808 - глава 5

      Уже прошло полгода, как они расстались и месяц, как он вернулся из армии. Шесть месяцев его мучал вопрос, на который она, как он надеялся, даст завтра ответ. Вернувшись, он месяц потратил пытаясь, хотя бы дозвониться до неё. Ходил на адрес, где она жила, но дверь открыли ему другие люди, которые никакой информации про её новое место жительства не предоставили. Общие знакомые, которые изначально познакомились благодаря их отношениям и перемешались между собой, а после их разрыва, почему-то снова разделились — одна из её бывших лучших подруг теперь стала считать её дурой, а один из его лучших друзей, сказал, чтобы он ему больше не звонил, когда он предложил ему отметить своё возвращение. Последним шансом был интернет — он написал ей в социальной сети. Ради этого пришлось создавать отдельную страницу, поскольку на возможность ему написать ей с основной своей страницы она установила блок. Он уже особо не надеялся на ответ, видя ежедневно в течении недели, что письмо ею не прочитано, но сегодня ему посчастливилось, и она прочитала его письмо, похоже, была в хорошем настроении, что даже согласилась увидеться, назначив место (в метро), день (завтра) и время (в пять вечера). Он так обрадовался этому, что даже не расстроился, обнаружив, что и эту страницу внесли в блок. Создавать третью, чтобы ещё что-нибудь написать ей, он не стал, а просто в радостном предчувствии стал ждать. В планах на день значились два похода на собеседования, и он их настолько светясь прошёл, что ему даже сначала не поверили, что он действительно недавно демобилизовался, а не просто купил военный билет. Вечером, окончательно определившись с выбором работы, он позвонил в одну фирму, чтобы озвучить свой отказ (он подметил, что его озвучивать гораздо приятнее, чем слышать — какое-то злорадство от этого просыпалось), а во вторую, чтобы подтвердить, что он согласен и что сможет приступить с понедельника.
      День, который начинался, как обычный вторник, с утренней рутины с завтраком и сборами на скучные и уже бессчётные за месяц собеседования, от одной ноты установленной на уведомления о входящих сообщениях на его телефоне, мгновенно заиграл всеми красками и пролетел для него незаметно. “А может это не день быстро летел, а я в нём настолько ускорился, обрадовавшись письму?” —  подумалось ему, когда он настраивался на такой же цветной вечер, вытянувшись перед телевизором после ужина. В его голове блуждали разнообразные мысли, которые до прихода письма, конечно, могли бы испортить ему настроение, загнав его душу в угол, где она, разрываясь, жалела бы себя, но сегодня он был умиротворённый и счастливый — ни одна грустная мысль не может заставить его душу перестать петь. Он прекрасно понимал, что встретившись завтра, она ни в чём не будет раскаиваться, не попросит прощения у него, признавая свою неправоту. Он не ждал, что она начнёт ностальгировать и разрыдается. Ему вполне достаточно увидеть её и узнать, почему она сделала такой выбор. Ответ во вселенском масштабе, произнесенный ею — “Потому что… (...полюбила другого! …перестала верить тебе! …не вижу совместной жизни из-за утерянного за годы взаимопонимания! (нужное подчеркнуть))”, его вполне устроит и он, словно сбросив вес вопроса с себя, заживёт свободной от него жизнью.
      Чувство несправедливости (я столько сделал, а она разрушила) и обиды (чем я хуже, чем тот, другой), которое сразу, как она ему сказала новость, стало его грызть изнутри, постепенно со временем стало трансформироваться в другое, но с теми же ощущениями. Новому чувству он никак не мог придумать название и сейчас, лёжа на диване, придумывать было лень — сам себе улыбаясь, он был уверен, что завтра избавится и от него. Оно напоминало ему, как он, она (когда они были ещё вместе — задолго до армии) и друзья играли в карты и они вдвоём старались друг другу помогать, но… В какой-то момент она без предупреждения занялась бегом на длинную дистанцию без него и —  вот он сидит и не понимает, как ему ей помогать играть, и почему она, бегая, не помогает. Продолжать игру он не может и, оставив карты, тоже выходит на свою дорожку. Выбор направления — назад или вперёд —  на стадионе жизни отсутствует —  только вперёд — и ему ничего не остаётся, как бежать за ней. В момент, когда он побежал, гаснет свет и он бежит, продираясь сквозь страшные мысли, которые пикируют ему в самый мозг, словно птицы в фильме у Альфреда Джозефыча. Ему хочется перегнать её, чтобы победа досталась ему, раз она его бросила проигрывать одного в карты, а с другой стороны, он боится пробежать мимо неё, упавшей, но ещё живой, и не оказать помощь — потерять последний шанс, чтобы доказать, что он гораздо лучше, чем она думает, и, возможно, напомнить ей себя того, в которого она влюбилась. Но самый большой ужас, от которого он несколько раз просыпался и в армии и после, — это то что он может наступить на неё, и она от этого умрёт. Этот ужас по началу несколько недель приходило в компании с — “у неё что-то случается и она обращается к нему за помощью, потому что ей больше не к кому, и он, героически ей пытаясь помочь, сам гибнет у неё на руках, но перед самой его смертью, она признаёт во всём наличие причинно-следственной связи — если бы она его не бросила, то не было беды ни у кого” —  но потом этот “хвост” отпал и забылся, а вот боязнь убить её осталась. Во сне, когда мозг решал продемонстрировать ему в ночном кинотеатре этот бестселлер, он наступал на неё, то на лицо, и оно превращалось в месиво, то на живот, и тогда кишки с кровью выдавливались, через рот, нос, уши и глаза.
Отогнать этот ночной кошмар, не помогло даже прощальное письмо с отпечатком сапога на нём, словно старинное заклинание, снимающее приворот — солдат простился, солдат ушёл. Вспомнив, незатейливый солдатский фольклор, он в голос рассмеялся и тут же закрыл рукой рот, настолько ему показался звук громким.
      Завтра — он уже практически физически ощущал — как наконец-то окажется, как в сказке, перед  указательным камнем. Он очень удивился, зачем его мозг колонну в метро возле лавочки, где должна состояться завтра встреча, сопоставил с этим образом, хотя и не стал с ним спорить, а попытался представить, как будут подписаны направления стрелочек. Первая стрелочка — его новый долгий и счастливый путь по жизни с первым поворотом в понедельник, и кто знает, что за ним. Вторая… Он долго думал и решил, что раз рассуждения, как в сказке, то и вариант пусть будет сказочный — их пути, разошедшиеся на время, вновь сошлись у этого камня и продолжились. Над третьей надписью он не успел подумать, ему в социальную сеть пришло сообщение. В этот раз нота прозвучала устрашающе, предвещая, что она передумала, и на завтра всё отменяется, — от мысли его бросило в холодный пот, но тут выползло сверху на экране уведомление, и он, попытавшись быстро зажмуриться, успел прочитать имя отправителя. Не она — у него отлегло от сердца. Сообщение написал его бывший одноклассник, который год бегал от военкомата, но всё же попался и теперь дослуживает. “А мог бы со мной прийти и уйти, как белый человек” — не раз он ему это выговаривал, и друг соглашался с тем, что сглупил. Он посмотрел на часы на потолке, они показывали без десяти одиннадцать — странное время для письма в интернете из армии, где им можно было воспользоваться только за пределами части во время увольнений. Нехорошие мысли стали наполнять его голову, но добрые попытались нанести упреждающий удар — скорее всего, сообщение с отложенной отправкой.
      Как он и предполагал, так и оказалось — письмо было написано за двенадцать часов до того, как его телефон сыграл ноту о получении. Одноклассник не стал разводить долгое вступление про свои армейские будни, а сразу перешёл к главному — когда придёт письмо, в живых его уже не будет. Он сегодня как раз заступает в караул, и никто ему на вышке не сможет помешать осуществить задуманное. Не дочитав письмо, он принялся дозваниваться до части, но это оказалось проблематично — номер был занят. То ли дежурный по штабу дорвался до телефона, то ли беда уже случилась. Пришлось прибегнуть к крайней мере — позвонить на личный номер младшего лейтенанта, с которым он сдружился. Просто “лейтенанта” — поправил он себя — тому как раз вручили следующее звание, в день когда из части уходили дембеля, и просто лейтенант даже немного проставился вновь огражданенным людям. Лейтенант был его ровесник, и разница между ними была по сути только в том, что один в часть попал принудительно после технического училища, а второй добровольно после военного. Лейтенант ответил после второго гудка и сразу же доложил, что звонивший, кем бы он ни был, нехороший человек, потому что помешал ему установить новый рекорд в “змейке”. На территории части можно было пользоваться только простейшими кнопочными телефонами, в которых из развлечений были примитивные встроенные игры, спасающие от скуки полного бездействия и от внезапного нападения сна, хотя от последнего — пятьдесят на пятьдесят.
      Узнав, кто его потревожил поздним вечером в четверг во время дежурства в карауле, лейтенант обрадовался, но когда узнал причину звонка, то, судя по звуку, упал со стула. Удаляющийся звук быстрого топота, недвусмысленно давал понять две вещи — пока беда ещё не случилась, и что начатый разговор отложен. Он потянулся к кнопке отбоя, но вдруг в трубке раздался звук выстрела. Быстро вернув телефон к уху, стукнув его, что оно сразу начало гореть, он стал прислушиваться к звенящей тишине. Сначала ничего не происходило, а потом раздалась целая очередь из автомата, звук бьющегося стекла и звук падения телефона — вызов завершился. Сейчас перезванивать лейтенанту или дежурному по штабу смысла не было — подробности он узнает или из новостей, если просочится информация, или опять-таки от лейтенанта, когда тот соберёт развалившийся от падения телефон, но что-то ему подсказывало, что с лейтенантом он больше не поговорит, да и рекорд по “змейке” тот уже не поставит.
      Он сделал то, что мог сделать в данной ситуации, и винить себя за произошедшее было бы глупо, поэтому он вернулся к прерванному чтению сообщения, чтобы узнать мотив. Причина оказалась стара, как мир — его тоже не дождались из армии. Девушку одноклассника он не знал, их отношения начались, когда он уже нёс службу. Одноклассник, когда сам оказался в армии, ему прожужжал все уши о ней, что ему самому очень уж стало любопытно с ней познакомиться, но теперь только слепой случай мог их познакомить. Ему самому теперь не очень-то хотелось знакомиться с ней.
      Завтрашний день обещал быть совершенно непредсказуемым, поэтому он решил не засиживаться допоздна и лёг спать. Сон долго не приходил к нему — он успел о многом подумать. В темноте он ещё раз перечитал последнее сообщение одноклассника, вспомнил как они учились вместе, и как тепло и по-доброму встречала его мама одноклассника, когда он заходил за ним. “Навестить её что ли?” — задался он вопросом, но тут же вспомнил, что пока он служил, родители одноклассника развелись и, разменяв квартиру, разъехались, а нового адреса он не знает, да и что он скажет, оказавшись перед ней? В итоге перед тем, как уснуть, он решил, что делает скоропалительные выводы, не видя всей картины, черновой вариант которой появится лишь завтра. То, что он успел услышать, это были лишь звуки, которых хватило взбудоражить его фантазию, но им не удалось испугать его разум, ведущий дружбу с надеждой, что всё будет хорошо.
      Утро пятницы, разинув глаза, он начал с изучения новостей на телефоне. Конкретики в них было мало — заголовки громкие, содержание скудное. Официального заявления пока никто не делал, и любители теории заговора упражнялись в остроумии, как могли. Перескакивая с сайта на сайт, он обнаружил, что информация везде подаётся как нападение какими-то бандитами на охраняемый солдатами склад части, в котором хранится оружие. Он не нашёл ни одной новости, где происшествие интертрепировалось бы как “срочник сошёл с ума и открыл огонь по своим”, и это обнадёживало. Он попробовал позвонить лейтенанту, но телефон у того был выключен, а это настораживало.
      Вчера радость от её ответа на его письмо не смогло испортить происшествие в части, но за ночь она практически испарилась, и он назначенную встречу стал воспринимать чуть ли не как деловую. За завтраком он даже задумался — “Не отменить ли встречу вовсе?”, но решил, что раз нет возможности связаться, чтобы отменить, то он сходит из интереса — надо же узнать, где он на беговой дорожке стадиона жизни относительно неё.
      После завтрака, он собрался и, захватив свою сумку через плечо, в которой хранил паспорт и ключи от квартиры, пошёл к соседке, которая пару дней назад выкараулила его, мониторя в глазок лестничную клетку, чтобы попросить кого-нибудь из соседей помочь ей отвести её кота к ветеринару на прививку, — переноска с Малышом внутри стала для неё неподъёмной. Когда он увидел Малыша, уже упакованного в переноску, то у него сложилось ощущение, что кот её просто надел, а широкоформатная морда за решётчатым окошком напомнила Ганибала Лектора. “Молчание мышей” — автоматически сгенерировал мозг. Соседка с самого порога начала ему пересказывать новости про нападение на склад, не сообщая ничего нового. Полчаса им понадобилось, чтобы добраться до ветеринарной клиники, где перед их приходом уже собралась приличная очередь из пушистых страдальцев. Соседями по очереди у них оказались тоже бабуля с тоже неподъёмным котом в сопровождении котоносца. Бабули сразу стали обсуждать своих малышей, которые, сидя в переносках под стульями, тоже что-то обсуждали — не исключено, что самих бабуль. А парни вышли на перекур — лишь бы не сидеть в очереди — но на улице выяснилось, что ни один из них не курит, поэтому ограничились по стакану с кофе из аппарата в вестибюле кошачьей больнички.
      — Слышал, что в части случилось? — начал разговор новый товарищ. (И этот туда же — промелькнуло в мозгу — Хотя, чему удивляться? Новость-то номер один.)
      — Да, прочитал в интернете. — ответил он и, глотнув кофе, добавил — Я служил в этой части.
      — Ты наверное знал тех, кто оборонялся?
      — Я и сейчас знаю —  нигде ещё не сообщалось про жертвы.
      — Вот ты наивный! — товарищ постепенно переставал быть товарищем — Бандиты хорошо обучены и, скорее всего, использовали эффект внезапности, а солдатня, скорее всего, проспала всё. Сам чтоли не знаешь, какое в армии раздолбайство?
      — А ты служил?
      — Нет, конечно! Я что, на больного похож? Зачем мне тратить два года или даже больше из своей жизни, когда у меня в восемнадцать лет уже была и своя квартира и — вон посмотри — это моя машина, да тогда была другая и попроще, но сам факт.
      — Повезло закончить учёбу с красным дипломом и выгодно устроиться по профессии?
      — Я понимаю твою иронию. Но я и не скрываю, что мне повезло с родителями, и что это они мне помогли и откосить от армии, и пристроиться на денежную работу.
      — Тогда ты не можешь судить, есть или нет раздолбайство в армии.
      — Я довольствуюсь открытой информацией про не особо интересующую меня тему, как всякий свободный человек.
      — Не такой уж ты и свободный.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      — Ну а что ты в ветеринарке с котом и бабулей забыл?
      — Любимый внук помогает бабуле. Или ты решил, что у неё в перечне ценного в завещании значатся пара заводов?
      — А разве не так?
      — Не так конечно.
      — Ну может и не заводы… И, возможно, не напрямую, но ты от неё очень зависишь — печальная бабуля может повлиять на… Чья она Мать? Ну ты понял — твой родственник первой линии может поставить тебя в угол, отобрав все игрушки. Жаль, что выпороть тебя не сможет.
      “Если уж не войну, то бой точно выиграл!” — радостно подумалось ему, хотя на деле оказалось, что выиграл он всё же войну — мажор выкинул недопитый кофе и, демонстративно достав наушники, стал решать внезапно появившиеся вопросы по работе, а он вернулся на стул в очередь, которая и не думала двигаться. Попробовав безрезультатно в очередной раз позвонить лейтенанту, он стал изучать свежие новости — основное среди мусора появилось то, что склад отстояли, среди личного состава есть раненые и нет потерь. Бандиты мало, кого интересовали, поэтому про них было кратко — присутствуют убитые, отсутствуют те, кто смог сбежать. Личности их выясняются, обстоятельства и мотивы уточняются.
      Домой с соседкой и обиженным в попу котом он вернулся в четыре и поэтому, сгрузив переноску, сразу поехал к метро. В полпятого он уже был на месте — на старой деревянной лавочке возле колонны. Нахлынувшая ностальгия напомнила ему стихотворение из книги, которую он где-то потерял, оставил или забыл. Сейчас имя автора он не смог вспомнить, но текст — как ему показалось — мысленно прочитал без ошибок:

”Знакомая лавочка в знакомом метро
На знакомой станции знакомой мне ветки.
Проезжаю мимо — сейчас на ней никого,
А когда-то на ней я ждал и долго, и средне.

Книгу читал, прислонившись к колонне,
Считал поезда и даже дремал.
Многофункциональность — три в одном флаконе —
Отдыхал, просветлялся и ждал.

На ней было тесно, а иногда одиноко,
Бывало — с ней рядом приходилось стоять
Пока тот, кто на ней дождётся знакомых,
Заставляющих ждать и скучать.

Сейчас для меня её смысл утрачен,
И я на неё никогда не вернусь,
Ведь если решу я проверить удачу —
Уже никого не дождусь.

Проезжаю я станцию без сожаленья,
Мимолётно бросив на лавочку взгляд,
Что знакомой была мне какое-то время,
Лет десять, примерно, назад.

О чём больше всего я вспоминаю,
Когда я вижу её?
О книгах, что в ожиданьи читал я,
И более ни че го.”

      Настало пять часов, а потом прошёл ещё час и радостное чувство, как в предвкушении новогоднего волшебства, вернувшееся, как он только сел на лавочку, сменилось на разочарование (даже во рту у него стало горько). В семь часов пришло время для безразличия. Он надеялся, что злость отправит его домой, но то ли он пропустил её, то ли философский взгляд автора на похоже аналогичную ситуацию в стихотворении, на него так подействовал, но он не мог злиться на книги, которые прочитал, сидя на лавочке — да он тоже иногда ожидал, коротая время с книгой, —  а также он не мог злиться на людей, которые в своё время составляли ему на лавочке компанию, тоже ожидая кого-то. Он не мог злиться на старую знакомую — на лавочку, поскольку был ей благодарен за ту безграничную радость, которая наступала, когда он дожидался. В своём сердце он решил сохранить о бывшей подруге только это “и более ни че го”. Её безмолвный ответ на вопрос, который долго его мучал оказался более чем полным и с понятным смыслом.
      В полвосьмого он встал с лавочки, но ноги затекли и отказывались держать его — пришлось прислониться к колонне. Дежурный по станции, наблюдавший за ним последний час, подошёл и спросил —  всё ли у него в порядке, он ответил, что всё в норме, просто ноги отсидел. “Неужели он меня принял за суицидника, который из-за неразделённой любви сначала долго готовился и вот наконец созрел броситься под поезд?” — всплыло у него в мозгу и он вспомнил одноклассника, который, если пресса не врёт про отсутствие потерь среди солдат, то так и не свершил задуманное и, возможно, даже героем стал. (“Надо будет узнать, ранен ли он и, если в санчасти, то попытаться туда хотя бы дозвониться”. — подумалось ему.) Его, когда он узнал, что остался в одиночестве, суицидные мысли не посетили, и до вопроса дежурного он даже не задумывался, что такой исход возможен. Теперь же об этом можно не только не рассуждать, прикидывая варианты, но даже и вообще никогда не задумываться. Когда он пришел к такому решению, настроение у него резко улучшилось и он, улыбаясь душой, вышел из-за колонны, которая была последней в ряду колонн с этой стороны станции, тянувшихся вдоль платформы  к жёлтой ограничительной линии на платформе, чтобы перешагнуть её, зайдя в вагон приближающегося из тоннеля поезда, и под мысленный стартовый выстрел начать новый забег с новыми правилами на новой дорожке нового стадиона новой жизни при поддержке новых зрителей и с оценками новых судей и — самое главное — с новыми участниками новой команды.
      Выходя из-за колонны, он периферическим зрением успел заметить смазанное розовое пятно, а дальше его закрутило против часовой стрелки, с такой быстрой скоростью, что его вырвало кровью кому-то на обувь. Когда он остановился, то обнаружил, что платформу он практически касался подбородком и поэтому сразу не смог понять, он лежит или стоит. Живот болел как при сильном отравлении, затёкшие недавно ноги казалось, что утекли совсем, в компании рук, в ушах стояло какое-то шипение, сквозь которое доносился гул человеческой, но неразборчивой речи, а перед глазами летали звёзды, которые плавно тонули во тьме.
      “...он мне сразу суицидником показался.” — услышал он рядом с собой голос дежурного по станции и, быстро открыв глаза, уставился на того снизу вверх. Дежурный стоял перед ним и разговаривал с милиционером, а он… А он сидел на лавочке, на том же самом месте, где и сидел несколько минут назад. По громкой связи людей просили покинуть станцию по техническим причинам, но они не особо спешили, что-то снимая на мобильные телефоны. Ему, чтобы это увидеть нужно было подняться и обогнуть колонну, и он начал подниматься, но кто-то остановил его, взяв за руку. Он повернул голову и увидел, что рядом с ним сидит девушка. Она помотала головой и с лёгкой полуулыбкой сказала:
      — Лучше не надо. Тебе не понравится.
      — Что случилось? Сколько время? — спросил он и, перестав вставать, повернулся к ней. — Я, похоже, заснул, пока ждал … товарища. — смущённо добавил он, чувствуя что краснеет за непроизвольную ложь.
      По громкой связи вновь повторили просьбу покинуть станцию, и девушка, продолжая держать его за руку встала, а он, с искренним непониманием, продолжая сидеть, вопросительно стал рассматривать её. На девушке было бордовое пальто и шапочка с лисьими ушками — то, что ему было видно со своего места. Её открытое доброе лицо с большими зелёными глазами ему уже нравились. Склонив голову чуть в бок всё с той же завораживающей полуулыбкой, она сказала:
      — Пойдём выполним тётенькину просьбу, —  и легонько подёргала его руку вверх. Он послушно встал, и они пошли к лестнице на выход. Станция была с двумя выходами и неглубокая — без эскалаторов — поэтому многие пассажиры уже покинули станцию. Проходя мимо милицейского пикета, девушка остановилась и дёрнула его руку, чтобы он нагнулся к ней — она была ниже его ростом (с другого ракурса теперь он увидел джинсы и полусапожки на ней). Когда он нагнулся, она  ему шепотом сказала в ухо:
      — Сейчас мы туда зайдём, но нас никто не увидит — не пугайся, ты всё поймёшь потом, — её слова его очень удивили, но уху было приятно от её шепота, да и пахло от неё свежими цветами. Внезапно его пятое чувство стало сигналить — “Внимание! Подвох! Внимание! Подвох!” и в тот же момент девушка внезапно громко ему в ухо сказала:
      — А ЕЩЁ НАС НИКТО НЕ СЛЫШИТ! — и звонко рассмеялась от того, что он подпрыгнул от неожиданности. Он оглянулся и действительно никто не отреагировал на её крик — люди послушно шли на выход со станции, бездумно огибая их, стоящих посреди прохода, но никто не смотрел на них даже как на банальное препятствие на пути. Он протянул руку и не смог дотронуться до проходящего мимо мужчины — тот прошёл сквозь его руку. На него это произвело впечатление и он собрался спросить “Что всё же происходит?”, но она положила ему на губы указательный палец, прикосновение, которого он ощутил, и спокойным тоном с полуулыбкой повторила:
      — Не удивляйся, ты всё поймёшь потом.
      В пикете милиции было неуютно (он подметил, что всё также не уютно, поскольку однажды побывал в нём, когда, подрабатывая во время каникул в школе —  продавал сим-карты в далёкие мохнатые годы с планшетки и случайно забрёл за знак “М” на столбе. Тогда пришлось отдать сто рублей, чтобы быть отпущенным без потери по товару и телесно.), а ещё темновато по освещению и не очень приятно пахло. Сразу за ними в пикет зашёл упитанный милицейский с ведром, который закрыл за собой путь к отступлению во всех смыслах — и дверью и собой, что моментально вызвало у него испуг (нет — сто рублей у него были и сейчас в наличии), но девушка сжала его руку, которую так и не отпускала с лавочки —  не бойся, я с тобой. Он посмотрел на неё, и она в подтверждение кивнула. Одними губами она сказала, но он её понял, чтобы он слушал внимательно. Он ответил:
      — Хорошо.
      — Ничего хорошего! Его вертикально размотало, как рулон обоев, по платформе. — сказал, вошедший милицейский. Другой, который продолжал ещё до их прихода сидеть за столом и что-то писать, поднял на него глаза. Девушка снова звонко рассмеялась, и вновь никто её не услышал.
      — Ты всё поймёшь потом, обещаю. — пообещала она спокойным тоном и с полуулыбкой добавила — Ты главное руку не отпускай, а то они тебя увидят.
      Ему вовсе не хотелось отпускать её руку, но на реакцию милиции на его внезапное появление было бы забавно посмотреть, однако он рисковать не стал, рассудив, что раз происходит то в чём он ещё пока не разобрался, то лучше довериться знающему человеку. Помимо двух милиционеров в пикете на лавке за решёткой камеры временного содержания лицом к стене лежал кто-то в розовой шубе. По цвету шубы он предположил, что это девушка, хотя в нынешнее время шубу с таким цветом мог носить кто угодно. “Розовый цвет…” — что-то начало всплывать у него в мозгу, но тут милиционеры продолжили беседу, и он переключился на них.
      — Не приходила в себя ещё спящая красавица, пока я её харчи барские выносил?
      (— Ага, всё-таки дама растянулась на лавочке — установил он по притяжательному местоимению, поскольку в данном контексте спящей красавицей могли назвать кого угодно.)
      — Вот как выдала словесный понос про жизнь свою нелёгкую, — сидящий за столом милиционер указал на исписанные бумаги перед собой — так и вырубилась, более не пробуждаясь. Ничего интересного не пропустил.
      — Не хотел бы я присутствовать, когда на неё снизойдёт прозрение, что она по факту убийство совершила, — сказал вошедший с ведром и, посмотрев на часы, сердито добавил, — Что же её не забирают-то??
      — Сейчас заберут… — начал было тот что за столом, но в дверь постучали.
      — Да ты прямо ясновидящий — сказал тот, что ведро выносил, и открыл дверь. Пришли ещё два милиционера с носилками и, переложив на них девушку в розовой шубе, понесли её на выход.
      — Куда вы её вперёд ногами то… — снова начал было сидящий за столом, но место развернуться всё равно не было и он вновь не договорил. Вслед за носилками он и её коллега с ведром также покинули пикет, закрыв за собой двери.
      Провожая взглядом носилки, он смотрел на лежащего на них человека, и не верил глазам, стоя в оцепенении — мимо него пронесли, ту которую он так долго ждал сегодня на лавочке. “Всё же пришла…” — промелькнуло у него в голове, но тут же раздавшийся рядом голос присёк зарождающуюся мысль:
      — Пришла, но только не к тебе. Хотя и по твоё тело, как вышло. Тебе вчера её парень ответил, назначив встречу, а ты и не понял, почему так быстро в блок попал, — потом голос дрогнул и тихо сбивчиво стал рассказывать — После того как я самоубилась на этой станции и попала в одно неприятное место, мне предложили протестировать специальное предложение от вышестоящего начальства для сильно раскаявшихся самоубийц — дождись свою родственную душу, и будешь прощена за содеянное. Я ежедневно приходила на станцию и сидела в ожидании на лавочке. Он выходит, назначил нашу встречу, и я похоже, тебя ждала пять лет.
      Пока она говорила, он повернулся к ней, и она, закончив говорить, обняла его свободной рукой, уткнулась в него лицом и расплакалась. Он молча свободной рукой стал её гладить по шапке, не зная что и сказать. Плакала она не долго, но мокро — это он ощущал сквозь рубашку, а когда успокоилась и  подняла своё лицо к его лицу, то он снова увидел обезоруживающую полуулубку и блеск в бездонных зелёных глазах. Она свободной рукой вытерла слёзы и, радостно вздохнув, процитировала:

“Сейчас для меня её смысл утрачен,
И я на неё никогда не вернусь,
Ведь если решу я проверить удачу —
Уже никого не дождусь.”

А потом ласково шлёпнула пятернёй свободной руки по луже на нём, которую только что сама нарыдала и чуть слышно нежно добавила —  “Потому что я уже дождалась.” и ещё раз его обняла, и он свободной рукой тоже обнял её.
      Они простояли в обнимку наверное вечность, как ему показалось, а потом девушка снова подняла своё лицо к его и сказала, стараясь по прежнему прижиматься к нему, а свободной рукой указывать на стол, где лежали исписанные листы:
      — Прочти.
      Они подошли к столу, он сел на стул, а она как пушинка вспорхнула и села на стол, а свободной рукой направила ему в лицо свет настольной лампы, на гибкой ножке, которая крепилась зажимом к столу.
      — Сознавайся!!! — прогремел сначала наигранный девичий басс, а после божественный звон маленьких колокольчиков — её смех в маленьком помещении пикета милиции.      
      Из-за корявенького почерка и корявенького повествования, он понял, что девушка в розовой шубе, не поверила своему парню, что он со своей бабулей повёз кота на прививку (Не такой он, чтобы делать такое. Не такой!) и, немного выпив, спустилась в метро для сведения счетов с жизнью. Сразу сходу свести не хватило духа и она некоторое время покаталась по тоннелям, да станциям. На этой станции она вышла, чтобы поговорить со своим парнем, который прикатил из ветеринарки и не застал её дома — в вагоне было шумно — однако разговор не заладился и она побежала по платформе, навстречу прибывающему из тоннеля поезду, но внезапно кто-то вышел из-за колонны и она, столкнувшись с ним, растянулась на платформе, а тот вместо неё оказался зажат и перемолот между прибывающим поездом и платформой.
      — Ты хочешь сказать, что я умер? — спросил он, запрокинув на неё голову и отложил последний лист.
      — Да. — ответила она и, погладив его по голове, добавила — Теперь у тебя есть свой камень со стрелочками, где подписанны направления так: налево — покинуть планету, направо — на лавочку, находится рядом с местом своей смерти для…
      — Для проверки удачи, но уже никого не дождусь? — перебил он её.
      — Можно и так сказать. — улыбнулась она и серьёзно пояснила — На месте смерти оставляют не совсем законченных грешников для частичного исправления — ну такой мало значащий для них бонус, поскольку это исправление болезненное. За пять лет рядом со мной на лавочке сидело несколько таких, умерших своей смертью, но оставленные для исправления на лавочке. Они сталкивали свою цель под поезд, чтобы её своими руками исключить из будущего, в котором этот человек должен был сотворить зло, а после сопровождали на небо. Самоубийц же не оставляют на месте смерти, им вообще не дают выбора и сразу после суда на небе ссылают в “пустыню”, а там и не утопиться и не повеситься — никак не прекратить своё существование в бесконечном ничто наедине со своими сводящими постепенно с ума мыслями.
      — Ты там была? — спросил он, аккуратно погладив её коленку. — Это “одно неприятное место?”
      — Да, — словно стыдясь этого, ответила она. Но вдруг она быстро спрыгнула со стола и, отпустив его руку, крепко обняла его за шею двумя руками, добавив, — Я уже стала думать, что лавочка хуже пустыни, но тут всё же появился ты. Спасибо.
      В этот момент дверь открылась и вошедший милиционер направился к столу. От столь внезапного появления он резко встал и она повисла у него на шее. Уступая милиционеру место за столом, они его обошли и через открытую дверь вышли из пикета.
      — Подойди к стенке. — сказала она и уже привычной полуулыбкой пояснила — Там мы менее заметно проявимся, когда я слезу ненадолго с твоей шеи.
      Он понёс её к стене за газетный ларёк пересекая немногочисленный людской поток лавируя, чтобы не столкнуться ни с кем, постепенно осознавая, что зря он так старается, и вдруг как в подтверждение этого, сквозь них проскочил плачущий ребёнок лет восьми, который сразу же перестал плакать и остановился. Его маманя, которая вела его за руку, дёрнула его по инерции так, что он чуть не упал, тоже остановилась и кому-то в телефон доложила:
      — …, а теперь он увидел какую-то чушь в газетном ларьке. Похоже, мы точно опоздаем.
      Он аккуратно поставил её на пол и она, чмокнув в его щёку, отпустила его шею.
      — Мама, смотри — рассмеялся ребёнок —  Новые люди!!! Там возле стены появились новые люди!!!
      — Эти не совсем новые люди, но если они будут так жаться по углам, то новыми точно обзаведутся. — просветила она его, бросив на них мимолётный, но презрительный взгляд и повела его дальше. Удивившись от увиденного и услышанного, ребёнок сопротивляться не стал и дал себя увести от ларька, где они и затерялись среди людей, в подземном переходе.
      — Ну и тётя, — сказала она, заразительно рассмеявшись. Он от неё тоже не отставал, и проходившие люди, глядя на них, улыбались, но вдруг мимо проходившая бабка всё испортила, вернув их в реальность:
      — Тут человек сегодня умер, а они ржут. Хоть бы на улицу вышли, — злобно прошипела она, и ему стало внезапно грустно — он прямо почувствовал, что ей всё равно на то, что он умер, просто нашёлся повод для одного из действий, которыми она жила, и они по своей среде не несли в мир добро, а только ей.
      — Пойдём на улицу. — сказала она, тоже перестав смеяться.
      — Если я возьму тебя за руку, то мы исчезнем? — спросил он
      — Нет. — ответила она — Ты сам пока умеешь только неосознанно в видимое состояние переходить — ещё не отвык быть таким постоянно.
      Бабка прошла чуть вперёд и с такой же, как она, сцепилась обсуждать молодёжь и их в частности — обе бросали в их сторону высокомерные и полные ненависти взгляды и даже не стыдились жестикуляции в их сторону...
      — Нееее, — протянула она, вновь полуулыбаясь, сообразив, что он исчезновением решил бабок наказать, — Нам тут ещё два трупа от инфаркта не надо. Так, пошли, — И снова взявшись за руки, направились к выходу из метро.
       На улице уже стемнело, зажглись фонари и, похоже, начиналась метель. Он инстинктивно надел шапку, хотя холода не ощущал.
      — Правильно — одобрила она, кивнув. — Теперь основной функционал одежды лишь создавать внешнюю картинку. Вообщем теперь тебе навсегда ни горячо ни холодно.
      — Куда пойдём? — спросил он, наматывая на себя ещё и шарф.
      — К тебе конечно. — сказала она, удивившись. Он её ответу удивился ещё больше. “Привести девушку к себе домой, с которой только познакомился, а там тот ещё порядок…” — подумалось ему и она, словно, прочитав его мысли, добавила с полуулыбкой, — Я дам тебе пять минут спрятать разбросанные носки.
      — Я их никогда не разбрасываю… — начал было он оправдываться, поворачиваясь в сторону своего дома, но она потянула его в сторону от метро к магазину и серьёзным тоном предложила:
      — Давай зайдём за шампанским, — и, вздохнув, пояснила — У тебя, как и у меня, никого из родных не осталось, и некому поднять бокал, не чокаясь. Когда меня не стало физическом смысле, то мне в голову однажды пришла эта идея, но в одиночестве я так и не решилась её осуществить.
      Он не стал уточнять вслух, как она узнала, что у него никого не осталось из родных в живых, и она не стала отвечать вслух, пощекотав пальцем его ладонь. Рассказывать про последнего живого родного человека и про то, как тот умер в тюрьме, не дождавшись сына из армии, оставив после себя разгромленную однушку (“Спасибо, что не отобрали!”), смысла также конечно не было, потому что она и про это уже знала. И тут у него широко открылись глаза и ему подумалось —  “она знает даже то, что знал только он!” Она звонко рассмеялась — “Ну вот теперь она знает про то, что он сейчас так подумал”.
      В магазине они подзастряли с выбором шампанского — никто из них не разбирался — и они даже заглянули к полкам с вином, но, оценив разнообразие там, в итоге вернулись к шампанскому и взяли три разных вида из представленных шести. По понятным причинам розовое даже не обсуждалось. Он не знал, есть ли смысл в шампанском в их нынешнем состоянии, но если смысл присутствует, то не надо ли ещё и еды какой-нибудь прикупить. Он точно помнил, что во всём холодильнике у него дома мышь повесилась, кроме морозилки, где царствовали пельмени. Он не успел задать уточняющий вопрос, как девушка привела его в отдел с мясом. Быстро посовещавшись, обсудив меню, они выбрали большой кусок мяса, потом посетили отдел овощей за картошкой и, идя на кассу, завернули к готовым салатам, выбор которых под вечер был небольшим, но те, которых очень хотелось, нашлись.
      — Мы прямо как на Говый год закупились. — сказал он, когда они вышли из магазина и направились к остановке автобуса, чтобы быстрее доехать до его квартиры.
      — Ну, в принципе, можно и так посчитать, что с сегодня у тебя начался новый год в новом статусе. — поддержала она его и с грустью добавила, что за пару лет перед своей смертью перестала его отмечать в компании, а после и вовсе не видела в этом смысла.
      — Поедем видимые или бесплатно? — спросил он.
      — Видимые, — ответила она и пояснила — Мы если исчезнем, то сквозь нас смогут люди проходить, а вот исчезнувшие пакеты останутся осязаемыми и об них будут спотыкаться. Если оторвут ручку, пока ты невидим, и пакет упадёт на пол, то он станет видимым…
      — Понятно, а если пакет порвут, то, выпадая, продукты будут проявляться, — закончил он.
      — Ага, —  подтвердила она.
      К нему домой они приехали в двенадцатом часу и, поделив обязанности, сразу занялись готовкой праздничного ужина. Через полчаса, оставив что на плите, а что в духовке — довариваться и дожариваться, они открыли наугад первую бутылку шампанского и, разлив по бокалам, вышли на застеклённый балкон. К этому времени метель разыгралась настолько, что казалось, что надпись “Почта” на доме напротив просто мигает.
      — За тебя! —  сказал он и они, не чокаясь, сделали по глотку.
      — За тебя! — эхом отозвалась она и они снова. не чокаясь, сделали по второму глотку. — Я решила, что траурную часть, мы ограничим этим. Поскольку смерть хоть и грустное явление, но таковое только при наличии родных или близких друзей, — пояснила она.
      — Ну у меня есть друзья… — начал он.
      — Вот поэтому ты будешь завтра же опознан и твоё тело похоронят под камушек, на который повесят фотографию с циферками, — перебила она и, вздохнув, добавила, — А моё тело так и останется на поле безымянных людей.
      — А если мы твоё переложим ко мне? — спросил он.
      — Пять лет прошло. — напомнила она. — Я в том виде тебе точно не понравлюсь.
      — Ты ходила смотреть на свой труп? — спросил он и вздрогнул от того как это резко прозвучало.
      — Я понимаю, о чём ты —  да, ты тоже скоро научишься проникать во все мои тайны и видеть, то что я видела когда-либо просто взяв мою руку в свою, — ответила она, — Но я тогда испугалась из-за того, что я сделала, и не пошла смотреть, что даже и хорошо, поскольку я тогда не знала про ладонетелепатию.
      — А теперь зная про неё, ты намеренно не пустила меня смотреть, — дополнил он сказанное ею.
      — Ага, — подтвердила она — Я хочу в твоей памяти видеть в твоём физическом финале твоё одухотворённое лицо, когда ты пошёл готовиться к новому забегу, осознав, что предыдущий ничьей закончился (хотя, судя по тому, что было в милицейском пикете, то, по-моему, ты выиграл) и потом сразу его начало, когда я взяла тебя за руку. — скорчив лицо, она добавила, — А не то, как тебя размотало, как рулон обоев по платформе.
      — Спасибо, что не отпустила, — передёрнуло его, и её звонкий смех наполнил маленькое пространство балкона. Поскольку с трауром было покончено, они ещё раз сделали по два глотка шампанского за каждого и финальный до дна —”За нас!”—  в этот раз чокаясь каждый раз, и вернулись на кухню.
      Ужин получился волшебным. Единственное, что его немного вначале раздражало, так это то, что в новом состоянии вкус того или иного блюда приходилось выискивать в памяти, а он в последнее время плотно сидел на пельменях. Она его успокоила и предложила ему помочь, как помогла с шампанским. Этому он очень удивился и спросил:
      — Ты знаешь вкус этого шампанского?
      Её ответ его удивил ещё больше:
      — Это шампанское я никогда не пила, а которое пробовала было с ужасным вкусом и оно мне не понравилось, — и нежно с полуулыбкой добавила —  Вкус этого я придумала для тебя, — и дотянувшись, через стол, коснулась его руки. Он посмотрел в её бездонные зелёные глаза и от помощи решил отказаться, решив, что справится сам со своей картотекой вкусов (Чем быстрее сам начну учить особенности нового состояния, тем быстрее научусь. — решил он.) и поэтому, то что не мог вспомнить заменял пельменным. Он понимал, что она, конечно же, прознала про его придуманный самообман, но она это ничем не выдала. После ужина они устроились перед телеком на диване и затеяли игру — он называл с чем будет шампанское, а она придумывала вкус. Доигравшись до земли со вкусом рыбьего жира — как ему показалось — они допили третью бутылку. Опьянеть в их состоянии было невозможно, поскольку никто не захотел вспоминать последствия перепоя, но лёгкое головокружение, как после аттракциона в парке, они себе позволили. В комнате для сна был только диван и поэтому, разобрав его, они легли — она к стене, а он с краю.
      — А как засыпать в этом новом состоянии? — спросил он — Просто представлять какой-то сюжет?
  — Не обязательно, — ответила она. — Во сне можно переместиться к кому-нибудь живому человеку в жизнь и посмотреть со стороны, какой-нибудь прошедший уже момент.
      — То есть я могу уснуть и посмотреть, что на самом деле случилось в части во время нападения бандитов? — оживился он. Он не особо поверил журналистам, что со стороны военных всё настолько блестяще.
      — Ага, — ответила она — Но только ни на что не можешь повлиять.
      — А если мы уснём взявшись за руки, то попадём в один сон? — озвучил он, внезапно пришедшую мысль.
      — Да, но не сегодня — ответила она — Во сне я обычно у себя дома, и сегодня там не прибрано — надо собрать разбросанные носки, а мне лень.
      Пожелав друг другу спокойной ночи, каждый отправился в свой сон. Она повернулась к стене и через несколько минут исчезла — одеяло плавно прошло сквозь неё и опустилось на диван. “Небось, повернулась и смотрит, что я буду делать,” — подумал он, продолжая лежать на спине глядя в окно на зверствующую метель. “Какой же он умный!” — мысленно вздохнула она, держа его за руку.
      Обдумывая, хочет ли он заглянуть в караулку или не хочет и он внезапно поймал себя на мысле, что он уже решил, что отправится туда как лейтенант, а не как одноклассник, потому что ему совсем не хотелось наблюдать самобичевание покинутого влюблённого. Самой большой проблемой оказалось найти момент с которого начнётся сон — он почему-то решил, что нужно рассчитать длительность сновидения, чтобы не проспать завтра до обеда или не проснуться посреди ночи, чтобы потом выдумывать до утра что-то новое. Ему уже начало казаться, что он уже вот-вот что-то начинает видеть — Лето… Речка… Лес на другой стороне лениво шуршит листвой… Радость от осознавания того, что ещё только начала отпуска… — как вдруг в его руке зазвонил телефон.
      Вызываемый номер был ему незнаком — не из телефонной книги мобильного телефона, но он предположительно догадывался, кому он мог принадлежать и поэтому ответил:
      —  Да! Кем бы ты ни был нехороший человек, знай, что ты помешал установить новый рекорд в “змейке”. — Узнав, что это звонит не Кабан из третей роты со свежепомененного номера, а бывший его сослуживец, он обрадовался и уже настроился на длинную ностальгическую беседу — его сначала не смутил тон звонившего, пока ему тот дважды не назвал имя одного из солдат, дежуривших с ним сегодня, возможное будущее суицидальное действие того, причину, которая спровоцировала это действие, и то как он узнал об этом. Выронив телефон на стол —  освободив руку, он одновременно вскочил, уронив стул, и расстегнул кобуру. Доставая пистолет, он побежал к двери, но он не успел до неё добежать, как та открылась, а дальше как в замедленной съёмке — на пороге возник амбал в штатском и маской на лице, который начал поднимать на него пистолет. Возможности спрятаться не было, да и поднятая рука с пистолетом уже была направлена на незваного гостя, он выстрелил, и тот упал с дырой во лбу, не давая собой двери закрыться. Добежав в оглушительной тишине после выстрела в замкнутом пространстве до поверженного нападавшего, он ногой откинул его пистолет с глушителем. Он аккуратно выглянул за открытую дверь и увидел отступающую от караулки тень, явно ещё один нарушитель периметра. “Да что же они все уснули что ли?” — удивился он и вытащил рацию, озираясь из стороны в сторону от поста к  посту, и тут со стороны, где спряталась тень, раздалась автоматная очередь. Он только успел упасть на пол и откатиться за косяк двери, как стая пуль залетела в помещение и разнесла изнутри окно, а также сбила со стола оставленный им мобильный телефон — рекорд  по “змейке” теперь на нём точно не поставить. Пост номер три явно спал и, проснувшись, попутал направление. Он решил, что, если выяснится, что боец накосячил, и всё закончится хорошо, то он сам объяснится с ним, с самоубийцей недоделанным. Молясь, чтобы рация осталась цела от его манёвра на пол, он переключил на ней тумблер и доложил в штаб:
      — Вооружённое нападение на склад! Один нападавший убит при попытке захватить караульное помещение. Пост 3 подвергся прямому нападению и ведёт огневую оборону главных ворот. Приём, — дежурный по штабу подтвердил, что принял от него тревогу и он, переключив рацию, всем постам объявил — Боевая тревога! Вооружённое нападение на склад! Всем быть внимательными!!!
      По цепочке ожили ещё три поста, и кто-то начал кричать. Лежать ему совсем не хотелось до прекращения огня или до прибытия подмоги из части, и поэтому он попытался связаться с постом номер три, чтобы запретить стрелять в его сторону. С первого раза у него это вышло — одновременно испуганный и радостный солдат доложил, что одного он убил, а второго загнал за один из двух бетонных блоков перед воротами и держит одиночными выстрелами там, не давая ни выйти, ни голову поднять, сам не ранен, но ужасно перепугался, когда решил, что убил лейтенанта, стрельнув в сторону караулки и увидев кого-то лежащего зажатого дверью. Выяснив с какой стороны от ворот за бетонным блоком притаился нарушитель, он предупредил солдата, что попробует зайти сбоку, чтобы задержать и, выйдя из караулки, стал по широкой дуге пробираться к воротам. Пока он пробирался до стены, чтобы, дойдя до угла забора, хотя бы оценить перспективу задержания, ему с двух постов по одной рации доложили, что оба солдата  ранены. На пятом посту солдат в два раза больше лейтенанта раздавил рацию — упал на неё, получив пулю в ногу, но он смог проползти до видимости четвёртого поста, вернее того что от него осталось, и прокричать информацию, что он ранен, но будет дальше держать оборону. Четвёртый пост снесла их караульная машина с убегающим на ней нападавшем, но солдат, упав вместе с вышкой, успел дать вслед очередь из автомата и, как минимум, одно колесо повредил. “Как же он её завёл?” — удивился лейтенант, узнав про угон, ключи были при нём и сейчас. Машина была далеко не первой свежести — заводилась с трудом, часто глохла из-за быстрого перегревания двигателя, а теперь ещё и охромела. Стоя возле стены, он вызвал по рации первый и второй посты, которые находились с другой стороны склада — нарушителей не было, все бдят. Шестой пост, который был, похоже, началом, откуда зашли нападавшие, и куда они отступили на машине, на связь не вышел, хотя он точно слышал, что кроме третьего поста стрельбу вели ещё три. С ранеными и с неизвестно в каком состоянии шестым постом, возможно, и не ему придётся разбираться — из части в сторону склада уже выдвинулась подмога и врач, а он пока попытается задержать хотя бы одного живого нападавшего. Выглянув аккуратно из-за угла, он увидел ближний к себе у ворот бетонный блок, за ним было пусто. Застать врасплох затаившегося нарушителя, он мог только, если выкатится тому за спину из-за ближнего к нему бетонного блока и поэтому ему ничего осталось как выключить рацию, лечь на снег и поползти к ближнему бетонному блоку, а ещё надеяться, что с третьего поста повторно не начнут палить, не глядя, куда. Ближний бетонный блок начинал ему уже казаться совсем не ближним, а довольно тёплая погода ставила под вопрос, почему термобелье такое тонкое. Пока он дополз, он успел и лужу переплыть и, похоже, по запаху, и кучу преодолеть. Привалившись к бетонному блоку, он сделал небольшой перерыв, стараясь услышать дыхание за вторым бетонным блоком, но было всё тихо. Он посмотрел на вышку и увидел покачивающееся дуло автомата, чуть торчащееся из-за укрытия. Он был уверен, что солдат его видит, хотя он его не видел. Чтобы быть уверенным, он помахал ему, чтобы тот отвёл автомат левее, и дуло повернулось влево. Собравшись в пружину у края бетонного блока он замер, приготовившись прыгнуть и прокатиться, но тут откуда-то возникла мысль —  когда он прыгнет, то тот тоже прыгнет, и они оба сдохнут, разбив друг о друга лбы. Вот и что это тогда будет? С одной стороны, он по-геройски обезвредил врага пробравшись в тыл, а с другой — ой, позорище так подохнуть. “Победитель Премии Дарвина” —  подумал он и прыгнул. Сделав два оборота, прокатившись, он оказался в положении на животе, руки на локтях, пистолет зажат в двух руках, направленный на спину нарушителя. Замерев, он прислушался, было тихо, только ветер лениво постукивал воротами у него за спиной.
      — Брось пистолет! — скомандовал он, и рука нарушителя сползла с лежащего снегу пистолета.
      Он быстро встал, не подумав сразу, как на это может среагировать третий пункт, и, пригнувшись, подбежал к нарушителю. Добежав, он ногой откинул пистолет и отступил на шаг. Нарушитель сидел, упёршись лбом в бетонный блок, и его трясло, скорее, всего уже в судорогах, чем от холода, автоматная очередь практически сняла скальп, когда он в последний раз выглянул над бетонным блоком.
      — Сколько вас? — спросил лейтенант, ткнув нарушителя пистолетом в правую лопатку. Но тот не ответил, его повело вправо и он, приласкав лицом шершавый бетонный блок, упал набок, выплеснув из черепа, как борщ из кастрюли, на белый снег красную жижу.
      Подмога и врач приехали, когда он уже проверил солдат на третьем, на остатках четвёртого и на пятом постах, а так же уже нашёл и накрыл труп караульного на шестом посту, заступив на дежурство вместо него. Прибывшего майора — главного до прибытия начальника части — он ввёл в курс дела, пока они шли от шестого до третьего поста.
      — Первый и второй пост оставляем дежурить — сказал лейтенанту, приехавший майор — посты, которые подверглись нападению, берём в полукольцо, чтобы никто улики не затоптал. Я остаюсь — буду ждать начальника части и криминалистов. Сами трупы трогать не будем. — лейтенант заметил, что майора передёрнуло, хотя тот попытался это скрыть, —  Раненых — в санчасть. Тебя и солдата с третьего поста тоже — пусть осмотрят.
      — Да нормально со мной всё, товарищ… — начал, солдат с третьего поста, стоящий рядом с ними.
      — Надо-надо, — перебил его майор, — Но сначала сопроводите автоматы раненых и погибшего в оружейку.
      Собрав автоматы, они на УАЗе майора поехали в часть. Лейтенант сначала подумал изъять автомат и у караульного с третьего поста, но решил этого не делать. Ехали молча, и каждый думал о своём. О чём думал солдат, лейтенант не знал, но когда они сдали автоматы и вышли из оружейной комнаты, то вызвал его на беседу в “ленинскую комнату”. Усевшись напротив друг друга за столом, лейтенант спросил у солдата напрямую про то, что тот планировал до нападения бандитов. Солдат отпираться не стал и сознался сразу.
      — И что теперь? Ты намерен довести задуманное до конца? — спросил лейтенант.
      — Нет, — ответил солдат и, улыбнувшись, пояснил, — Отложенное сообщение однокласснику я отправил, сидя на лавочке в парке. На улице было  холодно, но идти мне было некуда — не было денег ни на кафе, ни на кино. Я просидел сколько мог, а потом пошёл на выход из парка. При выходе оказался небольшой дом с каким-то кружком, где обучают детей делать из веток и… — спохватившись, он замолк на секунду, и, найдя альтернативу, продолжил, — шишек поделки. На двери висела большая зелёная белка, их талисман, вроде, — за неё-то, похоже, я и зацепился глазом и стал читать объявление под ней: “Горячий чай и хорошее настроение подарим вам за стихотворение.” и внутри, судя по звуку, уже кто-то зарабатывал себе на чай. Я, было, потянулся к ручке, но, вспомнив, что сам не сочиняю стихи, а чужие тут, наверное, не годятся, да и не вспоминаются что-то сейчас чужие, опустил руку и собрался уже уйти, но вдруг обнаружил, что рядом со мной стоит пожилая пара.
      — Заходи, солдат! Не стесняйся! — сказал дед.
      — Я не пишу, — ответил он — Да и чужие от волнения не полезут в голову.
      — Я пишу, — сказал дед и положил на его плечо свою слегка трясущуюся, но явно тяжёлую и сильную руку, — Я за себя и за тебя прочту, — дед подтолкнул его к двери, —  Ээээх, гулять так гулять!
      — У нас сегодня юбилей, —  сказала бабуля.
      — Да, пять лет как мы познакомились тут, в нашей “Зелёной Белке”, —  поддержал её дед, —  Но только мы тогда что-то лепили из шишек и… — спохватившись дед замолк на секунду, но, не найдя альтернативы, продолжил — Как же я тогда обрадовался, — по его блаженному виду солдату показалось что про него он забыл, но дед продолжил, — Я свою принцессу почти семьдесят лет искал.
      Бабуля захихикала, а солдат застыл, не зная, что и сказать на такую откровенность деда.
      — Ты не подумай, что я затворником был —  просто не встречалась родственная душа, которой хотелось бы прочитать, то, что я сочинил по этому случаю.
      Когда они втроём зашли в домик, то как раз была пауза между чтецами, и пожилую пару встретили аплодисментами с порога. Чтобы не перетягивать причитающееся старикам внимание, солдат отошёл в сторону и сел на край лавки подальше от стола с электрическим самоваром —  в помещении были лавки, а не стулья, явно сделанные тут же и тут же раскрашенные. Бабулю усадили в первый ряд, а дед, взгромоздившись на импровизированную сцену, с гигантским чувством, но с умеренной жестикуляцией, каким-то специальным для таких дел голосом (абсолютно противоположным, чем тот, которым он говорил на улице, — показалось солдату), прочитал по памяти в полной тишине:

“Детство умчалось ветром,
Старость подкралась кошкой,
Смерть близко бродит где-то,
Жалко себя мне немножко.

Мне абсолютно не страшно,
Больно ли будет — не знаю.
Главное — ты будешь рядом!
Я всё тебе оставляю —

Я прошепчу еле слышно,
Сжимая в ладонях ладошку —
Ты для меня была ветром,
Ты для меня была кошкой!”

      Лейтенант молча выслушал солдата и, не зная, что сказать, выдохнул:
      — Красиво!
      — Да! — согласился солдат, — Мощный дед, — и показав лайк, сказал, — После этого стихотворения он прочитал ещё про звезду и свою вариацию стихотворения Анны Андреевны. После каждого ему устраивали овации. Самоварный чай — обалденный чай! — ностальгично вздохнул и добавил, — А ещё там пряники были — тоже вкусные.
      — Получается, эти дед да бабка спасли тебя? —  спросил лейтенант серьёзно.
      — Выходит, что так, — согласился солдат и, хихикнув, добавил — А ещё все собравшиеся меня к ним во внуки определили. Понятное дело, что я сразу сознался, что это не так, но мне на это ответили, чтобы я выгодной роднёй не разбрасывался. Я сдался и согласился в следующее увольнение придти к ним домой и навести порядок в их технике — телек новый купили, но, как настроить, не знают, для ноутбука сделали интернет, а он его не видит.
      — Вот дождёмся приезда командира части и вместе пойдём в увольнение. — сказал лейтенант — А пока, —  он посмотрел на часы, — пойдём покажемся в санчасти…
      — Да всё со мной хорошо… — начал солдат.
      — Со мной-то же, — перебил его лейтенант, — Но показаться мы обязаны и самое главное — надо наших подстреленных проверить.
      С последним аргументом солдат спорить не стал. и они пошли в санчасть. Раненые из караула, когда они вошли в палату, шумно рубились в шашки. Их положили вместе и отдельно ото всех, чтобы другие “захворавшие бойцы” — как любил называть своих подопечных старенький подполковник, отвечающий за санчасть —  не доставали их расспросами. Подполковник лично осмотрел новоприбывших и записал в их карточки, что ничего мешающего службе не выявлено. На место нападения бандитами, к складу, он отправил своего помощника, но когда привезли убитого солдата, он очень причитал по-стариковски принимая тело на хранение. Командир части так до вечера от склада так и не приехал, общаясь с товарищами из прокуратуры военной и гражданской, и поэтому его беседа с лейтенантом и тремя солдатами перенеслась на завтра. Солдат с третьего поста после ужина занял своё привычное место после команды “Отбой”, а лейтенант пошёл в сторону кпп, выйдя поздно вечером из казармы.
      Вернувшись к себе в маленькую служебную однокомнатную квартиру, он первым делом ощутил одиночество. Пока он брился, мылся и готовил себе ужин, он, не переставая, думал про то, что сказал дед, — “Я свою принцессу почти семьдесят лет искал.”, — и когда он всё же лёг спать, то глядя в потолок, не выдержал и прошептал:
      — Где же ты, принцесса?
      — Я тут, —  ответила она, выходя в его длинной футболке из светлой кухни, заходя в полумрак комнаты, неся две кружки с ароматным кофе. Он не был против, что она заглянула в его шкаф с вещами, поскольку уже накануне свыкся с тем, что от неё у него секретов быть не может.
      — Спасибо, — поблагодарил он, усевшись и взяв кружку.
      — Угу, — ответила она в свою кружку, отпивая кофе, — Много молока налила себе — я решила с цветом себя не обманывать, раз вкус мы всё равно воссоздаём по памяти, — отхлебнула ещё раз она и примостилась на край дивана. — Как спалось в новом статусе? — сводящая с ума полуулыбка царствовала у неё на лице.
      — Необычно, но продуктивно. Я теперь знаю, что одноклассник жив и цел и спокойно дослужит, — ответил он, — Словно в кино сходил.
      — Мне сначала казалось, что я подсматриваю, — призналась она.
      — Мне больше напомнило управление от первого лица в компьютерной игре. Графика — что надо! — хихикнул он, но тут же стал серьёзным, — Но только люди погибли по-настоящему.
      — Видимо, без этого тогда было не обойтись… — высказала она своё мнение и, поставив кружку на табуретку, которую он давным-давно повысил до прикроватного столика, легла поперёк дивана, глядя в потолок.
      В её блестящих глазах отразился зелёный свет проекции времени на потолок от электронных часов, которые стояли на верхней полке его компьютерного стола.
      — Восемь часов и восемь минут, — озвучила она задумчивым тоном проецируемые данные.
      — Необычное сочетание, — согласился он.
      — И рисунок, —  добавила она.
      Он задрал голову и увидел крест.
      — Выглядит так, как будто нас закопали вместе и сверху поставили крест, вместо надгробия, — пробормотал он.
      — Ну и ассоциации у вас, молодой человек, — хихикнула она, но всё же с ним согласилась, — Да похоже. У меня тоже дома такие часы, но с красным светом, и я часто просыпаюсь… —  она замолчала на минуту и перефразировала — в последнее время я чаще ложилась в это время, словно вампир, который всю ночь бесцельно бодрствовал, и вот теперь должен спрятаться от солнечных лучей. Ложилась и спала от силы час.
      — Кончились знакомые, или нечего было представлять? —  спросил он.
      — Скорее, второе, —  ответила она, — Терялась надежда от смысла происходящего —  я слишком долго ждала родственную душу.
      — Прости, что не помер пораньше, — выдохнул он, зарываясь в свою кружку.
      — Я тебя прощаю, —  рассмеялась она до слёз, как ему показалось, а может, всё дело в свете проекции.
      Часы сменили показатели на “8:09”, и она села, снова взяв свою кружку.
      — Давно проснулась, или не спала всю ночь? —  спросил он.
      — Я встала где-то за полчаса до тебя и решила тебя порадовать кофе, — созналась она, — Всё равно ещё рано куда-либо идти, да и на улице всё ещё метёт.
      — Спасибо, —  поблагодарил он.
      — Пожалуйста — ответила она с полуулыбкой.
      Наверное, скорее всего по привычке, а не из-за интереса, как вода будет проходить сквозь него, он минут пятнадцать принимал душ, стоя в совмещенной с туалетом ванной. Обычно в этой плиточной комнате за этим процессом он обдумывал грандиозные нереализуемые планы, а сегодня просто пытался уловить своей сущностью температуру воды. Так ничего и не почувствовав, он прибегнул к варианту, что и с едой, представил, как ему однажды удалось поймать идеальный баланс между “бррр как холодно” и “аааа сварюсь”. Непроизвольная улыбка с ним закончила принимать душ и вышла из ванной. Свою прекрасную знакомую он нашёл, там же, где и оставил — за своим ноутбуком, где она с панорамы рассматривала какой-то остров. Когда он вошёл в комнату, она повернула к нему голову и с полуулыбкой спросила:
      — Ты хорошо вымыл уши? А то с грязными ушами я тебя с собой не возьму на прогулку.
      — И уши вымыл и бороду сбрил — подтвердил он и спросил — Куда пойдём?
      — Просто по району пройдёмся. — ответила она и с полуулыбкой попросила, — Устрой мне экскурсию, — Но вдруг полуулыбку погасила налетевшая тоска, — Я хоть и живу тут недалеко, но пять лет без выходных мой распорядок был метро — остров.
      — Ты живёшь на острове? — удивлённо спросил он и задумчиво признался, — Я как-то раз, засыпая, размечтался, что я переехал на остров, и что у меня там квартира в пару этажей и кабинет с панорамным видом на залив.
      — Я могу осуществить эту мечту, — с полуулыбкой сказала она и указала на экран, — Я живу на этом острове.
      Столобуретка скинув с себя мобильный телефон на диван приняла свой естественный облик и была немедленно придвинута к компьютерному столу. Он на неё сел и всмотрелся в панораму экране.
      — Вот это мой дом, — указала она чёрную прямоугольную крышу дома, который противоположным от экрана торцом упирался в песчаный пляж залива, — И это третье направление на твоём личном указательном камне, “Остров” — так подписана стрелочка прямо.
      — Я пожалуй, прямо выберу, — сказал он и обнял её, а она его.
      Примерно час они гуляли по панораме острова, она то рассказывать начинала про местные достопримечательности, то обрывала рассказ словами или “всё увидишь сам” или “я покажу”. Он старался не перебивать её, ощущая насколько она ему рада. Он тоже ей был очень рад. Под мелькающие картинки на экране и под её щебетание, он ощутил тёплое счастье, находясь в её объятьях и поэтому даже не удивился, тому что вспомнил слова деда из сна.
      — Да, он искал почти семьдесят лет, а тебе пришлось умереть, чтобы встретить свою принцессу, —  не удержавшись закончила она его мысль с полуулыбкой, повернув голову к нему и глядя в глаза.
      — Подожди! —  осенило его и он чуть отстранился от неё, но продолжая держаться за неё и смотреть в её глаза, — Если ты на лавочке сидела пять лет, два года я служил, потом не появлялся на ней пол года, до армии, выходит мы сидели рядом примерно полтора года.
      — Я тебя не видела, — сказала она — Я сидела, глядя на рельсы.
      — А я лицом к людям, — сказал он, — Я не помню тебя на лавочке, когда я к ней подходил и садился. Понятное дело, что всех не упомнить, тех кто пришёл и сел до меня, но лисью шапочку я должен был запомнить, но не помню.
      — Возможно, мы приходили и усаживались одновременно, — сказала она, — поскольку тоже, приходя, не видела тебя.
      — А что произошло бы если мы оглянулись друг на друга? — спросил он.
      — Тогда всё, наверное, могло бы пойти иначе и даже быстрее или медленнее, но в конечном итоге мы бы оказались тут — в твоей комнате, я в твоём кресле, а ты рядом на табуретке — ответила она.
      Он молча снова придвинулся к ней, а она его покрепче обняла и “страшным” голосом сказала:
      — Я бы стала тебе сниться и оставлять загадочные послания повсюду. Уууу.
      Её звонкий заразительный смех за секунду заполнил собой всю комнату, что он не удержался. Он не сразу заметил, как внезапно она замолчала, в ожидании пока завершится тормозной путь его смеха, а заметив, с удивлением посмотрел на неё.
      — Что-то не так? — спросил он.
      — Я забыла сказать, что пока ты был в душе, тебе пришло сообщение, — ответила она.
      — От кого? — удивился он.
      — Я знаю о тебе всё, что знаешь ты — ответила она, — Но поскольку ты не знаешь про письмо, то и я не знаю, а привычки читать чужие письма у меня…
      — Не обижайся, пожалуйста! — перебил он, — Я не хотел обидеть, а просто спросил — мало ли, ты увидела имя в уведомлении.
      — Я не обиделась, — улыбнулась она, — Просто увидела, что пришло тебе сообщение.
      Он дотянулся до мышки и через браузер открыл социальную сеть. Рядом с кнопкой “Сообщения” мигала цифра “1”.
      — Я думаю, что это от одноклассника, — сказал он и оказался прав, открыв сообщение. Оно было не секретное (да и какие теперь могли быть между ним и ней секреты) и поэтому, когда она попыталась отъехать в кресле, он притянул обратно и они вместе начали читать. Сначала он думал, его бегло промотать, поясняя ей основные моменты, но потом понял, что это сообщение действительно взгляд с другого угла на произошедшее, и на то, что чудом не случилось. Вначале одноклассник попросил “удалить ранее отправленное трусливое сообщение” и поделился с каким ужасом столкнулась бы его мать, если бы не нападение.
      — Я тоже размышлял про это… —  начал было он.
      — Я знаю, — ответила эхом она, не отрываясь от монитора и они продолжили чтение:
      “...сам знаешь — сидеть нельзя в карауле, но я сел прямо на пол, спрятавшись за стеночку перил от ветра, подложив под задницу старый валенок — кто-то до меня удобство создал (Моя работа —  прокомментировал он для неё с улыбкой) — , втянулся в бушлат —  только голова над перилами вышки, и стал смотреть за воротами. Вокруг было было тихо, только ветер лениво постукивал воротами передо мной, и вдруг со стороны караулки раздался выстрел. Я, не вставая, быстро повернулся в ту сторону, но не успел я всмотреться, как у меня кто-то попытался выхватить автомат за дуло, которое выглянуло за пределы вышки. Меня настолько быстро за ремень автомата дёрнуло на валенке к лестнице, что я чуть не слетел с вышки — хорошо, успел ногами с двух сторон от выхода упереться и, сдёрнув предохранитель, нажал на спусковой крючок. Тянуть сразу перестали, и меня по инерции бросило обратно, и я, не прекращая стрелять, маханул автоматом над перилами вышки справа налево и —  как потом рассказал мне лейтенант, когда всё закончилось —  разнёс нахрен всю караулку изнутри через открытые двери. Я практически сразу перестал стрелять, но этого хватило, чтобы я попал на новый телефон со змейкой для лейтенанта. Потом ожили ещё три поста, от кого-то отстреливаясь. Я всмотрелся в сторону караулки и увидел, что кто-то лежит и не даёт двери закрыться. Я вскочил и через перила сбросил харчишки с ужина — я решил, что я пристрелил лейтенанта. Когда я посмотрел второй раз, то мне показалось, что лежащее тело одето в гражданское. Рассмотреть подробнее мне не дали —  кто-то выстрелил сзади явно в меня и, промахнувшись, попал в стойку, я быстро упал на пол вышки. В вышку выстрелили ещё раз, попав в стену перил, пробив её. Я решил спуститься с вышки и вести оборону внизу, лёжа на снегу. Я подполз к лестнице и, посмотрев вниз, оставшиеся харчишки скинул на трупака, который попытался у меня автомат спереть. От заблёванной мною головы нападавшего мало что осталось, но всё же один уцелевший глаз продолжал смотреть на меня… Внезапно завёлся наш дежурный грузовик возле четвёртой вышки и с грохотом — как выяснилось позднее, он снёс четвёртую вышку —  куда-то рванул от склада. Я не успел предположить, кто мог на нём дать такого дёра, как в стене перил моей вышки появилась новая дыра. Решив —  а шло бы оно всё нахрен! —  я вскочил и дал очередь из автомата в сторону ворот. Нападавший, который решил, похоже, прокрасться под вышку, резко развернулся и зигзагами побежал к воротам и залёг за левый бетонный блок перед воротами. Я взял блок на прицел и затаился. Он несколько раз попытался выглянуть из-за блока с разных мест и я каждый раз давал одиночный. И вдруг ожила рация — я оказывается не пристрелил лейтенанта …”
      Далее в сообщении одноклассник рассказал про то, что он уже по сути видел во сне — как лейтенант пробирался к воротам, как майор приехал, как одноклассник и лейтенант вернулись в часть и они доверительно побеседовали в “ленинской комнате”. Про знакомство с двумя пенсионерами у “Зелёной Белки” и про вчерашний поход в увольнение к ним он рассказал в двух словах ,не вдаваясь особенно в подробности — похоже, что рассказ про них при разговоре с лейтенантом вышел более развёрнутым только из-за того, что тот так вопрос поставил, здесь же в сообщении он сам делился тем, чем считал нужным и в нужных объёмах. Основной смысл в рассказе про пенсионеров сквозь скромный текст выпирал более, чем явно — он был им благодарен за столь внезапное вмешательство в его жизнь.
      — Теперь он легко дослужит, — подвёл итог он и нажал кнопку ответить.
      — Ты уверен? — спросила она с полуулыбкой.
      — Думаешь он не поверит, что я ему написал? — спросил он.
      — А ты бы поверил в письмо с того света? — спросила она.
      Ночная метель перешла сутра в лёгкий снегопад, а раннее утро, с которого они начали этот четверг, перевалило давно за полдень — снегопад и световой день грозились закончиться на сегодня в ближайшее время, но всё же часа четыре у них было, и они решили ими воспользоваться. Дом они покинули, одевшись как накануне. Выйдя со двора на проспект, они остановились, задумавшись с выбором направления —  через дорогу вход на почту от снежных завалов разгребал лопатой дворник, но им туда не надо было, вариант идти налево по узкому тротуару вместе с другими пешеходами, страдающими от его нечищенности как-то не прельщал, и они пошли направо в сторону набережной канала, надеясь, что там спокойнее. Держась за руки и оставляя следы, но не проваливаясь глубоко в снег, они дошли до перекрёстка — к каналу нужно было перейти дорогу или с нарушением правил по диагонали, или по правилам буквой Г. Они выбрали второй вариант и стали ждать разрешающий сигнал светофора. Вдруг сзади на них пахнуло кофейным духом — запах они не почувствовали, конечно, но на звук закрывающейся двери оглянулись. На углу здания расположилось кафе, и из него только что вышла девушка, неся большой стакан с кофе, и пошла по направлению откуда они только что пришли, стараясь наступать в её следы, бессознательно выбрав по размеру отпечатка. Стакан в её руке был с крышкой, но через маленькое отверстие всё равно легонько струился пар.
      — Я вспомнила, как однажды зимой вот тоже так купила обалденно вкусный кофе, — сказала она, глядя с грустью вслед девушке.
      — Пойдём купим? — предложил он.
      — Пойдём, — согласилась она и с полуулыбкой добавила, — Возьмём два и я с тобой поделюсь тем незабываемым вкусом, только ты заранее пельмени не вспоминай.
      — Ха-ха, —  ответил он, и они зашли в кафе. Чтобы не привлекать внимание, они отстояли очередь в одного человека и купили по такому же большому стакану с крышкой с кофе, как у только что встреченной девушки. Продавец оказался душевным парнем и, оформляя заказ на два кофе, смог разговорить их про погоду на улице и про то, как вкусно кофе с пончики с цветной пудрой в их теплом кафе — они не стали отказываться и заказали ещё по три пончика.
      — У нас сегодня на завтрак и обед кофе. — заметил он, когда они сели за столик, в ожидании заказа.
      — Извини, дорогой, но я ещё не приступила к ведению совместного хозяйства, — сказала она с полуулыбкой и пояснила — Завтра, когда ты переедешь ко мне, я устрою пир. Последние три года я перестала есть — одной стало скучно это бесполезное, по сути, занятие.
      И тут принесли заказ.
      — Ну, держись, — хитро прищурившись, сказала она и взяла его за руку.
      — Действительно вкусно. —  сказал он, хлебнув кофе.
      — Я же говорил! — донеслось со стороны кассы, — Кофе и пончики в такую погоду особенно вкусно.
      Ни он, ни она не сдержали смеха, и продавец решил не отставать, присоединившись к ним. Он и она понимали, что продавец смысл явно не понял, но пояснять ему было бы значит сломать всю эту волшебную атмосферу, которая возникла на и так непродолжительный миг.
      Пончики закончились, естественно, раньше кофе и они, собравшись и поблагодарив продавца, со стаканами в руках снова вышли к перекрёстку.
      — А где такие как мы зарабатываем деньги? — вдруг подумалось ему, и он спросил её пока они ждали зелёный свет светофора.
      — Мы не зарабатываем, — ответила она — Если мы что-то и делаем, за что стоит нам заплатить, то мы это делаем бесплатно.
      — А на что кофе покупать, когда закончатся прижизненные запасы финансов? — удивлённо спросил он, — Загорелся зелёный, и они перешли одну дорогу.
      — Они не закончатся — с полуулыбкой ответила она и посоветовала, — Проверь лимит карты.
      — Безлимитно, — удивился он, глядя в приложение банка, — И виртуальные пропали.
      — И срок действия карты, —  обратила его внимание она. Загорелся второй зелёный, и они, перейдя вторую дорогу, оказались возле канала и, не спеша, пошли по набережной. Здесь с нападавшим снегом справились оперативнее, чем на тротуаре — небольшой трактор снег спихнул в канал.
      — На безлимитную денежку можно сделать много добрых дел… — начал, было, он рассуждение.
      — Нельзя, — перебила она.
      — Если кто-то будет делать добро, то и зло будет увеличиваться в геометрической прогрессии? — предположил он.
      — Именно, — ответила она.
      — Понятно — добро за деньги под запретом, — продолжил он, — А какое добро можно делать, чтобы не вызвать негативных последствий?
      — Помочь старичку со спаниелем не должно вызвать негативных последствий, на мой взгляд. —  ответила она.
      — Чего? — не понял сначала он так как в основном, идя, смотрел на неё, погрузившись в размышление, но, повернув голову, куда смотрела она, понял. К ним навстречу от пешеходного моста спешил дед со спаниелем.
      — Здравствуйте. Что-то случилось? — сразу спросил он, не дав деду ни отдышаться, ни самому первому заговорить.
      — Какой милый пёсик, — сказала она, и спаниель ответил ей “спасибо” вилянием.
      — Там человек упал в канал… Надо вызвать спасателей… А я не пользуюсь мобильным телефоном… — в три выдоха ответил дед и быстро попытался взять его за локоть, но его рука прошла сквозь него.
      — Ээээ — протянула она и отпустила его руку. Даже не удивившись, что у него не вышло с первого раза (Похоже что дед решил, что в первый раз он промахнулся — подумал он) предпринял попытку вторую и достигнув успеха потянул его к мосту. За мостом в канале обнаружилась большая полынья с утками — что-то тёплое из трубы сюда вытекало. Возле берега было видно, что лёд проломлен, что-то тяжёлое упало на него. Он достал мобильный телефон и набрал спасателей. Поскольку дед очень трясся от волнения (наверное), то разговаривать со спасателями пришлось ему, передавая и собирая в адекватные предложения путанные слова деда — “канал”, “бомж”, “драл”, “потонул”, “утка”... Получив ответ, что к ним незамедлительно выезжают спасатели, он передал информацию деду, и тот рассеянно переспросил, он повторил ему. Было видно, что дед с испугом поглядывает в сторону канала, и он ничего лучше не придумал как спросить:
      — С Вами точно всё хорошо? Может, лучше вам отправиться домой и прилечь?
      Дед, — как ему показалось, — с радостью мгновенно рассмотрел это предложение и, ответив утвердительно, попрощавшись, пошёл с псом в сторону проспекта.
      — Что будем делать? — спросил он её, глядя на удаляющихся деда и спаниеля.
      — Ну уточку я точно заберу к себе на остров, — сказала она.
      — Чего? Какую… — начал было он и, повернувшись к каналу, замолчал, увидев в полынье полуобщипанного одноглазого селезня с неестественно вывернутой головой.
      — Бедная утя, — выдохнула она.
      — А ты уверена, что утя хотя бы час протянет, или то что она сейчас живая вообще? — спросил он, с сомнением глядя, на селезня и вдруг вместо ответа от неё он увидел, как другая утка проплыла сквозь него.
      — Наглядный ответ подойдёт? — с полуулыбкой спросила она. Он понимал, что его удивление от неполной ещё адаптации нового его положения её веселят, но он очень высоко оценил, то, что она терпеливо ждёт завершения этой адаптации, поддерживая его, а не угорая над ним, и поэтому ответил:
      — Вполне подойдёт. Жутковато, правда он выглядит.
      — Да, это не гусь-обнимусь, но ему будет хорошо в утиной заводи на острове, — согласилась она и, сделав глаза спаниеля, спросила — Можно он, пожалуйста, сегодня переночует в твоей ванной?
      В этот раз она не выдержала вид его удивления и рассмеялась, но это было не злобно, и поэтому он присоединился к ней, представив, как пойдёт ночью по нужде и встретит эту замечательную птицу, забыв, что он теперь лишён нужд. Получив утвердительный ответ от него, она позвала селезня:
      — Утя, иди сюда. Мы тебя забираем на остров, — добро произнесла она и (в этот раз он не удивился) селезень подплыл к краю полыньи, забрался на лёд и пошёл к ним одновременно и хромая и подволакивая одну лапу, —  Не бойся, — продолжала она — Мы тебя не обидим, вылечим шейку и глазик новый отрастим (он старался не удивляться из последних сил), — Она протянула к селезню руки и тот, зашипев, энергичнее заковылял к ней, но вдруг раздался взрыв подо льдом и селезня подкинуло вбок от полыньи и моста и чуть назад от них стоящих, но на их сторону берега. Остальные утки, матерясь, мгновенно забились под мост. Приземлившись на лёд, селезень замер в неестественной позе лапами вверх, и она, вскрикнув, побежала от моста по набережной вдоль канала, бросив стаканчик с остатками кофе в сторону взрыва. Стаканчик упал на лёд возле новообразованной лунки, не потеряв крышечку, и покатился к ней. Перед самым падением в воду его схватила высунувшись оттуда синюшная рука (вот теперь он ооочень удивился, оцепенев на месте от зрелища), которая начала вылезать из воды дальше, словно кто-то шёл, поднимаясь по дну из глубины.
      — Пойдём отсюда. — вывел его из оцепенения её голос. Он посмотрел на неё — селезня она держала на руках, положив его голову себе на плечо.
      Он вновь посмотрел на канал, где из проруби уже почти по пояс вылез здоровенный разбухший мужик синюшного оттенка, одетый в какие-то драные лохмотья. Перекошенным ртом он напоминал разъяренного Рокки, но только рот был не самым страшным местом на лице — глаза были ровными сквозными тоннелями, как будто через них утопленнику просверлили всю голову насквозь, но он через них явно смотрел и видел их на берегу. Утопленник словно в приветствии поднял стаканчик, он зачем-то отсалютовал тоже.
      — Отдай ему свой стаканчик и пошли домой. — повторила она.
      — По моему, он только что поприветствовал меня в эээ… загробном мире, — растерянно сказал он.
      — Я именно это и сделал. — сказал утопленник.
      — Я тебе утку не отдам, — предупредила она его.
      — И даже не вздумай передумать! — утопленник отвечая ей, настолько резко вскинул руки вверх, что стаканчик улетел на другой берег и чуть не попал в проезжавшую там машину, — Извините, — пробормотал он и проводил машину поворачивая затылок по ходу её движения, а лицо — к мосту.
      “Реверсивное зрение” — придумал он термин и сказал:
      — Не переживай. У меня ещё половина стакана.
      — Бросай, если сам больше не хочешь. Я поймаю, —  сказал утопленник, продолжая стоять по пояс в воде, которую уже начинало затягивать льдом. Он очень аккуратно поймал брошенный ему стаканчик и, сделав глоток, улыбнулся, насколько это было возможно, своим беззубым перекошенным ртом, — Давненько кофе не пил, — пояснил он и повторил, — Даже не вздумай этого гада — он указал пальцем свободной руки на селезня, — возвращать ко мне в канал! Я из-за него и утонул и тут с ним застрял чуть ли не на двести с лишним лет.
      — Как это? — спросила она с явным интересом. Он ощутил, что её воинственность по защите селезня улетучилась, сменившись жалостью к утопленнику.
      — Как-как, — Ты же знаешь, что самоубийцы попадают в “пустыню”? — спросил он.
      — Знаю, — выдохнула она.
      — Я так понимаю, что там Вы, юная леди, побывали? — спросил он, — Она кивнула, и он продолжил, — Так вот этот гад, — он снова тыкнул в селезня ,— где-то тут недалеко много лет назад самоубился из-за какой-то своей утиной причины и вместо того, чтобы отбыть в “пустыню” затаился под мостом, — он показал налево, — Здесь раньше было много лодок, даже для удобства разгрузки выкопали “французский ковш”, — он показал направо, — и на одной из них я работал. Как-то раз я с грузом плыл по весне — как раз вода поднялась после снега —  от залива в сторону Невы и, вплывая под мост, подвергся нападению этого общипанного флибустьера. Отвлёкшись на него, я не заметил, как лодка сместилась ближе к берегу и сетка, которой был прикрыт груз, зацепилась за мост и потащила его к борту, наклоняя лодку. Я кинулся отцеплять, но… В итоге оказался на дне, придавленный грузом, а потом в месте, куда попадают такие вот счастливчики, как я. Сначала там было ничего, но со временем мне стало скучно, и тут подвернулось предложение.
      — Протестировать специальное предложение от вышестоящего начальства для сильно раскаявшихся самоубийц? — спросила она
      — Именно, — ответил утопленник.
      — Так ты же не самоубийца, — удивился он, но потом спохватился и удивлённо спросил — Селезень?
      — Именно, — повторил утопленник и пояснил, — У него есть возможность избежать “пустыни”, если он сдохнет не от самоубийства. Я с радостью согласился ушатать этого гада из-за которого утонул, ведь у меня столько было планов, если бы не он, — он горестно вздохнул, вспомнил про стакан в руке, глотнул явно холодный кофе и ещё более горестно сказал, — Но никто мне не сказал, как убить то, что и так уже сдохло.
      — Подстава какая-то, — выдохнул он.
      — Вот такое чувство юмора там, — сказала она и показала пальцем в небо.
      — За двести лет я эту утку уже и ненавидеть-то перестал, но ничего не мог поделать с тем, что я должен её убить, и поэтому предпринимал ежедневные попытки, — сказал утопленник и, сделав лицо спаниеля и прижав двумя руками стакан к груди, попросил, — Заберите, пожалуйста, селезня. Возможно, это единственный выход из ловушки, в которую я сам себя загнал.
      Вдали со стороны “французского ковша” послышались приближающиеся сирены — спасатели спешили спасать бомжа.
      — Куда бы мне отплыть пока ребятки резвятся… — стал рассуждать утопленник, смотря в двух направлениях одновременно, повернув лицо к мосту. — Куда бы переселиться, чтобы потише было.
      — В сторону Невы наверное шумновато будет— сказал он, — Мы завтра на остров у залива переезжаем, вот вещички сегодня только соберём.
      — Возле тоннеля в морском канале у острова можно отлично обжиться, — канал практически не используется, чтобы не повредить гидроизоляцию тоннеля вибрацией от моторов, там тихо, — предложила она и, словно что-то вспомнив, добавила, — И можем завтра после переезда навестить с кофе.
      Предложение утопленника, естественно, устроило, и они, попрощавшись разошлись, хотя и до проспекта двигались параллельно. Возле проспекта они повернули направо и стали ждать зелёный свет первого светофора, чтобы буквой Г перейти к кафе, где недавно покупали кофе с пончиками. Расстояние от светофора до моста с утиной полыньёй позволяло, не прячась немного понаблюдать, как спасатели ударными темпами разворачивают свои спасательные работы.
      Селезень подал “признак жизни”, когда они вернулись в квартиру, и она его опустила в ванной в ванную.
      — Он наверное не знает, что в его нынешнем состоянии это не надо, — сказала она задумчиво.
      — За 200 лет вжился в роль вечного живого во всём, — предположил он и посоветовал, предупредив, — Просто смой из душа, но смотри не обвари его.
      — Сомнительно про “роль вечно живого”, — сказала она и пояснила, включая воду, — Не думаю, что где-то от него потомство, хотя бы за последний сезон существует.
      От удивления от сказанных ею слов он аж опустил крышку стульчака на унитазе и сел. Она поняла всё сразу и рассмеялась сначала, но всё же с грустью пояснила:
      — В новом твоём статусе это относится, как вкус и запахи, жарко и холодно, к воспоминаниям, но усыновлять или удочерять можно в неограниченных количествах, поскольку это не обременяет безлимитное финансовое положение.
      — У тебя есть ребёнок? — прямо спросил он и, испугавшись, спохватился и прикрыв рот, но слова уже было не поймать.
      — Да, — спокойно ответила, — Ты совершенно верно угадал со временем, задавая вопрос — он есть.
      — Ты решила убить себя, чтобы быть с ним? — этот вопрос хоть и ужасал его, прозвучал более уверенно, поскольку был логическим продолжением предыдущего.
      — Верно, — сказала она и повернулась. Он даже не мог представить, что такое возможно до того, пока не увидел как полуулыбка может совмещаться с болью потери и с благодарностью от приобретённого второго шанса, — Именно это и стало самым главным моим оправданием.
      — Это… — начал было он. Он хотел сказать, что это благородный поступок, но одно с другим явно не вязалось.
      — Это вышло в моменте порыва, а не после долгих обдумываний, — пояснила она, — Но искренне.
      — Беспорно, — согласился он и, продолжая сидеть на крышке стульчака на унитазе, дотянулся и обнял её, а она его голову.
      Плакать всем вроде и хотелось, но в этой ситуации всем пришлось бы выдавливать из себя слёзы. Весь лирический момент испортил селезень —  он приплыл по течению, созданному при смывании его “жизнедеятельности” (если в его статусе этот оборот приемлем) к сливу и зацепился лапой, закупорив в него слив воды, которая по уровню поднялась настолько, что, если бы он был бы живым, то угрожала бы его жизни, грозясь её оборвать утоплением.
      — Гад хочет жить, —  сказал он, вспомнив утопленника, и, встав, выключил воду, а она повернувшись, высвободила лапу. Полуобщипанный селезень с неестественно вывернутой шеей единственным глазом смотрел на них и явно не благодарил за спасение. Слив воду в ванне и, оставив пернатого самоубийцу в ванной, они ушли в комнату.
      — Я думаю, ты рад, что в новом твоём статусе не придётся ночью идти в туалет? — с полуулыбкой спросила она.
      — Да у меня и раньше не было такой привычки… — начал было он, а потом согласился, закрывая за собой дверь, — Да, а то бы я поседел и облез, увидев там этого одноглазого красавца посреди ночи.
      — Ты точно не передумал после откровенья в ванной переезжать со мной на остров? — сменила она тему разговора, устроившись на диване, войдя в комнату.
      — Нет, конечно. — безапелляционно, но с лёгким удивлением подтвердил он и, оглядев комнату, стоя в её центре, сказал, — Правда у меня есть пара вопросов — что взять с собой, хватит ли у тебя там места для нас четверых…
      — Селезня мы выпустим по дороге — рассмеялась она, перебив его, — По пути возле школы будет место, где залив намыл в пляже утиную заводь.
      — Школьники подкармливают там уток? — спросил он, позабыв про тревогу сборов и сел рядом с ней.
      — Да. Там проходит теплотрасса и поэтому заводь не замерзает, и поскольку она ниже уровня пляжа, то закрыта от ветра с трёх сторон —  ответила она.
      — И нам надо в школу? — предположил он, хитро прищурив правый глаз.
      — Отличная идея — воскликнула она хлопнув в ладоши — Устроим с Лизонькой тебе стереоэкскурсию, — Это заявление вызвало на его лице настолько неподдельное изумление, что она рассмеялась в голос, но тут же закрыл рукой рот, настолько ей показался звук громким и с лёгкой грустью пояснила, — Она хоть и во втором классе всего, но знает про остров, наверное, даже больше меня.
      — И как же она сейчас? — удивился он — Да и вчера…
      — Она очень самостоятельная и ответственная душенька. И я с ней постоянно на связи на ментальном уровне, — пояснила она и, сделав глаза спаниеля, добавила — Не удивляйся, но я её уже попросила подождать нас возле утиной заводи, если уроки закончатся раньше обычного.
      — Ээээ… — у него не нашлось слов.
      — Не переживай! Ты ей уже понравился, и я уверена, что она понравится тебе, — сказала она и обняла его, а он её. Минут через десять его мысли снова сфокусировались, на вопросе переезда, но она, прочитав их, сказала, — На острове есть двухэтажные квартиры. Нам вдвоём было достаточно одного этажа, но если ты захочешь, у нашей квартиры будет второй этаж.
      — Хочу на втором этаже вот такую комнату с балконом. — сказал он и провёл рукой слева направо.
      — Уже есть, — с полуулыбкой сказала она.
      — Хочу, чтобы комната была на самом верхнем этаже, — воодушевленно продолжил он.
      — Приподняли.
      — Хочу чтобы балкон выходил на залив.
      — Развернули.
      — Хочу чтобы он был как комната из которого можно сделать кабинет.
      — Расширили.
      — Если бы я был живой, и если всё это было возможно, то я бы попросил на второй этаж и ещё один туалет, — задумчиво закончил он.
      — Жизни не обещаю, а вещички для переезда упакованы, — подвела итог она. Он собрался спросить “Сёрьёзно?”, но она положила ему на губы указательный палец и спокойным тоном с полуулыбкой пообещала, — Сам всё увидишь.
      Внезапно раздавшийся шум из ванной разрушил всю романтическую обстановку и они побежали туда. То, что они увидели сначала заставило их впасть в ступор от неожиданности и от непредсказуемости их собственных действий от увиденного. Селезень сидел по прежнему в ванне и с остервенением зубами грыз мочалку, стараясь, то вырвать клок побольше, то впихнуть её в сливную трубу. Уцелевший глаз был мутным и фиолетовым и он с бешенной скоростью вращался против часовой стрелки. Первой очнулась она и потянула к утке руку, но он схватил за запястье и выразил сомнение в правильности её действий:
      — Я бы не хотел, чтобы ты лишилась пальцев.
      — По-моему, он спит… — начала она.
      — …и кого-то грызёт, — закончил он.
      — Надо сходить, посмотреть, кого, — сказала она.
      — Я с тобой! — решительно сказал он и схватил её за другую руку.
      — Я надеюсь, что он и утопленник не поменялись ролями, в связи с тем что мы разрушили их вековой тандем, — предположила она.
      — А такое возможно? — с удивлением спросил он, но она не ответила, дотронувшись до утки. Белый свет заполнил всё пространство маленького помещения ванной комнаты. Он был настолько яркий, что стали не видны вокруг предметы. “Спасибо, что глазам не больно”, — подумалось ему и тут же всплыло страшная мысль — “Я ослеп! От столько яркого света мои глаза закипели и лопнули!”
      — Перестань себя пугать, — раздался рядом её голос. Он вспомнил, что держит её за руку и стал успокаиваться, а вместе с этим в белизне стали проступать какие-то очертания. Последнее проявление окружающей их реальности во сне завершилось практически со скоростью фотовспышки и они увидели как кто-то пытается, захлёбываясь, всплыть, а селезень его клюёт в лоб. Вокруг головы пошли пузыри — тот, кого топила утка, издал крик под водой и предпринял отчаянную попытку всплыть. Как только голова всплыла, селезень вцепился зубами в нос и стал пытаться оторвать его, мотая головой в разные стороны.
      — Это тот старик с собакой… — выдохнул он и, обнаружив в руке стаканчик из под кофе, швырнул его в селезня. Бросок вышел метким и, достигнув цели, вынудил утку отпустить кровоточащий нос и, злобно глядя на берег с адским шипением отступить в темноту под мост. Голова с закатившимися глазами пошла под воду и он прыгнул за ней. Поймав обмякшее тело, он стал тащить его на поверхность. “Какими ещё суперспособностями во сне не обзаведёшься..” — раздался у него в голове её голос. “Угу буль-буль”, — ответил он ей так же мысленно, всплывая.
      Вытащив старика на берег, он встал рядом с ней и она, подняв над его лицом свой стаканчик с кофе,  вылила содержимое на него. Почти мгновенно старик очнулся и стал опасливо озираться. “Пытается понять, где утка.” — догадался он мысленно и она, мысленно кивнув в подтверждении его догадки, наклонилась к старику и, коснувшись его щеки, сказала:
      — Вам ещё рано умирать. Вы ещё не все дела при жизни сделали.
      — Вы не сходите с ума — решил он дополнить её слова — Вы просто научились видеть мир иначе, чем остальные люди, — она распрямилась и взяла его за руку чем, очевидно, вновь вызвала белый свет, который стал постепенно всё заполнять собой. Он решил закончить свою мысль и, пока всё не поглотил свет продолжил, — Вам надо научиться пользоваться этим даром, но не распространяйтесь про него на каждом углуууу…
      Очнувшись снова в ванной комнате, они не смогли сдержать смех. Утка, вжавшись в дальний угол в ванне, от безысходности адски шипела, чем вызывала ещё более сильный приступ смеха.
      — Интересно, чтобы ты ему ещё наговорил, если бы я не забрала тебя оттуда? — поинтересовалась она, немного успокоившись и поставила пустой стаканчик из-под кофе на полку рядом с зеркалом и бесполезными его зубной щёткой и бритвой.
      — Раз интересно, то надо было задержаться. — сказал он.
      — Неее, — протянула она и более серьёзно пояснила, — Дедушка бы не выдержал холода и умер бы во сне, — Поймав его удивлённый взгляд она добавила, — Люди умирают во сне тогда, когда начинают верить, что то, что происходит во сне, на самом деле происходит не во сне.
      — Прости, Остапа Ибрагимовича понесло. — тоже серьёзно сказал он и подумав спросил, — Но я же правильные вещи сказал?
      — Я думаю, что да, — ответила она и тоже подумав, добавила, — Хотя и неосознанно, поскольку ты ещё слишком мало находишься в нынешнем состоянии.
      — Ну я душа ясельного возраста… — попытался разрядить обстановку шуткой он и, не договорив, замолчал, — Прости, — шёпотом сказал он, отводя глаза. Она обняла его и пояснила, что если бы хранила в себе всё грустное из жизни, то точно не дождалась бы его. Они не заметили, когда селезень затих и внезапное “ШШШ” вернуло их в реальность, заставив подпрыгнуть.
      — А давай его покормим? — предложил он, —  у него, наверное, тоже есть какая-то память о вкусной утиной еде.
      — Думаешь, он двести лет хранил её? — спросила она, смахнув слёзы, которые всё же прорвались в его объятиях в память о том страшном дне в детском саду.
      — Вот и проверим, — он специально проигнорировал её взмах и слегка сломленный голос и вышел из ванной, направляясь в сторону кухни. Она последовала за ним.
      От заветренных макарон с тушёнкой из холодильника селезень не отказался и куриную лапу с костью сгрыз и не поморщился.
      — Ууу каннибал, — сказал он, вздрогнув, Задумавшись на минуту — “А не лопнет ли он, если ему отдать вторую лапу.” — решил что не лопне, и положив вторую куриную лапу в ванную, спросил, —  Как по-твоему, почему он на старика накинулся?
      — Могу предположить, что он считает его виновным в том, что утопленник больше не пытается его прибить, — ответила она.
      — Ты думаешь, что это одноглазая башка на кривой шее может сопоставить: дед позвал на помощь, из-за него утка так и останется самоубийцей, деда надо убить? — удивлённо спросил он.
      — Похоже на то, — ответила она и пояснила, —  За двести лет селезень свыкся с мыслью, что день, когда он перестанет быть самоубийцей, точно настанет и, возможно, — по утиному календарю — в ближайшее время, и поэтому он сорвался, накинувшись на него.
      — Надо будет завтра ему клюв изолентой замотать, когда пойдём, — сказал он, сомневаясь выдержит ли изолента, глядя как селезень догрызает кость.
      — Он нас не тронет, — сказала она полуулыбкой.
      — Я начинаю сомневаться, что он шипя ковылял дружить с нами до того как утопленник не вырубил его, прорубив себе прорубь, — признался он.
      — Давай завтра решим с этим? — предложила она и вышла из ванной.
      — Давай, — согласился он и последовал за ней.
      Спать они легли так же, как и прошлой ночью. “...только тогда не было зубастой утки за дверью ванной комнаты, которая её не сдержит, поскольку она может и в сон заглянуть, чтобы отгрызть вам нос,”  — подумалось ему и он вздрогнул.
      — Не переживай, утя уже сытая и на чьи-либо носы покушаться не будет, — успокоила она его. Они лежали, держась за руки, и она свободно читала его мысли. Часы на потолке показали полночь, и она сказала — Пора спать, — и с полуулыбкой добавила —  Добрых снов.
      — Тебе тоже, — ответил он, улыбаясь. Она как и прошлой ночью повернулась к стенке, и одеяло вновь сквозь неё опустилось на диван, и он остался лежать на спине один, глядя в окно. “Пошла проведать дочку” — подумалось ему, и тут же он вздрогнув, осознал, что не порасспросил её даже элементарного про Лизоньку. Он попытался собрать воедино, то чем располагал — самостоятельная и ответственная душенька, которая учится во втором классе в школе на острове, недалеко от уткиной заводи, где завтра поселится хромой и кривой, одноглазый и зубастый куроед. Последний факт в списке его не особо вдохновлял, но раз она не переживает из-за этого, то ему, наверное, тоже не стоит. Вдруг —  словно волны на пляже — утиная волна откатила с него, и на него накатила волна с удивлением — она сказала, что я уже понравился её дочери, а я так и не спросил — чем именно я так быстро этого добился? Он предполагал, что ответ — то, что Мама теперь перестанет сидеть грустно в метро, а счастливая будет делать что-то другое — но что-то ему подсказывало… Или кто-то? —  он даже голову повернул направо и облапал пустое одеяло — что это не полный ответ. Он поперебирал в голове варианты, которые могли или составить пару или продолжить и выбрал — ей нужен друг. Свою догадку он позднее проверит — времени у него теперь полно. С одной стороны, это и пугало и радовало одновременно — пока что перевешивало первое, но он не сомневался, что в итоге перевесит второе, а первое, истощившись при отсутствии пополнения, просто растворится, исчезнув в белом свете. Пока к первому относилась и мелочь — что посмотреть во сне.
      “Посмотреть как там дед с погрызанным во сне носом?” — подумалось ему — “А зачем? Дед —  просто случайно встретившийся прохожий, хотя и, надо признать, со странной особенностью видеть мёртвых.”
      “Посмотреть как однокласник налаживает технику своим новым пожилым знакомым? — пожалуй нет”, — на втором пункте своего короткого списка он подвёл итог, решив, что сегодня он попробует заснуть как раньше и, дав генератору снов полный карт-бланш, стал ожидать пока тот сделает выбор.
      За окном в отличии от вчерашней ночи метель не зверствовала, а просто лёгкий снег порхал из небесной подушки на землю. Раньше на него такой танец снежинок перед сном оказывал гипнотический эффект, и он быстро засыпал. Эта ночь исключением не стала — глаза стали закрываться, и вспомнилось ассоциациативное стихотворение, из которого он осилил только два четверостишья:

“Настала ночь и - фонари
На улице зажглись,
Живут до утренней зари -
Какая у них жизнь.

Дыханье города слегка
Раскачивает их —
И льётся песня сквозь века
Ночной охраны — скрип, скрип, скрип…”

      — Скрип! — сказал он и открыл глаза. В окно светило солнце и рядом лежала она, глядя на него — Да как так-то? — удивился он — Только закрыл глаза, и ночь пролетела.
      — Закон 5 минут сна — с полуулыбкой сказала она и пояснила, хотя это было и не обязательно, — Во сне время идёт по своим правилам — сон короткий может идти года, летаргический сон, а сон с действием в десяти томах может быть просто одномитутным закемаром в транспорте.

      — Звенит предрассветная тишь
И время неспешно идёт,
А может, и вовсе летит,
А может быть, даже плывёт,

Когда ещё пару минут,
Вернее, когда целых пять,
Хотя тебя где-то щас ждут,
Себе позволяешь лежать,

Себе позволяешь мечтать,
Себе позволяешь уснуть...
Проснувшись, всё нафиг послав,
Рискуешь успеть как-нибудь, — продекламировал он.

      — Примерно так, — подтвердила она сквозь смех и, отсмеявшись, добавила, — Только мы никуда не опаздываем, всё строго по расписанию — через час мы выходим и едем на остров.
      — Я сюда не вернусь больше? — спросил он с лёгкой грустью.
      — Куда сюда? — с полуулыбкой переспросила она — В этот дом?
      — В эту комнату, — ответил он
      — Вернёшься, — ответила она и с хитрым прищуром через него лежащего дотянулась до табуретки, которую вчера вновь повысили до прикроватного столика, и взяла с неё пульт от телевизора, — Запомни где он! — сказала она и спрятала пульт под подушкой, — А теперь давай вставать и одеваться.
      — Дичь кормить будем или хотя бы клюв замотаем? — вспомнив вчера, спросил он.
      — Не надо. Ехать недалеко, и его никто не увидит…  — начала она.
      — А если ещё на профессоров “труповидения” наткнёмся, как тот дед со спаниелем? — перебил он её вопросом.
      — Такие люди обычно непроизвольно трясутся от страха из-за своего дара, думая что сходят с ума, и к острову не приближаются. По-моему, граница проходит по середине проспекта за которую они не ходят.
      — А кто же те живут между этой границей и островом? Например как я или соседка с котом, — спросил он.
      — Или просто обычные люди — начала отвечать она и с полуулубкой добавила, — Хотя, про тебя так нельзя сказать (ему понравился внезапный комплимент и он состроил ей спаниель-фейс), — и более серьёзно закончила отвечать, — Или ещё более необычные.
      Внезапно зазвеневший дверной звонок заставил их вздрогнуть и прильнуть друг к другу.
      — Мы прямо как живые застуканные… — начал было он и встав, пошёл ко входной двери.
      — … за непотребством, — закончила она фразу ему вслед, выглянув в коридор.
      — Ага, — кивнул он ей, стоя у двери и, повернувшись, посмотрел в глазок. Она неслышно подошла к нему сзади и он, повернувшись, упёрся в неё.
      — Кто там? — шёпотом спросила она, — Соседка пришла?
      — Нет, — так же шёпотом ответил он, — Мужик какой-то.
      — Не открывай, — посоветовала шёпотом она и взяла его за руку. Он удивлённо посмотрел на неё и она пояснила хитро прищурившись, — Мне кажется, что он сам справится.
      Он не нашёл, что сказать и позволил ей себя отвести от двери на пару шагов. В звонок ещё пару раз позвонили с перерывами и стали пытаться открыть замок внешней двери, подбирая ключ. Внутреннюю дверь он закрывал редко, надеясь на два мощных замка на внешней двери, но эти два замка пали, через минуту, и она приоткрылась. Явно удивлённое лицо рассмотрело через щель внутреннюю открытую дверь и нерешительно открыло наружную дверь шире. Мужик зашёл в междверное пространство и закрыл за собой наружную дверь, повернув третий замок на ней без возможности открывания ключом снаружи —  замок-засов — и привалился к двери, оглядывая коридор.
      Вошедшего он сразу узнал, и ему вспомнились вопрос “У Вас всё порядке?” и ответ на него “Всё в норме — просто ноги отсидел, ожидая.”, затаив дыхание он стал ждать, что будет делать, скорее всего, нынешний обладатель его сумки через плечо, где он хранил свои ключи от квартиры и паспорт с пропиской. Тот оторвавшись от двери, неуверенно двинулся в сторону комнаты.
      — Почему у него такое удивлённое выражение лица? — спросил он.
      — Ну так мы же всё вывезли на остров, —  ответила она. Он с удивлением огляделся и увидел — выходили они в мебелированный коридор, но теперь на стенах не было даже обоев.
      На лице грабителя, когда он заглянул в пустую комнату из коридора отразилось разочарование в высшей степени. Он осознавал, что вряд ли найдёт большое богатство, вспомнив вид самоубийцы, когда решился на ограбление, но то, что он вломится в квартиру даже без обоев, он и представить не мог. Дежурный двинулся на кухню, как вдруг раздался настойчивый дверной звонок. Он замер. Звонок мгновенно повторился после начала фантомного затихания мелодии. Решив, что лучшая защита это нападение, он спросил через дверь:
      —  Кто там?
      — Соседка.  —  донёсся до него ответ из-за двери. — У Малыша корм закончился —  сходи, пожалуйста.
      Дежурный через дверь ответил, что будет готов через пять минут и потоптался на месте для убедительности.
      Она рассмеялась в голос так чтобы живым было не слышно. Он же задумался —  или соседка не поняла, с кем говорит, поскольку была глуховата, или была “ещё более необычной”, чем просто бабуля с котом.
      — Я буду ждать у себя, — сказала соседка и стало слышно как закрылась входная в её квартиру дверь.
      Несостоявшийся, во всяком случае в этот раз, домушник попытался тихо сбежать, но как только он высунулся из квартиры, то сразу получил удар скалкой в правый висок с такой силой, что когда он левой частью головы он приложился о бетонную стенку, то в пятничной тишине парадной раздался хруст. Лаская левым ухом шершавую стену, дежурный осел на пол и потом, покачнувшись сначала назад в квартиру, но все же упал вперёд.
      В щели приоткрытой двери они видели, как две старческие руки схватили лежащего за одежду и бодро потянули тело в сторону соседской квартиры, входная дверь которой после небольшой заминки — поплотнее закрыть их дверь — судя по звуку вновь закрылась.
      — Теперь коту на долго хватит корма, —  сказала она и, отпустив его руку, пошла за селезнем в ванную, а он остался в оцепенении стоять в коридоре. Она вернулась через минуту, неся селезня на руках, примерно в той же позе, в которой и внесла — со спящей башкой на её плече.
      — Утомился. Устал, — ответила она на несказанный им вопрос, но хорошо читаемый по его лицу. Они вышли из квартиры и он запер обе двери. Спустившись вниз, они вышли на улицу, где погода устроила им сюрприз —  было не холодно, и ветер не дул.
      — Не ожидал я от соседки такой охраны моей квартиры, — выдохнул он, закрыв дверь парадной, и тут же спохватился, — А не меня ли она ожидала со скалкой?
      — Нет, — ответила она и пояснила, — Я думаю, что соседка начала на него охоту с того момента как он стал звонить к тебе.
      — Но всё равно жутковато, — подвёл он итог и повторил, — Не ожидал я от неё.
      Выйдя со двора на проспект, они повернули в сторону набережной канала. В этот раз они с выбором направления не задерживались, но всё же он успел подметить, что никто не чистил заснеженный проход ко входу на почту — дворник, которого он практически всегда видел за работой в этот раз отсутствовал. Погода стояла солнечная, да и времени до окончания уроков в школе Лизоньки было с запасом, поэтому они решили прогуляться пару остановок и сесть на автобус перед набережной.
      — Смотри, — сказал он и показал рукой налево, когда они переходили пересекающую проспект улицу. За проспектом на продолжении улицы, собралось много машин милиции и крутых чёрных иномарок, а также пара скорых, — Похоже что-то случилось.
      — Да уж, —  согласилась она, — Столько машин.
      — Смотри, — повторил он и показал рукой прямо за проспект, когда они подошли к остановке. За домом перед, которым столпились машины, милицейский общался с уже знакомым им дедом, который как и в день первой встречи выгуливал спаниеля.    
      — Он, похоже живёт в этом доме, — предположила она.
      Нужный автобус уже стоял на светофоре, ожидая разрешающий сигнал, чтобы пересечь перекрёсток и подъехать к остановке, как вдруг селезень повернул голову в сторону проспекта, зашипел и попытался вырываться. Она молниеносно достала из кармана канцелярскую резинку и надела её в несколько слоёв ему на клюв и шипящая одноглазая голова сразу смолкла и поникла, а общипанное тело обмякло. Она переложила селезня в положение, как и до попытки его бунта, и они зашли в подъехавший автобус, остановившийся почти что перед ними задними дверьми. Оплатив проезд, они сели на противоположные от двери места напротив друг друга — и выходить ближе, и будет видно, что происходит — если что-то происходит — возле моста, откуда накануне они забрали селезня. На мосту ничего не происходило. Переехав канал, автобус повернул направо и поехал в сторону острова. Пару остановок они ехали молча, а потом она не выдержала и попросила:
      — Не грусти, пожалуйста, по прошлому, по жизни.
      — А я и не грущу, — ответил он —  Я просто задумался над словами песни “Ваше благородие, госпожа удача”.
      — Это из старого фильма? — переспросила она.
      — Да, она звучит в фильме “Белое солнце пустыни” ,— ответил он и, напев строчку, пояснил — “Не везёт мне в смерти — повезёт в любви…” У меня всё наоборот вышло.
      — Почему это наоборот? — одновременно с удивлением и обидой спросила она.
      — Ты считаешь, мне повезло во всём? — переспросил он.
      — Может быть, — с полуулыбкой ответила она и, глянув в окно, добавила, — Приготовься! Въезжаем в тоннель.
      И в это время с двух сторон вокруг автобуса поребрик начал плавно расти и со временем обзавёлся крышей и освещением на ней.
      — Попасть на остров можно только на автобусе. — сказала она.
      — Потому что нет пешеходной дорожки? — спросил он.
      — Да, — ответила она. Когда автобус начал выезжать из тоннеля и она добавила, — Выйдем на первой остановке на острове, —  и начала готовиться к выходу, продвигаясь ближе к двери на соседнее сиденье, он последовал за ней. Объехав небольшую разворотную площадку с памятником-корабликом в центре, автобус подъехал к остановке, и они из него вышли. Первое, что он увидел, выйдя из автобуса, был бескрайний залив и опора моста скоростной дороги, построенной над островом, она не особо портила вид, но всё равно выглядела инородно и даже инопланетно.
      — Как вид? — спросила она полуулыбаясь.
      — Завораживает, — выдохнул он и, оглядевшись вокруг, увидел слева от залива здание из красного кирпича. Указав на него, он спросил, — Это школа?
      — Да, — ответила она и, посмотрев на часы, добавила, — Уроки ещё не закончились. Пойдём селезня отпустим и посмотрим, как его встретят. Там и подождём Лизоньку.
      — Пойдём, — согласился он, и она пошла вперёд, показывая дорогу. За остановкой они по небольшой очищенной от снега лесенке спустились на пляж, где чуть левее и словно в чаше расположилась утиная заводь. Подойдя к ней, она освободила селезню клюв и поставила его рядом с водой, сделав шаг назад. Полуобщипанный селезень с неестественно вывернутой шеей единственным глазом смотрел на неё и явно не благодарил за спасение.
      — Иди к своим, дружок, — сказала она и махнула в сторону других уток, которые предпочли после их появления перебраться к дальней части заводи, — Не стоит благодарностей.
      — Навестим через недельку с жареной курой, — добавил он и шикнул. Селезень посмотрел на него как на ненормального и залез в воду. Выплыв на середину заводи, он крякнул, и остальные потянулись к нему знакомиться.
      — Как миииииииииило, — протянула она.
      — Я надеюсь, что они к нему добровольно поплыли, а не перед страхом быть сожранными им, — высказал он опасения. Она рассмеялась, но как-то с натяжкой, как будто и у неё возникла такая же мысль, поскольку за руки в этот момент они не держались. Селезень не проявлял агрессию к подплывавшим к нему другим уткам и поэтому она сказала:
      — По-моему, у него всё будет хорошо тут.
      Услышав топот за спиной, они синхронно повернулись и увидели, что к ним торопливо спускается девочка. Спустившись, она подбежала к ним. Поскольку он стоял к ней ближе, то она первому ему сказала:
      — Привет! Я Лиза! — девочка пожала ему руку и не потратив ни минуты на ожидание пока он представится, переключилась на маму. Её она одновременно обняла, наградила тоже “приветом” и чмокнула в щёку, а потом под где-то “Привет” за спиной подошла в заводи. Она на минуту замерла, сложив ладонь к ладони под подбородком, а потом вздохнула: — Какой же он бедненький помятый жизнью.
      Ни он ни она не смогли сдержать смеха. Отсмеявшись, она попыталась, его представить дочке, но то сказала:
      — Я пожала ему руку и знаю про него всё, — хихикнув, она повернулась к нему и с практически родной ему полуулыбкой добавила, — Но вы не переживайте так — а то по виду словно душа в пятки ушла — я не из болтливых.
      — Да-да ты у нас душа компании, — теперь уже она хихикнула и пояснила ему, — Лизонька коллекционирует вот такие речевые обороты.
      — Прекрасное хобби, постараюсь посодействовать, вложив в него душу, — сказал он.
      — Мне, мам, он определённо нравится, — сказала Лизонька, показав лайк, и внезапно с лёгким укором добавила, — Ты кстати забыла мне с утра собрать обед — поделиться памятью сливового компота, но ты не переживай, мой одноклассник поделился со мной вкусом водки.
      — Душу не вывернуло? — спросила она её.
      — Нет, — ответила Лизонька и добавила, —  Но сейчас я готова душу продать за шаверму.
      — Как ты смотришь, чтобы душу отвести перекусить? — спросила она у него. — Тут рядом шаверма.
      — Душевная идея! — одобрил он и они пошли к лестнице. Поднявшись снова к остановке, он снова огляделся и спросил: — А может, совместим пикник и доставим обещанный вчера кофе?
      — Я в тебе души не чаю! Конечно давай. — согласилась она с ним и пояснила Лизоньке — Бывший сосед селезня, возможно, останется жить в морском канале возле тоннеля, и мы обещались его с кофе навестить, когда приедем. Пока они шли до островного кафе, где продавалась шаверма, они Лизоньке в двух словах рассказали историю утопленника и селезня. Внимательно выслушав историю, Лизонька охарактеризовала её не иначе как “душераздирающая”.
      Купив четыре шавермы, три кофе и один чай, они перейдя дорогу отправились к каналу. Чем ближе подходили, тем громче слышался чей-то смех и неспешный разговор в два голоса.
      — По-моему, мы взяли мало еды и напитков. — сказал он.
      — Не переживай, я схожу, и дядя Ашот мне снова скидку сделает, — подмигнула ему Лизонька.
      — Да нам вроде и не обязательно делать скидку… — начал было он, помня про безлимит по наличности.
      — А тут дело не в этом… — протянула она с полуулыбкой.
      — Ну да, я сижу с его сыном за одной партой, я им нравлюсь, и ему приятно делать для меня скидку, —  пояснила с полуулыбкой Лизонька и резко серьёзным тоном добавила, — А ещё он по жизни скучает.
      — Жена у него ещё жива, и вот они с сыном ждут её, — дополнила она.
      — Они сюда год назад переехали, когда отец Ашота решил, что больше не хочет мне делать скидку и ушёл, — сказала Лизонька.
      — Он дождался мать Ашота, —  успела пояснить она до того как они вышли на набережную.
      На краю морского канала спиной к ним на раскладных стульях, хотя вдоль было выставлено пара лавочек для отдыха, сидели двое и вели, то, что со стороны могло показаться как репетиция театральной постановки. Но как только они вышли из-за старого лодочного сарая, утопленник, сидевший к ним спиной, встал, повернулся и отвесив всем поклон продекламировал:
      — “Добрый вечер, любезный господин. Как вас  зовут? Как вы поживаете, сударь? Вы очень кстати! Награди вас бог за последнюю нашу беседу. Я очень
рад вас видеть. Но прошу, накройтесь.”
      — Чего? — удивилась Лизонька.
      — Это Уильям Джонович “Как вам это понравится”, — пояснил утопленник и показал обложку книги, которую держал в руке, чтобы пришедшим было понятно, что это название, а не вопрос от него к ним,  — Мы тут решили его по ролям почитать, и я решил, что эта фраза подходит сразу ко всем вам.
      — “Как вас зовут?” — предположила Лизонька и утопленник кивнув хихикнул, и она представилась — Елизавета.
      — Очень умная девочка! —  похвалил её утопленник.
      — А мы стало быть “Награди вас бог за последнюю нашу беседу”? — предположил он.
      — Именно, — подтвердил утопленник и представил даму, которая сидела рядом с ним до их прихода, а теперь стояла рядом с ним и, судя по внешнему виду, тоже когда-то утонувшая, после чего он добавил, — “Вы  очень кстати!” — конечно тоже про Вас.
      В итоге Лизоньке пришлось ещё раз навестить дядю Ашота. Пока она ходила, утопленник рассказал, как добрался сюда, как встретил новую знакомую, и что решил поселиться в пустующей комнате старого дома на берегу, в котором уже живёт новая знакомая. После того, как Лизонька вернулась, они подвинули стулья к ближайшей лавочке и, рассевшись кто где, судя по времени, разделили друг с другом полдник. Просидев за разговорами пару часов, пока Лизоньку не стало клонить в сон, они договорились в следующую пятницу снова встретиться, — сформировалось общее мнение, что душевно посидели. Утопленники проводили их до дороги, где они, попрощавшись и разошлись —, они — домой, а утопленники решили издали взглянуть на утиную заводь. Но не успели они отойти далеко друг от друга, как утопленники, которые уже дошли до лестницы возле остановки, внезапно вскрикнули. Они прибежали к ним и увидели, что тех испугало. Судя по всему то ли селезень вылез на берег, то ли лиса, жившая на острове, его выловила из воды, но она ему оторвала голову, которая в свою очередь не желая умирать грызла лисе язык. Жуткое действие происходило в тишине — два онемевших существа боролись друг с другом. Безголовая тушка лежала на боку и дрыгала лапками. Кружась вокруг себя, лиса, захаркивая снег кровью, всё же смогла выплюнуть голову вместе со своим языком и, шатаясь, убежала в ближайшие кусты, что росли вдоль берега.
      — Издохнет, плутовка, — проводил её взглядом утопленник и стал спускаться вниз. Он составил ему компанию, женская половина осталась наверху продолжая хранить молчание. Когда они подошли к селезню, голова ещё пару раз жувнула язык лисы и затихла, а единственный глаз заволокло туманом. Они перевели взгляд на тушку, та тоже уже не шевелилась, пытаясь встать. Убрав книгу в карман, утопленник поднял голову селезня и вытащив из клюва язык лисы, отбросил его в сторону и пошёл за туловищем. Подняв тушку, он вздохнул и констатировал факт, что селезень всё таки добился своего — умер не как самоубийца.
      — Теперь утя на радуге? — спросила тихо подошедшая к нему Лизонька, за которой спустились и женщины.
      — Да, — ответил он — Теперь утя после двухсот лет взлетел на радугу. Душа улетела.
      Искать в кустах лису никому не хотелось, и поэтому все снова поднялись к остановке и пошли к повороту, ведущему к дому утопленников — теперь их провожали. Утопленница и Лизонька со своей мамой за руку шли впереди, а мужская половина компании — чуть сзади.
      — Куда ты его теперь? — спросил он утопленника.
      — Ещё не знаю, — пожал плечами тот и пояснил, — Вроде, и похоронить бы неплохо его, а с другой стороны, столько с ним связано — хоть чучело из него на память делай, — вздохнув, он ещё раз повторил, — Ещё не знаю. Попробую подумать и решить до завтра, — и грустно хмыкнув, добавил —  собаке точно не скормлю.
      Старая собака, ведущая попрошайкинское дежурство возле двери кафе дяди Ашота, взглянула приближающихся людей и, увидев у одного из них угощение в руках, сделала глаза спаниеля, хотя с ним далеко не была в родстве, а потом присмотрелась к тому, кто нёс это угощение и попыталась спрятаться за урной, слегка поскуливая, словно молясь, чтобы вся эта компашка прошла мирно мимо неё. Когда люди прошли, она выскочила из-за убежища и уже собралась по привычке гавкнуть — обругать жмотами, что прошли и ничего не дали, — но в последний момент она сдержалась и, обозвав себя старой сукой, вернулась на дежурство к двери. Она вспомнила, что трое из этих пяти уже подавали ей сегодня, а маленький человек даже дважды.
      Дойдя до перекрёстка, они снова попрощались, и каждый пошёл к своему дому.
      Сначала они шли молча, но потом Лизонька, которая от происшествия проснулась, а от молчания устала, выдвинула и развила теорию, что общипанный одноглазый селезень после смерти вполне может перевоплотиться в прекрасного лебедя. После того, как благодарные слушатели её поддержали, что такое вполне возможно, она прочла им уже более развернутую лекцию до самого дома на тему, кем может стать после смерти лиса, предположив, что даже такой же шапкой, как у мамы, за столь коварное нападение на селезня.
      Он не успел рассмотреть дом, в который переехал, потому что его никто не предупредил, что это он, когда они шли вдоль него. Лизонька старательно вела монолог про лису и, вроде, потом собиралась перейти к бобрам, а она не хотела её перебивать. Поэтому он, пройдясь по острову мимо других домов с другими парадными, практически оказался перед фактом возле какой-то парадной, что теперь тут его дом. Посмотрев дальше прямо, он остался доволен видом и, когда она открыла ключами домофон, то он зашёл в парадную, мечтая, чтобы на этот вид выходили окна балкона на его собственном рабочем этаже. В парадной перед лифтами располагался пункт охраны, и там в узкой для неё будочке дежурила вполне крепкая и объёмная дама. Поздоровавшись с ней, они вошли в лифт и поехали наверх.
      — Это тётя Зоя, — представила шёпотом охранницу Лизонька.
      — Она бывшая ватерполистка-медалистка, потом она работала в Лизонькиной школе инструктором в бассейне, а потом осталась тут охранницей. Она тоже в этой парадной живёт на четвёртом этаже. Тут в парадной живёт много хороших людей в прошлом.
      Практически бесшумно лифт доставил на двенадцатый этаж и, выйдя из кабины, он увидел четыри двери. Лизонька и ее мама, явно сговорившись, стояла рядом с полуулыбками. Первой не выдержала Лизонька:
      — Угадай! — сказала, подпрыгнув, она и тихо ударив в ладоши.
      — Горячо-холодно или сразу назвать? — задал он уточняющий вопрос.
      — Сразу, — ответила она.
      — А сколько попыток? — задал он второй уточняющий вопрос.
      — На ошибку шансов нет, — ответила в этот раз Лизонька.
      — Нууу — он сделал вид, что задумался, хотя его внутренний компас уже определил направление, да и коврик перед выбранной им дверью больше подходил этим двум хозяйкам квартиры. Поскольку условия игры были суровыми, а играть как-то надо было, поэтому он сначала пошёл к неправильной двери расположенной противоположно от правильной и потянулся к дверному звонку, но в последний момент резко развернулся и указал на дверь их теперь общей квартиры, — Эта дверь!
      — Ураааа! Угадал! — обрадовалась Лизонька и уже с шумом подпрыгнула и хлопнула в ладоши.
      Открыв входные двери квартиры, они вошли в просторный коридор, от вида которого Лизонька и он застыли, озираясь вокруг, а она стояла с полуулыбкой наблюдая за ними. Ей огромных трудов стоило сдержаться, чтобы не ляпнуть “Чего примолкли, словно вам селезень языки отгрыз??”, но она понимала, что шутку они в этот момент не оценят, и поэтому просто тихо спросила:
      — Ну как?
      — У нас серьёзно теперь двухэтажная квартира? — переспросила Лизонька.
      — Ага. —  ответила она.
      — Потрясающе, — выдохнул он, подошёл к лестнице и прикоснулся к перилам.
      — Всё настоящее, — заверила его она — Не бойся.
      После того, как все разулись, она устроила им экскурсию по квартире, предварив её вступлением:
      — Размеры дома снаружи это не тоже самое, что размеры квартиры внутри него, — говорила она двоим, но скорее всего, обращалась именно к нему, поскольку Лизонька уже видела прежние “ремонты квартиры”, устроенной мамой, и её результат всегда поражал. Правда, двухэтажную квартиру мама ещё “не строила”, поэтому тоже очень внимательно слушала, — Можно и квартиру величиной с город загадить настолько, что и пройти негде. Между прочим в этом доме жил живой пример…
      — Мадам Степана Александровича. — подсказала Лизонька. — Прямо как у Николая Васильевича в романе-поэме.
      — Именно, — согласилась она и пояснила ему, —  На первом этаже жила бабуля, которая всё тащила в квартиру из помоек, но кто-то ей пару лет назад подсказал, что можно прикладывать меньше усилий, если не в квартиру тащить мусор, а наоборот — перенести квартиру на городскую свалку. Там и логистика по доставке попроще, и ассортимент побогаче. Вообщем теперь она счастливая живёт на свалке возле Южного кладбища, — она сделала паузу для вопросов от слушателей, но поскольку им сказать было нечего, она продолжила, — Наша квартира не очень большая по размерам внутри, однако —  не хочу хвалиться — но, по-моему, получилось очень просторно, светло и с исполнениями желаний.
      — У меня в комнате теперь будет окно с видом на залив? — восторженно спросила Лизонька.
      — И не только у тебя. — ответила она с полуулыбкой, — Ну-с начнём осмотр с первого этажа? — закончила она вводную часть и, поскольку возражений не последовало, она повела их за собой.
      На первом этаже разместились кухня с балконом, туалет, ванная, гостиная и комната Лизоньки, которая сначала расстроилась, что её комната отдельно от их комнат, но когда ей сказали, что теперь ей официально можно будет завести собаку, обустроив ей место в гостиной, была на седьмом небе от счастья и чуть ли не сегодня собиралась за ней идти. Также на первом этаже под лестницей спряталась кладовка для велосипедов и лыж — все три комплекта были на своих местах. 
      На второй этаж она пустила первым подниматься его, за ним шла Лизонька, а она шла замыкающей. Лестница состояла из двух пролётов в одну и в обратную сторону, соединенных небольшой прямоугольной площадкой. Наверху она примерно такой же площадкой и заканчивалась. На площадке было три двери — направо дверь вела в её спальню, прямо — второй санузел, а налево — в его комнату.
      Увидев второй туалет, он смутился, что настолько буквально она его поняла, что даже спросил:
      — А зачем нам вообще в квартире туалет, если у нас нет физиологических потребностей для него?
      — Потому что у меня есть живые школьные подруги и они иногда заходят ко мне в гости поиграть, — ответила ему Лизонька. Не веря своим ушам он уставился на неё с таким удивлением, что Лизонька не сдержалась и рассмеялась.
      — На острове нет дэдзизма и лайфзизма, если можно так выразится, — пояснила она.
      — Понятно. Это многое объясняет, — подойдя к последней двери, он нерешительно взялся за ручку.
      — Смелее. — подбодрила его она с полуулыбкой.
      — Хорошо. — сказал он и открыл дверь. Он и Лизонька вошли в комнату и встали в центре, озираясь, а она осталась стоять в дверях, наблюдая за ними.
      — Ничего тут у тебя, миленько, — высказала своё мнение Лизонька — И очень много книг.
      — Тут всё так же как было в той моей квартире, и даже обои, — сказал он. Потом он, словно что-то вспомнив, быстро подошёл к дивану и вытащил пульт от телевизора из-под подушки. Повернувшись к ней, он помахал пультом и сказал, — Я не забыл.
      — Молодец! — похвалила она, пересекая к окну комнату мимо него. С подоконника она взяла другой пульт и нажала кнопку. Правая часть штор отъехала вбок, показав скрывающуюся за ней дверь на балкон.
      — Такой шторы у меня не было, — признался он.
      — Это подарок, — улыбнулась она и пояснила, — на каждом окне у нас такие карнизы.
      Открыв дверь, они втроём вышли на балкон, который по размеру мог сойти за комнату, а также благодаря обстановке. На балконе стояли стол с крутящимся стулом. Они были размещены так, чтобы работая за столом, можно было прямо смотреть в окно, из которого открывался прекрасный вид на залив. Также на балконе был диванчик и шкаф, на противоположной от них стене висели книжные полки.
      — И тут у тебя много кни, — констатировала факт их наличия Лизонька.
      — Ну ты пока тут обживайся, а я более подробно покажу Лизоньке её комнату, — сказала она. Лизонька на неё очень удивлённо посмотрела и она добавила, — Внесла небольшие изменения.
      Лизонька была умная девочка и сразу поняла, что мама пытается увести её, чтобы он побыл один и поэтому, сменив удивление на радость спросила:
      — Какие сюрпризы ты для меня приготовила сегодня, мама?
      — Увидишь, — ответила она и увела её с балкона, из его комнаты, со второго этажа.
      Оставшись в одиночестве, он немного постоял глядя в окно на залив, а потом подошёл к столу, провёл по нему рукой и, обойдя его, сел в кресло. На столе расположился его старенький, но верный ноутбук и письменные принадлежности в органайзере с пока пустующей рамкой для фотографии. Он уже знал кто будет на фотографии. Тут же лежал его ежедневник, который хранил информацию, которая была ему важна до появления ноутбука, поэтому его вид был соответствующий, и верхняя обложка была всё так же приподнята из-за скопившихся под ней белых квадратиков, с которых он, когда-нибудь всё же перенесёт информацию на листы ежедневника. Когда-нибудь… Достав смартфон, он по привычке положил его на ежедневник, прижав обложку, а потом раскрыл ноутбук и включил его. Он ничего особенного в нём делать не собирался — просто проверить, что он работает. Когда тот включился, то вдруг на нём и на смартфоне раздался звук, известивший о входящем письме. Он решил прочитать письмо на более большом экране и поэтому взялся за мышку. Открыв почтовое приложение, он перешёл в раздел входящей почты и застыл, прочитав тему письма: “Приглашение на Ваши похороны”. Отодвинув курсор подальше от письма, он, задумавшись, уставился на залив. Из оцепенения его вывела вновь вернувшаяся она, когда сразу войдя спросила:
      — Освоился? Лизонька в восторге, что у неё тоже окна выходят на залив.
      — Похоже что меня завтра ожидает одно знаменательное мероприятие, — ответил он и подманил её подойти. Она подошла и тоже прочитала тему письма.
      — А почему дальше темы не прочитал? — спросила она, устроившись на уголке стола.
      — Если это шутка, то она глупая, и открывать нет смысла, а если правда, то я, можно сказать, и так знаю, что там, но я ещё не решил, нужна ли мне эта информация, — ответил он и задумчиво добавил, коснувшись ежедневника, — Ещё один маленький белый квадратик, на котором написан адрес и время.
      — Давай рассуждать, —  начала она.
      — Давай, — согласился он.
      — Если ты переживаешь увидеть себя как из музея восковых фигур, то зря — хоронить явно будут в закрытом варианте, — продолжила она.
      — Пока ты не сказала, мне как-то и в голову не пришло, что я действительно боюсь себя увидеть, словно из воска, — сознался он.
      — Отправитель тебе —  как я понимаю — не известен? — спросила она.
      — Нет, — сначала ответил он, а потом быстро наклонился к монитору и с удивлением отвалившись на спинку кресла поменял ответ — Отправитель я.
      — Я так понимаю, что тот, кто отправил письмо, хотел этим тебе сказать, что он не шутит, раз ты себе не стал бы писать шуточное письмо. — предположила она.
      — Разумно, — согласился он и открыл письмо. Быстро пробежавшись по нему глазами, он озвучил основной тезис, — Завтра. Южное. В 15:00.
      — И всё? —  спросила она и подвинулась к экрану, чтобы самой прочитать. Прочитав, она ответила себе. —  И всё.
      — Про содержание я оказался прав, — сказал он.
      — Прав, —  согласилась она и, обойдя стол, устроилась на диване, подтянув под себя ноги. Они какое-то время смотрели друг на друга, и она в итоге первой нарушила молчание, — Ты пойдёшь? Если хочешь, то я могу с тобой тоже сходить.
      — А как же Лизонька? — спросил он.
      — Ей пока для впечатлений и сегодняшнего происшествия хватит, — ответила она, — Когда я пошла к тебе, то она собиралась вызванивать подруг, чтобы завтра в субботу устроить смотр псам в интернете, которых отдают в добрые руки.
      — Ответственное занятие, — согласился он.
      — Ещё бы! — подтвердила она и, встав, подвела итог, — Завтра едем вдвоём к трём на южное кладбище.
      — Хорошо, — сказал он и, снова вглядевшись в письмо, щёлкнул мышкой, — Ты не поверишь, но тут во вложении карта с местом, где меня закопают.
      — Шутишь? —  удивилась она и снова подошла к нему.
      — Отнюдь — ответил он и открыл картинку на весь экран, — Вот вход со ступенями рядом с церковью… — он повёл пальцем по полоске на карте, — Вот скорбящая мать… — ещё дальше пальцем — Вот вишнёвый участок…
      Она не стала ждать пока он по карте дойдёт до местонахождения своей ямки, а сразу посмотрела где финиш, и сказала:
      — Прости, но и тебя, похоже, тоже закопают на поле безымянных людей.
      Он сначала с удивлением уставился на неё, но потом тоже перевёл взгляд на финиш и увидел, что она права.
      — Меня не опознали… — выдохнул он. — Ну да, родни нет.
      — И документы у того дежурного гада, — добавила она.
      — Ага, — согласился он.
      — Ты расстроен? — спросила она.
      — Наверное, нет, — ответил он и кратким смешком признался, — Мне как-то не приходило в голову, расстроюсь ли я или нет, если меня не опознают после смерти, — немного подумав, он подвёл итог, — Точно, нет. Раз это было не важно при жизни, то сейчас, тем более.
      — Да и там мы рядом, — внесла позитив она. Он обнял её стоячую, а она его сидящего и они застыли в молчании пока не раздался робкий голосок Лизоньки:
      — А можно мне к вам в объятия?
      И они её с нескрываемой радостью впустили.
      Уложив Лизоньку спать и дождавшись, чтобы она уснула, они поднялись на свой второй этаж в его балкон-кабинет с кружками кофе. Он вспомнил про кофе с коньяком, а она про кофе с мороженым.
      — Как думаешь, а тот кто написал мне приглашение, тоже придёт на похороны? — спросил он её, когда они разместились на диване.
      — Я думаю, что он конечно там будет, и он очень хочет, чтобы и ты точно был, поскольку он даже карту прислал, — ответила она и, подумав, спросила, — вот только не будет ли он против того, что ты будешь не один?
      — Если бы он был против этого изначально, то он бы так и написал, — высказал своё мнение он.
      Она в согласие кивнула и каждый занялся своим кофе, погрузившись в свои мысли. Внезапно его взгляд прогулявшись по полкам с книгами остановился на одной. Он сходил за ней и, вернувшись на диван, сказал:
      — Я и забыл, что у меня есть книга этого автора. Где ты её нашла у меня?
      — Ты её как-то раз оставил на лавочке в метро. Я тогда не знала, что именно ты оставил —  просто повернула голову, никого нет рядом и она лежит. Я забрала её себе, прочитала, поставила к себе на полку, а теперь вот вернула тебе, — ответила она и с полуулыбкой добавила, — Спасибо, что оставил почитать. Мне стихи понравились.
      — Пожалуйста, — изумленно выдохнул он, но потом собрался и сознался, — Мне тоже его стихи нравятся. И про знакомую лавочку, и про многое другое. Есть в его стихах правда, которую можно ощутить — искренность, а не фальшь, как будто он сам это всё пережил и записал, вывернув душу на бумагу.
      — Я тоже это ощутила, когда читала, — созналась она и добавила, — Много красивых слов о любви, жизни и смерти, где-то с юмором, а где-то до непроизвольной слезы, оттого что становится очень жалко героя стихотворения.
      Он пролистал страницы книги и, остановившись на одном стихотворении, стал его читать вслух:

“Я не вижу дождь и небо,
Пусть он капает мне на лицо,
Я лежу неподвижно где-то —
Я замкнул своей жизни кольцо.

Надо мною склонились родные —
Не чужие первые лица,
Из них многие тоже седые,
Я смотрю на них с неба птицей.

Завершает цирк свой сезон
И шатёр опускается в яму
Под скрежет дум миллион
Языков развязавшихся спьяну.

Я послушаю их за столом,
О чём при жизни молчали,
А потом махну всем крылом,
Чтобы все забылись печали.

Разойдутся все, чтобы жить
И забудут, что их щас сплотило,
Изредка навестят, может быть
Место, тело что поглотило,

Одиноко будут стоять
И вести диалог свой с Богом,
А я, что скучал, показать,
Схвачу осторожно за ногу…”

      Он настолько старательно читал с выражением, что она заслушалась и поэтому, чуть кофе не разлила, подскочив от неожиданности, когда он на последней строчке схватил её за ногу.
      — Это тебе за “А ЕЩЁ НАС НИКТО НЕ СЛЫШИТ” — пояснил он и рассмеялся сиплым шёпотом, она не удержавшись составила компанию. Допив кофе, они и разошлись по своим спальным местам, пожелав друг другу добрых снов.
      Лёжа на спине и с как обычно закинутыми под затылок руками, он смотрел в потолок на часы мысленно повторяя стихотворение, которое прочитал вслух, рассуждая о том, что действие с тем размахом описанное там — гости, друзья, родня — ему недоступно и он завтра в этом убедится. Он размышлял, стоит ли ему обижаться на эту несправедливость, или это, наоборот, хорошо. Конечно же, с одной стороны, хорошо, что тебя помнят и приходят к могиле, чтобы вспомнить тебя добрым словом или, возможно, посоветоваться, поделиться радостью или, возможно, разделить тяжесть другого горя, но с другой стороны… От такой тяжёлой философии он стал проваливаться в сон про что-то летнее, поэтому на одном из выныривании из него, как из воды, чтобы сделать вдох воздуха и снова погрузиться на глубину, после нескольких несвязных попыток завершить мысль, он всё же пришёл к логическому выводу — с другой стороны, ему повезло и со смертью и с любовью, поэтому ему, действительно, грех жаловаться, что его тушку не под оркестр закопают и без оружейных залпов —  он обойдётся, он и без этого теперь очень счастлив.