de omnibus dubitandum 4. 323

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ (1581-1583)

    Глава 4.323. ЦАРЬ НАС ПОЗАБЫЛ, И БОГ НАС НЕ ЖАЛУЕТ…

   1546-1547 годы*

*) С 1492 года, в Московской Руси впервые начали отпраздновать Новый год в сентябре. До этого праздник отмечали 1 марта, а перенесён он был Иваном III…

    — Ну, Алеша, што ты скажешь? — обратился Иван к Адашеву, который успел отдать все приказания, вернулся и стоял на своем месте, скромный и внимательный, как всегда.

    — Что, государь? Смею ли я? Мое ли это маленькое, рабское дело — бояр твоих государевых судить? Тебе лучше знать… Твои они слуги и разум у тебя не наш, холопский…

    — Ну уж, не размазывай… Говори напрямки, коли спрашивают. Не пытаю я тебя! Знаю, не охоч ты заскакивать, других хулить, себя выставлять… Раскусил я давно тебя, оттого и приближаю, на черное твое рожденье не глядючи. Так, говори! Ум — хорошо, два — лучше, бают. Говори, слышь. Не ужимайся. Без опаски все выкладывай, как на духу. Я приказываю…

    — Да и того не надо, государь… Перед тобой, царем, без приказу, по закону Господню, как на духу должен я… воистину. Помазанник ведь Божий ты, аки кесари древние, византийские. И древнему Риму преемник!

    — Да, да!.. — нетерпеливо подтвердил Иван. — Наш род, волостелей московских, православных, — поди, самый древний из всех будет, кто на престолах христианских сидит. Да не о том теперь речь… Дело-то говори… Как по-твоему?..

    — А по-моему, государь, по крайнему глупому разумению: кому плохо, тот и не прав!.. Как и в притче сказано: «У нищего последнее отымется и дастся богатому, для приумножения богатств его». А нищему, конечно, обидно… Он готов на всяки злобы, только б свое вернуть… — явно намекая на литовскую слабеющую партию, сказал Адашев.

    — Правда, правда твоя! — задумчиво, повторил Иван.

    — А еще скажу! Как мыслишь, государь, бывает ли дыму без огня?

    — Не бывает, говорят.

    — Вот и я мерекаю: и там, и здесь дымком припахивает… Бояре сварятся… А посадским твоим московским, государевым, без крыш быть, это уж как Бог свят…

    — Ха-ха! — усмехнулся Иван. — Это как дядевья мои, Глинские, порой по-своему балакали: «паны-де дерутся, у хлопов чубы трещат»?.. А! Пущай их. Лесу много, сызнова еще краше отстроятся… А на хороший пожар и поглядеть занятно. Страх люблю…

    Читал я про Нерониуса-царя… Он свой стольный град Рим нарочно запалил, на пригорке сидел, стих слагал об эллиновском великом погоренье, о трояновском вспоминаючи. Вот, чай, красиво было! Недаром нашу Москву белокаменную третьим Римом, Иерусалимом вторым прославили!..

    Пусть дерево повыгорит. Люди посадские за ум возьмутся, тоже камнем почнут строиться. Тогда уж совсем всесветный наш град престольный станет.

    А за Кремль я не печалюсь. Тут бояре своих хором палить не станут, пожалеют. На моем дворе царском, почитай, и дерева мало. Храмы все, почитай, каменные. Пущай посады палят, друг дружку грызут. Я, вона, в деяниях дедовских читал. Да и ты же знаешь, деды мои, государи, нарочито порою бояр да князей стравливали… Пусть грызутся, яко с корпии! Ха-ха-ха!..

    Весело, звонко засмеялся Иван.

    Молчит стоит, потупился Алексей. Не разберешь: что на душе у него творится?

    — Что же молчишь, Алеша? Аль не так, по-твоему?

    — Так-то оно так. И мне бояре не братья. Чужой я им. А ты мне, помимо что царь-владыка, как отец родной, благодетель. И сказать не знаю как уж!.. Авось когда на делах скажу, как чту я тебя. Только вот сам ты молвить изволил: земщине плохо придется. Деткам твоим, простому люду тяглому, посадским да торговым гостям. Неустройство пойдет. У черни бока затрещат. А чернь — люди темные. Не бояр, тебя винить станут: «Царь-де нас позабыл, и Бог нас не жалует…»

    Знаешь, как дело пойдет? Вон прошлой осенью и то недород великий по царству был. Люди покряхтывают. Кормы дороги… Скот за зиму по селам дох с бескормицы… И круг Москвы, и дале! Нова беда тут еще вешняя… Вода вон теперя высока стоит. Потопит, гляди, побережье все… И московское, и иное, дальнее. Все заботы тебе, государь. А тут бояре иную смуту — огонь, наговор пустят. Хорошо ли?.. Сам знаешь, государь!

    — Земщины опасаешься? Земщины нам, государям, бояться нечего. Знает она, что первые мы ее заступники. Искони бе… и до моих часов. Сам видел: к земле я, не от земли отбиваюсь!.. Только мой час еще не пришел. Не все я пью да веселюся; бывает порою, и твоих россказней про дела светлые царские часто слушаю.

    Думаешь, невдомек мне, к у д а  ты гнешь? Кабы сердце мое не лежало к словам твоим красным, вон бы тебя давно погнал. Хоть и мягко стелешь, да жестко лежать приходится непутевым повадкам и помыслам моим… Совесть есть во мне. Так ты потерпи… Не сразу, Алеша. Человек я… юный… То ты вспомни еще — ты не князь, не боярин. И много вас стало таких при очах наших, которых от сохи я беру, людьми делаю. Как думаешь: зря это? Царство тоже не само собою правится. Руки, головы надобны, помочники какие ни есть. И без бояр нам не обойтись покудова. Слышишь:  п о к у д о в а! Так молчи, знай помалкивай!..

    И отпустил Иван молодого наперсника, пораженного речами молодого царя, которого все считали вздорным, распущенным блазнем-баловнем.

* * *

Весна 1547 г.

    В последнем текстовом (не картиночном) посте речь шла, продолжает автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», о планах и мриях Сафа-Гирея, а сейчас самое время посмотреть, а что там а Москве происходило в это время.
      
    А там все было непросто. Да, в 1545 г. был предпринят успешный набег судовой ратью на Казань, который привел в изумление и хана, и казанскую знать - как так то, ведь медведь не должен себя так вести? А ведь большой поход мог бы случиться и раньше, еще при Елене Глинской, да и позже он собирался не раз - так, в январе 1542 г. князья Шуйские учинили переворот, опираясь на войска, собранные во Владимире, откуда они по весне должны были отправиться на Казань.
      
    Но не свезло, и явно потому, что, во-первых, за всем этим политическим коловоротом боярам было, как я, продолжает автор с ником thor_2006 в своей статье «Казанщины Ивана Грозного-5» на сайте «Скит боголепный», уже писал выше, не до проведения осмысленного и целенаправленного внешнеполитического курса, а во-вторых, в Москве до поры до времени полагали, что пресловутая малая война на казанской украине, которую вели, подчеркнем, обе стороны, не настолько разрушительна и опустошительна (в самом деле, чамбул в пару-тройку, ладно, в полтысячи, казанских джигитов или их черемисских вассалов мог спалить несколько деревень или даже разорить какой-нить приграничный городок, но сравнить эти укусы с последствиями батыева нашествия, как это делали летописцы - перебор же, явный перебор), как можно подставить на первый взгляд, читая про апокалиптические опустошения, учиненные де басурманами.
      
    Однако вода по капле точит и камень, тем более, что Сафа-Гирей и его окружение, видя, что Москва игнорирует их намеки, повышают ставки и расширяют географию набегов. А тут еще воеводы на местах без твердого контроля со стороны столицы обратились в зайцев и раз за разом допускали проколы, пропуская удары казанцев, а местные мужики не всегда могли успешно противостоять навычным в набегах и грабежах казанским батырам. В общем, в 1545 г. терпець окончательно урвався и понеслось.
      
    Правда, немедленно ударить по Казани не удалось - в 1546 г. из-за угрозы крымского нашествия собранная в Коломне рать простояла там все лето и поход на Казань не состоялся, а по весне следующего года его пришлось отменить - сперва засуха привела к тому, что весенний паводок быстро обратился в меженину, собранные суда обсохли на прибрежных мелях, а потом в июне Москва сгорела дотла, а вслед за грандиозными пожарами случился бунт, не бессмысленный, поскольку руками московских посадских людей одна из боярских «партий» убрала с политической сцены (на время) семейство Глинских, возвысившееся незадолго перед этими событиями, но беспощадный - погромы и убийства в самой Москве, когда пострадали дворы Глинских и выходцы с Северщины, плавно переросли в поход москвичей людно и оружно в село Воробьево, где юный царь и его супруга со двором переживали последствия катастрофических пожаров. Изрядно напуганный 20-летний Иван, встретившись лицом к лицу с разъяренными злоупотреблениями и излишествами нехорошими со стороны тех же Глинских и их людей (и если бы только в Москве и только Глинские!).
      
    Летописи вообще скудно и нехотя пишут о таких вещах, но иногда летописцы все-таки проговариваются, и из этих проговорок вырисовывается картина всеобщего разорения и запустения - в отсутствие твердой власти наместники и волостели со своими людьми не клали себе охулки на руку и грабили врученное им для сбережения и роспасу население эффективно, попытки же простолюдинов сыскать защиту у юного государя успеха не имели - ему, еще не проникшемуся осознанием своей роли государя и защитника православного народа, было не до этого, вот почему московский бунт стал неизбежным и хорошо, что Иван, давший московским посадским людям обещание исправиться, поспешил выполнить его, и бунт не перекинулся на тот же Новгород (Немогард – Л.С.) или Псков, где ситуация находилась на грани взрыва, пережил своего рода катарсис, духовное перерождение, взялся за ум и стал больше внимания уделять непосредственному участию в государственных делах.
      
    Организация давно назревшего большого похода руской рати на оборзевших казанцев должна была, наряду с наведением порядка в стране и при дворе, частью политической «программы» «правительства» после бурных событий лета 1547 г. - народ должен был воочию увидеть еще одно значимое подтверждение тому, что царь действительно взялся за ум и намерен защитить свой народ, врученный ему Господом, не только от внутренних волков, но и от внешних. Успешная военная экспедиция против басурман должна была укрепить авторитет и царя, и бояр, и в целом «правительства», поспособствовавших к тому же и политической стабилизации при дворе (а то - победа ведь мало того, что принесла бы добычу, но еще и на отличившихся в походе воевод, голов и рядовых ратников просыпался золотой и серебряный дождь царских милостей и наград), и в стране, и за ее пределами - и в Бахчисарае, и в Кракове, и в Астрахани, и в ногаях не смогли бы оставить без внимания победу над казанцами, которая должна была продемонстрировать urbi et orbi (городу и миру), что Москва пережила время неурядиц и возвращается в Большую игру.
      
    Одним словом, походу на Казань придавалось большое значение. Увы, как говорится, если хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах - о зимнем походе на Казань в 1547/1548 гг., 1-ой Казани Ивана, и о сопутствующих ему событиях (о миссии саксонца Шлитте) речь пойдет у нас в следующий раз.