И. Любарский. Впечатления военного врача Ч. 5

ИВАН ЛЮБАРСКИЙ. ВПЕЧАТЛЕНИЯ ВОЕННОГО ВРАЧА В КРЫМСКУЮ КАМПАНИЮ. ЧАСТЬ 5

К ИСТОРИИ РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ 1853-1855 ГГ.

ШТРИХИ К СЛОВЕСНОМУ ПОРТРЕТУ ГЕНЕРАЛА ПО КАВАЛЕРИЯ ДМИТРИЯ ВАСИЛЬЕВИЧА БОГУШЕВСКОГО

ИЗ БИОГРАФИИ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА ПРОФЕССОРА МЕДИЦИНЫ И ОСНОВОПОЛОЖНИКА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО ПЧЕЛОВОДСТВА В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ЛЮБАРСКОГО

Современная орфография С. В. Федоровой

(Перевод текста в современную орфографию русского языка сделан с первоисточника п«Любарский И. В.  Впечатления военного врача в Крымскую  кампанию // журнал Русский вестник.  Москва. Университетская типография, 1873 . Т. 106.  С.259–295.». Встречающиеся в тексте непривычные для современного читателя словосочетания были сохранены мной. Старинный русский алфавит содержал больше букв, чем современный, и мне пришлось изучить его, чтобы не ошибиться в написании слов)


Случилось с нами во время пути ещё другая оказия. Во время переезда от станции Ишуни до Перекопа полил такой крупный и обильный дождь, что чернозёмно-глинистый грунт дороги вскоре превратился в вязкий кисель, пудами цеплявшийся к колёсам наших чумазых возов. Предстояло сделать всего 25 версты; но езда на изнурённых волах оказалась столь трудною, что за целый день, с разными остановками и отдыхами, мы проехали лишь вёрст 15, и нас захватила в открытом поле сырая и тёмная ночь. Повозки были без будок, дождь лил как из ведра, и мои больные и раненые, дрожа в своих потёртых шинелишках, сильно страдали. Как ни усердствовали погонщики, как ни напирали в тыл повозок своими дюжими плечами, волы положительно застряли в грязи и не могли сдвинуться с места. Перспектива предстояла невесёлая – всю ночь промокнуть на дожде без всякой надежды тронуться и на другой день с места до тех пор не подсохнет дорога. Хорошо ещё, что это случилось перед Перекопом, откуда возможно было чаять кое-какой помощи. Посоветовавшись с транспортным начальником, мы отправили в город к коменданту расторопного унтер-офицера из числа выздоравливающих раненых, поручив ему ходатайствовать о высолке к нам свежих подводов, а людям присоветовали улечься поплотнее на повозках, прикрывшись сверху тем, что нашлось под руками. Наступила мёртвая тишина, изредка лишь прерываемая наезжавшими почтовыми бричками, которые с великим трудом объезжали наш табор полем, увязая в клейком месиве по ступицу. И уже досталось от седоков и ямщиков разной ругани нашим бедным подводчикам за их несчастных волов, хотя, разумеется, безответные хохлы были тут ни при чём. Они рассказывали, что с трудом дотащившись с провиантом до Бахчисарая, изнурили своих кормильцев-волов до такой степени, что всякий новый груз был для их скотины не под силу, и Христом-Богом отпрашивались от транспортировки людей; но начальство, не вняв слёзным мольбам, насильно принудило их взять это непосильную тяготу.

Наконец, по прошествии восьми часов ожидания, пред рассветом, к нам были присланы параконные подводы, и моя немощная команда ожила духом. Тотчас поднялся говор, приправляемый шутками и смехом, словно выспались солдатики мои в хоромах на роскошных постелях. Так, при всех самых тяжких невзгодах жизни, твёрд и непреклонен дух русского солдата, начиная от кровавой бойни на бастионах до мучительного голода и холода. Параконные подводы живо домчали нас до Перекопа, где, благодаря гуманной заботливости коменданта, генерала Богушевского, пациенты мои были призрены и успокоены с истинным радушием и гостеприимством. Больных и раненых разместили в светлых и чистых казармах, дали им сухое бельё на время пока просушивалась их измокшая одежда, напоили горячем чаем, отпустили ворох корпии и бинтов и отрядили двух сестёр милосердия в помощь мне при перевязке. Все мы ободрились, повеселели. К несчастью, проведённая на дожде ночь отразилась на моей команде неблагоприятно. Многие раны, имевшие хорошее течение, были поражены рожистым воспалением, у некоторых людей обнаружилась жестокая лихорадка. По представлению моему, с которым комендант тотчас согласился, такие  люди были выключены из транспорта и оставлены под квитанцию в Перекопском госпитале, хотя и здесь был большой недостаток в местах.

И теперь ещё, по прошествии семнадцати лет, я вспоминаю о Перекопском коменданте с тёплою  признательностью и любовью. В моей начинавшейся службе я встретил в нём первого воинского сановника, в котором генерал оставался позади человека, который не возвышал голоса, не грозил, но относился ко всем и ко всему мягко, гуманно, с участием.  Тем благотворнее подействовала на меня эта прекрасная личность, что я, находясь ещё под свежим впечатлением флигель-адъютантских громов, зауряд ожидал  себе распеканции даже и за то, что чумацкие волы оказались доставить транспорт в Перекоп на срок по маршруту. Ободрённый доступностью и приветливостью почтенного генерала Богушевского, я решился объяснить ему то критическое положение, в котором я находился. Рассказав ему, что транспорт, при отправлении из Симферополя, почти вовсе не был снабжён перевязочными припасами, вследствие чего раненые уже со второй станции перевязываются кое-каким тряпьём, что при несоразмерно-большом числе вверенных мне пациентов, мне не дали в помощь ни одного фельдшера, что при крайней медлительности воловьей езды, у меня совершенно нет времени для перевязки, которая совершается по ночам, что, наконец, встретившийся неизвестный флигель-адъютант, не приняв от меня никаких объяснений, грозил жаловаться на врачебные упущения, от меня не зависящие, главнокомандующему, - рассказав всё это, я просил у доброго генерала помощи и заступничества. И он сделал всё, что было возможно: к транспорту был прикомандирован опытный фельдшер с хорошим запасом старого холста, корпии, бинтов и лекарств, а относительно моей роковой встречи генерал дал слово написать в главную квартиру, с самым подробным разъяснением дела, вполне успокоив меня уверением, что всякие последствия флигель-адъютантской жалобы будут предупреждены. И в самом деле, эта грозная передряга кончилась довольно благополучно, именно: когда по возвращении моём в Симферополь, госпиталь потребовал для меня суточные деньги, так как каждому транспортному врачу полагалось за время командировки по рублю в день вспоможения, то штаб главнокомандующего отказал мне в этих деньгах, "по дошедшим на этого врача жалобам", как значилось в официальной бумаге, - и, хотя, такое лишение после перенесённых мною сверх естественных трудов при моей бедности было весьма чувствительно, но я был очень рад, что отделался так дёшево, потому что без участия генерала Богушевского, со мной могло приключится что-нибудь гораздо худшее.


ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.  Василий Дмитриевич Богушевский (1791-1868) – русский военачальник, герой войн с Наполеоном и русско-турецких войн. С 1845 года – генерал-майор по кавалерии, с февраля 1956 г. генерал-лейтенант по кавалерии, с 1861 генерал по кавалерии. Награждён: 1) Орден Св. Анны 4-й степени (1812); 2) Знак отличия за военное достоинство 3-й степени (1831); 4) Орден Св. Анны 2-й степени (1832); 5) Императорская корона к ордену Св. Анны 2-й степени (1832); 6) Орден Св. Георгия 4-й степени за 25 лет службы в офицерских чинах (1833); 7) Единовременно 1200 рублей (1834); 8) Орден Св. Станислава 2-й степени (1835); 9) Прусский орден Красного Орла 3-й степени (1835); 10) Единовременно 1500 рублей (1835); 11) 3000 десятин земли (1837); 12) Знак отличия беспорочной службы за XXX лет (1841); 13) Орден Св. Владимира 3-й степени (1846); 14) Орден Св. Станислава 1-й степени (1847); 15) Орден Св. Анны 1-й степени (1849); 16) Австрийский Императорский орден Леопольда (1850); 17) Императорская корона к ордену Св. Анны 1-й степени (1851); 18) Знак отличия беспорочной службы за XLV лет (1853); 19) Орден Св. Владимира 2-й степени (1855). Оставил мемуары. Богушевский В. Д. Записки генерала В. Д. Богушевского // Воронежское дворянство в Отечественную войну. М., 1912. С. 221—251.

             Иван Васильевич Любарский, Варшавская губерния,  20 февраля 1873 г.
             Перевод в современную орфографию русского языка "Историческая справка": Светлана Федорова, Казань, 1 марта 2024 г.