сгущёнки. Толик вовсю играл гостеприимного хозяина, но в его искренность почему-то нисколько не верилось.

— Домой пойду, что-то мутит ещё.
— Да, мне тоже пора, во дворе ждут.
— Так, и что дальше? — думал Вадим, закрывая железную решётку лифта. — Орать на похоронах найду, накажу, легко, а что я могу сделать? Ну, для начала домой надо добраться ещё.

     Дорога как раз через территорию Москитных идёт. Вышел во двор, стоят, гады, у хоккейной коробки. И не обойдешь, сугробы. Зимой хоккейная коробка и каток, летом футбольная площадка, это место было местом встреч, клубом, центром культурной и некультурной жизни.

— За кого пишешься, с кем мотаешься? С какой улицы? — обычный вопрос, пароль - отзыв, свой - чужой.
— С Латышей, к другу из ваших приходил.

    Улица Латышских Стрелков проходила через всю территорию Танкодрома, названного так в память о бывшем полигоне Танкового училища, и в каждой «коробке» из четырёх девятиэтажек, был свой дом этой улицы, так что можно было, при нежёстком допросе, сойти за своего.

— Какому другу, кто такой?
— Толик «Сыроега», у него был - да вот он сам идёт, спросите.
— Какой нафиг он тебе друг, он нормальный пацан, ему с чушпанами западло дружить.
— Деньги есть? — Нет.
— А если найдём? — Ваши будут, — тоже, стандартная таможенная процедура.
— Выворачивай карманы.

    Вадим аккуратно, не до конца, вывернул карман и понял, что денег действительно нет. Да что ж это за день такой? Куда остатки карманных делись? Все «сусеки» на днях носил на книжный рынок, хотел новую «Зарубежную Фантастику» взять, но продавец, чернявый парень с испанской бородкой, ни в какую уступать не хотел, а у остальных уже кончилось. Дома ещё не был, и выложить не мог. По пьяни где-то обронил. Подошёл Толик и начал что-то передавать нерусскому парню с чёрными маслянистыми глазами.  Невысокий, коренастый, будто только что с коня ордынского слез, ясак собирает. В руках показались несколько купюр, из них пара трёшек сильно напоминали бывшую собственность Вадима.
— Ах ты падла, ты же мои деньги стырил, крыса.

     Предъявлять при грабителях, конечно глупо. Да и не докажешь уже ничего. Похоже, Толик шестерит у пацанов, вот уже в общак сбор сдаёт. А то, что у своего взял, уже ничего особенного. Он теперь уличный аристократ, вот руку жмёт старшему. У него только там люди, человеки. А я прошлое, обычный одноклассник, меня обобрать не стыдно. Я теперь только часть стада, как «элои у морлоков».
     Деньги, конечно, небольшие, но последние. Жалко. Можно посуду сдать, накопилось сколько-то пустых бутылок. Так хоть на проезд хватит. А то на «колбасе» у трамвая кататься холодно, да где-то ещё и перчатку потерял одну. Тоже жалко, двойная, вязаная. На одной руке не повисишь на лестнице, на повороте заносит, можно легко на рельсы упасть.

    Толик подошёл к приятелям и сказал:
— Ко мне гость приходил, отпустите.
— Ладно, всё равно пустой.
       Главный облагодетельствовал посетителя поджопником, что бы жизнь мёдом не казалась, и Вадима отпустили восвояси.

       Дома вопрос: — «Что делать, и кто виноват»? — встал с новой остротой.
      Пока не передумал, решил поехать в милицию. Нашёл вечный билетик, который компостируется только если совсем прижали контролёры, и пошёл к остановке.
      При входе сидел милиционер и контролировал движение.
— Паспорт, — строго спросил уполномоченный.

      Вадик достал свеженький документ, недавно полученный в присутствии по соседству. Пришлось там отстоять небольшую, по советским временам, очередь, человек двадцать, но пять раз и в разные кабинеты, как полагается. Ушлые посетители пытались занимать место, чтобы быстрее продвинутся, но справедливая публика расставляла всех по порядку, пресекая безобразия на корню.
— «Я достаю из широких штанин, Француз достаёт из узких», — некстати подумалось Вадиму, потому что его улыбку дяденька мент никак не одобрил.
— По какому вопросу?
— Кто у вас ведёт дело об убийстве Ирины Григорьевой?
— В кабинет 22, на втором этаже, — сказал милицейский, записав данные с паспорта в журнал.

     На втором этаже в указанном кабинете обнаружился молодой ещё, темноволосый парень с военной выправкой. Худощавое лицо украшали коротко стриженные усики. На полке открытого сейфа виднелся пистолет в кобуре. Следователь перекладывал папки в каком-то, нужном ему порядке. Внимательные карие глаза остановились на посетителе:
— Добрый день, что у Вас случилось?
— Здравствуйте, вы ведёте дело об убийстве Григорьевой?
— Да, я Александр Радионов, мне поручили расследование. Вы что-то можете сообщить?
— Я её одноклассник, Вадим Галынин, мы дружили в школе. Как так понимаю, у вас не хватает информации. Хотел бы помочь, могу узнать что-то, через своих друзей.
— Обстоятельства серьёзные, не думаю, что могу посвящать вас в детали.
— С вами никто разговаривать не будет. А участковый Петрухин вымогатель и взяточник, он без своей выгоды жопу со стула не поднимет. Ой, извините. И против уличных не пойдёт, прикормлен, да и не дурак ссорится, жизнь одна. А я могу разузнать что-нибудь полезное.
— А сами не боитесь участвовать?
— Боюсь, да только я уже на весь район протрубил, что знаю убийц. Мне теперь всё равно спокойно жить не дадут, значит есть смысл найти их раньше, чем они меня.

— Да, принесло помощника, — подумал Александр. — С другой стороны, работы завал, начальство результатов требует, а мне что, одному на все банды с табельным идти? Может действительно, что-то подскажет, а со мной уж точно, никто разговаривать не станет. Изнасилования эти… «Сучка не захочет, кобель не вскочит». Сами виноваты, нечего жопой крутить. Моя вот ушла, когда узнала, что я в ВВ служил. Типа не по понятиям с таким гулять. Достали уже, с этой воровской романтикой, подстилки дешёвые.

— Ну хорошо, слушайте. Общими фактами я могу поделится. Время смерти около 19.30, 20 января.   
     Место нахождения тела — лесополоса вдоль оврага по ул. Карбышева. Девушку туда перенесли с места происшествия, живую. Немного крови ещё вытекло. Ударили в живот, руки изрезаны, видимо защищалась. Одежда порвана в местах удара, и разрезаны джинсы и бельё, в районе гениталий. Половые органы задеты, но не кровоточили. Значит последующее изнасилование провели уже с мёртвым телом. Девушка была на третьем месяце беременности. Вот, пока, чем располагаем из фактического материала. Свидетелей нет, но обход делал участковый, я так понял, вы ему не доверяете...

      У меня очень много работы, каждый день имеем дело с последствиями бандитских налётов и разборок. Честно говоря, помощь по сбору информации не помешала бы. Вот мой рабочий телефон, — он оторвал листок бумаги, — Звоните, если что-то узнаете, я с утра на месте.

     Важно восстановить день убийства жертвы, какие встречи были, ну и возможные мотивы поведения, зачем, и главное - с кем она пошла вечером к оврагу, куда и днём никто в одиночку не ходит. Успехов, извините - много работы.
      Да, ещё - было заявление, за несколько месяцев до событий, об изнасиловании Ларисы Красновой, подруги покойной. Заявление пытались забрать, потом несколько раз меняли показания. У меня сложилось впечатление, что нападение было совершено в том же районе. У нас тогда был большой рейд против группировок, и разбираться с переменчивым настроением пострадавшей не было ни времени, ни желания. Так висяк и остался. Также буду благодарен за информацию. И вы поосторожнее там, не хотелось бы ещё и ваше дело расследовать. Могу дать рекомендацию в БКД, там ребята крепкие, если что, помогут.

     Боевые комсомольские дружины катались на ПАЗике по злачным местам, вели учёт хулиганов, и помогали контролёрам собирать штрафы с безбилетников. Часто в своё удовольствие патрулировали дискотеки и, пользуюсь служебным положением, проводили туда симпатичных девчонок из страждущих музыкально-аморального досуга. Вадим их не очень уважал, потому что бкдешники его форменным образом грабили за непробитый святой талончик, хуже бандюков.

    Охреневший в край Вадик выполз на белый свет.
 — Да, задал себе задачку. Отец ребёнка Иришки, вероятно Чингиз. Да, ему по понятиям нельзя женится, но кому из авторитетов это мешало жить с подругами. Ребёнок не повод убивать, да и решили бы вопрос, 20-й век на дворе. Лариска "Тотенкопф", прозванная так за сходство худого лица с эмблемой эсесовской дивизии, сейчас дворовая подстилка Москитных. Заявление мать заставила написать, видимо грубовато ребята в тот раз себя вели. Но потом ей всё объяснили, одумалась. Ларик жива и здорова, припевает, как стрекоза, у пацанвы за пазухой, в смысле за ширинкой. И в материальном плане, скорей всего, полегчало.

       Что же тогда произошло? Надо по свежим следам попробовать разобраться. Начну с её родителей, пойду к ним домой, принесу соболезнования, да ещё извинюсь за своё свинство на кладбище.   Вадим, запыхавшись, поднялся на 7 этаж. Лифт не работал, скорее всего, отключен, т. к. в некоторых квартирах ещё шёл ремонт, и его берегли, а то несознательный народ приспособил бы подъёмник для перевозки строительных тяжестей.

     Обитую дерьмонтином дверь открыла Софья Борисовна, мама Ирины.
— Ну кто там ещё, горе у нас, что ходите? — подумала она. — А, понятно, поклонник Иришкин, как его? Вадик. — Раньше надо было ходить, глядишь и жива бы была дочка, под присмотром.
— Здравствуйте, я пришёл соболезнования принести и извиниться за поведение на похоронах.
— Да уж, сделал нам подарочек, сам замертво упал в сугроб и отказывался вылезать. Водителю автобуса назад было в наш район, мы тебя на место гроба положили, попросили отвезти. С тобой Анатолий, поехал, сказал присмотрит, чтоб нормально добрался. Вижу, что добрался. Что такое было - алкоголь?
— Мне кажется потрясение какое-то, я же сам к Ирине неравнодушен был, да Вы и сами догадывались, наверное.
— Конечно видела всё, какое у тебя обожание было на лице написано. Но девушки быстрее созревают, им подавай решительных мужчин, сверстники уже неинтересны. Вот и Толю она отшила, а как он красиво ухаживал.

     В последнее время, Ира какая-то мрачная сделалась. Что-то её сильно тревожило. Но со мной разговаривать отказывалась, а когда отец прикрикнул, сбежала и три дня не показывалась. За день до смерти вернулась, очень задумчивая, говорила, что у Ларисы жила. Мы уж ругать побоялись, что бы снова не ушла. Сказала, что надо что-то из вещей забрать у подруги, ушла и уже не вернулась, — зарыдала мама.
— Да ты проходи, чаю попьём.
— А можно мне комнату Ирины посмотреть? Я в милицию ходил, меня следователь попросил помочь хронологию дня убийства восстановить. Может она дневник вела?
— Посмотри, мы её вещи не трогали. Может что и найдёшь. Я так понимаю, про убийц найти - это ты просто так брякнул. Или действительно, что-то знаешь?
— Про убийцу или убийц не знаю, конечно. Но гадом буду, узнаю. Попробую весь день смерти полностью восстановить. — Заходи, смотри, я пока чайник поставлю.

      Вадим прошёл в знакомую комнату. Сколько раз он таращился на Иринку, пытался разглядеть форму уже вполне сформировавшейся груди, пока они вместе слушали пластинки. Ира не давала повода дотронуться, но с инстинктивным женским коварством поворачивалась так, что из-за стоявшего за её спиной торшера, просвечивала тонкая блузка и можно было вполне угадать контуры фигуры. Один раз он её застал после ванной, девушка накинула тонкое трико на голое тело. Немного влажная ткань плотно облегала бёдра и грудь, ясно видны были возбуждённые соски, чуть не протыкающие тонкий материал. Вадик не смог уложить своего друга и позорно сбежал, много раз за ночь представляя себе её фигуру и коря себя за трусость.
      Похоже, Ирка так же ситуацию оценила, потому что душевные посиделки закончились, всегда находились какие-то срочные дела, да и разошлись они уже по интересам и разным компаниям.
Подойдя к полке с пластинками, начал их медленно перебирать, вспоминая, как стало ясно, упущенные возможности. 
     Как был телёнком, так и остался. Попробую хоть после смерти девушки что-то сделать, может легче станет. Или меня самого кончат, тоже вариант, чем всю жизнь себя корить.   

      Из одного конверта выпала фотография, точнее фотокопия какого-то странного рисунка.  В центре рисунка была вписанная в круг пятиконечная звезда, и судя по надписи Papus в углу, перевернутая. Также по кругу шли надписи, вроде на латыни, что полностью исключало принадлежность рисунка к комсомольским регалиям.
       Понимая, что это что-то важное, но очень сомнительное, с точки зрения родителей, и лучше им это не показывать, он аккуратно запихнул карточку сзади за брюки и закрыл рубашкой.

— Так, расскажите по порядку, куда в день трагедии пошла Ирина, и с кем?
— Так Толя же заходил, потом она к Ларисе пошла. Часов пять было. После этого мы её уже не видели, пока нам из милиции не позвонили и не попросили опознать тело в морге. Ты у них лучше спроси.
— Так и сделаю, спасибо за чай.
— Так ты ничего и не пил, а вот варенье малиновое, попробуй.
— Спасибо, в другой раз, понимаю, как Вам сейчас тяжко. Побегу. Если что-то узнаю, обязательно сообщу.
— Ты нашёл что-нибудь в комнате?
— Да нет, вроде ничего такого, а рыться в вещах не хотелось, уж очень много воспоминаний. Вы если что-то ещё вспомните, сообщите. Вот, кстати, номер телефона следователя, Александром зовут. Он очень заинтересован дело закрыть, как можно скорее.
      «Опять, блин этот Толик везде всплывает, надо его как следует прижать. Да и Лариска - та ещё стерва, точно что-то знает, как бы надавить на неё? Пугану милицией, конечно эффект небольшой, но всё ещё побаиваются органов, не все вопросы мотальшики решают».
— А, снова пришёл. Деньги есть? — встретили его у знакомой коробки.
— Я к Сыроеге, денег нет. Он дома, не в курсах?
— На сборы сейчас должен подтянуться, подожди немного, сам придёт.
— Да я ненадолго, забегу пока.
     Времени было в обрез, надо было договорится встретиться с Толиком в спокойном месте. Рыжая морда попалась навстречу.
— Привет, как дела?
— Привет, сейчас неудобно, пацаны ждут.
— Ладно, приходи ко мне Иру помянем. Мои в санатории, по путёвке профсоюзной, дома никого.
— Хорошо, часа через три жди.

       Лариса встретила Вадима хмуро. Контуры длинной тощей фигуры виднелись в прозрачном халатике. Ещё по-девичьи угловатые плечо торчало из полураспахнутого ворота. В руках она держала открытую коробку с тенями и румянами.
— Чё припёрся? Крашусь, не до тебя.
— Хотел узнать, к тебе Ира перед смертью заходила?
— И за каким хреном «королевишна» ко мне должна была зайти?
— Ну как, за вещами, она ж у тебя три дня перед смертью жила. 
— Кто, Ирка!! Да ты гонишь, что ей у меня делать. Она с того раза только у Чингиза бывала. Попробуй его спроси, если смелый такой.
— Красоту находишь, подстилка дешёвая, а подруга в могиле лежит. Куда собралась, к пацанам? Там уже весь двор тебя ждёт.
— Я подстилка?!, а она - вафлёрша, опущенная. Доигралась. С ней уже было западло рядом стоять. Одна дорога в могилу. Для всех лучше.
     Лариска захлопнула дверь, на её лице отразился откровенный ужас. Точно с бодуна, или с чего хуже, наговорила.

  «Всё страньше и страньше! Всё чудесатее и чудесатее!»
     Так, что мы имеем? Иру опустили, это могло быть только с согласия Чингиза, не самоубийцы же пацаны. С его высочайшего соизволения.
     Доигралась, значит. Но это не в день смерти, следы говорят уже о посмертном проникновении. Раньше? Когда? Три дня перед смертью - вот ключ к разгадке. Надо срочно домой, подготовить стол, Тольку придётся вусмерть поить, другого варианта нет.
     Толик пришёл мрачный, сам спросил выпить. Знал, что родители Вадима делали из забродившего варенья наливку. Доводили до надутой перчатки, фильтровали марлей и добавляли спирта. Убойная смесь алкоголя и сахара пилась как нектар, и напрочь сносила в голове всякие тормоза.
Вадим плеснул полный бокал Толику, себе налил разбавленного вишнёвого компота, цвет тот же, но без последствий.

      Толик в два глотка осушил кубок, и протянул руку за добавкой.
 — Чингиза сегодня грохнули на стреле. Голову разбили, так он ещё в промоину от ключа угодил. Еле нашли подо льдом. Какое-то сумасшествие. Все сейчас на ушах стоят, Пашка бригадир пока.

— Ни фигасе. Расскажи.
— Блин, да меня не было, старшие бойцы ездили, опытные. У меня у самого уже пара шрамов на голове наберётся, по себе знаю, как непросто до смерти голову пробить, а тут с одного удара. Вот невезуха.
Сказали: — Как нож в масло, арматура в висок вошла.  По тому месту железяка попала, где его Ирка дрянью своей измазала и прокляла.

— А вот с этого места поподробнее…
— Черт, вот же спалился. Нельзя же про это говорить.
Вадим вытащил странный рисунок, найденный у Ирки в комнате.
— Ты про это что-нибудь знаешь?
      По ужасу в расширенных зрачках было ясно, что не просто знает. Налил ему новый стакан, наливка уже проявляла свою магию. Взгляд Толи стекленел, язык заплетался.
— Давай, колись. Вижу, что знаешь и хочешь рассказать.
— Да чепуха всё это. Сказки народов мира. Не о чем говорить.
— Толя, я тебе скажу, ты отсюда просто так не выйдешь. Сейчас мне всё расскажешь. Ты уже пьяный, справлюсь, ну а мне терять нечего. Бить буду, больно. А не расскажешь, я всем твоим скажу, что рассказал и следака ещё приведу. Тебя самого свои опустят, как крысу, кем ты и являешься. Думаешь не знаю, что ты у меня деньги стырил?

— Да мне пофигу, прикольная на самом деле история... Только ещё налей и обещай молчать. Да тебе никто и не поверит. — Слушаю.
— Ира очень гордая была. Ей же все самое лучшее подавай. А меня за шестёрку держала, подай, принеси. Только как другом. Ни в какую, даже поцеловать.
    А тут её с Лариской поймали, да я уж думаю, это «Тотенкопф» её туда привела. А Ира не захотела в ромашку играть, Чингизу себя предложила. Ты знаешь, она и правда девственницей оказалась. Правда самой Ларке тогда и досталось, пацаны в раж вошли, что у них такую девку увели. Да той, уже, не в первой было. Но мать заметила, что белья у дочери нет, несёт от нее, как от пивной бочки, да и кровь везде. У неё месячные начались, а мать решила, что это целочку порвали. 
      Потащила в ментовку, дура. Но ей быстро объяснили, что сама по краю могилы ходит, да и всю семью не пожалеют. Побежали заяву забирать, мент и отдать не против, но не положено. Показания поменяли, сказали, что насиловали лица кавказской национальности, какие-то незнакомые, похоже заезжие.

    Так вот - залетела Ирка, а аборт ни в какую, ей врач сказал, что матка слабая, потом вообще детей не будет. Чингизу это только на руку, сдалось ему это сопливое счастье. Нужно будет, сколько хочешь найдёт, только свистни. Любую бери, потом сама на коленях за тобой ползать будет, кому она порченая сдалась. Ты же знаешь, сейчас беспредел полный, а ментам не до тёлок, говорят сама и виновата. А Ира ни в какую - и рожу и засужу.
     Ну Чингиз близким и отдал, сказал так отделать, чтобы неповадно было, да и знаки, как клеймо, ножом оставить на теле, чтобы любой мог понять, кто перед ним стоит.
    Ира, похоже, умом тронулась. Тогда, говорит, высшую кару ему принесу, сгною подонка и после смерти ему покоя не будет.
     Меня позвала, знала, что я фотокопию «Практической магии» сделал, так, не из веры, из любопытства. Я говорю, да, картинки есть, а как пользоваться не знаю, мне знакомый книгу ненадолго дал. Спрашивает, что за знакомый. Говорю - больших знаний человек, из древнего рода какого-то.
     Совсем умом тронулась, говорит - отведи меня к нему, я для тебя, что захочешь сделаю. Конечно подбирать за пацанами не хотелось, а с другой стороны давно ждал такую возможность.

    Ну, отвел её к Марку. Сам не пошёл, ждал на улице. Долго, совсем стемнело. Выходит, сияет вся, пошли, говорит, проводишь. Там и награду получишь, только инструмент возьми и ещё, на Арское кладбище сначала зайдем. Вот, говорю - ближний свет нашла, да где я тебе инструмент сейчас найду? Ладно, подожди, сейчас приду. Вернулась от Марка с какими-то железками.

       Пошли на кладбище, ворота ещё открыты были, темнело, но дорожки можно было разглядеть. По бумажке к какой-то могиле вышли. Бери камень, говорит, который в руку ляжет. Я подергал несколько, один поддался, я его в сумку положил и потащил. Совсем стемнело. Пришли к Чёрному озеру, поднялись вверх до ул. Дзержинского. Пролезли через дырку в заборе. Спустились в подвал, закрыт на замок. Она мне какую-то загогулину даёт, открывай, говорит. Я ж никогда замки не открывал, а тут он сразу щёлкнул, похоже просто для виду висел.

      Спустились, тут она свечи достаёт, по углам ставит. Достал камень, положил на пол, а он будто на магните, прям прилип, даже щёлкнул. Тащил, вроде обычный камень, а тут не оторвать от пола, только сдвинулся чуть-чуть.
     Мел достаёт и начинает на камне рисунок этот рисовать, подожди, говорит пока, отдохни. Чего-то бормочет, рисунок перерисовывает. Я даже вздремнул маненько, за день набегался.

    Открываю глаза, а она голая стоит, красивая, лунный свет из окошка льёт. Отблески на коже сияют, вся блестит. У меня, конечно, тут все зашевелилось. Тоже разделся, только носки оставил - пол грязный и холодный. Подожди, говорит, не торопись, сейчас всё правильно будет.
     На камне рисунок, свеча стоит, а рядом сухой спирт горит, а на нем трусы дымят драные, в которых её приходовали. Повязку сняла с ноги, кровь немного потекла. Она повязку тоже в огонь, а кровью мой член мажет.

     Тут мне уже никакой мочи терпеть не осталось, сразу вошёл в неё с размаху. Легко пошло, кровь всё смазала, а может сама уже так хотела. И главное, думал будет скорострел, а тут на меня какое-то оцепенение нашло. Чувствовал себя богом любви, полный контроль, засадил так, что она завелась, сначала повизгивала, потом в полный голос орать начала. Меня перевернула на пол, сверху вскочила. Кто кого имел тогда - очень спорный вопрос. А я молодец, подмахиваю в ритм, член как железо. Наверное, перед смертью буду эту картину вспоминать, как лучшее в жизни. Ты ж видел её в школе, а тогда она ещё расцвела, грудь - стоячий конус, почти не качается, видимо набухла из-за беременности.
    Губу прикусила, кровь капает мне на живот, а она круги какие-то на нём рисует, а потом слизывает...
    Тут она сменила дырку на попу, а там так узенько, член внутри сжался и у меня что-то похожее   на спазм случилось, я как из пушки, взорвался. Думал она сейчас на струе, ракетой взлетит.

     Взяла какой-то бинт и стала всё вытирать - сперму, кровь, свою и мою уже, всего в страсти исцарапала. Я совсем без сил в сторону откатился, чтобы не мешать. А она на корточки присела и стала пепел от белья рваного, воск растопленный, вместе размешивать и наши жидкости туда выжимать. Сделала шарик, завернула опять в бинтик какой-то. Пацаны, похоже, прилично ей кожу попортили, везде повязки, пластыри. Достала свежие бинты, поменяла повязки. Я ещё немного полежал, пополз одеваться. Сил никаких не осталось. Спина обмороженная и в синяках, царапины везде. Но оно того стоило.    Вышли на улицу, тут Ирка говорит: — Я домой в таком виде не пойду. У тебя родаки дома? — Нет. А ты знаешь, батя по командировкам ездит, мать проводница. Дома никого.

    Так у меня пару дней кантовались. Я, конечно, ещё несколько раз ей присунул, но совсем по-другому всё, лежит, видно, что терпит, ждёт, когда закончу. Да и у меня, как из пулемёта стало лететь, сунул, сразу вынимать можно. Что-то в том подвале, как будто осталось. Отлежалась вроде, стала моими делами интересоваться - когда сборы, где собираемся, кто из авторитетов, когда приходит.
      А в тот день мы собирались за «Пионером». Сеансы уже закончились, стоим, трём. Пришло от воров указание прекращать драки за асфальт, будем делить деньги, у каждой банды своя тема, свои точки. Район разный может быть, кто первый застолбил, того и бабки.

     Смотрю, Ирка идёт, ну мы её позвали, думаем разобраться надо, где теперь её место. Получается, конечно, внизу самом, ну тут я и решил сказать, что один хочу её пялить, если общество не против.

    А эта дура подходит и начинает своей дрянью на лице Чингиза знак какой-то рисовать и проклятья бормочет. Мы все оторопели, тут Чингиз рассекуху достаёт и Ирке в живот. Та охает, но продолжает мазать и бормотать. Чингиз лезвием ведёт, а Ира грязью своей рисует. Тот уже по рукам её ножом бьёт, упала, наконец.
   
   Чингиз ко мне поворачивается:
— Ты, — говорит, — один её хотел пердолить, получай от общества презент. Отнеси подальше и трахни, будто изнасилование не так пошло.
— А ты, Пашка проследи.
— Так это ты скот, некрофилией занимался?
— А что мне делать? — ослушаюсь, рядом лягу - Пашка уже нож раскрыл, рукоятками играет. 
    Оттащил в посадку, джинсы от крови заледенели, молнию заело. Ирка уже и не дышит совсем. Паша наклонился, прорезал дыру в джинсах между ног: — Давай, ты же хотел… Ну, я глаза закрыл, стал надрачивать, и её живую вспоминать. А как сцену в подвале припомнил, сразу хрен на морозе вскочил. Вставил, там тепло ещё было. В тот момент я свою скорострельность благословил.
Вернулись, доложили. Пашка ржёт: — Никогда говорит, не видел, что бы чувак с таким пылом на живую бабу лез, а уж про дохлятину и говорить нечего. Молодец, а говорят, что сердцу и члену не прикажешь.
— Налей-ка, Вадимка мне ещё, не берёт твоя наливка, — и, скатился под стол.

     Чингиз шёл по скользкому снегу к месту встречи. С детства он знал, что отмечен высшими силами, предназначен владеть миром. Да и по фамилии понятно, что предки были ханского рода. Общество не оценило его подвигов и уже два раза по малолетке засадило в санаторий. Но он окреп и понял, что только воровской мир его может достойно оценить. Нужно занять место вора в законе самыми безжалостными поступками, никаких слабостей, любая ошибка может оказаться губительной для коронации.    Чесалась щека и висок, где эта потаскушка дерьмом своим мазала. Чувство было, словно под кожей какие-то черви шевелятся. Надо доктору будет показаться, осторожно.
    С бабами одни проблемы, ну что ей ещё не хватало? Ребёнка захотела – так сама ещё ребёнок, мне семью заводить не положено, знала же, сразу. Аборт ей предлагал, заупрямилась. Наверное, на большой подарок какой-то надеялась, за ребёнка, типа квартиру ей купить. Дура, одним словом. Жаль, конечно, хорошенькая была. Вчера эта Лариска стриптиз пыталась танцевать, чтобы его возбудить, ужас: «Прав был парторг, омерзительное зрелище». Ну да ладно, пройдёмся по улице, ещё лучше найдём, куда она потом снасилованная денется, сама будет любить и боятся, что брошу, иначе по рукам пойдёт. Да и про эту потаскушку пацаны расскажут, умнее будет.
     Сегодняшняя стрелка была забита с конкурентами за точки на Центральном рынке. Договаривались встретиться на границе Старо-Татарской слободы на берегу протоки Булака, где она вытекает из озера Кабан. Братва не ожидала от него решительных действий, группировка небольшая, амбиций особых не проявляла. Но Чингиз нёс в кармане сюрприз – «Вальтер», немецкое «эхо войны» ... Главное внезапность нападения, перебить пару старших, остальные сами разбегутся. И, пользуюсь сумбуром, захватить бесхозные точки. С полным контролем над рынком можно смело входить в любую крупную банду, как самостоятельный боевой отряд.

     Как же скользко, любимые говнодавы оказались насквозь сырыми, носки сразу промокли, с вечера забыл поставить к батарее. Пришлось надевать парадные туфли, а у них подошва, как по паркету, скользит по снегу и льду. Приехали первыми, противников ещё никого. Только один отморозок шарахается, то ли разведчик, то ли молодой какой-то, выслуживается, пораньше пришёл. Пошли его щемить, в ожидании сбора.      
       Ополоумевший со страха парень бежал вперёд, не глядя отмахиваясь монтажкой, под свист и улюлюкание банды. От подставленной подножки увернулся, но потерял равновесие и, размахивая руками, полетел вперёд. Железка со всей дури ударила по снегу. Чингиз присел в боевую стойку и, уже, хотел прибить оборзевшего скота давно отработанным «Маваши Гери», но тут поехала опорная нога с новенькой ещё подошвой. Под ногами начал трескаться лёд. Испуганный говнюк размахивал руками, стараясь удержать равновесие. С противным хрустом арматура вошла Чингизу в голову. Пацан ошалело смотрел на своё оружие, торчащее из виска главаря. Сквозь мутнеющую пелену, медленно погружаясь в чёрную, вонючую воду, Чингиз смотрел, как братва добивает обезоруженного бойца и думал: —Как же так? Неужели всё? Ну не может быть! Сука со своим проклятьем, всё же сглазила, тварь.

      Хоронили Чингиза с помпой, как благородного разбойника, борца за правое дело. Гроб стоял у двери подъезда на табуретках, были речи, цветы, девчонки ревели. Катафалк поехал на Самосыровское кладбище, аллея бандитов пополнилась ещё одним памятником.

      Вадим поехал к Александру в РОВД. То встретил его немного замотанный, и с  ехидцей спросил:
— Ну что, молодой человек, раскрыли дело?
     Вадим изложил основную фабулу, опустив за скобками подвальные страсти и личность некрофила.
— Значит Москитные, убийца сам Чингиз, он уже погиб. Проверим и дело можно закрывать. Изнасиловали они же, но потерпевшей как бы нет… Это хорошо, в смысле плохо, конечно. Давайте пишите, заявление. Я, ФИО, сообщаю известные мне факты…
— Обязательно писать? А вы куда потом мою докладную пристроите?
— Обязательно, статья за недоносительство ещё действует. Прикрепим к делу, нужны основания его закрыть.
— Как закрыть, вы что, так всё оставите?
—А Вы, собственно, что предлагаете?
— Арестовать всех, допросить.
— А они сознаются и раскаются? Пойдут в срока сами, без принуждения. Если узнаете о ситуации, в которой мы можем их взять сразу на «горячем», звоните, телефон знаете.
— Там же ещё парень погиб, из другой группировки.
— А этим не наш отдел милиции занимается.
— Ну вы, хотя-бы, можете им материалы дела передать?
— Палку готовую отдать? Мы старались, а они ни за что себе дело закроют?
— Допросят членов ОПГ и всплывут детали несостоявшейся стрелки. Будет битва между бандами, вам только на руку, «разделяй и властвуй». Или я сам пойду в это отделение.
— Ладно, думаю это будет интересный ход, передам вашу информацию.

      Вадим понимал, что рукопись его равно рано, или поздно, всплывёт в каком-нибудь другом деле по совокупности, и донос этот ему аукнется не по-детски. Но хоть как-то, информация дойдёт до заинтересованных мстителей. Попытка добиться справедливости в милиции привела только к «дамоклову мечу», повисшего над ним.
      Толик в пьяном виде подробно расписал обстоятельства гибели главаря, и Вадим съездил к полынье, утопившей Чингиза. Снега давно не было, всё вокруг истоптали, можно было восстановить ход событий. Нашлось окровавленное место гибели молодого паренька, недалеко, около свежеподмерзающей проруби, тоже алели  замёрзшие капли крови. Вадим сложил образцы в закручивающуюся баночку и затолкал подальше в морозилку, сам ещё пока не зная зачем.

Продолжение http://proza.ru/2024/02/28/983