Рассказ, длиною в жизнь

Володенька был избалованным единственным ребёнком в семье  учителей Тучиных.
Мать не чаяла в  нём души. Когда он пошёл в школу, она, хотя, как педагог, должна была понимать вред совершаемого, мыла за него в классе пол.
– Ничего, – говорила она техничкам, – ещё наработается. Те за её спиной качали головами, но в глаза сказать стеснялись. Всё-таки учительница! На уборку территории, на, так называемые, воскресники он не ходил, всегда сказывался недомогающим. Когда он уезжал в лагерь, мать узнавала расписание дежурства и приезжала за него мыть пол и дежурить на кухне.
 Он уже не был ребёнком, когда я столкнулась с ним,  ему было 17 или 18 лет. Окончив девять классов, он поступил учиться в колледж, говоря  современным языком, – тогда, в 70 –е годы 20 –го века, заведения такого уровня назывались техникумами. Будущий энергетик часто заезжал к нам, потому что в доме у нас тоже был студентом сын и ездили они на поезде из Усть - Каменогорска вместе.  Наше село было первым, а Володе надо было наутро ехать дальше – на вечерний рейс он не успевал.
   И вот тогда, наблюдая за Володей, я поняла, что за человека вырастили слепые родители. Он не ухаживал за своей одеждой, заходя в дом зимой, веника не возьмёт обмести снег.
Раздевшись,  мокрую одежду не стряхнёт и не повесит на просушку,  про обувь и говорить нечего – грязная, нечищеная,  останется до утра,  если кто-нибудь не почистит. А так, в целом, очень милый, красивый молодой человек, улыбчивый, добрый, негрубый. Он и двигался и говорил без спешки. Его  невозмутимая медлительность, по нашим, деревенским, меркам, была невыносимой. Он мог ехать с оторванной пуговицей,  в разных носках, в ботинке со сломанным замком. Но маму его я хорошо знала и отказать в маленькой услуге – принимать его на одну ночь при поездках домой, не могла. Он был, в моих глазах, человеком «без жизненного опыта». После второго курса он бросил учёбу, вернулся в своё село и какое-то время жил с родителями. Работать ему не приходило в голову. Потом его забрали в армию, откуда комиссовали, говорят, по болезни, но скорее всего из – за отсутствия способностей к труду. Вернувшись из армии двадцати лет, он вскоре женился на деревенской  хорошей девушке, которая была младше его намного и боготворила его за интеллигентные манеры и красоту.
Но выдержала девушка недолго: неработающий   муж-барин, муж-мальчик, ничего не умеющий делать,  никому не нужен. Ушла и не обернулась – хороша чашка, да пустая.
 Володя жил с матерью. К тому времени отец уже умер. Сначала вёл себя тихо.  Но от нечего делать  стал алкоголиком. Мать теряла последнее здоровье, стараясь предоставить ребёнку условия по потребности, не имея для того ни средств, ни сил. Володя стал расширять географию жизненного пространства, уезжал в другие сёла.
Полюбил тасоваться на станции, у железнодорожного вокзала. Тут выпрашивал на бутылку или на чекушку, напивался, валялся, попадал в вытрезвитель. Мать оплачивала пребывание сына в этом заведении, а он снова попадал туда через неделю. Здесь произошло то страшное, отчего его жизнь потеряла последний смысл. Пьяный, он захотел перейти от вокзала на ту сторону, в посёлок, где жил дружок Вадик. И, пробираясь через пути, попал под электровоз, который маневрировал, чтобы прицепить приготовленный к рейсу разгруженный состав. Володе отрезало ноги. Врачи спасли ему жизнь. Но он стал полным беспомощным инвалидом. Теперь он больше всего находился дома, ездил на коляске по посёлку, выпрашивал на водку и почти всегда был навеселе. Он издевался над матерью, над её усилиями облагородить его жизнь с помощью чтения, или окружить его друзьями, организуя прямо на дому молодёжные вечера, но он отверг и то, и другое. С перепоя, когда она сопротивлялась его просьбам дать на похмелье денег или чего – нибудь спиртного, он кричал так, что слышали в соседних дворах:
– Ты, это ты виновата. Ты виновата, что я такой! Я ненавижу тебя, ненавижу тебя!
Мать плакала, уговаривала его – бесполезно!
Не выдержав и не узнавая в грубом мужике своего Володечку, мать потеряла голову, и, однажды, во время очередной стычки с сыном, замахнулась на него и ударила тем, что попало под руки – это оказалась настольная лампа, она изуродовала ему лицо. Потом вызвала скорую и полицию и объявила себя виновной. Её посадили под стражу. Но сын отказался от обвинения. Её выпустили, и опять они жили вместе, понимая и не принимая  друг друга. Однажды она застала его за подготовкой петли. Он хотел повеситься. Она упала перед ним на колени и умоляла не делать этого, пожалеть её.
И так повторилось несколько раз, но было  невозможно  её обмануть или обвести. Она чувствовала, если он опять задумывал суицид, и всегда оказывалась рядом.
 Перед Новым, 1989 годом, соседи заметили, что нет дыма над их домом. Заглянули в окна и  рассмотрели, что они полулежат за столом в горнице друг против друга. Оба были мертвы. Экспертиза установила отравление. Кто из них это сделал, где они взяли яд,  так и не узнали, но из жизни ушли вместе любящая мать и несчастный, испорченный её любовью сын.