На руинах, отрывок 1. 3

Из хроник Носителей Разума

 В шестой раз после Катастрофы Планета начала обходить греющую ее Звезду и прошла уже одну треть полной траектории. Система прогнозирования указывает: именно то, что Носители Разума считали величайшей удачей эксперимента первобытных Выживших, может явиться препятствием к осуществлению наших замыслов.
 Разумные Материки, слившиеся до Катастрофы с Носителями Разума, могут нам помешать, и они же способны помочь, создав жесткую систему причинно-следственных связей, которая устранит препятствие. Если оно не будет устранено до того, как в шестой раз замкнется траектория, Носители Разума никогда не овладеют Планетой.
 ***
 Ранним утром девятнадцатого августа Самсонов приехал к Алексею домой. Пройдя в бывшую комнату Феодосии Федоровны и усевшись на диван напротив портрета юной Доси с метелочкой, он спросил:
– Вы не хотите совершить маленький вояж?
 Разбуженный его визитом Алексей запахнул наспех наброшенный халат и, присев на краешек стула, растерянно похлопал сонными глазами.
– Я как-то не совсем... Что-то случилось?
– Вы что, радио не слушаете?
– Да я как-то с утра не включаю – у соседей за стеной маленький ребенок, и...
 Не дав ему договорить, Самсонов прибавил звук висевшего на стене маленького приемника. Ошеломленный Алексей слушал речь вице-президента Янаева:
 «В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициа-тиве Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в ту-пик. На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отча-яние. Власть на всех уровнях потеряла доверие населения. …Растоптаны результаты об-щенационального референдума о единстве Отечества. Циничная спекуляция на нацио-нальных чувствах — лишь ширма для удовлетворения амбиций...
 Сегодня те, кто по существу ведет дело к свержению конституционного строя, должны ответить перед матерями и отцами за гибель многих сотен жертв межнациональ-ных конфликтов. На их совести искалеченные судьбы более полумиллиона беженцев. Из-за них потеряли покой и радость жизни десятки миллионов советских людей, еще вчера живших в единой семье, а сегодня оказавшихся в собственном доме изгоями...
 Война законов и поощрение центробежных тенденций обернулись разрушением единого народнохозяйственного механизма, складывавшегося десятилетиями. Результа-том стали резкое падение уровня жизни подавляющего большинства советских людей, расцвет спекуляции и теневой экономики...
 Государственный комитет по чрезвычайному положению СССР полностью отдает себе отчет в глубине поразившего нашу страну кризиса, он принимает на себя ответ-ственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьезные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса...
 Мы очистим улицы наших городов от преступных элементов, положим конец произволу расхитителей народного добра...»
 Когда речь была окончена, и из репродуктора полилась тихая музыка, Самсонов выключил радио.
– Теперь вам все понятно? – выразительно приподняв бровь, он посмотрел на Алексея.
– И ведь правильно-то как говорит, – рассудительно сказал тот, – руками и ногами бы подписался. Говорят, Горбачев заболел, а помните ведь, как с Хрущевым было – тоже сказали, что по состоянию здоровья, хотя никто не поверил, конечно. Я тогда в школу шел, меня пацан из соседнего подъезда встречает: «Леха, слышал, что Хрущева сняли?» И побежали мы перед занятиями в соседний киоск газеты покупать, даже на урок опоздали. Так что, выходит, у нас нынче смена власти?
– Больше похоже на переворот – в Москву вводят танки.
– Дожили! Для чего танки-то? Народ у нас послушный, хоть и любит покричать, а ведь раззадорить людей – все может случиться.
– Знаете, Алексей, чем больше я пытаюсь во все это вникнуть, тем больше убеж-даюсь, что творится величайшая нелепость. Но одну фразу из речи вы, видимо, упустили – ту, где говорится о преступных элементах и расхитителях народного добра. Предупре-ждаю: если начнутся массовые чистки, то первым попадете под эту категорию именно вы.
– Я?!
– Разумеется, – хмыкнув, подтвердил Самсонов, – ведь официально вы являетесь директором кооператива – комбината бытовых услуг. Если вскроются некоторые сделки, которые были проведены через ваш комбинат и за вашей подписью, то... Не хочу вас пу-гать, но расстрельная статья за хищение в особо крупных размерах еще действует.
 Побледнев, Алексей покачнулся и вцепился пальцами в край стола.
– Я бы вообще только салоном занимался и стриг людей, – жалобно залепетал он, – но я ведь тоже не каменный. Старые клиенты просят, есть еще и такие, что у бабушки мо-ей стриглись – как я могу отказать? Да и кто виноват, что в магазинах по полгода талоны не отоваривают?
– Погодите, причем здесь талоны? – на лице Самсонова было написано совершен-но искреннее недоумение.
– Как это «причем»? В магазинах пусто, а у нас на складе морозильники забиты – для ресторанов и кафе всегда все, пожалуйста, Володин в миг без отказа доставляет. Вот я и решил – для клиентов, что у меня стригутся, со склада на комбинате я мясо по два два-дцать отпускаю, а масло по три сорок. Жалко же с людей драть – там ведь и многодетные есть, и пенсионеры. Зато, если свадьбу или банкет кто заказывает, я им, наоборот, на все цену завышаю, поэтому до сих пор у меня концы с концами и сходились. Матушка моя ведь в торговле работала, я с детства наслышан, как такое делается – она всегда говорила, что если уж человек решил торжество устроить, то мелочиться и копейки считать не ста-нет. Но вчера вечером я последнее мясо по госцене распродал, потому что нынче богатый клиент должен был предварительный заказ на свадьбу оплатить, а Володин свежий завоз сделать. Но теперь какая свадьба, какой завоз! Так что на сей момент у меня по деньгам крупная недостача. Расстреливайте, виноват.
 С минуту Самсонов смотрел на него круглыми от изумления глазами, потом, от-кинувшись на спинку стула, начал безудержно хохотать.
– Простите, Алексей, – наконец-таки сумел он выговорить, вытирая слезы смеха, – я всегда считал вас человеком искусства, но не предполагал, что вы, к тому же, еще и Ро-бин Гуд. Однако, да будет вам известно, через ваш комбинат проходят гораздо более крупные аферы, чем ваши интимные делишки с клиентами. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но отвечать за все придется именно вам.
– Почему меня об этом не предупредили? – с укором спросил Алексей.
– Зачем? Вам ведь с самого начала было понятно, что я собираюсь использовать этот кооператив для некоторых своих, скажем, комбинаций. Это вас абсолютно не каса-лось, от вас требовалась только подпись, за это вам хорошо платили. Однако в такой си-туации подставлять вас я не желаю, поэтому предлагаю исчезнуть.
– Спасибо вам огромное за такую заботу. И куда же я должен ехать?
 Самсонов сделал вид, что не заметил иронии, прозвучавшей в голосе Алексея.
– Пока все аэропорты открыты, – невозмутимо ответил он, – хотя мне это не со-всем понятно. Если они ввели чрезвычайное положение, то почему не перекрыли грани-цы? Закрывают газеты, а «Эхо Москвы» вещает вовсю, и никто его не глушит. Так что по-ка самолеты летают, но никто не знает, что произойдет позже. Через час будете в Москве, оттуда вас переправят в Швейцарию, а там встретят и обустроят, я уже отдал распоряже-ние.
– Заграницу? Нет, что вы, как я могу? Я ведь и брата своего, как вы сами советова-ли, на комбинате устроил работать, вдруг с него за меня спрос будет? Сам комбинат-то теперь закроют?
– Ваш брат всего лишь электрик, какой с него спрос, не смешите, пожалуйста! Комбинат же, думаю, в ближайшие день-два работать не будет, а там дальше – посмотрим по ситуации. Мне вообще кажется, что все не так уж страшно, но раз я вас в это втянул и не предупредил, как вы меня упрекнули, то должен на сто процентов обеспечить вашу безопасность, так что собирайтесь.
 Алексею стало неловко.
– Да нет, это я уж сгоряча сказал – чего мне вас упрекать, у меня своя голова есть. Однако уехать заграницу мне сейчас никак нельзя – ведь если что, так и вернусь нескоро, а в Москве есть одна женщина... Короче, моя была оплошка, – сконфужено признался он, – но теперь уж ничего не поделаешь – шестой месяц пошел. Думал даже расписаться и сюда ее привезти, а теперь, видите, как получается. Но в любом случае мне ее, Таю мою, оставить сейчас в таком положении нельзя – у нее на свете кроме меня ни одной души.
 Взгляд Самсонова затуманился грустью.
– Я не знал, простите. Все равно – уезжайте. Я о ней позабочусь, даю слово.
– Нет, – Алексей сказал это очень мягко, но твердо, – Тая моя, видите ли, немного не от мира сего. Ее многие обижали в жизни, поэтому она всех боится и никому не верит – кроме меня, – смех его зазвенел нежно и немного смущенно, – не знаю уж, чем я удо-стоился. Знаете, что я сделаю – раз вы говорите, что мне тюрьма светит, то поеду-ка я по-ка к Тае и у нее отсижусь. Москва велика, кому там до меня будет дело – своих расхити-телей, небось, за перестройку накопилось.
 Самсонов вздохнул.
– Ладно, я вижу, что вас не переубедишь. Летите в Москву и сидите там у своей Таи – носа никуда не высовывайте. Единственно, о чем я хотел вас просить… – внезапно он запнулся, потом прикрыл глаза и качнул головой, – хотя нет, не надо.
 Алексей мягко коснулся его руки.
– Как ваши дети – вы знаете?
– Нет, – из груди Самсонова вырвался тяжелый вздох, – после нашего с вами разго-вора я решил не вмешиваться в их жизнь – ничего хорошего это не даст. Решил, что мне не следует их видеть, с ними разговаривать – даже по телефону. Не следует о них думать, даже знать о них ничего не следует. Но сейчас мне вдруг стало тревожно – «Эхо Москвы» сообщило, что Ельцин едет в Москву, у «Белого дома» начал собираться народ. Наверняка будут беспорядки, а ведь молодые всегда первыми везде лезут.
– А знаете, что, – неожиданно предложил Алексей, – давайте, я к ним зайду. По-смотрю, как живут, поговорю, если надо.
– Да ведь вы боитесь чужих мест, – рассмеявшись, возразил Самсонов, – помните, как в Париже ударились в панику, когда заблудились на Вандомской площади?
– Ничего, как-нибудь. Говорите адрес.
– И как же вы им представитесь?
– Как есть, так и представлюсь – что я друг их отца. Покойного отца, раз уж вы так решили.
– Вы не знаете ни моего настоящего имени, ни фамилии...
– А вы мне их скажете. Скажете ведь? – Алексей спокойно посмотрел Самсонову в глаза, и тот опустил голову.
– Скажу, – глухо произнес он. – Я мог бы предоставить в ваше распоряжение одну из наших машин в Москве, но у вас ведь нет прав, а мне не хочется, чтобы кто-то из води-телей знал...
– И не надо, я на метро доберусь. Метро там далеко?
– Когда мы только переехали, было далеко, но в восемьдесят седьмом открыли но-вую ветку. «Теплый Стан» в двух шагах от нашего… от их дома.
– Доберусь, у людей спрошу, в крайнем случае. Но если вдруг что...
 Их глаза встретились, Самсонов кивнул.
– Я позабочусь о вашей Тае, не тревожьтесь.
 Самолет прибыл в Москву по расписанию. По дороге из Домодедова до метро «Парк Культуры» Алексей и остальные пассажиры экспресса слушали включенное на полную мощь радио, оторопело переглядывались, но комментировать услышанное не ре-шались. В метро же люди вели себя раскованней, двое мужчин, стоявших вплотную к Алексею, весело обсуждали текущие события прямо у него под ухом, сквозь стук колес поезда до него отчетливо доносились обрывки фраз:
– Слушал «Эхо Москвы», сообщили, что Ельцин приехал в Белый дом, Руцкой и Хасбулатов тоже там. Говорят, народ собирается, к ночи ждут штурма.
– Не будет никакого штурма – Язов и Янаев не решатся устроить побоище в центре Москвы. К тому же говорят, что все танки без боеприпасов.
– Тогда зачем было их вообще вводить? Нет, какую-нибудь провокацию да устроят, и жертвы будут, это я уверен на сто процентов.
– Да уж точно – когда так накалено, без жертв не обойтись.
– С другой стороны, танки пригнали, а на Площади Революции в метро обращение Попова на стенках расклеили, и никто его не снимает – все ходят себе и читают.
– А главный-то наш где? Ни слуху, ни духу.
– Объявили же, что заболел у себя на Форосе.
– Неизвестно, его, может, уже и убрали, кто сейчас что знает?
 Заслушавшись, Алексей чуть не проехал «Белорусскую» – выскочил в последний момент, когда двери уже закрывались. До дома Таи он дошел пешком, и самым странным ему показалось, что Москва жила своей привычной жизнью – троллейбусы и автобусы следовали по обычным маршрутам, толпы приезжих сновали по магазинам, а о политиче-ских переменах напоминали лишь выложенные на прилавки киосков газеты с крупными буквами ГКЧП на первой полосе.
 Тая была дома – еще в мае, когда врач подтвердил ее беременность, Алексей велел ей уволиться со склада. Она красивым почерком переписала написанное им заявление «по собственному желанию» и на следующий день понесла Вадиму Сергеевичу.
 С утра его не было. Тая положила заявление ему на стол, а потом, обвязав голову платком и надев халат, принялась за привычную работу. Заведующий появился только после обеда, а когда увидел заявление у себя на столе, был ошеломлен до глубины души и совершенно искренне расстроился. Позвав Таю, он сначала накричал на нее, обозвал не-благодарной идиоткой и велел отнести заявление на помойку, потом пригрозил, а под ко-нец начал уговаривать.
 Тая стояла, молча слушала и спокойно улыбалась – теперь, когда она душой и те-лом принадлежала Алексею, только его слово имело для нее значение. Увидев, что гово-рить с ней – только слова бросать на ветер, Вадим Сергеевич плюнул и, поставив на заяв-лении свою подпись, в сердцах рявкнул:
 «Две недели отработаешь, как миленькая, иначе по статье уволю»
 Однако Алексей, предвидя такую его реакцию, заранее отрепетировал с Таей от-вет. И она, вскинув свое похорошевшее за последние месяцы личико, спокойно ответила:
 «Меня уволить нельзя, я жду ребенка. А если не отпускаете сразу, то мне доктор на две недели больничный выпишет»
 Побагровев, как кумач, Вадим Сергеевич махнул рукой и сказал почти жалобно:
 «Раньше не могла предупредить? Где я сейчас уборщицу найду? Ладно, черт с то-бой, только инвентарь прямо сейчас сдай, а то обходной лист не подпишу. Все до единого сюда неси, я по списку проверю – веники, скребки, рабочую одежду свою сдавай. Чтобы мне потом днем с огнем по всему складу не рыскать»
 «Хорошо»
 Тая кивнула и, послушно стащив с себя казенные халат и платок, аккуратно пове-сила их на спинку стула. Вадим Сергеевич глянул на нее и был потрясен – в простеньком легком платьице, привезенном Алексеем из Парижа, молодая женщина была чудо, как хороша. Но сильней всего потрясла его ее стрижка.
 «Тайка, да ты… да ты прямо фотомодель! Что за мужик-то у тебя, где ты его под-цепила? Он что, жениться на тебе хочет или как?»
 «Сейчас я ведро и веник принесу, Вадим Сергеевич, – не ответив на его вопрос, сказала она, – а зимний инвентарь в подсобке. Тоже сюда нести?»
 Он расслабленно махнул рукой.
 «Да ладно, не надо ничего, иди домой!»
 С тех пор Тая надолго из дома не отлучалась – ходила к врачу, в магазин и прогу-ляться. Как раз до прихода Алексея она мыла полы и, открыв дверь, кинулась ему на шею, как была – в переднике, с мокрыми руками. Горячие губы осыпали страстными поцелуя-ми его лицо.
– Алешенька! Люблю, люблю!
– Таенька, птичка моя, как ты тут жила без меня, что делала? Ты извини – не успел предупредить, что приеду.
– Я тебя все равно ждала, пойдем.
 Через десять минут Алексей уже сидел за кухонным столом, наслаждаясь ее стряпней, а Тая, быстро домыв полы, села напротив него в своей излюбленной позе – подперев рукой щеку – и смотрела сияющими глазами.
– Как ты себя чувствуешь, что говорит доктор? – озабоченно спрашивал он.
– Хорошо чувствую, и ребеночек тоже.
– Что ты целый день делаешь?
– Гуляю, в магазин хожу, к доктору хожу. Вчера гречку давали, я два часа в очере-ди стояла.
– А сегодня с утра ты выходила?
– Ходила – в угловой магазин.
– У вас здесь с утра все было спокойно? Что люди в магазине говорили, ты пом-нишь?
 Тая озабоченно наморщила лоб, пытаясь вспомнить.
 – Говорили, постное масло после обеда будет – я записалась, у меня пятьдесят ше-стая очередь. А с утра говядину давали, но я не стала стоять – ты в прошлый раз много привез, еще осталось.
 Весело напевая, она собрала со стола грязную посуду и поставила в раковину. По-том подошла к Алексею сзади и, обняв, приникла к его спине упругой полной грудью. Он поймал ее маленькую руку и прижал к губам.
 Спустя час откуда-то из-за стены донеслись звуки «Лебединого озера», и Алексей внезапно вспомнил, что творится в стране. Оторвавшись от прильнувшей к нему Таи, он выбрался из постели и начал одеваться.
– Ты уезжаешь? – голос ее звучал покорно, но во взгляде затаилась обида.
– Нет, Таенька, я теперь нескоро уеду, но сейчас мне нужно сходить по делам. Хо-рошо?
 Она сразу расцвела и радостно кивнула.
– Да, хорошо.
 Алексей, уже одетый, присел на краешек кровати и погладил ее по руке.
– Слушай внимательно, что я говорю. Все деньги, что привез, я оставляю у тебя – спрячь подальше. Если вдруг не вернусь, ты их трать, поняла?
 Руки Таи мгновенно вцепились ему в рубашку, глаза испуганно расширились.
– Как? Почему не вернешься? Уедешь?
– Нет, не уеду, но мало ли – время тревожное. Мне сейчас надо съездить в Теплый Стан, но вдруг меня задержат по дороге.
– Задержат, – растерянно повторила она, – почему?
– Да вот так, есть за что. Найдут и заберут, как миленького.
– Алешенька, родной!
 Глаза ее налились слезами, спохватившись, он улыбнулся.
– Не пугайся, Таюша, все будет хорошо. Слушай дальше: если вдруг меня долго не будет, то дашь телеграмму Самсонову Леониду Аркадьевичу. Дай-ка мне мою планшетку, у меня тут записная книжка. Вот – я пишу тебе и кладу здесь на стол. Это очень хороший человек, и он тебе во всем поможет, ты его слушайся, поняла? Да, я твой телефон поте-рял, запиши мне его опять.
 Тая повертела в руках бумажку с адресом Самсонова и положила обратно на стол, потом погладила планшетку Алексея.
– Красивая!
– Да, – согласился он, – документы в ней летом удобно носить, а то в рубашке кар-ман маленький. Так пиши телефон.
 Красивым крупным почерком Тая написала на вырванном из блокнота листке свой номер телефона, аккуратно сложила бумажку пополам и сунула ему в карман ру-башки.
– А то опять потеряешь, – нежно проворковала она, посмотрела на него сияющими глазами и поцеловала в губы.
 Чтобы не заблудиться, Алексей пошел к Кремлю прямо по улице Горького. Ближе к центру в переулках действительно стояли танки, нелепо смотревшиеся на мирных авгу-стовских улицах. Вокруг них толпились возбужденные мужчины и женщины, наседая на очумевших танкистов.
– Вы будете в нас стрелять, если прикажут?
– Кому вы подчиняетесь?
 Те отмалчивались – они не очень хорошо понимали, зачем их спозаранку застави-ли пригнать сюда свои машины, да еще без боеприпасов. На тротуаре топтались потные и усталые солдаты, явно не знавшие, что им делать. Внезапно, получив от кого-то приказ, они попытались перекрыть улицу Горького, но толпа энергичных пожилых женщин не-медленно прорвала заслон. Две бойкие тетки тут же взяли в оборот курносого солдатика с едва пробивавшимися над верхней губой усиками.
– Нет, ты скажи, неужели, если тебе прикажут, ты в нас станешь стрелять? Мы ж тебе в матери годимся.
 Паренек сконфуженно крутил своим курносым носом, просил:
– Вы отойдите, а? А то еще заденут вас.
 Алексей, не выдержав, мягко сказал женщинам:
– Отойдите, правда, устал пацан ведь, не видите разве?
 Женщины тут же повернулись к нему, собираясь вступить в дискуссию, но не успели – от Кремля в сторону Белорусского вокзала хлынул поток возбужденных людей, смявших остатки солдатской цепочки. Они мчались, подобно стаду диких буйволов, гул-ко топоча по мостовой, сметая все на своем пути и дружно скандируя:
– Ельцин! Ельцин!
 Молодая мамаша, стоявшая у обочины дороги, держала за руку сынишку лет ше-сти и громко говорила:
– Запомни, сынок, это исторический день!
 Ее интонации и звучавший в голосе пафос внезапно показались Алексею столь неприятно фальшивыми, что он поспешно отступил от женщины с мальчиком и, развер-нувшись, зашагал по переулку мимо все также уныло стоявших танков. Ему хотелось лишь одного – поскорее отыскать вход в метро и оказаться подальше от душного безум-ствующего центра столицы.
 Теплый Стан, в отличие от улицы Горького, жил своей обычной будничной жиз-нью. Даже газеты в киосках лежали не передовицей кверху, а были свернуты пополам, и от аббревиатуры нового правительства виднелись только две буквы – ЧП. Пожилая жен-щина, у которой Алексей спросил дорогу, жила в том же доме, что Лузгины, и довела его почти до их подъезда. По дороге она рассказала, что у зятя сломалась машина, и из-за этого ей сегодня придется ехать на дачу на электричке, а не ехать нельзя – малина пошла, соседские мальчишки без нее уже все кусты обломали. О политике не говорили – попут-чицу Алексея перемены во властных структурах интересовали меньше всего. Возле треть-его от конца подъезда она остановилась.
– Мне сюда, а вы дальше пройдите, счастливо вам.