Реакция Саркисянца

“Я ведь никогда особенно Украину не любил, меня ни вышиванки, ни дивчины в них не трогали.” Тут же в услужливом подсознании возникли гарные девушки в вышиванках и тяжелых цветастых юбках ниже колена –  что это, плахты? –  на фоне чего-то по-тоталитарному светлого и оптимистичного. Затем их лица надвинулись и одновременно изменились; скулы поднялись, носы укоротились, глаза превратились в раскосые с характерным разрезом. Денис успел удивиться, но подсознание выкрутилось – на девушках появились длинные объемные юбки, расшитые золотыми загогулинами красные жилетки и остроконечные колпаки. “Они ведь не на Киргизию напали.” Успокоившись, Денис уже купался в холодной, ослепительно голубой воде прямолинейного канала, раздвинувшего квазиклассические строения по берегам. А Жанар просто шла по воде рядом, и было ей двадцать пять, как в дни их первых встреч.

Денис вынырнул из неглубокого сна улыбаясь, но улыбка быстро сползла, не в силах прикрыть обволакивающую тревогу. Реальность вокруг него была добра; тихая темная комната, постель, Жанар – не двадцатипятилетняя, а сегодняшняя – посапывает рядом, часы на прикроватной тумбочке показывают два двадцать. Завтра он может все это разрушить, просто согласившись на предложение. Если согласится; он не обязан решать прямо сейчас, сейчас стремно, подумает утром.

Денис нашарил на прикроватной тумбочке упаковку с тразодоном, вытряхнул горькую таблетку, запил водой из бутылки. Ожидая пока снотворное вставит, прижался к теплой жене, стараясь снова очутиться во сне с купанием. Но юная Жанар не появилась, а по поверхности воды канала  теперь плавали кипящие бурые кляксы. Они затягивали спереди голубую воду, выбрасывая сзади желтую. Разбухнув, кляксы делились надвое как бактерии. Смотреть было интересно, но лезть в такую воду не хотелось.

Уже под утро Денис проснулся от кошмара. Он полежал минуту, радуясь избавлению и позволяя осколкам сновидения испариться. Осело немногое; Артемку куда-то уносят незнакомые официальные женщины, Жанар – она почему-то полураздета –  кричит, чтобы Денис сделал что-нибудь, и Денис собирается, не зная что, но сначала нужно завязать шнурки на ботинках, а они длиной в три метра, может их лучше совсем вырвать...  Денис покосился на часы; шесть с мелочью, можно еще полежать, подумать. Хотя сон, он прост, чего уж тут.

Артем был маленьким, когда уезжали из России в девяностые. Недавний кандидат химических наук, его киргизская жена и их сынишка. Это у себя в Бишкеке Жанар была порождением советской элиты; дедушки –  один репрессированный мулла, другой – в свое время партийный работник городского масштаба, папа – бывший директор совхоза и мама, заведующая сельской больничкой. В Москве она оказалась чуркой без документов, которые никак не могли оформить. Ходить по улицам было страшно; менты выхватывали из толпы наметанными глазами, требовали предъявить разрешение на проживание, лапали взглядами, настойчиво предлагали сесть с ними в машину. Ребенок на руках был хлипкой защитой. С Денисом рядом приставали меньше, но у него были неотложные дела.

Денис отстаивал в бесконечных очередях, выцарапывал бесчисленные невозможные справки, которые истекали и требовали замены одна за другой, писал заявление за заявлением. Вместе с ним томились тысячи людей – смешанные семьи из бывших братских республик; никому не нужные месхетинские турки; высланные когда-то в Казахстан русские немцы; грузины, бежавшие из Абхазии в никуда. Со своей армянской фамилией Денис мало выделялся из общей массы. Презрительно вежливые иммиграционные начальники относились к ним как к быдлу, новым крепостным. Даже взятки не позволяли дать напрямую, знали что все равно выжмут из людей все до последнего. А куда они денутся, когда отчаявшихся просителей толпы, а принимают в заветном кабинете по шесть человек в неделю. Шесть человек в неделю, Карл! Положение казалось безвыходным.

Выручил Вовка Зыбок. Во дворе отрочества он был безусловным авторитетом. Да и не мог не быть, будучи отчислен из молодежной сборной по самбо за нарушение спортивного режима. Или так про него говорили. Но это было давно, а сейчас Володя Зыбков носил дорогую кожаную куртку на белую рубашку с открытым воротом, спортивные штаны и туфли. На мощной шее болталась говорящая золотая цепочка. Они столкнулись нос к носу на Маросейке, прошли было мимо, но оба обернулись и как-то бросились друг другу в объятья. Тут же, на волне эмоций решили зайти в “Джонджоли” перетереть за жизнь.

За столом говорили о дворе и соседях, о том кто где и кем стал, для поддержания энтузиазма пили много и часто. Володя собирался оплатить все, но Денис не уступал и, хотя с деньгами и было туго, покупал дринки через раз. По случаю, рассказал о своих проблемах. “Говно вопрос,”  –  сказал на это Зыбков,  – “не томись.”

Со следующего дня с Денисом по инстанциям ходил Сергей. Это был высокий, молодой и какой-то железный человек. Почему-то его никто не останавливал; ни люди в очереди, ни менты. Он проходил не задерживаясь в нужный кабинет, таща Дениса в фарватере за собой. Денис протискивался мимо терпил, испытывая чувство стыда перед ними, но осознавая неизбежность происходящего. В кабинете Сергей давал короткую вводную, после чего Денис излагал содержание просьбы. И вопросы волшебным образом решались. Через три недели Жанар Саркисянц выдали временный вид на жительство.

А еще через три недели Денис получил контракт из Штатов. Большая химическая компания осваивала новую сферу деятельности и под это дело набирала персонал. Дениса порекомендовали бывшие сослуживцы уже успевшие в Америку перебраться. Три месяца ушло на оформление виз и документов, две недели на сборы, и они отбыли. В Москве их почти ничего не удерживало.

Ладно, все это дела минувшие; думать надо о настоящем. В шесть тридцать Денис поднялся, лениво помахал руками, изображая зарядку и поплелся со второго этажа вниз на кухню. Жанар еще спала; годы совместного проживания не изменили динамических стереотипов; он оставался жаворонком, она – совой. Поэтому завтрак у них был раздельным.

Из раскочегаренной кофеварки пахло арабской сиестой и деловым оптимизмом, сосиски булькали в кастрюльке, консервированный горошек ждал в тарелке, пакетик с мелкими морковками притулился на столе рядом с банкой греческого йогурта, а Денис задумался, вспомнив сон про кляксы, которые были не просто так.

Есть в химии такие автокаталитические реакции, Денис как раз по ним защищался. Самая первая и знаменитая носит имена Белоусова-Жаботинского. Она стоит личного названия, потому что красива и эффектна неимоверно. Однородный раствор вдруг расслаивается на цветные фракции, по синему полю бегут красные волны, крутятся спирали, пересекаются, покрывают поверхность новогодними конфетти. Денис был счастлив, что ему удалось разобраться в теме и даже внести посильный вклад в понимание процессов. Но то, самое интересное, о чем он никому не рассказывал, случилось уже после успешной защиты.

Денис тогда наводил порядок в лаборатории уже зная, что скоро уезжает. Из какого-то смешного сентиментального чувства решил воспроизвести одну из хорошо ему известных реакций, чисто чтобы посмотреть напоследок. Быстренько смешал необходимые компоненты, но в этот раз –  ведь это просто забава – воспользовался забытой кем-то из коллег химической посудой с невымытым осадком на дне. К его крайнему удивлению реакция, начавшись по стандартному сценарию, вдруг от него отклонилась. Красные спирали замкнулись, отгородившись от окружения заметным ободком и держа внутри неоднородную пузырящуюся пену. Как и в ретроспективном сне, образовавшиеся пятна плавали тогда по поверхности, поглощая голубую компоненту и меняя ее цвет на поносный желтый. Они как будто зажили своей жизнью и не умирали, а наоборот, множились, пока хватало синего питания.

Денис был специалистом и знал, что ничего подобного никто никогда не видел. Это уже не было реакцией Белоусова-Жаботинского, это была реакция Саркисьянца. Его личная. Ясно, что что возникла она благодаря осадку. Если знать, что было в посудине, Дениса ожидала бы серьезная известность. Но выяснить это за оставшиеся в Москве дни не получилось, а в Америке у него появились другие заботы.

В его компании интересовались исключительно практическими темами. Денис изучал пути увеличения выхода полезной продукции и снижения энергозатрат, возможности замены дорогих катализаторов на дешевые, способы очистки конечного продукта от примесей, влияние размера и формы реактора на однородность температурного поля внутри.  В его деятельности была польза, но не было красоты. Через двадцать пять лет он устал и начал впадать в депрессию. Алкоголь и лекарства помогли, но характер испортили. Денис разругался с начальством и был уволен по сокращению штатов во время очередного финансового кризиса.

После этого, они не то чтобы бедствовали; накоплений и социальной пенсии хватало на умеренные расходы, дом был выплачен, Артем отучился и осваивал профессию хирурга в Бостоне, долгов не было, скучная “Тойота” обещала годы беспорочной службы. И еще была подработка.

За эти годы оставшийся в России дружок-сокурсник стал профессором. Денис немного, да что там, просто завидовал, находя имя Ваньки Шешкевича в списках членов комитетов международных конференций. А какие адреса; Сингапур, Япония, Сицилия, Аргентина, Южная Франция, Чехия, Индонезия! Дениса от компании никуда не посылали, а сами они ездили в основном поблизости –  в Мексику да в Канаду. А потом еще Ивана Сергеевича пригласили курировать развитие химического производства в одном из регионов России. Индустриальной химии он, впрочем, не знал и вспомнил о Денисе, кто как раз был в теме.

Они оба прекрасно понимали, что все, что от Дениса требовалось это предоставить десятистраничную инструкцию да провести двухчасовую сессию вопросов и ответов. Но, во-первых, это было неинтересно. Во-вторых, заплатить Денису большую сумму сразу было стремно. В третьих, бывшая компания Дениса могла обвинить его в продаже секретов. В четвертых, должны же были Ванины аспиранты чему-нибудь научиться. В пятых, сам Ваня не был заинтересован в том, чтобы все закончилось быстро. Поэтому Денис формулировал Ваниным ребятам расчетные задания, прекрасно зная, что месяца через два-три в ответе будет одна из искомых цифр. Следующие месяцы уходили на получение другой, и так далее.

Когда договаривались, Ваня обещал, что оплата Денисовых консультаций будет осуществляться строго официально. Денис тогда еще извелся, прикидывая, как он будет указывать зарубежный доход в налоговой декларации. Но, когда встретились в Москве, Ваня сказал: “Извини, нанять иностранца – дело невозможное. Но у себя в конторе обналичиваю все я.” И он сунул Денису увесистый брикетик. 

Такие же брикетики Денис получил от Вани еще дважды в Москве и один раз в Стамбуле. Кстати, в Турцию Жанар с ним ездила, а в Москву отказывалась. Даже не соглашалась на пересадку в Шереметьево по пути в Бишкек. Денис догадывался о причинах и не настаивал. Ему самому в один из приездов пришлось зарегистрироваться в иммиграционке как лицу с двойным гражданством. Оформлявшие его запрос  менты были снисходительно любезны. Так может быть любезна кошка, играя с мышкой после сытного обеда.

Когда закончился первый проект, Ваня пообещал следующий большего масштаба. Но как-то пропал. А потом началась Украинская война. Американские русские по поводу происходящего разделились. Удивительно, но многие оказались Zа. Жанар и Денис, именно в таком порядке, были против.

Денис, не обращая особого внимания на еду, уже заканчивал завтрак. Зачем-то он плеснул в кофе молока, убив и сиесту и оптимизм на корню. Ладно, кофеин-то остался, остальное не так важно. По меньшей мере он уже способен соображать и может быть к чему-нибудь сегодня придет.

Жанар легко. Она мыслит эмоционально и на украинскую сторону стала окончательно и бесповоротно. Денис другой; он всегда взвешивает за и против. Да, русские кондовые националисты; он со своей фамилией знает. Сколько раз в детстве слышал в свой адрес про армяшку-деревяшку. Когда говорил в ответ, что русский, смеялись. Как им было объяснить, что армянином был единственный прадедушка, да и то не точно. Им просто было все равно, лишь бы унизить, и они знали как. Да тот же Зыбок; вроде почти другом был, а не согласишься сразу на какую-нибудь его авантюру, посмотрит на тебя с провокационным упреком: “Ну что ты как нерусский.”  Вот как было после этого отказаться.

Это уже много позже, будучи почти взрослым, Денис примирился со своей фамилией и, заодно, полюбил Армению, которую в детстве ненавидел.

Только вот, хорошо, русские такие, а украинцы, что, много лучше? Говорят, тоже националисты еще те. То же и с коррупцией; еще неизвестно где ее больше. Только напали-то все равно русские. И пытаются распространить на соседей свою барско-холопскую вертикаль. С вечным президентом и неподсудными сановниками.

Выбирая между холопами и хохлами, Денис предпочел последних. Он заменил аватарку в Фейсбуке на новую с украинским флагом, удалил из друзей провластных шестерок, перепостил с десяток антивоенных выступлений, наставил три сотни правильных лайков. О поездках в Москву теперь не было и речи. Что до практических действий, с его стороны их не было, если не считать двух двадцаток, пожертвованных на украинские гуманитарные нужды. Семейная подруга Таня собирала, специально заехала попить чаю и не только, неудобно было отказать.

Письмо от Вани пришло, когда войне было без малого два года. После нескольких необязательных слов он поведал, что стал ответственным членом комиссии при Минобрнауки, озадаченной возвращением российских ученых из дальнего зарубежья. И кому, как не Денису, откликнуться на зов Родины – нет конечно, про зов Ванька не написал, он вовсе не идиот. Он написал про условия, а они были экстраординарными: лаборатория, щедрый бюджет, почти полная свобода действий. От Дениса требуется только согласиться, по-возможности не затягивая.

С этого дня жизнь Дениса перестала быть прежней. Заведующий лабораторией в академическом институте принадлежит к элите научного мира. Придется, конечно, взять и вести какую-нибудь индустриальную тему, это нетрудно, запаса знаний хватит; как-никак четверть века занимался прикладной химией в самой продвинутой компании мира. А одного-двух толковых аспирантов он озадачит автокаталитическими реакциями. Когда знаешь, что ищешь, перебрать различные присадки – вопрос времени. И если удастся воспроизвести самоподдерживающиеся кляксы – заведующий лабораторией ни у кого разрешения на публикацию результатов не спрашивает. А там – нет нам преград, ни в море ни на суше! Нобелевские по химии за меньшее давали. Денису предложена уникальная возможность – вернуться в науку, имея обширный опыт и пока еще какие-никакие силы. Войти в ту же реку дважды.

А что здесь? Мирное старение в окружении доброжелательно-безразличных соседей? Рутинные посиделки с редеющей кучкой поднадоевших друзей-эмигрантов под повторяющиеся разговоры? Умеренные поездки, экономные развлечения? Свежий воздух, сбалансированное питание; что еще человеку нужно, чтобы совсем озвереть со скуки?

Не рассказывая ничего Жанар, Денис начал прощупывать почву. Напоминал о соблазнах больших городов. Сетовал на чересчур длинную дорогу в Бишкек. Жанар была с ним согласна, предполагая, что речь опять идет об Италии. Там дешевые квартиры, короткие расстояния, симпатичное население, и море близко. Переезд в Италию, а также в Боснию и Коста-Рику или Болгарию традиционно обсуждался на всех застольях. Не то, чтобы кто-нибудь решился, но говорить-то о чем-то надо.

Денис повозюкал щеткой по тарелкам под струей горячей воды и счел свою утреннюю трудовую повинность выполненной. Жанар встанет, опять будет бухтеть из-за сальных поверхностей, но Денис, как специалист, относился к кухонным растворителям с недоверием. Жир – штука честная и здоровью не вредит ни в каком виде. А это мыло, если непромытое осталось на посуде, да подверглось нагреву в контакте с пищевыми кислотами, дает много чего не вполне желательного. И, вообще, это вопрос принципа, мужчина он или не мужчина? Как считает нужным, так и моет. Денис переместился за комп, но долго не мог сосредоточиться на просмотре писем и новостей.

То, что игра в науку была его подспудным желанием, это к Фрейду не ходи. Сегодняшний кошмар – скорее исключение. Всю прошедшую неделю ему снились однообразные вариации на тему упущенных возможностей. То его не допустили на самолет, когда Денис с группой колег вылетал на симпозиум в Сидней; то на какую-то другую конференцию он таки прибыл и вот-вот должен выступить с сенсационным докладом, но никак не может найти нужную аудиторию. Или, другой раз он выступил, а зал начал обидно смеяться. Оказалось, что все, о чем он так напыщенно повествует, описано полгода назад одним студентом. И студент, вот он, в расписных трусах и пестрой рубашке с отложным воротничком сидит, взгромоздившись на кафедру, и смеется громче всех. 

Только сны – штука нематериальная. Возвращение в Москву преполагает решение множества тяжелейших вопросов. Денис сам еще ни в чем не был уверен. Во первых, надо будет где-то жить. Двушка в девятиэтажке, оставленная при отъезде сестре Дениса на сохранение и пропитание, наверное убита вконец. Потребует ремонта, на который надо везти большие деньги. Переводы не работают. Говорят, что на таможне шмонают и нал могут экспроприировать. В Ваниной комиссии есть, наверное, куратор из спецслужб, какой-нибудь подполковник невидимого фронта, не может не быть. Если до этого дойдет, может придется просить о содействии, чтобы с деньгами пропустили.

И это не все. Жанарке опять вид на жительство получать, с американским-то паспортом. Денис читал, что теперь все оформление делают где-то за городом, легче, чем в девяностые, но ненамного. Зыбок уже от дел отошел, да и просить его снова о помощи неудобно как-то. Неужели и за этим к товарищу подполковнику обращаться?

С Артемом часто видеться не получится. Так он три-четыре раза в год приезжает домой на несколько дней. Радует родителей посещением. В Россию ему ехать, естественно, нельзя. Встречаться раз год где-нибудь в Турции или Киргизии? Что-то не верится, что удастся Артема туда заманить; в редкие отпуска он все больше по Тихоокенскому региону с друзьями мотается. Япония, Корея, Сингапур, Австралия. Есть у мальчиков деньги, вот и ездят.

И есть еще интернет. За послеработные годы у Дениса появилось множество виртуальных друзей как компенсация за недостаток реальных. Не может же он убрать из своей страницы в Фейсбуке аватарку с украинским флагом. Макс Шнейдер, Ира Логина, Рон Будник, Андрей Коваль, Непотека, Дюймовочка, Виктор Дудинец... –  никто из них не поймет. Проще удалить страницу и забыть о Фейсбуке лет на пять. Его отсутствие, если и заметят, то долго обсуждать не будут, если вообще. Но вот что делать с Жанаркой? Она в интернете живет и в оценках происходящего не стесняется. Ей что, тоже все эккаунты позакрывать?

Нет, а что. На все можно посмотреть и с другой стороны. Легко быть диванным оппозиционером сидя за рубежом. А он, Денис, поедет в центр событий; прямо там высказаться не удастся, конечно, но можно же будет неявно показывать свое отношение к событиям. Сотрудники его лаборатории, им-то придется к мнению шефа прислушиваться. И потом, за предстоящие годы они столько денег на мирную науку изведут, что армия точно одного среднего танка недосчитается. Вот тебе и вклад в дело мира; пустячок, а полезно. Интересно, кстати, Таня, когда она деньги на украинскую гуманитарку собирала, списки какие составляла? Кто и сколько дал? А то ведь если его фамилия попадет куда не надо, спонсором терроризма можно стать как два пальца об асфальт. Тут уж никакой подполковник не спасет.

Денис сидел за столом сгорбившись и на экран не глядя. Неожиданно тренькнул телефон, зеленая иконка WhatsApp вспухла шариком, открылось сообщение от Жанар: “Читал?!!! Ужас какой!“ Как обычно, она, проснувшись, но не вставая с постели, общалась с родственниками и изучала новости.

Денис пошел по ссылке. Потом разморозил экран компа и начал просматривать западные новостные сайты. Сообщения о подозрительной смерти Навального везде были на первых полосах.

Нет, сегодня он писать Ване не будет. Может быть через несколько дней.  Может быть.