Воспевший вихорь-атамана и столицу казачьего Дона

Семенихин Геннадий Александрович – донской советский писатель, драматург, журналист.
        (родился 27 декабря 1919 г. – умер 22 октября 1984 г.)

                «Камни родного города, в каком
                я неоплатном долгу перед вами!
                Где найти слова, чтобы воспеть
                вашу вековую древность и гордость?»

                Геннадий Семенихин,
                из пролога романа «Новочеркасск»
               


   В 2023 году исполнилось 270 лет со дня рождения легендарного донского «вихорь-атамана». Постановлением губернатора Василия Голубева этот год объявлен в Ростовской области Годом атамана Матвея Ивановича Платова. Вместе с этой датой настало время помянуть и имя известного донского писателя, ярче других воспевшего в своём романе-трилогии «Новочеркасск» славные мирские дела и ратные подвиги прославленного атамана Донского казачьего войска. В этом году Геннадию Александровичу Семенихину исполняется 105 лет.

   Давно подмечено, что именно в эпохи крутых «изломов» истории возникают некие магические условия, способствующие появлению на свет божий людей особой «закваски», наделённых обострённым чутьём судьбоносности, скрытой, в общем-то, в рядовых текущих явлениях нашей быстротечной жизни. Причём, не только способных подмечать необычность в обыденном, но и обладающих жгучим желанием делиться результатами своих исканий с человечеством. Вот такие люди, с чего бы они ни начинали свою жизнедеятельность, заканчивают её именно писательской стезёй.
   На одном из таких всесокрушающих «изломов» истории государства Российского, когда монархия прекратила своё существование, а обладающая мировой новизной пролетарская власть ещё не утвердилась в краю Тихого Дона, в основанной славным атаманом, генералом от кавалерии Матвеем Ивановичем Платовым столице Донского казачества Новочеркасске в семье преподавателя математики и геодезии местного гидромелиоративного техникума Александра Сергеевича Семенихина и домохозяйки, выпускницы высших Бестужевских курсов Надежды Яковлевны в морозный, метельный день конца декабря 1919 года родился второй – средний сын (из троих сыновей четы Семенихиных) Геннадий. Семья Семенихиных жила на окраине Новочеркасска, дом их стоял на пересечении улиц Барочной и Аксайской (до своей кончины  в 2021 году в этом доме жил младший брат Геннадия – Георгий Александрович). Как такового единого Российского государства тогда, в самый разгар Гражданской войны, не существовало, поэтому в документе о рождении младенца страной, гражданство которой он приобретал, значилось Всевеликое войско Донское (Донская республика – провозглашённое белогвардейцами независимое квазигосударство во главе с атаманом Красновым). Другой необычный факт биографии будущего писателя состоит в том, что в различных источниках встречаются разные даты рождения – 27, 28 и 29 декабря. Да к тому же в Википедии дата рождения Геннадия Семенихина указана и по старому стилю, причём, неверно (она должна отличаться от даты по григорианскому календарю  на 13 дней, а не на 11, как приведено в источнике) – 17 [28] декабря. Возможно, в Донской республике проигнорировали декрет Совета  народных комиссаров о введении на территории Российской республики  западноевропейского календаря с февраля 1918 года. Так, когда же родился Геннадий Александрович Семенихин? По крайней мере, на надгробном камне датой его рождения значится 27 декабря 1919 года. Наверное, именно эта дата отражена в свидетельстве о смерти писателя. А в него попадают только паспортные (т.е. документально подтверждённые) данные.
   Учился Геннадий в школе на улице Декабристов (бывшая гимназия Петрова), что находилась за Александровским садом. С шестого класса школы он начал писать стихи, а затем и рассказы, которые печатались в детской газете «Ленинские внучата», издававшейся в Ростове-на-Дону. После седьмого класса поступил в Новочеркасский гидромелиоративный техникум, а по его окончании был направлен в Калмыкию, где был назначен начальником изыскательской партии на сооружении оросительных систем. В это же время он стал активно сотрудничать в местных газетах, а также изданиях Дона и Ставрополья как нештатный корреспондент.
   В 1939 году Геннадий Семенихин был призван Ставропольским городским военкоматом на действительную срочную службу в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА). По окончании школы младших авиационных специалистов красноармеец Семенихин служил в 56-й авиационной бригаде, но при этом не забывал и о литературе. В 1940 году в журнале Союза писателей Белорусской ССР «Полымя рэвалюцыi» , издававшемся на белорусском языке, под рубрикой «У яднанні брацкім (пераклады)» («В единении братском (переводы)»), был опубликован его первый рассказ «Госпиталь». Несмотря на то, что разгоралась советско-финская война, двадцатилетний писатель в этом рассказе задумал описать один показательный эпизод из лично неведомой ему Гражданской войны: на соседних больничных койках в госпитале одного донского города, который попеременно занимают то белые, то красные, лежат кавалерист-красногвардеец Иван Митрич Панкратов и штабс-капитан белой гвардии Пётр Андреевич Фролов. Красному коннику ампутировали обе ноги, больной туберкулёзом белогвардеец, у которого собственный дом в этом городе конфискован под лазарет, попал в госпиталь по большому блату. И, невзирая на свои тяжелые недуги, они продолжают вести классовые бои: когда – за шахматной доской, а всё чаще – в форме словесной перебранки. Закончилось тем, что госпиталь снова захватили белые при поддержке британской военной миссии. И красноармеец Митрич с лозунгом на устах: «Да здравствует Ленин!» – геройски погибает от трёх пуль, выпущенных в него из кольта, «любезно» предоставленного штабс-капитану Фролову английским полковником. Надо сказать, смелая фабула рассказа для того времени: а ну-ка, «позволить» классовому врагу расстрелять стойкого большевика! Пусть даже и в художественном произведении. И такая смелость в самом начале творческого пути писателя Геннадия Семенихина – дорогого ст;ит.
   В годы Великой Отечественной войны окончательно определился его путь журналиста и писателя. С первого и до последнего дня Великой Отечественной войны Геннадий Семенихин находился на фронте. Работал литературным сотрудником газеты «Боевая трасса» 43-й авиабригады, а с 1942 года – специальным корреспондентом газеты «За честь Родины!»20-й армии Западного фронта. С октября того же года являлся фронтовым корреспондентом Центральной газеты ВВС СССР «Сталинский Сокол». В качестве воздушного стрелка штурмовика Ил-2 участвовал в боевых вылетах. За время войны совершил 15 вылетов, в одном из воздушных сражений был ранен. После госпиталя вернулся в свой полк. Участвовал в боях за освобождение Варшавы, Праги и Берлина.  Был награждён тремя орденами Красной Звезды и орденом «Знак Почета». Во время войны Геннадий Александрович продолжает писать военные рассказы, которые печатались в журнале «Доблесть».
   После окончания войны Геннадий Семенихин живет в Москве. Здесь он работает корреспондентом газеты «Красная звезда» по Северо-Кавказскому и Закавказскому военным округам, научным сотрудником журнала «Авиация и космонавтика», начальником отдела литературы и искусства журнала «Советский воин». В 1958 году Геннадий Александрович был принят в члены Союза писателей СССР. Окрылённый этим знаменательным событием, он пишет книги о войне, о летчиках. Из-под пера писателя один за другим выходят рассказы, повести и романы, наиболее известными среди которых стали следующие произведения: «Жили два друга», «Летчики», «Взлет против ветра», «Хмурый лейтенант», «Над Москвой небо чистое». 
    Довольно часто капитану Семенихину приходилось писать о сражениях прославленного аса Ивана Никитовича Кожедуба с отчаянными лётчиками-истребителями Геринга во время битвы за Берлин. Особенно пришлась по душе майору Кожедубу публикация в «Сталинском соколе» о том, как впервые в истории авиации он на своём поршневом «Лавочкине» сбил фашистский реактивный «Мессершмитт-262», развалив его на несколько пылающих обломков. Виновник сенсационной газетной статьи крепко запомнил фамилию автора. И как бы сама собой между ними завязалась дружба. Иван Никитович по газетам следил за журналистскими путями-дорогами Геннадия Александровича, не пропускал выходящих из печати книг приятеля. Позже, когда оба стали жить в Москве, часто встречались семьями.
  Своеобразный личный рекорд писателя Семенихина был поставлен произведением «Пани Ирена» – о пылкой любви и трудной судьбе советского  лётчика  и польской учительницы в годы Великой Отечественной войны.  Повесть выдержала 13 изданий и была переведена на польский язык. 
    С началом космической эры главной темой произведений Геннадия Александровича становится героика покорения космоса. За первое в мире художественное произведение о покорителях межзвездного пространства – роман-дилогию «Космонавты живут на земле» – в 1968 году Геннадий Семенихин получил Литературную премию Министерства обороны СССР. Широкую известность также получила его повесть «Лунный вариант».
   После выхода в свет дилогии о звездных братьях авторитет Семенихина как научного сотрудника журнала «Авиация и космонавтика» среди первопроходцев космоса заметно возрос. Каждый из них старался оказать ему всяческие знаки дружеского участия. Так, Юрий Алексеевич Гагарин приглашал Геннадия Александровича в поездки по Финляндии, Болгарии и Югославии. Космонавт-2 Герман Степанович Титов взял его с собой на побережье Эгейского моря. Писатель также побывал на месте приземления космических кораблей «Восток-3» Андрияна Григорьевича Николаева и «Восток-4» Павла Романовича Поповича. Жители Звездного городка, семьи героев космоса зачитывались путевыми очерками Семенихина. А он очень гордился дружбой с первыми советскими космонавтами. В знак дружбы Геннадий Александрович посвятил им книгу «Рассказы о космонавтах».
     Став уже широко известным писателем, живя долгие годы в столице, Семенихин никогда не забывал своего родного города. Задумав написать роман о городе, в котором родился и вырос, он окунулся в работу с головой. В Новочеркасск писатель приезжал раз пять-шесть в год. В каждый из своих приездов на Родину, он долго просиживал в городском архиве, в архиве музея истории Донского казачества, тщательно изучая все документы касательно тех исторических событий, которые пережил Новочеркасск, много встречался со старожилами города. Владимир Николаевич Михеев – журналист, член Союза журналистов России, тогдашний редактор новочеркасской городской газеты «Знамя коммуны»  вспоминал: «В один из таких приездов в апреле 1974 года Геннадий Александрович встретился со студентами и преподавателями Новочеркасского гидромелиоративного техникума, в который по случайному совпадению он поступил ровно сорок лет назад. Тогда-то мы впервые услышали, что задумал он написать роман о Новочеркасске. А во второй половине 70-х  наша единственная городская газета «Знамя коммуны» первой начала печатать главы первой книги романа… Поначалу я намеревался ограничиться несколькими фрагментами. Но аппетит разгорелся во время еды. Читатели требовали продолжения. В трамваях, автобусах, усевшись на лавочках в тенистых аллеях бульваров с подшивками газетных вырезок, горожане обменивались мнениями, спорили». Редактор городской газеты не преувеличивал. В те годы я, автор данного эссе, как раз, был жителем Новочеркасска и учился в аспирантуре политехнического института. Помню, с каким нетерпением я ждал выпуска свежего номера «Знамёнки»,  чтобы прочитать следующие главы увлекательного повествования о судьбе города и его жителей нескольких поколений. Меня тогда не покидало чувство гордости тем, что живу в городе, о котором написан большой эпохальный роман.
     На одной из читательских конференций в большом зале Центральной библиотеки имени А.С. Пушкина активный её участник, работник научно-производственного объединения «Магнит» Валентин Патрасенко предложил горсовету присвоить Семенихину звание почётного гражданина города Новочеркасска. Реализовали предложение без лишних проволочек – уже в 1979 году Геннадию Александровичу было присвоено это высокое звание. 
    Я и сейчас люблю перечитывать снова и снова трилогию о городе, которому я отдал девять самых лучших лет своей жизни. С особым трепетом листаю страницы первой книги «С Дону выдачи нет», посвящённой жизни донского казачества, основанию новой столицы Войска Донского, участию донских казаков под предводительством атамана Платова в Отечественной войне 1812 года. Ну как тут не задержишь внимание на вот таких строчках из романа? Сцена перед штурмом крепости Намюр (средневековая цитадель в Центральной Бельгии – Валлонии, где наиболее распространённым языком является французский, взятие которой открывало путь в наполеоновский Париж – прим. В.Ш.):
    «Крестьяне сначала испугались ворвавшихся с боем казаков, но, убедившись, что те не собираются чинить им каких-либо бед, охотно стали впускать их в свои дома обогреться и прикорнуть с усталости. А бесноватый смуглолицый Митька Безродный успел в одно мгновение настолько расположить к себе рыжую хохотушку служанку кюре Элизу, что, невзирая на шутки друзей, они сбегали в ближайший овин и возвратились оттуда оба весёлые, раскрасневшиеся, запыхавшиеся. Элиза едва успела чмокнуть на прощание в щёку казака и убежать, как на своём пути Митька Безродный наткнулся на мрачноватого майора Денисова. Остановив на нём строговатые выпуклые глаза, офицер сухо спросил:
– Казак Безродный, что за распущенность? Да ведь если все казаки с хорошими девчонками по овинам разбегутся, кто же тогда будет Намюр и Париж брать?
– Да я что, – нагловато хлопая глазами, отвечал Митрий, – я ничего ить не сделал такого-этакого. Даже сам кюре, как тут ихнего попа зовут, не вправе на меня обидеться. Всё по общему согласию произошло. И ей хорошо, стало быть, и мне неплохо. 
    Под вечер казакам зачитали приказ командира корпуса генерала Платова о штурме крепости и велели всем до единого покинуть дома, сосредоточиться на окраине деревни, откуда открывалась прямая дорога к крепости, и разложить множество костров. Едва лишь утонули во мраке на одну треть срезанные туманом голые тополя, Андрей Якушев и Сергей Чумаков, тот самый Сергей, что когда-то помог ему под Бирючьим Кутом сколотить плот и указал путь по разливу до самого Черкасского городка, разожгли огромный костёр и с наслаждением грелись подле огня вместе с другими казаками своего взвода. Кто-то подбросил в огонь охапку сена, и сырые дрова затрещали. Отсветы ярко-жёлтого пламени облили высокую фигуру Якушева – от забрызганных грязью сапог до глубоко нахлобученной на голову шапки с барашковым верхом. То тёмным, то удивительно ярким было его лицо со строго сведёнными печальными глазами и скорбно опущенными уголками рта. Сергей Чумаков, лихой разведчик и рубака, в шапке, сбитой набекрень, помешивал прутиком в костре, искоса поглядывал на товарища.
– Чего такой смурной? Идти на штурм, что ль, не хочется? Не узнаю героя.
– Да что ты, брат, – сбивчиво ответил Якушев. – Бой есть бой, и, коли приказ получен, наше дело одно – в сёдла и на врага. Только если ты хочешь, чтобы я душу свою излил, одно могу молвить: устал я уже от войны. Вот тебе крест, устал. Мне каждый день Новочеркасск снится.
– По Любаше соскучился?
– Ишо как, – подражая казачьему говору, ответил Андрей. – Одну её в своих снах и вижу.
– Ничего, – добродушно ответил Сергей. – Она у тебя строгая, нетто кого до себя допустит. Не то, что эта служанка местного попа Элиза, которой всё равно с кем, был бы стог сена поближе. 
– А ты её не кори, – негромко возразил Андрейка. – Может, и она права. Наш Безродный лицом раскрасавец. Может, увидав такого казака, она и голову потеряла.
– Во-во! – воскликнул прислушивавшийся к их голосам Митька Безродный. – Урядник правильно гутарит, ребята, Элизка именно голову потеряла. Я от её, а она за мной. А что же мы за донские казаки, если женщину приласкать не в силах? Я её, может, на Дон, после того как тот самый Париж возьмём, увезу. А что? Ведь привозили же наши деды в Черкасский городок пленных турчанок. А чем француженка хуже турчанки? Я как есть холостой, и каяться мне не перед кем. Разве что перед попом Агафоном из Черкасской станицы?»
   А как в трилогии  красочно описаны старые улицы и площади Новочеркасска, по которым в те, теперь уже далёкие годы мы ходили каждый день и не задумывались об их историческом прошлом: «Когда сытые кони вынесли возок на самую вершину Бирючьего Кута, откуда было рукой подать до хутора Мишкина и господского дома, Платов приказал остановиться и сошел на дорогу. Внизу на несколько верст окрест сияла горсточка маленьких и больших огней. Он подумал о том, что пройдут годы и этих огней станет во много крат больше и по вечерам они станут заливать своим светом не только равнинную центральную часть Новочеркасска, но и его склоны, потому что и склоны горы будут густо облеплены новыми зданиями. Расстроится во все стороны столица Войска Донского, им основанная и защищённая, только его, атамана, уже не будет.
 – А будет ли тогда справедливость? – спросил себя Платов, но лишь вздохнул вместо ответа. И, вглядываясь в еще негустую, резко очерченную цепочку огней, твердо вымолвил: – Пусть люди, что придут вместо нас, будут счастливы!»
    В центре второй книги романа «Новочеркасск» – образы наследников славного казачьего рода Якушевых, прошедших суровые годы Гражданской войны, ставших активными участниками становления Советской власти на Дону.
   А в Великой Отечественной войне с врагами Отечества бьётся уже третье поколение наследников боевых традиций донцов в образе Вениамина Якушева, правнука Андрея Якушева. Об этом повествуется в третьей книге романа, названной автором «Расплата».
    Геннадию Александровичу Семенихину удалось создать не просто роман-эпопею, перед нами поистине уникальное произведение. В нём есть всё: и юмор, и доброта, и беды, и любовь. Яркие достоверные образы главных героев и живой колоритный язык романа создают небывалый эффект соприсутствия во времени и сопереживания описанным событиям. Удивительно, но все герои, за исключением нескольких второстепенных персонажей, положительные. Сюжет охватывает полуторавековую историю рода Якушевых – от прадеда до правнуков, от начала 1800-х и до 1944 года. И всё это подано на фоне истории новой столицы казаков Дона – города Новочеркасска. Причём, даже искушённому читателю зачастую непонятно, кто из героев романа является вымышленным персонажем, а кто реальным. Вот, например, попробуйте отгадать, кто среди персонажей подлинный герой, а кто выдуман талантливым писателем: «Нет, уже не было в первой сотне лихого командира Григория Денисова, не покачивался за ним в седле старый, поседевший, но весь начинённый боевым задором Лука Андреевич Аникин, не развевался по ветру чуб бесшабашного рубаки Дениски Чеботарева. Никогда не пустится в отчаянный перепляс Степан Губарь, потому что и его сразила вражеская пуля. Не нальёт себе больше ни единой чарочки Лаврентий Возлюбленный, холодное тело которого захоронено на пути к Парижу». А это и есть высший пилотаж литературного мастерства писателя.
   Мастерски представлено в романе и своеобразие казачьего «правосудия», не имевшего аналогов во всей остальной России того времени: «На самом краю площади было врыто в землю потемневшее от времени бревно, и к нему привязан казак. Давно не стиранная нижняя рубаха оставалась на нём, а шаровары были спущены. Два казака – один белокурый, а другой рыжий, кривоногий – ритмично наносили удары по голому заду, со вздохом приговаривая после каждого его вскрика:
– Врёшь, пташечка, это ещё вовсе не так больно. А вот сейчас побольнее будет, дабы запомнил на весь век свой, прохвост, что повадно, а что неповадно.
Можно было подумать, что они не человека бьют, а выколачивают перину, до того их удары были деловитыми и равнодушными. По приказу атамана казаков за мелкие проступки никогда не били по спине – только по мягкому месту. Лука Андреевич потоптался у места экзекуции и лениво спросил:
– За что это вы его, станишники? 
– А к девке он вчера приставал в пьяном виде, – ответил один из казаков.
– И в чём же заключалось сие приставание? – деловито осведомился Аникин, нет-нет да и любивший употребить благородное, как ему казалось, словцо «сие». Белокурый казак, которому тоже хотелось поговорить, прервал исполнение приговора, заскорузлой ладонью отёр с лица обильный пот.
– Тьфу, чёрт! – незлобиво ругнулся он. – Сам силой изойдёшь, пока положенное количество плетей отпустишь, а ему хоть бы что. Знай, сопит. Глафирку Кожинову, может, знаешь, Лука Андреич? – обратился он к Аникину. 
– Чёрную такую, с длинными косами? Хромого Гришаки дочь?
– Её самую, – обрадовался казак. – Так вот шла она вчерась с вечерней службы из храма божьего, а этот башибузук, не спросясь, под юбку к ей залезть норовил.
– Ай, ай, ай, ай, – с отвращением покачал головою Аникин, и в его прищуренных холодновато-зелёных глазах под тонкими полукружьями бровей появилась нестерпимая брезгливость. – Лезть девке под юбку, да ещё без её на то согласия! Что может быть более богомерзкого!
– Да врёт она, Глафирка Кожинова эта самая, – неожиданно крикнул привязанный к бревну, – я даже за коленку не успел схватить, как она рожу стала когтями шкрябать, словно остервенелая. 
– Ах, не успел, – разочарованно вздохнул Аникин, – бейте его тогда в два раза сильнее, ребята, дабы казачью честь не срамил. А этих вы за что собираетесь? – указал он глазами на смиренно дожидавшихся своей очереди.
– Этих за нарушение атаманского указа.
Аникин вспомнил этот указ. В самом центре Черкасского городка смердили два зелёной плесенью покрытых болота. К вечеру целыми тучами поднимался с их поверхности комариный гнус и разлетался по куреням, жаля нестерпимо казаков, не щадя при этом никаких званий и заслуг. Вспыхнула малярия, и так как не было в ту пору у донских казаков никаких от неё лекарств, Платов издал указ, рекомендующий всем обитателям городка средство, в которое уверовал сам, что оно помогает во всех случаях жизни. «Замечено, – говорилось в указе, – что в борьбе с малярией немалую помощь оказывает употребление спиртных напитков. Посему рекомендую всему населению прибегать к ним в сиих целях, но употреблять в тех дозах, при которых не теряется честь и достоинство слуги царского казака донского». 
– Эти двое нарушили, – мрачно сказал стражник и покосился на виновато топтавшихся парней. – Вот этот, – указал он на здорового рыжего парня в не по росту коротком кафтане, – пробираясь домой, имел наглость оправиться у порога войскового собора и там же заснуть, а вот этот, – кивнул он в сторону тщедушного казака, стоявшею босиком и без шапки, – норовил утонуть в той самой яме с нечистотами, которую даже сам императорский инженер полковник де Романо засыпать толком не мог.   
– Этих ребят жалко, – сердобольно вздохнул Аникин.
– Ещё бы, – охотно согласился и стражник. – Известное дело, по указу попали. Им всего-то и дали по пять плетей на рыло. Мы их быстро отпустим и бить будем небольно. А этому вражине ещё покажем. Возобновим, что ли, Никита, своё действо? – кивнул он своему напарнику. Они снова взялись за плети, а Лука Андреевич неспешной походкой направился к концу майдана и снова перешел на мостки, потому что дальше путь его лежал в кварталы, залитые вешней водой, окрещённые заезжим художником Венецией».
   Я и сейчас, когда приезжаю в ставшую для меня родной столицу донского казачества, обязательно приду на площадь Ермака и скажу: «Ну, здравствуй, стольный град Новочеркасск – в тебе ведь моя юность и осталась!» И в моей цепкой памяти зримо всплывают события тех давних лет, запечатлённых на страницах романа: я вижу, как наяву, картины строительства Войскового Вознесенского собора. Строительства, растянувшегося не на один десяток лет. Здесь, в нижнем храме собора находится последнее место упокоения вихорь-атамана, графа Матвея Ивановича Платова. Злой рок постоянно витал над прахом прославленного атамана. Матвей Иванович умер в своём имении Еланчик под Таганрогом 3 (15) января 1818 года. Гроб с телом доставили в Мишкинский загородный дом атамана и похоронили в Новочеркасске в фамильном склепе, устроенном  близ алтаря строившегося с 1805 года  (со дня основания новой столицы Донского казачества) Вознесенского собора. Надо сказать, в тревожном месте оказался похоронен герой Отечественной войны 1812 года, атаман Платов: строившийся храм дважды рушился (в 1846 и 1863 годах), предположительно, из-за сыпучего грунта. Поэтому, после возведения в родовом платовском поместье Мишкинском церкви Рождества Пресвятой Богородицы, в её подвалах был устроен склеп, куда сын прославленного атамана Иван Матвеевич Платов вознамерился перенести останки своих родителей – Матвея Ивановича и Марфы Дмитриевны (урождённой Мартыновой, в первом браке – Кирсановой). Разрешение на перезахоронение от архиепископа Донского и Новочеркасского Платона он получил, но осуществить свой план не успел – скончался в 1874 году. Его осуществила невестка атамана (вдова Ивана Матвеевича), графиня Анна Степановна Платова. В январе 1875 года родовой склеп, находившийся рядом с всё ещё строившимся Войсковым собором, был вскрыт. Специальная комиссия приступила к обследованию каменного склепа. «Когда мы пролезли в отверстие, нас охватило холодной сыростью, – писал участвовавший в эксгумации Владимир Истомин. – Нам представилось три разрушенных гроба; справа очевидно гроб человека  среднего роста, совершенно без крышки с полусгнившими боками и с темной массой на днище; по направлению к выходу торчали два ботфорта, отлично сохранившиеся. Порывшись в гробе, мы нашли в головах, где уже не осталось никаких признаков подушки, маленький череп без волос и нижней челюсти с остатками двух зубов. Это был череп самого атамана, как оказалось по эполетам, найденным нами в темной массе. Эполеты из чистого серебра сохранились прекрасно. Кое-где попадались маленькие кусочки высокого шитого воротника, рассыпавшиеся при малейшем прикосновении. Гроб, стоявший слева, гораздо больше первого и также без крышки, принадлежал сыну атамана, молодому генерал-майору Матвею Матвеевичу, умершему в 1813 г. Между двух гробов в головах стоял небольшой гробик правнука атамана младенца князя Голицына, умершего в конце 30-х гг». (Вл. Истомин.  Останки графа Платова. // «Русский архив». 1877. № 5, с.111). Только в апреле того же года останки атамана М.И. Платова вместе с захороненными с ним, а также в женской части склепа членов его семьи (сына – генерал-майора Матвея Матвеевича Платова; старшей дочери – Марфы Матвеевны Иловайской; младшей дочери, девицы Александры Матвеевны; супруги – Марфы Дмитриевны; правнука – князя Голицына) были перезахоронены в склепе церкви Рождества Пресвятой Богородицы Мишкинского поместья. Там останки М.И. Платова покоились вплоть до 1911 года. В связи с приближающимся 100-летним юбилеем победоносной Отечественной войны 1812 года 4 (17) октября 1911 года останки графа М.И. Платова, заключенные в специальный металлический гроб, вновь были перезахоронены в новой усыпальнице в нижнем храме окончательно достроенного (в 1905 году) Войскового Вознесенского собора. Туда же перенесли останки и других казачьих военачальников, героев Отечественной войны 1812 года – генерала от кавалерии Василия Васильевича Орлова-Денисова; генерал-лейтенанта Ивана Ефремовича Ефремова и героя Кавказской войны,  генерал-лейтенанта Якова Петровича Бакланова. После Октября 1917-го могила Платова была осквернена и все советские годы находилась в запустении. И только при реставрации Вознесенского собора весной 1993 года останки знаменитого атамана были перезахоронены в четвёртый раз. «15 мая 1993 года на соборной площади Новочеркасска собрались казаки со всего Дона, ближнего и дальнего Зарубежья. На орудийных лафетах бронетранспортеров были установлены гробы с прахом войскового атамана М.И. Платова, генералов В.В. Орлова-Денисова, И.Е. Ефремова и Я.П. Бакланова. После траурной панихиды, проведенной в Вознесенском соборе митрополитом Ростовским и Новочеркасским Владимиром, и торжественного митинга на соборной площади состоялось погребения праха донских героев в специальных нишах в подвале собора». («Донские войсковые ведомости». № 24-25. Сентябрь 1993 года).
  В романе очень красочно обрисована картина возвращения героя Отечественной войны 1812 года, прославленного атамана, графа Матвея Ивановича Платова, которому уже шёл седьмой десяток лет, из повергнутой Франции домой, в свою новую столицу казачьего Дона – Новочеркасск: «В конце лета одна тысяча восемьсот четырнадцатого года донские казаки возвращались домой, в родные степи. Под дружный непрерывный звон колоколов въезжали в Новочеркасск Войска Донского сыны, герои и победители войны Отечественной. Тугим наплывом стлался этот звон по-над ровной необъятной степью, передавая радость и гордость за победителей и горькую скорбь за тех, кого уже не было в сёдлах, по ком успели уже выплакать свои слёзы матери и вдовы, кого и хоронить-то не довелось на родной земле казачьей. Солнце неярко светило над полынной степью, иногда куталось в облака, словно и в этот погожий день было ему зябко. Отборные упитанные кони не очень быстро мчали расписанную броскими золотыми вензелями коляску, а в ней сидел в парадной генеральской одежде уже немолодой человек, увешанный орденами и медалями, с одутловатым лицом и глубокими прорезями морщин, оставленных трудно прожитым временем. Человек этот уже не мог скакать в седле, как скакал раньше, делая по двести, а то и по триста вёрст в сутки, движения его стали тяжёлыми и медлительными, и лишь глаза, яркие и стремительные, по-прежнему были молодыми, сверкали затаённой энергией и дерзостью мысли».
   Публикация романа «Новочеркасск» в провинциальной газете не осталась незамеченной в высоких московских издательских кругах. В 1977 году в №№ 9 – 10 журнала «Москва» напечатана первая книга романа, а в №№ 1 – 2 за 1982 год – вторая книга. Третья книга к этому времени была только начата. Геннадий Александрович её закончит лишь в апреле 1984 года. Косвенно выход в свет романа в журнале «Москва»  был приурочен к 60-летию со дня рождения Г.А. Семенихина по инициативе секретаря правления Союза писателей СССР Юрия Николаевича Верченко, в то время члена редколлегии этого журнала. «Торжества проходили в банкетном зале гостиницы «Украина», – вспоминал  Владимир Михеев, главный редактор новочеркасской «Знамёнки», первой опубликовавшей роман-эпопею без всяких купюр. – В толпе выделялся крепыш богатырского телосложения. Я поспешил навстречу Кожедубу. Представляюсь его сослуживцем по 14-й гвардейской авиадивизии. Прошу дать короткое эксклюзивное интервью о юбиляре.
– Охотно, – соглашается маршал. – Знаю Геннадия Александровича с Берлинской операции. Ручаюсь, что среди советских писателей ему нет равных. Ни по знанию авиации, ни по любви к военно-воздушным силам…
В праздничной суете мелькают знакомые лица. Замполит Звёздного городка Петр Климук спешит мне рассказать, как вместе с Геннадием они переводили с белорусского его повесть для журнала «Москва». Евгений Хрунов вспоминает, как будучи курсантом Батайского авиаучилища он перелетал на аэродром Хотунка (Хотунок – один из микрорайонов Новочеркасска; П.И. Климук и Е.В. Хрунов – лётчики-космонавты СССР – прим. В.Ш.), . Полетов было много. И тем не менее вечерами курсанты не пропускали танцевальные вечера в Крытом дворе политехнического института.
– Поверьте, – говорит Евгений, – они были самыми яркими воспоминаниями юности.
К нам подходит Геннадий. Лицо его озабочено.
– Почему не пришли Расул Гамзатов, Николай Доризо – ясно. Они еще днем сообщили, что поздравляют из госпитальных палат. Но что могло случиться с Германом Титовым? – обескуражено разводит руками юбиляр. – Ведь он твёрдо обещал, что будет по-военному, в назначенный срок.
Всё стало понятно за утренним завтраком, когда радио сообщило, что ночью советские войска вошли в Афганистан.
– Мне пришлось сидеть на кнопках, – извинялся перед юбиляром первый заместитель главкома стратегических ракетных войск генерал Титов. – У вас тогда хлопали бутылки с шампанским.
Открывая торжественную часть, глава писателей РСФСР Сергей Михалков имел полное право назвать председателя ревизионной комиссии Семенихина, по его порядочности и нравственным убеждениям, совестью русской словесности. Тепло, любовно чествовали своего товарища главный редактор «Москвы» Михаил Алексеев, друзья по редколлегии Анатолий Иванов, Петр Проскурин. Зал взорвался долго несмолкаемыми аплодисментами, когда посланец «Литературной газеты» зачитал восковку только что снятого с редакционного телетайпа Указа Президиума Верховного Совета страны о награждении виновника торжества орденом Трудового Красного Знамени».
    В издательстве министерства обороны СССР «Воениздат» в 1978 году также был выпущен «Новочеркасск», правда, только первая книга трилогии –  «С Дону выдачи нет». В полном объёме роман-эпопея «Новочеркасск» этим же издательством опубликован лишь в 1985 году. Увы, писатель уже не мог держать полное издание в своих руках – он не дожил до этого знаменательного события. 
    Мне доводилось читать разные отзывы на роман-трилогию «Новочеркасск».  В основном они положительные, и даже восторженные. Однако встречается и критика. Причём, даже резкая. Например, утверждается, что описанного в романе не могло произойти, что всё – выдумка. Конечно, это художественное произведение. И сам автор в  начале 2-й книги со всей ясностью предупреждает читателя: «Я заранее прошу читателя не искать в этой книге ни подлинных событий, ни подлинных фамилий. Сместив и перетасовав эти события, а кое-где и оснастив их изрядной долей вымысла, решил я, как на исповеди, снова заглянуть в мир, увы, очень далекого детства и в те дни, которых уже никогда не вернешь».
А иные критики обвиняют Семенихина в чуть ли не намеренном сокрытии «неудобных» биографических сведений об атамане Платове: «Куда подевалась история с ложным обвинением Платова в том, что он казакам жалование не выдавал, из-за которого его впервые взяли под стражу? Куда девалась доверчивость Платова, его пристрастие к приметам, предсказание Авеля, что будет у него слава со следующим монархом? (Авель – монах, предсказатель событий и судеб, сосланный в Кострому, как и Платов, в самом конце XVIII века – прим. В.Ш.). Как это, Матвей Иванович, вспоминая о взятии Измаила, ни разу не припомнил, что этот город вместе с ним штурмовали его отец, два брата, сын и пасынок, что один из братьев был убит, а второй покалечен? По воспоминаниям современников, Платов был сентиментален – когда передавал в собор награды своего умершего сына, плакал. В общем, если кто-то собирается по «Новочеркасску» учить историю казачества, пусть не надеется на полноту информации – куча недомолвок и нестыковок, потому что автор не хочет описывать какие-то эпизоды. Например, ни единым словом не упомянуто Бородино, на котором Платова обделили наградами; и за что пожаловали титул графа. Зато описано благоговение Платова перед Кутузовым, которого в реальности не было – не ладили эти два великих человека. Не описаны совершенно события Гражданской войны в Новочеркасске. А уж там было ох, как много всего и всякого. Единственный эпизод из этого периода всплывает, когда Павел читает предсмертную записку Каледина (Алексей Максимович Каледин – Донской наказной атаман (1917), один из организаторов и лидеров Белого движения – прим. В.Ш.). Ни слова не говорится о политике расказачивания. В описании советского периода основной упор сделан на быт и духовное взросление героев. Отголосок событий Гражданской войны – подпольная организация, действующая в Новочеркасске, которую разоблачают после гибели Павла.
    В общем, чувства смешанные, как сюжетная линия романа. Текст хорош, но всё во мне возмущается “вольными отступлениями” от истории» («Новочеркасск» Геннадия Семенихина / svetoch31 - ЖЖ. Livejournal. 02.02.2018.).
   Как видим, упрёки в адрес автора трилогии довольно серьёзные. Так намеренным ли было умолчание в романе «неудобных» фактов биографии вихорь-атамана? Дело в том, что в исторической прозе, в отличие от учебника по истории, главное – не события и даты, а человек. Самый распространённый вариант – показать ход истории сквозь призму интересной личности. При этом, персонажи могут быть как реально существовавшими в описываемую эпоху, так и полностью вымышленными. Герои исторического романа могут быть и «полуреальными», то есть, имеющими прототипов. А у «полуреальных» героев не обязаны совпадать абсолютно все факты биографии со своими прототипами. В историческом романе особо важным является конфликт, самым сложным  из которых является трёхуровневый, когда в произведении гармонично переплетаются глобальный, внешний и внутренний конфликты – на уровне исторических фактов, сюжета и личности. Так вот, все эти литературные «рифы» Геннадий Александрович успешно преодолел в своей трилогии.
    «Я прошу тебя, время, остановись! Но не для того, чтобы сосчитать седые морщинки моей памяти. Дай оглянуться на тебя, время! Одинаково отсчитываешь ты дни, месяцы и годы для всего человечества, но у каждого из нас свои счёты с тобой, потому что каждый по-разному прожил дни своей жизни, наполнил их разными делами и поступками и за всё это отвечает перед тобою сам», – как бы подводя итоги большой работы над романом-эпопеей говорит писатель Семенихин в конце второй книги.
    Год 1984-й стал роковым для донской советской литературы. Февральской стужей 1984 года мировая литература понесла невосполнимую утрату – скончался великий Шолохов (21 февраля). Золотой осенью того же года ушёл из жизни выдающийся писатель Дона Закруткин (10 октября). Скорбная весть о кончине Виталия Александровича застала Семенихина в Пятигорске, куда он был командирован для участия в торжествах, посвящённых 170-летию со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова. Семенихин поторопился в Новочеркасск, чтобы оттуда поспеть на девятидневные поминки в станицу Кочетовскую. У могилы близкого друга больное сердце писателя не выдержало. Он возвратился в новочеркасскую гостиницу. На рассвете 20 октября его разбил инфаркт. Скончался полковник Семенихин в Новочеркасском гарнизонном госпитале 22 октября.
    Прощались земляки с почетным гражданином столицы донского казачества во Дворце культуры Новочеркасского электродного завода. По воле семьи писателя похороны состоялись на одном из самых древних некрополей Москвы, где похоронены партийные, государственные и военные деятели, знаменитые спортсмены и тренеры, деятели науки и культуры –    Кунцевском кладбище (участок № 10). Вместе с писателем похоронена его жена – Семенихина Людмила Петровна (02.01. 1922 – 19.02.2005).

«Камни родного города, политые потом и кровью, по которым ступал я в детстве и ступаю сейчас с вечной сыновней преданностью, – вы всегда со мной!» - Геннадий Семенихин, из пролога романа «Новочеркасск».