Прекрасная Эрикназ, отрывок 2. 10

Сатэ принесла засахаренные фрукты и вино, сладко улыбнулась:
– Ага Гайк, я сварю вам еще кофе, знаю, вы его любите.
– Спасибо, ханум Сатэ, – вежливо поблагодарил он.
 Сатэ все не уходила – ей было любопытно, о чем будут говорить гость и ее госпо-жа. Французского она не знала, но надеялась разобрать в незнакомой речи какое-нибудь имя. Однако Эрикназ с улыбкой ждала, и разочарованной старушке ничего не оставалось, как удалиться. Когда шарканье ее ног затихло, Эрикназ повернулась к Гайку.
– Сегодня утром мне нанесла визит Агабеим-ага. Она расспрашивала меня о Ба-тыр-Нисан – кажется, шахзаде сильно встревожен ее побегом.
Гайк поставил на стол чашку с недопитым кофе, и лицо его стало недовольным.
– Несомненно встревожен, если первая жена шаха оказала вам такую честь, мадам. Агабеим-ага могла бы удостоить своим визитом лишь жену знатного хана. Однако теперь вы можете быть спокойны: под столь высоким покровительством жизни мадам Нисан вряд ли что-то будет угрожать.
– Шахзаде не допустит развода, – возразила Эрикназ, – этот брак для него слишком важен. Если Нисан найдут, ее вернут к мужу насильно. Но она не в силах терпеть далее свое униженное положение.
– Если так, ей давно следовало обратиться за помощью к своему отцу, почему она этого не сделала? Керим-хан любит дочь больше жизни, я уверен, что ради нее он даже готов испортить отношения с Аббас-Мирзою.
– Вы не хотите понять, Гайк! Поначалу Нисан вбила себе в голову, что должна по-жертвовать собой ради мира и спокойствия в Нахичевани, но теперь поняла, что ее гор-дость не может больше страдать.
Он пожал плечами. 
– Чем еще вы можете ей помочь, мадам? Пусть явится и открыто требует развода. По исламским законам Эхсан-хан не сможет заставить ханум Нисан оставаться его же-ной, если она того не желает. Вы дали ей приют в своем доме, когда жизни ее грозила опасность, но как долго она может там скрываться? Ей больше ничто не грозит, раз Ага-беим-ага взяла ее под свою защиту, вы же сильно рискуете, ибо на вашу голову может пасть гнев Аббас-Мирзы.
После гибели мужа Эрикназ унаследовала небольшой дом на берегу озера Урмия в сорока милях от Тебриза. Земли на берегу озера были щедрою рукой Аббас-Мирзы пере-даны во владение сарбазов полка Бахадран, состоявшего из русских дезертиров, но еще не заселены ими, поэтому дом Акопа Давояна стоял в месте достаточно безлюдном. Лишь в полутора милях от него проживал ближайший сосед – сам командир Бахадрана Самсон Макинцев.
Давоян хорошо знал Самсона, но сама Эрикназ ни с Макинцевым, ни с его женой познакомиться не успела – они с мужем после свадьбы прожили на озере всего месяц, и за это время их к соседям не приглашали. От прислуги было известно, что Елизавета, же-на Макинцева, тяжело переносит беременность, хворает и не встает с постели. Акоп уго-варивал жену нанести визит без приглашения – что может быть естественней, чем наве-стить больную соседку! – но Эрикназ не пожелала. Помешала гордость – Елизавета Ма-кинцева была царской крови, дочерью грузинского царевича Александра, хотя и незакон-ной. Кто знает, как встретила бы столь знатная особа незваную гостью? А вскоре нача-лась война.
 Когда Акоп погиб, Эрикназ ни минуты лишней не пожелала оставаться в доме на озере и вспомнила о нем лишь тогда, когда ее подруге потребовалось надежное убежище. По ее просьбе Гайк, не задавая лишних вопросов, заплатил два тумана армянскому купцу, следовавшему с семьей на свадьбу к родственнику в Тасуж, и тот сделал небольшой крюк, чтобы доставить Батыр-Нисан и двух женщин, нанятых ей в услужение, в дом на озере Урмия. Поэтому теперь слова Гайка о риске и, главное, его холодный тон удивили и заде-ли Эрикназ.
– Я не знала, что вы так осторожны, Гайк, – в голосе ее звучала насмешка.
Он вспыхнул и опустил глаза.
– Хотите сказать «труслив»? Что ж, возможно, вы правы. Ибо, я считаю, что не следует без нужды навлекать беду на свою голову.
– Вы ведь прекрасно знаете, что я совсем не это хотела сказать! – испуганно вос-кликнула она. – Вы сердитесь? Скажите, сердитесь, да? Посмотрите на меня, пожалуйста, прошу вас!
Он посмотрел. Трудно было сердиться, глядя в эти прекрасные сияющие глаза. Не выдержав, Гайк отвел взгляд и улыбнулся, хотя улыбка у него получилась не очень весе-лой.
– На вас невозможно сердиться, мадам.
– Вы не любите Нисан, – не спрашивая, а утверждая, возразила Эрикназ, – почему?
– Трудно объяснить, почему мы любим одних, но не любим других, – не став опро-вергать ее слов, уклончиво ответил он.
– Вы считаете, что из-за нее я подвергаю себя риску?
– А разве нет? Агабеим-ага могла приехать к вам лишь по просьбе шахзаде, а это значит, он уверен, что вы причастны к побегу.
– Я тоже это поняла, – глаза ее озорно сверкнули, – поэтому и не стала отрицать. Призналась высокой ханум во всем, только не открыла ей, где Нисан. Не смотрите на ме-ня с таким ужасом, Гайк, у высокой ханум благородное сердце, она не настаивала, лишь попросила меня передать Нисан ее письмо. Нужно найти надежного караванщика, кото-рый отвез бы послание, поэтому мне и пришлось вновь вас обеспокоить. Ведь вы – един-ственный, кому я могу доверять.
У Гайка перехватило дыхание от ее слов. И еще от того взгляда, каким смотрела на него самая прекрасная на свете женщина.
«Нужно бежать от этого безумия, – думал он, – тот, от кого отказались родные отец и мать, не вправе даже целовать пыль под ее ногами»
 В том, что родные с презрением его отвергли, у Гайка не было сомнений – по окончании войны между Ираном и Османской империей товары вновь потекли по Вели-кому шелковому пути, и однажды он не выдержал – нарушил запрет архиепископа Нерсе-са Аштаракеци и с одним из караванов отправил послание в Карс. Сообщил родителям, что живет в Тебризе, просил прощения за легкомыслие. Однако ответа не дождался, и тя-жесть, лежавшая у него на сердце, омрачала восторг, которым наполняет молодые души первая любовь.
– Завтра мне предстоит отправиться в Тасуж, я сам отвезу письмо.
– О! – глаза Эрикназ округлились от удивления. – Но для чего вам ехать в Тасуж?
Лицо Гайка приняло торжествующее выражение.
– Вы видели это? – движением фокусника он вытащил из кармана сложенный вдвое лист бумаги и протянул ей. – Сегодня родился на свет первый номер нашего но-востного листка, мирза Салех почти плакал от счастья, так что не нужно смеяться. Ко-нечно, это только начало, рисунок на оттиске недостаточно четкий, но мирза Салех дово-лен – выглядит, как настоящая La Gazette. Читайте!
Эрикназ громко и медленно стала читать:
– Сегодня Тень повелителя шахзаде Аббас-Мирза провел смотр артиллерийских учений. Английский посол Макдональд приветствовал в своей резиденции прибывшего из России знаменитого английского врача МакНейла, – она рассмеялась, разглядывая ил-люстрации к новостям, – как забавно изображены артиллеристы! Но англичанин в шляпе просто великолепен.
– И еще – теперь мы печатаем с двух сторон, – сияя, говорил Гайк, – взгляните!
Кивнув, Эрикназ перевернула листок, прочла дальше:
– Новости, полученные из Калькутты: король Бирмы Баджидо повелел своим вой-скам покарать жителей королевства Манипур. Новости Османской империи: в Миссолон-ги на помощь восставшим грекам прибыл известный своими стихами англичанин лорд Байрон. Он привез бриг, оружие и припасы.
Как раз в этот момент Сатэ принесла свежий кофе и услышав, что Эрикназ читает на фарси, навострила уши. Однако постепенно она стала приходить в недоумение – какой посланник, какой король Баджидо? Выяснить это ей не удалось, поскольку они вновь пе-решли на французский.
– Это так, проба пера, – говорил Гайк, – почти все новости мадам Мэри узнала в доме нового английского посла господина Макдональда. К сожалению, у нас еще нет обученных репортеров, как у европейцев. Однако обратите внимание, какой изящный шрифт!
– Правда, изящный, – разглядывая лист, согласилась Эрикназ.
– Мирза Салех на днях получил образцы этого шрифта из Казани – там работает татарская типография, ее открыли еще во время царствования русского императора Пав-ла. Поэтому шрифт называют «казанским» Но в Санкт-Петербурге печатать на арабице (арабский шрифт) начали еще во времена императрицы Екатерины.
Эрикназ кивнула:
– Я слышала от Мэри, что мирза Салех-Ширази даже привез для шахзаде напеча-танный в Петербурге Коран.
Гайк недовольно нахмурился.
– Мне это известно, но посоветуйте мадам Мэри не обсуждать это в кругу ее ан-глийских друзей. Улемы не дозволяют печатать Священную книгу, а Тебриз – не Англия.
– Вряд ли муджтахид мирза Мехти посмеет обвинить шахзаде в святотатстве, – беспечно возразила Эрикназ. – Однако не стану упрекать вас в осторожности, иначе вы вновь неправильно меня поймете и обидитесь.
Гайк покраснел.
– Прошу простить меня, мадам, если я был дерзок.
Взгляды их встретились, он смущенно отвел глаза.
 «Неужели он не видит, что я люблю его? – думала Эрикназ. – Неужели не понима-ет, что я никого никогда прежде не любила?»
– Вы мне так и не объяснили, почему должны ехать в Тасуж, хотя и обрадовали своим великолепным творением, – она вернула ему новостной листок.
– Оно не мое, мой вклад здесь не столь велик, – он аккуратно сложил листок и спрятал в карман, – а ехать мне нужно потому, что мирза Салех велел мне взять интер-вью.
– Взять…что?!
– Интервью, – довольный ее удивлением, небрежно повторил Гайк, – я ведь сказал, что у нас нет репортеров, которые находят интересные новости для La Gazette. Кому ин-тересно читать про короля Баджидо? Людям интересней узнать о делах того, кто живет рядом с ними. Например, о таком знаменитом человеке, как Самсон-хан.
– И как вы будете брать интервью?
– Задавать вопросы, и записывать ответы. Мирза Салех показал мне, как правильно это делать. Потом напишу статью. Сначала, конечно, мирза Салех мне поможет
Эрикназ покачала головой.
– Что ж, удачи вам. Если вы навестите Самсон-хана, то вам нет нужды везти пись-мо Нисан, передайте его Мариам, старшей дочери Самсона.
– Вы ее знаете? – удивился Гайк
– Она моя хорошая приятельница, – Эрикназ вздохнула, – я встретила ее случайно. В первый месяц своей замужней жизни. И последний. У меня было тоскливое настроение, я взяла краски и ушла на берег – хотела написать пейзаж, но ничего не получалось. Вер-нее, получалась чепуха – острова виделись мне выбиравшимися из воды чудовищами, а горы вдали представлялись великанами. Мариам подошла так тихо, что я даже не слыша-ла ее шагов. Стояла за моей спиной и смотрела на тот сумбур, что рождала моя фантазия. А потом вдруг заплакала. От неожиданности я уронила кисть – сначала испугалась, потом увидела девочку. Мариам тогда было лет тринадцать – тихая, молчаливая, глаза, как сли-вы. Дочь Самсона от первого брака, ее мать была армянкой. Я привязалась к ней, она напомнила мне Цахик.
– Вы часто жалеете о том, что ушло? – голос Гайка дрогнул.
Быстро взглянув на него, она отрицательно качнула головой.
– Никогда! Мне не нравился тот дом, не нравилось озеро. Мне ничто там не нрави-лось, поверьте! Мариам – самое теплое мое воспоминание о тех днях.
Голос ее зазвенел. Отведя взгляд, Гайк поднялся.
– Прошу меня простить, мадам, я должен уйти. Сегодня после асра (послеполуден-ный намаз) я даю молодому мирзе уроки географии и французского.
Эрикназ тоже поднялась и протянула ему послание Агабеим.
– Вот письмо. Пусть Бог защитит вас в пути, Гайк. И да освоит Мухаммед-мирза все премудрости географии и французского языка.
Рассмеявшись, он спрятал письмо потом, приняв серьезный вид, низко поклонил-ся.
– Благодарю за добрые пожелания, мадам.
Проводив его, она не сразу заперла дверь и стояла на пороге до тех пор, пока ее плеча не коснулась подошедшая Сатэ.
– Ханум, – проворчала старуха, – запри дверь, не стой на ветру. Простынешь!