11. Как отдыхают писатели

Анатолий ВЫЛЕГЖАНИН

БЕЗ  РОДИНЫ  И  ФЛАГА
Роман

КНИГА  ПЕРВАЯ
ИЛЛЮЗИИ

ЧАСТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ
ОСЕНИНЫ

11.
Семинары молодых писателей Орловщины еще в «донекрасовскую» пору прижились на базе отдыха какого-то завода-»гиганта». Располагалась она километрах в пятнадцати от областного центра, в сосновом бору у здешнего села, действовала круглогодично, и раз в два года писательские власти брали в аренду на четыре дня здешнюю гостиницу на двадцать номеров и два зала: большой, «дубовый», и малый, «каминный». Сауна, бассейн, кабинеты релаксации, а также тренажерный и волейбольный залы литературный бюджет «не тянул», но желающие и за личную плату могли себе позволить и эти блага.

Трижды в день в село ходил автобус, делая «петлю» на базу отдыха, и в начале двенадцатого часа Константин Алексеевич в соответствии с присланным «планом проведения...» выполнял первый его пункт «Заезд. Заселение» - поднимался на крылечко гостиницы, открывал двери из желтого стекла. В фойе, за стойкой, девушка-администратор, принимавшая сегодня «группу писателей», не стала требовать паспорт, а лишь  уточнила, на семинар ли он, подала листок с колонкой фамилий и попросила расписаться против своей за... ключ под номером двенадцать, который сняла со стенки сзади и подала ему. Так же быстро оформлены были «на постой» еще человек семь, мужчин и девушек, ему не знакомых, тоже прибывших на семинар; и он заметил, что, проделывая свои «административные процедуры», она поглядывала на прибывавших, в том числе и на него, с таким выражением, которое - надо же! - не только не считала нужным прятать, а будто даже понять давала, что уж она-то зна-ает, как отдыхают эти писатели и прочие художники, - она уж зна-ает!..

Номер на двоих. Слева санузел, справа шкаф для вещей. Зеленая ковровая дорожка к столу, два стула, две кровали с белыми подушками, широкое окно. За голубым капроном портьер - кроны сосен, пронизанные солнцем. Все по гостиничному просто, стильно и «те же» эстампы с цветами на стенах. Выбрал правую кровать, чтобы свет падал справа, если лечь почитать, хотя когда тут... На левую до вечера кого-нибудь подселят, ладно бы только не второго Катаева... Выложил на стол, на свой край, стопку рукописей на завтра, сверху - «Мать» и «План проведения...». Обед - посмотрел - с двенадцати до двух. С двух оргсобрание с «дубовом» зале. А пока - прилечь с мыслями собраться, вершитель ты судеб мировой литературы.

...Знакомая столовая на первом этаже. Небольшая, уютная, по десять столиков справа и слева от прохода к буфетной. Обедающих несколько, незнакомые, еще появятся. Взял шницель с пюре, салат из помидор, смотри-ка, свежих, компот - бедненько и тут, как везде. Устроился справа, у окна, с видом на аллею. Меж крон сосен, над асфальтом в инее, в треугольнике неба невысокое солнце...

-К вам можно?

Обернулся, поднял взгляд. Девушка с подносом подходит, улыбается.
-Конечно-конечно.
Кажется... знакомая. С того семинара.
-Спасибо.
-Насколько я помню, вы... Ольга, а вот отчество...

Можно и так, еще не доросла. А у него рабочая привычка - с отчеством. Если хотите, то Альбертовна. Располагайтесь.

Ольга Альбертовна, он вспомнил, - поэтесса, у нее духовная лирика. Живет в Орлове, заведует библиотекой при епархиальном управлении. Замужем. Маленькая дочь. Муж, кажется, какой-то «спецмонтаж». На тот семинар два года назад привез ее на личной «Волге» и так, помнится, элегантно-заботливо, принимал ее из салона...

Ольга Альбертовна с этими ее «о» и «а», с милым улыбающимся личиком, с этой пышной прической цвета соломки в золотом солнечном облачке-нимбе, с родинкой на левой щечке, изумительным бюстиком под белой кофточкой из тончайшей материи, вся такая светлая-сияющая, просто... ангелочек. Такой ему запомнилась тогда еще. Устроилась напротив... и... будто счастлива его видеть; и... шницель даже ковырять и - в рот под этим ее взглядом как-то даже...

Да (чтобы справиться) дежурный вопрос - о  творческих успехах. Успехов никаких. Чего-то «творит», печатается в «Епархиальном вестнике», газеты стихи ее не берут. Дочка? Сашеньке уже пять, ходит в садик, любит танцевать. И вообще все у нее замечательно. Даже очень замечательно. Муж? Объелся груш. Извините. Нет, все замечательно. А... как-то это? Говорит, не оправдала надежд. Сына очень хотел, а она чем виновата? Может, еще каких надежд не оправдала. Уж с лишним год как уехал в Мурманск - «на ледоколы». Развод, алименты, женился там, сыну уже где-то месяца три. Простите... Нет-нет, все замечательно. Все богово. Все равно жаль. А вот и не жаль. Значит, так нужно было, раз ОН управил. А у вас? На родину вернулся, в газету, в старую должность. Квартиру ждет. Мальчики в школе. Жена пока в Семенове. Вы ведь нынче семинар ведете у прозаиков? Да вот, доверили. Значит, растете, поздравляю. Да ладно...

Так вот они за обедом через стол в словесный пинг-понг о том о сем играли, и он, стараясь держать разговор подальше от тем личных и любуясь ею в солнечном облачке-нимбе, и - мельком - бюстиком ее, таким доступным будто под тончайшей материей, недоумевал, как можно таких ангелочков бросать? Одно слово - «спец-мон-таж»! И девочка без папы, и жизнь им поломал. Видать, у мужика с башкой «де-мон-таж». Впрочем, это - жизнь. Сначала - замуж, на «Волгах» катают, а потом - «надежд не оправдала»...

Как оно все в этом мире подлунном!..

...Главный зал, в котором проходили общие собрания на семинарах, дубовым назывался потому что все здесь: стены в резных панелях, два больших стола, столики-консоли по углам, тяжелые стулья с высокими спинками и кривыми ножками были из мореного дуба под лаком, отчего весь интерьер рождал образ зала некоего средневекового замка, а по стенам не хватало разве копий, щитов с рыцарских турниров да голов оленей. Под дубом, но светлым, был даже высокий потолок в ромбовидных панелях с полусферами плафонов. И всяк сюда входящий пусть на минуту малую, чувствовал себя уж если не бароном, то каким-нибудь виконтом, а входящая - миледи. Минут за пять до двух, когда писательское общество было уже в сборе, миледи Ольга в сопровождении барона Константина Некрасова вступили в зал и... как жалкие вассалы с трудом нашли два свободных стула в правом углу совсем на галёрке.

В «президиуме», то есть за одним из столов в том, дальнем, конце зала трое: зав. бюро пропаганды литературы, председатель правления Хлебников и какой-то незнакомый лет сорока, лысоватый и в сером, в полоску, пуловере.

Собрание открыл и объявил о начале семинара, как всегда, зав. бюро. О литературе как «наиважнейшей составной части идеологической работы партии в коммунистическом воспитании масс» напомнил. Не преминул «освежить в памяти» статью Ленина «Партийная организация и партийная литература», которая «должна быть на столе у любого взявшего в руки перо». А еще, - уже что-то новенькое, - о трудах Луначарского в области искусства, правда, не называя их, ввернул.

Слушая эту «политическую подкладку» и видя зава бюро из-за голов, Костя опять знакомые с того еще семинара наблюдения сделал - веселые. Издали, а нельзя не заметить, что зав. пропагандой еще пополнел, а еще, может, вследствие этого или Луначарский тому в причину, а эта поза его, «надуваемая» солидность, неспешность движений головы и рук еще более утвердительно выражали многим уже знакомое в нем это протестное, когда он к ним, писателям, выходил, - словно заявлял снова и опять:»Пусть, если кто помнит и хочет помыть зубы, я в далеком прошлом - да - зубной техник, но я сегодня здесь и говорю, а вы, рыбы, молчите и мотайте на ус».

Арсентий Владимирович Хлебников, романист и драматург, безусловный авторитет и мэтр, стройный в свои за шестьдесят и «без животика», что очень выделяло его рядом с «пухлым» завом, поднявшись за ним и то снимая, то надевая, то вновь снимая очки в черной оправе, после дежурного приветствия огласил порядок работы семинара. Сообщил, в частности, всем уже известное, что «большой» семинар поделен на четыре - по два семинара у поэтов и прозаиков. Представил ведущих, и когда назвал его, Костя поднялся, кивнул два раза вправо и влево половине обернувшихся в его угол. И то ли ему показалось, то ли вправду, но Ольга Альбертовна, сидевшая слева, когда Хлебников назвал его и он поднимался и кивал, глядела на него снизу, улыбаясь, довольная, что его назвали, и что он, как и Хлебников, ведущий семинара, и что все обернулись и поглядели на него этак уважительно и по-доброму.

А еще Хлебников сообщил, что, как бывало и раньше, на семинар приглашены ученые из Орловского университета в «степенях» кандидатов и докторов. На завтра - историк, на субботу - психолог, и желающие смогут встретиться с ними после ужина в каминном зале в неформальной обстановке. А сегодня и сейчас первый гость - Павел Васильевич Абрамцев, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы девятнадцатого века. Тот самый, лысоватый и в пуловере, слева от Хлебникова сидевший, которого он попросил любить и жаловать, а гостя шутливо остерег - «у нас народ зубастый...»

В микроперерывчике, затем случившемся, пока Хлебников, провожал до выхода тяжело ступавшего от своего дородства «не нужного» до воскресенья зава бюро и устраивался на стуле в сторонке, пока гость-филолог «завладевал» столом, а по залу плавал говорок, Ольга Альбертовна в темном уголке их склонившись к плечу его близко, так, что волосики прически ее коснулись щеки его и уха, спросила шепотком:

-К вам кого-нибудь подселили?
-Нет пока, - склонившись навстречу волосикам, прошептал тоже.
-И я одна.

-Да и лучше бы, - кивнул. И... этот запах... ни на что не похожий, ни на какие духи. Наверно... так пахнут... наверно, ангелочки... Вдохнул, замирая,  медленно-мед...

-Товарищи, я думаю, начнем, - произнес доцент-филолог громко и играя «лекторскими» модуляциями. - По узко творческим вопросам в плане литературы, у нас, как меня сориентировали, будет возможность пообщаться  вечером, а сейчас я предложил бы общеознакомительный, так сказать, обзорный разговор, свободный и не в виде лекции - мы не в аудитории - о наиболее типичных, а также новых, рожденных временем, направлениях в русской советской и мировой литературе. Разумеется, вы в теме, но освежим в памяти. Особенно видах и жанрах редких, коими богата словесность как искусство. А поскольку у нас не академическая пара, можете прерывать меня в любую минуту поднятием руки, как в школе учили.

Сегодня - день заезда, нерабочий, праздничный, впереди ужин и камин, как всегда, и народ настроился отдыхать. А доцент-филолог, будто забыв о том, что перед ним не студенты, тоном поставленно-лекторским уже «просил обратить внимание» на... магический реализм индейцев еще в доколумбовой Америке, рассказы которых об окружающем мире полны волшебства и фантастики. Из горнила столетий из него в итоге вышли великолепные Борхес, Маркес, Кортасар.  Или еще из «экзотики» - готический роман из второй половины ХVIII века с его привидениями, ужасами и мистикой. И для многих в открытие было, что в «готике» и из наших порядком «наследили»... Пушкин, Лермонтов, Плетнев. А Николай Васильевич Гоголь мало что наплодил шедевров, так еще и «густо спрыснул их уксусом абсурда». А на реализме в его разновидностях - метафизическом, критическом и уж тем более на последнем и главенствующем у нас социалистическом он бы не счел нужным останавливаться. Поскольку всем еще со школы известно, что тот же соцреализм требует от писателя правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в её революционном развитии в сочетании с задачей идейной переделки...

-Пожалуйста, - громко прервался он и жестом указал на вскинутую руку в левой части зала. Встал мужчина. Черный пиджак, черный затылок, а меж ними то ли шарф-кашне, то ли пышный платок яркого-красного, просто сочно-красного на черном цвета. Спросил:

-Павел Васильевич. А как вы относитесь к концептуализму?

-Спасибо. Присядьте, пожалуйста. Нормально отношусь. Для меня как  филолога это научный материал, не более. Совсем юное течение, которому у нас едва ли лет двадцать. И у него уже свои адепты и кумиры, тот же Сатуновский, Рубинштейн... Сорокин. И надо сказать, - развивается довольно бурно.

-А в чем, на ваш взгляд, причины этой, как вы сказали, бурности? - не вставая, а вытягиваясь над головами впереди, спрашивал черный затылок над красным кашне.

-Если бы на лекции мне из студентов кто задал такой вопрос, я постарался бы уйти от ответа, поскольку в нем явные зерна митинга. Ведь известно, что концептуализм это скорее не предмет теоретических основ литературы, а новомодная область философии, поскольку он сразу и резко вступил в противостояние с государственной идеологией коммунизма и со всей своей тотальной язвительной критикой навалился на наши современные базовые политические и социокультурные установки и стереотипы...

-И когда и если эти стереотипы исчезнут, - стараясь продолжить в тон ученому, прервал его черный затылок над красным кашне, - то есть когда исчезнет партия со своей идеологией...

Дальнейшие слова его утонули в смехе, веселой волной всколыхнувшемся над залом, и Костя, разделяя общую веселость, произнес негромко и с легким смешком:

-Во понесло товарища.
А Оля сказала, с ним соглашаясь:
-Какой невоспитанный.

-Нет, я понимаю, - продолжал филолог, когда оживление в зале улеглось, - Людям молодым такая протестность свойственна. Но чтобы па-артия?! извиняюсь, исче-езла?! - вскинулся он над столом и помотал головой в изумлении. -  этого быть не может. Потому что этого не может быть ни-ко-гда! Я сам секретарь партбюро у нас на кафедре и достаточно уже пожил... и как ученый да и гражданин понимаю, что современная общественная мысль полна течений и брожений разного толка. Но так было и будет всегда в любом обществе. Это, знаете, как на речке, - у берега, в кустах, водяные завихроны, а есть фарватер, где главное течение, спокойное, уверенное, многовековое...

-Пожалуйста, - кивнул он какому-то парню, вскинувшему руку в средине зала, пожелавшему узнать мнение ученого о... моральном облике Анны Карениной, что опять вызвало оживление. Доцент-филолог «не разделил такого мнения»,  полез в «основы образа» и нагнал бы скуки, да девушка нашлась, пожелавшая узнать о проходных баллах на филфак.

Потом другие пошли вопросы, в основном далекие от филологии, а больше все «за жизнь», и Костя, как, впрочем, должно быть, и другие заметил, что доцент довольно осторожен не... только и не столько в оценке, сколько и более того в выражениях оценки происходящего «за этими стенами, на улице». И правильно. Есть правило: ты говори, что думаешь, но думай, что говоришь.

(Продолжение следует)