За чаем

Мы тоже разделись и прошли в указанную Сталиным двустворчатую дверь с широким тамбуром. За дверью перед нами предстал большой кабинет со сводчатым потолком и тремя окнами, выходящими на кремлёвский двор. Сталин включил свет и зашторил окна.

– Северная сторона, – посетовал Сталин, – солнца почти не видно. Давайте лучше посидим при лампочке Ильича. При ней, как-то уютней. Ведь должен быть хоть какой-то свет на этом свете. Вот Ильич его нам и дал.

Подойдя к настольной лампе с зелёным стеклянным плафоном, он нажал на выключатель и, действительно сразу стало тепло и уютно.
Стены кабинета в рост взрослого человека были облицованы светлыми дубовыми панелями. В конце кабинета большой письменный стол, к которому вела аккуратно выстланная ковровая дорожка. Над столом – портрет Ленина, выступающего с трибуны. За столом – кресло, слева от него – столик с телефонами чёрного и белого цвета. Сталин подошёл к столу, переложил несколько лежавших там книг, пошелестел бумагами, показал пальцем на телефоны:

– Могу с Мао связаться или с Трумэном. Но Трумэн досиживает свой президентский срок, с ним говорить не о чем. Он нас шибко не любит. Но мы к нему тоже особой любви не испытываем. До него был Рузвельт. Мы с ним много говорили о демократии. И /я всегда думал, что демократия – это власть народа, но вот товарищ Рузвельт мне доходчиво объяснил, что демократия – это власть американского народа/.
Мао позванивает. Мы на его стороне. И зря мне Чан Кайши шлёт свои длинные свитки с иероглифами и неизменным обращением «отец и учитель». Мне такие сыновья не нужны, а ученики и подавно. И тоже ведь – генералиссимус! А плавает мелко. В методисты** записался, с КПК разошёлся, очередной уклонист. Мы с такими долго не возимся. Жаль, что он далеко. А так я ему показал бы, где раки зимуют.

В это время дверь тихо открылась, и вошёл человек в чине полковника. В руках он держал поднос.

– Чай, товарищ Сталин, – командирским голосом произнёс он, – как просили.

Он поставил поднос с чайными приборами на край письменного стола и хотел, было, расставить приготовленное, – а мы уже сидели за длинным приставным столом, обтянутым посередине тёмно-зелёным сукном, – но Сталин жестом руки остановил его:

– Спасибо, мы сами, – сказал он тихо и мягко.

Он взял гранёный стакан в подстаканнике, налил в него крепкого чая и поставил передо мной.

– Хороший чай, – прокомментировал он, – грузинский. Клади сахар. Не жалей. Сахара у нас много. И грузинского чая тоже. У нас вообще много грузинского. Даже улицы грузинские есть – малая и большая, а ещё Грузинский вал, Грузинский переулок, Грузинская площадь. Грузинский коньяк, наконец. Но, признаюсь, я к этому никакого отношения не имею. А в ваших жилах нет случайно грузинских кровей? На грузина чем-то похожи.
– Нет, в моём роду грузинских кровей, кажется, не было.
– «Кажется», – повторил следом Сталин, – а насколько глубоко Вы знаете свою родословную?
– Плохо знаю, товарищ Сталин.
– То-то и оно! А корни свои надо знать. Иначе на земле трудно будет стоять. Ветром подует и сдует. Есть в Вас что-то грузинское: нос, усы, уши. Вы поэзией увлекаетесь?

** – методист – приверженец американской Методистской церкви (протестантская конфессия). Возникла в XVIII веке, отделившись от англиканской церкви.

Продолжение далее: Соцреализм