Начало жизни. Эпизод 3

                Я подыскал для вас словцо
                среди шутливых укоризн,
                о том, как матери лицо
                пришлось запомнить на всю жизнь


  Наша квартира номер восемь состояла из двух одинаковых комнат по двенадцать квадратов каждая. Передняя комната играла роль кухни. Там стояла голландская печь, покрашенная серебрянкой. Барак, в котором мы жили, был когда-то офицерской казармой. Двенадцать квартир рассчитанных для проживания офицеров с денщиками.
  И вот я однажды спал на нашей кухне. А проснулся от яркого света. Щурясь с удивлением разглядел незнакомую женщину, склонившуюся надо мной. Испытывая горькие чувства, я стал спрашивать у неё где моя мама, начиная хныкать. Женщина же уверяла меня, что она и есть моя мама, чему я не хотел верить, и по-настоящему заревел. Плакал, пока не узнал ласковый голос мамы:
- Сыночек, это я - твоя мама!
  Всё объяснялось просто. Ближе к вечеру, убаюкав меня, мать отправилась в парикмахерскую, делать завивку, рассчитывая успеть вернуться перед тем, как я проснусь. Расчёт оправдался. Мать успела. Но завивка настолько изменила мамину внешность, что я её не узнал. С этого случая все мои воспоминания связаны с ясным образом матери.
  Первое воспоминание о гулянии на улице. Я был самый маленький среди уличной детворы, самый настырный и бойкий. Однажды с белым бараком, построенным недавно, у нас наметилось побоище. И все краснобарачные удальцы ринулись на пустырь, разделяющий оба здания. Я бежал вместе со всеми, постоянно падая и отставая. Саня Ярмошка всё отправлял меня домой, тащил назад, но я был упрям. От белого барака драться никто не вышел, кроме одного Мазилки. Высокого, худого, кривоногого. Так и вижу его прижавшимся спиной к забору мясокомбината, уворачивающегося от града камней. Я тоже кидал. Помню, схватил неподъёмный камище, Ярмошка вырвал у меня его из рук, и всё таки уволок от греха подальше.
  Помню Ярмошкину бабушку. Мать его отца. Милую старушку. Летом они её выселяли в сарай, находившийся возле общей уборной. И она там жила до холодов. Я часто приходил к ней. Бабуля меня угощала ломтем хлеба смоченным водой и обильно посыпанным сахаром. Много позже, когда ходил уже в школу, я нашёл в мусоре у этого сарая две книжки в мягких переплётах. Одна "Кандид" и "Простодушный" Вольтера, другая "Ураган" Теодора Драйзера. Подозреваю, что милая старушка не только умела угощать хлебушком.
  Рядом с нашим бараком находилась одна оставшаяся квартирка от разобранного соседнего барака. В ней жила Барташевич - мамина подруга. У неё была дочка Света, которая была младше меня на год. Один раз я даже ночевал у них. Спали мы со Светой под одним одеялом, лёжа вальтом. Впоследствии они получили квартиру и съехали.
  Помню маминого друга - дядю Витю, по прозвищу Чинарик. Он меня катал на ножке, когда я просил его об этом. Но однажды ему что-то не понравилось и но ударил меня между ног. На мой крик прибежала мама из кухни. На мои заверения, что меня ударил дядя Витя, она отвечала, что этого он сделать не мог. Вообщем взяла его сторону. Эта была моя первая памятная обида.
  Часто с матерью мы ходили гулять в городской парк на её выходные. Запомнились знатные пельмени в забегаловке у пункта проката машинок. Мороженное в бумажном стаканчике и деревянная лопаточка для его поглощения. Помню, что я наказан за непослушание шлепками по мягкому месту и мне не хватает воздуха, чтобы взреветь от обиды во все лёгкие. Но это мелочи. Помнится дорожка к выходу из парка, по которой я шагал утомившийся, но счастливый.