cyber aftеrlife

Некогда Витя славился тем, что мог сыграть ноктюрн на двух струнах из зубной нити, к нему вечно слетались механо-мотыльки, как к светильнику на изотопах лития, — теперь мы с ним на пару просиживаем переходы, горланя забытую классику на электроакустике, которые уже нигде не продаются; разве что на форумах поехавших любителей допотопного постмодерна, знака позапрошлого века.

Витя для меня и сейчас загадка. Высокий, как фонарный столб XIX-в., с нелепой татуировкой на шее — печать молодости — он так нигде себя и не обрёл. Большая литература, музыка — в мире победившего палпа, генерированных смехуёчков и заскриптованных разговоров о политике и трастовых фондах социальных ботов друг с другом его гений мог бы развернуться, перевернуть правила игр, задать тон поколению, направить Zeitgeist в угодную сумрачному уму сторону — но не стал.

— Апраксия. — Скажет Витя, пересчитывая выброшенную двумя десятками прохожих за вечер цифровую мелочь.

Разговаривает он исключительно афоризмами или античными словечками, предпочитая стоять с шапкой, словно статуя, пока я пытаюсь косплеить классических композиторов в старом стиле fingerstyle. Дуэт наш мрачен и анахроничен — порой кибер-хипстеры останавливаются подивиться, оставляя свою долю нашего сегодняшнего взноса на ночлежку.

Что до меня… скажем, я никогда не имел крыльев. До талого, до кандидатской отсидел в институте, изображая угодную эпохе активную деятельность, пока не надоело и не привело к отчислению по собственному накануне защиты — и уличным скитаниям без надежд на послезавтра.

С Витей у нас был проект до Восстания, какой-то, как бы сейчас выразились, ‘метапанк’ о том, что волновало нас и, по нашему мнению, любых человеческих обалдуев наших возрастов. Спустя N-лет сталась случайная, как поломка кварков, встреча в переходе: он возник, просто снял шапку и встал рядышком. С тех пор путешествуем по полисам с непрошеными, будто в укор укладу, ни на что не намекающими выступлениями без слов, состригая с бракованной части населения неписаный налог на музыкальное сострадание.

— Сингулярность — последняя дочь греха. — Скажет Витя, и я, как и всегда, не найду ответа.

Да, в нашей музыке нет слов, они не требуются: смысл отягощает и, как якорь, выдёргивает секунды, им занятые, из временного потока. Наш укор, наш вызов невесом, мы проходим как бы по краю лезвия эпохи информационной энтропии; маргиналы от мира творчества, аутсайдеры мира сего, мы можем исчезнуть в любой момент, и органика наших тел день-в-день станет питательной массой для новых единиц населения, эмбрионов под кодовым именем а-ля адрес забытого даже Богом Bluetooth (‘мистер E8:D6:C3:440, вы ничего не изобрели сегодня и подлежите утилизации’ — уведомление, которым с первых лет жизни пугают каждого населенца).

Иногда Витя где-то шастает, и наш дуэт наполовину сиротеет. Я по старинке молюсь в перерывах, чтобы хватило хотя бы на витаминную смесь класса D, ведь без двухметровой статуи с шапочкой мои пассажи остаются незаметны проходящими строителями великого, всеобъемлющего, тотального завтра.

На самом деле, Витя не появлялся уже недели две, и, к моменту, как вы это прочитаете, наверняка распался на полезные социуму вещества. Попрошу нашедшего эту записку сотрудника утилизации прислушаться к одной, вероятно, последней моей мысли:

‘Будущее наступает — чеканными, дробными, ускоренными, как по экспоненте, шагами. Не скорбите по нам, мы жили, как хотели, не как д;лжно. С тем и останемся’

Искренне ваш,
Натан Светлый (H4:K1:D5:337)