Ни дня покоя. 22

– Миль, чего она стала бормотать про себя? – спросил Ибадов, который то и дело замечал, что привычная перемена настроений бабушки переходит в разговоры самой с собой. – По-моему в том году еще такого было.
Вытирающая кухонным полотенцем посуду у стойки сестра повернулась к нему и ответила:
– Было, я с детства привыкла к этому. Не сумеет удержать в себе, ну, произнесет всего пару коротких фраз, а мне уже известно, о чем думает родимая старушка.
Он подумал, что данная черта присуща эмоциональным людям. Бывали моменты, что та ни с того ни с сего поднималась с резко изменившемся взглядом и приподнятыми до уровня плеч руками. Напряженное положение ладоней и их сжатие в кулаки тоже не было редкостью.
Боль в ноге, пусть тихая, оставалась, и Ибадов воздерживался от выхода на улицу: он не раз сталкивался с высмеиванием недуг с нижними конечностями со стороны ребят из его окружения в интернате и допустил, мальчишки везде одинаковы. Нахождение в доме своих прародителей пробудило в нем желание обнаружить следы своих отца и матери, и полистал тетради, блокноты, что попадались под руку. Впервые пришло в голову посетить развалины родного дома в горах, хоть и понимал, что не найдет поддержки у родственниц. С другой стороны, в одиночку и смысла не видел, а единственный человек, кто бы мог сопроводить его и рассказать многое, продолжал отбывать наказание. Примерил на эту роль и Панаха, бывая во дворе, прислушивался к соседям в надежде узнать, не приехал ли.

В связи с происшествием с внуком и планами на внучку Хатунса все чаще мыслила вслух. Ей начинало казаться, что раньше была способна с легкостью решить любые жизненные вопросы и дело не в возрасте; что это люди изменились. Она наполнила полулитровую банку фундуком из собственного сада для Камиллы в виде приношения и отправилась в магазин.
Та вышла к ней, участливо коснулась ее руки и спросила:
– Как вы там, тетя? Внук сильно покусан? Мне сегодня с утра донесли новость.
– Могло быть хуже, если бы эти твари умели нападать тишком. Нога вся опухшей была, я и половинки фасоли приложила, и пчелиным воском намазала. Обошлось.
– Хоть бы так! Солью еще снимают собачью заразу. Приехал к родне называется! Не пойму, зачем держат таких зверей. Узнала, чья она?
– Какая-то бесхозная была – его покусали в лесу. Боязно стало пускать пределы поселка, но мне его не удержать, если надумает.
– Мальчик молодой, быстро пойдет на поправку. Что хотела сказать!.. На неделе пришли сюда Милу, я хочу пошептаться с ней.
Про себя Хатунса не была готова доверить внучке ее же судьбу – боялась, что в самый ответственный момент не сообразит, как поступить, струсит, испортит, одним словом. Сама придерживалась старинных взглядов на жизнь, когда до свадьбы не каждая девушка видела того, кому отдана. Слово отца никто не оспаривал, и разводы были большой редкостью.
– Время проходит, надо бы поставить точку, пока я дышу, – сказала она некоторым отчаянием в голосе. – Была бы мать жива!.. Я шла сюда с мыслями, как бы достучаться до него, – пальцем указывала на потолок. – Наверняка контактирующие есть с ними. Жизнь прошла, а ни к чему не научилась. – Продолжение мыслей сохранила при себе, выведя наружу лишь эмоции.
Камилла раньше не наблюдала за пожилой женщиной признаков помутнения сознания – так она восприняла крик ее души. Вступить в диалог по теме не стала, боясь вызывать гнев невидимых сил, но желание помочь сиротке было искренним.
– Я сделаю все, что в моих силах, – сказала она. – О личных делах Мирахмеда мне мало что известно, последние дни его не было, утром ненадолго появился, мрачный такой. Не испортить бы на ровном месте. Он немного другой человек: то становится суровым и не поймешь, с какой стороны к нему подойти; то выглядит беспомощным, словно нуждается, чтобы по голове погладили.
Хатунса и слушала, и говорила с наклонными движениями головы:   
– Покоя нет на сердце. Таких обычно и подталкивают – большинство людей сходятся при содействии других.
– У нас тот же самый случай: Мирахмед не смел в таких делах, как и твоя внучка, поэтому придется поработать. Давать ему советы сложно, он сам должен заприметить Милу. И не просто так – чтобы пообщался.
– Разницы нет, когда, лишь бы получилось, – сказала Хатунса.
– Мы на днях переезжаем. Я ему напрямую скажу, если раньше не получится познакомить их.
– Спасибо тебе, дорогая. Топтать на месте не хочется, и не знаешь, стоит ли пытаться зажечь этот фитилек. Никто не знает, как все обернется.
– Мы и помешать не сможем, будь им суждено жить вместе, – сказала Камилла, как непреложную истину. – Фитиль зажигается от искры с небес, там давно уготовано, кому что. Мы-то с тобой это понимаем.
– А должно произойти только с одобрения взрослых, – ответила имевшая собственное суждение насчет «небесных» решений женщина.
Она ушла, осознав сложность осуществления своей задумки, но убеждала себя, что в самое ближайшее время Мила и Мирахмед станут супругами. Посередине базарной площади она остановилась, произнесла их имена в паре и отправилась домой.