В четыре руки

   Гению не нужны прописные истины. Он топчется по ним, становится на цыпочки, скамеечку или даже устойчивую библиотечную стремянку, дабы дотянуться до самой верхней полки, в поисках высшего смысла, что непостижим для обычного человека  среднего ума и телосложения. Но отчего же так? Ведь находит тот гений удовольствие в терпкости отвара кофе или пирогах с капустою. Они не во главе угла его видения мира, но ведь и без них как-то всё не так...

- Сдвинь бумаги, пожалуйста... - просит мать сына и ставит на освободившийся угол стола маленький поднос, на котором чашка кофе, крошечная хрустальная вазочка, полная вишнёвого варенья и пирожок. Сын не помня себя, с рассвета корпит над вычислениями, но не забывает благодарно улыбнуться матери, и жуёт, двигая ушами, как заяц, не отводя взгляда от тетрадей. Мать сидит тут же, на краешке банкетки, глядит на родное дитятко с нежностью, от которой тает сердце и стекает слезами по щекам.
- Ма-ам?! - испуганно вопрошает сын, прекращая жевать.
- Нет-нет, ничего, прости! Это я так. Соскучилась.
- Так я ж всегда тут! - изумляется мужчина.
- А и всё одно... - улыбается сквозь слёзы старушка. - Ты кушай, кушай. Я посуду заберу и уйду. Не стану мешать.
- Да ты мне и не мешаешь! - горячо возражает сын, но мать знает своё место. Сын - профессор, учёный, а она кто? Так...

   Когда тихой, незаметной почти тенью, мать выходит из кабинета, сын принимается было за расчёты вновь, но не может собраться с мыслями. Тихие слёзы матери не в шутку растревожили его. Мужчина бежит за нею вслед по тёмному длинному коридору, где на стенах висят его детский велосипед, лыжи, санки, жестяное корыто, в котором купали его в детстве - и догоняет мать уже в кухне.
- Что-то случилось? - пугается старушка.
- Да! - кивает головой мужчина, и, чтобы не пугать мать ещё больше, торопится добавить, - Случилось то, что я тебя очень сильно люблю, ма! И... давай сделаем вареников с вишней!
- Конечно, мой хороший, я сейчас. Ты иди, я принесу, как будут готовы! - радуется мать.
- Да нет! - обнимает её сын. - Вместе, как раньше,  в четыре руки!
- Ах ты... мой маленький... - плачет старушка, пряча лицо у сына на груди, а тот роняет свои слёзы на её, зачёсанные дешёвым гребешком седые кудряшки, и в этих слезах куда больше смысла, чем посреди тех расчётов, на которые он тратит подаренную ему однажды жизнь.

   Прописные истины. Это прописи, по которым мы учимся писать историю своей жизни так, чтобы её не стыдно было перечитать даже самому.