Дед Митяй глазами любви сборник Отклик мира

ВОСПОМИНАНИЯ ДМИТРИЯ СТЕПАНОВИЧА ЗОЛОТНИКОВА
(дед Митяй глазами любви)

Пошли мы к Митяю за ценным подарком — за милицейским свистком. Только мимо дома он меня повёл, к пристройке-сарайчику. Я про себя удивился — дом большой, один живёт, а дедово наследство в сарае держит. Дело его, каждый живёт, как нужным считает, главное, чтобы другим не мешал и природе гадостей не делал.

Но в сарайчик мы не пошли, а свернули к погребу. Отдельно хочу про погреб Митяя сказать — это не погреб, а зал для запасов, если по деревенским меркам считать; такого я ни у кого не видел. Рядом с сараем отдельный крытый тамбур и лестница вниз ведёт, а внизу дверь в этот самый зал-погреб открывается, площадью метров тридцать, хоть танцы устраивай. Напротив двери старинный ковёр висит. Я всегда это явление к причудам людским относил, которым нет числа, а сейчас увидел, что коврик-то не просто так повесили, а чтобы потайную дверь закрыть. Да если честно, дверь тоже сразу не разглядишь, а скорее решить, что стенка это. Одним словом, у Митяя тайный бункер оказался. Митяй смеется: «Это всё мой отец построил, один, чтобы никто не знал, только нам с матерью и показал. Я о нём в детстве даже тёте Наде ничего не сказал, почему-то не захотелось, а тебя вот привёл, подумал, может, пора рассекретить, — знаешь, как документы секретные публикуют, когда время приходит».

Митяй свет включил — действительно бункер, можно надолго окопаться, и главное, съестные припасы под боком, далеко бегать не надо. Митяй мужик аккуратный, у него везде порядок, и здесь каждая вещь на своём месте. Стал Митяй ящик со свистками из шкафа доставать, а я к столу подошёл, полюбоваться на шахматы резные, очень уж красивыми они мне показались.

— Это всё дедово наследство. Друг у него был, резчик отменный, он и сделал в подарок на юбилей, а потом и играть научил, а дед — меня. Здесь и шашки, и нарды, в общем, у деда ещё одна страсть появилась — с одной стороны свистульки, а с другой игры, напряжения ума требующие и тихой обстановки, вот я здесь иногда и развлекаюсь.

— Митяй, а ты никогда не говорил, что в шахматы играешь.

— Просто мало мы с тобой, Иваныч, общались, а если и говорили, то спорили больше. Чтобы с кем-то сесть в шахматы играть, не на спор, не на деньги, не с желанием обыграть, а для души, — здесь не соперник, а друг нужен.

— Митяй, я и не знал, что ты философ, всегда шутишь, смеёшься, людские промахи высмеиваешь, споришь.

— Человек не каждому и не всегда своё истинное лицо показывает, я таким только со своей Сонечкой был, да с Феденькой, да и то не на людях. Только моя Сонечка могла всегда ко всем с открытой душой подходить. Никогда и голоса ни на кого не повысила, все у неё замечательными были. Такой у неё дар был, в каждом человеке его светлую сторону видеть, а темноты не замечать, будто и нет её вовсе. Только двух таких женщин я за всю свою жизнь и встретил.

— А вторая кто? — не утерпел я, хотя понимал, что это очень личное, но уж очень интересно было. К сожалению, я его жену не знал, не довелось. Поселился в деревне, когда её уже на этом свете не было, рано ушла, и сорока лет не исполнилось.

— Ладно, Иваныч, приходи как-нибудь вечерком, хоть и завтра, я тебе как местному летописцу про свою Софью расскажу.

Пришёл я домой и задумался, неспроста Митяй мне свой тайный бункер показал, значит, помнит о нашей клятве в десятилетнем возрасте, я тоже всю жизнь помнил. Только с возрастом люди меняются. Когда я с Дмитрием встретился через много лет, подумал, что я буду о детских клятвах вспоминать и свою дружбу человеку навязывать, и он тоже шагов к сближению не делал. Я и решил, значит, так тому и быть. Что было, быльём поросло, а что, собственно, было?

Десять лет мне исполнилось. Приехал я первый раз на лето к отцовой родне, очень уж дед настаивал, с внуком хотел лето провести. А что, имел право — внучек целый дом, а внук я единственный. Хотя мамина родня против была, не ладили они почему-то, разные очень были. Когда люди разными укладами живут и друг к другу приспосабливаться не хотят, тогда лучше врозь быть, а то кроме ссор, обид да укоров другого урожая с этого поля не получишь.

Приехал я к деду. Он меня стал по деревне водить, с жителями знакомить. С ребятами же я сам познакомился — целая компания моих сверстников по деревне бегала, и местные, и городские, те, которые только на лето, как я. Один Дмитрий особняком держался. Ребята думали, что от зазнайства, дразнили и кроме как Митяй-зазнайка не называли. Мне же он сразу понравился. Я его в день приезда на станции увидел, да что там увидел — столкнулись лбами: я куда-то засмотрелся, он бежал и ничего не замечал, в каких-то своих думах был. Когда столкнулись, он сразу извинился и сказал, что задумался, вот и налетел на меня. Глаза мне сразу его запомнились — очень уж грустные они у него были. Стал я у деда допытываться, почему Дмитрий с ребятами не дружит, а они его зазнайкой обзывают. Дед мне и рассказал, что последние пять лет у него мать болела, а месяц назад её господь к себе забрал, отец Мити запил, хотя раньше и в рот не брал, очень уж по своей жене убивается. Пацану что делать? Родни никакой. Жалко парня. Когда разговор состоялся, мы к этому времени с дедом шалаш закончили (дед решил меня к походной жизни приучать). Я у деда спрашиваю: «Можно я к нам Дмитрия приглашу? Что он один мается, если захочет, конечно». Пошёл к бабушке, выпросил пять пирожков да чай сладкий в термос налил и отправился к Дмитрию, как говорится, с миссией доброй воли.

Митя сидел около дома на лавочке и книжку читал. Я поздоровался через калитку и попросил разрешения войти. Он меня впустил. Я вошёл, сразу ему руку протянул и сказал:

— Николай, можно Коля, — и откуда только взялось, ведь Оликом себя определял, и все меня так звали, даже отцова родня, с тем условием только к деду на лето и отпустили, а здесь Николай вынырнуло. И он мне руку в ответ протянул — Дмитрий, можно Митя. Так мы и стали друг друга звать — он меня Коля, а я его Митя. Всё лето с ним да с дедом в походах в лес, на озеро, речку и провели. Митя только ночевать домой ходил, когда ночи холодными в августе стали, а так мы с ним в шалаше в спальниках курс молодого бойца под руководством деда проходили. И ели все вместе: или бабушка сухой паёк нам собирала, или уху да кашу с тушёнкой на костре готовили. Так вкусно получалось, за уши не оттащишь. За лето мы так на походной кухне отъелись, что у обоих щёки из-за спины видны стали — так дед шутил, на нас глядя. Я и уезжать из деревни не хотел. Решил жить к Мите перебраться. Живут же люди не хуже, чем в городе. Книг у него в доме много, целый шкаф с приключениями, не на одну зиму хватит, только читай.

Но на следующий день приехали родители, вещи собрали, чаю попили и меня тёпленького из шалаша вытащили, в машину загрузили и домой сопроводили. Я даже с Митей и попрощаться толком не успел, только и сказал: «Родичи приехали, я скоро, поздороваюсь и вернусь», — а вернулся только через шестьдесят лет, вот как в жизни бывает. А ведь последние десять лет бок о бок жили, только чужими друг другу казались. Десять лет нашей детской дружбе понадобилось, чтобы тропинки через его и мою жизнь проторить и снова вместе нас свести.

Вечером взял пол-литру, чего уж там, за встречу грех не выпить, да ещё после такой долгой разлуки.

Подошёл к калитке, а Митя сидит на лавке, книжку читает, и будто и не было всех этих лет.

Я ему:

— Мить, войти можно? — Он как тогда подошёл и дверь мне открыл. Но в этот раз мы рукопожатиями не обошлись — целые дружеские объятия у нас получились. Даже у обоих слёзы в глазах заблестели. Ну и посидели, конечно, до самого утра, как жили, друг другу рассказывали. Под утро меня кот искать пришёл. Подошёл к окну и стал громко мяукать, с укором, что забыл питомца и одного оставил. Питомец не знает, что и думать. Хорошо, нюх у него не хуже, чем у собаки, вот по следу и нашёл.

— Мить, придётся нам Чеши в свою компанию брать, он парень упрямый, от него так просто не отвертишься.

— Коль, с превеликой радостью. Я уже с ним сроднился.

Оказалось, что наша дружба, в детстве возникшая, никуда не делась, а только затаилась на долгие годы, а когда время пришло — бурный побег дала. Были два деда Митяй и Олик, а стали Дмитрий Степанович и Николай Иванович, друг для друга Митя с Колей, а для деревни Степаныч да Иваныч.

Вечер наших посиделок до утренней зари остался в памяти как лоскутное одеяло, из многих кусочков сшитое, каждый кусочек — новая история.

А нам свою продолжать надо. В тот вечер Дмитрий единственный раз рассказал мне о своей Сонечке и больше при мне никогда не упоминал. Я даже сомневаться стал, можно ли его историю про женитьбу в мою «летопись» включать.

— Да пиши, чего там, давно дело было, все раны затянуться успели. Я знаю, ты напишешь светло и радостно — именно таким человеком моя Софья и была. Пусть она не только мне, но и другим с небес радость дарит.

С легкой руки Дмитрия вот что у меня получилось.

Служил Митя в Сибири, в небольшом городке. Городок: в центре пятиэтажные кирпичные дома, а на окраинах — деревянные, деревенские с небольшими огородиками.

Митя — парень замкнутый и стеснительный, а друг у него армейский Сашка — полная его противоположность, балагур, насмешник и насчёт женского пола очень охоч. А плюс и минус друг к другу притягиваются. Вот и Сашка к Мите притянулся. Служить им полгода оставалось, у Сашки очередная зазноба нарисовалась. Сашка такой, любит пыль в глаза пустить. Но его милашка девушка практичная оказалась, решила — пусть Сашка по хозяйству отцу поможет, колодец выкопает. Сашка же больше любил руководить, чем работать. Стал он Митю уговаривать пойти с хорошими девушками познакомиться (у Тамары ещё две сестры младшие были, правда, третья совсем девчонка, пятнадцать лет всего).

Дмитрий согласился другу помочь и дамское население в работе поддержать. Хоть русская женщина и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет (об этом все знают), но это когда нужда великая и мужиков нет. В мирное время мужчины должны женщин беречь. Дмитрию в такие минуты родители всегда вспоминались — их забота о семье и друг о друге, взаимная поддержка и любовь, конечно.

Когда к калитке стали подходить, навстречу им девчонка выскочила, на Митю глянула серыми глазами, косу с одного плеча на другое перекинула и по своим делам побежала. Дмитрия как приморозило, застыл и шагу ступить не может. Хорошо хоть никто внимания не обратил. Сашка вовсю с Тамаркой балагурил да лопаты в руках вертел, выбирал, какими сподручней работать. Копали целый день — вода на десяти метрах только показалась. Но и хозяева в долгу не остались — и баньку приготовили, и стол накрыли с разносолами разными. Девчонки свою часть программы отработали честно и с душой. Митя всё на пирог налегал, очень уж понравился, только с начинкой не разобрался, да и не надо — главное, что вкусно. Один весь пирог и умял. Когда последний кусочек дожёвывал, его тишина за столом насторожила, глаза от тарелки поднял, все на него смотрят, хозяйка улыбается и спрашивает:

— У тебя ничего на зуб не попалось, когда пирог ел?

— Да нет, ничего. Только не совсем понял, с чем пирог? На ягоды какие-то похоже.

— Он не с ягодами, а с шишками кедровыми да с орешками — наш, сибирский. Правда, не каждому он по вкусу — только истинные сибиряки его почитают и за обе щёки уписывают, а ты вроде не наш.

— Ваш, только с одной стороны замаскированный маленько. Отцова родня — все сибиряки. Наверное, у меня тяга к пельменям сибирским и вообще к сибирской кухне на генном уровне заложена, а сейчас проявилась.

Соня, младшая из сестёр, пояснила:

— В пироге пуговка маленькая была. Примета есть — кому она достанется, тот своё счастье скоро обретёт. А так как ты один весь пирог слопал, а пуговку даже не заметил, я теперь не знаю, как эту примету толковать. Пойду к бабушке, у неё спрошу.

— Можно я тоже с Вами, то есть с тобой пойду, интересно всё-таки. Только через час в части надо быть — увольнительная заканчивается.

— Да мы быстро, бабушка через дом живёт. Пойдём скорее.

Идут. А Сонина бабушка их на дороге встречает. Поздоровалась и говорит:

— Подождать тебе, парень, Сонечку придется — уж очень она молода, только пятнадцать лет месяц назад исполнилось. Как минимум года два подождать, чтобы она школу закончила.

Соня вся краской залилась:

— О чём это ты, бабушка?

— О том, внученька, о чём вы у меня спрашивать пришли. Вот я вам без долгих разговоров всё и рассказала. Вижу, молодой человек торопится. Так что ты, девонька, его проводи и ко мне возвращайся. У нас с тобой разговор без посторонних ушей будет.

Митя в часть вернулся и понял, что совсем пропал. Посмотрела Соня своими огромными серыми глазами и заворожила — в плен взяла на всю жизнь. Понял, что только с ней он своё счастье найдёт и в радости жизнь проживёт. Решил поговорить: первое — с Соней, второе — с её бабушкой Таисией Кондратьевной, а потом с родителями. Объяснить, что намерения у него самые серьёзные, никаких глупостей он себе не позволит и будет честно два года дожидаться, а чтобы поближе быть, останется в части на сверхсрочную службу.

Стал Дмитрий свой план осуществлять. Объяснение с Соней гладко прошло. Хотел он к Таисии Кондратьевне идти, только Соня ему посоветовала сначала с родителями поговорить, а если они одобрят, тогда уж к бабушке за окончательным благословением. Дмитрий рассудил, что Соня местность лучше знает, пусть дорогу и указывает.

В следующую свою увольнительную накупил подарков — и к родителям руки их дочери просить с отсрочкой на два года. Ещё и шутил — сегодня у нас не помолвка, а проводы в армию, на два года Соню провожаем, а я её ждать буду. Родителям Дмитрий с первого раза понравился, так что препятствий с их стороны тоже не было. С Таисией Кондратьевной разговор только через два месяца состоялся. Неожиданно для всей семьи баба Таиса собралась в Ленинград, сказала — поеду свою подругу навещу, и укатила. Когда вернулась, пригласила Дмитрия к себе на разговор, после которого он долго опомниться не мог, и что делать, тоже не знал.

Сказала баба Таиса следующее:

— Соня, внучка моя, девочка необычная. Две судьбы у неё на роду написаны. Одна долгая, да одинокая, вторая — с земной любовью, да короткая. Соня об этом знает и свой выбор сделала, понимает, на что идёт. Сказала, пусть и одно лето, да с любимым, так она решила. И просила тебе ничего не говорить. Огородить от этих проблем тебя захотела. Но я рассудила по-другому. Если ты её действительно любишь и согласен жениться, то и ношу эту должны вы вдвоём нести. Жить с таким знанием очень трудно. Каждый день как последний надо проживать. Только последний свой день можно по-разному прожить. Можно с обидой на всех — что так мало выпало счастья; с завистью — что у других лучше; опустив руки — всё равно ничего не успеть. А можно с благодарностью — что дышу, живу и этот прекрасный мир созерцаю; с любовью — что родной человек сейчас рядом и дарит своё тепло и нежность; с намерением — всё делать по максимуму и с улыбкой. Вот ты у себя и спроси — какой ты и как с Соней по жизни идти собираешься. Если в тебе злости, обиды, зависти много — тогда уезжай и о Соне забудь, а если твоя любовь все твои грехи затопить сможет — тогда приходи за моим благословением.

Три месяца баба Таиса Дмитрию дала. Как раз срочную службу отслужить и месяц отпуска.

Когда он от неё уходил, подумал — вот старая карга, всё предусмотрела.

А она вдогонку:

— Не с того начинаешь, парень. Не только язык, но и мысли тебе придерживать придётся, помни об этом.

Трудную задачку задала баба Таиса. И вот что странно и удивительно. Когда Дмитрий один над этим раздумывал — сомневался в себе, боялся, что этой ноши не потянет. Когда же с Соней встречался — такой душевный подъём у него начинался, был горы готов свернуть ради единственной драгоценной своей Сонечки.

Месяц его после разговора с бабой Таисой бросало от одного края к другому. Совсем сон потерял, а к решению окончательному так прийти и не смог. Соня помогла. Просто спросила:

— Скажи мне, чего ты больше всего боишься?

— Что я не справлюсь, не смогу планку, заданную твоей бабушкой, постоянно держать. Я человек не злой и тебя очень сильно люблю, но не знаю, смогу ли я тебя счастливой сделать и никогда не обидеть ни словом, ни делом. А с мыслями вообще у меня чехарда. Поди уследи за ними за всеми. Таисия Кондратьевна мне чётко и ясно сказала, что не только язык, но и мысли «в руках держать надо».

— Это хорошо, что ты обо мне думаешь. В жизни всякое бывает, главное, чтобы не со зла и не назло ты дела свои делал и к другому своими светлыми сторонами поворачивался. Не стал ты думать о себе, что один с малым ребёнком на руках можешь остаться или зачем на себя вешать лишние заботы и проблемы. Ведь незаменимых нет. И ведь действительно незаменимых нет, только каждый человек уникален по-своему, и как с этим человеком, точно так уже ни с кем не будет. Близкие люди — муж ли с женой, брат ли с сестрой, дети с родителями, друзья — в трудную минуту всегда друг друга поддержать смогут, на то они и близкие.

После этого разговора с Соней всё встало на свои места. Остался Митя на сверхсрочную службу и ждал, когда Соня школу закончит. С бабой Таисией подружился. Она даже стала его своим знахарским премудростям обучать. Соня, конечно, за главную у неё ученицу была, а он так, в подмастерьях числился, но кое-чему всё-таки обучился. У Сони же очень хорошо получалось животных лечить. И мечта у неё была ветеринаром стать. И стала — к ней со всей области животных лечить привозили и за советами обращались, несмотря на то, что молодым специалистом была, но дело своё твёрдо знала; животных чувствовала и где что беспокоит, сразу понимала и лечила, объединяя знания науки и природы.

Сынишка Федька у них народился — сорванец с зелёными глазами, весь в бабу Таису, про таких говорят «красавец писаный». Парню вроде бы ни к чему, это девчонке красота нужнее. Но природе виднее, кого с каким лицом в этот мир выпускать.

Прожили они в ладу да в радости 18 лет, потом Софья слабеть стала, потом сильно заболела, и через месяц её не стало. Перед самой болезнью попросила, если у Феденьки родится дочка с серыми глазами — пусть Марья назовут, очень уж имя хорошее.

Дмитрий закончил свой рассказ словами:

— Вот так в жизни бывает — мой отец большую семью иметь хотел, а я единственный ребёнок; мы с Софьей тоже двоих или троих хотели, а Федька один народился. Федя об этом никогда не думал, а посмотри — шестеро: пять пацанов и дочка Марьюшка с серыми глазами, как у Сони, папина радость ненаглядная и моя любимица.

Я не удержался:

— Мить, а ты про вторую женщину говорил, расскажи, кто такая, если хочешь, конечно.

— Да что скрывать, дело давнее. Только ничего у меня с ней не вышло. Было что-то вроде зарницы в небе. Всполох один дальний, ни грома слышно не было, да и дождь благодатный не пролился.

Когда мне Софья про Федину будущую дочку говорила, ещё прибавила, что, когда она уйдёт, чтобы я по ней не убивался, а всегда вспоминал с улыбкой и весело, с юмором. Сама она шутить не умела, а юмор ценила и шуткам, только добрым, всегда радовалась. Вот и попросила, чтобы ей и на небе улыбаться, на нас глядя, а не грустить и сокрушаться, что так рано землю покинула. Ещё сказала, что если встретится женщина, с которой мне хорошо будет и захочется судьбу свою связать, чтобы я назад не оглядывался, а взор вперёд устремлял, в будущее, к новой жизни, как говорится, отпустила она меня.

Два года прошло, и приехала к нам в деревню Агафья.

— Да она же старше нас на десять лет, — не удержался я.

— Ты бы видел её, когда она приехала, ей 55 бело, а больше сорока и дать нельзя, или мне так казалось. Увидел я её, сердце защемило, и понял, мой это человек — милый и дорогой. Но Агафья моих ухаживаний принимать не стала. Сказала прямо: «Ты мужчина и видный, и правильный, и хозяйственный. С какого боку ни посмотри — жених завидный. Но мой век — одинокий. Не сложилось у меня семьёй обзавестись, желания большого, видно, не было, да и сейчас оно не появилось. Знаю, что глянулась я тебе, над этим человек не властен, но морочить других и выгоду себе искать от этой мороки я не привыкла, поэтому тебе как есть всё и говорю. Вижу, жену ты свою очень любил, но она о тебе позаботилась и отпустила, а у тебя сердце не к той потянулось. Здесь уж ничего не попишешь — закаты наши одинокими будут, правда, у меня и восход одинокий был, но я ни о чём в жизни не жалею, только стремлюсь по совести жить. Вот такой тебе мой сказ».

Я думаю, что Агафье труднее в жизни, чем мне, пришлось. У меня Федька с его хоккейной командой и Марьюшка, отрада сердца. А у Агапы никого.

— Мить, я думаю, что у Агапы весь мир родня, и не чувствует она одиночества. Да и как почувствуешь, если ты со всем миром связан и всему миру твоя любовь и забота нужна. Вот ты представь нашу деревню, лес, озеро, ручку, поле без Агапы, я лично не могу, слишком широкая у неё душа, чтобы семью заводить и только для своей семьи полезной и нужной быть. Такие люди редки, и нам с тобой их очень трудно понять — по-другому они живут и этот мир ощущают. Я думаю, что гораздо труднее им живётся, чем обычному человеку, но по-другому они просто не могут.

Пойдём проведаем старушку, она поди про твои ухаживания забыла давно, больше чем двадцать лет прошло, а то у меня что-то опять в спину вступило, может, и у тебя что болит? Вот она нас и попользует. И нам хорошо, и Агапе развлечение.

Взяли мы с Митей пол-литру (вина, конечно) и к Агапе пошли, другие стороны её натуры искать. Пол-литра, выпитая на троих, всегда людей сближает — может, и Агапа свои взгляды на одинокую старость пересмотрит, чем тёмный не шутит.