Короткий рассказ

   Усталое солнце скользнуло прощальным взглядом по куполам минаретов, по стенам и крышам зданий, отразилось короткими бликами в окнах отеля, прибрежных волнах залива и кануло в бесконечную пропасть уснувших барханов. Темнота поглотила все вокруг.
   Но через мгновение переливающимся светом гирлянд зажегся променад.
   И уже вскоре эта пестрая улочка, от спальных корпусов отеля, среди пальм, цветущих деревьев и кустов, магазинчиков и ресторанов а-ля карт, бегущая вниз к морю, ожила людским гулом, замерцала фонарями и газовыми горелками, задымилась мангалами, грилями и жаровнями.
   Повара в белых кителях по-военному четко отдавали команды официантам в коричневых дишдашах и в красных колпачках Санты, что сновали с подносами вокруг искусственных серебристых елей с золотыми шарами, выкладывая на белоснежные скатерти жареное, вареное, запеченное разнообразие, с шампанским в ведерках со льдом, с напитками на любой вкус, среди гор фруктов, орехов и восточных сладостей.
   Из динамиков раздавалась унылая арабская мелодия, и далеко не юный человек жалобным голосом звал, искал, и видно так и не нашел свою Хабиби. Слышна была также немецкая и русская речь. Бриз уносил запахи и звуки в вышину новогодней ночи.
   У одного из столиков стояла маленькая девочка лет пяти-шести в розовом пуховичке и в розовой бейсболке. Одной рукой девочка выбирала пирожное, осторожно надкусывала его. Если пирожное нравилось, девочка клала его на тарелку, которую держала в другой руке. Если пирожное не нравилось, девочка возвращала его, надкусанное, обратно на стол.

   …Два года назад, собираясь в отпуск в заснеженном городе, мы слушали – словно сводки с полей сражений – о количестве заболевших, госпитализированных и умерших. А хмурые лица с плакатов призывали всех срочно привиться. И уже готов был чемодан, но за три дня до вылета позвонила туроператор и извиняющимся голосом сказала, что Рай закрыли, что вылет отменяется, но беспокоиться ни о чем не нужно, и деньги за путевку вернут…

   Мы с женой устроились в ресторанчике кубинской кухни.
   Саид – ленивый официант-египтянин перекрикивался с другим таким же официантом из ресторана напротив. Их разговор нарушала немецкая компания, сидящая справа от нас. Немцы – их было шестеро, три женщины и трое мужчин – громкими тостами заглушали все вокруг, пили местную водку, пиво под обильную закуску, не обращая ни на кого внимания. Особенно шумно вела себя брюнетка с коротким каре. По другую сторону от нас сидела уже знакомая девочка в розовом пуховичке и в розовой бейсболке в окружении родителей и еще одной молодой пары.
   В полночь со свистом, треском, переливами разноцветных фонтанов и огненных шаров, с выбросом снопов искр, взорвал бездонное черное небо праздничный фейерверк.
   – Мама, мама! Салют! – раздался слева радостный крик.
   Немка-брюнетка бросила короткий сердитый взгляд на источник крика, поднесла указательный палец к своим пухлым губам и протянула:
   – Ч-ш-ши!
   Но девочка не смотрела в ее сторону, она визжала и хлопала в ладошки.
   Топот, крики, хохот немцев, шум и гам окружающего веселья – все слилось в единый безудержный восторженный гул…
   С Новым годом!

   На завтрак мы пришли в лобби-бар на берегу моря за полчаса до его закрытия. Саид в белом кителе и в черных брюках с небритым заспанным лицом недобрым взглядом встретил нас.
   Мы пили кофе с круассанами, ели омлет, снова пили кофе. Потом ушли к морю. Там купались, загорали, торговались с продавцом клубники. Смеялись над работником пляжа, который аккуратно складывал в один большой черный пластиковый пакет содержимое из четырех глиняных урн с табличками: glass; plastic; paper; metal.
   Ближе к полудню народ потянулся к бару. Вокруг немецкой компании суетился Саид.
   – Парадокс, – задумчиво произнесла жена.
   – Какой? – подхватил я.
   – Саид… Ты вчера ему доллар дал за то, что он две пустые тарелки и два бокала с нашего столика убрал.
   – И в чем парадокс? – спросил я.
   – А в том, что он за этими немцами перетаскал гору посуды за весь вечер, а они со всей оравы насобирали ему чаевых центами меньше чем с пол евро. Я сама видела.
   – И что? У нас нет мелочи, разве только рубли. А у них – полно. Евро, центы – это же их валюта, – не понял я.
   – Денег больше дал ты, а стелется он перед ними, – ответила жена.
   – Ну, немцы первыми начали строить отели на побережье. Несли, так сказать, цивилизацию. Вот и ведут себя, как белые господа, – добавил я.

   После обеда внезапно испортилась погода, задул сильный порывистый ветер и нагнал тяжелые грозовые тучи. Море покрылось волнами с белыми барашками. Стало сумрачно и тоскливо.
   Мы сидели в ресторане. Снаружи совсем рядом сверкали молнии, грохотал гром. И вдруг барабанной дробью просыпался град. Ледяные шары с перепелиное яйцо нещадно били по пальмам, цветам и кустарникам. Вмиг все вокруг стало белым-бело. А град сыпал и сыпал, не переставая.
   – С Новым годом! – засмеялась жена.
   Минут через пятнадцать все стихло. Ветер еще теребил ветки деревьев и кустов, флажки у лобби-бара, а по заливу перекатывались черные волны. То тут, то там лежали обрубленные ветви пальм, оторванные ненастьем листья и бутоны. У бара валялся сорванный бурей плакат «Heppy New Year!»
   Местные выбежали наружу. Кто-то стал лепить снежки. Ледяные комочки плохо поддавались.
   В номер идти не хотелось. Мы тоже вышли из ресторана.
   Позже работники отеля скребками-швабрами с детским азартом сгоняли тающие градины в большие кучи. Словно команда матросов драила палубу морского брига.
А девочка в розовом пуховичке и розовой бейсболке собирала белые шарики в одноразовый стаканчик.
   Саид мокрый и смешной говорил кому-то, подбирая слова, по-русски:
   – Тридцать лет живу. Первый раз такое вижу.
   И кто-то незнакомый весело отвечал ему:
   – Так это мы привезли в чемоданах…

   Утром вновь светило яркое солнце, а от вчерашнего ненастья не осталось и следа. В вышине над морем кружили альбатросы. Где-то вдалеке звучала тихая музыка. Небольшие волны лениво накатывали не берег. Знакомая немецкая компания потягивала пиво в баре у пляжа. Брюнетка с коротким каре что-то смешное рассказывала соотечественникам. Какой-то мальчик, сидя на песке, строил замок. Мы с женой загорали под тентом-грибком.
   Внезапно, разрезая воздух, ворвался в эту полусонную беззаботность взрывной русский мотив:
   Весна, весна, на улице опять весна.
   А пацанам соседским, как и мне, не до сна...
   Маленькая девочка в розовой бейсболке и в желтеньком платьице, утопая по щиколотки в песке, тащила в руках большую черную колонку. Позади девочки шли две молодые пары. Они остановились у пирса, метрах в семидесяти от нас. Женщины и девочка, уже в купальниках, осторожно входили в море. Мужчины в плавательных шортах, подняв руки вверх, пританцовывали на месте, раскачиваясь в такт песни:
   Едем, едем с гаража угнав папину «Победу»!
   Едем, едем в соседнее село на дискотеку…
   Мое внимание привлекла притихшая компания немцев. Брюнетка вдруг вскочила и подбежала к работнику пляжа. Рукой она показала на людей у пирса и о чем-то затараторила. Работник – невысокий щуплый араб – смотрел то на немку, то в сторону пирса. Мы слышали только песню:
   Но я ведь знаю, ждешь меня, ждешь ты.
   Пускай всю ночь орут за окном коты.
   Я полевые нарву тебе цветы…
   Немка пошла к своим, а работник пляжа отправился к танцующим парням с колонкой. Добравшись, он стал что-то говорить молодым людям. Музыка стихла. И мы с женой услышали:
   – Почему нельзя? Вон там тоже музыка играет…
   Работник ушел. Дискотека продолжилась. Немка-брюнетка рванула к вышке охраны.
   – Ушла жаловаться, – обронила жена.
   Вскоре брюнетка вернулась с рослым секьюрити в синей форменной одежде.
   Секьюрити пошел к пирсу. Музыка стихла. И мы, и немцы услышали голос секьюрити:
   – Музыка нельзя громко!
   – Можно. Мы отдыхаем, – спокойно отвечал по-видимому папа девочки.
   Секьюрити ушел, потерпев фиаско. Дискотека продолжалась. Но брюнетка не сдалась. Она стремительно рванула к главному зданию отеля. Почти все и на пляже, и в баре с нескрываемым любопытством следили за развитием сюжета.
   – Неугомонная, – сказал я жене.
   Через несколько минут немка вышла из здания в сопровождении двух других охранников и высокого седого мужчины в черном костюме. Оставив охранников и женщину у бара, мужчина направился в сторону пирса. Подойдя, он сначала поздоровался, ребятам пожал руки. Колонка замолчала. К нам долетали лишь отдельные слова.
   – Руссия, Руссия, – повторял мужчина.
   – Хургада… Макади… вэри вэл, – вставляли парни.
   Они разговаривали, смеялись. Бриз уносил их слова и смех прочь от берега. Мужчина жестом указывал на дальний пустынный участок пляжа и снова о чем-то говорил. Вдруг он присел, осторожно поднял на руки девочку в розовой бейсболке, и так вместе – с девушками – они направились на другую оконечность пляжа. Парни позже последовали за ними.
   Когда молодые люди проходили мимо бара, тот из них, который нес колонку на плече – по-видимому, папа девочки – остановился.
   Немецкая компания уставилась на него. Кто-то смотрел враждебно холодно-колюче, а кто-то подчеркнуто вызывающе.
   Молодой человек обвел всех взглядом и громко отчетливо произнес:
   – Мы уже побеждали вас… Будет нужно, победим еще!
   Немцы молчали.
   – Не нравится вам такая музыка… Ну, слушайте другую.
   Он опустил колонку, нажал на клавишу, и на весь пляж грянуло:
   День Победы, как он был от нас далек…
   Мужчина повернулся, гордо, высоко подняв голову, направился к своим. А песню
его уже никто не мог прервать:
   Этот День Победы
   Порохом пропах!
   Это праздник
   С сединою на висках!
   Когда парень ушел, брюнетка ожила, подскочила, крикнула: «Я!» И сделала жест рукой, словно дернула стоп-кран или подала гудок невидимого паровоза. Немцы захлопали и обрадовались, как дети…

   Я не запомнил лица парня. И образ девочки в розовой бейсболке стирается в моей памяти.

   Стоял январь 2022 года.

   Мы многого тогда еще не знали и не понимали. Не знали, что уже скоро в злобной ненависти ко всему российскому захлебнется вся эта западная европейская и англосаксонская демократия, либеральная наша тусовка и так называемая элита.
   Еще впереди будет спецоперация.
   Будут жертвы и невосполнимые утраты.
   Но мы, на линии боевого соприкосновения – обгорелые, в пыли и в тылу, стоя у ткацкого станка или у мартеновской печи, будем вести эту битву трудную, приближая свой, пропахший порохом, День Победы!

                январь 2024