Потомки королевы, отрывок 6

Едва рассвело, отряд Карцевой покинул Дубровник. Дорога, тянувшаяся вдоль по-бережья, была ровной, лошади бежали резво. Часть медикаментов оставили в дубровниц-ком госпитале, остальное было погружено в крытые повозки с красным крестом на боку, в которых ехали и сестры милосердия.
Только-только Катя и Мари, собравшись позавтракать, достали из сумок хлеб и фляги с водой, как повозка слегка замедлила ход, и к ним очень ловко перескочил с об-лучка сопровождавший отряд монах Цетинского монастыря Лука. Размашисто перекре-стившись и весело подмигнув, он, извлек из висевшего у него на боку мешка завернутый в чистую тряпочку огромный кусок белого сыра, уселся по-турецки на покрывавший ко-робки холст и очень чисто произнес по-русски:
– Приятного аппетита! Можно к вашему хлебу со своим сыром?
– Милости просим, – Катя отрезала ему хлеба от своей половины, стала нарезать ломтиками истекавший водой сыр, – спасибо за сыр. А кучеру?
Лука отмахнулся.
– Его утром в гостинице накормили. Меня тоже, – честно признался он, – только я всегда хочу есть.
Слова эти подтверждало отчетливо вырисовавшееся под монашеским одеянием со-лидное брюшко, которое, впрочем, ничуть не стесняло его движений.
– Ты хорошо говоришь по-русски, брат Лука, – заметила Мари, подавая ему извле-ченную ею из дорожной сумки салфетку, – из каких ты мест?
– Хорошо говорю, потому что в Киев был послан в монастыре учиться. Читать то-же по-русски умею, – проглотив последний кусок, Лука с явным сожалением вздохнул, обтер салфеткой рот и сделал большой глоток вина из фляги, – благодарствую. Родом я из больевичей, из Црмницы, – в голосе его слышались нотки гордости, – князь Илья Пламе-нац мне свойственник.
Катя, за последний месяц не раз имевшая дело с раненными черногорцами, уже знала, что они идентифицируют себя не по национальности, а по принадлежности к пле-менам, которых в Черногории имелось великое множество, и имя отважного князя Ильи Пламенаца тоже было ей знакомо, Мари же в некотором недоумении посмотрела на мо-наха, но расспрашивать не стала, вместо этого спросила:
– Цетине большой город?
– Очень большой! – Лука надулся от важности. – Что в Киеве есть, то и в Цетине. Привремена Богословия (Временная семинария, серб.), институт девичий, Бильярда.
– Бильярд, – поправила Мари.
– Бильярда! – возразил монах. – Игра такая есть, ее владыка Петр из Венеции при-вез и у себя во дворце поставил. Вот с тех пор весь дворец и зовется Бильярда. Только ны-нешний кнез (князь, серб.) Никола новый дворец отстроил. Четыре года строил, а княгиня Даринка не захотела в нем жить, уехала в Европу. Но никто о том особо не жалеет.
– Княгиня Даринка? – удивилась Катя. – Разве жену князя Николая не Миленой зо-вут?
Лука укоризненно поцокал, допил вино, опустошив флягу, лицо его раскраснелось.
– Даринка – жена кнеза Данила, которого в Катарро (теперь Котор) убили. Кнез Данил встретил Даринку в Триесте и позабыл обо всем на свете, а ей тогда было всего тринадцать. Из-за нее и клобук митрополита отказался надеть, пошел на хитрость.
Вино развязало монаху язык, речь его стала яркой и образной. Он рассказывал о том, как князь Данил, избранный правителем после владыки Петра, отправился в Россию – якобы для возведения в сан митрополита. Ибо прежде все правители были митрополи-тами. Из-за данного ими обета безбрачия они не имели прямых наследников, после их смерти новый владыка избирался из рода Негушей-Петровичей (семья черногорских прави-телей, к ней принадлежали правившие Черногорией митрополиты). Однако вместо принятия сана митрополита князь Данил испросил у русского императора Николая Первого одоб-рения на принятие наследственного княжеского титула. Вернувшись из России, Данил созвал скупщину (парламент в Черногории) и объявил о согласии русского императора на установление в Черногории светской власти. Он заявил также о своем желании жениться на Даринке Квекич и иметь от нее наследника, ибо только таким образом можно устра-нить междоусобицу, начинавшуюся после смерти каждого владыки из-за борьбы претен-дентов за власть. Не все были довольны, но не посмели спорить с волей русского импера-тора. Князю удалось настоять на своем, он стал правителем и женился на Даринке.
– Княгиня Даринка и впрямь так красива? – спросила с интересом слушавшая его Мари.
Лука скорчил гримасу, которая, по его мнению, должна была изобразить несрав-ненную красоту княгини Даринки.
– Глаз не отвести! – он закатил глаза и растянул лоснящиеся толстые губы. – Ее воспитывали, как принцессу, ради нее кнез Данил научился говорить по-французски и танцевать, как танцуют в Париже и Вене. Баловал ее, любое желание исполнял. Захочет Даринка платье из Парижа – и тут же в Париж из Цетине несутся посланцы кнеза. Захо-чет редкую книгу – тут же дают наказ купцам отыскать и привезти книгу, сколько бы она ни стоила.
Мари мечтательно возвела глаза к небу.
– Счастлива женщина, которую так любят! Правда, Катя?
Катя пожала плечами – она знала, что некрасива, никто ее не полюбит, поэтому раз и навсегда изгнала из своей души подобные романтические идеалы. Взяв привезенный Мари еженедельник «Нива», она стала его перелистывать, задержалась на странице с портретом французской писательницы Жорж Санд, ниже был напечатал некролог.
«Значит, Жорж Санд умерла. Никогда ее не любила, что за жалкие создания ее ге-роини! Взять ту же Индиану – ради мужчины позабыла честь и совесть. Может ли жен-щина так себя унизить, утратить свое достоинство?»
С раздражением перевернув страницу с некрологом и чуть не порвав ее, Катя уви-дела то, что искала – «Очерки Сербии». Тут же был напечатан портрет Черняева.  В ста-тье ничего нового она не прочла – только краткое изложение истории Сербии, в конце дифирамбы отважному молодому сербскому князю Милану Обреновичу и его жене Ната-лье, женщине «удивительной красоты»
«Почему все княгини – женщины удивительной красоты? А что, если бы я была княгиней? Мою красу тоже превозносили бы?»
У нее вырвался короткий смешок – как раз в тот момент, когда Мари говорила:
– Я не очень хорошо помню, но ведь нынешний правитель князь Николай не сын князя Данила? Как же…
Прерванная на слове, она умолкла, растерянно посмотрев на подругу. Спохватив-шись, Катя извинилась:
– Прости, это я не тебе, это я своим мыслям.
Она пробежала глазами первые строчки следующей статьи – о башибузуках и их жестокости в Болгарии, – и читать ей расхотелось. Монах же, ставший на редкость крас-норечивым после опустошенной им фляги с вином, счел своим долго посвятить русских сестер милосердия в азы истории своей родины.
– Княгиня Даринка не успела кнезу Даниле сына родить – родила дочь Ольгу, а вскоре Данила убили. Кнез как чувствовал – назначил наследником племянника Николу. По старшинству должен был бы брата своего Мирко, отца Николы, назначить, но кучи и белопавличи могли восстать – у них с Мирко вражда еще с тех пор, как он по их деревням огнем и мечом прошел. Его отряды тогда хуже башибузуков лютовали.
– Башибузуков? – услышав это слово, Катя скользнула взглядом по все еще откры-тому еженедельнику. – Почему?
Монах Лука пояснил:
– Кнез Данил повелел всем племенам платить налоги в его казну, но кучи и бело-павличи отказались. Тогда по приказу кнеза Данила непокорные деревни сожгли дотла. Убивали даже малых младенцев. И тогда женщины кучи предрекли кнезу, что кровь их детей падет на его голову, и никогда ему не иметь сына. Так и вышло. А белопавличи… Марко! – высунувшись из окна, по-сербски крикнул он кучеру. – Ты у нас все помнишь, как звали белопавлича, что застрелил кнеза Данила?
– Тодор Кадич, – чуть повернув голову, басом ответил кучер.
– Тодор Кадич, да. Говорят, долго готовился он отомстить Данилу за убитых соро-дичей. Вот уже и Катарро скоро, – добавил монах без всякого перехода.
В Катарро прибыли к вечеру, санитарный отряд Карцевой встретил русский кон-сул, пригласил соотечественниц остановиться в его доме – не очень уверенно, поэтому они предпочли поужинать в маленькой таверне у моря и провести ночь на постоялом дворе. После ужина Катя с Мари немного прошлись по берегу, чтобы перед сном размять ноги. Странно, но редкая красота побережья Которского залива, озаренного лучами захо-дящего солнца, оставила их равнодушными, Мари с удивлением призналась в этом Кате:
– В детстве родители возили нас сестрами в Италию, как ни мала я была, не могла без восторга смотреть на море и бирюзовое небо. Мне казалось, ангелы вот-вот слетят вниз и заберут мою душу. Один раз со мной даже случилась истерика, я испугала матуш-ку. А теперь смотрю на эту красоту – и равнодушна.
Катя пожала плечами.
– Не любоваться красотой мы сюда явились, – суховато ответила она, – наш путь лежит в мир страданий.
На заре отряд покинул побережье. До австрийской границы доехали быстро, но ед-ва пересекли ее, как их основательно затрясло на каменистой дороге. Мари и Катя, вце-пившись в обшивку, своим весом удерживали трясущиеся ящики с драгоценными меди-каментами, им помогал вновь перебравшийся к ним в повозку Лука.
– Неужто нет другого пути? – страдальчески охнув, спросила его Мари.
Монах пожал плечами.
– Только через гору Ловчен и Негуши. Но там повозки не проедут. Зато нигде, кроме Негушей не делают такого пршута (провяленный или копченый свиной окорок) и сыра, – лицо его приняло мечтательное выражение.
– Господи Иисусе! – вскричала Мари. – Только не говори мне сейчас о еде!
Когда-то в тех местах проходил торговый путь, позже из-за землетрясений и обва-лов дорога не раз оказывалась завалена камнями, однако по приказу правителей ее перио-дически расчищали – для иностранцев. Простые черногорцы считали дороги излишней роскошью. Более того, они не без основания полагали, что именно отсутствие дорог поз-воляет им столь успешно противостоять туркам. Время от времени отряду встречались мужчины в синих шароварах, вооруженные ножами и ружьями, и женщины в длинных белых рубашках, гнущиеся под тяжелой ношей – они несли в Катарро на продажу про-дукты и ремесленные поделки. В своих опанках (род лаптей) черногорцы и черногорки ловко перепрыгивали со скалы на скалу, при виде медленно громыхавших по камням по-возок с красным крестом они останавливались, кланялись, громко кричали:
– Помогай Бог!
Возницы вежливо отвечали:
– Добрави сретя!
На полпути остановились перекусить в местной корчме – большой каменной избе с соломенной кровлей. Старая корчмица на захотела брать у них деньги.
– Я за царя Александра каждый день Бога молю, – очень чисто выговорила она по-русски.
И вновь загрохотали колеса по каменистым горным дорогам. Неожиданно из ле-жавшей внизу долины донеслось веселое пение: «Перстен дава Jанко харамбаша, за пер-стеном ябуке се маша» (Янко-атаман дает кольцо, а за кольцом и яблоко румяное)
– Что поют? – прислушавшись, полюбопытствовала Мари и тут же подскочила от грохота выстрела.
Катя тоже вздрогнула, но Лука и глазом не повел.
– Невесту сватают, – невозмутимо пояснил он.
– Война кругом, время ли до веселых свадеб? А ежели турки налетят?
С улыбкой посмотрев на Катю, монах покачал головой.
– Было время, – торжественно проговорил он, – когда в этих краях кроме тужбалиц (причитания по покойнику) других песен не пели. Теперь же народ поднялся против турок за веру Христову, для войны юнаки (воин) должны родиться, много юнаков!
Вскоре шум веселого сватовства остался далеко внизу, дорога стала ровней, и Катя задремала, прислонив голову к стенке возка. Сквозь дремоту и громыхание колес до нее доносился оживленный голос Мари:
– У вас всегда принято так шумно невест сватать, Лука?
– Всегда. Если юнаку девушка приглянется, и она согласна стать ему женой, то шумное сватовство устраивают, потом свадьбу играют. Бывает, что родители по дружбе породниться хотят и заранее сговорятся, пока жених с невестой малы. Тоже веселое сва-товство устраивают, а потом ждут, пока жених с невестой вырастут, тогда свадьбу игра-ют. Если, конечно, не случится, как случилось в Байцах.
Монах сказал это таким тоном, словно все должны были знать, что случилось в Байцах, от этого Мари слегка смутилась, но все же решилась спросить:
– А… что случилось в Байцах?
– Не знаешь эту историю?! – он укоризненно покачал головой. – Так слушай. Ива-новичи и Мартиновичи, что жили в Байцах, вместе ходили на турок и крепко между со-бой дружили, хотя Ивановичи были старожилами, а Мартиновичи пришли из Герцегови-ны. И так дружили, что носы с усами могли между собой разделить.
– Носы… с усами? Как это?
– За сто отрезанных вражеских носов с усами кнез в награду монеты давал, – объ-яснил Лука, – если, к примеру, Мартинович больше ста носов у врагов отрезал, а Ивано-вичу до сотни трех не хватило, то Мартинович отдавал Ивановичу лишнее. Один раз Ива-нович Мартиновичу даст, в другой раз Мартинович Ивановичу, так крепка была их друж-ба.
Прикрыв рот, Мари издала странный звук, то ли ахнула, то ли икнула, но любо-пытство пересилило подступившую к горлу тошноту.
– А… почему с усами?
– Сама подумай, ведь бессовестные могли от жадности женский нос отрезать и принести. Потому-то кнез и велел обязательно с усами резать, – в голосе монаха слыша-лось легкое нетерпение, – ты лучше про главное слушай. Однажды один из рода Марти-новичей спас в бою Ивановича, и они решили породниться. Сговорили сына Мартиновича с дочерью Ивановича, сватовство отпраздновали. Жениху еще пяти лет не было, а невеста только-только родилась, но годы прошли, настало время готовиться к свадьбе. Да только случилось так, что невеста с другим сбежала. И в тот день, когда это случилось, стали Мартиновичи с Ивановичами заклятыми врагами.
– Да неужто же можно – так, сразу?
– Честь того требовала. Почти двадцать лет воевали, больше сотни людей полегло. Со скал друг в друга стреляли, с ятаганом налетали – голову срубить. А ведь в тех краях и хумцы из Зеты живут, и дольнекрайцы из Старого Влаха, и белоши, и угняне. Так каждый раз, как они мимо Байцев проезжали, им приходилось всю дорогу кричать: «Я не Марти-нович, я не Иванович». Иначе убить могли.
Мари невольно рассмеялась.
– Как это мило, однако же! А если кто совсем чужой проедет – кто о вражде не знает и не крикнет? Его ведь убьют!
– Свои всегда все знают, а чужому нечего в наших краях делать, – строго ответил монах, – убьют, так поделом.
– Но ведь не по-христиански, как же можно! – возмутилась она.
– Не по-христиански, – согласился Лука. – Поэтому владыка Петр властью своей вражду прекратил – вызвал их к себе и велел женить сына одного из Ивановичей на доче-ри Мартиновича. После этого деревни породнились, и война окончилась. Только такое редко случается, каждая девушка знает: позор, если нарушит отцовское слово, всему роду беду принесет.
– Но можно ли девушку по одной лишь родительской воле без любви вести под ве-нец? – с упреком возразила Мари.
– Почему нельзя? – удивился Лука. – Родителям видней. Вот и кнез наш Никола на княгине Милене по родительскому уговору женился.
Глаза Мари вновь заискрились любопытством.
– Правда? Расскажи, Лука, расскажи, про вашего князя!
Монах приосанился и для пущей важности погладил свое брюхо.
– Был у Мирко Петровича-Негуша верный друг Петро Вукотич, – начал он, – и сго-ворили они своих детей – Николу и Милену. Когда мать Милены умерла, ее взяли в дом жениха, там она и росла. Никола был слаб здоровьем, боялись даже, что Бог может за-брать его к себе. Когда кнез Данил погиб, оставив Николу наследником, со свадьбой ре-шили поспешить – Милене исполнилось тринадцать, она уже могла родить сына. Сыгра-ли свадьбу. Молодая княгиня была хороша собой, но Никола на жену почти не обращал внимания. Целые дни проводил он в разговорах с вдовой своего дяди княгиней Даринкой. Для Даринки выстроили новый дворец – из Европы мастеров позвали. За обедом Даринка сидела во главе стола, еду для нее готовили французские повара, у нее в гостиной собира-лись дипломаты, словно она была правительницей.
– Может, у него возникло к ней романтическое чувство?
Выпалив это, Мари слегка смутилась, у Кати же от столь непристойного предпо-ложения ее приятельницы вмиг улетучилась дремота, она открыла глаза и многозначи-тельно кашлянула:
– Мари, князь Николай – племянник княгини Даринки, она его тетя, ты не забыла?
Вопреки обыкновению, Мари заспорила:
– Ну и что? Я однажды подслушала разговор своих братьев – они обсуждали ка-кую-то книгу, там рассказывалось об отношениях светлейшего князя Потемкина с его родными племянницами. Кажется, цензура потом эту книгу изъяла, но ведь случалось же! А ведь между княгиней Даринкой и князем Николой даже нет кровного родства.
Поморщившись, Катя очень тихо, но внушительно произнесла:
– То было в другую эпоху, при других нравах, и в другом месте. Избрав путь слу-жения людям, мы должны забывать о греховных мыслях, Мари. В эту страну мы приеха-ли, чтобы помочь страждущим, а не вести разговоры, обидные для живущих здесь людей. Подумай сама: князь Николай – их повелитель.
Двадцатидвухлетняя Мари всего год, как вступила в общину, охваченная подобно многим россиянам желанием помочь славянским братьям, стонущим под игом проклятых турок. В своем стремлении поддержать единоверцев она отказала двум женихам и не жа-лела об этом – работа сестры милосердия ей нравилась, руки у нее были ловкие и сноро-вистые. Иногда мешало лишь то, что не всегда получалось изгнать из памяти картины прежней жизни, полной озорства и веселья. Елизавета Петровна Карцева включила Мари в число сестер санитарного отряда после долгих колебаний и наказала ей во всем при-слушиваться к старшим подругам и следовать их примеру. Поэтому, получив от Кати столь строгую отповедь, девушка покраснела, на глазах ее выступили слезы, ей совестно было смотреть на Луку, который, впрочем, вовсе не выглядел обиженным.
– Где люди живут, там разные грехи случаются, недаром праматерь Ева перед зми-ем не устояла, – добродушно заступился он за Мари, – о Даринке и Николе и впрямь вся-кое предполагали, но только интерес между ними другой был. Кнез Никола в Европе учился, всякие языки знает, Даринка тоже образование получила. А княгиня Милена даже читать не могла, какой кнезу с ней интерес? Но долг свой они с Николой всегда исправно выполняли. И при Даринке тоже, поэтому злые языки поболтали и умолкли. Когда же княгиня Даринка с дочерью уехали в Европу, кнез с женой вообще дружно зажили. Ми-лена, чтобы мужу не скучно с ней было, даже французскому учиться стала. Теперь у них восемь детей. Правда, только один сын, но Бог даст им еще сыновей, они молоды.
Испуганно косясь на Катю, Мари больше вопросов монаху не задавала, сам он по-болтал еще немного, утомившись, на время умолк, но уже при подъезде к Цетине вновь оживился и сообщил, что в городе имеются телеграф, гостиница и «заложница» – так черногорцы, постоянно нуждавшиеся в деньгах и потому время от времени закладываю-щие свое оружие, почтительно величали ломбард.