У заветной берёзы

                У  ЗАВЕТНОЙ  БЕРЁЗЫ
                Рассказ
   Люська горько плакала, низко склонив голову, обняв загорелые колени. Она плакала всё сильнее и безутешнее, а над её надрывались весёлые соловьи. И чем звонче раздавалось пение птиц, тем горше становилось на душе у Люськи.
По опушке леса пробежался озорной ветерок.  Он разлохматил волосы Люськи, сидящей на склоне небольшого овражка, заросшего зеленью, слабо дунул на жёлтые одуванчики и  помчался дальше. Но неожиданно  запутался в густой листве орешника, да и притих там.  Вот к Люське подлетела совсем небольшая птичка с глазами-бусинками. Подними Люська голову в этот момент, она увидела бы, как птичка, щебетунья-пеночка, скосив бусинки глаз набок, как бы спросила: »Ну, что ты плачешь, как маленькая?»  Но  Люське было не до того, чтобы прислушиваться к щебетанию лесной невелички.
  Слёзы перестали скатываться по щекам её, только прерывистое дыхание и редкие всхлипы порой вырывались из груди. Вскоре она совсем перестала плакать. Сидела молча,  не отнимая рук от коленей. И ничто не могло вывести ей из глубокой задумчивости.
    … Люська училась ещё в седьмом классе, когда получила письмо от бывшего одноклассника Ромки Крапивина. Когда-то они жили рядом, были соседями, причём, очень дружили. Люське нравился этот серьёзный сероглазый мальчик, с ним было интересно. Если ребята играли в футбол, то непременно и Люська здесь же.  Мальчишки поднимали смех:
-Смотрите-ка, тоже нам – футболистка! Шла бы лучше к своим куклам, шила им ползунки-распашонки, чем мяч пинать! Ещё ногу сломаешь!
Ромка неизменно заступался:
- Да ладно вам, ребята!  Пусть играет, если  ей интересно  мяч гонять!
Даже мать удивлённо ахала и разводила руками:
- Люська! Да ведь девочка ты, а не мальчик!  Вечно разбитые коленки и локти.  И в кого ты такая непоседа и задира?!
Отец снисходительно улыбался. В душе он был рад, что дочка у него слывёт заводилой среди детворы. Знай, мол, наших! Хоть и не пацан, а вот ничем не уступит сильному полу.
От мальчика  её отличали косы. Они были настоящим чудом у Люськи: густые, длинные, шелковистые. Распустит девчонка волосы – ниже пояса охватывают спину. Заплетёт косу – тугой змейкой она вьётся по девчоночьей спине. Ей завидовали. А сама Люська как бы не замечала завистливых взглядов подруг, восхищения в глазах мальчишек. Вот у мамы до сих пор настоящие ( прямо так и хочется сказать –сказочные) косы. А ей уже за сорок. Сохранить бы и Люське до такой поры, до тех лет. А пока косы совсем не интересуют  и не занимают Люськино воображение.
Другое дело – залезть под самую крышу дома, посмотреть, что там постоянно шуршит, каждый раз раздаются разные голоса: то вдруг кошкой кто-то мяукнет, то горлинкой пропоёт, то голубем-сизарём проворкует…
    Они сделали разведку вместе – Люська и Ромка. И там, на чердаке, где пахло полынью и берёзовыми вениками, и ещё почему-то земляникой, произошло безмолвное объяснение.
Ромка, едва коснувшись плеча Люськи, заглянул в её голубые глаза. А  они – прямо омуты речной заводи! Люська, потупившись, молчала.  Молчал и Ромка. И это молчание красноречиво говорило о многом. Скажи сейчас хоть одно слово –  чудо исчезнет!  А так хочется, чтобы оно жило вместе с ними!..
Всё в том же молчании они спустились с чердака. Ромка ещё раз посмотрел на Люську долгим  взглядом и, помедлив, ушёл. А потом Крапивины уехали жить в город. Не сразу пришло к Люське письмо. Девочка выучила его наизусть, знала, где стоит каждая запятая, каждая точка.
«Ты, Люся, хорошая девочка. В нашем классе много девчонок, все они городские, фасонистые,  с короткой  стрижкой. Вечно о чём-то шепчутся, хихикают. С ними в футбол не поиграешь.
 Не знаю, ответишь ли ты мне, но почему-то кажется, что не забыла, как мы лазили под самую крышу, помнишь? Пахло лесом и лугом, ягодой и мятой, берёзой и душистым бальзамом от твоих волос…Мы когда-нибудь увидимся или дружбе нашей конец?»
Ромка спрашивал. И, значит, нужно было отвечать.  Она ответила. Вот тогда-то и решила Люська, что дружбу надо как-то увековечить, сделать что-то такое…
Решение пришло поздним вечером. В семье уже готовились ложиться спать. Люська осторожно выскользнула на улицу. На цыпочках пробежала в сарай, нашла в углу лопату, захватила тряпку, обильно смочив её водой в огороде, и решительно зашагала к опушке леса. Люська слышала – если ранней осенью посадить дерево и вдобавок к этому загадать желание, то оно обязательно сбудется. Пусть не сразу. Но всё равно сбудется!
   Луна сверху смотрела не то, чтобы равнодушно, а как-то насмешливо: дескать, пустая твоя затея, девочка.
Деловито осмотрела Люська низкорослые маленькие берёзки. Всё не то. Наконец, ей приглянулась одна, Люське показалось, что  деревце само тянет к ней тоненькие ветки. Осторожно девочка выкопала саженец, завернула корень в мокрую тряпку…
Дома Люська при лунном свете долго примерялась, где посадить деревце. Их деревце в честь дружбы и первой школьной любви. Она подумала:» Проснусь утром,  а в окно чуть слышно  стучится веточками с пышной листвой заветная берёзка и шелестит голосом Ромки – помнишь, Люся, как мы  играли в угадайку?»
 Но жизнь закрутилась-завертелась не так, как  Люське представлялось. В их семью ворвалось горе, чёрной накидкой накрыв всё радостное. Погиб отец в автомобильной аварии. Люська осунулась, почернела. Прошло полтора года, и в семью пришёл отчим. Люська была безразлична к его приходу. О своём горе она делилась с берёзкой за окном. А та, как на диво, хорошела с каждым годом – высокая, стройная, с пышной кроной. Знать, не предугадала луна, когда девочка сажала слабенькое деревце –
 не пустая это затея. Не деревце, а загляденье!  Значит, было суждено берёзке расти – крепнуть ребячьей дружбе!..
Окончив школу, Люська поступила учиться  в Саранский кооперативный техникум. Каждое лето она приезжала домой. Радовалась заветной берёзке, читая под ней письма от  Ромки, теперь уже  моряка-подводника Северного флота. Обнимая  ствол берёзоньки, девушка шептала:»  Всё помню,  Ромочка! Скоро ли встретимся  возле нашей берёзки?! Для тебя, Рома, я косы берегу!»
 А они, косы, венком красуются на девичьей головке! «Хорошо, что не отрезала, не поддалась  уговорам студенток,» – подумала Люся, стоя перед зеркалом.
    В одном из писем мать писала дочери что-то непонятное о прихоти отчима, о том, свет в окна заслоняет никчемушная берёза.
Сердце Люськи дрогнуло от недоброго предчувствия. Не дочитав до конца материно письмо, она бросила всё на свете и помчалась домой. Стон и боль, горечь и печаль  выплеснулись из неё  души в одну секунду. Люська упала возле пня  спиленной берёзы.  Мать стояла над ней и что-то лепетала в оправдание  отчима.
 Сколько просидела возле пня, Люська не помнит.
Вот уже и ночь надвинулась. Выползла из-за облака  луна- насмешница. Она слабо осветила всё вокруг и, словно разлучница, повторила давнее :»Ну, что, девонька?  Говорила же я – пустая это затея?!»
Люся молчала, окаменело стиснув зубы. Домой она не пошла.
«Ромка, милый Рома! Что же сделали с нами, с нашей берёзкой, нашей дружбой?!» – шептала она в помертвевшей тишине.