Глава 11. Интересно девки пляшут

Завод. Каждая пешеходная дорожка, между цехами, вычищена от снега, как и у скамеек. Хоть присядь на них и отдохни. Да, так бы и сделал, когда до начала рабочего дня, как сейчас, еще полчаса. Но, не в зимнее утро, а в летнее, жаркое, нагретое солнцем, когда благодать. Сидишь и отдыхаешь под кронами березок, тополей, под легкий шум их листвы, рассказывающей тебе о чем-то хорошем.

Но, и несмотря на мороз, идти по этим аллейкам приятно, и не хочется торопиться. До рассвета еще час, под фонарями, освещающими дорожку, крутится легкая снежная пыль, и относит ее ветерок и укладывает под выстриженные кустарники акации. Загляденье.

В бытовке собрались в группку мужики, и что-то обсуждают между собою, громко, увлеченно, не обратив внимания на Ивана, да и ни на кого другого, кто здоровается с ними.

Любопытство подтолкнуло к ним и Ершова.

– Во, во, смотри, вишь, машина подъехала к катку. Во! – Это громкий голос Игоря Симохина, фрезеровщика. – Ну, мужики, говорю же, что это «Гелик», ну, «Мерседес¬-Бенц», на нем главный милиционер наш, гоняет.

– Не милиционер, а полицейский, - вставил свои три копейки все знающий Тимохин Мишка, сверловщик.

Но на его поправку никто ничего не ответил, видно мужикам не до этого.

– Во, а за ним вишь, на «Тойоте», как там этот джип называется, – продолжал комментировать снятое кино на видеокамеру смартфона Симохин. – А «Лэнд Крузер» трехсотый, беленький. Это вам не хухры-мухры, на нем сама Юлька Симаковская, рассекает, сестра нашего губернатора. Видишь, видишь, вылезает из него. Ну!

– Гну! – кто-то со смехом прервал Игорька. – Дальше, дальше, что там? Ну!

– Гну! – также, через общий смех, расправился Симохин, с торопящим его «зрителем». – Темно было, мы с моим дружком не бегали же за ними, пузырек потягивали на моем балконце и курили. Вот он взял мой мобильник и начал им снимать, как пруд чистят. Мой дом от него, ну, совсем рядом. Дорога, да набережная, разделяют от озера. Во-во, сегодня утром, в часа три, здесь трактором «Беларусиком» снег туда-сюда потолкали, спать людям не давали: дрын-дрын-дрын, туда-сюда. Так все жильцы с нашего дома такой гам подняли, еще и минтовку вызвали, трактор и «убежал. Так менты сами стали ходить туда-сюда по снегу, утаптывать его. Вот нас и любопытство взяло, а зачем, а?

– Эту лужу чистить, что ли? – кто-то из только вошедших в бытовку и не поняв, о чем «сыр бор», спросил.

Но на его вопрос никто внимания и не обратил.  Гога продолжал разговаривать с теми, кто рядом с ним.

– Ну, а я, о чем, вот и сняли, чтобы узнать.– Ну и че?

– А через плечо? – Взорвался Игорек. – Не хочешь, не смотри. Давай, давай. О, Иван Василич, с приветом! – Поздоровался с Ершовым Гога, так Симохина все зовут мужики в цехе. – Подходи сюда, такое похожу.
Мужики, пропуская к Игорьку Ивана Василевича, и здороваясь с ним – пожимая руку, с улыбками, расступились.

– Да слышал, слышал, что к катку подъехали начальник полиции с Юлией Игоревной, – подбодрил его Ершов.

– О как, знаете ее? – удивился Гога.

– Да, кто ж ее не знает, – кто-то из мужиков ответил за Ивана Васильевича. – Сестра губернатора, холостячка. Чего-там, училка вроде, не-не, покруче, ими, училками руководит. Во, точно!

– Так в чем закавыка? Во сколько, говоришь, это было-то? – поинтересовался Ершов.

– В три, где-то, может в четыре. Ну, потом за стол сели, почесали языком, потанцевали. А че, это с субботы на воскресенье было, че, нельзя? Хэ, потом еще пару раз выходили покурить, а менты все там стоят, дорогу с обеих сторон перекрыли. К чему, не знаю. Потом, где-то, чи в семь, чи в полвосьмого.

– Ну и гулены!

– А че, нельзя! Тогда рот закрой. Гости у нас до обеда потом спали. Ну, братец это мой был, с жинкой. А к восьми за пузырем с ним собрались, ну, под нашим домом «Рюмка с бокалом», магазинчик. Стоим, еще рано, минут двадцать-тридцать до его открытия осталось.

– Ну и чего дальше? – торопит Гогу Тимохин.

– А там такая киношка пошла, мужики. Приехал сюда «КАМАЗ» с цистерной воды, тонн на пять, если не больше. Вот он стоит, вишь. Пар с него идет, вишь какой? Вот, и мы продолжили снимать по тихуму кинушку. Во-во, смотри дальше, шланг машина туда, на пруд, выкинула и кипяток с него пошел. Во-во, как пар со льда идет. Вишь?
Вылили. Во, смотри сюда, так, значица, этот, как его, ну главный мент…

– Не мент, а полицай, – снова вставил свои три копейки Мишка.

– Да, блин, – отмахнулся от него Гога, – не спотыкай, а то в нос дам! Так вота, значица, этот полицай разогнал все своих, остались тока он с Юлькой, да два мужика, телохранители ее, че ли. В черных костюмах, проводки в ушах, во, вишь, белые такие, – тыкает в экран пальцем Гога. – Во, дальше смотри. Вишь, этот полицай ей руку подает, идут, идут, значица, к тому месту, куда кипяток сливали. Вишь, как парит с того места. Во.

А вот ее второй телохранитель, он у машины стоит с ее шубой.

– Гля-ка, так она в шубе одета, че, эта запасная ее, что ли?

– Не торопи. Но молодец, шо приметил. Так вот, дальше. Вишь, тот мент с нею туда пришли, а он ножкой, стук-стук по льду, проверяет. Во, совсем близко подошли, вишь. Иван Василич, гляди, гляди, – протягивает поближе к нему телефон. – Во, мент тот, начальник, провалился в том месте, куда кипяток сливали. По самое ни хочу провалился. Вишь? Ха-ха-ха!

Во, а теперь гляди, Юлька шубку с себя скинула, ну, второму мужику своему отдала. Ну, охраннику своему!

– Так я не против, – кивнул Гоге Иван Васильевич, еле сдерживая на себе навалившихся на него мужиков и смотрящих, как и он, с большим любопытством на экран мобильника.

– Во, вишь, держится за свого телохранителя и мента – другой рукой. Во, во, поскользнулась и грохнулась, вишь, аж снег мокрый под ней разлетелся в разные стороны. Во, по тоже ни хочу, тока бабье, гы-гы-гы! – И вся толпа смеется.

– Но это еще не самое интересное. Глядите, – вскрикнул Гога. – Во-во, этот охранник, шо рядом с нею, шо с шубой ее, пытается ее вытащить. Во, и сам за нею нырк туда же, с ее шубкой-то.

– Ничего ж себе! – В один голос шумнула толпа.

– А, вишь, Василич? Во, а теперь слышь, как она на него орет, убить готова, что ее шубу искупал в грязюке. А, мужики, видели? Дальше, дальше смотри. Во, вишь как на него орет!

А само интересное дальше, – продолжал свой комментарий Гоша. – Гляди, мужик сам-то из той проруби вылезть не может. И не мент, и не Юлька, ему даже руки не подали. Вон, глядите, кто бежит ему на помощь, второй телохранитель ее. А та запасная-то шубка Юлькина у него в руках, вишь. Та смотри, Василич, смотри шо щас будет. Гляди, и он – шварк в ту прорубь, и – нырк, с той второй шубой.
А теперя, слышишь, шо она кричит менту? Да не гудите, мужики, щас я громче сделаю звук. Во, слухайте.

«А куда ты, подлюка, смотришь? – Кричала во все горло Юлька. – Дай пистолет, дай пистолет, ну! Я их щас здеся и положу навечно. Дай. Или ты мне будешь два лимона за каждую шубу платить? А если нет, то сейчас братцу скажу, чтобы тебе пинка под зад дал!»

Во-о, о чем я, мужики. А учера по телеку показывают этого мента с нею, она его там на сценке обнимает, улыбается. А ейный братец ему еще грамотку дал, как спасителю его сестрички, Юльки той самой. Во, видно нашел эти бабки мент и расплатился с Юлькой. Во как, мужики, надоть жить!

– Дорогие мои работнички, что за гам, а драки нету, – зашел в бытовку начальник цеха. – Уже две минуты, как началась ваша смена, а вы все здесь. Чего там у вас?

– Та наши продули! – кто-то из толпы сказал, и все тут же, извиняясь перед начальником, ручейком через дверь, вылились в цех.
Иван, увидев Соловья, безотрывно смотревшего на него и вдруг, резко отвернулся, и, пригнувшись, скрылся за спинами мужиков.

Даже не поверилось, ведь этого болтуна-сказочника всегда тянуло к Ершову, и он готов был в миллионный раз ему брехать про новую рыбацкую историю, подшивая к ее старым дыркам, новые заплатки. А тут, даже не поздоровавшись, смылся от Ивана. Почему?

– 2 –

Конечно этот документальный фильм, сделанный Гогой, встревожил Ивана. А почему? С одной стороны, за чем начальник городской полиции с Юлией Игоревной такую клоунаду сделали? В героев и утопающих решили сыграть? А зачем?
Иван, раздумывая над этим и не заметил, как ему удалось так ровно, без ошибок, выставить и закрепить в передней бабке станка и в центраторе заготовку вала. Да так ровно, что правая сторона заготовки, метра два длиною, не «гуляла». Даже не верится.

Подвел к правому краю вала заднюю бабку, включив в станке вращение вала на малые обороты, приблизил к центру зенкер (сверло) и начал высверливать центровочное отверстие.

Все шло, как по маслу. А вот тот фильм, снятый Гогой на катке, как этот зенкер, все продолжал и продолжал задавать Ивану один и тот же вопрос: а почему? Да по кочану! Ну, как это двух мужиков под мухой полицейские и не заметили, ведь те, буквально с двадцати метров, ну, может с тридцати, вели эту съемку мобильником? Или им самим было не до того, чтобы в другие стороны смотреть?
Скорее всего так.

Цокнул мобильный телефон, лежавший в нагрудном кармане спецовки. Кто-то прислал СМС-ку.

Все, отверстие в заготовке сделано. Сменив зенкер на центровочное устройство, и плотно вставив его в отверстие, сделанное зенкером, Иван проходным резцом очистил сантиметров на двадцать, наружную сторону вала. И только после этого, он, остановив станок, глянул на присланное ему в мобильник сообщение.
Это был тот самый фильм, снятый Игорем Симохиным.

Его фрезеровочный станок стоял в метрах десяти от токарного станка Ивана. Взглянув туда, Иван увидел Гогу, смотревшего также на него, с расплывшейся на все лицо улыбке, и показывающего Ершову большой палец, мол «Во!»

Иван в ответ покачал головой и придвинув к своим губам два сложенных пальца, показал в сторону курилки. Гога тут же, подняв вверх ладонь, кивнул головой и пошел в ту сторону. Иван за ним.

– Ну, шо, Иван Васильич, много заработаю за этот фильмец? – сверлит он глазами Ершова.

– Да, да, сколько не знаю тебе за это дадут. Ну, может год, а может и больше, да еще и штраф, миллионов на сто, выпишут!
– Чего, чего? – Напрягся Гога, не сводя глаз с Ивана. – Ты че придумал, а?

– А чего ж ты думал, а? Ладно бы простого человека, так для смеха снял. А это какие люди. Тем более главный полицейский города. Он, тебя вычислит в два счета. А Юлька, сестричка, знаешь кого. А губернатор первый человек в области, перед президентом страны отчитывается. И когда ему кто-то плюнет в лицо, да и разотрет этот сморчок при всех, что он с ним сделает, а?
Гога, так и остался стоять с открытым ртом. Наверное, пар выпускает через рот от закипевших мозгов.

– Многим разослал фильм этот? – спросил у него Иван.

– Да вчера как-то не до этого было, квасили до ночи вчерашней.

– А сейчас?

– Блин, жинке своей, да – братцу своему, и тебе, вот.

– Ну ты, Гога, понял, о чем я сказал тебе? – Иван сжал губы.

– Так, Василич, они же свои!

– Вот поторопись и предупреди их об этом. А что, думаешь, что они эту «хохму» в кавычках, не разошлют своим знакомым, а те – другим? А у кото-то зуб есть на этих больших людей, если не на главного полицая, то может на губернатора, и настукают этим фильмом на них. А кое-кто захочет на этом бабки заработать, как ты только что. Предложит той же Юлии Игоревне, или полицаю главному, бабки ему за эту крамолу заплатить. А там те в два счета, оскорбятся, и в два счета вас высчитают.

– Опа-а. Ох ты, Василич, и умняга! Блин, попался по самое не хочу, – и выскочив из курилки, Гога побежал к своему станку.

С пол часа Иван его не видел на рабочем месте… Видно, Гога пытался объяснить тем, кому разослал этот фильм, чего он может им всем стоить. Удалось ли ему добиться в этом успеха, Ершов не думал как-то. Но со своего телефона стереть этот фильм не торопился: что-то у него на душе засаднило, подшёптывая: «Не стирай, пригодится».

– 3 –

А вы, знаете, что такое счастье? А, знаете! Так вы счастливый человек! Вот таким и был Иван Васильевич, увлеченный своей работой до такой степени, что и в обеденный час, продолжал работать, наблюдая за тем, как еще серая стружка, срезанная с металла, тут же, скручиваясь косичкой на изгибе резца, прямо на глазах, меняла свой цвет до темно-синего, и, скалываясь, падала в поддон.
Ершов любил свое дело, он им жил, забывая все невзгоды, беспрестанно преследующие его, сплетни, сыпавшиеся из уст Зойки. Она ими (слухами), пропитывалась ежедневно, да до такой степени, что напоминала к вечеру, кипящий чайник.  Пар шел не только из его носа, а и из-под крышки. То есть, извините, она же, Зоя, не чайник, увлекся. Она, простая женщина, которую тянуло к своему однокласснику, с ним и делилась, о чем наслышана. А он, как всегда, чтобы не обидеть ее, делал вид, что слушал.

Но сегодня Зойка «закипела» раньше, только вернувшись с обеденного перерыва, и то – с опозданием. А виною этому стало, как вы думаете, что?

Об этом она тут же и рассказала Ивану.

– Ванюш, Ванюшенька, я сейчас такое увидела, не поверишь?

– Ну, говори, а там посмотрим!

– Представляешь, бегу с магазина продуктового, что у больницы, а там прямо посередине дороги разборка! И представляешь, между кем? А между сестренками – Юльки с Анькой Симаковскими.

– И чего они там не поделили между собою? – Продолжая штангенциркулем обмерять вал, спросил Иван, и в тот же момент, воскликнул. – С Анькой? Хм, сто лет не видел ее. Она же пацанкой была, когда я в школе учился. Онатогда, все за Юлькой хвостиком бегала, да рожи корчила всем пацанам, которые за старшей сестричкой ее ходили.

И как она выглядит? – Обернулся Ершов к Зое.

– Правда, что ли не видел ее столько лет? – удивилась подружка. – Хм. Ну, знаешь, такая обычная баба. Полноватая, белобрысая, рыбачка, во, – и крутнула у виска указательным пальцем. – Простая, как я, не то, что Юлька. Та вечно, как павлин ходит, хвост раскрыла, морду вверх поднимает и идет себе: никого не знаю!

А что, Ванюшка, правда, что ли не знаешь Аньку? Ну, и – молодец!

– Так с мужем рыбачит она? – спросил Иван.

– Не-е, лет десять его в три шеи выгнала, загулял, подлец! И у нее после этого крыша поехала, особняк свой продала, купила себе япошку-машину. А, нет. Сначала квартиру, где-то в старых, хрущевских четырехэтажках, а после эту япошку. А работает она, знаешь где? Не-ет. Со школы, в которой завучем была, ушла, и не знаю, где она сейчас работает. Хм, удивительно даже, не знаю. Но не павой ходит, как старшая, а в таком обычном пальто.

– Нормальная баба, – вставил Иван. – Так что там за история то, на дороге была у нее с сестрой своей? – С интригой посмотрел Ершов на Зою.

– Так Анька на своей япошке в Юлькину врезалась. Представляешь? Прямо в ее зад. Ну, Юлька выскочила, посмотрела на свою машину, и такой вой, нет, «лай» подняла, что мама, не горюй! – Обняв ладонями свои щеки, закачала головой Зоя. – Если бы ты только это видел. А Анька выскакивает из своей машины, и на нее, только с матом! Представляешь! И кричит, мол, ну, – осмотревшись по сторонам и сбавив тон, Зойка, приблизившись на ушко к Ивану, продолжила шепотом свой рассказ, – короче, сукой ее обозвала. И знаешь за что? А потому что та брату сказала, что она в плохом состоянии лежит в больнице, обмороженная, где-то на рыбалке тонула.

– Да ты, что-о? – теперь «удивился» Иван.

– Да, да, Ванечка. И брат, узнав об этом, приказал врачам отвезти Аньку в областную больницу, представляешь? А та по дороге сбежала со «скорой помощи», и – домой. И столько у нее за это обиды на Юльку, что вперилась ей в зад!
А, погоди, погоди. А перед этим она еще назвала Юльку, какой-то крысой. Погоди, погоди, которая цвет меняет. Ну, как ее? Камбалой, нет-нет, не рыбой, а крысой, как ее? А, хамелеоном! Еще и вороной, а еще и, ну, не помню, представляешь?

– Все, ладно, хватит, Зоенька, – Иван, успокаивающе, погладил ее по голове, – угомонись, а то начальство услышит и наградит за эти сплетни так…

– Ой, ой, не пужай, меня, Вантешка. Вот возьми в жены, тогда и буду молчать, понял?

– Зоенька, не торопи, я еще не готов к такому шагу.

– Не готов, – а если бы на моем месте Анька та, была, Симаковская, отказался бы?

– Не мели чушь, – усмехнулся в ответ Иван.

– Ну-ну, смотри, если к ней побежишь, я тебе все ноги переломаю! Понял? Вон за ней как увивается Соловушка наш. Видел бы. Вон, позавчера, в пятницу, после работы иду из магазина, в котором вы о чем-то там с Соловьем трындели. И она, Анька, невдалеке стоит, на вас смотрит. Соловей ее только увидел, так тут же забыл про тебя. И давай ей рассказывать, что он на рыбалку с тобою за налимами собрался. Распинается перед ней, как курица перед петухом, мол, на прыгни на меня, на прыгни.

– И чем все это закончилось?

– Что закончилось? – прищурившись, глядя Ивану в глаза, спросила Зоя.

– Ну, у Соловья с Анькой? Она, что напрыгнула на него?

– Совсем дурак, что ли? – Сморщила лицо Зоя. – Да они одноклассники. Мы с тобой в десятом учились, а они, кажется в седьмом или в восьмом классе. Как холостячкой стала, так Соловей за ней сколько не увивался, на расстоянии его держала.

– Ну, всякое бывает.

– Всякое, ха! Да видно деньги он у нее занимал. Да я тебе говорю, деньги занимал. Да, да! Вчера, да вчера, видела его, как он с магазина холодильник огромный со стиральной машиной вез. Представляешь? Три дня назад у меня клянчил пятерку. Плакался, что бывшая его жинка, нищим сделала, всю зарплату на алименты у него уходит, да на квартплату и одежду для их детей. А тут на тебе, холодильник со стиралкой купил. А меня увидел, так сразу сделал вид, что не заметил. Брехло вонючее. Ага.

– Все, все, Зоенька, у меня куча дел. Давай, давай, – и с силою развернув ее к себе спиной, легонечко подтолкнул в спину. – Иди, иди.

«И что же получается? – вздохнул Иван. – Хм. – Взяв штангенциркуль, и смотря на него, задумался. – Погоди ка, погоди ка, так это не та Анька русалкой была? Вот тебе и на! Погоди ка, погоди ка. А тот след, что кем-то впереди оставлен был, чей. Ее, Аньки? Нет, нет, стоп, я же ее назад, если это была она, конечно, по той нашей нахоженной тропке вывел.

Да, уж. Ну и что, спрашивается. Может Соловей ее и привел к тому месту, где налимы ловятся, а сам по делам в город уехал. А потом вернулся, а там прорубь, следы.

Блин, глупости, какие-то. А чего глупости? Если это она и была, русалкой, то потом из больницы ему и позвонила, и вставила по первое число. Вот теперь ему и стыдно мне в глаза смотреть. Блин, нашел почему, – вздохнул Иван. – А то, что сестры между собой истерику начали, не мое дело, мало ли, что у них там между собою. Может Соловья между собою делят. Холостяк же!

Вот так история. Что ни говори, а интересно девки пляшут, как говорил мой тесть», – положив на столик штангенциркуль, Иван включил станок.