Геометрия жизни

“Наши годы как птицы летят…”
Жизнь проходит, годы летят... Но почему чем старше мы становимся, тем быстрее и быстрее летят наши годы? Ответ нашёлся совершенно неожиданно, на моей очередной, из многих, американской работе, во время проверки одного школьного экзаменационного вопросника по геометрии. Там был пример на пропорциональные отрезки: длинный отрезок прямой делился на равные части и подумалось, что ведь этими частями можно представить себе и годы жизни. Жизнь всегда одна и неизвестно когда она закончиться в 5 или 100 лет. Так что если представить себе прямую жизни и разделить её на 5 лет, то это будут очень длинные годы, а раздели её на 50, или ещё хуже на 80 лет, то года-отрезки совсем маленькие.
Связано наверно с этим феноменом и то, что мы помним в деталях события детства, произошедшие во время так долго тянувшихся дней, недель, лет и мало помним калейдоскоп пролетающих событий в быстро бегущие зрелые годы. При том, что первые 2 – 3 года жизни очень мутны в памяти, получается, что память как бы выплывает из бесконечности и также уходит в какое-то бесконечное будущее. Цепкой памятью детства хорошо видятся мне мои дошкольные дни рождения, с трепетным ожиданием подарков, с приездом в гости весёлых взрослых дядей и тётей, которые какие-то совсем другие, не такие как родители моих приятелей по детскому саду. С их разговорами о закончившейся давным-давно какой-то войне, эвакуации в Ташкент и их прежней, счастливой и беспечной жизни в каком-то далёком черноморском городе с таким таинственным названием Одесса.
Дни рождения и праздники собирали тогда разбросанных по громадной Москве бывших одесситов, с которыми мои родители только и чувствовали себя в своей тарелке. В их разговорах без конца мелькали непонятные мне слова и названия улиц, которые они произносили с такой ностальгической любовью, что эти названия намертво засели в моей памяти и когда много лет спустя я побывал в Одессе, то всё время испытывал ощущение как бы возвращения в сказочный город детства. И цветущие белые акации на Дерибасовской, и знаменитый театр, и лестница, и даже сами названия центральных улиц Одессы выплыли как будто бы из сна.
Москва тогда была полна бывших одесситов- казалось, что чуть ли не вся Одесса разом перебралась в столицу за лучшей жизнью. Причём были они, как правило, далеко не на последних ролях. Тогда появилась целая одесская плеяда выдающихся музыкантов, писателей-юмористов и других деятелей культуры. Конечно же, только одной культурой дело не ограничилось и выпускники знаменитого своей кафедрой сопромата одесского Политеха играли главные роли на многих московских предприятиях и в министерствах. Невольно напрашивается сравнение одесского послевоенного нашествия на Москву с волной эмиграции 1990-х годов бывших советских евреев в Израиль, коренным образом преобразившей эту страну. В первые послевоенные годы Москва опустела, лишившись большей части своей интеллигенции, истреблённой долгой кровавой войной и сталинскими чистками. Для восполнения этого пробела по всей стране стали собирать лучших специалистов, предлагая им столь вожделенную прописку в столице. Самыми энергичными и знающими оказались именно разбросанные эвакуацией по всем уголкам огромной страны одесситы. Прибыв в Москву, они не забывали о своих однокашниках и бывших сослуживцах и ходатайствовали о них перед своим новым начальством, что вызвало целый поток миграции одесситов в столицу.
С началом массовой эмиграции советских евреев, большинство бывших одесситов уехало из Москвы и их дети и внуки живут теперь в Израиле, Америке, Канаде продолжая с огромной любовью относиться к Одессе-маме. Каково им теперь видеть по телевизору разгромленный московскими властями  исторический центр города, который был негласной столицей всех советских евреев? Там российскими ракетами разрушено почти 80 зданий и многие из них являются памятниками мировой и еврейской культуры. Иногда думаешь - как только рука поднялась разрушить такую красоту?
Вот и другое воспоминание того же периода - только закончились наши скитания по московским углам и мы зажили в собственном доме. У меня появился дружок – сосед, мама которого (тоже конечно же одесситка) опровергла все мои обобщённые представления о тётях, как о каких- то неопрятных толстых существах с противными грязно-голубыми штанами то и дело предательски выглядывавшими из-под кривых юбок (дети ведь смотрят снизу вверх на всё). Мама моего друга была необыкновенно красивая и молодая с мраморным лицом и густыми каштановыми волосами. От неё всегда приятно пахло и когда она иногда обнимала меня, я чувствовал головой прикосновение чего-то выпуклого, упруго-нежного, отчего всё замирало в душе. Помню ещё, как глубоко я ненавидел её противного мужа, бесцеремонно хватавшего её своими мерзкими волосатыми руками. Вскоре наши пути разошлись, но по странному повороту судьбы я столкнулся с этим мужем через 25 долгих лет в московском филателистическом клубе – оказалось, что он был известным коллекционером почтовых марок Германии (германистом) и продавал там марки из своей коллекции.
Те первые пять лет моей жизни были наполнены множеством больших событий, помню празднование 800-летия Москвы с колоссальным, освещённым мощными прожекторами портретом Сталина, самого великого вождя на земле, висевшим на огромной высоте над городом долгое время. Помню открытие величественных павильонов ВДНХ и магазина Детский мир (с этими впечатлениями сопоставимо только первое посещение Диснейленда в Америке). Врезалась в память и картинка стоящих у карты мира родителей, воодушевленно ищущих на ней какое-то крохотное государство, которое только что образовалось из небытия и оказалось библейской родиной наших далёких предков.
Школьные годы в полном согласии с геометрией летели намного быстрей. В кадре детской памяти осталось и то незабываемое утро с плачем об умершем полубоге и сплетнями о грузовиках полных потерянных галош, а также и другое утро, когда, придя в класс, не увидел висевшего на самом видном месте, над школьной доской, портрета великого усатого вождя, а потом с удивлением обнаружил, что исчезли из школьных залов и все его многочисленные бюсты (все они были запрятаны в школьный подвал). От учителей мы так и не дождались пояснений по этим переменам, а спросить никто не решился, хорошо зная, что такие вопросы могут к “волчьему билету “ привести. Помню так же, как подготовил доклад к уроку истории о Суэцкой кампании 1956 года, где восторженно описал поражение египтян в войне с маленьким Израилем (тогда, видимо, это ещё не было запрещено).
Интересно, что память опять стала цепкой после эмиграции – жизнь как бы началась сначала и счёт времени вёлся на долгие дни, недели и месяцы на новой земле, но через какое-то время и здесь годы полетели как шальные, без разбора...