Забаглионе

Всякое знакомство, всякое происшествие было бы для всецело вдохновенного человека началом бесконечного романа.
 
Новалис. «Генрих фон Офтердинген»
 
 

 
Забаглионе
 
– Объём помощи всегда меньше или равен уровню наших возможностей...
«Психотерапевт», – мелькнуло в голове. Я резко обернулся, ища глазами хозяина слов.
За соседним столиком разговаривал по телефону мужчина: лет сорока, в тёмно-синем классическом костюме-тройке, почти чёрном на контрасте с белоснежной рубашкой. Странный торжественно-строгий образ задержал моё внимание. Серьёзное лицо незнакомца завораживало правильными, художественными чертами – чёткие скулы, прямой нос, высокий лоб... В сочетании с тёмно-русыми волосами и светлым глазами, он мгновенно предстал в моём рассеянном воображении рыцарем эпохи королей и крестовых походов. Но особенно привлекали внимание его руки – с красивыми длинными пальцами, аристократической формы и «поведения». Он мельком взглянул на меня и спокойно продолжил свой разговор. Я же сейчас сам себе удивлялся. Моё внимание, обычно довольно рассеянное в моменты одиночества, неприлично пристально было приковано к абсолютно безупречному человеку, никак не достойному такой бестактности.
Беседа незнакомца стала эмоциональнее, но он выстраивал чёткие и, в то же время, мягкие фразы, судя по всему, стараясь снизить накал. Я воспользовался этим и стал ненавязчиво наблюдать. Всё его поведение выдавало высокую профессиональную организованность – редкие движения рук неспешны и осознанны, поза – удобная, не напряжённая, тон мягкий, гипнотический, на лице читалась искренняя вовлечённость. В образе этого человека, жестах, голосе сквозило что-то знакомое, простое и притягательное. Разговор вскоре был окончен, и он неожиданно и прямо посмотрел мне в глаза. Его серый взгляд был очень тяжелым, мгновенно сковавшим ощущения. Я будто на мгновение оцепенел. Показалось, что он скажет что-то, но незнакомец медленно и спокойно перевёл взгляд на свои записи, а я облегченно, но слегка разочарованно вздохнул. После неторопливо откинулся на спинку кресла и вернулся к старым мыслям.
Что-то происходило со мной в последнее время. Настроение отличалось стабильной неустойчивостью. Спасала только работа. Я любил людей – помогал, был полностью погружён в их бесконечные проблемы и желания. Но потом всё могло резко смениться глубокой усталостью и скукой. Скучно было буквально везде – в обществе родных, знакомых, коллег. Но в такие моменты я не считал себя исключительным или особенным. Это было нечто другое, я словно выпадал из колеса привычной рутины. И чего-то ждал… Движения, действия, предчувствия – всё беспорядочно вело к чему-то. А я не понимал ни цели, ни смысла происходящего. Иногда  возникала та самая укачивающая скука, иногда я настойчиво  сопротивлялся  обстоятельствам, но раньше или позже всё снова возвращалось к ожиданию. В конце концов, я сдался этому циклу и продолжал делать все самые обычные и необходимые вещи – те, которые сами собой окружали меня. Учился терпению – довольно сложному и скользкому чувству.
Вдруг, среди вороха подобных мыслей, моё внутреннее, давно осознанное, но не самое воспитанное начало – я называл его «Этот» – стало навязывать эгоистичные желания:
«Нужно сейчас же что-то сделать, сказать!.. Как было бы приятно вызвать интерес такого безупречного человека!» – мелькнуло в голове. Но вот усилие – я же профессионал в этом – и все приказы кончились, неприятный внутренний голос умолк – я, только я, снова себе хозяин.
Неспешно опускался вечер. Тёплый сладкий воздух наполнял изнутри спокойствием. На террасе загорелись мелкие жёлтые гирлянды. В сумерках всё ощущается иначе – пряные запахи кофе, звуки сверчков, шёпот, очнувшихся от ветра, растений. Голос города становится глуше, дальше; воздух – прозрачнее и слаще. Волшебный мир простых вещей всегда застаёт врасплох.
– Волшебно, правда?
Я даже не сразу понял, что это был вопрос.
–  Да, – ответил машинально, вслух, но кому?
– Я – Виктор.
А я как будто бы знаю... Все мысли в сознании завертелись, и мгновенно провалились с сердцем куда-то вниз. Как же стало душно! Казалось, все фонарики вмиг перескочили в сознание, вспыхнули – погасли, оставив пугающую смесь беспорядочных эмоций. Вот такого со мной никогда не было... Выдох. Я взял себя в руки и почти мгновенно пришёл в себя. Надо быть пособраннее! Всё же дело в рассеянности. И, похоже, пора отдохнуть...
– Я – Виктор, – повторил он, смотря в свои записи.
– Простите, я что-то говорил вслух?
–Нет, – он помолчал, – сегодня нет, – и снова этот серый взгляд.
Виктор был таким же доктором, как и я. Только более опытным, успешным и известным. Он часто приходил в это кафе, часто видел меня здесь. Странно, я же никогда не замечал его. В общем, это была наша первая встреча.
– С вами случались вещи неопределенного порядка? Всё же можно систематизировать по отношению, нужности, целесообразности. А бывает такое, что ни в одну вышеперечисленную или любую другую коробку не сложить. Вот так получается случайность, – на этой моей фразе Виктор улыбнулся, – и начинается поиск. Бесцельный и безнадежный, уже почти отчаянный... Я не знаю, что и зачем ищу. Но ощущаю это пока единственным смыслом. Каждый день приносит мучительное предчувствие и ожидание, а к вечеру они неминуемо сменяются разочарованием. Да что я вам-то говорю, это ведь обычная жизнь, простая, как у всех! Но для меня – всё чаще однообразная, бесцветная карусель...
– Так очнитесь, это можно контролировать, или хотя бы наблюдать.
Воспоминания часто возвращали меня в наш первый разговор. Мы с лёгкостью маленьких детей нашли общий язык, темы и все мои проблемы. И он так же легко предложил мне помочь. Как «старший товарищ» по профессии. Мне его поведение тогда польстило ужасно и удивило одновременно. Виктор – очень известная фигура в кругах профессионального сообщества психотерапевтов и вот, запросто знакомится и предлагает помощь случайному знакомому.
– Просто на словах. Похоже, это уже привычка, не воспринимать ничего обычного. А только терпеть, – усмехнулся я.
– Нет, я серьезно, это будет сложно только вначале, поверьте. Не стоит пытаться понять то, к чему ваше сознание ещё не готово. Это можно принять и бережно хранить, до времени. Но вот остальное – ваше упущение. Важно абсолютно всё, нужны терпение и внимательность. В таких ситуациях главное – владеть собой полностью. Владеть – управлять. А уж потом помогать.
Ну, если с «владеть – управлять» мне было более-менее понятно, то с «помогать»...
– Простите, что вы сказали, помогать? Я и так врач, как ещё?
– Очень просто, любыми доступными способами, и не обязательно профессиональными. – Виктор очень внимательно следил за эмоциями, реакциями, словно следуя за мной. Я списал это на бесспорный профессионализм, вот только было по-прежнему неуютно от его прямого тяжёлого взгляда.
– У меня есть пациенты. Вся моя жизнь – помощь. Как ещё? Кому? – рассеяно пробормотал я и вспомнил свой первый семинар по философии.
– Каждому, кто будет нуждаться, – улыбнулся он.
– Нельзя помочь любому. Всем и каждому, – ответил и я улыбкой, не веря, что наша беседа может получить настолько глубокий оттенок.
– Правда в том, что не любому, а именно каждому, – тихо и чётко повторил он.
Ещё долгое время, после нашей первой беседы мои воспоминания возвращались именно к этому моменту, и голос Виктора всегда звучал эхом – «не любому, а каждому…»
 
 
 
 
––
 
 
Как и было сказано, я – начинающий психотерапевт. Свой бесценный профессиональный опыт получаю в скромно оплачиваемой должности ассистента небольшой клиники. Естественно, самостоятельной, творческой работы у меня мало, но людей я встречаю много. Я люблю людей – несмотря на их не всегда красивое многообразие, особенно в рамках профессии, но тем не менее. И люблю свой город, с нескончаемым человеческим потоком, всегда вижу каждого отдельно: у всех свои проблемы – стыд, страх, неуверенность. А в общей массе они задумчивы, увлечены, погружены, рассеяны.
«Ну и как же тут помочь каждому?» – часто вспоминал я Виктора по дороге на работу и домой.
Наверное, лучше попытаться сузить размах желаемого.
А вот круг моих близких довольно узок. В основном он состоит из родных, людей прошлого и несущественных знакомых. Люди прошлого, в моём случае, это те, кто остался за чертой доверия. По объективным причинам.
Дом… Место силы и слабости. Сколько пережито здесь! Испытание терпения постоянного количества людей на протяжении долгого периода. Звучит как теорема. Но сейчас мне уже легче её не доказывать. Профессиональные навыки отказываются работать внутри семьи. Перед этим правилом я капитулировал почти сразу, ещё на первом семестре, и решил держать вежливую дистанцию, к счастью, подкрепленную достаточно реальным расстоянием. Встречался я с родными очень редко. По важным юбилеям или скоропостижным событиям.
– Вы любите кого-то? – первые беседы с Виктором всплывали в сознании мгновенно и беспорядочно.
– Думаю да, но это такое чувство, теперь уже не похожее ни на что, пережитое когда-то ранее.
– И как его можно описать?
– Описать? Как я могу это сделать теперь? Это сравнимо со слоями десерта – каждый слой имеет свой вкус, но в итоге он-то будет совершенно иным.
Мне всегда легко и приятно говорить людям правду. Природа моего существа держится только на этом. И это не выработанное качество, а нечто, данное изначально. Я не могу изменить ни честности, ни порядочности. Потому как не умею врать. И я ни в коем случае не хвастаюсь, это мои безусловные и, порой, невыносимые якоря. Тяжело с ними жить. Особенно сложно было в детстве. Но сейчас я уже привык и осознал, насколько так короче преодолевать все трудности. Кроме того, Виктор располагал именно к такой откровенности. Странно, почему я тогда рассказывал ему практически обо всём, накопившемся за долгое время? Может быть это доверие, как к коллеге? Или уважение к его авторитету? Думаю, мне самому были крайне необходимы такие разговоры.
– Вы испытываете эмоции? – продолжал настойчиво он.
– Думаю да, я всё ещё их раб, особенно это касается родных.
– Значит, вы делите людей – родные и остальные? И соответственно, отношение к ним?
– Полагаю, это в рамках нормы. Те, кто ближе, кажутся надежнее, чтоб их проверять, – несколько вопросительно ответил я.
– Это, в общем-то, так, – улыбнулся он, – но в любую семью люди, как правило, попадают из категории «остальные». Вывод?
– Значит, это предубеждение? И разницы не должно быть? Но это, же невозможно. – Последнюю фразу я сказал почти беззвучно и задумался.
– Возможно, – усмехнулся он, обводя глазами пустое кафе, – и вы очень скоро в этом убедитесь, если захотите, конечно.
Повисла пауза, предполагающая мой вопрос.
– Я могу вам чем-то помочь?
Тут он снова остановил свой серый взгляд на мне и сказал:
– Вот именно вы и можете мне помочь. А я, надеюсь, – вам.
На этом странном моменте я себя почувствовал спокойнее. Будто куда-то приплыли, и закончилось неизбежно-тошнотворное состояние качки. В тот вечер мы ещё долго разговаривали о моих убеждениях, жизни, целях. Такими же были и последующие встречи в формате: «Доктор – Неизвестно кто» – то ли пациент, то ли знакомый по вечернему кофе. Не сказать, что я хорошо узнал этого человека, но странные чувства доверия и спокойствия окружали в те вечера.
И так прошёл месяц. Мы уже проводили практически каждый выходной вместе. С моей стороны – это была увлекательная «партия» с опытным коллегой, а с его, – думаю, разведка. В хорошем смысле. Сейчас, в это странно-свободное время сложно отдаться первому впечатлению о человеке. Но Виктор был классически-книжным случаем – прекрасно образованным и чрезвычайно воспитанным человеком с безупречной репутацией. Он поражал приветливой холодностью и своеобразным остроумием, а отсутствие скрытой, тонкой злобы или праздности в его рассуждениях подкупало и обезоруживало окончательно.
Мы разговаривали о многом, и практически всегда он переключался на моё отношение к вопросу. Видимо, это и сыграло свою роль в его восприятии. Потому как спустя уже пару недель я понял, что нетерпеливо ожидаю каждую встречу с этим человеком! И это после столь короткого знакомства! А ведь я не наивный привязчивый подросток и способен отличить искренность от фальши поведенческих рамок. Виктор сразил меня редкой искренностью, прямой, сверкающей. Наши встречи всегда происходили в одно и тоже время, в одном и том же месте. Вначале, я приходил из любопытства, будто невзначай, мы ведь не о чём не договаривались. Но потом... Потом я рассекал свои обстоятельства, с волнением и ожиданием освобождая каждый выходной вечер. И что было бы, если б однажды я не нашёл его, вот так, спокойно сидящим за столиком с чашечкой кофе? Я бы разочаровался во всём мировом порядке вещей! Откуда возникла так быстро эта эмоциональная привязанность, не понимаю и сейчас. Я мало представлял себе мир Виктора, зачем он вращался, вокруг кого или чего, но какая-то бессознательная гравитация неотвратимо меня втягивала.
 
 
––
 
 
Виктор ничего подробно не объяснял, какова моя будущая роль или работа. И я подумал, что необходимы официальные собеседования, тесты на соответствие и тому подобное. И я предвкушал это, его клиника была известна невероятными результатами и особенными методами работы, работать там – было мечтой многих, подобных мне. Но я трезво оценивал свои возможности и знал, что в самом начале профессионального пути такое больше отдает амбициями или мечтой, но никак не реальной возможностью. Нужен был опыт. Или случайность...
Виктор попросил меня зайти по одному адресу и уже там получить все дальнейшие объяснения.
Это был довольно обычный, не новый район города. Многоэтажный дом, лифт, дверь. Звонка нет. Постучал. Ожидание было недолгим, но томительным. Стук, ещё и ещё. Мой, не всегда предсказуемый «Этот» уже готовился к бунту. Но дверь внезапно открылась.
Женщина. Первое, что я увидел – приветливое и очень красивое лицо. Большие тёмные глаза, мягкие черты скул, нежный персиковый тон кожи, бледно-розовые губы... Невероятно длинные светлые волосы послушно лежали поверх бледно-голубого платья по фигуре. По слишком безупречной фигуре. Но вся её внешность была без единого намёка на легкомысленность или пошлость.
– Проходите, пожалуйста. – Она указала вглубь квартиры.
Я вошёл, сел в кресло. Женщина расположилась напротив и несколько мгновений молчала, смотрела на меня приветливо и прямо, так своеобразно начиная знакомство.
Я же странно себя чувствовал. Нет, неловкости не было. Она словно протянула мне невидимый эмоциональный канат, и мы оба твёрдо и крепко держали баланс. Как можно описать место, которое сразу просто родное? Не «как дома», а как внутри себя, наедине с собой. Без людей, шума, поверхностной болтовни. Пространство невозмутимого спокойствия. Обстановка квартиры напоминала старый добрый фильм – про тёплые вечера и прекрасные надежды, про тихое и неспешное счастье. Светлые стены, репродукции картин, конечно же, стеллажи, полки с книгами и растения.… Много зелени, в огромных кашпо цвета мокрой земли.
«Она тоже доктор», – мелькнуло в голове.
Кэтрин практиковала давно. Много пациентов, групп, лекций, поездок – невероятно насыщенная работой жизнь.
– Буду рада помощи. Очень любопытно, когда всё складывается в такой причудливый узор разных жизней. – Она прямо и серьезно смотрела мне в глаза, также как и Виктор. Только её взгляд был тёплым, согревающим, коньячно-золотистого оттенка.
– Рады? Моей? – сказал я смущенно, но честно говоря, глубоко внутри весело зашевелился «Этот».
Она посмотрела на меня так выразительно, что я даже физически почувствовал волну эмоций, неожиданных и таких новых в моей жизни.
Кэтрин была очень привлекательной и блестяще образованной женщиной. Она обладала невероятной интуицией. Взгляд человека, поза, внимание, жесты, даже частота дыхания – это то, что может наблюдать каждый и делать вывод о настроении, отношении к разговору, степени честности, открытости и так далее. Но есть и то, что наблюдать не удаётся, что можно только безусловно уловить и однозначно интерпретировать. Именно такое и делала Кэтрин. Она чётко охарактеризовала меня, мои принципы, жизненные позиции, окинув только одним взглядом и обменявшись парой вежливых фраз. Мягко, вкрадчиво выстраивая беседу, она вызывала интерес не к себе, как к женщине, а к манере и смыслу её поведения. Я был поражён!
Каким образом человек может мгновенно войти в вашу жизнь и точно и крепко совпасть с формой вашего мироощущения? Она говорила об очень серьёзных вещах, но близких и понятных мне. Ничего не отталкивало, не вызывало сомнений или отрицаний. И при всём этом, она вела себя очень открыто и расслаблено, будто я всегда вот тут и сидел, или, по крайней мере, частенько. Такое бывает? У меня раньше – никогда! А в последнее время – дважды. Чем дальше я её слушал, тем мне становилось спокойнее, я будто плыл по орбите, и меня втягивало во что-то большее. Я для самого себя разворачивался совсем другой стороной, более простой и понятной, ещё более человечной, что ли. И это подкупало к разговору, вопросам, спору, даже смеху.
Я испугался. Знаю Кэтрин пару часов, и она такое со мной делает! Но после Виктора я вообще-то не был удивлён, я, видимо, в глубине души надеялся на нечто подобное. Что вообще мне не присуще. В последнее время я надеялся на простое, понятное, далёкое, детское... Что солнце взойдёт, дождь прекратиться, добро победит зло, Виктор будет сидеть в нашем кафе, Кэтрин не обманет мои ожидания...
– У вас проблемы с доверием. – Она некоторое время молча изучала меня.
– Как раз думал об этом. – Вообще-то полную откровенность о своих мыслях и чувствах я использовал в беседах редко, прежде не разобравшись самостоятельно.
Она улыбнулась, поднялась с кресла и ненадолго вышла на кухню. А вернулась уже с кофе.
– Такие вещи не обсуждаются, их можно только чувствовать, правда? Что вы сейчас чувствуете со мной? – спросила она, подавая мне чашку с тёмным восточным орнаментом. Невероятный запах арабики мгновенно наполнил пространство и сознание.
– Странные ощущения, – тихо ответил я.
Она улыбнулась.
– Тогда давайте, не будем их портить ожиданием, просто пойдем дальше, хорошо?
– Вы – хороший врач.
– Рановато с выводами. – Кэтрин снова посмотрела мне в глаза, вернее, в самую душу, никак не реагируя на отголосок лести. – Мы будем какое-то время работать вместе, а потом будет ясно.
Работать вместе… Я даже уютнее устроился в кресле. А если она права? И это тот момент и те люди, в присутствии которых можно быть, как и наедине, настоящим? Тогда не надо больше ничего придумывать, поддерживая неинтересные разговоры, выправлять неожиданные реакции собеседника, жмуриться от плоскости. Просто живи и делай всё в полную силу, свою силу, по-честному. Набело. Господи, такое возможно?..
Тем временем Кэтрин говорила.
– Каждый человек сталкивается с очень похожими вопросами в жизни. Каждый их слышит, но не все стараются понять и найти ответ. Если переключить внимание с себя на внешний мир, то ответы найдутся быстрее и легче, нежели годами и жизнями копаться в себе, для себя. Каждая встреча, взгляд, проблема или радость – это возможность для конкретного человека стать нужным звеном в цепи своей и чужих жизней. Людям проще думать не так. – Она улыбнулась, изящно поставила чашку на столик и продолжала, – думать о своей важности или никчёмности и этим оправдывать бездействие, неумение или нежелание замечать. Лёгкая позиция лени. Вот мы и стараемся переключить их с одного пространства на другое.
В этот момент я мечтательно наблюдал за её движениями, как вдруг вспомнил своё очень похожее поведение последнего времени. Значит, и я ленюсь замечать очевидное вокруг? Спешно отбросив мысли, я продолжил слушать.
– Но сейчас лень равна свободе. Свободе от всего человеческого – чести, морали, совести. Все поступки таких «свободных» людей – это, в сущности, поступки рабов привычек и малодушия. И лозунги их похожи один на другой – свобода в отношениях, действиях, желаниях. А ведь никто из них не знает, что такое свобода. Немного найдется тех, кто в полный голос сможет не согласиться с толпой «свободных», требующих какой-то новой причины быть рабами. А толпа эта увеличивается в геометрической прогрессии. Ежедневно и ежечасно, потому что мы всё – социально-ориентированные существа. Я работала и работаю именно с такими людьми. Скоро у меня будет группа. Вы сегодня останетесь со мной? Надеюсь, вы не устали? – добавила она с улыбкой.
Я ответил Кэтрин, что вопросы её смешны, и я себя невероятно комфортно чувствую. Она улыбалась и что-то ещё рассказывала, но моё сознание уже было как во сне. Свет в комнате становился теплее, её глаза темнее, голос тише и мягче. И наконец, мы сидели в шёпоте мыслей и тикающих часов. Ждали.
В дверь постучали. Группа. Разный возраст, пол, проблемы. Раньше мне не доводилось участвовать в такого рода сессиях. Было любопытно, что же их всех объединяло? Я вопросительно посмотрел на Кэтрин, и, встретив её взгляд, понял, что тороплю ожидаемое.
Группа состояла из пяти человек. Они рассаживались по всей гостиной, кто-как хотел. Уже по этому признаку можно было многое сказать о каждом. Но я не хотел делать быстрые выводы. Ждал.
Две истории были похожими. Семейная драма, непонимание, эмоции – такое сплошь и рядом. Третий случай был сложнее. Художник с очевидными признаками расстройства. Долгая пауза в творчестве, отсутствие близких людей рядом, неконтролируемые эмоции – всё осложнялось его собственными странными заключениями и необдуманными действиями. Четвёртый, на вид ничем не обеспокоенный и не привлекающий глаз специалиста, не старый ещё мужчина приятной ухоженной наружности. Как позже мне пояснила Кэтрин, работали они вначале в индивидуальных сессиях. Мужчина находился в состоянии эмоционального вакуума из-за психологических травм. Но как только прогресс, пусть и небольшой, стал очевиден, Кэтрин настояла на смене формата сессии – на более социальный, живой. Пятый участник группы был самым молчаливым. Женщина. Невероятно красивая. Она заняла дальнее и малоосвещённое место в комнате. Представилась Анной. В разговор не вступала, но Кэтрин это, кажется, и не беспокоило.
Кэтрин начала. Задавая темп, тон и нужный эмоциональный окрас, она добилась того, что через очень короткое время большая часть присутствующих раскрепощено делилась с ней и друг другом своими переживаниями. Их эмоции цеплялись одна за другую, подталкивая к большей откровенности и полному доверию. Прекрасный и довольно скорый результат меня искренне впечатлил. Участники не испытывали стеснений, сжатости. Кэтрин была погружена, как говорится «с головой», не замечая ничего и никого за рамками процесса. Как и я. Через некоторое время Кэтрин подошла ко мне и негромко сказала:
– Вы с Анной должны сейчас вместе уйти.
Я, видимо, смотрел с плохо скрываемыми удивлением и досадой. Во-первых, я бы предпочёл послушать и посмотреть на дальнейшую работу в группе. Во-вторых, что я буду делать с Анной? Я её не знаю. Кто она, пациент? И куда мы пойдём? В-третьих,
– Не надо множить мысли и эмоции. Больше доверяйте себе. И мне, – Кэтрин опередила все вопросы и осторожно коснулась руки.
Для меня всё ещё было странно чувствовать такое понимание и в то же время свободно держаться на безопасном расстоянии от эмоций. Я выдохнул, встал и подошёл к Анне. Она мне улыбнулась, молча, поднялась, и мы покинули это уютное место.
На улице уже был вечер. Тихий, майский безветренный. Несколько минут мы шли молча, и как-то вместе, не сговариваясь, повернули за дом и направились в сторону шумного парка. Здесь нас сразу встретило много света и звука. Собаки, люди, дети, разговоры, в общем – жизнь. Мы замедлили шаги у ближайшего кафе. Зашли и сели. Теперь я видел этого человека яснее для составления хоть каких-то мыслей о нём. О ней, конечно. За те немногие месяцы работы я сумел приучить себя к профессионально-бесполому восприятию клиентов. И, тем не менее, передо мной сидела молодая женщина, лет тридцати пяти-сорока, её серые, почти бесцветные глаза невероятно сочетались с мраморным оттенком кожи и тёмными волосами. Изучая её спокойное лицо, я заметил небольшие характерные морщинки у глаз и губ. "Очень эмоциональна", – подумал я.
Она, в свою очередь, так же молча улыбаясь, изучала меня. Когда подошёл официант, что-то промелькнуло знакомое в её взгляде, голосе, жестах. Мы сделали заказ и она, наконец, обратилась ко мне.
– Я – Анна, жена Виктора.
Меня вообще трудно удивить, но тут… Наверное, в тот момент я застыл, перед вдохом. Жена? В группе? Зачем ей в группе? Опять вереницей в памяти прошли наши с ним вечера, разговоры. Как хорошо это было! А будет ли так снова? Мне вдруг показалось, что от меня избавляются, растворяя среди жизней других людей. Всё внутри тоскливо заскулило. Мы не виделись с Виктором всего-то несколько дней, но я отчетливо ощутил тоску и  просто опешил перед этими неожиданными эмоциями.
– Надеюсь, ваше желание помочь Виктору не омрачено столь спонтанными знакомствами, да ещё и в его отсутствие? – спросила она очень вкрадчиво.
– Не думаю, что спонтанными, – ушёл я от намёка.
Внезапно она вся озарилась, будто свет упал на её образ. Рассмеявшись, она теперь очень по-доброму, дружески посмотрела мне в глаза. Сразу стало легче, будто треснул лёд.
– Можете дышать свободнее. Я приму любое ваше мнение.
Она все ещё улыбалась. А я таял. Что-то она умела, бесспорно, что-то искреннее, творческое сквозило в её поведении.
– Не могу всё же понять, чем могу быть полезен и вам, и Кэтрин, и вашему мужу? – запнулся я на последнем слове.
А какой взгляд она бросила на меня, при упоминании Виктора! Я опять перестал дышать. Но почему? «Я же ничего не прячу!» –  отмахнулся я от вереницы мыслей в голове.
– Любое чувство, связанное с любовью, является весьма мощным двигателем, творческим рычагом, только не ревность...
Тут она снова посмотрела на меня, вернее прямо на моего «Этого», как показалось. Но я уже держал себя в руках. Практически держал.
– Вы можете быть спокойнее, всё нормально. Я, поверьте, никогда не спутаю, увиденного в человеке, чувства. Вы же знаете, что ревность равна борьбе с ветром. Не мне вам говорить это.
Она манерно наклонила голову и добавила:
– Странно, но именно посторонний человек может найти наше слабое место.
«Видимо даже то, которое я и сам не знаю», – подумал я.
Она достала из сумки книгу.
– Виктор передаёт её вам.
Это был его труд, как оказалось впоследствии, один из многих. С подписью для меня: «Твой выбор определит многое». Когда мой взгляд остановился на этой фразе, весь мир вокруг будто замер на секунду и начал медленно разворачиваться в другую сторону. Я понял, что пришёл в то самое место – назначенное кем-то, когда-то, которое я искал.
– Хотите ли вы работать с нами? Только с непременным условием – посвятить немало времени обучению? – тихим, но торжественным тоном спросила Анна.
– Конечно, да, – не раздумывая, ответил я.
Больше она ничего не сказала. Мы расплатились и вышли из кафе.
– Я хочу вам показать одно место, – быстро произнесла Анна, выходя на дорогу, чтобы поймать такси.
Она вся оживилась, в машине много говорила о совсем отстранённых вещах – погоде, путешествиях, музыке. Я же рассеянно слушал. Эмоции были неопределёнными. Работать в фирме Виктора было прекрасной возможностью для блестящей карьеры. Думал ли я об этом ещё тогда, в кафе? Или намеренно приближал каждым вечером с ним? Необъяснимо, но сейчас мне это предложение казалось само собой разумеющимся, и всё же я чувствовал, что не это было моим искренним желанием. Но чего же я ждал?
Когда мы подъехали в «то самое место», улица была пустой, освещение тускловатым, и к своему стыду, я даже не смог быстро сориентироваться, где мы. Обогнув довольно большое тёмно-серое здание, мы вышли... К театру? Еще одним сюрпризом было то, что Анна уверенно направилась к парадному входу. Она достала ключи и мельком взглянула на моё изумлённое лицо. Со смехом женщина сделала несколько шагов в сторону боковых дверей, и мы попали внутрь. Длинный коридор, уводил внимание в темноту. Мы прошли бесчисленное количество дверей, и наконец, Анна открыла одну из них. Это был светлый кабинет английского типа. Я без церемоний устроился в кресле, брат-близнец которого стоял у Кэтрин. Она, загадочно улыбаясь,  приготовила кофе и, между прочим, положила передо мной какую-то папку. Не задавая вопросов, я открыл – это был черновик пьесы. И тут я мгновенно вспомнил, где же видел раньше мою новую знакомую!
Анна не играла на сцене уже давно, но сейчас занималась постановками.
– Как вы уже поняли, я много вижу людей, я среди них всегда, – она сразу перешла к главному. – Это особый тип людей, особый тип отношений. Творческие личности – в большинстве своём капризные, но невыразимо блестящие, каждый по-своему – непохожие друг на друга, и такие одинаковые в своих причудах. Грани характера, очень нужные для составления полной картины прекрасного разнообразия психологических типов людей должны быть изучены с разных сторон. Я помогаю собирать нужный материал для работы Виктора. Кэт работает с не менее сложными проблемами быта, семьи и зависимостей.
– Что нужно делать мне?
– Для начала, мы должны понять уровень вашего самоконтроля и возможностей. Это не слишком прямо? – наигранно улыбаясь, спросила она.
–Не слишком, – честно и просто ответил я.
Я сейчас уже был собран и погружён в некое рабочее настроение. Анна прекрасно задавала направление нашей беседе. В ту ночь мы говорили много и около главного, в отличие от убаюкивающей болтовни в такси. О том, что требовалось от каждого, кто был с Виктором, в его команде и жизни. И как, и с кем буду работать я. После она сказала, что ей надо ненадолго уйти и оставить меня одного.
– Или вы поедете домой?
Я улыбнулся и покачал головой. Мне не хотелось покидать этого кресла ранее у Кэтрин, а сейчас – и тем более. Я ощущал, что уже глубокая ночь, но усталость ещё не победила меня. Домой не хотелось, хотелось побыть одному.
Анна вышла. И наконец, все странные мысли были отпущены и стали медленно наполнять сознание. Первое, что загорелось ярким светом – «Я буду работать с Виктором!», и тело охватил тягучий трепет, как на важном экзамене. Экзамене жизни. Но потом неминуемо зашевелилась логика…
«Что же такое происходит в последнее время? Когда это началось? Со встречи с ним, конечно. Как вышло, что он мгновенно занял так много места в моей голове? И видимо, не только в голове, раз Анна нашла ревность. Это же действительно была ревность».
Подобные мысли просто гудели. Но у меня не было сомнений, что я не в том месте, не в то время или не с теми людьми. И сейчас всё это складывалось в расплывчатый, но очень симметричный узор хороших предчувствий. Будто завязывались узелки на веревочке моей жизни, последовательно и очень крепко.
«Но ты хочешь быть полезным и помогать! – не унималась логика. –Зачем и чем помогать таким людям, как Анна, Кэтрин, Виктор? Это странно, разве нет?»
«Не любому, а каждому» – тут же вспомнились слова, и тон, и взгляд… И я начал проваливаться в сон…
 
 
––
 
 
Тихие, мелодичные звуки вернули меня в этот мир. Из коридора слышалась музыка. Было утро. Анна сидела за столом, что-то тихо печатала и исправляла в листах.
– Я не стала громко объявлять о своём возвращении. Вам нужно было побыть одному, – не отрываясь от работы, произнесла она.
– Вы правы. Здесь хорошо думается.
Она перевела взгляд с листков на меня.
– Сегодня вы проведёте день со мной, в моей работе, если не против.
– Нисколько.
Наш завтрак случился в ближайшем кафе. После, я заехал домой, переоделся, и через час снова был в театре.
Шла репетиция. Это было неожиданно и ново для меня. Не вдаваясь в подробности текста, сюжета, я наблюдал завораживающее понимание людей. С полуслова, полужеста, вздоха. На сцене были по-настоящему родные и близкие люди. Ощущая друг друга кожей, они жили свои-чужие жизни. Это была только репетиция, но на сцене всё происходило искренне и всерьёз. Так же, как и деревья не могут расти вполсилы, птицы петь вполголоса и всё вокруг в этом божьем мире не может делать вполовину, крадя что-либо для себя. Я наблюдал чистый истинный талант, дарованный жизнью, который нельзя поделить или не показать, в зависимости от настроения, обстоятельств и характера. И самое примечательное и неожиданное для меня было то, что эти люди – актеры – добровольно создавали единый организм, единую сущность таланта. Каждый был звеном, главным звеном. Если кто и допускал ошибки – то они тут же исправлялись остальными. Все были едины в общем движении замысла.
Восприятие слов Анны напоминало безоговорочное послушание монахов. Не безмолвное подчинение, а бесконечное уважение и желание быстрее вобрать в себя весь её опыт и стиль. Как, куда и когда исчезла моя ночная знакомая – лёгкая, непринуждённая, спокойная? Передо мной невероятно сияла профессиональная грань её личности. Серьезная в своей решимости и решительная, в раз и навсегда сделанном выборе жизни. Даже внешне она была сейчас другим человеком – нежный, но властный голос, уверенные жесты, широкий диапазон неисчислимого количества эмоций и много юмора, очень много. Это был наставник! Настоящий истинный учитель. Я невольно позавидовал всем этим людям. Тоска внезапно сковала размышления.
Эмоциями завладела скрипка. Бесконечно печальный и невесомый мотив разлился по самым тёмным воспоминаниям. В этот момент Анна быстро поднялась на сцену, что-то выясняя. Вдаваться в их разговор не было смысла, со стороны всё было очевидно по невербальным знакам. Актёры неосознанно старались замкнуть с ней круг. Некоторые спорили, что-то предлагая, но, казалось, при всём терпении и выдержке, Анна знала итог каждого диалога. Наконец, она вернулась в зал, жестом указала на повтор, не отрывая взгляда от монитора. Сцена была проиграна, ещё и ещё...
Было так необычно наблюдать этот новый мир. Как человек, неодарённый актерскими талантами, я искренне восхищался искусством представления. Думал. И так обычно-необычно понял вдруг, то, что происходило на репетиции – не совсем и случайная сцена случайной постановки. Вникая в сюжет, я обнаружил, что играли разрыв дружбы двух людей, разрыв совершенно разных миров. С одной стороны, это был человек, нашедший новое место в жизни, смысл и цели. С другой – друг, ревностно непонимающий, задыхающийся от эгоизма и горько сожалеющий о прошлом. Человек, замкнувший свою жизнь на материальных ценностях, который привычно поместил среди них и друга.
Кого жалеть? Кому из них нужна помощь? Второму? Но от чего? От его места в жизни, его роли, соответствующей способностям и характеру? Его навыки абсолютны и помогают пройти путь, начертанный только для него одного.
А первый… Какой несчастный счастливец! Подходящий к подножию горы альпинист. Его цель прекрасна, путь – страшен, порой невозможен. Но не идти нельзя. Это уже больше, чем просто желание – это рок, судьба...
– Да, две судьбы. Такое  будет название, – произнесла вдруг Анна.
Я, похоже, опять думал вслух.
Актёры спускались, унося ненужный реквизит. А Анна внимательно смотрела на меня, видимо, уже какое-то время. Не отводя взгляд, она встала и направилась в мою сторону. Внезапно я почувствовал волнение... Школьное волнение и тревога быстро искали свои страхи.
Она опустилась в кресло рядом.
– Как я могу тебе помочь? – очень мягко и тихо спросила она.
– Хочу на воздух, – шёпотом ответил я.
– Пойдем.
Анна попросила рассказать историю. Мою историю.
– Я же говорила, что не спутаю чувств, увиденных в человеке. Эта репетиция задела нечто в тебе.
Я послушно заговорил:
– Мы учились вместе, взрослели. Она обладала абсолютным качеством доброты. Не важно, какие были ситуации, люди – именно доброта не позволяла ей сделать ничего ранящего или умышленного. Никому. Было странно наблюдать, как такого неглупого, целеустремленного человека внезапно стали привлекать ординарные вещи – успех, власть, лёгкий достаток. Мы тогда уже долго были вместе. Это получилось само собой. Общий путь и редкие ценности объединили нас. Мы хотели стать истинными профессионалами своего дела, не обремененными карьерными амбициями. Но что-то в ней сломалось. Я наблюдал это страдание с самого начала и всеми силами старался не вмешиваться в её настоящий внутренний выбор. Было похоже на внезапную болезнь родного человека. Смертельный диагноз не позволяет дарить надежду, – я немного помолчал.
– Но у каждого свой путь, – продолжал я, возвращая самообладание, – я не вправе был принуждать её к чему либо. Надеялся? – да, всей душой! До последнего я ждал, что она всё повернет, сожалея. Но  у меня ничего не осталось. Только разочарование. Я так долго искал родственную душу, так много отдал ей сокровенного… Страшен был даже не сам поступок, а первые мысли об этом! Как я мог ошибиться так слепо? Мой мир ещё долго вертелся по спирали вниз. Она провела меня через многие круги, в итоге, ушла, оставив на память разных демонов. И только недавно я их победил.
Я посмотрел на Анну и встретил не совсем убеждённый взгляд.
– Ну, если и не победил, то, по крайней мере, надёжно запер.
Я ни с кем ранее не обсуждал этого эпизода жизни, видимо, поэтому мой рассказ был путанным, без имён и подробностей. Но мне стало легко.
– Как же правильно ты говоришь, – вздохнула она, – но столь безэмоционально, сухо. Это удивительный контраст! Обычно такое стараются передать полнее, в деталях. Скажи, что же помогло тебе всё пережить так быстро?
– Быстро? – усмехнулся я, – ничего. Время. Нужно много времени. А в итоге, сколько я его растерял. И сам сейчас застрял в какой-то пустоте. Чтобы пройти что-то, исчерпать – нужно много времени. Мне кажется, ещё один подобный раз, и я уже не смогу расплатиться по такому кредиту, просто не хватит и жизни.
– Тебе кажется, все остальные переживают это быстрее? Медленнее? От чего это зависит? – мягко спрашивала Анна.
– Думаю, только от воли. Ведь вы совершенно правы. Все, абсолютно все переживают подобное в своей жизни, некоторые не раз. Вопрос – зачем?
Повисла пауза. Я отвлёкся и замешкался среди воспоминаний.
– Ты же знаешь ответ – скажи, – послышался за спиной слишком знакомый голос.
Я вздрогнул, как от громкого и неожиданного звука. Чувства стыда, безысходности и полной неприемлемости ситуации пронеслись внутри одновременно, с пугающей скоростью. Стало жарко и холодно одновременно. Но почему?
– Добрый день, Виктор, – сказал я машинально и одновременно пытался понять причину своего состояния.
Он сел между мной и Анной.
Я умел держать себя в руках, но у меня образовалась проблема. Для меня немыслимо было сейчас равнять образы моего прошлого, увы, слишком эмоционального и печального, с настоящим – с равновесием, контролем… И с Виктором. Со всем, что стал обретать, благодаря ему. Меня начало душить негодование. Но что делать? Что?
– Мы давно не виделись, – Виктор нарушил тишину, обращаясь ко мне.
Я посмотрел на него и снова встретил этот прямой серый взгляд. «Наконец-то!» – пугающе пронеслось в голове.
– Вот и хорошо, – сказала Анна, – тогда я, пожалуй, оставлю вас. – Никто не против? – она посмотрела на меня.
Боже мой! Вот ровно час назад я бы не возражал, но сейчас...
– Я видимо, утомил вас своим прескучным рассказом, – бестактно вырвалось у меня.
Анна строго посмотрела на меня, потом на мужа, наигранно вздохнула и развернулась в сторону парка. Довольно долгая пауза заставила отвести взгляд от её удаляющейся фигуры и посмотреть на Виктора.
– Хочу перейти «на ты», кажется пора, – сказал он.
Я молча кивнул. Что-то однозначно поменялось. Но моё представление об этом человеке до сих пор было неопределенным. Я твёрдо знал, что его присутствие мне необходимо, но вот рассудок требовал более вещественных аргументов, чем ощущения. Я не понимал, что и как дальше с этим делать. И подумать над этим не было достаточно времени. Виктор вызывал странные эмоции. Странные и теперь уже почти однозначные.
– Скучал?
А вот это был весьма неожиданный вопрос. Но ощутил я, почему-то, раздражение. Как будто нашли моё сокровище раньше меня самого. Или озвучили. Но когда находишься в обществе «себе подобного», я имею ввиду профессию, то глупо что-то скрывать. И от себя, и от него.
– Я должен сказать такое вслух? – сердито спросил я.
– Я, как и Анна, многое могу сказать о чувствах. Знаешь ли, я – специалист в этой области, – он улыбался, моя скованность отпускала.
Но вот несколько следующих мгновений во мне шла неприятная борьба. Все, окружавшие меня сейчас люди, пусть и малознакомые, были максимально честны и открыты  – в поведении, поступках, намерениях. И я ни секунды в этом не сомневался, потому что чувствовал  фальшь безошибочно, с детства. Почему же мне нельзя было честно допустить ошибки прошлого? Даже не допустить, а рассказать об уже допущенных? Как странно, всё же это опять касается моих «якорей»! Именно сейчас они как нельзя кстати, а я раздумываю! И мгновенно, после этой мысли, для меня стало очевидно, что именно Виктору и именно сейчас нужно сказать абсолютно всё.
– Как ты думаешь, это нормально, тосковать по малознакомому человеку? – я старался говорить медленно, проверяя степень своей смелости и честности.
– Это же приятное чувство.
– Тоска?
– Влюблённость. Такое не спутать, – Виктор внимательно смотрел на меня.
– Ты не смущён, – я посмотрел на него.
Чего было не сказать обо мне. Смелость начинала покидать честность. С меня как будто быстро стягивали запутанные слои бинтов. Слой за слоем. Было страшно, но дышалось легче.
Он улыбнулся.
– Помнишь, ты говорил про слои десерта? Ну и что такое любовь для тебя сейчас? – у Виктора был очень спокойный и одновременно странно-торжествующий взгляд.
– Что-то уже явно несладкое, – я был озадачен. Он нормально реагировал на тему нашего разговора. Или не нормально?
– Я путаюсь. Ты путаешь меня, Виктор.
– Проблема в том, мой дорогой Алекс, что ты воспринимаешь меня, наше знакомство и общение очень субъективно, для себя. Ты определенно знаешь, к чему это приведёт? Или точно знаешь, чего хочешь от всего этого? Уверен? – он был очень серьёзен и внимательно смотрел на меня. Слава богу, я застыл в поисках нужных ответов.
– Позволь, подсказать тебе выход. Смени фокус, это же очевидно. Что сейчас не так? Что не отвечает твоим желаниям? Мы вместе будем работать, вместе проводить много времени, путешествовать. Ты поймешь, как и чем я живу, кто я. И не надо именно сейчас ничего планировать и решать. Пойми, у тебя, меня – каждого, есть своя роль, и она должна быть сыграна. Если же нет, то второго шанса может и не быть. Или он будет не столь приятным, как сейчас. Эмоции влюблённости ведь самые приятные.
Он посмотрел на меня так же, как и Анна на репетиции, каким-то неописуемо личным прямым взглядом.
– Пройдёмся? – спросил он и улыбнулся.
Мы встали и пошли вдоль улицы. Я был спокоен, собран, но мысли блуждали медленно и бесцельно. Я не понимал многого, и всё время выверял ощущения. Снова и снова удерживая себя от обдумывания и расчёта. Состояние было определённо очень близким к счастливому. Забытому… Смотря на этот город сейчас, я узнавал его впервые. Происходило новое знакомство с чем-то, лежавшим глубоко внутри, под теми самыми бинтами. Жизнь по-новому откликалась во мне. Везде и всюду взгляд цеплялся за мелочи – разговор, крик, смех...
Через некоторое время Виктор спросил:
– Сейчас легче?
– Определённо, – определённо дышалось свободнее.
– Ты расскажешь мне про неё? – его тон был очень тихим, голос бархатным. Сейчас это был близкий мне человек, задающий очень личный вопрос и уже имеющий полное право на это.
– Зачем? Это же прошлое.
– Зачем же ты прошёл этот опыт? – не отступал он.
– Прошёл? Я до сих пор так не считаю.
– Понимаешь, нельзя помочь никому, не зная как, не испытав всё самому. Только писатель напишет повесть, врач спасёт жизнь, художник создаст картину. Потому как они это умеют, знают как. Они профессионально работают и с нужными предметами, и со своими состояниями. Пережив всё до конца, опустившись в самую суть проблемы – ты сможешь помочь и себе и другому. Но это совсем не касается сделок и выгоды. Будучи честным с собой, так или иначе, ты будешь только в выигрыше. И в итоге найдешь желаемое – пусть и не так, как ждёшь, – тут он снова как-то странно посмотрел на меня.
– Так и чему же я буду учиться? Находить свои нерешённые проблемы, воскрешать их и тем самым спасать жизни каждого? – усмехнулся я.
– Сейчас ты говоришь это самое «спасать», вкладывая в него весьма плоское значение. Надеюсь, нам с тобой не придётся тратить время на подростковые капризы? – он повернулся ко мне, и я понял, что уровень эмпатии Виктора очень высок, если не сказать абсолютен.
И все-таки мне было страшно привыкнуть к такой полной открытости в общении – открытости поведения, эмоций и даже мыслей. У меня как будто всё время выключалась какая-то кнопка действительности, или это рассеянность, или предрассудок. В любом случае Виктор профессионально справлялся и с этим. Вся его линия поведения заключалась в поиске направления моих мыслей, определения их полюса и дальнейшего движения уже в унисон, к объективно необходимой цели… Это не описать проще. Какая-то физика сознательных процессов. Когда я впервые ощутил такое его «вмешательство», я был больше шокирован, чем уязвлен. И в то же время мной ощущалось удивительное спокойствие и равновесие, словно кто-то берет меня за руку, что б я стал уверенней и смелее. Сейчас я осознал, что это он делает намеренно. Виктор улыбался, а я определенно ощущал счастье. Для меня, встретить его сегодня стало лучшим моментом. Самым лучшим моментом.
Распрощались мы, как старые друзья. Он сказал, чтобы завтра, с самого утра, я был у Кэтрин, и протянул руку, в которой была его визитка.
– Здесь указан мой личный номер. Когда буду нужен – звони, – он посмотрел мне в глаза и тихо добавил, – Алекс, тебе я отвечу всегда.
 
 
––
 
 
С самого утра я подписал все необходимые бумаги уже на своей бывшей работе, и по-детски воодушевленный отправился к Кэтрин. Она сварила самый вкусный на свете кофе, усадила в «моё» кресло, и мы начали.
Первое, что ей нужно было, это поработать со мной, как с пациентом. Получалось даже забавно, потому как «по эту сторону» я ещё не сидел. Была у меня пара сюрпризов для неё.
– Ну и как вы этому научились в столь юном возрасте? – под конец она уже откровенно смеялась надо мной.
– Не знаю, пришло само в один из дней. И я понял насколько так проще и эффективнее жить и работать.
Мы обсуждали моё умение абстрагироваться. Это был мой навык, гордился я которым необычайно. Что бы ни произошло, кто бы ни находился рядом, простым усилием воли я мог стать полностью невосприимчивым ни к чему, строя своеобразный барьер. Никаких чувств, эмоций, побуждений, желаний. Ничего! Абсолютное и объективное восприятие окружающей ситуации без личного эмоционального окраса. Сейчас это особенно мне помогало с Виктором. Внешне меня могло выдать только незначительные особенности поведения, но только опытному взгляду профессионала.
Кэтрин засыпала меня неделикатными вопросами, уже видимо в азарте, пытаясь любыми средствами обнаружить брешь в такой защите, но я не любил проигрывать. Да и все её вопросы, честно говоря, ничего кроме улыбки не вызывали. Я ещё даже не старался.
– Ну, всё, я поняла, – смеясь, сказала она, и мы перешли на более заурядные темы о моей семье.
Когда официальный анамнез был собран, она вдруг спросила:
– А вы не считаете такую безэмоциональную жизнь скучной? Без отношений, страсти, любви?
– Любовь бывает разной. Она не обязательно должна сжигать дотла.
– Тут вы невероятно правы,– сказала Кэтрин, потом помолчала, явно хотела ещё что-то сказать, но передумала.
– На этом сегодня мы закончим. Скоро будет пациент. Вы со мной?
– Да, хочу включиться в работу, если не возражаете?
– Нет. Это будет уже кстати, и станет своеобразным вступительным экзаменом для вас, – она протянула мне журнал с расписанием сессий.
Посмотрев на первую в фамилию в списке, я на мгновение потерял контроль. Воспоминания накатили холодной волной…
–Так что же ты хочешь?
–Хочу, чтоб ты сейчас поддержал меня, как это раньше делала я. Только сейчас, ради нас! Мы будем счастливы, исполним все мечты, нужно только один раз потерпеть.
Вероника знала, что я не перейду черты, никогда. И всё равно всерьёз поставила меня, нет, нас, на границу моих принципов.
Собирая «нужных» людей, она быстро нашла прекрасные возможности для блестящей самореализации. Но подобное же притягивает подобное. Весьма тёмные и, очевидно, спрятанные даже от себя самой, черты характера нашли дорогу к её желаниям, и вот так родилось очень «удобное» предложение. Влиятельный человек, имеющий много легко управляемых людей и страстей, подвёл её к выбору. Выбору жизни, пути и средств достижения целей. И хотя, для образованного человека это всё довольно примитивно, и, конечно, грязно, но под определённым углом выглядит практично, удобно и понятно. Она посвятила меня в это, как сообщника, требуя поддержки. Тогда, кроме ноющей боли от предательства, я почувствовал обыкновенную злость. Я ошибся в человеке. Мы же вместе могли строить подобный мир! Только другим материалом, с другими помощниками и без кредитов чести.
Мой ответ не был для неё сюрпризом. Всё это было страшным сюрпризом для меня. Я видел искренние слезы её последней борьбы. С собой. Как и любая женщина, она неосознанно ощущала всю глубину принятого ей решения. Весь её мир переворачивался, круто меняя курс и направление. У меня же оставалось только собственное Я – единственное, что невозможно было предать. И я не смог. Если бы случилось страшное, и я пошёл бы за ней, забыв всё, на чем стояло моё сознательное существо, мы бы вместе рухнули в тлен эгоистичного удовлетворения примитивных потребностей – желаний, страстей. Но я не смог бы так жить. Даже ради кого-либо.
Расставание прошло очень быстро, без попыток вернуться. Как хирургический надрез. Было больно? Было страшно. Мы слишком долго жили вместе, слишком хорошо знали друг друга… И, видимо, всё же недостаточно... Но дело было даже не в отношениях, а в том, что я, наконец, ощущал себя полноценным, найдя в ней поддержку, понимание, друга и любовь. И был этому счастлив. Кроме всего, она же была женщиной, которая могла подарить семью, детей… Это окрыляло. Я понимал, что осознанная, зрелая семья – это большая редкость сейчас, и предвкушал «высокие идеалы» наших ценностей. Это были невероятно сильные желания и надежды. Мои. И они подкреплялись её преданностью и честностью. Именно из-за честности она мне всё и рассказала – «искренность до конца» была во главе нашей жизни, и из-за неё же всё и рухнуло.
В то печальное время я намеренно старался выместить из сознания свои мысли, вместе с ощущениями. И внезапно обрел свой навык, как помощь и вечное напоминание об отсутствии человеческой верности. Конечно же, всё улеглось и ушло, но не в никуда. Оно покоилось в самых глубоких тоннелях памяти грудой развалин.
Прошло несколько месяцев, этих невыносимых, однообразно-серых месяцев. Поменялось всё вокруг – быт, привычки, надежды. Я знал, какова была её судьба. Часто слышало её новой жизни из рассказов общих знакомых. Но время лечит. Наших общих друзей становилось  меньше, и результат был всё очевиднее. Я желал того же и для неё, для Вероники.
«Вероника С.»
Читая это в папке Кэтрин, я блуждал среди развалин памяти. Это было нечестно! Всё это уже не игрушки с нашим детским интервью, подумал я и быстро взглянул на неё. Кэтрин сидела очень близко, на подлокотнике моего кресла. Её взгляд был полон тревоги и твёрдости.
– Так надо, – наконец сказала она.
– Вы нас оставите?
– В самом конце. Она будет через час, – добавила она.
Я закрыл глаза. Всё это было ожидаемо, круг жизни совершал оборот. Но лучше бы не так, не в этом месте и не с этими людьми. Я знал, что всё может быть непредсказуемым. Это была моя битва. Только моя.
И она пришла. Неприятным сюрпризом было то, что Кэтрин предупредила её обо мне. Трудно описать, сколько эмоций Вероника принесла с собой – они все прилипали, как насекомые в душный день и были везде – во взглядах, жестах, в воздухе. Сама же она охотно рассказывала про весь свой беспорядочный мир, обращаясь и к Кэтрин, и ко мне. Пока я не улавливал ничего «из прошлого» в её поведении. И даже на секунду понадеялся, что это может действительно конец, старая забытая история... Под конец сеанса Вероника случайно сделала один жест рукой, который я знал. Помнил ещё. Он и выдал её нетерпение.
Кэтрин, как и обещала, стала собираться, сказав, что после меня ждут у Анны. Я слушал, не смотря на неё. Тогда она слегка коснулась моей руки. Неохотно я поднял взгляд, Кэтрин была очень серьёзна и открыто демонстрировала беспокойство. Я кивнул. Вероника тем временем уже напоказ нервничала. Дверь за Кэтрин закрылась. Воцарилась тишина. Меня начал сковывать страх, и я стал привычно расставлять свои барьеры.
– Скучал?
И вдруг всё перестало быть таким тревожным и давящим. Я вспомнил наш с Виктором разговор и этот вопрос, и у меня внезапно появились почти физические, приятные на вкус ощущения. Нет, я был не прав, мой десерт самый сладкий, просто неповторимый! Всё мгновенно стало другим. Эмоции мгновенно развернулись...
– Нет. Беспокоился.
Такой ответ, конечно же, её не устроил.
– Ты скоро будешь знать все подробности, из первых уст, – усмехнулась она.
– Я – доктор. Ты – пациент, – спокойно продолжал я.
Это был вызов для неё. Вероника теперь имела достаточно опыта, чтобы принять его. Она встала и подошла так же близко, как и Кэтрин некоторое время назад.
– Мой врач пока Кэтрин. Но я хочу знать твоё мнение, и в дальнейшем, хочу приходить на приёмы только к тебе, – её голос звучал с волнением.
– Ты не устала от однообразия?
Она всё понимала, но тактика была выбрана и очевидна.
– Не думаю, что ошиблась в выборе специалиста, – фальшивые слова вызывали у меня откровенную скуку и воспоминания о Викторе. Странно, но именно сейчас я понял, что передо мной совершенно другой человек, не тот, кто жил в моих воспоминаниях. Человек, не желающий меня, как выбор своей жизни, просто скучающий на дне своих увлечений, слишком слабый и не готовый к решимости. И я должен был ей помочь.
– Я давно ищу возможность для встречи с тобой. Это похоже на навязчивую идею, я странно уверена, что только ты мне можешь помочь. И вот, совершенно случайно узнаю, с кем ты работаешь. Мне не сложно было это устроить. Кэтрин даже сама предложила... Но ты будто не рад мне? – она говорила очень мягко, на ощупь проверяя мои эмоции.
– Почему же именно и только я? Неужели за все это время ты никому не позволила узнать себя до конца, и у тебя нет близкого человека или друга?
Полная искренность вряд ли входила в её планы сегодня. Думаю, желанная встреча довела её до какой-то точки, эмоциональной кульминации.
– Ты действительно всё смог пережить? – недоверчиво спросила она.
– Если б у меня была личная заинтересованность или эмоции, этого сеанса не было бы. – С самого начала беседы я выбрал безликий официальный тон.
– Не верю, – тихо сказала она.
– Что же тогда ты хочешь от работы со мной?
Её глаза стали почти чёрными, рука давно лежала на моей, дыхание было редким, чуть слышным. Конечно, воспоминания о нашей близости ещё тревожили Веронику. Желала ли она вернуть прошлое или нет, мне сейчас, особенно с моими барьерами, было не важно. Но физически этот момент был приятен, словно я нашёл фотокарточку счастливого мгновения из прошлого. Вероника же привычно пользовалась давно заученными навыками, но шли минуты, а черты она всё не переступала.
Сомнения! Она сомневалась. Это было самым неожиданным! Она уже не была уверена во мне. Дальше всё было просто. Переложив её руку в свою, я тихо сказал:
– Я могу предложить свою помощь, но подняться и пойти ты должна будешь сама.
Сейчас я ожидал разных эмоций, но в дверь постучали. Неожиданно быстро вернулась Кэтрин. Я невольно улыбнулся такой открытой, смелой поддержке. Вероника с уязвленным видом поднялась, и по её последнему взгляду я понял, что мы ещё увидимся не раз. Она взяла сумочку и, не прощаясь, вышла. После нескольких минут тишины, я услышал тихий голос Кэтрин.
– Прости меня, – произнесла она.
Я даже не сразу понял, о чём она говорит, отсутствие эмоций и мыслей плотным туманом окружало меня сейчас. Я неспешно снимал защиту.
– Прости? За что? – переспросил я.
– Прости меня, это было очень жестоко. Но не я одна принимаю настолько тяжёлые решения. Бывает необходимость, – быстро проговорила она.
– Ты права, – задумчиво ответил я.
Я встал и собрался идти в сторону двери, но Кэтрин внезапно подошла и обняла меня. Это была неприятная неожиданность, поскольку слабость всегда рождает слабость. Я это понимал, но мне стало хорошо. Совсем как в детстве, когда ещё умеешь ощущать преданность физически.
– Ты пойдёшь к Анне?
– Если надо, то да.
Кэтрин отошла и улыбнулась.
– Он тебя очень ждёт.
 
 
––
 
 
На воздухе внутреннее напряжение стало спадать, я просто дышал и просто шёл. Мыслей не было, желания отсутствовали. Эта история не позволила мне эгоистично направиться в новый мир, и принести старый. Там были совсем другие люди – удивительно искренние, понятные, не разочарованные во мне и решающие достаточно похожих проблем с пациентами. Я видел весь свой круг новых знакомых как драгоценность, которую нельзя пачкать такой липкой заурядностью. И, наверное, глубоко внутри боялся, что это может повториться и с ними. Я решил, что одиночество сегодня будет полезнее.
Тёплый летний вечер, шумный город, ясное небо, звезды-звезды и дорога в никуда, без спешки и расчёта. Вакуум внутри постепенно начал заполняться такими простыми и понятными ощущениями покоя, темноты. Я свернул в неосвещенную часть парка и вышел к воде. Люди предпочитали более светлые, живые места, поэтому тут были только я, ночь и несколько влюблённых парочек на почтительном расстоянии. Небольшой, но очень милый пруд привлекал внимание и отвлекал от мыслей. Блеск редкого освещения ложился яркими полосами на тёмную поверхность воды, а нечаянный ветер шевелил их, составляя причудливо-гармоничные узоры. Пугливые птицы нарушали баланс темноты, воздуха и покоя. И так, внезапно для себя, я полностью погрузился в ощущения.
Как же гармонично устроена эта жизнь... День сменяет ночь, лето, зима, дождь, рассвет – всё подчинено этой мудрости. И совсем не важно, в какие обстоятельства ты поставлен, ты должен выполнить возложенное. Слова Виктора, о нашем долге теперь выглядели не так уж и отвлечённо. Дерево растёт, вода течёт, цветок распускается – инстинкты толкают всё живое вперёд, дальше, к его неминуемой эволюции. И только человек, с его «исключительным интеллектом» и рационализмом останавливается и пытается всё просчитать и обезопаситься – как избежать, где сойти, от кого вовремя отказаться... Можно ли повернуть это заржавевшее колесо заблуждений? Думаю, нет, ведь абсолютно каждому страшно прямо и честно идти вперед. Мало кто помнит среди беспокойства и суеты, что он не один и рядом такие же несовершенные, сомневающиеся люди. Кто в наш век способен быть смелее себя самого, ясно видеть цель и делиться этой смелостью? И принимать, что он одно целое со множеством важных и нужных жизней... Как было бы прекрасно, если б среди них нашёлся один близкий и верный...
Незаметно пролетела просто уйма времени. Становилось душно. Наверное, шла гроза. Я машинально встал и не спеша отправился в сторону дома. Сейчас мной уже ощущалась физическая усталость, и сон выглядел весьма привлекательно. Но у дома стояла незнакомая машина, тихо двигатель работал. Интересно, кого ждали так поздно? Дверь водителя открылась, и мою усталость как рукой сняло.
– Дорогой мой, неужели ты до сих пор склонен к переоценке своих сил и возможностей? Есть вещи, которые нельзя преодолеть в одиночку, – Виктор усадил меня, громко хлопнув дверью.
– Я хочу, чтоб ты запомнил, Алекс, – продолжил он, садясь за руль, – пока я рядом, всё будет в твоей жизни чуть легче, поскольку тебе не одному придётся развязывать свои старые узлы. Ответь мне сейчас, я больше не спрошу, ты доверяешь мне? – Виктор говорил тихо, твёрдо, но лёгкое волнение я уловил.
Да и вопрос был странным. Можно ли безоговорочно доверять человеку? Не другу, не родственнику, кого знаешь хоть какое-то время. Доверять и жертвовать правом действий и решений? Или же доверять и растворяться в спокойствии? А ведь ответ был очевидным, чересчур очевидным для меня.
– Я доверяю тебе, Виктор. Думаю, ты это и сам знаешь.
Он выглядел чем-то озабоченным.
– Поехали. Ты устал.
Куда мы мчались по ночной пустой дороге? Мысли, странные, ещё неупорядоченные, кружились в голове и не могли найти себе места, но я не трогал их, просто наблюдал. Рядом с Виктором было необычно спокойно – ощущения абсолютной безопасности и защищенности исходили от этого, по сути, незнакомого человека. Как так вышло, что он рядом? Опекает, заботится, меняет мои привычки, представления о людях, их отношениях, степени понимания друг друга, настраивая мою жизнь на более качественный и чистый лад. Зачем? Сейчас я как будто бы спал и не спал одновременно. Виктор по-прежнему был серьёзен и задумчив, и мне физически чувствовалось, что разговор у нас не запланирован.
Он заехал в какую-то глушь, как мне полусонному показалось. Вышли. Двор, дверь, лестница, кровать... Я просто свалился в сон.
Ночь была тревожная, снилась Кэтрин, красивая, печальная, мои с Вероникой друзья, а потом всё снова серое, душное, противное...
Утром я проснулся от громкого звука за окном. Сел на кровати. Обнаружил, что одет, помят и голоден. Зеркало напротив всё подтвердило. Комната, которая меня приютила, очень походила на кабинет Анны – светло, просто и удобно. Рядом была ванная, где, к своему счастью, я обнаружил всё для разрешения основной массы утренних задач.
Спустился вниз. Гостиная пуста, кухня тоже. На террасе слышался разговор.
– Не думаю, что ему уже пора самому всё делать. Слишком самоуверен, – говорила Анна.
Абсолютно убежденный, что речь обо мне, я решительно шагнул в дверь. Анна и Виктор сидели у накрытого к завтраку садового столика.
– Садись, мой дорогой, – Виктор указал на кресло рядом. – Долго я кружил вчера по улицам! Ну и заставил же ты меня переживать!
– Не понимаю, чем, – сказал я, усаживаясь и без церемоний приступая ко всему, что предлагала мне Анна.
– Не надо! – оборвал он. – Ты можешь себя переоценить, и так как не даёшь никому из нас узнать тебя, мы... вернее, я, буду рядом во всех твоих сложных моментах! – Своим видом Виктор показал, что это не обсуждается, и к этому мы больше не вернёмся.
Анна отправилась к старому садовнику жаловаться на самоуверенность нового, а я сидел странно спокойный, и снова счастливый. Мне приятно было наблюдать их в простом семейном обиходе. Непринужденность поз, простая одежда, мягкие спокойные взгляды, неспешные жесты и прикосновения. Анна выглядела невероятно умиротворённо. Их отношения, разговоры с Виктором не походили на эмоциональную привязанность большинства любящих друг друга людей, они были будто степенью выше, и… чище. «Высокие ценности» – промелькнула фраза в голове. Они словно прошли всю жизнь вместе. И не одну. Я был под впечатлением и в тоже время не мог понять чего-то очевидного.
Завтрак прошёл слишком быстро и вскоре все мы ехали в сторону города.
Высадив Анну у студии, Виктор повёз меня дальше. Он молчал. А я ждал, вернее, наслаждался этим моментом сполна. Мне были физически приятны минуты с этим человеком, даже молчание. Но я не спешил делить свой слишком внутренний мир с ним, это была скорее игра. По крайней мере, мне так хотелось и нравилось думать.
Подъехали. Виктор посмотрел на меня и усмехнулся:
– Пошли, помощник.
Я расплылся в бестактной улыбке. Ведь, согласно бумагам, моя должность так и звучала.
Нас встретил довольно мрачный, безликий фасад здания. Кроме первых этажей – они были заняты яркими кафе, магазинами и прочим подобным. Офисы располагались выше. На эскалаторе мы попали в огромный холл, из которого коридоры вели в разные стороны. Здесь же находилась стойка приема и регистрации. В глаза бросилась вывеска – название фирмы, три фамилии.
Вежливо поздоровавшись, девушка за стойкой сказала, что сегодня всё по графику и нас ждут. Мы отправились по коридору, в конце которого попали в длинный кабинет с неприлично огромным мраморным столом посередине, для совещаний, очевидно. Из-за стола встала полная женщина и спешно подошла к нам. Она тепло поздоровалась с Виктором. Я был представлен.
Елене было около пятидесяти. Она руководила здесь, как говорится, с самого начала, знала всех и всё, изнутри и снаружи, была правой рукой Виктора и тех трёх с таблички. Мы выпили кофе, и Елена пояснила  мне, что и как происходит на подконтрольной ей территории. Честно говоря, для меня не было неожиданностей, кроме интересной манеры общения самой Елены. У неё были сильный голос, властные манеры, цепкий взгляд, но при всём этом она обладала очень подвижным сознанием, мгновенно находя тактику общения с новым человеком, не давя и не прогибая его.
Наконец, этот визит вежливости был окончен, и мы направились в рабочий кабинет Виктора. Он состоял из двух комнат очень приятных древесных оттенков. Я сразу с довольным видом уселся в знакомом кресле, чем вызвал его смех.
– Нет, это кресло для клиентов, – сказал он, все ещё смеясь, – здесь я работаю, пошли.
В соседней комнате было уютнее – не столь официально, и я понял, что это было его личным пространством для отдыха и восстановления. Напротив единственного окна во всю стену стоял стол, рядом – кресло, справа – кожаный диван, книжные шкафы и, собственно, всё. Виктор показал записи предстоящих встреч, и мне сегодня досталась работа секретаря. Он оставил меня. Разбираясь в личных бумагах, я многое смог узнать о его работе, видимо, это и было целью дня. Спустя некоторое время, старые записи, не имеющие прямого отношения к нынешней работе и пациентам, были изучены и отделены, и я приготовился наблюдать непосредственную работу профессионала.
У Виктора был пациент. Мужчина, выглядевший намного старше своих шестидесяти. Доктор химико-биологических наук, кажется. И с первых же минут их общения я впал в состояние, близкое к вертиго.
«Это вообще что такое происходит?!» – крутились мы вместе с этим вопросом в голове. Виктор знал своего пациента настолько, насколько тот доверял ему. Им не приходилось озвучивать некоторые вопросы, мысли, выводы. Они разговаривали очень странным образом. Обрывки фраз, иногда непонятные мне или несвязные предложения, латынь, цитаты, своеобразное невербальное выражение пережитых чувств и эмоций. Выводы, сомнения, долгие острые паузы – важные и нужные для них, для осмысления сказанного или обдумывания. Ни Виктор, ни пациент, кажется, не замечали меня с моим изумлением. А я испытывал ошеломительный азарт, наблюдая, как мимо проносится просто шквал «невербальных посылок». Просто высший пилотаж! В теории я понимал, что все люди разные и уровень понимания и доверия у каждого свой. Тут была верхняя граница нормы или скорее, начальная ступень гениальности. Я подумал, что их, возможно, связывало нечто большее, чем встречи здесь. Концентрация их совместной работы зашкаливала за грань возможного. Это являлось привычным для них общением, они мгновенно думали вместе. Виктор был очень собран и полностью погружён в данную минуту. Весь его образ излучал уверенность, надёжность. Я присутствовал при работе мастера.
Закончив приём, Виктор проводил пациента и, вернувшись, сказал, что больше у него сегодня никого нет. Сел и молча ждал.
– Это было показательное выступление для меня? – спросил я, выдержав почтительную паузу.
– Да, ты такое уже наблюдал? – Виктор задумчиво смотрел на меня.
– Нет, конечно. Вы – друзья?
– Этот человек – мой пациент, Алекс. Уровень общения и степень доверия зависят только от навыков и желания.
Он потом ещё что-то говорил, но мне стало не по себе. А если этот человек может видеть нечто большее в людях? Во мне? В силу навыков, опыта, мастерства. Что вообще я знаю об этом человеке? И как далеко он уже может знать меня? Любопытство всегда заложник опасности. Возможно, я не настолько готов к игре с Виктором и действительно склонен переоценивать себя в чём-то... Не успели мои мысли упереться в дверь предчувствий с надписью: «Опасно! Покинуть помещение!», как Виктор тихо произнёс:
– Послушай, мы не можем больше тратить время, ты – на бунт и капризы, я – на слепые догадки. Нам нужно работать, Алекс, вместе. И доверять друг другу безоговорочно. Ты сказал, что доверяешь мне. Сейчас и проверим.
Тут что-то тёмное сдавило мое сознание. Угол, идти некуда.
– Садись, – он указал мне на то самое кресло.
– Я разговаривал с Кэт, она передала некоторые детали вашего общения.
Пока он начинал, я старался максимально быстро собраться, привычно устанавливая свои границы и барьеры. Тут я был хозяином положения. Впускать Виктора я не планировал, поскольку ещё не решил, как далеко ему можно в мою жизнь. Да и честнее сказать, было страшно. Он, конечно же, видел все мои старания, но спокойно продолжал.
– Опиши, пожалуйста, свои чувства к Веронике.
Я выдохнул.
– Если Кэтрин всё передала, то зачем?
Он посмотрел на меня как-то по-новому, и с улыбкой сказал:
– Алекс, давай снова. Опиши мне свои чувства к Веронике. Сейчас и тогда. И пожалуйста, будь любезен, убери свой блок. Со мной не выйдет.
Последняя фраза стала вызовом. У Кэтрин ведь ничего не вышло. И я начал рассказывать скучными безэмоциональными фразами всё, что посчитал нужным. Виктор терпеливо и молча дослушал не очень длинный и совсем не выразительный рассказ. Он был серьёзен, задумчив. Я понимал, что заигрался, но отступать было некуда, там всё было «только моё» и…
– Упрямство, – наконец сказал он странным тоном и вздохнул, – ты не оставляешь мне выбора, Алекс.
Он подсел совсем близко ко мне и молча, долго смотрел в глаза. Так как я был окружен своей собственной защитой, то какое-то время ощущал только лёгкий дискомфорт от его взгляда, впрочем, как и всегда. Но вот мгновение, ещё и ещё... Мне стало внезапно душно, сердце то стучало, то проваливалось, мысли в голове заметались, как мотыльки у лампы. Я не сразу сообразил, что происходит, а потом уже стало поздно. «Нет, так нельзя, это же опасно!» – пронеслось в голове. Виктор сидел и продолжал просто смотреть, исключая любую возможность моей защиты. Я уже наверняка знал, что это. Воля моя была побеждена. Пружина внутри медленно разжималась, предоставляя свободный доступ ко всем эмоциям. Но это не был гипноз, и я был в сознании.
– Зачем ты так?
– Ты ещё молод, Алекс, и не понимаешь важности и своевременности многого. Чтобы действительно помочь Веронике, ты должен знать как. Сейчас ты не допускаешь даже себя, не только меня или Кэт, к своим настоящим эмоциям. А их нельзя похоронить под волей. Сегодня ты будешь вынужден это терпеть из-за своего упрямства и доверия ко мне, понимаешь?
И всё стало несущественным. Разум ещё пытался бороться, но это было бесполезно. Мы с Виктором стали одним единым сознанием – это не описать словами. Он задавал вопросы, очень личные, очень неприятные, из прошлого. Но странное дело, быть полностью искренним с ним оказалось очень легко. В моём мире он был как дома. Точно и наверняка знал, что-где лежит, и как давно оно там оставлено. Он не давил, скорее, убеждался в чём-то.
Надо ли говорить, что мы «работали» долго, доставая каждую пережитую мной эмоцию и рассматривая её под микроскопом. Иногда было почти физически больно. Я снова многое переживал и, конечно же, страдал от этого. Подняв всё с самого дна, он сделал меня уязвимым.
– Зачем, Виктор? Чтобы привязать к себе? – Это был логический вывод и слабая злость. Но плохо я себя не ощущал. Я действительно доверял ему, и всё моё состояние подтверждало это.
Он сидел молча. Думал. Постучали. Вошла Кэтрин.
– Ты очень кстати, – сказал он ей, – всё прошло нормально. Мы почти закончили.
– Я думала, что не успею, – она нервничала. Я сидел в кресле опустошённый, физически слабый и...
–Упрямый... – опять закончил мою мысль Виктор, – Алекс сейчас спустится к тебе. Оставь нас ненадолго.
Она мгновенно исчезла.
Как же мне не хотелось ничего выяснять сегодня. Мой организм отчаянно хотел одиночества, а сознание – изловить свободно блуждающего «Этого».
– Ты должен использовать это не для себя.
– Что, прости? – я будто проснулся.
– Твои умения – не для личных нужд, они будут незаменимы в работе, – повторил он. – У тебя очень сильная воля, в каком-то роде даже опасно использовать её, а ты бесконтрольно давишь своё Я. Это разрушительно, Алекс. В итоге ты никому не поможешь. Даже себе.
Я упрямо молчал. Но Виктор отчасти был прав, у меня это входило уже в обиходную привычку. Так было проще жить.
– Я больше не сделаю этого с тобой, ты и сам всё понимаешь. Нужен был всего один раз.
Когда он покинул моё сознание, странное ощущение одиночества мгновенно накрыло волной и вызвало тоску. Сейчас, закрыв глаза, я уже отчётливо осознавал каждую свою эмоцию, желание – они беспорядочно кружили. И надо было бороться, думать, жить, строить как-то всё заново. Но Виктор настойчиво продолжал.
– Нам надо это закончить и не возвращаться более. Согласен?
Я кивнул, не открывая глаз. Было очевидно, что это не конец, но лучше уж так, по своей воле.
Он помолчал, дал мне собраться.
– Опиши своё отношение ко мне.
В том месте, где находится сердце, вдруг образовалась тишина. И тишина в комнате вторила ей. Время замерло. Но вот, затикали часы. Выдох.
– Доверие. Благоговение. Влюблённость.
Кто-то сказал, что правда редко бывает простой и почти никогда – чистой, но тут было истинно непростым каждое слово. Добавить было нечего. С самого дна, глубины моей честности и осознанности я поднял эти простые слова. Они давно лежали там под налётом непонимания, неверия и удивления. И только сейчас, в эту самую минуту полной искренности, я мгновенно и вдруг всё понял. Сам для себя. Эмоции, сопровождающие образ Виктора были так близки к любви – не простой физической, эгоистичной, а захватывающе-детской, чистой, другой... И невероятно сильному благоговению! Как в храме в дни Рождества на тебя опускается сама Радость и берёт в плен. Вот я и был в плену, всегда рядом с ним...
Воцарилось молчание. Я открыл глаза. Серый взгляд Виктора пугал отстранённостью. Я давно изловил моего «Этого» и мы просто ждали своей участи вместе.
– Что-то не так? – я уже занервничал от слишком длинной паузы.
– Алекс, видишь, и без всего этого ты собой прекрасно владеешь, – сказал он.
– Но теперь могут быть последствия, от банальной депрессии до расстройства.
– Ты себя ещё не знаешь. Ты просто великолепен. Великолепен в выдержке и честности. Я никогда не смог бы навредить тебе, помни это. Мы закончили.
Он встал и протянул мне руку.
– Спасибо, что не помешал, – он как-то странно смотрел на меня.
«Вряд ли я бы захотел. Или смог», – пронеслось в голове.
– Виктор, не знаю, зачем тебе понадобилось настолько заурядное прошлое очередного сотрудника, но я рад быть искренним именно с тобой, – сказав это, я даже сам немного испугался.
Он, наконец, улыбнулся, и на такой тёплой ноте мы простились долгим рукопожатием. Внизу меня ждала Кэтрин. Она всё ещё переживала.
– Ну, неужели! – она опять обняла меня, будто защищая от чего-то извне. Сейчас это было уже не так чуждо, ощущения изменились. Её искренность буквально сбивала с ног. – Пойдём. На сегодня всё.
И мы уехали к ней, проговорили весь вечер. Ужинали. И потом я, наконец, был отпущен к себе.
 
 
––
 
 
Утром меня разбудил звонок. Кэтрин весело объявила, что всё, что от меня требуется, уже на моей электронной почте с подробными инструкциями. Я положил телефон и снова раскинулся на кровати.
Обычное утро больше не было прежним. Солнце светило ярче, занавески взлетали веселее, я... Я ощущал забытое чувство беспокойства и счастья одновременно. Моя внутренняя природа была свободнее, границы отсутствовали.
Ладно. Попробуем.
После завтрака я окунулся в новый мир клиентов, заботливо подобранных для меня Виктором и Кэтрин. В конце был график приёма, с указанием наших общих и непосредственно моих сеансов. В числе прочих была и Вероника. Я улыбнулся и поспешил на группу к Кэтрин.
Я начинал видеть в ней надёжную опору и верного друга. Думаю, ей это было приятно, поскольку я стал это понемногу показывать. Она открыла дверь и отшатнулась. Я улыбался и, видимо, даже выглядел иначе.
– Ты меня удивляешь! Я рада, что лёд так скоро тает.
Очень приятно! Банально и чертовски приятно! Она была определенно моим человеком, не смешанным с эмоциями, желаниями, но моим, от мыслей до реакций. Мы работали до самого вечера. Сперва была группа, часть которой я уже видел. Затем два клиента.
Женщина. Приятная наружность, мелодичный голос и обострённая чувствительность ко всем. Даже странно, думал я в тот момент, как такие нежные создания могут в один миг превращаться в неуправляемый комок эмоций и проблем. Прекрасные ощущения, получаемые ей от мужчин, сменялись неконтролируемым желанием управлять ими, уничтожая всё хорошее. Кэтрин была очень собрана в работе. Как будто теперь ей было легче сосредоточиться рядом со мной. У меня же была непростая задача – делить свои наблюдения между её работой и клиентами. Поиски начала всех противоречий в убеждениях пациентки потребовали внушительных энергетических затрат и два сеанса времени подряд. Было сложно. Чувствительные личности склонны к упрямым отрицаниям. Да и казалось, что моя персона несколько отвлекала её. После Кэтрин приготовила чай. У нас был час времени перед следующим сеансом.
– Ты же знаешь, что завтра у меня будет она, – начал я неожиданно прямо, даже для себя.
– Да, – ответила Кэтрин с нескрываемым удивлением.
– Я знаю, что теперь буду один, и мне бы хотелось, в этот раз...
– Чтобы после я была рядом, – улыбалась она, заканчивая мою мысль.
Я кивнул.
– Это так и планировалось, Алекс.
Да, видимо Виктор был прав и мои блоки не нужны более, по крайней мере, среди близкого круга. С такими несложными усилиями всё было просто контролировать. Хорошо, но скучновато. Обычно я сам с собой боролся, а сейчас все шло само собой, приторно идеально.
– Приятно наблюдать изменения в человеке. Виктор редко ошибается.
– Что же он хочет от меня? – я знал, что этим вопросом я поспешил. Вряд ли она сказала бы всё сейчас.
– Думаю, того же, что и от каждого из нас – профессионализма и верности.
Я улыбнулся.
Этот вечер пролетел быстро, очередной клиент ушёл, ужин заказан, такси увозило меня домой.
Следующий день тоже удивлял. С утра. Лёгкий ветерок осторожно прикасался к лицу, рукам, словно направляя движения тела и мыслей. Блики солнца отражались от всего возможного и наполняли теплотой и искренностью изнутри. Птицы, солнце, небо... Это точно всё было здесь раньше? Даже люди, спешившие на работу, искренне интересовали меня. У каждого – свои задачи, мысли, взгляд, парфюм, и всё это еще не тронуто беспокойством нового дня. Я вглядывался во встречных, угадывая их образ жизни, привычки, желания... И растворялся в этом простом и понятном порядке вещей. Абсолютное восприятие жизни через чувства. Лишь юность отличается похожими состояниями, когда кажется, что нет ничего важнее чувств, но тогда это, как правило, весьма примитивный уровень, начальный. Что же теперь? Теперь – это похоже на искреннее желание не навредить и стать частью чего-то большего, чем ты сам, чем эмоции.
Вы замечали раньше, чем сильнее обостряются ощущения, тем медленнее мир движется вокруг? И вот, наступает момент, когда всё совсем замирает. Но живёт, любит, дышит... Как игрушечный волчок, при очень большой скорости, кажется абсолютно недвижимым, невесомым – темп невероятен, а вокруг просто космос… Вот примерно с такими ощущениями в один из дней я буквально ввалился к Кэтрин. Она смеялась надо мной, дарила искренность, угощала завтраком и неповторимым кофе.
– Виктор никогда не перестанет удивлять меня своей интуицией, – она редко говорила о нём, но мне был очевиден уровень их отношений и доверия, – я много раз была свидетелем его безошибочно-филигранной работы. Особенно с близкими, – она взглянула на меня, – ты абсолютно близкий и родной.
Кэтрин открыто и искренне смотрела на людей. В том числе и на меня. Я уже привык, но пока ответить тем же не мог. Что-то ещё держало. Что-то из прошлого.
– А я не встречал ранее таких людей как вы, Кэтрин. Других. Реальных. Но я не настолько уверен в себе, как он или ты. Что мне делать, если я потеряю этот мир, ваш мир? Я никогда не смогу вернуться в прежний.
– Никогда и ничего не бойся. Если будешь честен с собой, со всеми, то твой путь всегда будет прекрасен, – отвечала безупречно мудрая Кэтрин. Я часто смотрел на неё и не мог поверить, что в реальном мире возможно встретить таких, как она, Виктор, Анна. Это другой уровень отношений – выше телесности, чище психологии, невесомее равновесия…
В последнее время я не видел Виктора, и Кэтрин, намеренно или нет, заполняла своим обществом пробелы его отсутствия. Я был не против. Но то, что я понял о его роли в моей жизни, ещё требовало проверки. Не просто дарить полное доверие тому, кого постоянно не хватает.
И потянулась вереница клиентов.
Самым любимым в работе я всегда считал настройку правильных ощущений с помощью пространства. Мягкий свет, удобная мебель, тёмные шкафы, обязательный ворох книг. От всего этого веет покоем, временем, прошлым. Видимо, поэтому всё, что приносят с собой клиенты, иногда только здесь смущает их. Переживания уже не давят, и они раскрываются подобно цветку в правильном климате. Всё, что мы с Кэтрин находили в такие моменты, бережно подставляли свету, стараясь сберечь и согреть... О, Боже, если так пойдёт и дальше я, наверное, начну писать стихи!
Наступил очередной вечер. Мы остались вдвоём. Её-наши клиенты закончились. Вероника была последней. Кэтрин пыталась ощутить, прочувствовать моё состояние, я же отшучивался, как мог. Ну вот – назначенный час. Кэтрин ушла, я ждал.
Вероника опоздала. Вошла, окинув меня весьма однозначным взглядом, села.
– Ждал с нетерпением?
– Конечно, ждал, у нас же встреча.
Наряду с напускной уверенностью, я  заметил её переживание, странное стеснение, но вот, мгновение, и она уже собралась. Видимо, ей действительно нужна была помощь больше, чем игра со мной.
Мы начали. Она заговорила неожиданно серьёзно и без лишних эмоций. Я не стремился расставлять рамки. Немного спустя, было очевидно, что её внутреннее напряжение отпускает. Беседа становилась более личной, одушевленной. В числе прочего нами обсуждались мотивы недавних поступков и эмоции, вызванные моим возвращением в её жизнь, как она выразилась. Это было очень кстати, сегодня, сейчас идти с ней в одном направлении, профессиональном, прорабатывая терпеливо и без зажимов переживания, вопросы, сомнения. Я был рад и потрясён одновременно. Моя искренность и честность всех последних дней зеркально проецировалась на всю, заведомо непростую, работу с Вероникой. Эта мелькнувшая параллель в голове вызвала странные ощущения полного отсутствия контроля над своей жизнью. И как же я смогу идти дальше, если переписываю правила и законы по ходу движения? Я спешно отбросил свои вопросы «на потом» и вернулся к Веронике. Передо мной человек открывался сейчас с новых сторон. Что же происходило с ней на самом деле? Я думаю, что немного понимал, и честно говоря, мне в этом помогли эти самые новые правила. Когда человек опускается всё ниже и ниже, влекомый своими чувствами и слабостями, он способен достигнуть только определенной точки. Не более. И эта степень всегда равна силе желания выбраться, стать лучше, чище. Такое не касается людей с болезненными зависимостями, скорее уже физическими. У Вероники я наблюдал именно такое чистое желание, вернее, осторожные попытки его иметь.
Наше время подходило к концу. Мы уже молчали несколько минут, я дописывал то, что не хотел потом потерять и знал, чувствовал, что это ещё не всё.
– Понимаешь, почему только ты один можешь помочь?
– Думаю, да. А ты?
– Я уверенна, что только наше общение может что-то изменить. Может даже меня.
– Каким образом, если не брать наши сессии?
– Я могу быть немного лучше только в твоём присутствии, даже воображаемом.
Я знал, к чему она ведёт, но решил, что на сегодня достаточно и не стал продолжать беседу. Вероника встала, улыбнулась мне какой-то отстраненной улыбкой и пошла к выходу. Я шёл позади, не нарушая ни дистанции, ни тишины.
– Увидимся, – бросила она вполоборота.
– До свидания, Вероника.
Дверь хлопнула, и мне показалось, что хлопнуло всё вокруг – шкафы, книги, торшеры. Всё аплодировало.
Убрав записи, я поспешил на улицу. Пара дорогих образов виднелась на другой стороне дороги. Виктор и Кэтрин. Я был горд и спокоен. Это мои люди... Мои! Они молча смотрели, пока я подходил. Каждый по-своему. Кэтрин откровенно гордилась мной, а он... Не могу так просто описать его взгляд. Помимо волны теплоты и уверенности, я почувствовал что-то плохо скрываемое, или наоборот, наполовину показанное. После нашей с ним той самой работы я теперь интуитивно ощущал его настроение. Подойдя ближе и смелее, я не отводил глаз от тяжёлого серого взгляда, но он еле уловимо покачал головой и повернул меня лицом к Кэтрин. Она обняла меня, очень крепко и сказала:
– Мой дорогой, ты прекрасен, тысячу раз прекрасен!
– Знаю-знаю, – сказал я скромно.
– Как отметим? – спросил Виктор, улыбаясь.
– А можно в гости? – это я сказал уже совсем не скромно.
– Я же говорил тебе, Кэт, всё будет ожидаемо, – рассмеялся Виктор.
Он поднял руку, и в конце улицы от обочины отделилась тень машины. Через полчаса мы были уже за городом.
Анна как будто ждала гостей. Абсолютное спокойствие и понимание руководили нашим семейным ужином. Виктор шутил, как только он один и умеет, а Анна и Кэтрин оказались очень близкими по духу людьми, давно знакомыми и очень простыми в общении между собой. В общем, всё было интуитивно с полу-взгляда, полу-жеста, как в театре. Обсуждали новые успехи и старые навыки. Женщины настойчиво требовали раскрытия моих психологических приёмов, но Виктор умело увёл беседу от ультиматумов.
– Вот, Алекс, и костыли оказались не нужны. Ты здоров и самостоятельно стоишь на своих ногах без сильной, но опасной поддержки. Надеюсь, ты понимаешь, что невозможно открыть новую дверь, не закрыв старую, – Виктор был необычайно добр, внимателен ко всем.
– Я сам не перестаю удивляться, сколько всего постоянно окружало меня. Я всегда замечал крохи, а сейчас будто везде, вокруг, внутри разворачивается целый мир. Другой, и такой устойчивый. Как можно было его не замечать? Я боюсь, что скоро сменю род занятий и начну писать стихи, ну, или сказки.
Анна стала рассказывать о сказках в судьбах людей, виденных ею наяву. Кэтрин делилась своими эмоциями от жизни в поездках. Как много она пережила до встречи с Виктором! А Виктор… Он внимательно следил за мной, вернее моими реакциями и настроением. И я чувствовал, что ему есть что сказать мне, но он чего-то ждал.
Ужин подходил к концу, и Кэтрин предприняла быструю попытку распрощаться с нами. Виктор и Анна вежливо её отговаривали. Я посчитал, что этого было недостаточно, и решил помочь искренностью.
– Останься, моя дорогая Кэтрин! Я уже не представляю свой обычный день и этот необычный мир без тебя.
Воцарилась странно неожиданная пауза. Виктор быстро взглянул на Анну, затем на меня. Кэтрин искренне растрогалась и сказала, что ей действительно надо уехать и пригласила меня проводить её.
Машина уже ждала, мы прощались во дворе.
– Я не перестану гордиться твоим самообладанием и уровнем стремлений, мой Алекс. Ты и правда ещё не знаешь, что можешь. Но запомни, «можешь» – не значит «будешь». Продолжай свой путь очень осмотрительно и собранно. И помни, доверие – это самое главное в жизни Виктора.
Мне было нечего сказать, кроме благодарности. Мы обнялись, и она уехала. А я всё стоял и смотрел вслед удаляющейся машины.
Была уже ночь. Дышалось легко. Я поднял глаза, небо было неприлично звёздное. Наверное, где-то среди этого сверкания хаоса, прямо сейчас и кралось моё счастье. Тихо-тихо. Надо только чуть-чуть подождать...
– У Кэтрин диагностировали церебральную аневризму. Алекс, у неё нет времени на это, – за спиной появилась фигура Виктора.
А внутри меня мгновенно образовался жгучий вакуум – противное, душное безветрие.
«Нет! Этого не может быть! Как и почему такой человек должен уйти?! Ещё и внезапно… Это же нелепость какая-то! Зачем жизнь всё устраивает так не-чест-но?!»
Наверное, во время этих мыслей я не дышал и по привычке стал закрывать все свои границы. Виктор мгновенно схватил меня за плечи и встряхнул.
– Не возвращайся туда, не надо! Мы же договорились!
Он был сейчас очень серьёзен и страшно прекрасен! Точь-в-точь грозный бог Олимпа! Мы присели на скамью. Мне не понадобилось много времени, чтоб собраться. Я уже имел опыт борьбы с неизбежным.
– Какие ещё сюрпризы ждут меня? Я серьёзно, Виктор. Ты же знал всё с самого начала.
– Знаешь, сложно увидеть в тебе то, что ты прячешь даже от самого себя.
– Я же не могу открываться и закрываться, как шкаф. Нашей профессии это не свойственно.
Я помолчал.
– Я не влюблён в неё, нет. И видимо, этому уже не дано случиться, – я вопросительно посмотрел на Виктора. Но он ничего не ответил, и я продолжил:
– Я доверяю ей. Она всегда рядом, с ней необыкновенно легко дышать, работать. Жить.
И всё-таки чувство глубокой преданности к Кэтрин наполняло меня сейчас более всего. Хотелось быть с ней столько, сколько возможно.
– Алекс, мы с тобой должны уехать. На следующей неделе пройдёт очередная конференция в Вене. Нам надо быть там за пару дней.
Странно, но именно сейчас мне больше хотелось остаться здесь, с Кэтрин, чем ехать непонятно куда с Виктором. Я даже удивился таким мыслям.
– А как мои пациенты?
– Пока мы ещё здесь, ты успеешь принять несколько. Веронику тоже. Как ты сейчас с ней работаешь, спокойнее?
– Знаешь, Виктор, мне очень приятно твоё профессиональное внимание ко мне, – отмахнулся я, потому что не планировал обсуждать Веронику в этот момент.
– Я не твой психотерапевт, Алекс. И моё внимание к тебе не профессиональное...
Я вопросительно посмотрел на него. Виктор выдержал довольно долгую паузу.
– Ты не просто очередной сотрудник или коллега, Алекс. Я хотел бы видеть тебя среди моих друзей. Среди очень близких мне людей. Найти человека, достойного доверия – это большая редкость. Я был бы очень счастлив, если бы ты стал частью моего семейного круга.
И всё вокруг начало постепенно оживать. Я мгновенно осознал, что это и есть моё абсолютное счастье. Ну, конечно же! Именно этого я и желал всем своим существом с нашей самой первой встречи. Неосознанно, интуитивно. Просто сердце и душа разобрались во всём раньше сознания и разума, наградив прекрасными эмоциями и так, по-своему давая понять, что Виктор очень близок мне. Чистое детское доверие и трепет преданного поклонника в присутствии кумира – ощущения, не покидающие меня рядом с ним. Но разве такое применимо к понятию простой человеческой дружбы?
– Как странно устроено наше существо, понять не просто, – тихо произнес я.
Виктор продолжал внимательно смотреть на меня.
– Истина, Алекс, как гора, – издалека понятнее и красивее. А вблизи обычно захватывает дух, и держат эмоции.
– Но ты свалился на меня сразу и вдруг. У меня не было шансов. Вначале.
Мы ещё долго разговаривали, и чем дальше, тем очевиднее было то, что у нас нет никаких преград в общении. Он понимал всё, многое можно было и не говорить. Виктор рассказал, как давно болела Кэтрин, что каждый её день может стать последним. И что она каждый день живёт свой последний день.
Я задумался, а если б не было её болезни? Кэтрин бы жила также? Была бы она настолько блестяща и безупречна в работе, отношениях?
– Почему-то мне кажется, что ты не хочешь, чтобы я проводил много времени с ней сейчас, я прав?
– Да, – Виктор всё также прямо смотрел на меня.
– Ты знаешь, порой мне бывает не очень уютно – у тебя невыносимо тяжелый взгляд, – признался я.
– Привыкать нам придётся обоим, – ответил он спокойно.
Я не совсем понял фразу, но был уверен, что моё некомфортное состояние сейчас полностью связано с необычным отношением к этому человеку. Когда же станет проще, сказать было сложно.
– Будет лучше, если вы с Кэт не увидитесь до нашего отъезда.
 
 
––
 
 
Следующие несколько дней моя работа проходила без Кэтрин, в офисе. Я придерживался пожеланий Виктора на этот счёт, но странное нехорошее чувство предательства всё время преследовало меня.
«Да в конце концов, жизнь каждого – только его поступки!» – одним вечером пришло в голову, и после этой мысли я больше не раздумывал и отправился к ней. Согласно расписанию  клиенты этим вечером у Кэтрин отсутствовали.
Она открыла дверь, но на мою прямую искренность не ответила как обычно, и немного смутилась.
– Ты мне не рада, – настороженно констатировал я.
– Что ты! Просто сейчас... – тут она будто отмахнулась от каких-то мыслей. – Проходи, мой дорогой, я всё объясню. – И улыбка привычно озарила её красивое лицо.
Я вошёл.
–Прости, Алекс, но дело во мне. Я знаю, что Виктор тебе всё рассказал, и не хочу, чтобы ты делал что-либо... – она задумчиво замерла, расставляя чашечки.
– Обязывающее? – закончил я.
– Да, именно. Мы с тобой очень хорошо ладим, не надо портить это. Есть неизбежные вещи, но они не должны ускорять естественное течение и темп наших жизней, – тихо сказала она, разливая тягучий ароматный напиток из кофейника.
Мы помолчали. Она смотрела на меня прямо и открыто.
– Мне теперь должно быть неудобно? – усмехнулся я. – Почему же здесь с тобой я могу всё на свете? И так хорошо – от первых минут до прощания... Знаешь, когда Виктор сказал это, он встретил мою реакцию и, видимо, решил...
– Что ты влюблён в меня, – закончила она, улыбаясь.
– Да, именно. А я просто не дышал от этой несправедливости! Я никак не привыкну к таким неожиданностям, как будто жизнь предаёт меня. Я был зол даже не столько на эти обстоятельства, сколько, наверное, на себя, – я остановился и посмотрел на Кэтрин.
Она внимательно слушала, но видно было, что не до конца понимала. Я вздохнул.
– Ну почему я не влюблён в тебя? Почему?! Так было бы понятнее и легче. Мы очень похожи, ты делаешь всё, как нельзя лучше, и я тебе дорог, я знаю. Как бы я хотел разделить это невероятное чувство с тобой! И особенно сейчас! Скажи, Кэтрин, ты понимаешь, о чём я?
Она всё так же внимательно и серьёзно смотрела на меня.
– Но зачем, Алекс? Ты немного лукавишь. Кому это было бы нужно? Тебе или мне? Твоя борьба с прошлым не обязательно должна закончиться отношениями или браком. Это лишь то, что многим известно, как единственный путь к наполненности. А что, если всё будет совершенно не так, но не менее прекрасно? Например, как у нас сейчас.
Вдруг у меня мелькнуло в сознании, что, по сути, она права, и это только я привычно, по-человечески цепляюсь за ускользающее от меня удовольствие. Я выбрал Кэтрин давно, но не как желанный объект для брака и семьи. Моё отношение к ней не имеет ничего общего с привязанностью или влечением. Эта женщина просто безупречно сияет рядом со мной. Наравне. И наполняет безграничным спокойствием.
Я улыбнулся. Кэтрин смотрела на меня, и понимала без слов.
– Что же я буду делать без тебя? Это так по-детски, знаю. Я слишком много обрёл и боюсь не справиться... Потом. – Закончил я тихо.
Она подсела ко мне на подлокотник кресла, взяла мою руку.
– Не важно, сколько времени осталось. Не опережай свои реакции. Я прошу тебя только об одном – будь сильнее всего этого.
Как странно. Совсем недавно я прилагал внушительные физические усилия, чтобы никак не реагировать на такую близость Вероники. Той женщины, которая уже была далека от меня нравственно, эмоционально, которая давно не преследовала высоких целей и чистых принципов. Но по-честному, я был физически слаб тогда. А тут, полная противоположность личности, но такая схожесть момента. И ничего! Я как будто растворялся в Кэтрин, наших общих мыслях, ощущениях, сознании. Никакого беспокойства, умиротворение и полное примирение – с собой, миром. Даже с неизбежностью.
– Мы как будто живём в унисон, Кэтрин, как две параллельные линии, две качели – в одном направлении, с одной скоростью.
Она улыбнулась, встала и вернулась на своё место.
– Алекс, я знаю, да и ты тоже, как такие моменты влияют на сознание и самоконтроль. Не отвлекайся, мой хороший. Да, я согласна, мы очень похожи и внутренним миром, и отношением к внешнему, но это не то, что жизнь хочет от нас здесь и сейчас. Мы можем расслабиться, отвлечься, но это время, потерянное, нужно будет наверстать. Позже, через год-два, не важно, наша история закончится. У меня, видимо, раньше. Но поверь! Поверь и не сомневайся, ты обретёшь помощь взамен моей, и с этим человеком пойдёшь дальше с того момента, где закончим мы.
– Но это будешь уже не ты, – попытался я.
– И не ты прежний, – тихо, но уверенно закончила она.
Сопротивляться не было смысла. Я всё понимал. Она была очень разумна, профессиональна, честна. Через час мы прощались. За её дверью я снова нашёл это неприятное ощущение последних дней. Кэтрин обняла меня.
«Может в последний раз», – внезапно подумалось мне, и я испуганно взглянул на неё, убедиться, что ничем не выдал своих мыслей. Но она лишь спокойно улыбнулась мне.
Следующий день сулил трудности. Их было, как минимум, две. Во-первых, Виктор. Я знал, что он не будет рад нашей встрече с Кэтрин. Она в любом случае всё ему сообщила. Во-вторых, сеанс с Вероникой. Тут не на что было надеяться или чего-то ждать, всё могло быть так или по-другому –  нужен правильный настрой. И если второй случай зависел целиком и полностью от меня, то с Виктором – нет.
Я выглянул в окно и вздохнул, машина уже ждала. У меня не возникало ощущений тотального контроля с его стороны или обременительного послушания с моей. Я всё ещё никак не мог свыкнуться с таким новым типом отношений – полной открытости и доверия. Вдобавок к этому, перед каждой встречей с ним, я испытывал чувства робости и волнения, как в институте. Наверное, моё сознание и впрямь воспринимало его как учителя.
– Я даже не буду с тобой спорить, – услышал я невероятно добрый упрёк, когда сел. Он улыбался и был каким-то новым для меня. Как впрочем, и всегда. При каждой нашей встрече, я никак не мог ощутить глубину его личности. Он всегда был разный и в то же время одинаково потрясающий своим... Даже не знаю... Темпом понимания другого человека. Виктор будто сливался со мной, Кэтрин, Анной, пациентами, воздухом. Или это мы сливались с ним?
– Ты был сердит на меня?
– Нет, Алекс, я бы не сказал, что это злость, это было переживание и, если хочешь, сомнение в ваших с Кэтрин силах. Я могу быть уверенным в чём-то, но люди... Они иногда чувствуют больше, чем думают, – он сказал это каким-то странным, не до конца ясным мне, тоном.
– Ты думаешь, я сделал ей неприятный сюрприз этим разговором? – продолжил я.
– Скорее мне, чем ей. Скажи, ты чего-то не понимал? Почему ты думаешь, что сам не разобрался бы? – он, улыбаясь, взглянул на меня.
– Не знаю, думаю, я уже начинаю скучать, – честно подытожил я.
Он снова посмотрел на меня, и надеюсь, что понял. Мы подъезжали к офису.
– Завтра заеду, у нас с утра самолёт.
Я вышел. А он уехал дальше, в свой однозначно прекрасный мир, о котором я пока мало что знал.
Пациенты. С парочкой была первая встреча, знакомство, так сказать. Ещё с одним мы уже провели два сеанса. Ну и Вероника. Я был готов. Частью нашей терапии было обсуждение тех моментов жизни, которые она провела со мной. Я всё понимал, и она тоже.
Она пришла без опоздания.
– Как прошла неделя?
«Она готова», – подумал я, не дождавшись ответа. Да, она знала, о чём мы сегодня говорим, и из союзников у меня было только время сеанса, а у неё – всё наше прошлое.
– Алекс, а если получится так, что именно то, что было с нами и предопределило моё будущее. Ты будешь переживать? – словно извиняясь, спросила Вероника.
– Мы обязательно найдём причину, не сомневайся, – уверенно ответил я.
– Хорошо. Вопросы? Или я сама?
Я жестом показал, как ей будет удобнее. И она начала, не спеша, выверяя эмоции.
– То время, что мы были вместе, я испытывала влюбленность только вначале. Позже, я стала замечать, что моё сознание начинает воспринимать тебя по-другому. Ты становился чем-то большим, чем просто любовник или друг... Тогда я никак не могла смириться, что яркое увлечение уступало место новому, странному чувству. Такого я не знала прежде. Я как будто переставала существовать в твоём присутствии – двигалась, дышала, жила не я, а мы. Это было ново и страшно. Ощущения, эмоции, даже наши планы – полное их совпадение – всё пугало меня. Думаю, тогда и началась  борьба.
Она замолчала.
– Ты решила остановиться и вернуться к знакомым и понятным ощущениям?
Мне было ясно направление её мыслей. Но ещё яснее я понимал, что недостающие детали нашего прошлого, несомненно, помогут и мне.
– Видимо да, я считала, что всё то, что зовётся любовью – исчерпало себя. А то, что следовало после, было слишком пугающим, не как у всех. И я стала искать точку опоры – понятную, прошлую.
Она помолчала. Но я уже не вмешивался, предоставляя ей возможность самой контролировать время – моего единственного союзника.
– Это было похоже на раздвоение. С тобой – искренняя, участвующая, с другими – в вечном неясном поиске. Я лихорадочно заводила много знакомств, но не могла ухватить убегающее «что-то». Я пыталась, думала, ну вот, сейчас – с этим или с тем. Когда я запуталась среди бесконечного флирта, то уже не могла остановиться. В тот момент мы и обсуждали наше расставание, а я была неустойчива и физически не могла противиться очевидному. Я не стоила отношений с тобой и решила остаться среди своего беспорядка.
Она остановилась на мгновение, глаза её блестели, голос дрожал. Но отступать было некуда, да и незачем.
– Почему ты была уверена в этом? Почему нельзя было сказать так, как есть? – я старался заполнить паузу, её эмоции стали охватывать всё вокруг. Сопротивляться прошлому сложно, тем более, что оно у нас было общим.
– Зачем? Менять я ничего не хотела. А может, не смела. Тот путь, что ты выбрал для нас, казался слишком простым, и таким недоступным. Правда, открытость, семья…  Оставаться с тобой было бы нечестно. Ты же помнишь про честность? Так вот, это единственное, что я смогла сохранить для тебя и ради тебя.
Она улыбнулась, и несколько слёз быстро упали её на руки. Пауза получилась долгой. Я теперь полностью осознал, почему только я могу помочь Веронике. Её честность, заученная, выточенная долгими годами наших отношений, до сих пор предназначалась только для меня. И больше ни для кого.
– Что ты чувствовала тогда?
– Мне нужна была от жизни только сама жизнь. С тобой я чувствовала, что перестаю быть отдельной единицей. Я теряла контроль.
– А что не устраивало в других?
– Я даже не понимала. Я не могла чего-то найти и до сих пор не могу. Их сейчас так много, людей в моей жизни, они все разные, но одинаково неподходящие ни для чего, – тихо и медленно проговорила она. – Как я могла выбрать всё это? – Она будто только сейчас осознавала это. – Я ведь ничего не хотела тогда так сильно, как быть частью лёгкого мира. Только теперь меня догнали и желания, и страхи… Я не растворилась среди легкого несуществующего мира, он поглотил меня. Я не могу выбирать, не могу иметь детей и не могу найти человека, чтобы раствориться в нём. Ты понимаешь?
– Уже да.
Очевидно, что Вероника и раньше пыталась  разобраться в причинах побега из нашего будущего. Меня порадовало, что она ни разу не упомянула о времени нашего беззаботного счастья… Это навсегда связало нас. И было неприкасаемо и бесценно.
«Узор наших жизней», –  вспомнил я Кэтрин, и мне стало очень спокойно. Смотря на Веронику сейчас, меня не переполняли ни жалость, ни сожаление. Я знал, что это ещё не конец терапии, что много чего ещё там, где не было ни одной живой души – за сознательной чертой её нынешней эгоистичной жизни. Знал, что с этим мы разберёмся и найдём всё, что скрыто или не поднято на поверхность. А сейчас она начинала делать очень робкие, но такие болезненные шаги искренности. Вскоре она многое сможет понять и принять, как опыт, смирится и перестанет стыдиться. Но «может», не значит «будет»...
– Я помогу тебе, не сомневайся. И не брошу тебя. Мы ещё не в конце, понимаешь?
Но время заканчивалось. Она готовилась уходить.
– Мы продолжим через неделю, Вероника, с этого места.
Она медленно встала.
– Алекс, как тебе это удаётся? Знаю, что не просто, но как? Это же всё… Так примитивно, – задумчиво и серьёзно спросила она.
Я смотрел на неё прямо и открыто, спасибо Кэтрин, и знал, чётко осознавал, что главное для неё сейчас – это моя поддержка.
– Я тебе помогу. Ты только этому не мешай и не бойся.
Она еле заметно улыбнулась и вышла. Я опустился в кресло и закрыл глаза.
Образы, воспоминания замелькали в сознании. Вот мы вместе поступаем в один и тот же университет. Тут нас знакомит случай, нелепый и романтичный. А дальше – нежная дружба, проверенная временем и доверием. И верность! Одна сплошная верность – слову, цели, друг другу. Она была эмоционально устойчивой, рациональной, сложной личностью. И только наедине не стеснялась быть уступчивой, терпеливой и влюблённой. Боже, может и действительно я всё испортил в тот момент? В момент решения связать наши жизни. Как одно прекрасное стремление и логичный поступок может искалечить две жизни, как? И как можно было поступить иначе? Тут я увидел подобное и в отношениях с Кэтрин. Я был честен с ней, как и с Вероникой, но Кэтрин тоже не могла остаться со мной...
Нет, не угадать, что предложит тебе жизнь. Можно быть уверенным только в себе, в своём выборе, поступках. Каким ты хочешь быть человеком, для себя, без показухи, внутри? И сможешь ли не ждать встречной оплаты за любовь или преданность? Но сложность в том, что даже после правильного поступка всё не обязательно будет цветным и радостным. Это просто ещё одна ступень, нужного оттенка, только определенно вверх, а не вниз.
Тревога утихла, мысли потекли ровнее, спокойнее. Я не любил больше Веронику и теперь спокойно смотрел на прошлое с ней. Меня не ранила наша связь, я не жалел. Это была уже не «моя Вероника», а носимая ветром эгоизма, человеческая тень. И она таяла, отчаянно цепляясь за то, что представлялось устойчивым ранее – власть чувств, страсть, обман, игра. Конечно, это всё казалось ей надёжной опорой, многие так живут. Но она, по природе своей, не из таких. Поэтому сейчас её настоящая сущность начинала враждовать со всем этим «удобством». У меня же появлялся сильный азарт найти то самое, откуда берут начало её слабости. И сил мне предавало смутное предчувствие, что это было задолго до нашей встречи...
«На сегодня хватит!» – подумал я, привёл всё в порядок и отправился домой. Дорога обещала занять целую вечность, но я твёрдо решил пройтись.
Город, люди и воздух сделали своё дело – я добрёл домой физически уставший, но психологически уравновешенный и без сил свалился в сон.
 
 
––
 
 
Следующий день был предсказуем до минуты. Кроме звонка Кэтрин. Она желала мне удачи и по секрету рассказывала о своём опыте поездок с Виктором. И мы, как два подростка, обсуждали прелести жизни в путешествиях. Было весело – смеялись в голос, без неловких пауз и стеснений. Она поделилась парой историй про её первые знакомства на подобных мероприятиях. И как от пары ненужных, спас её Виктор. Простились тепло, словно близкие родственники, а после, уже более вдохновлённый, я продолжил свои скучные сборы.
Через час машина везла меня в аэропорт, Виктора не было. Пройдя регистрацию, я ждал рейс, и смотрел на бесконечный поток под именем «толпа». Все были озабочены чем-то своим, личным, но двигались в унисон – туда, куда звала их жизнь. Одно направление, разные цели. И по окончании полёта они все рассыплются в разные стороны, как брызги на стекле, занимая каждый своё место...
Вообще-то я не любил летать и только что вспомнил об этом. Невыносимо сильное ощущение стало наполнять всё тело волнением. В сознании искрой вспыхнула мысль, что похожее состояние я испытывал совсем недавно, даже не летая. Это было поразительно схоже с влюбленностью – два физически сильных переживания, которые зависят только от объекта. Рассудок делит их, ставя рядом с одним знак минус, а с другим – плюс. Полёт – плохо, влюблённость – хорошо. И что же получается, это всё? Только разум может отличить и назвать два разных чувства, а тело послушно переживает волну схожих ощущений?…
Вдали показалась знакомая фигура. Виктор. Меня наполнил знакомый трепет. И я ещё раз убедился, как эти два чувства поразительно близки в своих физических проявлениях.
Он подошёл и сел рядом.
– Ну вот, навстречу будущему, – улыбаясь, сказал он.
Я, честно говоря, так не думал. Меня сопровождали сплошные моменты настоящего – обрывки дней, поступки людей, встречи, обстоятельства. Я даже иногда ловил себя на мысли, что меня-то тут вообще нет, только аналитическое сознание и логические поступки. Я как будто рядом, сверху, издалека, но не внутри этой жизни и практически разучился думать о будущем, тем более мечтать и чего-то хотеть. Просто двигался вперёд, не создавая препятствий своей судьбе. А сейчас, в последнее время, это самое будущее всё настойчивее сгущалось вокруг меня в форме предчувствий, ощущений и надежд. Поэтому я, наверное, сидел, немного озадаченный такой простой фразой. Виктор внимательно следил за мной, точь-в-точь как Кэтрин. И я думаю, вернее, очень хочу думать, что понял без слов.
Мы отправились на посадку. Отрыв, взлёт. Тревожное чувство мгновенно начинает охватывать всё тело. Остальное не важно, всё парализует страх, животный, неконтролируемый. Последнюю попытку предпринимает разум, но, при виде уплывающей земли, начинает сдавать свои позиции.
– Не так уж и сильны твои чувства ко мне.
Я даже вздрогнул, Виктор сказал это, будто я рассуждал вслух. Последний час.
– Ты о чём? Я думал, мы всё выяснили.
– Конечно, так и есть. Просто сейчас, ты упорно стараешься победить себя и не видишь очевидного. Опять же, слишком вплотную подошёл к проблеме. Алекс, так ничего не выйдет.
Мне сейчас трудно было сообразить что-то. Физический дискомфорт начал давить на сознание уже бесконтрольно.
– Я про твои навыки и отношение ко мне, – Виктор не спеша достал таблетки из внутреннего кармана, – сейчас это было бы как нельзя кстати – простая подмена чувств и немного твоего самоконтроля были бы необходимой терапией, а не эгоизмом. – Он протянул мне лекарство.
Я смотрел на него, как впервые, и не верил. Не верил, что это происходит со мной. Вот, рядом сидит человек, о котором я даже боялся просить у жизни. Он всё понимает, видит, чувствует. В нужный момент рядом. Сейчас и всегда. Ничего не надо объяснять. Всё здесь, всё с ним, всё правда. Будто меня постоянно держат за руку. Я даже на мгновение забыл, что лечу.
Виктор заулыбался, открывая ноутбук.
– Я же говорил тебе однажды, – не прогоняй меня, и тебе будет чуть легче идти свой путь.
Меня насмешило слово «прогоняй» и я переключил своё внимание. Ну и к своему удовольствию, воспользовался столь любимой способностью. В голове наступила тишина, кровь шла медленнее, сознание прояснялось. И незаметно для себя, я стал наслаждаться происходящим. Это был мой первый полёт. Мой первый прекрасный полет.
Но глубокой ночью меня внезапно охватила усталость и сонливость. Мы приземлились, быстро покинули здание аэропорта, и вот, машина уже везла нас в отель. Номер оказался апартаментами, занимавшими почти половину этажа. Выбрав свою комнату, я свалился без сил.
Другой день, другой город, другой мир. Утро нового дня встречало меня настороженно. Солнце недоверчиво заглядывало в окна через спешащие облака, голуби то подсаживались на карниз, царапая его, то неуверенно слетали. В дверь постучал Виктор.
– Алекс, завтрак, нам пора.
Я мгновенно поднялся, и через четверть часа мы уже сидели на балконе за столом.
Очень красивый город! Глазами в него влюбляешься сразу, тем более, что нашему взору отсюда открывался Пратер. Настойчиво захотелось спуститься вниз, утонуть в толпе, надышаться воздухом этого места, потом замереть и остановить время посреди новой яркой страницы жизни, но... Но вскоре мы уже ехали на весьма официальное мероприятие, предшествующее основному.
Людей была масса. Бросалось в глаза, что многие из них были здесь, как дома. Кто-то кого-то звал, кто-то кому-то улыбался, по-свойски и почти по-домашнему говоря в полный голос в толпе. Все направлялись в строгом порядке, по уже известным им направлениям. У Виктора было столько знакомых, что после пятого-шестого представления, я даже не старался вспомнить имя собеседника, просто сосредотачивался на поддержании разговора и принятии нескучных поз. Виктор был очень собран, серьёзен, я бы даже сказал, насторожен, но доброжелателен ко всем и каждому. И я, к своему удовольствию, не обнаружил ни одного из представленных, хоть чем-то заслуживающего преимущества дружбы с ним или иного особого отношения. Все были в общей массе своей одинаковы, на достаточной дистанции для общения и тем более дружбы. Я же чувствовал своё преимущество и, кажется, пара-тройка представленных мне тоже. Некоторые взгляды в мою сторону были откровенно недобрыми, некоторые удивлёнными и недоумевающими. Но Виктор успевал отправлять мне достаточно невербальных посылок, чтобы я чувствовал себя совершенно уверенно.
Спустя пару часов вереница официальных встреч иссякла. Мы вышли.
– Теперь город наш, – сказал Виктор, – на целых два дня.
– Наконец состоится это, последнее знакомство, – ответил я.
– Для тебя оно будет самым запоминающимся на сегодня, – тихо предупредил он.
По пути к месту ужина мы наблюдали прекрасные памятники, не дающие забыть о существовании великих людей и их не менее великих целей и желаний. Свернув и потерявшись в очень узких улочках центра, внезапно мы вышли к прекрасному собору святого Стефана. Это было впечатляюще! Эмоции усиливали неестественно яркий закат и рассказ Виктора про реликвии, усыпальницы и историю этого места. Мы устроились в ресторане неподалёку. И когда наш поздний ужин утонул в непринужденной беседе, к нам подошла совсем юная девушка. Мило улыбнувшись Виктору и получив от него в ответ такой знакомый мне взгляд, она как-то сразу не расположила к себе.
«Ревность?» – мелькнуло в голове.
Вот она, та самая минута, когда я понял, что у Виктора тут все-таки есть близкие люди. У меня даже пробежала дрожь по телу.
«Ревность», – вздохнул я про себя.
Одновременно, я очень пытался вникнуть в представление дамы и разговор. Но что-то не клеилось, я уже был враждебно настроен. Хотя девушка ничем внешне не отталкивала. Мягкие спокойные тона одежды, длинные светлые волосы, бледная кожа, глубокий серый взгляд. Она смотрела так смело, что я даже начал раздражаться от этой безупречной простоты. Девушка, казалось, делала вид, что не замечает моей борьбы. Для Виктора же моё поведение было самой очевидной очевидностью, но он не вмешивался, поддерживал беседу и наблюдал. За мной.
Тут это препротивное состояние довело меня до логического предела. Я выдохнул, взял себя в руки и попытался понять – кто же передо мной и зачем.
Её звали Ирина. Она приехала на то же мероприятие, только днём мы разминулись.
«И слава Богу!» – подумал я. Виктор в этот момент многозначительно покашлял.
«Сколько же он знает обо мне! – Пронеслось в голове. – Или наблюдает?»
Ирину не смущало наше невербальное, но слишком очевидное общение, и очень странно – почему? Она же так молода и так храбро ведёт себя в откровенно неуютной обстановке.
«Ну, ради Виктора и я бы постарался», – мысленно заключил я.
Ирина оказалась теоретиком. Занимается какими-то статьями, колонками или книгами, я не запомнил. С клиентами не общается, хотя обладает, по словам Виктора, «высшей степенью наблюдательности и зарывает свой талант в безликий книжный мир». Меня уже немного отпускали эмоции, но видимо, недоверчивость ещё сквозила в поведении.
– Ирина, как бы ты описала слабые места моего Алекса? – спросил Виктор.
– Я не думаю, что это улучшит сейчас нашу с ним ситуацию, – она улыбалась, не сводя с меня взгляд.
– В каком смысле? – не стерпел уже я. Я знал, что умею держать себя в руках профессионально, это был вызов.
– Ладно, – вздохнула она, – я постараюсь. Но хочется, конечно, надеяться, что ошиблась.
Она приняла позу в кресле удобнее и пристально посмотрела на меня.
– Я знакома с Виктором лет двадцать, он мой самый близкий человек на земле и учитель.
«Ладно, – думал я, – ну и пусть, это же ожидаемо».
– Несколько лет, – продолжала она, – мы жили и работали здесь вместе, и только в прошлом году Виктор оставил меня одну.
В своём рассказе девушка делала слова «самый», «мы», «вместе» в предложениях ударными, я понимал цель, но моим нервам это было уже не объяснить. Я начинал чувствовать ненужность всей этой ситуации. Но вот ничего джентльменского или хотя бы эмоционально-разряжающего в голову не приходило. И Виктор мне не помогал.
«Хотя обещал!» – взглянул я на него.
Ирина всё продолжала рассказ про их близкие доверительные отношения.
– Хватит, – Виктор сказал это, уже откровенно смеясь, – думаю, достаточно.
Девушка умолкла.
– Наверное, вы были правы, – вставил честно я, – лучше не стало.
– Не нужно быть практикующим врачом с многолетним стажем, чтобы понять, что вы, Алекс, боготворите Виктора и позволяете себе ревновать его. Что я для вас – не самая уместная знакомая и ещё менее желанный друг – тоже очевидность. Но это скоро пройдёт. А сейчас, будьте добры, проводите меня к машине, – сказала она мне, а Виктору слегка кивнула головой.
Ирина поднялась, как и мы с Виктором, и я пошёл за ней сочень неловким ощущением. Мы миновали террасу и вышли к дороге. Тут она обернулась.
– Это ничего, что всё так вышло. Я знаю, вы старались. Давайте сначала, вне его присутствия, – тихо и мягко сказала она, кивнув в сторону ресторана, – Ирина, – и протянула свою тоненькую ручку.
Она улыбалась и была решительно настроена искренностью победить мой предрассудок. Я пожал её руку в ответ. Неловкость отпускала, а такая непосредственность брала в плен.
– Алекс, – улыбнулся я в ответ.
– Буду рада, Алекс, провести с вами завтра весь день.
Я продемонстрировал вопросительное недоумение.
– Виктор завтра уедет за город, к очень старым пациентам, уже больше друзьям, – пояснила она, – а я буду вашим временным гидом. И постоянным раздражителем. Справитесь?
– Не сомневайтесь, – слегка улыбаясь, ответил я.
Она рассмеялась.
– Вот про такого Алекса мне и рассказывали. Тогда переходим на «ты». Пока Алекс.
И прежде чем я опомнился, она поцеловала меня в щёку и села в машину.
– Это что такое было? – возвращаясь за стол, спросил я Виктора.
Он очень тепло смотрел на меня.
– Ирину лучше было представить тебе в менее формальной обстановке. И даже здесь ты умудрился не справиться с собой, – вздохнул он. – Представь, что бы было там, на встречах? Ты бы ей попросту нагрубил.
– Поверь, твою реакцию я бы заметил. К чему все эти старания?
Виктор задумался и серьезно продолжил:
– Ты, мой дорогой, многого ещё не видишь так ясно, как я. Ну скажем, если ты теперь в моей личной жизни, не стоит ли тебе знать тех, кто в том же положении – положении любимых мною людей? Это звучит не слишком оскорбительно?
– Наверное, уже нет, – вздохнул я, усаживаясь на место. – Ты прав, конечно, извини меня. Даже не пойму, почему не справился сразу.
– Ничего, Алекс, ты уже можешь нести вещи потяжелее.
Это была очень странная фраза, и она как-то сразу вызвала тревогу. Я постарался очистить свои эмоции и переключиться на остаток вечера. В отель мы вернулись за полночь.
– Завтра у тебя ознакомительный тур по городу с Ириной. Я буду только к вечеру.
Я уже собирался к себе, но Виктор задержал меня за руку.
– Постой, скажи, ты же помнишь, что я желаю тебе только лучшего?
Опять что-то неприятное подошло вплотную к сознанию.
– Да. Виктор, ты что-то хочешь мне сказать?
– Нет. Нет ничего важного. Просто помни, почему веришь мне.
– Такое чувство, что ты не веришь, – усмехнулся я.
Он внимательно посмотрел мне в глаза, чем вызвал лёгкое беспокойство, и тихо сказал:
– Я верю в тебя.
 
 
––
 
 
Спал я довольно плохо, снилась какая-то свадьба, да и не свадьба, а так, суматоха непонятная. Проснулся поздно.
Вышел в гостиную. Тихо. Виктора в номере не было, но завтрак ждал меня на балконе. Вспоминая вчерашнее за чашечкой кофе, я уже не вернулся к неприятным ощущениям от знакомства с Ириной. Сейчас она мне представлялась милым храбрым ребёнком. И как ни странно, именно в эту минуту телефонный звонок администратора отеля уведомил, что внизу меня ожидает прекрасная леди.
– Что же, – вздохнул я, – пусть эта леди поднимается, чтоб внизу не ожидать.
Стук в дверь. Она вошла. И снова этот уверенный серый взгляд.
– Голодна? – спросил я.
– Не ожидала, что ты так долго собираешься, – Ирина засмеялась, – ну ладно, так и быть, позавтракаю ещё и с тобой.
Она сделала заказ, мы устроились на балконе вместе, и судя по столу, надолго.
– Видимо, мы будем до самого вечера свободны даже от мыслей о еде, – констатировала она.
– Сама же согласилась.
– Наверное, это и к лучшему. Что ты раньше знал об этом городе? – спросила она.
– Ровным счётом очень мало. Помимо проводимых здесь мероприятий профессионального характера, пожалуй, ничего.
– Чего хочешь?
Я кивнул в сторону ярмарки, вид которой меня привлекал всё более. Она улыбнулась.
Было неожиданно и любопытно так запросто сидеть с незнакомым человеком и включать его в своё пространство. Я никогда не был открытым в обществе и не умел направлять светские беседы в нужное или удобное русло. Я любил наблюдать и слушать. Люди это чувствовали и шли у меня на поводу, но тут... Ирина была не намерена скрашивать наше молчание.
– Я нормально отношусь к тишине, и к тишине вдвоём тоже, – улыбалась она.
– Это значит, ты очень уверена в себе.
– Так и есть, – она наигранно вздохнула.
– Можно узнать, как в столь нежном возрасте, да и ещё с отсутствием практики ты так самоуверенна?
Никак не отреагировав на лёгкую грубость, она честно ответила.
– Виктор научил и всегда подсказывал пути выхода из проблем. Теперь это уже навык и я его не замечаю, я замечаю всё вокруг. И анализирую многое машинально.
– Что ты думаешь обо мне?
– Вот так сразу? – ей льстил мой вопрос. Я подумал, что она, как сильная и уверенная личность, имеет слабость к решению внезапных задач.
– Это уже не испортит ничего? – вежливо уточнил я.
– Нет, – она улыбалась и, видимо, наспех уже набросала в голове карту моего характера, – самое страшное в нашем с тобой знакомстве уже позади.
Она немного помолчала и сказала:
– Ты очень замкнут, но сам с собой не в ссоре. Тебе ничего не мешает – любишь слушать, любишь жить, многое видишь, правда, не всё ещё анализируешь. И потому ко многому приходишь внезапно. Ты обладаешь сильной интуицией. Думаю, клиентам с тобой очень хорошо. Ты не давишь, но можешь быть чересчур правдивым, даже жестоким.
Я сидел и слушал. Она делала правильные выводы только на основе наблюдения за мной. Один день.
В конце Ирина внимательно посмотрела на меня и добавила:
– Я думаю, ты не можешь любить.
– Это странное замечание, учитывая вчерашнее.
– Нет, – сказала она серьезно, – я о физической, страстной привязанности.
Я улыбнулся и кивнул. Она задумчиво откинулась в кресле. Взгляд её скользил по панораме города, и я наблюдал, даже больше ощущал, что она делает для себя какие-то выводы. И они её заметно удивляли.
Мы, наконец, закончили с завтраком, переглянулись и засмеялись. Было понятно, что теперь нам больше хочется лежать, чем ходить. Поборов сытую лень, мы всё-таки вышли из отеля. Ярмарку решили оставить на вечер – как невозможно длинную прогулку, а для начала, взяли такси и поехали к самым отдалённым местам.
Улочки, парки, памятники... Мы даже заскочили на пару-тройку частных выставок и в несколько антикварных магазинов. В последнем я присмотрел прекрасный кофейный столик, усыпанный стеклянной мозаикой и обрамленный невесомым восточным орнаментом.
«Как хорошо он смотрелся бы в квартире Кэтрин!» Я даже заулыбался, представляя, как ищу ему там место, и как это комментирует она.
Ирина вернула меня в наше «сейчас» – она очень мягко взяла меня под руку, и мы отправились дальше. Нам оставалось увидеть знаменитые часы и посетить ярмарку.
У здания «Анкер» мы оказались быстро. Было очень зрелищно! Сочетание всего и сразу – мрамор, металл, солнце, смерть, ушедшие герои – и всё это объединяло время. Мы как раз успели на выход фигуры Евгения Савойского, про него-то мне ещё Виктор рассказывал у собора. Ирина так же вскользь упомянула его историю и вклад в развитие и жизнь этой страны.
Я задумался. Вот ещё один ушедший герой, не бесследно, но безвозвратно. А когда будет следующий подобный персонаж, который оставит прекрасный след в истории страны, людей и их памяти? В памяти простых людей...  Но в простой человеческой жизни оставляет след каждый встречный. «Не любой, а каждый». Наверное, только сейчас я начинал осознавать смысл этих слов. Каждый человек вносит своё и является тем камнем, пробу с которого придется снять. Убедиться – выдержит ли он твой вес, не выпадет ли из мостовой жизни, удержит ли? Или просто-напросто будет бесполезно блестеть тебе вслед? А может, не осознав своей важности, выскочит… И тогда равновесие неминуемо будет потеряно. Возможно на секунду, а может и на годы…
– Алекс, – Ирина вернула меня в настоящее. Опять. И мы решили всё-таки добраться до ярмарки.
Был уже поздний вечер. Фейерверки, ароматы духов, кофе, сладостей; уличные гирлянды огнями отражались в глазах детей и взрослых. Тут не было разницы в возрасте – все были едины в своих эмоциях и счастье. Я всегда так и представлял себе подобные места, и предчувствия не обманули. Книжная история наяву. Как не особо впечатлительная личность, я растворился посреди восторгов толпы.
Мы решили выпить кофе прямо на колесе обозрения. Конструкция бесшумно двинулась, поднимая нас на свидание с блеском города и неба. И это был тот самый момент. Тот, о котором никогда не говорят вслух, даже самым близким. Очаровывали огни города –  с его особым прошлым, людьми, историей. Очаровывали ровные ряды фонарей извилистых улочек, прекрасные шпили исторических зданий. Волшебная атмосфера уснувшего до поры времени... И здесь же, на самом верху, как насмешка над земным великолепием, грандиозная бесконечность – хаотичная россыпь звёзд, собранных и не собранных в созвездия, подчиненная самым главным и единственным законам жизни – законам изменений и неотвратимого движения вперёд. Я вспомнил, как ощущал звёздную поступь своего счастья, и как Виктор подарил мне его. Каким камнем буду для него я? А для Кэтрин? Кэтрин… Вдруг вспомнилось всё и сразу и стали безудержно и необъяснимо подкатывать тоска и страх. Я посмотрел на Ирину. Она не сводила с меня горящий напряжённый взгляд. Я как-то сразу понял что-то нехорошее. Колесо спускалось. Внизу стояли Виктор и Анна.
Со стороны казалось, что мы семья. Но оно ведь так и было. После приветствий и тёплых слов, парами мы пошли сквозь ярмарку. Анна с Ириной, я с Виктором. Я скучал по его обществу. С тех пор как мы приехали сюда, он был со мной и не со мной. Слишком быстро кипела жизнь вокруг – профессиональная, личная; новые люди, новые эмоции. Наверное, я устал.
– Как тебе экскурсия? – тихо спросил он.
– Я бы предпочёл, чтоб ты был с нами.
– О, хорошо, что с вами, а не вместо кого-то.
Виктор улыбался слишком официальной улыбкой. Но я заметил, что он насторожен.
– Анна здесь не случайно? – спросил я.
– Нет, Алекс, – теперь и меня насторожил сухой, честный тон.
Я остановился и посмотрел ему в глаза. Ждал. Наши дамы подошли ближе. Ирина упорно не поднимала глаз, держа под руку Анну. Я понимал, что это не пустяковые новости, а что-то такое, что обезоружило Ирину, заставило прилететь Анну и не давало сказать всё прямо Виктору.
– Кэтрин?
– Кэтрин умерла, вчера ночью, Алекс, – сказал Виктор, спокойно и прямо смотря мне в глаза.
Помню потом, что я, как ни странно, дышал, даже смотрел по сторонам. Другой вопрос, видел ли я кого-то и помогал ли мне воздух. Всё также крутилось колесо обозрения, и вокруг меня также крутились люди, запахи кофе, огни...
Наверное, бессознательно, я опять прибег к внутренней помощи. Я не ощущал себя, как отдельного человека, я был где-то рядом, возле, выше или около моего тела. Отсутствовал среди толпы... Мысли исчезли. Моё сознание отдалялось. Всё дальше и выше. Становилось тихо. Не знаю, сколько это продолжалось, но вдруг, издалека, я услышал голос Виктора: «Дыши, пожалуйста». И в этот момент будто очнулся. Мы уже были на какой-то лавочке, в сквере рядом. Ирина тихо говорила, что нам надо вернуться в отель. Виктор сидел рядом со мной.
– Ну что, слышишь меня? – чётко спросил он.
– А что я не слышал? – мой голос звучал сейчас глухо, с очень странным металлическим оттенком.
Все смотрели на Виктора, а он на меня. Видимо, я что-то упустил.
– Алекс, ты был не совсем в сознании. Зачем тебе такой навык, который ты не контролируешь? – он говорил очень медленно и тихо.
– Как видишь, контролирую.
Общее молчание дало понять, что я точно что-то упустил. Но мне это было не важно. Сейчас не важно.
– Нам... Мне надо вернуться.
– Я понимаю, мой дорогой. Завтра пройдёт конференция, и мы улетим первым же рейсом, –  мягко сказал он. – И, да..., – следом перебил он, – это всё сейчас не так важно, но ты не можешь быть уверенным наверняка в нужности и необходимости тех или иных обстоятельств наших жизней. Особенно сейчас.
Он помолчал и добавил:
– Она будет в морге ещё два дня.
Мы вернулись в апартаменты, Ирина тоже поднялась с нами. Я ощущал, что все они здесь для поддержки, но жизнь и ношу это не облегчало. Я не мог справиться. Простая эмоция, непреложный закон жизни... У меня не было сейчас никакого состояния – я был опустошён. Только что дышал. Возможно, мой контроль настолько загнал меня в угол, что сознание не справлялось. Я не знал, что делать со всем этим. Словно быть в пустыне за полярным кругом – вечный сухой безжизненный день.
Виктор принёс какие-то капли.
– Поможет?
– Если сам не поучаствуешь – нет.
– Что мне делать? – Честно говоря, я сам не ожидал от себя такой реакции и такой беспомощности. Виктор присел рядом и тихо сказал:
– Алекс, не беги. Ты пытаешься избежать этого. Остановись и подумай. Представь и проживи хотя бы минуту уже без неё.
Я выпил капли, тело начинало расслабляться. Издалека длинным караваном потянулись неспешные неповоротливые мысли-воспоминания. Не знаю почему, но воздух становился тяжелым, как моя потеря, и его сразу стало не хватать. Я вдруг вспомнил свои панические атаки, которые были давно, ещё в школе, и это была моя последняя мысль. А последнее, что я увидел – мелькнувший страх в глазах Виктора.
И всё закончилось. Темно и тихо. Горя нет. Никого и ничего. «Ну, слава Богу, помогло».
Я очнулся посреди ночи в своей кровати. Рядом в кресле спала Ирина. У окна, я заметил фигуру Виктора. Он стоял спиной ко мне. В темноту комнаты заглядывали редкие отблески города. И тишина. Вдруг он обернулся, подошёл, взял мою руку, проверил пульс. После присел рядом и долго-долго молчал. А я всем своим сознанием чётко ощущал его тревогу.
– Ты нужен мне завтра, там, на конференции, – сказал он, наконец, и добавил почти беззвучно, – ты нужен мне в моей жизни. Пожалуйста, будь сильней всего этого.
Он встал, дал мне что-то выпить, и я мгновенно провалился в сон.
Утро. Сознание вернулось и память тоже. Глухое, глубокое чувство камнем давило на лёгкие и сердце, но я был готов к этому. Я не мог подвести Виктора. Машинально встал, нашёл наши вещи уже собранными, а то, что необходимо было сегодня – лежало тут же, на кресле. На том самом, где ночью спала Ирина. Это было приятное воспоминание, неожиданно-приятное для меня. Слова Виктора всё ещё звучали в голове и не давали расслабиться и отвлечься. Сейчас мне помогало только это и мои внутренние барьеры. Я мало что ощущал и ещё меньше стремился во что-то вникнуть. Всё было механически.
Вышел к завтраку. За столом был только он.
«Как хорошо», – подумал я.
– Поспеши. Мы уже задерживаемся, – спокойно и серьезно сказал он. Но со мной его серьезность была завораживающей и мягкой.
Я съел что-то ради приличия, и мы вышли. В машине ехали молча. Когда поднимались в зал, Виктор обернулся и сказал.
– Будь рядом со мной.
Этого он мог и не просить, я не планировал лишние действия, общение, даже мысли.
Вошли, сели. У Виктора было запланировано тридцатиминутное выступление в середине мероприятия. Информации было много, как и слушающих, и выступающих. Я старался концентрироваться и не терять логических нитей и целей происходящего. Виктор, наконец, поднялся. Я знал, что сразу же после мы уйдём и улетим. Он говорил что-то в зал, этим людям, старался донести какую-то правду, что-то новое или старое, как мир. А все сидели и просто слушали, не зная и половины того, что на самом деле происходило в его голове. Впрочем, как и я. Ведь Кэтрин была с ним очень долгое время, и по малой толике того, что я знал об их отношениях – это была искренняя дружба и беспрекословное доверие. Кем же был Виктор для неё? Кто он, этот обаятельный, сразу и навсегда располагающий к себе абсолютно всех – от персонала гостиниц или кафе, до чопорных организаторов мероприятий и дряхлых профессоров? Все вокруг дышат свободнее в его присутствии, и я в их числе. Но мне повезло находиться двадцать четыре часа и семь дней в неделю рядом с ним. И это тоже может закончиться. Как и жизнь Кэтрин...
Мысли прервала пауза в зале – Виктор ожидал каких-то организационных моментов перед следующим выступающим. Ему что-то говорили, а он отвечал и внимательно смотрел в мою сторону. Я же слышал в голове только его слова, сказанные ночью. Наконец, он вернулся в зал и сел рядом, дышать стало легче. Очень любопытные ощущения, и они появлялись всегда вместе с его физическим присутствием. Буквально осязаемое течение спокойствия и безопасности.
Наконец, всех отпустили, и мы поехали в аэропорт.
Самолёт, взлёт. Как странно – ни страха, ни мыслей. Пустота и тотальных контроль всех физических процессов.
«А ведь легче контролировать пустоту, чем эмоции», – вдруг пришло в голову.
Полёт обещал быть спокойным, даже убаюкивающим. Но через некоторое время, внутри сознания что-то зашевелилось, гнетущие серые мысли стали настойчиво разрушать мой безопасно огороженный вакуум. Виктор это заметил и попросил принести воды. Я принял капли.
– Алекс, пожалуйста, держи себя в руках, – сказал он тихо. И я уснул.
Разбудил он меня почти сразу – как показалось. Самолёт приземлился. Сейчас дышалось свободнее, я даже почувствовал голод. Покинув серый аэропорт, мы отправились поесть.
Он выбрал какой-то особенный ресторан и столик в нём. Нас окружали стена из живых растений, настил из какого-то особого дерева и фонтан с птичьей клеткой невероятных размеров. Больше никого из посетителей не было. Сделав заказ, Виктор впервые за последнее время посмотрел на меня с улыбкой.
– Не быстро же ты справился.
Каким тёплым бархатным тоном он это сказал! Но почему-то, я стал чувствовать раздражение.
– Меня удивляет, как быстро справляешься ты.
– Ну вот, эмоции возвращаются, наконец-то, – всё тот же тон. Он был мягок, спокоен, по-моему, даже чересчур. Меня это обескураживало, особенно сейчас, понимая, чем мы будем заниматься в ближайшие дни.
– Мы не можем не говорить об этом, правда? Хочу знать, о чём ты думаешь.
– Будто для тебя это секрет, – сухо сказал я.
– Нет, ты прав. Это больше нужно тебе.
Я как-то эмоционально был не готов и капризно закрыт от разговора. Даже с ним.
– Ну, хорошо. Давай попробуем в какой-нибудь нашей технике, – он улыбнулся, –«имаго»?
– Ты серьёзно?
– Абсолютно. Давай попробуем.
Воцарилось молчание. Нам принесли еду. Виктор смотрел на меня неотрывно и тихо начал:
– Невыносимо трудно расставаться с любимыми людьми, но чистая любовь не связана с привязанностью, и поэтому я ничем не хочу задерживать их путь, их развитие. Кэтрин была важным человеком в моей жизни. Она многому научила меня, и я не могу, не имею права не оправдать её доверие. Я пойду дальше. И понесу всё, начатое ей, ради неё и ради тех, кто остался без её помощи и поддержки, и кто не столь силён, чтобы не замереть в отчаянии перед этим горем.
Я должен был зеркально отразить всё им сказанное, не добавляя, не анализируя, только так, как понял.
– Я снова теряю чью-то верность, опору и остаюсь без поддержки. Но я не хочу предавать память о ней. Помня всё, что она говорила и делала, я не смогу так жестоко поступить с любимым человеком, которого больше нет рядом.
Виктор внимательно слушал и потом продолжил:
– Она оставила своих друзей и направление в работе, мыслях, жизни. Ни один человек не уходит в пустоту, бесследно. Она выполнила меру своих вещей. И, Алекс, мой дорогой Алекс, наши переживания не дают нам никакого преимущества или силы. Спаси себя от них, и ты спасёшь многих вокруг.
– Думаю, хватит, – я прекрасно осознавал, чего хотел добиться Виктор, но был всё ещё опустошён.
– Ты уверен, что справишься?
– А ты во мне уже нет? – Я сам поражался своей надменности.
– Алекс, – он пересел ко мне ближе, – сейчас будет много формальных моментов, не самых приятных. Я знаю, что ты справишься. Просто знай это и ты.
 
 
––
 
 
Следующий день начался рано и именно с этих нерадостных формальностей. Виктор лично занимался всем. Церемония прощания была назначена, церковь выбрана, место на кладбище – тоже. Я машинально следовал за ним, но был уже не так капризно пассивен. Я хотел быть полезным, и принять участие в заключительном акте жизни Кэтрин. Последний раз. Всё было сделано быстро, Виктор имел много хороших и добрых друзей даже в этой печальной сфере деятельности. Я был максимально собран, как он и хотел – выполнял возложенное быстро, без лишних вопросов, не допуская никаких эмоций.
И вот, мы у дверей в церковь. Много людей. Просто кошмарно много. Рядом Анна и Ирина – мы теперь практически всегда вчетвером. Говорить прощальную речь никто из нас не планировал, кроме Виктора. И то, что он сказал и как он это сделал, невозможно описать. Я чувствовал  каждое слово всем спинным мозгом, и насквозь пронзённое моё существо тихо скулило внутри. И вдруг я понял, что в слова Виктора были облечены его собственные чувства. Я, наконец, оторвался от собственных ощущений и внимательно посмотрел на него. Мы встретились взглядами. Секунда, и я странным образом почувствовал его силу и его же слабость в нашей общей тоске. Мгновение, и всё растворилось... Он продолжил речь.
Самый напряженный момент всегда происходит в конце, когда все отправляются к последнему месту прощания. Ирина взяла меня под руку, и я ощутил, что ей очень, очень плохо. Она не плакала, как это делается обычным образом, крупные слезы, как дождевые капли, медленно рассекали ее бледное, застывшее лицо. Какую же роль в жизни Ирины сыграла Кэтрин? Я этого не знал. Но понял, как эгоистично ещё устроен – горе ведь было не моим, это общая печаль. И я не мог, просто не имел права присваивать его себе.
Мы стояли у могилы. Гроб опускался, и вслед за ним опускались последние мысли с навсегда несказанными словами. И тут нас было четверо. Я взял Ирину за руку, рядом были Виктор и Анна. Я ощущал их всех сознанием, в этот момент мы были очень крепко связаны нашей потерей. Не знаю, сколько времени прошло, но люди стали тихо расходиться. Наконец, мы остались совсем одни. Каждый из нас сказал то, что посчитал необходимым в эту минуту.
– Алекс, – произнёс Виктор, определяя мою очередность.
Я выдохнул.
– Спасибо Кэтрин, спасибо тебе за всё. Ты заняла часть моего мира, и ты... Ты там и останешься.
Я умолк. Больше нечего было и подумать, пустота опять съела всё – и слова, и мысли.
Виктор подошёл к Ирине и обнял её. Мы все медленно двинулись к выходу из этой вечной тишины. Говорить никому не хотелось, и это то единственное, что я ощущал. Домой тоже никто не собирался. Виктор вызвал машину, и мы отправились в направлении, известном только ему одному.
Иногда, после глубокого потрясения сознание защищается, замыкая границы чувств и эмоций. Это выглядит как полное отсутствие в окружающем мире – без участия, без оценок, без выводов. Простое наблюдение со стороны, от третьего лица. Это происходило со мной ранее, это происходило и сейчас. За окном мелькали картинки жизни, но меня в ней не было по моей собственной воле. Это было моё осознанное исключение. Я знал, понимал, что эта остановка не пройдёт бесследно, но всё же пошёл на поводу у своего «Этого». Так нам было легче.
Мы подъехали к каким-то воротам. Их вскоре открыли. Нас встретил огромный дом с просто потрясающим ландшафтным дизайном вокруг. Масштаб впечатлял даже самых отстраненных, как я. Территория продолжалась настолько далеко, как только мог охватить взор. А может и ещё дальше.
– Ближайшие дни мы проведём здесь, – услышал я слова Виктора.
В тот же момент все вошли внутрь и начали устраиваться по комнатам. Я выбрал свою. Спокойствие одиночества было сейчас самым желанным, но бесспорно эгоистичным. Я решил не разочаровывать остальных своим неустойчивым настроением и остался в комнате.
И как всегда, ошибся. Через полчаса в дверь постучал Виктор.
– Знаешь, – сказал он, входя, – ты умудряешься уже просто обескураживать своим поведением.
– Подумал, так будет лучше.
– Подумал он. Почувствовал, что сбежать проще.
Виктор сел в кресло, смеряя надменным тяжёлым взглядом. Я ощутил жестокость, и впервые в сознании мелькнула мысль, что, в общем-то, Виктора я и не знаю. Кто этот человек, который располагает к себе всех и сразу, в том числе и меня? Виктор внимательно наблюдал.
– Ты разочарован?
Я не ответил и молча сел напротив.
– Алекс, не закрывайся от меня, – в его тоне была всё та же надменность.
– Ты же сам говорил, что это мне поможет в лекарственной дозировке и целях.
– Я тебе не враг.
Я постарался посмотреть ему в глаза прямо. Это всегда выходило плохо, так как я часто ощущал себя ребёнком, наказанным за что-то страшное. Но, скорее всего, я боялся увидеть там нечто, с чем справиться точно б не смог.
Виктор заулыбался.
– Получается уже?
– Ты всё обо мне знаешь? – начинал я злиться, – тогда скажи, почему я так нестабилен в последнее время?
– Потому как ищешь баланса, боишься доверять себе и пытаешься придумать своё недоверие ко мне. В сущности, я тоже тебя не знаю, Алекс, просто чувствую, что ты – мой человек, и стараюсь, чтобы и ты не сомневался в этом. Мы все здесь присутствующие и..., – он остановился, – и отсутствующие, мы похожи. Нас связывает нечто большее, чем дружба или симпатии. Я надеюсь, ты ощущаешь это. И вскоре ты будешь знать и предвидеть свои и чужие поступки, мысли, намерения. Наконец перестанешь так много думать о доверии и будешь жить в нём. Слово «помощь», такое абстрактное для тебя сейчас, это дело каждого дня, минуты и ситуации. Не думай, что кому-то легче или тяжелее, просто всем одинаково нужна эта самая помощь. Поэтому я здесь, с тобой.
Мы помолчали.
– Почему мне не противно, когда ты прав? А прав ты уже практически всегда.
Виктор рассмеялся.
– Ты чувствуешь, что влюблён в мою персону, я этим пользуюсь.
– Как ты это просто говоришь, – резко сказал я.
Но тут он очень серьёзно посмотрел на меня и сказал, выделяя каждое слово:
– Алекс, я тоже испытываю похожие эмоции к тебе, и они имеют особенный, тёплый, неповторимый вкус. Вкус забаглионе.
Он встал.
– Пойдём к ним, сейчас это важно.
Ирина с Анной сидели вместе. Анна что-то рассказывала, кажется, о характере или роли. Ирина вставляла редкие реплики, видимо, для составления полной картины сюжета. Похоже, это обсуждалось ими уже ранее и не раз. Женщины встретили нас очень искренними улыбками, и все мы направились в гостиную. В этом доме был персонал, как в гостиницах, поэтому я сделал вывод, что это был такой своеобразный отель. Для нас накрыли поздний ужин. За столом Анна продолжала тот же разговор. Она просила совета – какую черту, деталь характера, особенность можно было бы добавить её персонажу для более объемного восприятия сюжета. Ирина участвовала в разговоре больше всех – не натянуто, искренне. Виктор иногда аккуратно шутил.
«Интересно, – подумал я, – сколько же все они вместе живут вот так, в полном доверии?» Я же был тут самым новеньким и самым отстраненным сейчас. Взгляд Виктора буквально вытащил меня из подкатывающего состояния неуверенности.
Ужин был окончен, вернее, почти и не начат, и все поднялись, чтобы пройтись по парку. Но парком это сложно было назвать – насаждения в строгой последовательности и здоровом беспорядке. Прекрасные сочетания по типу, цвету, внешнему виду. Отдавая очевидное должное такому неочевидному занятию как садоводство, я с удивлением, умудренного опытом жизни старца, рассматривал простые поразительные вещи – как рядом друг с другом сосуществовали черные клёны, белые и розовые магнолии, невесомые облака хвои, дубы, липы и ещё много всего, недоступного моим знаниям. Группами, вперемешку, поодиночке – это было похоже на танец воображения одного человека и снисходительности природы. И только прогулочные дорожки, лавочки и беседки возвращали сознание в культурную действительность. Здесь можно было заблудиться или нарочно потеряться от всего мира с его суровыми законами.
Мы шли подвое. Виктор увёл Ирину подальше вперёд. Я почему-то решил, что у них очень личный разговор. Мы с Анной шли сначала молча. И я вдруг подумал, что кому как не близким людям можно показывать грани своего характера, такие разные, не всегда блестящие и ровные. И я спросил её прямо.
– Ты его ревнуешь когда-нибудь?
Она приобняла меня, нежно улыбаясь.
– Ты просто великолепен, Алекс. Я мало тебя знаю, к сожалению, о многом, конечно, догадываюсь, но спасибо, что выбрал искренность, как основу нашего общения. Это блестяще.
Она помолчала, прежде чем ответила.
– Нет, не ревную. Он мой настолько же, насколько и твой и Ирины. Нас всегда было четверо, четверо и осталось.
Повисла пауза.
– Я говорю не только о нас, есть же пациенты, знакомые. И он одинаков со всеми. А с нами, даже не знаю, как описать… Нежная опека и бесподобная внимательность.
– Алекс, я хорошо знаю его цели, принципы. Для него любовь к человеку равна любви к жизни. Он мой, твой… Наш. – Анна будто пыталась мне объяснить эмоциями больше, чем словами. Что-то было за этим смыслом. Я не до конца, конечно, понимал. Некоторое время мы снова шли молча.
– Когда же я буду спокойнее рядом с ним, – произнёс я совсем смело.
Анна посмотрела на меня.
– Когда его общества тебе станет достаточно. А ему – твоего. Ты привыкнешь, успокоишься, и всё потечёт медленнее и понятнее.
Мне мало что было ясно из этого разговора. Мы уже догнали Виктора и Ирину. Наши дамы решили вместе вернуться в дом.
– Как вы с Анной познакомились? – нарушил я молчание.
– Как ни банально – на моей работе, она приводила одного из своих подопечных, – Виктор отвечал спокойно, даже охотно.
– Как ты понял, что она должна идти с тобой по жизни?
– Почувствовал. Абсолютно так же, как с Кэтрин, с тобой.
– Да, но это разное…
Он быстро перебил меня.
– Да, это разные слои десерта, – и заулыбался.
Я вздохнул. Смерть Кэтрин поставила окончательную точку в моих попытках найти близкую душу. А тот невероятный уровень нашей с ней искренности выглядел абсолютно недостижимым ни с кем. Я понимал, что эмоционально шантажируя Виктора, проблему не решить, он был, конечно, кристально честен, блестяще вежлив, но... Я осознавал недосягаемость его личности, а потому не чувствовал себя равным. Я опять вздохнул. Виктор тихо сказал:
– Мы все разные, Алекс, и по-разному любим тебя. Но не сомневайся, очень сильно.
Он протянул мне руку, я как-то отстранённо пожал её. Виктор потянул меня к себе и обнял. Я не знал ни братской, ни отцовской любви, ни даже крепкой мужской дружбы. Всё было ново. Я стоял в центре круговорота мыслей, эмоций и странных, но очень нужных, долгожданных ощущений абсолютного равновесия. Виктор исполнял мои желания по-своему. И я понял, что очень важен для него.
Через несколько мгновений он отпустил меня, отошёл и сказал:
– Мы тебя не оставим, у нас общий путь. И ты мне вообще-то обещал помогать, помнишь?
Я невольно улыбнулся. Как же давно был тот самый разговор, и сколько теперь изменилось.
 
 
––
 
 
Несколько дней в этом чудном месте пролетели со скоростью счастья. Но наши рабочие дороги звали обратно. Виктор отлучался чаще всех, но возвращался вечерами. Анну увозили только на третий и четвёртый дни. Ирина же была со мной всегда. Я понимал, что она скоро покинет страну и сейчас здесь в незапланированном отпуске. Мы с ней сдружились, как дети. Она была Виктором, понятной мне, минимальной концентрации – схожие чувство юмора, оценки поступков, не по возрасту рассудительность и осознанность всего, о чём она говорила и что делала. Видно было сейчас, как много он в неё вложил своего, личного. Между нами не было флирта. Она знала моё отношение к таким ситуациям и была по-честному понятной мне. Анна и Виктор, как родители оставляли детей одних, а мы? Мы были рады такой остановке в нашей жизни. Конечно, причины никто не забывал, но говорилось об этом много и всегда. И тоска отпускала, горе замещали воспоминания... Боль? Боль возвращалась, когда я был один, а такое в последнее время случалось редко. Ирина внимательно за этим следила.
– Завтра я верну тебе твоё одиночество. У меня самолёт.
Мы завтракали в парке вдвоём, как обычно.
– В одиночестве приятней и легче сойти с ума. Оставьте меня все! – Театрально декламировал я.
Как же спокойно и легко было находиться в её компании. Я мог бы так вечно жмуриться на яркое солнце, наблюдая, как она разливает утренний кофе, бережно и мягко прикасается к приборам на столе, поправляет скатерть. Как свет падает на её волосы, проходит сквозь выбившиеся пряди, подсвечивая их золотом. В эти моменты я плыл по волнам простых семейных ощущений.
– Не переживай, я уверена, Виктор этого не допустит и уже всё придумал для тебя, – она заулыбалась. Я не мог, да и не хотел скрывать от неё свои странные ощущения.
– Интересно, почему ты не столкнулась с таким, живя и работая с ним?
– Мы же семья! Но мне бесспорно комфортнее, когда он рядом. Но я отношусь к типу сознательных и мало впечатлительных людей. – Это она так шутила надо мной. – Мы со всеми сложностями справлялись вместе.
– Ясно, – рассеянно сказал я.
– Не думаю, – продолжала улыбаться она.
– Нет! Ты права, не ясно! Я же всё понимаю, осознаю, – последнее слово я произнёс по слогам, – но поделать ничего не могу с этими эмоциями!
Ирина встала из-за стола, смеясь, взяла меня под руку и повела вдоль сада.
– Пошли, Алекс. Вот скоро он приедет и заберёт тебя туда. – Она указала в сторону города. – Ты думаешь, я не скучаю по такой близости с ним? Но я вовремя поняла, что моя деятельность, цель, работа, вся жизнь – если хочешь – важнее эмоций и ощущений. Я благодарна Виктору, что он сумел донести до меня это вовремя. А не в самом конце.
– А так бывало с кем-то?
– Часто бывало, с его пациентами. Это печально, Алекс, всю жизнь бороться и отрицать очевидное и сдаться в его плен у последней черты. Я наблюдала такое. Это разрывает душу, – добавила она тихо.
Повисла пауза.
– Я или нестабилен, или эгоистичен в последнее время. Не хозяин себе. И понимаю, что абсолютно ничего не контролирую.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Любое состояние не длится вечно. Ты сейчас одновременно развязываешь прошлое и проходишь уроки верности и выдержки настоящего. Сложно не видеть трудности, когда стоишь посреди неизвестности. Но поверь, пройдёт и это, – улыбнулась она.
Я любил разговаривать с ней, и вообще, проводить время вместе. Наши дни внешне походили один на другой, но начинка всегда удивляла. Днём она иногда настойчиво приставала к садовнику с предложением помощи. Он почти всегда отказывался, с плохо скрываемым страхом за всю, окружавшую нас, красоту. Но кое-что ей всё-таки доверял. А она, в свою очередь, включала и меня в этот хаос ухода за растениями. Я, такой далекий от быта и цветочного порядка человек, в эти моменты с нетерпением ждал возвращения Виктора и Анны. Сегодня был наш последний семейный ужин в этом раю.
Виктор вернулся рано, Анну тоже привезли задолго до вечера. Я сидел в гостиной, как ни странно один, Ирина поднялась к себе.
Он вошёл и сел рядом.
– Завтра, после того как поводим Ирину, уедем обратно в город. Пора возвращаться, Алекс, в нашу жизнь.
– Как тебе здесь было, хорошо? – спросил он, помолчав.
Виктор не столько словами пытался заглянуть в мою душу. Я уже начинал привыкать к таким моментам и не капризничать, и не сопротивляться.
– Это была очень счастливая остановка, несмотря на причину, конечно. Я как будто перестал бежать и сел на край своей жизни. Оглянулся и не нашёл, пока, за что зацепиться и чего пожелать. Я не вижу будущего, Виктор! – Я быстро взглянул на него. – Я имею ввиду не цель, работу, идею, а именно себя в этом всём.
Виктор помолчал.
– Я не могу утверждать наверняка, но думаю, это следствие твоих барьеров. Они помогали тебе когда-то в чём-то, но потом превратились в сплошное ограничение, и от хорошего, и от плохого. В поиске баланса ты упускаешь большую часть настоящего, что уже говорить про будущее. Да и зачем? Его ещё нет. Знаешь, Алекс, я ведь действительно наблюдал за тобой, и твоё уникальное мироощущение мне было понятно с первых же минут. Не теряй его, и вскоре многое поймёшь сам.
Сегодня между нами царило спокойствие, и я подумал, что может быть вот она – история со временем работает.
Ужин был очень весёлым. Ирина рассказывала забавные моменты из личной жизни. Виктор многое из этого знал. Даже то, свидетелем чего не являлся. Поэтому я понял, что у них происходит постоянное общение. Он был в курсе очень многого – от подробностей быта до проблем её знакомых. У Анны же были свои истории, сплошь связанные с работой: технические заминки, курьезы на репетициях и случайные импровизации на представлении. Иногда мы все просто хохотали в голос. Думаю, настолько шумных ужинов эта гостиная ещё не слышала. Глубокой ночью мы нехотя разбрелись по комнатам. Рейс Ирины был поздним утром. Спал я плохо.
Утром меня разбудил монотонный скрипучий голос садовника за окном. Я улыбнулся и пошёл в ванную. За завтраком было так же весело, как и вчера, потому что выяснилось, на кого жаловался садовник Анне.
И вот, мы все уже в машине, следующей в аэропорт. Анна, спешно простившись с Ириной, уехала – у неё была встреча. Мы остались втроём, и я подумал, что Виктор, видимо, захочет попрощаться с Ириной один-на-один, без свидетелей. Но, споткнувшись об его взгляд, решил не озвучивать свои мысли.
Ирина была просто прекрасна в своём спокойствии. Она стояла напротив меня, держа маленькую сумочку в руках перед собой, уверенная улыбка не сходила с её лица, а взгляд был очень смелым. Сейчас она снова была похожа на ребенка – милую, трогательную девочку.
– Я буду скучать, а ты мне обещал сойти с ума, помнишь? – Внезапно её улыбка стала какой-то грустной. Но вот, мгновение, она собралась, и сказала с серьезным видом:
– И не переживай, мой дорогой, я ненадолго оставлю его тебе, – и кивнула в сторону Виктора.
Я забеспокоился.
– В смысле, он скоро полетит к тебе? Надолго? – Мой растерянный тон вызвал смех их обоих.
– Да куда я от тебя уеду, Алекс! – По-доброму, сказал Виктор, – Ирина просто переключает фокус.
– Значит вот как! – Я решительно шагнул в её сторону и обнял за плечи. – Думаю, ты не сможешь находиться там долго без нас. Поэтому возвращайся скорее ко мне – мы же семья, – я поцеловал её ручку, поправил непослушную прядь волос и крепко обнял.
Взгляд Ирины стал мягким и печальным.
–  Ну вот, под конец ты начинаешь меня волновать, – голос её дрогнул. И я, наконец, увидел её искреннее волнение.
Она обняла меня и тихо сказала:
– Я очень скоро приеду насовсем. Кто же будет отвлекать вас друг от друга?
Мы простились. Виктор говорил ей, более о каких-то рабочих моментах, а я... Я уже мысленно цеплялся за ускользающее видение – как через очень короткое время приеду её встречать сюда. Сам.
 
 
––
 
 
Машина въехала в город. Настроение было ну никак не рабочим. Виктор говорил по телефону, водитель включил радио – в общем, моего общества никто не хотел. Я смотрел в окно – люди, улицы, суета. Но этот человеческий мир больше не отталкивал меня, я был с ними, тут, в жизни каждого. Надо было решать, помогать, что-то делать, куда-то направлять всё то, что внутри меня уже ничто не ограничивало. Виктор закончил разговор и наблюдал за мной.
– Можно мне работать в её квартире?
Помолчав, он ответил:
– Как хочешь.
Когда мы подъехали, и я стал открывать дверь, он задержал меня.
– Вечером заеду, не уходи, я запрещаю твои одиночные побеги.
Я вышел, внутренне ликуя. Приятное чувство разливалось по телу. Всё и правда становилось на места.
В квартиру я зашёл тихо, как вор, стараясь не разбудить последние мысли и образы, оставленные Кэтрин. Открыл дверь в гостиную, раздвинул тяжёлые шторы. Солнечный свет привычно коснулся воздуха, мебели, стен. Всё было по-прежнему. Тут я впервые увидел Анну,  здесь Кэтрин так искренне беспокоилась о визите Вероники, и я обнаружил, что верю ей больше, чем себе. Мой взгляд упал на кофейный столик, тот самый, из Вены. Резьба сентиментально переливалась в лучах света, он был здесь на своём месте.
– Ну что, друг, теперь мы будем хозяйничать только вдвоем.
Я долго сидел в кресле Кэтрин. Так было хорошо и грустно одновременно. И именно сейчас я понял, что счастлив. Ведь всё было сполна – воспоминания, эмоции, ощущения и восторг «От причудливого узора жизней. Наших жизней». Узор верности Кэтрин был прекрасен и завершён. Я чувствовал, что с её жизнью закончилась и моя вечная погоня за верностью и преданностью. И сейчас это больше не волновало меня, я был полон гармонией всего и всех окружающих.
«Ты пойдёшь дальше с того места, где закончим мы», – вспомнилось мне.
Звонок телефона вернул меня в настоящее.
«Ну, прямо в стиле Ирины», – пронеслось в голове. Как ни странно, это и была она.
– Я прилетела, если тебе интересно.
– Интересным обычно полет не назвать.
Она знала мои страхи и рассмеялась. Потом была пауза, и я почувствовал, что у неё случилось что-то важное. Но где б она успела? В полёте, в воздухе?
– Ирина, всё хорошо? Ты же не просто так звонишь?
– Да, не просто. Я поняла твоё наслаждение одиночеством – наедине с собой хорошо думается… В общем, Алекс, ты мне стал слишком дорог. Дороже просто друга.
– Меня нет рядом пару-тройку часов, а ты уже столько придумала! И ты же знаешь, я влюблён в Виктора, – я спешно старался увести этот неожиданный разговор куда угодно, но был просто напуган.
– Учишься быстро, – рассмеялась она, – когда будешь готов – позвони, пожалуйста. Целую. – Тихим и мелодичным голосом закончила Ирина и связь прервалась.
Тишина вокруг просто звенела. Ощущения были такими, будто меня облили холодной водой. Я же всё это знал! И видел всё сам. Мы были абсолютно подходящими друг другу. Но разве это любовь? А как же шквал чувств, навязчивые мысли, беспокойство от присутствия? С Ириной ничего этого не было! Только лишь мир, стройный порядок ощущений и абсолютное доверие. Почему же в тот самый момент, когда я понял, что такое баланс и доверие к жизни, когда, наконец, ощутил свои силу и равновесие, получил круг новых задач? Всё же было ослепительно хорошо! Вот только что! Я понимал, что именно сейчас не увижу всё так ясно, как хотел бы. Нужно было подумать.
Приняв единственного на сегодня пациента, я заставил себя навести немного порядка в голове и спустился вниз. Как раз подъезжала машина Виктора. Зная, насколько сильно он связан с Ириной, я приготовился к разговору. Но в салоне никого не оказалось. Водитель сказал, что он ждёт меня в другом месте.
«Ну вот, – негодовал я, – обещал же быть рядом».
Мне не терпелось его поскорее увидеть, словно от него многое зависело. Но в это время в городе всё двигалось со скоростью животных. Бесчувственных и одноклеточных. Мысли стали откровенно надоедать своим беспорядочным мельканием. И я расставил границы, в терапевтических целях. Все. Как умел. В таком состоянии я и приехал.
Набережная парка. Лодочки, катера, смех, блеск солнца на воде и мостовой и что-то такое лёгкое, неуловимо-яркое двигалось вокруг и сквозь меня. Боже, какая красота! Внутри и снаружи просто звучащая радость! Мои барьеры сейчас крепко и надёжно сдерживали даже малейший порыв мысли, но сердце сознательно и отчаянно сражалось, желая свободно раствориться в этом летящем кусочке жизни. Я подошёл к лавочке, где сидел Виктор и замер. Он сейчас был торжественным отражением этого ослепительного мгновения. Как же я желал постигнуть хотя бы край его прекрасной орбиты... Он был недосягаемым солнцем, смотреть на которое болезненно тяжело, а жить без него невозможно. Что и как двигает его мыслями, поступками, жизнью? И как это можно соединить с «просто жить»? С семейным счастьем и спокойствием, с прекрасным и редким человеком, который, безусловно, достоин любви и обожания. Как же это сочетает Виктор?
«Я обязан быть честным, в том числе и с собой!» – твердил я себе, садясь на лавочку.
Виктор взглянул на меня и заулыбался.
– Не успел сбежать?
– Я ещё никогда так не мечтал быть пойманным, Виктор.
«Он ещё не в курсе», – подумал я и немного расстроился. Как сказать всего, я не знал. Мы молчали какое-то время. Я всё думал, решал с чего начать, но не успел.
– Алекс, что случилось? Если б я тебя не знал, то подумал бы, что ты боишься меня.
И вдруг, в сознании вспыхнула догадка!
– Скажи, вернее, опиши, пожалуйста, свои чувства к Анне.
Он удивлённо повернулся ко мне.
– Может, ты скажешь, в чём дело сразу?
– Конечно, скажу, Виктор, но, пожалуйста, ответь мне.
– Я думаю, для тебя это будет сейчас несвоевременно. Это несколько сложно... Алекс, что случилось?
– Вы в полноценных супружеских отношениях? – не отступал я.
Удивлению Виктора не было предела.
– Да что у тебя случилось за эти полдня?!
Я молча ждал. В голове появлялась масса предположений, а поведение Виктора доказывало правоту многих из них. Он смотрел на меня несколько мгновений, обдумывая что-то.
– Ну хорошо. Мы с Анной полноценные партнёры в этой жизни. Наши отношения – это особый вид доверия, верности и любви. Нас связывает общая цель, но это не продолжение рода. Для нас с нашими принципами и позициями, такая семья – самый лучший и очевидный выход. Я не хочу, Алекс, чтобы ты думал двусмысленные вещи на этот счёт. Со временем ты всё поймёшь лучше, поскольку будешь рядом. А теперь ты ответь мне, почему именно сейчас возник этот разговор?
– Ты же сам говорил, я научусь чувствовать других. Вот и пришло. Само как-то.
– Нет, не то. Здесь что-то есть ещё. Это результат, где же причина, из-за которой пришло понимание или догадка?
Я не знал, какие слова подобрать. И тут вспомнил его прямой взгляд, спокойный уверенный тон, когда он говорил мне про Кэтрин и решился.
– Ирина позвонила мне, когда приземлилась. И сообщила, что…
Тут слово не подбиралось, и смелость подводила. Банальное признание? Но это же было не так. Я замешкался.
Вдруг Виктор встал. Я всегда догадывался, что при нашем с Ириной одновременном попадании на чашу его весов результат мог быть весьма непредсказуемым.
Он стоял и молча смотрел сквозь всё: меня, людей, воздух, и, наконец, спросил:
– Ты испугался?
– Очень похоже.
– Что думаешь?
– Как я могу разделить то, что не имею?
– Если это так просто, ты бы ей сразу всё сказал. – Он замолчал и внимательно смотрел на меня какое-то время.
– Ты думаешь, что это может быть, как у нас с Анной.
Я кивнул.
– Ну, может и так. Хотя я сомневаюсь, Алекс. Ирина очень дорогой мне человек, она стоит искренности и полноценности, и думаю, ожидает от тебя того же. Тут всё не просто.
Пока он говорил, у меня началась невыносимая головная боль. Виктор был очень озабочен и отстранён.
«Почему это так его беспокоит? Может он любит её? Они ведь жили вместе и были знакомы ещё до Анны. Что происходит вокруг этого человека? Может он просто нас коллекционирует? Или это обман с самого начала?»
Мысли мои уже не принадлежали сознанию, просто ворох чего-то в голове. А гадость всегда пролазит быстрее, даже в недоступные места. Я постарался собраться, снова старательно расставил границы, барьеры поверх уже существующих и приложил значительные усилия, чтоб прервать поток бессвязных мыслей. Что же осталось у меня в итоге? Баланс двух путей в моей жизни и, как следствие, выбор Приоритет эмоций и ощущений был на стороне работы, там же были и принципы, и цели, и ещё много чего за границей возможного и видимого. Но то была лишь часть жизни. Полное доверие, спокойствие, понимание были с Ириной, в том числе и почти угасшая надежда создать ту самую семью, которая не случилась с Вероникой. Да, желания всегда исполняются. Рано или поздно. Так или иначе.
Становилось легче думать. Но эта боль... Видимо, я себя переоценил. Давно у меня не было таких ужасных приступов. Мне на глаза попалась вывеска аптеки в конце площади, и я уже было собрался идти, но Виктор остановил меня.
– Что с тобой? Подожди, присядь.
Он дал мне успокоительное.
– Плохо выглядишь, Алекс. Ты сейчас эмоционально не справишься. Всё это касается тебя лично и твоего шаткого равновесия. И сейчас такое не вовремя. Давай поступим так, думаю, пару дней тебе хватит, Веронику примешь через сеанс, а с Ириной я поговорю. Это же всё не так важно сейчас. Главное, что ты стараешься сам, без этих твоих прелестных навыков.
Тут он подошёл ближе в полной уверенности, что прав.
– Ты опять? Алекс, я же просил тебя!

 
––
 
 
Виктор привёз меня к себе за город, потому как в парке у меня снова случился приступ. Но к нему прибавился сильный жар. Так что меня уже успели посетить местные и терапевт, и фармацевт.
– Наверное, я скоро перееду сюда насовсем, – шутил я. Я снова лежал в кровати, а он снова стоял у окна.
– Мне нужно что-то говорить о твоём поведении?
– Да, скажи, я не справляюсь, видишь?
Он вздохнул.
– Жаль, что ты не видишь, что справляешься. Ты себе снова не веришь. Странно это всё, Алекс, мелочи делаешь препятствиями, а в стену упираешься с улыбкой. Чего ты боишься?
Виктор повернулся ко мне, и я понял, что разговор будет сложным.
– Ты имеешь прекрасную возможность быть полезным, с помощью своих, – тут он запнулся, – способностей. У тебя будут пациенты, большинству из которых идеально подойдёт твоя форма взаимодействия. И вместо этого, чем ты занят? Самогравировкой? Подбирая жизнь поудобнее, партнеров понадежнее? Так не получится, Алекс. Только забывая о себе, своих желаниях, погружаясь в мир людей, их сложностей, ты станешь лучше и ещё больше захочешь, и сможешь. Понимаешь меня?
Я сейчас был не совсем согласен и совсем не спокоен.
– Ты убедить меня, что я эгоцентричен и занимаюсь самосовершенствованием? Но за чей же счёт, прости? Тебя, Ирины, Кэтрин? Неужели ты не видишь, что всё, что происходит со мной и в особенности, внутри меня, как раз и есть результат такого взаимодействия! С вами!
Он заулыбался.
– Ты сейчас серьёзно хочешь об этом говорить?
Я как-то не сразу понял, о чём он, но кивнул уверенно.
– Хорошо. Алекс, что ты хочешь от меня? – Он сел на край кровати.
Пауза. Почему же я не мог спокойно и честно отправиться давно желанным путём навстречу отношениям, семье, поддержке? Виктор был не прав, я не искал надёжность. С Ириной будущее было понятным – светлым, ясным, предсказуемым. В верности и преданности. Но… Я уже не хотел этого. В глубине души я надеялся получить похожее признание, подобное тому, что сделала Ирина. От  него. И я абсолютно ничего не представлял о жизни, что ждёт меня за этими привычными рамками.
– Зачем ты включил меня в свой близкий круг?
– Неплохо. Дальше, – он улыбался.
– Прости, Виктор, я вижу твоё отношение ко мне, Ирине, Анне. Я не сомневаюсь в твоих словах, поступках и верен тем же принципам в работе и жизни, но, пожалуйста, скажи, для чего мы все тебе нужны?
Воцарилось молчание, которое он вскоре нарушил.
– Алекс, я не делю свою жизнь на работу, любовь, дом, семью – это нечто единое, взаимосвязанное. И если где-то что-то не так, это только моё упущение. Моё. Сейчас что-то не так с тобой – дорогим мне человеком. С нынешним уровнем эмоций тебе уже нечем бороться, и это последний рубеж отчаянной защиты от изменений. Алекс, ты допускаешь возможность быть с Ириной и не понимаешь, что тебя удерживает. Я на это тебе отвечу. Наше существо так устроено, чем меньше оно ощущает – тем меньше для него это значит. Ко мне ты чувствуешь странные, непонятные, но сильные эмоции. Твоё сознание распознаёт это как любовь или привязанность. С Ириной же вы сошлись абсолютно, как полноценные личности. Это беспокойства не причиняет, но даёт чувство удовлетворения и спокойствия, даже в рамках дружбы. Ирина тут разобралась быстрее и честнее. Она готова шагнуть дальше. У тебя же эти вечные границы и блоки… Как к тебе пробиться? Ты и сам иногда не ожидаешь своих ощущений. Скажи, чего хочешь ты?
Я молчал, на него не смотрел и понимал, что сегодня мне будет трудно что-то принять, какую-то правду. И тем более её озвучить.
– Ты понимаешь, к чему я веду? – вкрадчиво спросил он.
– Я тебе сказал с самого начала – я уже не знаю, что такое любить человека, – тихо ответил я.
Он засмеялся.
– Что ты хочешь сказать, как быть влюблённым в мужчину – знаешь, а в женщину – нет?
– Но вы же с Анной счастливы! – никак не отреагировал я на шутку.
– Алекс, это выбор двух людей, – сказал он так мягко, будто я был его сыном.
Я посмотрел ему в глаза. Пойти по знакомой дорожке семейных ценностей и отмахнуться от всего связанного с этим человеком? Сколько мне открыл именно он… Я иду вслед за ним, пусть иногда и вслепую, но в пути обретаю нечто за рамками простого опыта.
«Твоя борьба с прошлым непременно закончится... И ты встретишь поддержку взамен моей», – вспомнил я Кэтрин. Но снова свернуть было бы равноценно предательству целого мира. Моего, нового. Зачем мне чья-то верность, если я сам не верю в неё?
– Алекс, не надо ничего сейчас решать, даже для себя. Оставь это своим ощущениям и будущему, – Виктор снова видел мои мысли. Я теперь это точно знал.
– Вы с Ириной играете мной.
Он встал, задумчиво улыбнулся, и направился к двери.
– Завтра мы все работаем, – сказал он у выхода, – и ты – тоже.
Он помолчал и добавил:
– Никто с тобой не играет, мы с Ириной любим тебя. Только по-разному.
Он вышел. Тишина. Я знал, что теперь разбираться придётся самому и как можно быстрее. Сейчас, на фоне всех эмоций, я видел свой выбор яснее – между двумя очень близкими людьми. Возможно, Виктор был и прав, и мне, так вплотную стоящему к проблеме, ничего не решить, но жить я так не хотел. Мне важно было определить ближайшую дистанцию, переход. «Твой выбор определит многое», – снова всплыло в сознании, и боль в голове пронзила мысли насквозь. Я уныло вздохнул.
«Всем вокруг приходится возиться со мной. Разве такого друга стоит Виктор?»
Мне даже стало стыдно, и я понимал, что любое моё решение сейчас будет выглядеть детским бунтом, который мы вроде уже прошли. Я подумал, что перспектива пребывания здесь не будет лишней. Но внутри, конечно, надеялся, что рядом с ним я разберусь быстрее, чем без.
Утром я спустился к завтраку. Внизу была только Анна, поэтому ожидаемые неприятные ощущения сразу разлились по телу.
– Садись, Алекс. Как себя чувствуешь? – она очень мило ухаживала за мной.
– Слегка обманутым.
Мне всегда было удобнее отшучиваться. Анна рассмеялась.
– Виктор сказал, что будет именно так. Дорогой мой, тебе нужен отдых – тут я с Виктором не согласна. Этот темп его жизни – он слишком высок и не даёт поблажек. Но и цена велика. – Она помолчала, а я сходу не смог осознать её слова.
– Кстати, он просил передать, чтобы ты не опаздывал.
Напоследок Анна попыталась отвлечь меня парой забавных историй. Сейчас мне было невероятно свободно и легко обсуждать что-либо с ней. Почти на равных.
Дорога к квартире Кэтрин заняла целую вечность. И я твёрдо решил оставаться теперь дома, в городе. Старые мысли укачивали сильнее езды. Но все ж когда-нибудь кончается – и я приехал, зашёл и без промедлений и лишних мыслей погрузился в рабочее состояние.
И как же неожиданно потрясающе пролетел день! Четыре сеанса на одном дыхании. Виктор был прав, а Анна – нет. Это странно меня радовало. Вечером я не стал задерживаться и поспешил на улицу, на воздух. Люди привычно текли рекой – в парках, скверах, задерживаясь в кафе – управляемо-неуправляемый организм, прекрасный в своём несовершенстве и идеальный в стремлениях. Я вспомнил Кэтрин. Как много замечательного она видела в каждом! Даже то, чего нужно было избежать, переделать, исправить – всё было необходимо, по её словам. И она была почему-то уверена, что в итоге будет лучше, чем планируем мы. Главное – цель каждого нашего поступка.
«Боже, как несправедливо быстро ты ушла», – вертелось в голове всю дорогу.
Медленно, но верно я приближался к дому. Последняя надежда... Нет, у дома меня никто не ждал. Вошёл. Лёг. Уснул.
Вся неделя обещала быть неприлично загруженной работой. Я получал всё необходимое по почте. Появлялись новые пациенты и все они были с подозрительно схожим темпераментом. Виктор воплощал свой план относительно меня. Я бессознательно, интуитивно мог подстроиться к каждому. Получалось очень азартно и легко.
Вот так пролетели несколько дней. Виктора всё это время я не видел и предпочёл довериться ему, чем злиться на него. Веронику, как он и обещал, перенесли на неделю позже. В общем, у меня был по-своему интересный график. Я много думал и честно признался себе, что в последнее время плохо улавливал реальные, объективные события, именно те, которые касались других людей вокруг меня.
«Видимо из-за самогравировки», – вспоминал я с усмешкой. Не лишним казалось поработать над собой и разобраться.
Что есть на самом деле все эти люди вокруг? Я ощущал себя с ними просто потрясающе! Каждый из них звучал очень сильной, яркой нотой. А вместе они составляли абсолютную гармонию моего существования последних месяцев. Но вот некоторые из них стали звучать громче, расширяя своё присутствие и втягивая меня в поток. И как себя вести? Они же, безусловно, мне дороги. Значит надо помочь. Опять эта «помощь», которая нужна всем и каждому, и, причём, всегда. И я решил пойти этим путём.
С Ириной было «понятнее и честнее», как выразился Виктор. И я ей мог, и уже даже хотел позвонить. А вот с Виктором вопрос оставался нерешённым. Несмотря на то, что он объяснял мне абсолютно всё, чтобы я не спросил, всегда чувствовалась какая-то недосказанность, черта, за которую мне было нельзя. И я решил до конца решить хотя бы одну проблему. С Ириной.
Вечер. Последний пациент ушёл, я взял телефон, мысленно собрался и набрал её номер. Долго никто не отвечал и наконец…
– Ты уже справился? Удивительно, – её тон был очень простым и спокойным, мне стало легче.
– Когда ты собираешься приехать?
– Наверное, в следующие выходные. Встретишь меня?
Повисла пауза, мы как-то быстро подошли к главному.
– Ирина, я знаю, что всё это не просто, и у меня так много вопросов, причём к себе, но я подумал, это же не повод прерывать общение. Хочу, чтобы ты знала, я не боюсь. Ты очень важна мне, такого человека, я не встречал. Понимаешь, о чём я?
– Думаю да, хотя давай озвучу, как поняла. Ты в чём-то не уверен и тебе нужно время. Но желательно, чтобы между нами всё оставалось по-прежнему, в той же тональности и темпе. Я права?
– В целом, но у тебя вышло грубовато.
– Прости, Алекс, это не нарочно, – тихо и быстро заговорила она. – Я ждала твоего звонка раньше, и, наверное, перенервничала. Знаешь, я ведь никогда и не думала, что смогу испытывать нечто похожее на эту романтическую ерунду. Но с тобой я целая, наполненная спокойствием. Видимо, я стала более эгоистична. Прости, что так прямо призналась, но я с честностью «на ты», помнишь?
– Как хорошо, ты с меня камень сняла. – Выдохнул я. – Вот я до сих пор не знаю, как правильно балансировать между честностью и деликатностью. Виктор сказал…
Ирина резко оборвала меня.
– Давай, с Виктором вы как раз и решите всё до моего прилёта.
Эта фраза просто оглушила. Она поставила условие, что больше не союзник в моих отношениях с Виктором. Почему? После этих слов я уже ничего не слышал, только машинально, вежливо отвечал. И попрощались мы, не помню на чём. Мои чувства стали тяжёлыми, так как вопрос номер один разрешался неожиданно и категорически неприемлемо. Я сразу набрал Виктора. Долгие гудки, трубку не взяли. У меня начался лёгкий приступ паники.
«Это его личный телефон! Он говорил, что ответит всегда!» Догадки пугали, стало тесно и душно. Я быстро собрался и выбежал на улицу. Шёл в сторону нашего кафе – был почти уверен, что найду его там и именно сейчас. На террасу я просто влетел – он был один.
– Почему не ответил? Ты же говорил… Мы договаривались! – я не мог отдышаться, голос дрожал больше от страха, чем от быстрой ходьбы.
Он молча посмотрел на меня. Я сел рядом и успокоился.
– Виктор, что мне делать?
Он удивлённо улыбнулся.
– Жить, работать, любить. Быть собой.
Меня поразили и его странный голос, и поведение. Что-то неуловимо замкнутое, недоступное и новое. Я будто натыкался на свой же барьер.
– Нет, я серьёзно, что-то не так.
Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Ты звонил Ирине.
– Да, она скоро прилетит.
– Зачем?
– Как, зачем? Я думал, ты знаешь – в гости или работать..., –  я запнулся, – я точно не знаю.
– Знаешь.
– Что ты хочешь сказать, её прилёт – это безоговорочное, безусловное решение моей проблемы?
– Нашей, – серьёзно сказал он.
У меня даже голос пропал. Я понимал, к чему он выводит разговор, а использовать свою помощь в его присутствии было невозможно. Я постарался собраться. Внутри всё дрожало от волнения, но пропасть выбрал он, и я доверился и шагнул.
– Ты хочешь, чтоб я выбрал жизнь с ней?
Он улыбнулся:
– Алекс, причём тут «хочешь»? Ты не можешь так ничего решить.
– Конечно! Я сейчас хочу помочь тебе, – твёрдо сказал я.
– Знаешь как? Уверен, что сможешь? – он странно посмотрел на меня. Это были не его обычные взгляд и тон – чересчур закрытые, безликие для такого личного разговора. Будто выученная роль... Тут я уже начал откровенно нервничать, даже злиться, и одновременно догадываться, в чём дело.
– Вы с Ириной ставите на мне опыты?! Я не хочу так решать! Это партия какая-то! Всё равно что выбирать между белым и квадратным! – вскочил я.
Виктор вдруг рассмеялся в голос, усадил меня рядом.
– Да, ты прав. Мы знали, что такой штурм не выдержишь, но одновременно поймёшь что-то главное для себя. Не ошиблись. Я ей говорил, что ты всё почувствуешь, – его голос звучал уже привычно мягко, он положил мне руку на плечо.
– Ну что, жив?
– Да ну тебя, Виктор. Я испугался, – признался я.
– А знаешь, чего именно? – внезапно тихо спросил он.
Я промолчал. Это действительно было открытие. И Виктор сейчас внимательно смотрел на меня. Единственным страхом было потерять его. И мнимое равновесие не мне не принадлежало. Виктор всегда был рядом, поддерживая и помогая. Он привёл меня в совершенно другой мир. И был его основой.
– Вы оба великолепны,  – проговорил я.
– Теперь, Алекс, всё это должно не так давить на тебя. Ирина прилетает в субботу, встреть её, пожалуйста, и привези к нам. У Анны будет небольшое рабочее торжество, вот его и отметим вместе. Я буду занят, поэтому, давай сам, ладно?
Я был как в невесомости, будто что-то держало лет сто и внезапно отпустило – нечего было решать, некого выбирать – всё было рядом. Всегда. Виктор видел мой «полёт» и продолжал улыбаться.
– Ну всё, я же сказал, всё хорошо.
– То, что говорила мне Ирина, правда? – запереживал я снова.
– Да, – спокойно ответил он.
Я вопросительно посмотрел на него.
– Алекс, это не проблема, не надо сейчас. Я же тебе говорил, чтоб ты не спешил. Что ты сейчас хочешь?
– Не знаю. Ответа, совета.
– Я ведь тоже тебя люблю, но это не беспокоит тебя так сильно, – спокойно произнёс он.
– И ты знаешь почему, – проговорил я.
Виктор внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Это знает и Ирина.
 
 
––
 
 
Более мы ни о чём не говорили. Ситуация легче не становилась, но мне было по-своему спокойнее, я теперь был не один. Думать ни о чём не хотелось. За нами приехала машина.
– Ты поедешь к нам? – спросил он.
– Я утром пережил целое сражение с собой, добираясь сюда. Поэтому хочу домой, к себе домой.
Он посмотрел на меня, подумал пару мгновений и сказал:
– У нас здесь квартира, очень близко к твоему новому месту работы.
Я молчал, ожидая дальнейших пояснений. Не дождался:
– А вы?
– Это довольно большая квартира, Алекс. Ты нас можешь и не заметить.
– Чувствую себя твоим питомцем. Вы там живете с Анной, вы – семья.
Он не дал мне договорить.
– Алекс, ты просто скажи – хочешь или нет. Ты же всё про нас с Анной знаешь.
Конечно же, я хотел этого очень сильно. Но как всё будет выглядеть для Анны, Ирины, да и для самого Виктора? Я никогда не ставил свою жизнь в зависимость от чужого мнения, но тут были все свои.
– Я соглашусь, если скажешь, зачем я тебе нужен настолько близко?
– Сам увидишь.
Он улыбался. Или даже нет, насмехался над моими сомнениями. Машина отвезла нас туда.
Ну как сказать, квартира... Это трёхуровневый дом в доме. Я мог спокойно занять целый этаж и не видеть никого месяцами. Виктор улыбался, смотря на меня.
– Ну что, подходит?
– Вполне.
Весь вечер был занят переездом. И как ни странно, мои вещи приехали раньше, чем я успел подумать о них. Виктор впечатлял.
Ночью, лёжа в кровати, я впервые допустил очень странные мысли о нём. И все они крутились вокруг уже единственного и последнего вопроса – «Зачем ему я?» Весьма заурядный человек, начинающий специалист, ну да, умею держать себя в руках, но опять же – не с ним. Просто поиграть? Это не про Виктора. Тут я вспомнил Ирину. Может, это всё-таки один план? Но ограничивать нас семьёй я определённо не хотел. Мысли превращались в образы и вот, я уже тонул в них. Впервые за долгое время я не испытывал тяжести во сне – меня окружали лёгкие, невесомые воспоминания… Я ощущал счастье.
Утро пришло быстро. Мысли, что я в гостях, не дали расслабиться и полежать подольше в постели. Я спустился вниз. Здесь был только он и вежливым жестом пригласил меня к столу.
– Нет, хочу пройтись и выпить кофе по дороге. Или ты планировал меня выгулять с утра?
Это прозвучало грубее, чем я хотел, но он только молча посмотрел на меня.
– Прости, вышло не так, – поспешил сказать я.
Он вздохнул:
– Алекс, это ведь всё более нужно тебе. И ты сам будешь определять дозу моего присутствия в своей жизни. Справишься? – он улыбался.
– Я бы лучше не придумал, – задумчиво произнёс я.
– Тогда, до вечера.
Он встал и направился к выходу.
– То есть столько, сколько захочу и тогда, когда захочу? – переспросил я его вслед.
– Совершенно верно, – сказал он, не оборачиваясь, и вышел.
Несколько мгновений я стоял, не двигаясь и улыбаясь, как для свадебного фото, а после отправился следом.
Пациенты сегодня начинались не с самого утра. Нужно было заполнить несколько заключений и спланировать приёмы на следующую неделю. Когда я открыл свой график, то напротив субботы увидел: «Десять тридцать утра, встреть Ирину». Я улыбнулся. Я никогда не чувствовал себя чрезмерно опекаемым, мы с Виктором будто думали об одном и том же. Это стало очевидно в тот день, когда он показал мне уровень своего профессионализма. И тогда же, Виктор умышленно приоткрыл мне дверь в его сознание. То, что я там сумел подсмотреть, не давало мне ни злиться, ни бояться его. Я обнаружил безусловную силу – силу воли, силу веры, силу преданности. Для меня он был много больше, чем просто физическая личность. И намного более, чем друг. Как это объяснить? И кому? Да и зачем. Я понимал, что Виктору это не нужно. Для меня же оставался нерешённым только тот единственный вопрос.
Пришло время пациентов. Они, честно говоря, сегодня больше отвлекали, чем являлись частью работы. Отвлекали от их же собственных возможностей. Я определённо ощущал весь путь к сердцу проблемы каждого, неспешно вёл их, направлял, но многие, почти всегда упрямо и долго ходят по кругу, не желая столкнуться с главным. Поэтому наша работа и затягивается на долгие-долгие месяцы. Чем меньше честности, тем шире круг. Но день всё равно был окончен, и я поспешил домой.
«Домой», – улыбнулся я.
В квартире была только Анна. Работала.
– Он скоро будет, Алекс, – послышался её голос из гостиной.
Всё также улыбаясь, я поднялся к себе. Смыл рабочее настроение, сменил костюм и решил пройтись в ближайшем парке. Стараясь не тревожить Анну, я вышел.
Вокруг и внутри меня царили удивительное равновесие и спокойствие. Я начинал осознавать, насколько уверен в выбранном пути. Ведь я определённо выбрал его. Страх больше не владел мной, я был окружён верностью, себе. И мгновенно осознал, что для равновесия не должен никого использовать.
Здесь, рядом с домом был просторный не шумный парк. Много птиц и воды. Река, затоны, фонтаны, оросители – во всём этом отражались солнце и блеск моего настроения. Я жмурился от спокойствия и какой-то особой, новой наполненности. Ни о чём не думал, как он и советовал, просто предоставил всё ощущениям и последствиям мыслей и поступков. Тепло и свет достигали глухих углов и старых ран, владели и распоряжались каждой клеточкой, мыслью и эмоцией. Я был в их власти, ничего не боялся и был готов принять искренность жизни.
Неожиданно я почувствовал на себе чей-то взгляд, непрошеное внимание. Неуютное ощущение вмиг спугнуло всё остальное. Ко мне подходила Вероника. Она была напоказ уверена, красива и горда этим. Шла она, демонстрируя все возможные грани лёгких ценностей.
«Тут, в этом мире, я хозяйка, и всё будет по-моему», – просто кричал её образ. Я вздохнул. Кривая её поведения круто взмывала вверх на наших сеансах, а после погружалась в глубину «свободы». Мир за дверью кабинета побеждал все доводы рассудка. Честность привычно продавалась и покупалась. Раньше это расстроило бы меня, но сейчас… Я решил выстроить отношения с ней по-честному, без помощи.
– Здравствуйте, мой любимый доктор, вы научились отдыхать?
Я ответил вежливой улыбкой на такое начало.
– Можно мне составить вам компанию и разделить ваш досуг сегодня?
– Пожалуйста, если тебя не смутит заурядная прогулка, – простое обращение было честнее сейчас, вне кабинета. Мы ведь были знакомы и когда-то близки.
– Нисколько, Алекс, – она взяла меня под руку, и мы направились вдоль парка.
– Как ты себя чувствуешь?
– Знаешь, даже вне наших встреч, очень хорошо. Как будто ты даёшь мне лекарство и его хватает до следующего сеанса.
– Но мы пропустили уже один, и я смотрю, ты прекрасно справляешься.
– Не надо, Алекс, – её что-то не устроило в этом направлении, – ты же знаешь, что я не могу постоянно жить, как ты себе придумал, это уже нереально для меня. Как какая-то скучная книжка. Мне проще окунаться в тебя, как в купель, и возвращаться обновлённой и чистой. Но пойми, возвращаться!
Она стала немного раздраженной, и я прекрасно понимал почему. Тут уже от меня ничего не требовалось, Вероника неосознанно сама шла в нужном направлении.
– Я не могу без своего мира – это мой дом, – продолжала она, – другого никто не дарит, а покупать самой – это слишком дорого для меня. Понимаешь?
– Думаю, что и ты не хуже меня всё понимаешь.
Она на секунду перестала жеманно улыбаться.
– Ты всегда возвращал меня в какой-то пепел обыденности, серой и безжизненной. Не надо! Не сегодня, дорогой. Здесь и сейчас мой черёд, мой сеанс. Давай поговорим о чём-нибудь менее драматичном. Или более. О твоей жизни, например.
– Вероника, мы с тобой в таком положении, что можем говорить только о «драматичных» вещах.
– Это же не секрет? – не отступала она.
– Не секрет. Но и не часть нашей терапии и вряд ли чему поможет.
– Ну, нет, Алекс, так не совсем честно. Про меня ты знаешь очень много, а я про тебя, с нашего расставания, ничего. Давай восстановим баланс. Или ты думаешь, что твои жизненные обстоятельства не могут служить примером и образцом даже мне?
Она лицемерила напоказ. Живя со мной, Вероника выучила две простые истины – я плохо сходился с новыми людьми, и в мире не было такого человека, которому я бы безоговорочно поверил. Типичный флегматик – однообразие в деятельности и во всех жизненных процессах. Сейчас она была уверенна в нерушимости этих законов, и для нее я продолжал вести нарочито нравственную, замкнутую жизнь.
– Ну, хорошо, чем я, как старый знакомый, могу развлечь тебя и одновременно помочь?
– Чем ты сейчас занимаешься?
– Завёл новые знакомства, сменил место работы, клиентов, пару недель назад был на конференции, – сухо перечислил я.
– Довольно много событий для тебя! Решил поразить?
Она вела беседу приторно-неискренним тоном, видимо, уже привычным для неё.
– Нет, Вероника, я просто стараюсь быть честным, как всегда.
– Хорошо. Вот ты говоришь новые знакомства... Скажи, какие люди тебе теперь попадаются на пути?
– Открытые, искренние, принципиальные.
– Ну, Алекс, вот не поверю! Вращаясь в этом мире невозможно не наткнуться на беспорядок.
Пока она продолжала эту мысль, я задумался. А ведь Вероника была права. Почему же в последнее время я не вижу этого самого «беспорядка»? Я же среди обычных людей, их несовершенных решений, и более того – мои пациенты – не главное ли доказательство её слов? То, почему они посещают специалистов, подобных мне, это ли не самый, что ни есть, беспорядок в голове и поступках? Но я ведь этого не замечаю. Вернее, я к этому отношусь не так. Кэтрин, видимо, оставила мне больше, чем я пока обнаружил. Только она была способна работать всегда и со всеми, не вешая ярлыки, не делая однозначных выводов. Она мне как-то говорила, что человек – это река. Сегодня видишь в нём то, что завтра уже утечёт навсегда. Всё меняется и все меняются. Сдерживают нас только русло честности или границы другого берега.
Отрешённым взглядом я вдруг различил в толпе Виктора. Сердце застучало, меня мгновенно охватил знакомый поток эмоций. Я повернулся к Веронике и сказал:
– Я понимаю, о чём ты, но несовершенства мы как раз и сглаживаем в работе.
Она замолчала, собираясь с мыслями для следующих вопросов, вероятно, уже о моей личной жизни, что было бы вполне логично. Но меня это уже не заботило. Основа и содержание моей настоящей жизни заключалась в человеке, шедшем навстречу.
– Не пытайся меня задеть, Алекс, я тебя как-никак знаю, – её тон начинал меняться. Она уже плохо справлялась со своей раздражительностью, потому как наше общение не попадало под контроль её флирта и очевидного поведения.
– Мой Алекс может чем-то задеть? – подходя, смеялся Виктор. В эту самую минуту он был очень элегантен и невероятно обаятелен, как всегда. Но только сейчас я стал замечать нечто большее за всем этим внешне показанным поведением. Я ощутил секундное беспокойство, насторожённость и желание помочь. Это всё пролетело в сознании, как вспышка и так поразило меня, ведь до этого я был занят скрыванием своих эмоций – от него, от себя. Что же изменилось? Моё к нему более спокойное отношение? Или я, наконец, заметил очевидное?
Всё это время Вероника не знала, как реагировать на моё замешательство.
– Виктор, – сказал он, протягивая ей руку. Но она неподвижно стояла, наблюдая за мной.
– Извините, Виктор, Алекс так реагирует на ваше появление, что я невольно растерялась, – она приходила в себя, мгновенно возвращая наигранность и флирт в поведение.
– Вы, видимо, давно не виделись? – её смех искренности не добавлял.
– Да, вы правы, мы виделись только за завтраком, – спокойно ответил Виктор.
Я невольно заулыбался. Не знаю, как далее справлялась с этой ситуацией Вероника, но мой взгляд был прикован только к нему. Мы оба с трудом сдерживали смех. Если посмотреть на всё её глазами, то вывод напрашивался один – Виктора я боготворил, если не сказать больше и безнравственнее. В конечном счёте, именно это и читалось на её лице. Они с Виктором немного поговорили о каких-то банально-вежливых вещах, и Вероника стала спешно прощаться. Когда её фигура скрылась за поворотом, мы рассмеялись оба.
– Пошли, – сказал Виктор и повёл меня в ближайшее кафе.
 
 
––
 
 
Мы устроились на веранде, заказали кофе и десерты, так своеобразно отмечая моё новоселье.
– Ну как тебе спалось сегодня?
– Лучше, чем в последнее время.
Я поймал себя на мысли, что мне уже не так неуютно от его взгляда. Я мог достаточное время выдерживать его и начинал больше замечать. Это был взгляд очень сильного, уравновешенного, открытого человека. Читалось столько и сразу, что у меня перехватило дыхание – твёрдая воля, абсолютный контроль происходящего и отсутствие слабости скрывать свои истинные эмоции или привязанности. Дальше меня уже не хватило. Я решил отвлечься на что-либо другое – беседу, десерт, – да что угодно.
– Почему ты пришёл сюда именно сейчас?
– Спасать тебя.
– Будто бы знал, что так выйдет.
– Не знал. Чувствовал, что ты ищешь моего общества.
Повисла неловкая пауза.
– Когда я начинаю ощущать себя чуть спокойнее в твоём присутствии, ты будто нарочно загоняешь меня обратно в угол.
– Так всё получится быстрее, раз ты теперь со мной. Адаптируешься и многое поймешь.
Мне очень хотелось верить в это.
– Что ты заказал такого заурядного вида? – решил я перейти на мелочи.
– Это мой любимый десерт. Попробуешь? – Виктор недоверчиво посмотрел на меня.
Я кивнул и нам принесли ещё. Тёплый кремовый вкус, терпкое послевкусие вина, корицы, сладость ягод – это было просто и необычно. Воображение перенесло меня в янтарный закат, падающий в багряный океан, за самый край мира, где в конце всех историй встречаются земля, вода и небо. Невозможно было оторваться ни от десерта, ни от образов…
– Ну как? – спросил он.
– Пожалуй, даже очень неожиданно для такого заурядного вида, – сказал я, решив заказать ещё, – как называется?
– Забаглионе.
По телу мгновенно разлились тоскливые воспоминания и о смерти Кэтрин, и о спокойствии за городом.
Виктор смотрел на меня просто и открыто. И так же просто я ощутил всю глубину его отношения ко мне – невероятное чувство единения с его состоянием было поразительным. Я умел погружаться в чужие эмоции – достаточно быстро и легко, но с Виктором… Мы словно были в одном помещении и испытывали одно и тоже. Стало очень душно. И впервые я самостоятельно справлялся с таким невероятно сильным штормом внутри.
– Тебе это не кажется странным? – тихо спросил я.
– Нет, Алекс, это неожиданный и прекрасный подарок жизни.
И мы заказали ром. Вам когда-нибудь было страшно ожидание? Страшно и мучительно приятно одновременно? Вот примерно под такие ощущения, а ещё – нарочито отстранённую беседу, опустел мой первый бокал. Но ром – это ром, и он очень терпкий и суровый хозяин. Тёплая тревога разделила общий градус тела, и наступил баланс. Не знаю, заметил ли Виктор, но я стал чувствовать себя очень свободно и храбро. Даже мог описать вслух все свои эмоции в  алфавитном порядке, с расшифровкой каждого сопутствующего отклонения. Теперь смело, смотря ему в глаза, я был счастлив не бояться.
– Мы сегодня поменяем формат нашего общения навсегда, ты это понимаешь, Алекс?
Виктор был очень расслаблен и весел, но способ его объяснений всё ещё смущал, вернее, откровенно не устраивал нас с ромом.
– Когда же ты начнёшь выражаться яснее, – вздохнул я.
Он взял со стола бутылку.
– Пошли.
Мы пересекли парк и устроились на скамье. Сгущались медленные тёплые сумерки. Всё застыло в ожидании покоя и темноты.
– Как ты думаешь, Алекс, сколько времени нужно потратить, чтобы увидеть результат хотя бы одного пациента?
–Ну, это же зависит не от нас.
–Не соглашусь.
–Ну, хорошо, не только от нас. Давай так, я не умею многого, что можешь ты, скажи свой рекорд.
– Я не о рекордах. Я о помощи. Как быстро можно найти центр личностной проблемы? Вот смотри, эти люди, – он показал на гуляющих в парке, – почему они не могут жить просто и спокойно? Сплошные «но» и «если» держат их в клетке. И практически всегда в денежной. А как же «здесь и сейчас»? Они просто гуляют, разговаривают, смотрят, дышат, любят. Встречают кого-то или что-то. Живут. И жизнь направляет их по этому, единственно возможному, руслу. Это ли не есть основа? Та, которая не исчезнет из-под ног, не закончится, не предаст? – он посмотрел на меня. – Но вот они вернуться в свои дома, к своим мыслям, желаниям. И снова наступит состояние неудовлетворенности и злости. Их придуманный мир победит настоящий.
– Это обычные обстоятельства, которые есть у каждого, Виктор. Мы в работе касаемся другого.
– Вот именно! И зачем же мы им, если значение они придают совсем иным ценностям?
– Значит, это не совсем ценности, –  произнес я и подумал, как часто в своей жизни также приходил к этому.
Виктор молча смотрел сквозь толпу. Мы сидели у воды. Кажется, это был какой-то искусственный пруд, но, видимо, достаточно глубокий, на поверхности плавали нежно-белые кувшинки. Бутылка была уже наполовину пуста.
– Я боюсь не заметить чего-то, упустить. Поэтому я ищу вас, моих бесценных помощников. Я боюсь не справиться в одиночку, Алекс. Мне нужна помощь. –  Сказал он очень тихо и внимательно посмотрел на меня. Вот теперь я почувствовал всё, что обычно боялся озвучить даже в мыслях. Наступил момент полной искренности, минута, к которой я долго шёл. Шёл и боялся.
– Зачем ты тогда сломал мою волю?
– Это был самый короткий путь к тебе.
Повисла пауза.
– Ты же знаешь, Алекс, я всё могу сказать тебе, – он смотрел на меня очень уверенно, с вызовом, проверяя струну моей смелости.
Смелости! Мы с ромом и не такое видали!
– Ты всех водишь таким коротким путём?
Виктор внезапно рассмеялся так искренне, что всё вокруг зазвенело.
– Это профессиональный интерес к моей личной жизни, доктор? – спросил он.
– Не профессиональный, – уверенно сказал я, но то был уже больше голос рома, сам я был в стороне, наблюдая из укрытия итог беседы.
– Таким путём идёшь со мной только ты. И только от тебя зависит, как далеко ты зайдёшь в своей верности. И выдержке, –  сказал он серьёзно.
Тут мы с ромом разошлись в оценке этого ответа.
– Виктор, почему ты всегда исключаешь себя из наших отношений? Я никогда не понимал, зачем я тебе. В твоей фирме достаточно специалистов, более опытных и профессиональных. Ты же чего-то хочешь конкретно от меня?
– Конечно, Алекс. Но то, что я уже имею, не сравнится ни с одной идеально выстроенной целью.
– И даже после почти выпитой бутылки я не могу добиться от тебя всей правды, – вздохнул я. – Видимо, Ирина права, у нас с ней больше общего. По крайней мере, она говорит всё прямо и сразу.
Виктор посмотрел в мою сторону и заулыбался.
– Жалеешь, что не выбрал семью с ней? – спросил он, быстро набирая сообщение на телефоне, потом взглянул на меня:
– Ты же давно всё понял, Алекс. Уже не боишься этого разговора?
Я помолчал немного и тихо попросил:
– Скажи всё, как есть.
– Ты мне доверяешь? – он встал и протянул мне руку.
– Конечно.
Не успел я встать и подать ему свою, как он резко потянул меня, и через секунду мы уже вместе падали в этот чёртов пруд, холодный и совсем непрозрачный. Несколько мгновений я пытался сообразить, где можно надёжней выбраться под смех Виктора уже сверху.
– Не знал, умеешь плавать или нет, –  он протянул мне руку.
– Очень смешно, – сказал я, выбираясь с его помощью, – у тебя ловко получилось. Уже падал с кем-то не раз?
Виктор всё ещё смеялся, а я был рассержен и причитал, как старый матрос.
– Срочно понадобились эмоции. Да и ром прекрасно сочетается с водой, Алекс.
– Видимо, с морской чуть лучше.
Мокрая одежда снаружи и ром внутри – препротивное состояние. Но вот, я увидел, как в нашу сторону шла Анна с одеждой и ещё одной бутылкой.
Я вопросительно посмотрел на Виктора.
– Ты думал это всё? Мы только начали, юнга!
В довольно быстром темпе мы пересекли парк и вышли к реке. Я не успевал за ним.
– Мы опаздываем? У нас что, график?
– Давай быстрее, Алекс.
Наконец, через заросли на берегу реки мы вышли к какому-то самодельному причалу. Всё сплошь деревянное и сомнительное. Сразу за ним обнаружилось пришвартованное «нечто». Я даже не знаю, как это можно назвать – самодельный паром, класса «страшно», назначения «река-пруд» для перевозки животных, крупных рогатых. В общем, деревянное корыто такого же качества, что и причал. Нас вышел встречать высокий, очень старый, но крепкий мужчина. Они с Виктором обнялись, как близкие родственники, и увлечённо, улыбаясь, заговорили, кажется, на сербском. В это время я не спеша и неуверенно подходил к ним.
– Так и должно было быть с самого начала, – услышал я конец фразы на родном языке.
Виктор улыбался мне, мужчине, реке, корыту, звёздам и всему миру вокруг. На его лице читалось абсолютное счастье.
«Он сейчас испытывает невероятное», – почувствовал я.
– Это мой старый друг – Грегор, мы вместе целую вечность! – представил незнакомца Виктор.
– Алекс, – протянул я руку, – новый случайный знакомый Виктора.
Грегор пристально взглянул на меня, взял руку и обнял, по-отечески растрепав волосы.
– Не бывает случайных знакомств, мой мальчик. И случайных людей тоже.
Он быстро развернулся и пошёл к парому.
Я вопросительно посмотрел на Виктора. Пригладив мои волосы, он сказал:
– Всё капризничаешь? – повернул лицом к себе и спросил,  – Не боишься?
– Смотря чего.
– Не боишься провести со мной эту ночь? – наигранно спросил он.
– Кто ещё будет с нами? И вообще, что за план?
Виктор рассмеялся, потому как эти вопросы выдавали моё волнение.
– Пока скажу только, что нас будет трое – я, ты, Грегор. И мы поплывём.
– На этом?! – кивнул я в сторону корыта.
– Конечно. Если боишься, тогда возвращайся к Анне.
Видимо концентрация рома в крови начинала снижаться. Взяв из его рук бутылку, я сказал:
– Я с вами.
Он схватил меня за рукав и потянул в сторону «транспорта».
Грегор отдал швартовы. Звук двигателя был не громкий, но не внушающий уютного трепета и предвкушения. Мы поднялись на «палубу», тут, к слову, было не так страшно, даже по-своему оригинально. Приключенческого шарма, безусловно, добавляли снасти, лежавшие тут и там, корабельные фонари, бочки и ещё какая-то нужная утварь. Мы разместились на деревянных ящиках, оборудованных под стол и скамьи. Наконец, судно достигло середины реки, и двигатель стал работать глуше и ритмичнее. И сейчас мы плыли в невероятно волшебный момент...
Тихая часть города, уснувший мир таких разных людей, одинаковых в объятьях ночи; гладь рассекаемого нами звездного мира, великодушно отраженного для всех и каждого; Виктор, молчаливо ловивший мысли встречного ветра, и Грегор у руля, в по-юношески романтичной позе. Я боялся шевелиться и дышать. Да было и нечем, эмоции зашкаливали! Казалось, я не успеваю за сказочно-простой историей вокруг, и это происходит не со мной. Кто-то открыл пыльную приключенческую книгу моего детства, и сейчас мы выйдем в открытое море и будем плавать вечность в поисках сокровищ или проклятий...
Лёгкий стеклянный звон отвлёк от мыслей. Виктор наполнил бокалы, один отнёс Грегору, вернулся через минуту и сел, смотря на меня  не самым уютным взглядом.
– Я с ромом не боюсь этого.
– Я знаю, – он глубоко вздохнул.
Внезапно, я каждым нервом ощутил присутствие чего-то иного, нового, невыразимо приятного. Это больше шло через сознание, как в тот день сеанса с ним. Я отчётливо понимал, что всё это исходит от Виктора или через него, но целенаправленно для меня. Будто сняли барьер, и теперь моё беспокойство, непонимание и тоска встретились с похожими, но более выдержанными состояниями. И вот, всё слилось воедино – волнение успокоилось, ощущения потекли ровнее, страх переродился в ожидание.
– Ты не беспокойся, сейчас привыкнешь, – сказал он. – Алекс, только теперь я могу сказать тебе всё. Помнишь, в самый первый вечер мы говорили об отрешённости? Это ведь норма для многих, но ты…Ты часто и намеренно проваливался туда, потому что нашёл сильный инструмент и превратил это в наркотик. Радости он не приносил, но ограждал и защищал. Твоей работе это, безусловно, сулило блестящие перспективы, но надолго ли? Я сломал твою волю, чтобы освободить от него, и хотя бы в моём присутствии ты мог пробовать свои настоящие силы. Первое, что ты ощутил – это потребность в гармонии и балансе. Так происходит у большинства – любовь, семья, дети, покой. Так был научен и ты. Ближе всех оказалась Кэтрин. Я не говорю, что ты эгоистично хотел воспользоваться ей, – поспешно вставил он, хотя я спокойно и серьёзно слушал, не перебивая, – но ваша искренность не окрасилась в привязанность, и у неё уже не было времени ничего объяснять… Когда стоишь у черты, не придаёшь значение мелочам. А привязанность и желание – это мелочи, Алекс.
Виктор помолчал, играя стеклянным бокалом в руках.
–  Знаешь, всё то, что я сейчас скажу, Кэт знала с самого начала. – Он слегка улыбнулся. – Я ждал. Ты должен был разобраться во всём сам – в желаниях, чувствах, сомнениях, не цепляясь за чью-то верность или преданность. Смутно ты ощущал этот поиск всегда, но только смерть Кэтрин разбудила достаточно нужной смелости, и ты смог признаться себе в главном. А после, даже идеальное будущее с Ириной уже не смогло ничего изменить. Ты всё выбрал, только долго сомневался, идти ли со мной, – он снова улыбнулся, – да, я знаю многие твои страхи. Но в итоге, причина, почему ты сейчас здесь, та же – ощущение правды. Кэтрин видела в тебе именно эту интуицию, как безошибочный компас жизни. Она мне однажды сказала, что он у нас одинаково верно настроен.
– Алекс, я связан с тобой. Ты – и моя слабость, и сила, и моё продолжение. Мы даже не столько похожи, мы одно и то же. Получить такой невероятный подарок судьбы – самое ценное, что могло случиться со мной в жизни. Я это обнаружил случайно, в том самом кафе. Ощущения ведь никогда не обманут, только разум не всегда успевает за ними. Мои чувства к тебе – это и дружба, и отеческая любовь, и братская нежность – они горят всеми оттенками земной привязанности. Но я уже сказал тебе, эмоции – ничто. Это не болезненное обожание личности без выхода и цели. Ты – мой маяк, и вместе – мы путь. Я передам тебе многое, что умею и имею. Я не могу оставить твою жизнь, так как мы связаны вещами иного порядка и законов. Но сейчас, именно сейчас, ты должен всё принять, как есть, довериться мне и пойти дальше рядом. Хочешь?
Я молчал под оглушительный стук сердца. Виктор тихо продолжал:
– Я знаю, мой дорогой, что не ошибся в тебе. Знаю, что и ты окружён похожими ощущениями, которые я намеренно не открывал до этого. Видишь ли, я обладаю тем же навыком, и мне он, как нельзя кстати, очень помогал всё это время. Подобное признание могло напугать тебя раньше.
Он снова помолчал.
– Скажи, хоть это и маленькая вероятность, но всё же возможная – может, я  упустил что-то? Или ты ожидал другого от нашего знакомства?
Я улыбался, честно и прямо смотрел в его серые глаза и не мог произнести ни слова. Наверное, я все таки не верил услышанному. Но от ощущений завершённости захватывало дух! Я так долго сюда шёл... Я искал это вечность... И в эту самую минуту нашёл абсолютное равновесие и уверенно чувствовал себя на новой высоте.  Зачем же объяснять или пояснять очевидный смысл моей жизни? Всё соединилось – волнение и покой, тоска и привязанность, удивление и контроль. Я обрёл учителя, друга и себя! Это был тот самый правильный выбор – единственно невозможный из миллионов возможных.
Тут судно резко остановилось, ощутимо качнув и нас. Двигатель умолк. Мы оказались на середине небольшого затона.
Нетронутое зеркало воды, переходящее в туман, тихий далекий шёпот камыша, корабельные фонари, неспешно раскачивающиеся в такт моего сердца, и неописуемо яркая зарница на востоке. Всё вокруг замерло в ожидании нового дня, новой жизни, новой борьбы. Виктору не нужен был мой ответ. Сейчас мы с ним смотрели в одном направлении – направлении восходящей звезды.
И вот, первые лучи опалили края облаков на горизонте. Мы встали как на мессе – было бы неуважением не выразить своё безмолвное почтение Творцу. Солнце медленно всходило, и со всех сторон, робко, издалека стали доноситься первые голоса просыпающегося мира.
– Я пойду за тобой так и туда, как укажешь мне ты, Виктор.
К нам подошёл Грегор. Втроём мы и встретили самый обычный рассвет впервые.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Нет больше той любви, как если кто положит
душу свою за друзей своих.
 
15:13 Евангелие от Иоанна
 
 
Единожды преданный. Аффогато
 
 
 
Нас всегда что-то окружает – движение, звуки, цвета. Одно – отвлекает, другое – зовёт вперёд... Или тянет назад.
Набирающий обороты двигатель, разговоры в салоне, неустойчивое настроение – всё это мгновенно погрузило в воспоминания…
–Алекс, послушай меня, пожалуйста, вопрос  решён. Я же объяснил. Не надо, не нагнетай эмоций. Что случилось непоправимого? Это простая необходимость. Не мучай никого.
Он подошёл ко мне и обнял. Мной ощущался весь смысл его слов и особенно та их часть, что озвучена не была. Настороженность объединяла нас.
Эта самая «необходимость», о которой Виктор упомянул, его командировка в Северную Америку. Внезапная, рожденная благодаря участию в той самой конференции в Вене, больше года тому назад. Это была довольно желанная для него возможность реализовать достаточный объем потенциала, стеснённого рамками одного континента. Цель действительно достойная, но вот путь к ней... Для меня такая внезапность породила очень неприятные, неожиданные эмоции и предчувствия. К тому же ситуация стала обрастать интересными совпадениями, и я не мог составить Виктору компанию, поскольку должен был решать свои необходимые задачи в Италии. Эта самая «необходимость» разводила нас в разные стороны орбиты жизни. В тот день я смотрел ему в глаза и знал большую часть переживаемого им. Это было доступно мне. Мне и более никому.
Прощались мы через несколько дней, шутя и посмеиваясь друг над другом, тем самым не задевая чувств и ситуации. Он улетал первым. Я не был зол на Ирину, просто иногда сдерживал себя, чтоб не завидовать. Она всё понимала, но была в действиях честнее и открытее. Впрочем, как и всегда.
– До свидания, Алекс. Мой дорогой и хороший Алекс, – она улыбалась, мило, по-дружески стесняясь своего преимущества. – Знаешь, я и сама не понимаю такой непрошеный урок. Но от этого он не перестает быть нужным, правда? Нужным и важным.
Она обняла меня и спешно отошла на некоторое расстояние.
Он нарушил молчание первым.
– Алекс, я знаю, что могу ничего и не говорить сейчас. Скажи, как тебе будет проще? – голос и взгляд Виктора были напоказ сдержанными. Я знал уже многие его приёмы.
– Мне будет проще сейчас, вот прям на этом моменте проснуться.
Он искренне рассмеялся, но я знал, что ему не было весело. Нам обоим не было. Виктор хотел что-то сказать или спросить, но я перебил его:
– Не надо. Пожалуйста.
Он протянул руку. Мы попрощались без лишних эмоций и слов, бережно и осторожно, словно разделили последнюю пригоршню воды надвое, и они с Ириной быстро покинули зал.
Сейчас, сидя в своём самолете, я не мог отделаться от тоскливости и просто тонул в воспоминаниях. А может я этого сознательно желал? Всё моё существо, такое полноценное в последнее время, сейчас ощущало себя раненым, поэтому сворачивалось и сжималось в очень плотную материю, способную сдержать любой натиск. Но я знал, как бороться с неизбежным. И самым ценным для меня сейчас было то, что я не одинок в таких ощущениях.
Всё последнее время я редко был один. Не физически, конечно. Нас теперь было двое. Многие улыбались, некоторые думали банальное, даже вульгарное, близкие же были счастливы за нас и с нами. Ведь многим это сложно представить – всегда рядом тот, кто знает каждую грань вашего настроения – сейчас, через минуту, час, день. Он чувствует малейшее намерение и реакцию, ощущает направление каждой вашей мысли и просто идёт рядом, поддерживая, не давая сомневаться и колебаться. Честность, порядочность, откровенность – ваши с ним спутники. И поверьте мне, поверьте на слово, вам всегда есть куда идти. Вы на минуту вы не останавливаетесь, отдыхая или наслаждаясь моментом, а спешите прожить всё и сполна. Это прекрасно...
Плотно закрыв дверь в своей комнате тоски и воспоминаний, я открыл глаза, и обнаружил новый маленький мир, очерченный иллюминатором самолета. Один взгляд, один миг, одна часть целого мира. Другой подобный кусочек уже отражался в сером глубоком взгляде. Взгляде самого важного человека моей жизни...
Полёт был ровным, спокойным, пустым.
Италия встречала меня поздней ночью. Но даже в это время я не мог не ощутить мощную волну вдохновения, сродни внезапному восторгу. Это чувствовалось уже в момент схождения по трапу. Сейчас я как никогда тонул в венских воспоминаниях, но здесь... Меня будто обнимала родная стихия, и пригоршня воды возвращалась в океан. Глубокий океан Belpaese.
В машине я с жадностью наблюдал за дорогой, подмечая каждую деталь и мелочь. Вскоре меня привезли в отель, который был слишком комфортабельным, на мой взгляд. Войдя в номер, я ощутил своеобразное приветствие с другого конца земли. Стиль комнат, мебели, элементы декора, цвета – всё было так знакомо и просто, что я невольно улыбнулся и некоторое время потерянно стоял посреди. Приятно было понимать, что даже там, за поворотом прошлого, кто-то ждёт момента, чтобы напомнить о самом главном – о твоей ценности. Мой взгляд упал на кофейный столик, там лежала записка. Почерк я узнал мгновенно.
«Дорогой Алекс, надеюсь, приветствие понравилось, и ты будешь легко засыпать и просыпаться».
Улыбнувшись снова, я опустился в кресло. Тоска вызывала слабость…
Первое итальянское утро было самым солнечным в моей жизни последних дней. Можно отпускать разные ситуации из своей головы, и лучше, чтоб они уходили раз и навсегда, тогда все старания не напрасны и по-честному растрачиваются усилия. Но когда «необходимости» временные, ещё и долговременные – тут начинается очень не простая партия с разумом. Блеф не нужен. Нужны терпение и продуманные, просчитанные шаги. Моя партия начиналась сегодня. Я позволил себе некоторые слабости до, и от этого сейчас было сложнее сделать первый ход.
Подойдя к окну, я одёрнул шторы и как-то сразу понял, что всё здесь будет ослепительно хорошо!
Вид был невероятен! Одним словом –Bellissimo! Я стоял и чувствовал, как от нагретых солнцем окон и штор тает тоска моего сердца, а этот новый мир, игравший всеми оттенками песка и солнца, проникает в самые глухие лабиринты памяти. Предвкушение и смирение медленно подбирались к печали, и закрутилось колесо изменений. Выбрав костюм оттенка этого города, я облачился в необходимое рабочее настроение и вышел. На улице дышалось легко и просто. Мысли о предательстве чувств и эмоций не беспокоили.
В итальянский офис нашей фирмы я вошёл, как турист – с расслабленным видом и лёгкой улыбкой. Люди, с которыми мне сейчас приходилось встречаться или работать, воспринимали меня по-другому. Мне было несколько в тягость такое новое, социально-устойчивое и материально-очевидное положение. Но Виктор много раз настойчиво обосновывал эти мелочи, убеждая, что развитие внутреннее неминуемо влечёт и внешнее. И я сдался, но старался не допускать внутренних конфликтов между своим существом и его желаниями, но признаться честно, считал это лишним. И при первой удобной возможности старался искренностью развенчать впечатление светского «дэнди».
Сегодня было также. Войдя в здание, я произвёл привычно-обычное впечатление и был направлен к управляющему. В кабинете, куда меня привели, атмосфера горчила изысканностью – римская мозаика на полу, фрески, витражи, расписной потолок и молодой надменный человек за огромным дубовым столом эпохи столетней войны. Он встал, не спеша подошёл и протянул руку. Дорогой костюм идеально сидел по его астенической фигуре, тёмный стеклянный взгляд, бледная кожа, чёрные, тщательно уложенные волосы – он был очень элегантен, манерность сквозила в каждом его движении.
Чересчур официально представившись, мой новый знакомый задал сухой тон нашей беседе. Это меня ничуть не задело, но в какой-то момент формальность окончательно сковала нас, и я спросил:
– Сандро, вы не будете столь добры, показать мне город в ближайшее время? – Этим я хотел достигнуть двух целей – раскрепостить взаимодействие и ближе познакомиться с Италией при посредничестве не любителя.
Я уже знал об этом человеке кое-что. Это стало частью привычного распорядка моей работы – краткая информация о человеке предшествовала любой встрече. Интересно, что же знал обо мне Виктор перед нашим первым разговором?
Сандро неохотно, но снисходительно согласился заехать за мной следующим утром. А потому вечер сегодня был только моим.
Решив заблудиться в мыслях и городе, я заскочил в отель, переоделся и просто сбежал из апартаментов. Мне было приятно внимание Виктора, я не мог пока ещё находиться среди такого очевидного прошлого в отсутствии главного. Или не хотел.
Но у всего есть другая сторона. Находясь на левобережной стороне, я отправился на piazza di Santo Spirito. Там можно было правильно начать свидание с Флоренцией – по всем правилам романтического этикета  – с ужина. И это было самым трогательным свиданием моей жизни. Каждая грань тысячи домов отражала лучи уходящего солнца. Я устроился в открытом ресторанчике, практически посреди площади. Среди невыразимо тёплого спокойствия я растворялся в уединении, ничего не желая, ни о чём не жалея, и наслаждался каждым вздохом моего внезапного rendez-vous. Странное умиротворение мгновенно окружило густым кольцом, будто я стоял в конфессионале – в полной безопасности... Говорил, чувствовал, прощал... Несомненно, это состояние внушали многочисленные соборы, капеллы, базилики.
Местные жители  были настолько искренни и приветливы! Наполненные, одухотворенные, они спешили поделиться своим привычным миром и, снисходительно улыбаясь, следили за восхищенной реакцией вновь прибывающих в их волшебный город. Полный эмоциональный комфорт руководил моим ужином. Подача блюда была сентиментально-трогательной, а золотистый цвет вина необыкновенно подходил к оттенкам вечернего солнца. Справившись с очарованием вечера, я решил отправиться на ближайшую смотровую. Piazzale Michelangelo подходила более всего. Откровенничая со своими ощущениями, я пожелал ещё больше близости – снял пиджак, туфли… Не успевшие отдать цвет и тепло, яркие строения города были заключены между серо-изумрудным Арно и бледнеющим небосводом. Солнце только зашло, оставив напоминание в виде обожённо-розовых облаков над горизонтом и теплоты земли. Постояв немного, насладившись каждой гранью пейзажа, я искренне сожалел, что не обладаю художественным даром воспроизводить впечатления на холсте. И, тем не менее, моё сознание жадно запоминало каждый оттенок и полутон бессознательного восхищения. Флоренция финальным аккордом первого свидания заполнила до самых краев. Я утонул в её музыке.
Медленно шагая в сторону отеля, я был опустошён и наполнен одновременно. Жизнь манила и подкупала неизведанно-новым. Я был не против.
Уснул быстро и легко. Но не все эмоции подконтрольны нашей воле. Ночь, как иная сторона, поднимала на поверхность всё самое глубокое. Что снилось – не помню, преследовали ощущения темноты и страха. В реальность утра меня вернул последний кадр сна – я падаю в ту самую темноту и оказываюсь глубоко на дне. Вода сковывает меня, не даёт дышать. Я тону. Очнувшись, несколько секунд я ощущал приторный вкус рома под глухой стук сердца.
Погружаться во всё это было некогда, так как Сандро отличался болезненной пунктуальностью. За несколько минут до его приезда я уже стоял внизу.
 
––
 
 
Мной был установлен новый профессиональный рекорд. Менее чем за полчаса я добился некой передышки в его недружелюбном, холодном отношении ко мне. Он иногда улыбался.
– Сандро, я не могу указывать людям, насколько амбициозным путем им следует идти по жизни. Это не входит в мою компетенцию. Не хотелось бы, чтобы вы воспринимали меня как препятствие, задерживающее или сковывающие вас. Мои цели весьма прозрачны, и я их все вам обозначил. Так уж получилось, что мои возможности и потенциал совпали с объёмом вверенных мне поручений, – я старался быть максимально понятным ему. Искренность обязательна в таких случаях, но, в то же время, она может быть воспринята собеседником по-своему, через призму предубеждения.
Он слушал внимательно, и только сейчас я почувствовал, что причина его сухости ко мне не только в этом.
Он глубоко вздохнул и сказал:
– Я знаю, Алекс, вы не можете ничем навредить - ни мне, ни фирме. О ваших профессиональных качествах нам много известно. Знаете, чересчур блестящая репутация – всегда клише. Увы, с этим вы можете столкнуться в стенах фирмы. Но я уверен, блестяще справитесь. И знайте ещё одно – я не вижу в вас врага. Меня не заботят кем-то созданные предположения. Думаю, с вами очень легко работать, также, как и беседовать сейчас.
Я был несколько озадачен – в чём же была причина его холодной скованности? И решил пойти в другом направлении.
– Репутация не всегда ограничивается профессией – сказал я, желая убедиться в догадке, – мои достижения последнего времени – это результат прекрасного окружения и искренних эмоций.
Вид у Сандро стал театрально-трагичным. Он очень внимательно посмотрел на меня. Я понял, что достиг цели. Болезненность момента прервала наша остановка. Теперь все мы – я, Сандро, Флоренция – начинали знакомство заново. Ещё искреннее и честнее. Выйдя из машины, я обнаружил, что мы подъехали к пролётам великолепной Уффици.
Сложно передать словами такое внимательное отношение Сандро к мелочам и другим неочевидным деталям этой сокровищницы эпох. Мне, как получающему впечатление впервые, важно было общее восприятие и неминуемый восторг. Сандро бережно, но будто нехотя, борясь сам с собой, постоянно переносил моё детское, ускользающее внимание, с общего потрясения на значение важных деталей. Мы прошли все три коридора. Это заняло огромное количество времени и терпения Сандро. Я же эгоистично растворялся в культурном наследии Тосканы. Кое-что, конечно, было доступно моему опыту и памяти, но большая часть стала открытием. Даже не столь познавательным, сколь поражающим. То, что желали передать творцы эпохи Возрождения, не поддавалось никакой оценке. Весь свой опыт и гениальные предчувствия они переносили в формы и образы, надеясь и желая, что последующие поколения пройдут по их стопам, ускоряя тем самым развитие всей цивилизации. И я думаю, что большей частью это касалось не только их бесспорного мастерства.
Сандро остановился у «Весны» Боттичелли. Мы присели на скамью напротив, и он поведал все возможные и существующие версии понимания этого шедевра.
– Только ваш выбор определит отношение к картине, – сказал Сандро металлическим тоном и сразу умолк.
Я посмотрел на его лицо и убедился –  тоска, сожаление, даже  оттенок скорби – манерно холодное, оно не могло скрыть таких сильных переживаний.
– Наш выбор определяет многое, Сандро, –  спокойно сказал я.
Он вздрогнул, как от внезапного звука и посмотрел на меня.
– Предположу, что такое настроение вызвано картиной. Но чей образ причина? –  спросил я о картине.
– Пожалуй, Зефир и Нимфа.
– Несколько печальное восприятие, не так ли? Зефир выбрал Нимфу и изменил её. Что может быть желаннее? Великий замысел – прекрасный итог.
Сандро сидел спокойный, бледный и безэмоционально констатировал то, что уже было очевидно.
– Замысел поистине прекрасен. И, думаю, Флоре немыслимо повезло.
Он взглянул на меня, медленно поднялся и направился в сторону выхода. Нас ожидала машина. В полном молчании мы подъехали к моему отелю, и тогда Сандро нарушил паузу.
– Могу я пригласить вас на ужин? – я улыбнулся, а он добавил, – заеду через час.
Ему не нужен был мой ответ, ему нужно было моё общество. Я увидел мост, связывающий нас и больно ранящий Сандро. И имя ему «Виктор».
Немногословный ужин подходил к концу. Официант принёс бокалы с вином, произведённым где-то в этих местах. Уютное освещение и прекрасно выбранное положение столика располагали к долгой беседе. И откровенностям. Но Сандро нерешительно менял вежливые темы, тасуя их в колоде своего неустойчивого настроения. И вот мы уже молчали некоторое время. Я решил помочь.
– Я не виню вас за несколько предвзятое отношение ранее. И давно не придаю такому значения. Поэтому мы можем говорить откровеннее. Скажите, чем вам помочь?
Взгляд Сандро потемнел. Он глубоко вздохнул.
– Мне очень тяжело даже разговаривать с вами. Вы слишком похожи на него. И поведением, и мыслями.
Я начинал чувствовать себя на незапланированном сеансе. Нужно было скорее разбить этот печальный лёд и, наконец, взойти на мост.
– Сандро, мы можем перейти «на ты». Думаю, так будет проще и легче.
Каждое моё слово причиняло ему почти физические ощущения. Я это видел. Он уже ничего не скрывал под плащом холодной отрешённости и бесчувственного тона.
– Спасибо, Алекс.
– Я вижу, что тебе тяжело. Но здесь и сейчас ты уже несёшь это печальное бремя. Как думаешь, почему? – теперь я вел себя несколько смелее, связь с Сандро установилась довольно прочная.
Он выглядел спокойным. Видно слишком давно были погребены все мысли, что я ворошил. Но то была необходимость.
– Грустная история, Алекс. И исправить её невозможно. По крайней мере, с моей стороны, – Сандро отстранённо смотрел сквозь стол и легко касался кончиками пальцев тонкой ножки бокала. Вино искрилось и причудливо переливалось песочными оттенками.
– Если бы ты сделал всё, что мог, то было бы продолжение. Логичное и необходимое. Либо конец без сожалений. А сейчас впечатление, будто ты застыл. И не просто застыл, а нарочно замер.
Сандро внимательно слушал.
– Ты прав. Я не могу никуда двигаться. Вернее, не хочу. Всё вокруг идет своим чередом. Рядом моя жизнь, и она по-своему хороша – привносит оттенок пользы и значимости. Вот только всё больше она напоминает оболочку. Пусто. Я не могу ничего изменить в прошлом, и потому настоящее от меня не зависит. Я перестал даже пытаться надеяться, пытаться ждать. Я ничего не хочу, только правды и честности.
Сандро говорил и без того негромко, но последняя фраза была им сказана почти шёпотом. Понимая, каким образом он мог быть оставлен в таком жестоком положении, я не стал уточнять очевидные подробности. Только одно могло отвернуть Виктора от человека – утраченное доверие. Причём, утраченное не единожды.
Сандро продолжал:
– Я уже свыкся с таким миром и положением вещей, Алекс. Но ждал. Всё время. Каждый день, месяц, год. А потом ожидание превратилось в смирение. Желания уступали неизбежности. Алекс, – он вдруг посмотрел на меня, – я же всё сделал сам! Своими руками, мыслями, поступками...
Он опустил взгляд. Повисла долгая пауза. Наше молчание отчаянно пыталась скрасить обстановка этого уютного ресторана. Мои ощущения не сливались с настроением Сандро, но, в то же время, я был заворожен скорбной прелестью нового мира. Я хотел помочь ему, но знал, что начало будет положено, когда Сандро отважится рассказать всё сам. Так же было и с Вероникой. Осознание предательства самих себя – этот тот неизбежный первый шаг. Сандро стал очень задумчив. Он погрузился в старый запыленный, покинутый всеми мир. Сегодня больше не было откровенностей – слишком мало мы ещё знали друг друга. И то, что уже случилось, было дружеским авансом.
Ужин закончился банальными разговорами и пешей прогулкой к моему отелю. Когда мы остановились у входа, он пристально посмотрел мне в глаза и протянул руку.
– Прекрасное начало, Алекс. Этот город, эта страна – самое лучшее место для новых надежд и старых ожиданий. Верю, они тебя не обманут. И не предадут, – он очень уверенно пожал мне руку.
– До завтра, Сандро. Я буду в офисе утром.
Войдя в номер, я опустился в «моё» кресло и погрузился в мысли. Я всегда доверял своим впечатлениям от первых встреч и разговоров. Сандро не вызывал пока никакого определённого мнения – сплошь тёмная бездна. Я ещё не погрузился в его мир и решил предоставить всё времени.
 
 
______
 
 
 
Утром меня ждала запланированная работа. В местном филиале придерживались системы классического психоанализа и когнитивно-поведенческой формы терапии. Но применяемая методика постоянно анализировалась в условиях современности. Такой работой был занят целый пласт теоретиков и терапевтов. Практические исследования, мета-анализы, наблюдения добровольческих групп и отдельных пациентов определяли направление всей работы итальянского отделения. Потому как мир тоже не стоит на месте – двигается, меняется, развивается. На этом была основана вся конструкция работы: внимательно следить за новыми исследованиями, работой научных коллегий, институтов, проводить мониторинг работ – от дипломных студенческих до диссертаций и докторских, участвовать в обсуждениях различных форматов и реагировать, соответственно, внедряя в рабочие группы новые элементы лечения. Наблюдение промежуточных результатов в таких группах было моей непосредственной задачей здесь и сейчас.
Виктор не придерживался данных методик, а Сандро – да, но в то же время я чувствовал какую-то недосказанность о его реальном отношении к направлению работы офиса. Тем не менее, он охотно шёл на контакт, делился результатами и личными впечатлениями.
– У нас есть несколько групп, работающих по новой методике. Если хочешь, я организую твоё присутствие сегодня на нескольких сессиях.
– Да, пожалуйста. Я посмотрю.
Сандро повел меня в нужный кабинет. Исторически мрачный стиль этого здания и раньше не вызывал у меня положительных впечатлений, а сейчас казался откровенно унижающим и гнетущим. Но я подумал, что в этой стране люди всегда и практически везде живут рядом с такими значимыми отметками прошлого. И такое соседство и влияние неизбежны. Поэтому я постарался не отвлекаться. Но кабинет, куда привел меня Сандро, был еще «прекраснее» даже его рабочего.
«Да уж, подходящая аранжировка для определенного настроения», – подумал я, устраиваясь в дальнем углу холодного мраморно-фресочного пространства и ожидая группу.
С самого начала я понял, что здесь используются новые, очень новые методы. В нашей профессии существуют непреложные правила – этические, моральные, нравственные. Но всё, что касается экспериментальности, балансирует в рамках добровольного согласия участников. И это всегда предполагает объективную грубость. Сейчас я слегка, но определённо улавливал некую жёсткость – весь процесс был похож на применение поведенческих установок. Участникам буквально навязывались строго ограниченные пути мышления и узкая направленность поведенческих вариантов. В конце прорабатывались отдельные единичные моменты, не предполагающие общность целей всей группы. Я не мог сложить пока это в единый системный метод. Это были разноплановые кусочки, собранные из разных подходов. Как такое могло работать реально на практике? И, честно признаюсь, мелькнула мысль о бюрократической поверхностной работе. После завершения сеансов люди, покидавшие кабинет, выглядели спокойно, даже удовлетворенно. Когда я остался один, вошёл Сандро.
– Ну и как, синьор Алекс, вы оцените работу? – уверенно спросил он.
– Трудно сказать что-либо наспех – пока только наблюдения и всё, – я решил не спешить посвящать его в свои выводы.
Невозможно было определить степень увлечённости или вовлечённости Сандро в показанное мне. В его глазах по-прежнему сквозила какая-то пустота.
– Пойдем, Алекс, пора тебя познакомить с той стороной жизни, которую мы зовем proweduto.
И он со снисходительной улыбкой под руку увлёк меня к выходу.
Внизу нас ждала машина. Следуя вдоль Арно, мы остановились на улице Гарибальди. Пешком через одноименную площадь нам предстояло попасть в «очень изысканное», по словам Сандро, место. Минуя памятник великого лидера движения Рисорджименто – Джузеппе Гарибальди, мой спутник почтительно задержался, задумчиво ловя лучи вечернего солнца сквозь постамент. Сандро всем своим видом выражал безмолвное уважение и восхищение перед образом героя. А через несколько мгновений мы подходили к ресторану, делясь друг с другом личным отношением к эпохе освобождения.
– Знаешь, это был и есть мой кумир, образ смелости и неукротимой энергии. Человек, видевший цель и обладавший многими качествами для её достижения. –  Сандро был воодушевлен. Сложно было переоценить его отношение к той части истории страны. Входя в ресторан, он увлечённо рассуждал:
– Единственное, что вызывает жалость, и это только моё мнение, – улыбнулся он, – что Джузеппе не хватило холодного рассудка. Тогда бы – опять же, по моему мнению – последствия его действий были бы более поступательными и значимыми.
– Ты считаешь, что нравственного порыва и чести ему было недостаточно для самореализации? Насколько правильно я понимаю, его поступки не были сопряжены с личной выгодой, признанием или обогащением, – может я и не полностью владел информацией, но история на этот счёт была однозначна.
– А очень жаль, – вздохнул он, –  возможно капля подобного расчёта превратила бы его образ в нечто большее в памяти народа, чем просто революционера, типичного Робин Гуда, – искренне и задумчиво закончил Сандро, подходя к столу и усаживаясь в кресло.
– Это выбирает каждый сам – либо  выполнять меру вещей, доступную его жизненным ресурсам и морали, либо следовать осторожно, равняясь или подстраиваясь под внешние обстоятельства, – ответил я и сел напротив.
При этих словах взгляд Сандро несколько потух.
Нам подали ужин. Что действительно было больше похоже на театральное представление для искушённых. Антураж напоминал посвящение в орден древней ложи – декор, цветы – ни описание, ни название которых не поддается ни моему языку, ни памяти, и, конечно же, само блюдо. Подача в огне впечатляла! Вокруг кружили ароматы весеннего сада, переливы вина, краски спелых фруктов, смешанные с тихой мелодией, звучащей в холле. Сандро что-то рассказывал об истории местных виноградников, его образ тонул в бархатном свете торшеров, а мой взгляд – в ковре глубокого пепельного оттенка. Описывая вкусы и предпочтения местной публики, Сандро вскользь коснулся и театральной жизни Флоренции. Это мгновенно, словно разряд тока, вызвало странную болезненную эмоцию – я уже почти физически ощутил знакомую ноющую боль, поднял взгляд… Сквозь дымку пепельного ковра в нашу сторону шла Анна.
Мой мир замер под глухие удары сердца. Я посмотрел на Сандро и будто очнулся –его бледное лицо и пустой взгляд пугали, он умер в тот момент.
Мы поднялись с мест, приветствуя Анну, но каждый из нас по-разному был рад ей. Меня поразила неожиданная встреча с родным человеком на другом конце материка, для Сандро – это был непредсказуемый волнительный момент жизни.
После приветствия, Анна присела и слегка коснулась моей руки, потом повернулась в сторону Сандро и сказала:
– Как же интересно порой замыкаются наши жизненные круги, не правда ли?
По его виду – положению тела, взгляду, жестам – я понял, что он собой уже владеет. На заурядные вопросы о такой приятной неожиданной встрече Анна отвечала, что, несомненно, неслучайно обстоятельства привели её в этот ресторан, но совершенная случайность – в театр Флоренции.
Её рука изредка касалась моей. Я это воспринимал как некое предупреждение и определённую заботу с другого конца земли. Всё действительно становилось сложнее. Неочевидные цели моего пребывания здесь явно выходили за рамки работы.
Ужин был окончен. С Сандро мы простились у стен нашего отеля. Анна сняла номер, следующий за моим. Мы молча поднялись на этаж. Я боялся задавать вопросы, большинство ответов я уже знал. Чувствовал.
– Его нет здесь, Алекс, – Анна, улыбаясь, угадывала мои очевидные мысли.
Я облегченно вздохнул:
– Знаю-знаю. Ты устала?
– Нет, нам надо поговорить. Через час спущусь вниз, жди меня в холле.
Она скрылась за своей дверью, окончательно разбив предчувствия. Но я теперь был полон ожиданием, и весь этот час фойе наблюдал в себе забытые состояния и эмоции. Я был уверен, что сильнее.
Наконец, она спустилась. Рассказав обо всём, что произошло со мной в этой стране, я ждал, вернее, надеялся, что Виктор что-то передал для меня.
– Ты стал нетерпелив. И даже не стесняешься и не скрываешь этого, – она смеялась, наигранно обижаясь.
– Только в присутствии близких и родных, Анна. Чувствую, что не напрасно жду.
Она нежно улыбнулась и передала мне конверт.
– Он сказал отдать тебе только после искреннего рассказа о проведённом здесь времени.
Я взял письмо и положил в карман пиджака. Все, кто близко знал Виктора, знали и о его слабости писать письма дорогим и особенным людям. Ни для кого не было секретом, что я был очень дорог ему. Впрочем, как и он мне. Я скучал. Держа себя в рамках обязанностей и формальностей, я всё ещё играл партию со своими эмоциями, рассудком и желаниями. С каждым днём становилось тяжелее, так как воспоминания непрошено врывались в сознание, а по ночам вообще заходили без стука.
– Я чувствую себя здесь отбывающим какое-то наказание, – тихо сказал я.
– Не ты один себя так чувствуешь, Алекс. Что ты узнал и понял о Сандро? – Анна вела себя сочувственно-спокойно, стараясь не навредить лишним словом или напоминанием. И ещё, я вдруг понял, что её приезд был связан только с Сандро.
– Я думаю, что у Сандро всё сводится к очень не простому прошлому с Виктором. Он возвращается к этому, вновь и вновь. Но для меня не понятно, почему он не предпринимает ничего, что могло бы решить это. Я пока не был посвящен в детали.
Анна внимательно смотрела на меня, потом сказала:
– И я тоже не буду, Алекс. Во всём ты скоро разберёшься. Твой приезд сюда именно сейчас – это возможность. Редкая. Ты многое поймёшь сам.
Я не стал пересекать расставленные ей рамки.
– А какова твоя цель? – улыбнулся я.
– Профессиональная... –  начала она.
– Анна, – перебил я.
Она вздохнула.
– Я не хочу обнадёживать тебя.
– Скажи как есть, – я внимательно смотрел ей в глаза и, конечно, о многом догадывался.
Она немного наклонилась ко мне и тихо сказала:
– Ты должен пройти всё сам. Я здесь, в том числе и для того, чтобы убедиться...
– Что я не предам его, как Сандро, –  удивленно перебил я.
Она на секунду замолчала, потом откинулась на спинку стула и очень серьёзно сказала:
– Что ты даже не допустишь такой мысли, Алекс.
И у меня пронеслось в голове, что если я перестану прятать эмоции, переживания и стану честнее и искреннее с собой, внутри и вовне, то буду свободнее. И с Сандро всё станет более ясным.
Письмо в кармане сжигало остатки терпения. Анна заулыбалась.
– Я заказала ужин в свой номер. Иди уже, мой дорогой, увидимся утром. – Она обняла меня и ушла.
Я поспешил на улицу, устроился на ближайшей лавочке и достал письмо.
«Дорогой мой Алекс! Прекрасный город Belpaese! Как бы я был счастлив показать тебе всю Флоренцию! Скольким она тщеславно хвастает напоказ и сколько стыдливо хранит внутри! Надеюсь, Сандро будет хорошим проводником и не утаит от тебя никаких секретов. Помоги ему в этом. Будь внимательнее.  Я верю в тебя, помнишь?»
«Помню, знаю», – прошептал я машинально.

 
––
 
 
Следующим утром у выхода меня задержал администратор, сообщив, что сеньора Анна просила, чтобы я был по указанному ей адресу в семь часов вечера и передал записку. Было очевидно, что мои отношения с Сандро она намеренно ограничивала только рабочим временем.
Запомнив адрес, я отправился в офис. Сандро встречал меня сам, у входа. Делясь последними новостями и нарочито хорошим настроением, он снова увлёк меня в рабочую группу.
Здесь было всё по-другому, нежели вчера. Другая обстановка – более светлое, уютное и менее «историческое» помещение, другой психотерапевт, но такие же спокойные участники.
– Это, Алекс, для сравнения. Сегодня у группы другие задачи, – сказал Сандро.
– Почему другой терапевт? – спросил я, смеряя взглядом молодого специалиста.
– У него больше опыта именно в этом методе.
Сандро оставил меня и вышел, тихо обменявшись парой фраз с коллегой. Работа началась. Странные ощущения преследовали меня весь сеанс, а в конце, ко всему прочему применялся метод светотерапии, очень интенсивный, с элементами внушения. Заявленная цель – эмоциональное раскрепощение участников – показалась мне несколько поверхностной, если не сказать грубее. Думаю, лучше и эффективнее было бы применение таких методик в индивидуальном, персональном отношении. Очевидно, что ставка была на впечатление. Полу-мистический, но довольно иммерсивный час работы группы подходил к концу. Все участники расходились под глубочайшим впечатлением. После того, как кабинет покинул последний из них, ещё долго слышалось эхо их эмоций в коридорах. Я подошёл к коллеге, проводившему сеанс. Не смотря в мою сторону, он протянул руку первым.
– Бруно.
– Алекс, – ответил я.
Это был довольно молодой человек, худощавого телосложения, с постоянно блуждающим тёмным взглядом. На сеансе я заметил, как он, увлечённый работой, машинально складывал все попадающиеся под руки предметы в ровные фигуры. Вид и поведение его сейчас были более скованными, нежели несколько минут назад, при работе. Поэтому я ненамеренно составлял пазлы его психологического портрета – целеустремлённый трудоголик. Жизнь его, вероятно, заключалась только в достижении результата, и вряд ли он имел увлечения помимо деятельности здесь. Но, несмотря на это, окончательное впечатление о Бруно было со знаком плюс. Он вызывал искренний интерес, потому как его качества, как специалиста, поведение и разговор, подкупали к более близкому знакомству с ним. Он был одержимым профессионалом, не видящим предела для роста и развития. А к такой одержимости всегда хочется прикоснуться.
– Можно сразу вопрос по делу? Подскажите, почему эта система применяется именно в группе? Вы работали в индивидуальном порядке?
Он несколько удивлённо и прямо посмотрел на меня:
– Алекс, а давайте всё обсудим перекусив. Вы не против? Знаете, у меня очень сложный график и иногда просто невозможно найти времени для еды.
Его непосредственность напомнила мне Ирину, а следом появились и воспоминания о Викторе. Начала расти тоска. Но я не мешал всему этому. Я хотел убедиться, что справляюсь.
Мы вышли из здания офиса и направились в ближайшую пиццерию. Сложностей в общении с Бруно не было никаких. Он имел очень открытый, легкий нрав, не ограниченный никакими условностями и предрассудками. Это разительно отличало его от Сандро.
– Каковы бы ни были причины, приводящие людей к нам, мы не можем ограничиваться только ими. Мы, как наиболее приближенные к научным исследованиям, просто обязаны использовать любые возможности для более качественной помощи, – Бруно увлечённо рассказывал и ел одновременно.
– Такие, как добровольное согласие на работу в экспериментальных группах? – уточнил я.
Он снова прямо посмотрел на меня.
– И это тоже. – Не отреагировал он на намёк. – Как можно переоценить возможность систематизации всех доступных уже сейчас, но не используемых методов? Как мы можем помогать постоянно изменяющемуся сознанию людей неизменными застывшими способами?
– Вы правы, Бруно, но наблюдение, систематизация с одной стороны, и практика, ещё не до конца изученного – с другой... Это всё очень тонкая грань. Скользкая. Кроме того, у нас такая форма помощи, что даже в наше время, с нашими терапевтическими ресурсами мы блуждаем в полуосвещенной области человеческого сознания.
Бруно улыбался.
– Я понимаю, к чему вы ведёте, Алекс. Но клятву врачей ещё никто не отменил, – он откинулся на стуле и внимательно посмотрел на меня.
– Так же как и границы морали и этики, – сказал я.
Амбициозность характера Бруно была на лицо – молод, предсказуем. Ему определенно нравилось прямое направление его мыслей и  род занятий. Он без стеснений посвятил меня в моменты прошлых неудач, но достижениями напоказ не гордился. Это была одна из самых лёгких и понятных мне бесед в этой стране.
– Расскажите, каким же образом Сандро обнаружил ваш потенциал?
– Знаете, если бы не он, я до сих пор бы прозябал в теоретических лабиринтах. После окончания университета, я остался на кафедре. Но польза моя заключалась в немногом – подготовке научных работ и диссертаций к печати. Однажды, вступив в полемику с одним... – он улыбнулся, – одним профессором, по поводу его научной статьи, я в своих рассуждениях дошёл до предположений практических последствий одного метода. Так и получилось, что я стал практикующим теоретиком теоретически, – улыбнулся юноша. –  А тот профессор поспешил найти себе поддержку в виде известного практика известной клиники, с несомненно важным социальным положением. Так мы и познакомились с Сандро.
На этом моменте Бруно спешно закончил наше знакомство и отправился дальше, следуя своему графику, оставив на прощание все то же лёгкое послевкусие непосредственности.
Я вернулся в здание офиса. Сандро отсутствовал, и мне было несколько легче и проще исполнять свои прямые обязанности – изучение отчётности.
Около семи я уже был в ресторане. Найдя Анну в зале, я тихо и молча присел, не желая мешать её беседе по телефону.
Официант принёс вина, я сделал заказ. Она закончила и посмотрела на меня:
–  Виктор сказал, чтобы я была внимательна к тебе и твоему настроению.
– Почему же он не может лично всё это мне говорить? Мы же не в XVII веке! – Раздраженно произнёс я.
– Думаю, для вас обоих ещё рано обнажать очевидные эмоции.
Я вздохнул. Анна тихо сказала:
– Будь добрей к себе, Алекс. Ты не нарушаешь клятвы, никого не предаёшь, не обманывай свои ощущения. Ты должен знать наверняка, какова их сила и в чём причина.
– Ты как-то говорила, что время может помочь. У меня его было достаточно... Мне не пятнадцать лет, а я чувствую болезненное разделение с близким человеком, потому что испытываю привязанность. Как это объяснить – не знаю. И он не сказал.
– С Виктором происходит похожее. И это необходимо для вас обоих, – тихо проговорила она.
Повисла пауза. Принесли ужин, заиграла музыка.
– Анна, побудь со мной завтра. Давай погуляем где-нибудь. Мне нужно разделить хотя бы итальянские впечатления с близким человеком.
Она заулыбалась.
– Ты знаешь, это хорошая идея. Завтра как раз будет служба в базилике, где мы с Виктором венчались.
Вечер прошёл по-семейному спокойно. В отель мы вернулись поздно, но даже в это время нас ждали. Сандро, не успев застать меня в офисе, приехал сюда.
– Романтика ночной Флоренции очаровывает, не правда ли? – его вопрос звучал неоднозначно. Но я оправдал это долгим ожиданием.
– Видимо, и вас, Сандро, – сказала она, – чем можем помочь в столь позднее время? – Анна довольно сухо разговаривала с ним. Это я заметил ещё в ресторане.
– Простите, это действительно не вежливо. Но я хочу похитить вашего Алекса завтра.
Анна перебила его:
– Если это не связано с работой, то, Сандро, прошу вас, похитьте его в другой раз. Мы с Алексом планировали завтрашний день.
Я начинал себя чувствовать каким-то ненужным трофеем. Мои неочевидные задачи требовали личного общения с Сандро. А беспокойство Анны явно задерживало решение многих их них. Зачем она отодвигает неизбежное?
– Пока вы не решили всё за меня,  я сам разделю работу и впечатления, хорошо? –  вставил я негромко.
Сандро был удовлетворён и заверил, что мои с ним обстоятельства разрешатся до вечера. А потом мы с Анной вполне успеем всё запланированное. Он ушёл. Взгляд Анны был тревожен.
– Ты не хочешь мне ничего сказать? –  спросил я.
Она вздохнула:
– Нет, Алекс. Уже нет. Я верю в тебя.
 
 
––
 
 
В базилику мы с Анной уже точно не успевали. И я понимал, что мои личные желания теперь не важны, потому что нужно было очень внимательно отнестись к настоящему. Беспокойство Виктора через поведение Анны настораживало. Его нежелание или, вернее, невозможность личного контакта со мной говорила, в том числе, и об обязательствах, сдерживающих его. Или эмоциях. Сейчас, сидя в машине Сандро и следуя его желаниям, я понимал, что только полное погружение в жизнь этого человека поможет мне быстрее всё решить.
– Вы сегодня задумчивы, сеньор, – Сандро улыбался.
Весь день мы провели, изучая все результаты в группах. Намеренно или нет, но Сандро не торопил процесс и растягивал его за рамки рабочего дня. В итоге выяснилось, что последние необходимые сведения оставались на офисной квартире в другой части города. Куда мы и отправились. Одновременно Сандро аккуратно нащупывал возможности для более близкой беседы. И начал задавать вопросы о наших отношениях с Анной, издалека нащупывая нужную тональность. Я не любил игру в догадки и предположения, да и мне надоело угадывать причину его поведения.
– Сандро, скажи ты давно знаком с ней?
– Виктор познакомил нас перед венчанием. Я знал её до этого как публичную и талантливую персону. Её очевидное, субъективное мнение обо мне не удивляет тебя? –  добавил он вопрос.
– Своим мнением она не делилась, я лишь замечаю сухость и осторожность в общении.
Сандро был удивлён.
– Я думал ваше, такое близкое общение предполагает откровенность, – усмехнулся он.
– Наше близкое общение предполагает доверие.
После некоторого молчания он тихо вздохнул:
– И ничего не ново под луной.
На этой фразе машина остановилась. Мы направились к заурядному зданию, ничем не выделявшемуся на фоне таких же домов узкой улицы. Попав на нужный этаж, Сандро постучал в дверь. Нам открыл Бруно. Вид у него был усталый и как будто немного обеспокоенный. Внутри нас ждал кофе. Эта квартира была очень уютно оборудована для приема пациентов. И, по словам Сандро, таких в городе было несколько.
– Я хочу показать тебе результаты собственной работы за последние два года, –  начал Сандро. – Бруно рассказывал, как мы гордимся своими достижениями?
–Вскользь, –  ответил я.
Сидя здесь, сейчас я уже смутно стал предчувствовать нечто нехорошее.
– Вот, посмотри, пожалуйста, – Сандро протянул мне довольно внушительных размеров рабочий журнал наблюдений.
Записи о первоначальных данных и те, что были указаны как результат лечения – это впечатлило бы даже самого объективного. Сандро разрабатывал методы лечения на основе радикальной поведенческой психологии. Сам же процесс был описан сухо и очень формально. Но даже по таким ограниченным данным я понял, что это всё были экспериментальные методы в добровольных группах. Некоторые методы откровенно не вызывали профессионального восторга. Но это было бы поправимо и оправдано согласием пациентов. А вот далее шли записи о предшествующей подобной работе в специализированных медицинских учреждениях, санкционированные безликой подписью-согласием психиатров... Тут всё было очевидно.
Пробежав взглядом лишь несколько таких записей, я закрыл журнал.
– Сандро,  скажи, почему основой изучения была именно эта категория пациентов? И я не увидел ни одной записи о конкретных механизмах воздействия – только результаты, – сказал я.
Повисла пауза. Под взглядом Сандро Бруно поспешил покинуть комнату. У самого же Сандро вид был какой-то торжествующий.
– Алекс, у меня не было иллюзий на твой счет. Была и остается только надежда.
– Надежда, что я не замечу или не озвучу замеченного? – анализируя поведение Сандро, я поспешил вешать ярлыки. И все они отдавали незаконной деятельностью.
Он встал, как-то странно усмехнулся и сказал:
– Надежда, что ты не бросишь меня и поможешь выбраться.
И он рассказал мне, как начинались его такие исследования. Сколько единомышленников было вокруг него тогда, и как он быстро получил нужные разрешения на работу в тех медицинских учреждениях. Как блестяще продвигались исследования, и как в один из таких же осенних дней он познакомился с Виктором.
– Мы вместе посещали один из форумов. Были в числе приглашённых на ужин после. С ним невозможно было наговориться! Он рассказывал о своих исследованиях, блестящих результатах, полезных и своевременных знакомствах. О людях, внезапно оказывающихся рядом... О доверии, – Сандро стал говорить тише и отошёл к окну.
– Я чувствовал, что наши жизни очень похожи и был просто очарован его идеями и энергией. Но подходы были абсолютно противоположны! – Сандро развернулся и снова сел напротив меня. – Наверное, это был вызов себе, ему – целому миру… Я решил завоевать его доверие, надеясь, что в будущем выправлю свои методы в абсолютно «приемлемое» русло. Меня в моём же сознании оправдывало только то, что положительные результаты все-таки были! Алекс, их было достаточно!
Сандро замолчал, задумавшись.
– Наряду с провалами? – спросил я.
Он будто очнулся и отстраненно улыбнулся:
– Это же очевидно. Наша работа именно в специализированных учреждениях предполагала полное принятие лечения со стороны пациентов. Вернее, согласие комиссий на их лечение. – Он посмотрел на меня абсолютно пустыми глазами. – Вначале ни у кого из нас не было иллюзий относительно результатов. Но все эти пациенты... Осуждённые на пожизненное безрезультатное лечение... – Сандро снова посмотрел мне в глаза и добавил очень тихо, – они не вызывали сочувствия.
– Как экспериментальные животные?
– Скорее да. Но сейчас я уже не уверен, было для них это вредом или же возможностью...
– Было? – переспросил я.
Сандро встал и снова подошёл к окну. Помолчав, он повернулся ко мне и спросил:
– Алекс, это самое тёмное, что есть у меня. Насколько ты уверен, что хочешь помочь?
Слово «соучастие» вспыхнуло в глубине моего сознания. Теперь я ясно понял, почему нас оставил Бруно.
– Чего хочешь ты?
Сандро минуту колебался, а потом тихо, но чётко сказал:
– Я хочу вернуть в свою жизнь Виктора.
Я не был уверен в такой возможности. И если раньше моя помощь Сандро ограничивалась участием в его истории, теперь же она равнялась соучастию.
Медленное течение времени. Пространство, как материя, замерло вокруг меня, замкнулось кольцом. Сейчас, именно в эту самую паузу, я видел всё отчётливо. Честность, правда, помощь – основы моей жизни, были на одной стороне; Виктор, его присутствие, поддержка – на другой. Но выбор был очевиден. И видимо, для Сандро тоже. Это был угол принципов и поступков, и он загнал меня сюда. Я посмотрел на Сандро, его взгляд наполняло долгожданное наслаждение. Я был его целью, которую он, наконец, настиг.
– Сандро, я помогу тебе. Но скажи, ты хочешь моей помощи или участия? – твёрдо спросил я.
– Алекс, ты уже не можешь быть наполовину вовлечён.
В его глазах вспыхнул тот самый дьявольский огонёк, который слишком часто я наблюдал в определенные моменты лечения. Противоречивая, почти преступная сторона личности, становится чётко проявленной в таких ситуациях, но в этот момент пациент и врач не имеют предубеждений и страхов друг перед другом. Это форма очень высокого доверия. Как дорога в две стороны, равнозначный перекресток.
Через мгновение Сандро словно подменили, он заговорил очень быстрым тихим тоном.
– Прости, Алекс, ты насторожен, и этому я дал повод. Как давно я ждал такой возможности и теперь просто не могу не реагировать так кошмарно. Не бери в голову и не анализируй это, прошу! Я действительно ужасный человек! Это торжество самой чёрной моей сущности. Я сам привёл тебя к этой пропасти!
Он выглядел иначе – дышал ровнее, говорил спокойнее, и взгляд стал более живым.
– Я хочу поставить барьер, создать безопасную зону для тебя. Мы с тобой прямо сейчас оформим наши отношения официально – врач-пациент. Я слишком хорошо осознаю, что ты теряешь! Или уже потерял.
Сандро замолчал. Я вспомнил слова Кэтрин – «Доверие – самое главное в жизни Виктора». Видимо, теперь это стало и моей основой.
В тот вечер я вернулся предсказуемо поздно для прогулок с Анной. Думаю, она всё поняла, ведь я отправил ей достаточно сообщений.
Утром я осторожно постучал в дверь её номера. Ответа не было. Внизу администратор мне пояснил, что сеньора покинула отель рано утром и оставила мне записку. Выйдя на улицу, предчувствуя послание, я прочел: «Я горжусь тобой, Алекс! И буду скучать».
Эти слова резко загудели в сознании, как набат монастыря. Сердце отсчитывало последние минуты присутствия Анны, Виктора в моей голове и, видимо, жизни. Но я сделал выбор. Вернее, не мог не сделать.
«Я верю в себя», –  прошептал я и спрятал записку в карман.
В офисе я отправился прямиком к Сандро. Он уже ждал меня и встретил очень по-доброму. Мы разместились в креслах его кабинета, друг напротив друга.
– Скажи, что уже было сделано тобой? Ты же не мог все это время ждать подходящего момента извне, не работая над своими ошибками?
– Многое, Алекс, я успел исправить многое. Вернее, направить в нужное русло, более человеческое. Все те исследования остались в прошлом.
– Но то, что было достигнуто с их помощью? Неужели ты это не использовал за основу в дальнейшем? – я решил начать с главного.
– Ну вот и пришли! – Сандро перестал улыбаться и нервно встал, – сейчас ты скажешь мне, что надо было начать всё с начала, терпеливо и тщательно отслеживая весь процесс, но уже с другой стороны.
Он вдруг замолчал, выдержал паузу и продолжил:
–Ты прав своим вопросом наполовину.
– Интересно. Видимо, на ту, которая касается очевидных успехов? Как считаешь, ты по-человечески вправе этим пользоваться? – я выстраивал очень доверительную и спокойную линию поведения, держа эмоции под полным контролем. Сандро сам по себе был вспыльчив, а в свете последних событий, это могло повлиять на чистоту его рассудка и поступков. А момент был очень ответственным. Даже чересчур.
– Алекс! Ну как можно задержать исследования, если процесс уже необратим? Весь нынешний метод – это часть поступательного движения и точка невозврата была пройдена задолго до «тех» исследований. Я не мог ничего выкинуть или придумать! Я пришёл в эту клинику с приличным багажом опыта и репутации. И то, что я имею сейчас – это точно нерушимо. Вся научная работа – диссертации, исследования, статьи, форумы претерпели и рецензии, и критику. И даже проверки! Они имеют вескую поддержку, основы и связи.
– Скажи, как ты относишься ко всему этому? Ты лично? – всё также спокойно продолжал я.
Он помолчал.
– Как к редкой возможности блестящей карьеры.
– Это всё? Зачем же тебе я? Или Виктор? – улыбнулся я.
Сандро посмотрел на меня с какой-то жестокостью и отчаянием одновременно:
– Ты в первый же день своей помощи решил начать так очевидно, Алекс! – тихо сказал он.
– Так Сандро, как же мы пойдем дальше, если всё время спотыкаемся об один и тот же камень?
– Я уже не вполне уверен в дальнейшем приятном путешествии, – ответил он.
– Это твой выбор. Ты сюда пришёл и привёл меня. Для чего? На вершине блестящей карьеры стало банально скучно? – я старался сильно не задевать его.
– Мне надо подумать.
Я встал и подошёл к нему.
– Нет, Сандро. Не надо. Слишком много времени тебе было дано. Это уже не вопрос выбора. Это время для поступков.
– Доктор, вы ставите мне условия? – тихо спросил он.
– Ты подошёл к стене. Разрушить или продолжать стоять – ты решаешь сам.
– Я могу потерять столько лет жизни... – начал он.
– А разве они уже не потеряны?
Сандро грустно усмехнулся. Я продолжал:
– Слушай, мне казалось, что для тебя это очевидные вещи. Или ты искал во мне такую же шаткую поддержку? Или компромиссы?
– Нет, Алекс. Конечно же, нет. Я знал, что всё начнется именно так. Сейчас просто страшнее, чем в теории.
«Ты даже не допустишь такой мысли», – мгновенно пронеслось в памяти.
Смотря на Сандро, я отчетливо понимал всю неустойчивость затеянного предприятия с ним. Результат мог и не оправдать обоюдных жертв. Наш разговор и мои мысли прервал Бруно. Он стрелой влетел в кабинет с кучей папок. Бледность на его лице сейчас прекрасно сочеталась с реакцией на моё присутствие.
– Говори при Алексе, – бросил ему Сандро.
– Та пациентка, Сандро... Я же говорил уже. Что-то снова не так. Ей стало хуже прямо на приёме. Мы вызвали реанимацию, – Бруно старался говорить связно, нормальным тоном, но выходило плохо.
– Элеонора? – перебил его Сандро.
– Да-да, она.
– Узнай, куда её отвезли и жди. Поедем вместе.
Бруно посмотрел на меня и так же быстро выскочил.
Я нарушил паузу:
– Результаты новых успешных методик, доктор? Или старых?
– Видимо да, Алекс, – Сандро задумчиво расхаживал вдоль стены.
 – Ну и когда ты получишь лучшую возможность для принятия решения?
Он остановился спиной ко мне, лицом к репродукции «Вавилонской башни» Брейгеля.
– Да, Алекс, я понимаю, что пора разрушать и строить заново.
 
 
––
 
 
 
Через некоторое время, мы втроем ехали в машине. Бруно нервничал. Сандро молчал.
Подъехав к госпиталю, мы спешно поднялись на нужный этаж, вошли в палату. Элеоноре на вид было лет двадцать пять-тридцать, нездоровая бледность кожи, хрупкое телосложение, усталый нервный взгляд. Она сидела в кресле у окна, держа тоненькими пальчиками блокнот. Заметив нашу компанию в дверях, она немного забеспокоилась. Сандро представился и представил меня. Бруно стоял позади, имея весьма расстроенный вид. Разговор начал Сандро.
– Элеонора, вы помните, что произошло в момент, перед тем, как вы потеряли сознание? –  он говорил выдержанным, врачебным тоном.
– Нет, – тихим, но мелодичным голосом ответила она, потом помолчала и ещё тише добавила, – я вообще не уверена, была ли я в сознании большую часть сеанса.
– Что вы помните? – вторя её тону, негромко спросил Сандро.
Она с видимыми усилиями пыталась вспомнить что-то, описать, но то были лишь обрывки мыслей и разговоров.
– Ну, хорошо – сказал Сандро – как вы пришли на сеанс, помните?
– Да, – Элеонора имела потерянный вид, взгляд её блуждал между нами, – меня встретил Бруно, мы сели. Потом принесли чай. Я что-то рассказывала, но что... Я не помню. И что было потом – тоже…
Она опять принялась за попытки восстановить события в памяти, но это ей явно не удавалось. И так предсказуемо, в подобных ситуациях, девушка начала поддаваться панике и страху. Потому что это на самом деле нелегко, просто потеряться в пространстве и времени, но продолжать осознавать себя адекватным человеком.
– Элеонора, не пытайтесь через усилия восстановить что-либо. Это последствия приступа. Нужно немного времени и, поверьте, вы вспомните всё без усилий, в мельчайших деталях.
Но её это не устроило. Она была обескуражена всем происходящим, а сознание выстраивало свою защиту и требовало недостающих деталей. Сейчас же, немедленно. Дальнейшее было предсказуемо.
– Доктор, –  неожиданно чётко обратилась она к Сандро, – вы – врач, с многолетней практикой. Вашу клинику рекомендуют, как самое безопасное и результативное место. Ни у кого нет сомнений в вашей компетентности или в профессионализме сотрудников. Но скажите мне, всё, что произошло со мной, не результат вашего субъективного подхода? Та методика, что применялась в моём лечении – насколько обоснован был её выбор? И сколько пациентов уже использовали её?
Тон Элеонор возрастал по мере приближения к очень беспокоящим её темам. Видно было, что она долго обдумывала этот разговор и проблем, его создавших, было достаточно.
Сандро выдержал паузу, но я заметил его закрытую реакцию. Почувствовал.
– Элеонора, пациенты –  не идентичные организмы и не подопытные. Каждый уникален. Странно было бы ожидать одинаковых результатов. Реакция вашего организма говорит сейчас о многом. Среди этого я несомненно допускаю и некорректность выбранного метода.
Она нервно вздохнула:
– Это весьма удобное рассуждение. Удобное для всех, не так ли? Но я была не на первом приёме. Год групповой терапии, предшествующей персональной, могли бы подтолкнуть ко многим выводам? И где участники тех групп? К ним применялись такие же методы, как и со мной? Каковы их результаты?
Это было погружение в болото. По крайней мере, Бруно и Сандро выглядели как утопающие. Но Сандро держал себя в руках.
– Элеонора, никто не пытается переубедить вас в ваших ощущениях и сомнениях. Скажите, что вы хотите?
Элеонора обвела всех нас взглядом:
– Я хочу обсудить всё это с другими специалистами и выслушать их мнение.
– Хорошо, – произнёс Сандро очень тихо, но  уверенно, будто этого и ждал.
Мы вежливо попрощались и вышли на улицу. Бруно теперь всё время что-то говорил, нервничая чересчур вербально. Мы отправили его домой, а сами поехали к Сандро.
Он имел очень практичную и просторную квартиру. Жил один, был разведён. И многое можно было сказать по впечатлению от обстановки и интерьера – спокойные, сдержанные оттенки, отсутствие ярких пятен дизайна и довольно разнообразное наполнение интересными декоративными мелочами. Кроме того, Сандро коллекционировал статуэтки Будды и сразу в гостиной нас встретил высокий стеклянный стеллаж, доверху заполненный этим святым. Где бы ни был Сандро, со всевозможных поездок он неизменно привозил очередной образ учителя. Честно говоря, на фоне строгого, классического интерьера квартиры этот стеллаж выглядел единственно живым и несомненно привлекал внимание. Черты характера Сандро для меня сейчас выглядели немного противоречиво. Но каждый же человек уникален. Я теперь не спешил составлять шаблон. Наблюдал.
Мы разместились в гостиной у этого своеобразного стеллажа-алтаря. Сели в креслах, Сандро принёс ром. Помолчали. Тишину нарушил он.
– Я знаю, как это начинается, –  он сделал глоток, – так вот, это началось.
– Ты будто не рад?
– Чему же? Разрушению? – мгновенно среагировал он, видимо, уже давно обдумывал разговор.
– Изменениям, – твёрдо оборвал я.
Он посмотрел на меня отстраненным, угасшим взглядом. И нервно огрызнулся:
– Рад. Видимо это радость такая, нерадостная.
Я постарался не усугублять разговор нервозностью и продолжил более мягким тоном:
– Сила, это то, с чем мы не рождаемся. Это качество встречается только на сложном пути. И каждый раз её надо искать, доставать и очищать от страха, неуверенности и шаткости. Но это, на мой взгляд, и есть самое трудное и ценное.
У Сандро медленно сменялись эмоции. После небольшой паузы он тихо спросил:
– Ты думаешь, я не достоин дружбы с Виктором?
– Не мне судить об этом. Дружба касается только участвующих в ней.
Сандро поставил бокал на журнальный столик и тяжело откинулся в кресле.
– Я знаю, почти всегда с высокой вероятностью могу определить, как меня воспринимают люди. Как они реагируют на мои слова, поступки.
– Как, по-твоему, тебя воспринимал Виктор?
Сандро помолчал. Я заметил мелькнувшую улыбку на его лице, он погружался в желанное прошлое.
– Неуверенно.
– Он не был уверен в тебе?
– Он до последнего будто сомневался, начинать ли общение со мной. Я же так сильно этого хотел! Меня притягивало и затягивало в мир Виктора. Но я чётко видел, чем мы отличаемся. И, видимо, уверял и его, и себя, что смогу стать достойным дружбы.
Голос Сандро был спокойным, звучным. Я понимал, что он контролирует эмоции и решил погрузиться немного глубже.
– Расскажи мне, что случилось.
Неожиданно Сандро встал и начал нервно расхаживать по комнате. Он не пережил ещё многое. Не смирился. А если так, то конфликт всё ещё существовал в его голове.
– Я дал ему и себе слово не возвращаться к прошлому опыту работы. Но у меня была группа, которую набрали на основе исследований в учреждениях. И результаты были ошеломительны! Я очень долго сомневался. В итоге я оставил лишь одного пациента из всех, скорректировал метод, так сказать, адаптировал его под более-менее традиционные формы.
Он замолчал, посмотрел на меня:
– Но это был компромисс! С самим собой. В итоге всё пошло криво, пациент стал настаивать на возврате к прошлому лечению, альтернативы-то он нигде не смог найти, такое не предлагают в современных клиниках. Понятно, почему. Это была такая возня! Мы долго корректировали лечение, внося и убирая разные элементы. Виктор всё это наблюдал. Ему можно было ничего и не озвучивать, думаю, он чувствовал мою нарастающую нестабильность. И просто ушёл из моей жизни.
Сандро сейчас говорил размеренно. Но я догадывался, что мы ещё не у главного.
– Если ты всё понимал, принимал свои поступки, то, что тебя беспокоит в этом прошлом?
Сандро вздохнул.
– Алекс, я не понимаю, как можно жить только в свете – в принципах, в добродетели? – Начал почти беззвучно он. – Как не допускать возможности ошибок у других? И как можно отвернуться от оступившегося? – Сандро стоял около стеллажа, яркий свет, преломлялся стеклом и рассыпался его по каменным изваяниям, оживляя их. Они светились словно изнутри, вторя прозвучавшим словам.
– Он не предпринимал ничего! Абсолютно! Он не советовал, не отговаривал, не предлагал помощь. Он смотрел, как я тону, глубже и глубже! Да, в моих предрассудках! Да, в моих ошибках, сомнениях, слабохарактерности, зависимости. Но как? Алекс, как? Это ли добродетель?! Это ли поддержка?!
По мере  рассуждения тон Сандро повышался, темп вопросов увеличивался. Он тяжело дышал. И теперь были понятны его сомнения, как оказалось, не только в себе. За этим монологом я уже видел многое, и многому был искренне рад. Сандро озвучивал всё самое важное. И сам это понимал.
– Сандро, так дело в том, что ты не уверен в Викторе, а не в своих поступках и их последствиях? Если ты считаешь, то Виктор недостаточно хорош для твоей дружбы, недостаточно хорош, как человек, я тогда не пойму твоё состояние до конца. Скажи мне всё.
Сандро неуверенно молчал. Он до сих пор не мог понять почему, чем и как Виктор изменил весь его мир. Он просто почувствовал ту степень истины и правды, которая, впрочем, как и всегда, сопровождает Виктора везде и со всеми. И Сандро начал действовать. Но его сил тогда хватило на малое.
– Чувствую, что если я очищу и потеряю всё, поменяю окончательно и бесповоротно, он не вернётся в мою жизнь, – это было оглашением приговора. А каждый человек себе самый суровый судья. Сандро было страшно.
– Значит, это будет поступок ради поступка.
Он задумчиво опустился в кресло и тихо сказал:
– Я не смогу всё время жить в свете. Не смогу.
– Ты говоришь странные вещи, учитывая размер коллекции в двух шагах от нас. Ты уже давно ощущаешь, где этот самый свет, и точно знаешь, что только он и может быть целью существования. Ты до сих пор не доверяешь себе?
– Мне нужна поддержка, Алекс. Постоянная.
– И она у тебя была. Но что это изменило?
Теперь я понимал, что Сандро нужна не столько дружба Виктора или моя, сколько костыли и поводок. Или хлыст дрессировщика. Слабые стороны его сущности давили на нравственные основы и принципы. Это была его борьба. Но это было решаемо, даже в рамках простой терапии.
 
 
______
 
 
Домой в тот день я вернулся поздно, опустошенный, но уравновешенный.
Утром меня разбудил телефонный звонок. Спросонья, я нашёл трубку на ощупь.
– Доброе утро, Алекс.
Стук сердца в голове разбудил моё сознание мгновенно. Я вскочил с кровати и нервно зашагал по комнате. Что сказать, я не знал, да и пока не мог. Слишком уж долго я не слышал родной голос.
–Знаю, что ты слышишь меня, – он улыбался, я это чувствовал. Моё воображение уже нарисовало его образ рядом, в комнате.
–Присядь, пожалуйста.
Я сел. Дышалось ровнее.
– Здравствуй, Виктор, – наконец, произнёс я.
– Уже дышишь, – смеялся он, – надеюсь, не разбудил?
– Очень даже разбудил.
Я уже осваивался посреди шквала прошлых и таких желанных состояний. Эмоции агрессии, как защита, давили сильно, но я знал, что всё остальное – цельное и прекрасное – вот-вот заполнит сознание до краёв и вытеснит ненужное.
Виктор опять засмеялся.
– Прости, я долго не слышал тебя, – дождавшись внутреннего штиля, выдохнул я правду.
–Знаю, можешь ничего не говорить. Послушай, пожалуйста.
Он помолчал, будто собирался, что для Виктора было неожиданно. Я чувствовал его тревогу и приготовился.
– Алекс, для начала скажу, мне очень не хватает твоего присутствия здесь, в моей работе и жизни. Мне тяжело было от одной мысли наших раздельных поездок, и теперь, когда этот момент пройден, я могу только спокойно, насколько возможно, ждать твоего возвращения. Как материалы по группам, собраны?
– Да, – коротко сказал я, чувствуя подвох.
Он выдержал паузу.
– Значит, ты можешь вернуться уже сегодня... Ты можешь?
Я замер. Сознание разворачивалось в прошлую, прекрасную сторону моей жизни, наполненную работой, Виктором, цельностью. На секунду я уже был с ним.
– Нет, Виктор. Не могу. И причину ты знаешь.
Повисла пауза.
– Знаю, Алекс. Я не вправе вмешиваться в твой путь.
Он снова помолчал и спросил:
– Я могу тебе помочь?
– Не уверен.
Как же сложно давались мне эти честные и очевидные ответы! Но видит Бог, это то, с чего сойти невозможно! Только не мне и только не сейчас.
– Помнишь, Виктор, ты говорил, что помощь – это главное, нужное каждому? – я не смог справиться с волнением в голосе.
– Да, мой дорогой, конечно помню.
– Но ведь, это же право – моё, твоё. Не обязанность?
– Нет, Алекс.
Я помолчал, сознательно задерживая разговор и зная наверняка, что он очень скоро закончится.
– Значит, всё хорошо?
– Хорошо, Алекс. Хорошо. Я верю в тебя. До скорой встречи.
– До свиданья, Виктор.
Череда гудков на другом конце подсказала мне, что я подошёл к обрыву и стою у края. Снова. Надо было срочно сбросить всё, что так внезапно восстало из глубины ощущений. Я подумал о Сандро. О том, что мне предстоит стать для него временной, но очень надёжной опорой. Позже, садясь в машину и вспоминая весь свой разговор с Виктором, я уже не испытывал ничего, даже отдаленно напоминающего тоску.
«Ничего не происходит в пустоту», – вертелось в голове. И это окончательно укрепило меня в верности принятому решению.
В офис я приехал довольно рано. Сандро ещё не было, и я мог спокойно реализовать свой намеченный план. Направившись в отдел информационного обеспечения и безопасности, я, с помощью очень вежливой и исполнительной девушки, отыскал записи лечений последних двух лет. Имея официальный доступ практически ко всем данным, я без труда сохранил их на съемный носитель, заполнил требующиеся бумаги и спокойно отправился к кабинету Сандро. Его всё ещё не было, но здесь я встретил Бруно. Блуждающий взгляд, нервные жесты, короткие отрывистые ответы – он был не уверен во мне – в искренности намерения и участия в случившемся.
– Как ситуация с Элеонор? Нет новостей?
Бруно выдохнул, опустил голову и пробормотал:
– Это теперь ничем хорошим не кончится. Она собрала целую комиссию специалистов из разных областей – от клиницистов до нейропсихологов, подключив всех к изучению каждого вздоха наших сеансов. Думаю, скоро будут запрошены записи, – он помолчал и добавил, – и по групповой терапии тоже.
– Бруно, поверь, это не так страшно. Это – начало конца, но и возможность всё закончить.
Он поднял на меня глаза – непонимающий, тревожный. Бруно шёл к своим страхам. Но так было нужно. Позади послышались быстрые шаги Сандро.
– Пойдёмте в кабинет, – бросил он, открывая дверь.
Впустив нас, он обернулся и сказал:
– Через час здесь будут сотрудники органов контроля и внутренних расследований. Они хотят побеседовать со мной и Бруно.
Состояние и вид Сандро были близки к настроению Бруно. Нужно было срочно разрушить это коллективное безумие.
– Это весьма предсказуемые и логичные последствия, не так ли? –  спросил я спокойно.
Сандро будто проснулся.
– Конечно, Алекс. Вот только что будет установлено впоследствии?
– А это не столь важно, пока это только беседы. В противном случае, вас бы уже вызвали в другое учреждение под весьма официальным предлогом.
Своё негодование Сандро уже даже не скрывал. Нарастали эмоции и тон.
– Не слышу, Алекс, в твоём голосе намёк на надежду. Это теперь дело времени.
– Ты прав.
Сандро присел напротив меня.
– Что же здесь хорошего?! Что они хотят установить в ходе бесед? Да и как можно озвучить теперь всё, что применялось к ней ранее?
– Сандро, скажи, все записи этих лечений... Они же доступны?
Сандро и Бруно переглянулись.
– Ну, в общем, да, – сказал Бруно, – только они информационно весьма сжаты, и я думаю, было бы не лишним убрать некоторые их них.
Я даже заулыбался, переводя свой вопросительный взгляд на Сандро.
Тот встал и подошёл к своему столу. Некоторое время он стучал пальцами по краю крышки, думая. Или, скорее, решаясь. Потом он поднял взгляд на меня и опустился в кресло.
– Я знаю, о чём ты думаешь, Алекс.
– Не уверен, что до конца, – ответил я.
– Бруно, – сказал Сандро, – мы это закончим, и именно сейчас. Я настаиваю, чтобы при беседе ты был максимально откровенен. Это касается всего.
Бруно немного колебался, но встал и вышел из кабинета.
– Останься со мной, пожалуйста, – попросил Сандро, когда закрылась дверь.
– Я никуда не уйду. И буду ждать результатов.
– Если они уже получили разрешение на доступ к конфиденциальным сведениям приёмов, значит, всё закончится значительно раньше, чем я предполагаю, – спокойно сказал Сандро.
– Ты подумал обо всех возможных последствия для вас с Бруно?
Сандро нервно улыбнулся.
– Как минимум – это лишение лицензии. Но к счастью, Бруно попал в клинику совсем недавно – он им будет не так интересен, как я – усмехнулся он.
Повисла пауза. Часы отмеряли секунды. Слепое солнечное итальянское утро уже давно гудело за окном. Гнетущий контраст достигал своих глубин – многоликая жизнь за окном и борьба всей жизни одного человека.
 – Сандро, тебе нужно поговорить с Элеонор самому и выяснить всё.
По выражению его лица я понял, что для него это будет ещё неприятнее, чем предстоящая беседа сегодня. Но, тем не менее, он произнес:
– Да, Алекс, так будет правильно.
Через час я покинул кабинет Сандро, уступив место неизбежности. Но я не терял времени в ожидании, а нашёл подходящее место и поспешил изучить всё, что утром нашёл в архивах.
Записи о первых исследованиях и впрямь были скудны. Я понимал, с какой категорией пациентов начинал свой путь Сандро, но разрешительной документации, на мой взгляд, было достаточно. Здесь же были описаны и случаи летального исхода у лиц с суицидальными наклонностями, конечно же, с указанием их психологических особенностей, как причины. Это не оправдывало ничего и никого, но я вспомнил рассказы и рассуждения Сандро на этот счёт, и как в тот момент я заметил тень его сожаления и вины, хотя он говорил напоказ с отвращением и грубостью. К счастью, тогда Сандро ещё не имел отношения к клинике в целом, и, похоже, это и был момент их знакомства с Виктором. А далее следовала информация об учреждении нового предприятия – полностью коммерческого. В его рамках была организована довольно масштабная работа – добровольные группы, привлечение широкого круга специалистов и более мягкая степень поведенческих стимулов – всё это описывалось подробно. Обнаруженные негативные последствия были подтверждены клинически. Но вот достаточность их вызывала, конечно, вопросы. К счастью, не уголовного характера. Здесь впервые и упоминался тот самый комплекс группового воздействия в совокупности с медикаментозными препаратами. Читая эти записи, я всё равно был горд за Сандро. Он старался найти баланс между своими амбициями и правильными решениями. Конечно, для Виктора этого было недостаточно. Кристальная искренность поступков – редкость в наше время, а требовать это от других – сопоставимо с фантастикой.
Несколько часов я провёл, внимательно изучая лечение Элеонор, в индивидуальном и групповом формате. Здесь всё было довольно путано. Но вывод напрашивался один – Элеонор и была тем единственным пациентом, с которым Сандро решил не бросать, ни старого, ни нового лечения. 
Мою работу нарушил телефонный звонок. Сандро и Бруно ждали меня у входа на улице. Я поспешил к ним.
Италия медленно тонула в сумерках. Тёплый воздух с терпким оливковым привкусом снижал градус напряжения рабочего дня. Внешний вид моих коллег выдавал моральную и физическую усталость. Но их настроение было гораздо ровнее, выдержаннее, чем утром. Тревоги дня, наконец, нашли свою кульминацию и после растворились.
– Пойдёмте, поужинаем, – предложил Сандро.
Как же быстро сменяются у людей эпизоды жизни! Как и настроения, и отношения к ним. Складываясь в бесконечно прекрасный узор – узор характера, цельность пути. Нужные качества мы всегда приобретаем. Каждое препятствие – большое или малое – определит ту самую черту, и отсечёт ненужное. Это в идеале, конечно. В ином случае, не справившись со сложностями, можно приобрести только опыт и время для следующего подходящего момента. И так до бесконечности – или вниз, или вверх.
Я надеялся на Сандро. Я не планировал насильно вытаскивать его из сомнений и неуверенности, а хотел стать той опорой, которую он отчаянно искал в Викторе. Я решительно был настроен раскрыть ему, как много он может сам и сколько силы и решимости в нём скрыто. Этому меня научил друг.
– Ты был прав, Алекс. Всё это логично и очевидно. Проанализировав заявления Элеонор, они получили разрешение и доступ не только к её записям. Сейчас они начнут устанавливать степень целесообразности лечения. Я хочу завтра поговорить с ней. Составишь мне компанию? – уверенно спросил Сандро. Сейчас он был полностью вовлечён в неизбежный процесс и тем самым не отвлекался на ненужные сомнения и мысли. Я был внутренне удовлетворён происходящим. Пока моя роль ограничивалась лишь присутствием.
Закончив ужин, мы по-доброму простились и разъехались по домам.
 
 
––
 
 
Прекрасное итальянское утро может омрачить только раннее пробуждение. Персиково-медовый рассвет во Флоренции шепчет сентиментальные сновидения, и ты не желаешь ничего более, только лишь опоздать к неприлично позднему завтраку.
Мне снова не повезло. Настойчивый стук в дверь вызвал приступ неконтролируемого и внезапного раздражения. Накинув халат, я нехотя пошёл открывать.
Через секунду, абсолютно проснувшийся и внезапно счастливый, я был заключён в объятия Виктора. Плотность всех эмоций и ощущений, которые я надежно упаковал в терпение, стремительно слабела. Пружина отпускала на волю всё сдавленное, и я впервые за последнее время так глубоко и свободно дышал. Со смехом мы вернулись в номер.
– Одевайся, пойдём завтракать. Я покажу тебе всё, что хотел!
Виктор выглядел просто великолепно. Возможно, так казалось от долгой разлуки или от таких очевидных эмоций. Сам же я просто стоял, дышал и боялся говорить.
Он, улыбаясь, направился к шкафу.
– Я могу и выбрать костюм, и одеть тебя,– шутя, он взялся за ручку дверцы.
– Нет! – сказал я, очнувшись, – конечно нет! Я сам... Только ты посиди тут. Не уходи! Поговори со мной!
Схватив одежду, я влетел в ванную комнату – машинально собрался, оделся. Моё сознание сейчас не принадлежало телу, оно было рядом, в другой комнате, через дверь. Только сейчас я стал понимать насколько скучал и как глубоко похоронил все эмоции! Ощущение внезапной полноценности, завершённости было доступно мне только с Виктором. Только рядом с ним я никогда и ни в чём не сомневался и был счастлив в своём прекрасном мире. Выйдя из ванной, я остановился в дверях и несколько мгновений молча смотрел на друга. Он тоже молчал, и лишь тишина стала свидетелем нашего беззвучного счастья.
В последнее, проведённое с Виктором, время я мог очень точно почувствовать его состояние, отношение, степень эмоциональности ко мне. Он больше не скрывал этого. Наоборот, с каждым разом я замечал всё новые и новые оттенки и краски его привязанности. Наши отношения не имели названия – уровень понимания друг друга был за гранью интуиции и всего с ней связанного,  где-то между эмпатией и метафизикой. Мне больше не было страшно. Я с отвагой и храбростью старался встречать его эмоции. Но сейчас... Я будто стоял перед обрывом, а из глубины поднимался ледяной шквал, парализуя дыхание. Ещё несколько таких секунд, и вот, я уже дышал ровнее, всё улеглось, успокоилось и стало гореть ровным тёплым пламенем.
– Это невероятно, Алекс. Разлука помогла. Скоро я смогу быть абсолютно открытым с тобой, ничего не скрывая, – тихо сказал Виктор.
Я присел напротив.
– То есть это ещё не всё? Почему так?
– Ты можешь не справиться. Даже года не хватило, чтобы достичь эмоционального равновесия. Это наше путешествие порознь, – он помолчал, – результатом могло быть либо разделение, либо большая осознанность. Основание таких отношений не предполагает шаткость привязанностей и эмоций – пока это следствие. Но я готовился к разному.
Взгляд Виктора сейчас был очень тёмным,  глубоким. Он внимательно смотрел на меня. Я знал, что мы с ним в той самой точке, где всё неминуемо возвращается, принимая прежний вид и ощущения. Как же неуютно я чувствовал себя раньше под этим взглядом! Как много думал и анализировал! И ничего, ровным счетом ничего не мог поделать! Прятался, убегал в себя, лишь бы не встретиться с непонятным, необъяснимым, пугающим...
Наконец, он глубоко вздохнул, улыбнулся и тихо сказал:
– Пойдем. Нам всё-таки надо поесть, – встал и подал мне руку.
– У меня сегодня поездка с Сандро, – решил я вставить немного реальности.
– Я знаю, – он поднял меня, и мы вышли.
Такое раннее итальянское утро уже не вызывало недомогания. Теперь было весело наблюдать неспешное и не всегда радостное пробуждение города. Некоторые люди капризно хмурились, некоторые боролись с собой, а мы... Мы же радовались для всех и за всех!
Виктор был на машине. Какими-то запутанными путями мы выехали к Арно, несколько раз свернули в дебри узких улочек и неожиданно оказались у причала.
– Вот бы повстречать здесь Грегора с его корытом, – сказал я.
Виктор рассмеялся:
– Ты все ещё помнишь?
– Как же я могу забыть день своего рождения в твоём мире.
Он посмотрел на меня.
– Ты решил убить меня сентиментальностью сегодня?
– Нет, Виктор. Я знаю, ты выше этого. Я не забуду ту ночь ещё и потому, что последующие два дня были самыми кошмарными в моём опыте общения с ромом.
Виктор рассмеялся. Мне было приятно вспоминать всё именно сегодня. И напоминать ему.
На берегу у причала был маленький, неприметный ресторанчик. Зайдя в него, я обнаружил незначительное количество столиков и персонала, но абсолютно все работники разговаривали с Виктором так, будто он здесь бывал постоянно. Мы разместились и он, наконец, оторвался от своих вежливых бесед с официантом и администратором и посмотрел на меня. Улыбка не сходила с его лица. Он снова был другим сейчас, как, впрочем, частенько для меня. Когда же я буду знать его ещё лучше? Во всех его настроениях, проявлениях? Мне всё время казалось, что я вижу только малую долю его личности, и не потому, что он скрывает что-либо, а потому, что я не был готов увидеть многое. И очевидно, понять.
– Разгадываешь загадки? – спросил он, открывая меню.
– Некоторые слишком сложны. Закажи и мне что-нибудь.
Пока мы ожидали заказ, я всё время думал, как Виктор поведёт себя, при упоминании Сандро. А напомнить я должен был, ведь нам предстояло ехать к Элеонор.
– Ты потом отвезёшь меня в офис? – начал я издалека.
Виктор заулыбался.
– Нет, Алекс. Мы поедем вместе.
Я посмотрел на него, ища что-либо скрытое или неочевидное, но было ясно, что Виктор встретится с Сандро именно сегодня. И теперь я уже стал переживать за реакцию Сандро.
– Груз всего этого, Алекс, ты не должен нести в одиночку. И ты был совершенно прав, помощь – это свободный выбор.
– Скажи, почему ты поступил иначе в прошлом с Сандро?
– Потому как он ждал от меня абсолютного руководства каждым его поступком. Он был ещё не готов ко многому. А делать то, к чему ты не готов, чего не понимаешь до конца – это всё равно, что вслепую ловить рыбу руками. Человек должен осознанно, сам пойти по выбранному пути. И только в этом случае он будет окружён помощью. И чем невероятнее путь, тем невероятнее и помощь, – взглянул он на меня.
– Сейчас предстоит сложный момент. Я буду в весьма неудобном положении, как более достойный твоего участия и этой самой помощи.
Виктор заулыбался.
– Ты слишком погружаешься. Не надо, Алекс. Всё будет логично и закономерно. Он рассказал тебе историю наших отношений?
– Да, но, думаю, не до конца.
 – Это в духе Сандро, – усмехнулся он, – оставлять что-то в кармане, про запас. Но честность и доверие – близнецы. Разделить их невозможно.
Думаю, Виктор был прав. Сандро не верил ему полностью, такое нельзя было не почувствовать.
Мы пробыли в ресторанчике недолго. Успели поговорить о поездке Виктора. В конце он сказал, что ему там было несколько сложнее, чем ожидалось.
– Сложнее – потому что с нуля? – спросил я.
 – Нет, Алекс. Сложнее – потому что в одиночку.
Я был счастлив.
В машине, по дороге в офис, мы молчали. Подъехали, вышли. Следуя за Виктором, я ощущал, что он спокоен. Но можно было догадаться, какие чувства испытывал он, возвращаясь к ситуации с Сандро. Что может испытывать однажды преданный человек? Конечно же, круги наших отношений неминуемо замыкаются, но как же сложно переживать такое! Я это знал и понимал Виктора очень хорошо. Один раз повесив шаблон и убедившись в нём неоднократно, сложно менять своё отношение. Но Виктор был необычным человеком. Как и Ирина, Анна, Кэтрин...
Вот мы открыли дверь кабинета Сандро. Он был в хорошем настроении, и, стоя вполоборота и накидывая пиджак, заговорил:
– Ну, наконец, Алекс! Я уже думал отправиться тебя искать. В отеле мне сказали, что ты куда-то рано…–  он повернулся. Улыбка исчезла с его бледного лица, глаза вспыхнули. Он замер на секунду, как тогда, при встрече с Анной. Но потом взял себя в руки, быстрым уверенным шагом пересёк кабинет и молча протянул руку Виктору.
– Здравствуй, Сандро, – ответил рукопожатием Виктор.
Долго Сандро не знал, что сказать, просто стоял, смотрел, и было заметно, как меняется всё его состояние сейчас. А смотрел он на Виктора точь-в-точь как на памятник Гарибальди. Наконец, Сандро жестом предложил нам сесть.
– Мы не опаздываем? Кажется,  уже пора, –  вставил я.
– Сейчас, Алекс, мне надо подумать, –  Сандро было проще разговаривать со мной. Как и смотреть в мою сторону. Его выстроенная линия поведения последних лет и особенно, последних дней, ломалась на глазах. Я знал, ощущал, что происходит в его сознании и душе – осторожные попытки изменить свою жизнь, сейчас складывались в бесценную картину. На кон было поставлено многое. Даже не многое, теперь уже всё.
– Виктор, – наконец, проговорил он, – вы поедете с нами?
Виктор спокойно и серьезно наблюдал за ним.
– Конечно, Сандро. И, как я помню, у нас отношения были «на ты», или что-то поменялось?
Воцарилось молчание. Виктор продолжил:
– Сандро, ты же не против моего присутствия при разговоре с пациентом?
Вид у Сандро был как у обречённого. Только было не ясно – на страдания или счастье.
– Нет. Так будет даже лучше, – наконец, сказал он.
Мы вышли из здания и отправились в госпиталь на машине Виктора.
Элеонор всё ещё находилась на обследовании, которое затягивалось, так как теперь было сопряжено с расследованием.
 
______
 
 
Мы зашли в палату. Элеонор сидела в кресле. Внешний вид по-прежнему отражал её состояние – бледность кожи, быстрые жесты, блуждающий взгляд – это были симптомы целого ряда расстройств. Она обвела нас неуверенным уставшим взглядом, остановилась на Викторе, и мгновенно преобразилась, насколько это было возможно в её состоянии.
– Боже мой! Виктор, здравствуйте! Какая неожиданность! Это необыкновенный подарок посреди серого дня!
– Добрый день, Элеонор, – Виктор подошёл к ней и взял её руку, – я рад видеть вас, но не могу сказать того же о вашем состоянии. Про здоровье вопросы, думаю, пока не тактичны, поэтому, расскажите, как ваша семья, дочь?
Пока Элеонор отвечала на банальные вежливости, я не мог поверить, что они с Виктором настолько знакомы, и видимо, давно. Очевидно, что это случилось тогда, несколько лет назад, когда Виктора и Сандро ещё связывало что-то. Думаю, Виктор знал, что Сандро оставил именно Элеонор для «особого» лечения. Я посмотрел на Сандро. Он был серьёзен, насторожен и по-прежнему обречён.
– Я помню, как сейчас, наш последний разговор с вами, мой дорогой Виктор! – быстро говорила Элеонор. – Как я тогда сопротивлялась! Как настаивала и упорствовала в своих заблуждениях! И вот! Все же получилось, как вы и предупреждали! Сама тону и тяну на дно других.
– Теперь это наша общая работа. Мы – с вами, мы – на вашей стороне, несмотря на внешние признаки обратного. Скажите, что уже было сделано и установлено комиссией?
 – Они все ещё анализируют лечение и не могут определиться с причинами расстройства, – вздохнула она, – неврология или психиатрия. Эти бесконечные исследования и беседы... Мне кажется, что я себя ещё хуже чувствую, чем на последних сеансах с Бруно.
Она попыталась встать с кресла, но физическая слабость не позволила это сделать уверенно. Виктор и Сандро помогли ей лечь в кровать.
– Элеонор, – сказал Виктор, –  расскажите мне о сеансах.
Она изобразила подобие улыбки. Это было весьма неожиданно, и будто бы не к месту. Виктор это заметил тоже.
– Как же всё прекрасно начиналось в группах! Наши встречи наполняли меня физическим и душевным равновесием. Бруно – очень аккуратный, но в то же время уверенный человек. И он вселяет эту уверенность одним своим присутствием. Он был моей опорой. Когда меня перевели на индивидуальные встречи, сеансы стали в корне другими, я испытывала почти физический дискомфорт, будто со мной делали что-то противоестественное. Бруно объяснял мне, что прогресс в лечении неразрывен с «неудобными» состояниями, что такое можно преодолеть только работой над собой, но Виктор! Как же так получается? Это совсем было не похоже на лечение в группе. Там я раскрывалась, радовалась, летала! И так хотела вернуться... Но, оказалось, группы попросту не стало. Мне некуда было идти и я осталась с Бруно. На сессиях я ощущала себя плохо, будто без сознательного контроля.
– А в последнее время вы обладали этим контролем? – спросил Виктор и я заметил, как Сандро стал нервничать.
–Не знаю, Виктор. В сознании была точно, – устало улыбнулась она. – Это же не понять так просто. Вот я и собрала ворох специалистов, чтобы они нашли причину и, по возможности, вернули и равновесие, и спокойствие.
 – Скажите, Элеонор, как именно стало ухудшаться ваше состояние после начала индивидуальных встреч?
– Я потеряла аппетит, стала плохо спать, а в те моменты, когда уснуть удавалось – видела страшно неприятные образы. Я могла терять время, несколько мгновений не ориентироваться в пространстве. На нашем последнем сеансе у меня начался приступ паники. Но отчего? –  Элеонор нервно перебирала пальцами покрывало кровати, беспомощно вглядывалась в открытое окно, – я не могу это контролировать, а лечить по-прежнему меня отказываются. И что же мне делать, Виктор? Что?
Виктор посмотрел на неё, потом перевел взгляд на Сандро. Тот среагировал мгновенно, пересел ближе к девушке и сказал:
 –Элеонор,  в группе, где вы начинали своё лечение использовались совершенно новые методы. Так как их применение было только начато, то результаты и последствия, так сказать, были текущими, неоднородными среди участников. Проанализировав полученный материал, мы приняли решение распустить группу, а желающих продолжить лечение перевели на индивидуальные сессии. Все действия по участию в формате группового лечения и последующий ваш перевод были документально оформлены, с подробным разъяснением причин. Я понимаю, что групповая терапия была ближе и приятнее, но обстоятельства не позволили нам продолжать исследования. – Сандро остановился на секунду, но сразу продолжил. – А те методы, которыми пользовался Бруно при лечении, были наиболее безопасны и приемлемы конкретно к вашему случаю. Что касается вашего самочувствия, предположу, что это может быть следствием применения медикаментозного лечения, назначенного ещё в группе. Но эти препараты необходимо применять только в составе комплексной терапии и под присмотром врача. И маловероятно, что их действие настолько повлияло на вас. Но, тем не менее, скажите, какая дозировка была вам назначена? И когда в последний раз вы их принимали?
Повисла недолгая пауза. Я был так горд за Сандро, за всю его внезапно и бесстрашно проявленную отвагу, что видимо, это почувствовал даже Виктор. Он подошёл ко мне ближе и слегка коснулся плечом.
 – Я и сейчас их принимаю, – послышался тихий голос Элеонор.
Сандро резко обернулся и посмотрел на Виктора каким-то беспомощным, и одновременно удивленным взглядом. Виктор еле заметно улыбнулся и сказал:
– Элеонор, более непоследовательного поведения у пациента сложно представить. Надеюсь, вы показывали рецепт вашим лечащим врачам?
 – Нет, конечно. Вы хотите, чтоб они забрали то последнее, что держит меня в прошлом равновесии или хотя бы около него?
Виктор улыбнулся, посмотрел на Сандро и продолжил:
 – Думаю, Сандро теперь сам всё пояснит. Мы оставим вас, но вскоре, я заеду и надеюсь найти вас в стабильном эмоциональном и душевном равновесии. До встречи, Элеонор.
Говоря всё это, он стоял рядом, держа её руки. После, мы вышли, оставив на Сандро уже незначительные и не столь весомые проблемы упрямого и растерянного пациента.
На улице было роскошно тепло. Эмоции вторили погоде и звали на простор.
 
 
____
 
 
 
Мы не пошли к машине, а завернули в ближайший проулок. Шли не спеша. Тёплая погода, желанная компания и тихая речь Виктора – большего и желать было нельзя! Его слова сейчас падали в самую глубину моей души и обжигали терпким теплом.
– Этот город был всегда очень родным для меня, Алекс. Я чувствую себя здесь по-настоящему реальным человеком, богатым историей прошлого и счастливым в настоящем. В этом месте я не переживал и не переживаю ни о чём. Оно настраивает меня на совсем иное звучание – на созвучие с красотой вечности.
Я беспричинно улыбался, жмурясь от такого количества тепла и света снаружи и внутри. Вместе с Виктором всё всегда было однозначным – однозначно ровным, положительным, – никаких лишних волнений и эмоциональной неуклюжести. Я любил себя рядом с ним. Я был лучше, выше, более значимый, менее зависимый – абсолют своих возможностей.
 – Что будет дальше с Сандро? – вдруг спросил я, желая окончательно оставить позади мысли последних дней.
 – Завтра мы всё узнаем от него самого. Не думаю, что последствия его нерешительности и сомнений в прошлом повлекут довольно ощутимые неприятности в будущем. Но... это будет завтра, Алекс, – он посмотрел на меня и я понял, что мы сейчас, с этой самой минуты, только вдвоем, в его и моём, а точнее, в нашем мире.
Вечер медленно зажигал пурпурные облака; звуков машин и суеты с каждой минутой становилось всё меньше. Сейчас мы подошли к какому-то совершенно волшебному и почти безлюдному месту – средневековый дворик, очерченный по периметру каменной стеной, ровные линии пеших дорожек, следующих разными направлениями, но строгим геометрическим рисунком, яркий ковер безупречно ухоженного газона. Меня окутало искреннее упоение этим местом. Воображение всегда именно так и рисовало архитектурные памятники тех странных времён.
– Капелла Пацци – яркий образ эпохи ренессанса и молчаливое напоминание о трагических последствиях человеческих поступков. Прикоснуться к прекрасному, стремиться к нему, Алекс, можно разными способами. Как и по-разному можно уклоняться от неминуемого. Все наши действия, мысли, слова – это шаги. Не бывает ненужного шага, бывает сложный путь. Сандро стремился к высшим возможностями, чистым, не терпящим двойственности и нерешительности. Пока его уверенности в своих силах хватало – он шёл ровно и спокойно. Но бывает и такое, что нас могут захлестнуть сомнения или мы ощущаем тоску. Сандро её ощутил и в тот же момент связал это с прошлым, со старыми, понятными желаниями. Это мой провал? Или его шаг? Его свободный, осознанный выбор. Всё, что можно было исправить и направить вне его личной воли я сделал. Но это было исчерпывающе с моей стороны. Мне трудно далось такое решение – решение оставить человека наедине с его выбором – эмоциональным, необъективным и далеко неблагоразумным для него и его близких. Сандро потерял всё, что мог и что должен был, и снова вернулся к той точке, откуда нужно идти дальше, но другим путём. Он прошёл свой штрафной круг.
– Я не требовал этих объяснений от тебя, Виктор. Я не сомневаюсь в твоих действиях и решениях. И не знаю другого человека, в котором так же трудно усомниться.
Мы стояли во дворе капеллы. Вокруг было мало людей и практически абсолютная тишина. Взгляд Виктора задумчиво блуждал среди стен и остановился на  куполе. Заходящее солнце играло бликами на воздушно-парусной конструкции, издалека доносился тихий шелест листвы, воздух остывал и сгущался перед сумерками. Здесь сейчас было церковно-благоговейно. Виктор неспешно, вполголоса стал рассказывать мне, что совсем рядом от нас находятся захоронения Данте, Галилея, Макиавелли... Эпохи и образы кружились в моём воображении. Сознание следовало за голосом Виктора и не было счастливее момента – знать человека и идти с ним и за ним куда угодно. В его убеждениях, познаниях, мыслях можно было затеряться, как в раю и быть счастливым только от одного лишь присутствия.
Может быть я думал вслух, а может имел совершенно странный вид, но Виктор уже некоторое время молчал и, улыбаясь, смотрел на меня.
 – Нам категорически нельзя быть порознь, – подытожил я.
Он засмеялся.
– Я рад, Алекс, очень рад и благодарен тебе за всё, что ты делаешь. И для меня, в том числе. Это редкий ценный дар – обладать столькими достоинствами и с честью и скромностью нести их через жизнь.
Мы медленно повернули к выходу.
– Я не вижу, что именно делаю для тебя. У меня есть только особое... отношение. – Я запнулся, поскольку сложно описывать то, что не имеет названия.
– Полюс поступков, нравственная основа личности – это всё определяет качество помощи другим. Человек может и не делать ничего намеренно, просто жить своей жизнью. И одновременно влиять на всё и всех. Мне достаточно, что ты рядом.
Присутствие Виктора волновало меня уже не так, как прежде. Я много знал о себе, во многом разобрался, особенно в последние дни, и решил посвятить и его.
– Виктор, когда я приехал сюда, то привёз невыразимое количество эмоций – такого в моей жизни ещё не было. Но время – прекрасный помощник, да и институты не прошли впустую – я смог увидеть, почувствовать за пеленой тоски ту единственную правду, чего хочу и чего боюсь потерять.
Мы остановились, и я прямо и уверенно посмотрел на него.
– Я хочу разделить весь твой путь и твои труды. Хочу помочь достигнуть того, к чему стремишься. Не хочу, чтоб ты шёл в одиночку.
Я знал и знаю последствия человеческих, слишком человеческих желаний. Но для себя я решил совсем недавно, но вполне определенно, что не боюсь желать. Всё, что я обрёл благодаря другу, неминуемо должно было привести к тому единственному, что не пожелать и не озвучить уже нельзя.
Виктор остановился и как-то странно посмотрел на меня. Дальше мы двинулись молча. Через некоторое время я добавил:
– Пойми меня правильно, мне не страшно потерять тебя. Во мне говорит не привязанность одного человека к другому. Я боюсь не узнать тебя, весь твой путь, желания, цели. Боюсь не успеть быть нужным, не оправдать такой дружбы.
Виктор внимательно посмотрел на меня.
– Говоришь, не боишься?
 
 
_____
 
 
Уже наступала ночь. Виктор привёл меня обратно в офис. Нам открыл охранник, и впустил в приёмную для гостей. После прохладного итальянского вечера, здесь было очень уютно, и, как нельзя кстати, обнаружилась кофемашина.
– Почему мы вернулись сюда? Почему не могли поехать в отель? – спросил я.
Виктор был немного отстранён и задумчив.
– Нет, Алекс, мы здесь не случайно. В отеле было бы неудобно, поскольку они у нас разные.
– Вот как. Я не подумал. Привык, что мы живём вместе, – пытался я шутить.
Ответная улыбка Виктора снова была отстраненной. Мы помолчали и его волнение начало передаваться мне.
– Помнишь, Алекс, тот день, когда я впервые работал с тобой? Почему ты тогда не ответил грубостью?
Я заулыбался, вспоминая.
– Думаю, что уже доверял тебе и был готов или, если хочешь, ожидал  подобного. И грубостью это не посчитал. Да и потом, ты же объяснил, что это был самый короткий путь.
Виктор очень серьёзно и внимательно смотрел на меня тем самым, вернее, тем, не самым уютным взглядом, цели и смысла которого я не понимал до сих пор, но ощущения были просто поразительными. Сейчас их уже можно было разлепить из единой глыбы под названием «захватывающе». И теперь, поверх пелены эмоций я остро чувствовал его беспокойство.
– Эта поездка в Италию, старые счёты с Сандро, – начал медленно и задумчиво он, –  всё снова неслучайно сплелось... Я хочу признаться тебе, Алекс. Тогда это был не простой сеанс. Я знал, как сильно ты можешь защищаться, и не был уверен, что справлюсь. Поэтому…
– Поэтому ты применил гипноз. – Закончил, улыбаясь, я. – Я понял это в ту же секунду.
Виктор внимательно и серьёзно слушал.
– Не думал, что тебя это мучает. Тот сеанс был самым ярким моментом в моей жизни, Виктор. Настолько близким, интимным, что сразу перевернул все мои представления о возможных отношениях двух людей. Да и потом, твоя персона всегда окружена туманом необъяснимого. Все мечтают попасть на твои сессии, и, если б ты хотел, то мог бы собирать целые залы на терапии. Но ты работаешь только с единицами. И я догадываюсь, почему. Этот твой короткий путь очень эффективен. Я читал твои труды и, конечно же, знаю о твоём методе. В теории.
Виктор слегка улыбнулся. И это полностью погрузило меня в спокойствие.
– Хочешь пройти тем же путём ко мне? – неожиданно спросил он.
Меня сразу охватил страх. Стало холодно физически, озноб поднимался с самого пола, сковывая всё тело.
– Я... я не умею делать такое, – наверное, это было слабое заявление о капитуляции. И я решил всё поправить храброй честностью. – Я не уверен в своих силах.
– А я уверен, – «шах и мат», Виктор шансов не оставлял.
Он сел ближе и сказал:
– Я проведу тебя, но ориентироваться, наблюдать, спрашивать будешь сам, хорошо?
– В теории... – тихо ответил я.
Я уже отвык от такого сознательного единения. Было немного странно ощущать это сейчас, как в самом начале. Сердце стучало в голове, отмеряя шаги моего присутствия в его мире. Он открыл все комнаты, отпер все замки, позволил узнать абсолютно всё. Я и в прошлый раз с трудом мог описать такой наш «сеанс». Что же сказать о нынешнем?
Я решил довериться интуиции, но двигало мной любопытство. Я всегда ощущал Виктора как учителя, ментора, и моя уверенность в том была нерушимой. И что же я обнаружил здесь, в его эмоциях, желаниях? Во-первых, он был очень прозрачен в связке – «мысль-слово-поступок». Звенья были практически идентичными, не считая весьма странную манеру Виктора изъясняться. Во-вторых, я более, чем скромно представлял его жизненные позиции. Они были очень амбициозные, но это не обесценивало целей – помощь стояла центром в центре всех его желаний и стремлений. Далее было прошлое, в котором туманом сгущались предательство, жестокость и цинизм но я намеренно не погружался в него. В какой-то момент Виктора окружал определенный тип людей, наделяя его жизнь неизбежным опытом невозможной помощи. Видимо, этот опыт и придавал ему сил и терпения в достижении целей. Я не задерживался на деталях этого времени, у всех есть похожие страницы, и если они не мешают жить, то незачем их открывать. Но Виктор был готов рассказать всё. Чистота и ясность его намерений привели меня к той грани, что касалась нас. Стало очевидно, что это именно то место, куда меня намеренно вели. Долго сомневаться в нерешительности не пришлось, я открыл и эту дверь...
Шквал эмоций – переживаний, тоски, ожиданий, благодарности, восхищения, нежности ощущался почти физически и сбивал дыхание. Они все были осознанны и существовали с невероятно сильным, я бы сказал, первоначальным импульсом! Как можно жить среди таких сильных чувств? Как найти выход всей этой энергии? Находясь среди разных образов, я был поражён, как много воспоминаний Виктор хранит о нас. Блуждая его вектором ожиданий, я не мог найти конечной цели его присутствия в моей жизни, как и моей в его. Долго я упирался в стенки добродетели и нравственности, и ничего, кроме общего прошлого и настоящего найти не сумел.
– Виктор, я не знаю, как помочь тебе здесь.
– А ты находишься именно там, где я не нуждаюсь в помощи.
– Как же ты справляешься со всем этим?
– А ты? – голос Виктора был тихим, спокойным. Но этот вопрос сейчас был странным вызовом к моей честности.
– Ты уравновешиваешь мои эмоции. Я уже по-другому не представляю наши отношения.
Виктор помолчал.
– Алекс, ты – моя семья. Для меня это исчерпывающее определение твоей роли.
Я знал, что это весьма облегчённый вариант, так сказать, для меня. Эмоции у Виктора были сильнее простого родственного отношения – они могли мгновенно проявляться и существовать одновременно. Теперь я был более озадачен, чем до этого вечера. Мы, несомненно, делили похожие чувства, но мои, видимо, щадили меня и возникали поодиночке. Или это он щадил меня? В общем, у меня возник страх – я не знал, как и чем помочь близкому человеку.
– Ты – очень похож на меня, но ты – отдельная жизнь. Я столько раз, с трудом подавлял желание помочь тебе в каком-либо решении, выборе, поведении. Но это не то, что я вижу как ценность, как настоящую поддержку. Ты сам строишь всё вокруг. И ты, конкретно ты, делаешь это просто изумительно! Я был сначала удивлён, а потом невероятно счастлив, что мы с тобой настолько родственны в своих мировоззрениях. Вся сила моих чувств не затмит радости, что такой человек присутствует в моей жизни. Наконец-то! Невероятно, но среди бесчисленных пластов угля этой планеты ещё можно найти алмаз, своё сокровище.
Я всегда открыто восхищался Виктором, так, как он, не говорил никто.
– Стараешься вызвать во мне застенчивость? Не будет этого, –  Сказал я, уже смеясь. – Я благодарен за откровенность, хоть и не до конца открытую. Уверен, у тебя на это есть причины.
Он улыбнулся. Мы немного посидели в тишине, и как-то не сговариваясь, вместе встали и спустились к машине. Подъехав к отелю, Виктор сказал, что завтра, ближе к обеду заедет за мной.
– Тогда до завтра, – я протянул ему руку и вышел.
 
 
____
 
 
 
Прекрасный флорентийский день сегодня сопровождал сентиментальный звук дождя. Слабый, вкрадчивый стук в дверь вторил погоде. Я улыбнулся и вышел.
Виктор стоял у стены. Он снова был другим сейчас: спокойным, расслабленным, с невероятно мягким светлым взглядом. Вокруг него разливалось невесомое счастье и привычно касалось меня.
– Почему-то мне кажется, что вчерашний вечер был более нужен тебе.
Он кивнул, продолжая улыбаться, и молча пошёл в сторону выхода. Мы сели в машину и некоторое время ехали в тишине.
– Я никому и никогда не позволял этого, Алекс, – голос Виктора прозвучал странно.
– Жалеешь? – Но я-то был уверен, что нет. Он посмотрел на меня и сказал:
– С каких пор я должен озвучивать очевидные для тебя вещи?
– Это всё, конечно так, Виктор. Но послушай меня, я сейчас не шучу. Я догадывался и раньше, но теперь точно знаю уровень твоих эмоций. Но что с этим делать? Для меня такое кажется тяжким бременем.
– Не мешай чужому счастью, Алекс, –  засмеялся он, – а если ты меряешь по себе, то считаешь свои эмоции бременем тоже.
– Конечно нет. Я люблю быть среди них, – просто ответил я.
Мы подъехали. Сандро встречал нас в фойе в хорошем расположении духа. По дороге в кабинет, он рассказал подробности встречи с Элеонор.
– Препараты ей были назначены ещё в группе. Она отчаянно цеплялась за старое лечение, и даже Бруно не знал, что она их ещё принимает. Он-то их оставил только вначале индивидуальных сессий, а позже  разработал для неё очень интересный метод, сочетающий разные техники, без лекарств. Элеонор сопротивлялась. Бунт пациента – всегда начало провала…
Виктор перебил его:
– Надеюсь, ты пояснил ей природу действия этих лекарств? Или снова оставил это в тени своей нерешительности?
Голос Виктора одинаково поразил нас с Сандро грубым цинизмом. Но я решил не вмешиваться в процесс. Виктор всё и всегда держал под контролем, было очевидно, что он не просто задал этот темп с настолько яркой ноты.
Сандро быстро овладел собой.
– Нет, Виктор. Я предпочитаю не повторять своих ошибок. Тем более сейчас, – и его взгляд сверкнул решимостью, – я рассказал и ей, и её врачу природу действия этого препарата. Лечащий врач был очень рад выявить, наконец, такое недостающее звено её анамнеза. Помимо этого, мы обсудили с ним и недавно полученный патент на эти лекарства. И степень достаточности их исследований, конечно. Думаю, вскоре его обяжут сообщить все подробности нашего разговора. Но, честно говоря, я даже этому рад, – Сандро, улыбаясь, посмотрел в мою сторону, ища эмоциональной поддержки, и продолжил, – рад, что всё оставленное мной, как мост или возможность к отступлению, теперь горит ярким пламенем. Многое освещает и приятно греет.
Улыбаясь, я положил руку на плечо Сандро, в знак одобрения и поддержки.
 – Ты оценил возможные последствия для себя и Бруно? – спросил тем же тоном Виктор, быстро взглянув на мой дружеский жест.
– Да. Роль Бруно здесь весьма условна, к счастью. Кроме этого, он явно симпатизирует ей. Думаю, Элеонор сама оградит его от неприятностей. Я же решил справляться честно и сам.–  Сандро все ещё улыбался и очень смело держал себя.
– Ты не против, если мы, – Виктор запнулся, – мы с Алексом останемся поддержать тебя?
Сандро рассмеялся в голос:
– Виктор! Говори, как есть! Не поддержать, а проконтролировать степень моей искренности.
Я улыбнулся. Сандро выдержал нападение, и Виктор сразу сменил свой странный, совершенно не подходящий ему образ циничной надменности. Вдруг, я подумал, ведь такое действительно могло быть с ним ранее. Предательство много раз мелькало в его прошлом. И каким бы мистически потрясающим не был его характер, нужная степень жёсткости, даже жестокости – необходимой и  оправданной – должна была присутствовать для баланса, как грань сложной личности. Мне стало не по себе от осознания такой силы, обратно пропорциональной помощи и поддержке этого человека. Виктор внимательно следил за мной. Я ощущал какую-то новую волну его эмоций. Возможно, теперь он решался показать мне многое из остального.
От Сандро не ускользнуло такое наше невербальное общение. Он усмехнулся и спросил:
– А давайте пообедаем вместе?
Мы вышли из офиса. Виктор отвёз нас в ресторан. Ожидая заказ, мы молчали, каждый о своём. Тишину нарушил смех Сандро:
– Я, конечно, понимаю, что вам с Виктором разговаривать и не обязательно, но пощадите меня! – он всё ещё смеялся, – Виктор! Прошу, скажи мне всё, что хотел! Я сейчас слишком горжусь собой, и более за то, что рядом ты, а не за то, что делаю сам!
Его искренность была блестяща и своевременна. Сандро светился самыми ровными и чистыми гранями своей сложной натуры, и как он невероятно преобразился, даже внешне. Одень ему красную рубаху, и на полях под Ментаной у неприятеля не было бы шансов! Виктор сейчас был очень добр и внимателен к каждому из нас. Но я ощущал некую сдержанность в его настроении, как извинение за недавнюю грубость.
– Только твои собственные действия, Сандро, привели меня сюда, к твоим же, нерешённым вопросам.
– Ну не лукавь, Виктор! Разве роль Алекса незначительна?
Виктор не смог сдержать улыбку, посмотрев не меня. Как и я в ответ. Я знал, что со стороны такая ситуация часто выглядела весьма неоднозначно.
– У нас с Алексом совсем другая история. И ты очень кстати оказался в её центре, – Виктор всегда странно говорил про нас.
Сандро, хитро улыбаясь, сказал:
–  Аmicа dell'anima.
Виктор вдруг рассмеялся.
– Неужели ты помнишь? – спросил он.
– Ну, конечно, – ответил Сандро, – и очень хочу посвятить в это Алекса. Можно?
– Да, конечно. Я хотел сам, но пока не успел. Не было возможности.
Я чуть не подавился от этих слов!
– Это было в Палермо, несколько лет назад, – заговорил Сандро. – Нас с Виктором столкнула случайность и последствия одной неудачной конференции. Многие были расстроены из-за отмены  нескольких мероприятий, очень ожидаемых в тот момент. Настроения участников были разными и только Виктор отличался устойчивым позитивом. Я и ещё несколько счастливчиков сидели с ним за одним столом на традиционном ужине – отмена обсуждений не изменила общего распорядка мероприятия. Вскоре круг возле Виктора сомкнулся плотнее, но в итоге остались только я и Ирина. Было так неожиданно и странно наблюдать предпочтения захмелевшей «профессиональной» публики. Одни и те же развлечения ещё не внушали им достаточного отвращения. И я просто изумлялся, как можно было предпочесть общество Вакха обществу Виктора!
– Ну, Сандро! Складно льстишь! – перебил его Виктор.
Но Сандро серьёзно продолжал:
– Действительно, это был контраст нравов и уровня. Об Ирине можно и не рассказывать много – это же Гедда Габлер! Когда-нибудь она всё-таки найдёт свою страсть. Возможно даже в человеке, – задумчиво улыбнулся он. – А Виктор поразил меня своим юношески-пылким и одновременно зрелым и выдержанным отношением к происходящему вокруг. Он много говорил о разных судьбах, странных поступках, об уровне и ценности отношений между людьми. Я был совершенно околдован его взглядами! Но, честно признаюсь, многого тогда я не понимал и не принимал. А в самом конце, когда мы проводили Ирину, Виктор сказал... – Сандро внезапно замолчал и посмотрел на него.
– Что хочу создать большую семью близких по духу людей, – тихо закончил Виктор.
– Да-да, именно! – продолжал Сандро, – я ещё помечтал тогда, что смогу быть в их числе. Но Виктор следом сказал, что среди всех этих близких и дорогих будет обязательно тот, кто завладеет его душой полностью, разрушив все представления о любви, доверии и дружбе! Это будет эквивалент чистой преданности, высшая степень разумных, управляемых чувств и смысл, и цель его жизни! У нас, в Италии, таких редких людей называют «amica dell'anima». Немного времени спустя Виктор венчался с Анной, и я подумал, что он нашёл такого человека. Но, когда я встретил тебя, Алекс, то понял всё сразу.
На протяжении рассказа, Виктор был в поле моего зрения. Он весь светился, на меня не смотрел, но думали мы об одном и том же, я это точно знал, – о той самой семье близких людей. Он выглядел сейчас, как абсолютно счастливый человек, осознавший до конца, что у него исполнилось многое из заветного. В эмоциях, исходивших от него можно было согреться физически. По крайней мере, так это ощущал я.
Сандро уже некоторое время молча смотрел на нас.
– Если хотите, я могу вас оставить, – сказал он по-доброму. В его виде не читалось неудобство или двузначность ситуации. Он думал не о себе. Это было искренне прекрасно! Именно такая поддержка была ценна и важна для Виктора, и он сказал:
– Нет, Сандро. Сейчас мы здесь не случайно вместе. Мне жаль, что ты испытал столько. Но надеюсь, ты понял и принял мои поступки и решения. И я вдвойне горд твоим отношением к Алексу. Я ведь до последнего не верил в твою решимость. Анна не выдержала моих переживаний и поехала к вам. Но это ведь ничего не изменило!
Ужин подходил к концу, и тепло рома объединило всё – горящие мосты Сандро, тёплые эмоции Виктора и мои переживания тоже догорали, превращая в пепел все страхи за него.
Сандро был очень доволен, спокоен, в мире с собой и всем окружающим. Его, не так давно, ускользающее, недоступное и ранящее желание захватило внезапно и неожиданно. Но в этот раз он даже не успел усомниться в своих действиях и поступках! Он просто пошёл вперёд, чётко видя путь и не давая себе шансов к отступлению! В итоге всё случилось быстрее и неожиданнее, даже для него самого. А я сейчас думал, как незначительное количество честных, нужных шагов меняют жизнь и веру человека. Так круто меняют! В отношении Сандро это было больше похоже на сказку...
Когда он оставил нас, я не заметил – у меня бывали провалы во времени, если мысли уводили глубоко, или я пребывал в невероятном спокойствии. Сейчас я тонул в ощущениях – в ожидаемых, приятных последствиях уже обдуманного и решённого.
– Я знаю, что ты испытал, находясь здесь, – голос Виктора мгновенно вернул меня.
– Потому как у тебя было похожее? – спросил я.
Горящий темно-серый взгляд, бархатный тихий голос – полное равновесие ощущений... Как же я скучал по всему этому! Было так спокойно и уютно, и я даже представил, что мы дома. Все вместе. Вот сейчас войдет Анна и принесёт чай...
– Поехали домой, Алекс.
– В отель?
– Нет, в Англию.
– Я только при тебе думаю вслух? – усмехнулся я.
– Нет, дорогой мой, я всегда вижу твои мысли.
Нехотя, мы покинули ресторан.
– Останешься со мной? – спросил Виктор, когда сели в машину.
– У тебя и здесь двухэтажные апартаменты?
Он рассмеялся.
– Невыносимо счастливый день для меня, – сказал я и охотно принял его предложение. Мой отель был намного дальше, кроме этого я страшно вымотался сегодня.
Мы приехали. Апартаменты, конечно, были не двухэтажными, но места было для нескольких семей. С детьми и родственниками. Войдя в огромную гостиную, я обнаружил свои вещи посреди.
– Впечатляюще, – констатировал я.
Он был рад удивить меня. Я нашёл подходящую комнату и сразу лёг, но, после ярких впечатлений дня, ещё долго боролся с мыслями и образами. Сон, такой привлекательный недавно, ускользал от меня, дразня и предавая. Окончательно проиграв в этой битве, вконец уставший, я вышел в гостиную. Ища общества старого верного рома, я обнаружил тусклый свет и силуэт Виктора в кресле. Бессонница и тут нас объединила.
Я молча опустился с бокалом в кресло рядом, стараясь не нарушить течение его мыслей и не возмутить спокойствие, ощутимо окружавшее всё вокруг. И мгновенно погрузился в приятное состояние дремоты. Как же я пожалел, что не дождался этого у себя! Хотел уже отправиться обратно, но услышал тихий голос:
– Посиди тут, со мной. Пожалуйста.
И я оставил все попытки и просто утонул в этом кресле, мгновенно уснув.
 
 
––
 
 
 
Очнулся я всё в том же кресле, в том же виде, но под тяжёлым душным пледом. Виктор сидел напротив в лучах итальянского яркого утра, будто и не было бессонной ночи – улыбающийся, отдохнувший, отражающий всю радость нового дня!
– Почему ты не отпустил меня нормально выспаться? В горизонтальном положении? – спросил я, стараясь понять, чем из частей тела пожертвовал.
Спина и шея стояли первыми в списке. Виктор, смеясь и шутя, помог мне встать и дойти до ванной. Тёплая вода сделала свою работу, и после этого я стал более похож на человека прямоходящего.
Сегодня нас ожидал непростой день. В офисе уже работала комиссия. Её официальная позиция, закрепленная в будущих выводах и результатах расследования, должна была задать направление всей последующей работе флорентийского офиса. Или определить его участь.
Нас встретил Сандро и довольно спокойно объявил, что его и ещё несколько врачей, включая Бруно, отстранили от профессиональной деятельности на время разбирательств. Я очень старался проникнуть за нишу его внешнего безэмоционального состояния, но вскоре понял, что Сандро сполна охватило настоящее. Колесо неизбежности провернулось, и он оказался вовлеченным целиком и полностью в процесс, не думая о последствиях. У него была цель, и средство её достижения совпадало со всем происходящим сейчас. А присутствие Виктора, только лишь оно, приводило его в весьма воодушевленное состояние. Он сейчас был лучшей версией себя – его поведение, его решительность, даже черты лица напоминали известного революционера.
Но последствия есть у всего. Были изъяты все материалы в клинике, связанные с препаратом, который принимала Элеонор. Это уже само по себе делало рекламу офису в целом. Сандро не стал дожидаться официального разделения во мнениях общественности по признакам вежливости, искренности, социальным или материальным условностям и дал интервью крупному итальянскому изданию.
Виктор слегка улыбнулся, когда услышал об этом. Его было трудно удивить, но именно это Сандро и удалось.
– Сандро, ты всегда многое прячешь в своих карманах. И это всегда более, чем неожиданно.
– Нет-нет, Виктор. Давай начистоту! Я – весьма расчётливая личность, но, ведь, у каждого качества два полюса. Вот и сейчас, я понимаю, насколько мои недостатки могут помочь. Суть статьи я вам не расскажу. Хочу, чтоб вы прочитали первыми, но сами. Я попросил черновой разворот за ночь до печати.
Сандро был горд абсолютно за всё происходящее. Со стороны, обычному человеку было бы странно наблюдать такие похороны карьеры, идей, и работы целого круга людей из-за его амбиций. Но исправления никогда не проходят без помарок или перечёркиваний.
Меня с Виктором вызвали на беседу ближе к вечеру, здесь же, в офисе. Никто из нас не переживал. Одновременно, разойдясь по кабинетам с представителями комиссии, мы отвечали на схожие вопросы, с той лишь разницей, что Виктор был вовлечён в работу клиники ранее. А после, за ужином, мы поделились впечатлениями и некоторыми подробностями. Пока всё происходящее было логично. Мы с Виктором вернулись в отель.
– Как это, ты остаёшься, а я – нет?! – моей слабым местом был чересчур спокойный тон Виктора при оглашении очень плохих новостей. Я нервно шагал по комнате.
– Алекс, присядь, я же говорю, всё это ожидаемо. Мой дорогой, ну просто подумай, я был в курсе всего лечения, и сейчас, и тогда. И как ты представляешь мою роль во всём этом? Положительно? Нейтрально?
– Нет! Не говори чепухи! Я понимаю, что твои цели и работа с Сандро над его целями и работой не предмет расследования! Но каким образом и в какой степени методы целого офиса связаны с тобой? С тобой лично? Ведь ты даже не используешь их в своей работе! И каковы тогда твои роль и участие? И в чём?! – я уселся в кресле, вызывающе смотря на Виктора.
– В осведомлённости обо всём происходящем, – спокойно ответил он.
Я возмущенно молчал.
– Почему же ты не сказал об этом Сандро? Сейчас, только что?
Тон Виктора мгновенно стал более сухим и строгим:
– Алекс! Сандро проходит свою часть пути! И очень смело, даже для него! Не путай последствия разных поступков разных людей! Завтра я весь день буду работать с представителями комиссии в офисе, а возможно, и в другом месте. Не всё так плохо, –  он встал и подошёл ко мне, – не нагнетай, пожалуйста.
Я сидел в кресле, не смотря на него, и зло рассуждал:
– Я даже не знаю, что и сказать... Ты так доверяешь мне, я такой ценный для тебя друг, ты нуждаешься в моём мнении, присутствии, – я поднял взгляд, – особенно сейчас! Снова принимая решение в одиночку! Ты за этим приехал? Отправить меня домой?
– Алекс, ты так эгоистично реагируешь, что я чувствую себя твоим супругом, а не другом, – Виктор улыбался, пытаясь и фразой, и тоном всё сгладить.
Я поднялся и тихо сказал:
– Ну ты же мне не просто друг! – развернулся и  вышел на улицу.
Сколько времени мне потребовалось, чтобы перевернуть эмоции, которые я оценил как недоверие, не знаю. В итоге я пришёл в офис – он был в получасе езды от отеля Виктора. Сейчас в сознании уже смутно различались логические связи всех решений – моих, Сандро, Виктора. И я понял, что он ехал только, чтобы исключить меня из этих самых последствий. Эмоции – это враги рассудка!
Был поздний вечер, но в офисе кое-где горел свет. Шла скрупулезная работа проверяющих. И Сандро был тут. «Как кстати! Доверие – дорога в две стороны!» – Подумал я и быстро поднялся к нему.
О ситуации с Виктором я не имел права рассказывать, да и не собирался. Я решил посидеть с ним до удобного, подходящего момента. И такой случай представился.
– Сандро, я так горжусь твоим поведением! Ты умеешь удивлять. Хитрость бывает полезна, не правда ли? – я намеренно сделал небольшую паузу после этой фразы.
Сандро был в хорошем настроении и почувствовал подвох мгновенно.
– Алекс, что ты хочешь? – он был эмпатически доступным и понятным мне. В этом мы с ним были схожи и честно показывали свою необходимость.
– Сандро, я хочу тебе помочь. Я же имею право быть полезным? Или, по крайней мере, предложить свою помощь?
Сандро внимательно смотрел на меня.
– Алекс, что случилось? Чего я не знаю?
– О том, что случилось, я не имею права сказать. Но послушай, пожалуйста, я хочу быть максимально вовлечён во всё, что уже произошло и что ещё может. Прошу, не мешай мне и не спрашивай причин. Многие из них однозначно связаны с тобой.
Сандро долго молчал, думал. Затем встал, налил себе и мне выпить и открыл ящик стола.
– Ты уверен, Алекс?
– Абсолютно.
Определенно понимая, что во всё это вовлечён Виктор, Сандро достал текст соглашения, предусматривающий конфиденциальность наших с ним бесед, и протянул мне.
Не теряя ни секунды, я встал, бросил бумаги в камин и вернулся в кресло. Мгновение спустя в кабинет вошёл Виктор. И я встретил его торжествующим, смелым взглядом.
 
 
––
 
 
Он спокойно вошёл, сел.
– И день, и ночь приходит помощь, не так ли, Санро?
Тот сел за свой стол и какое-то время молча смотрел на нас.
– Вы ничего не хотите сказать, друзья мои? – спросил он, наконец. Конечно, от него не укрылось наше очевидное несогласие.
– Видимо, – начал Виктор, – мы тут задержимся на долгое время, – он повернулся ко мне, – Алекс, только что придумал, как быстро осуществить эту возможность.
– Я конечно, мало во что посвящён – и это странно, проблема-то моя – но догадываюсь, что Алекс здесь и сейчас более из-за тебя, Виктор, – сказал Сандро.
– Я и говорю, здесь и на ближайшее время в этой стране, – ответил Виктор и взглянул на меня.
– Я посчитал необходимым немного уравнять ставки, – тихо вставил я.
На самом деле, я решил стать третьим в такой ситуации. Два близких мне человека тонули в обстоятельствах одного. Лишняя ставка тут действительно могла бы смягчить потери.
– Сандро, – сказал Виктор, – мы с Алексом останемся здесь до последнего слова разбирательства, знай это. Всё остальное не существенно.
Он встал.
– Алекс, тебя подвезти?
– Да, конечно, – вежливо ответил я и вышел следом.
– Спасибо, что не помешал, – сказал я, когда мы сели в машину.
Виктор кивнул. Дорога к отелю была гнетущей, тёмной и, казалось, тянулась целую вечность. Наконец, мы поднялись к себе. Виктор закрыл дверь и обернулся.
– Зачем ты всё усложняешь? Ты же знаешь, что тонущему лучший помощник он сам.
– Не люблю смотреть, как тонут друзья, – ответил я спокойно.
Он подошёл ко мне.
– И всё-таки я тебе друг?
Я выдержал абсолютно всё, что он вложил в этот вопрос. Я уже был там, в его голове, сознании, мире. Знал и видел многое...
– Тем более, Виктор, я не буду смотреть, как тонешь ты.
Он несколько мгновений молчал, потом устало выдохнул и опустился в кресло.
– Мир? – спросил я.
– Ром, – ответил он.
Мы не осилили даже пары бокалов. Разговор был сложным, и я находился в весьма удобном положении – в таком, где Виктор не может более направлять мои действия, потому как обязан доверять всецело. Конечно, я ощущал такое преимущество, но это осложняло жизнь другу. В уравнении нашей проблемы появлялось слишком много неизвестных, непредсказуемых переменных.
– Осталось, чтобы сюда приехали Анна с Ириной с плакатами и лозунгами, – тихо сказал он.
–Не так бы хотелось домой, – вставил я.
Он посмотрел на меня отстранённым взглядом, что-то обдумывая.
– Не надо! Виктор, не исключай меня из своих мыслей! Ты забыл? Я хочу помогать тебе всегда и во всём! Начиная прямо отсюда! С этого места. С этой проблемы.
Он едва заметно улыбнулся.
– Храбрый Алекс...
– Храбрый и верный! – поправил я.
Он внимательно посмотрел на меня и стал очень серьёзен. Всё его лицо мгновенно изменилось – оно выглядело сейчас намного старше и холоднее.
– Пойми, своим порывом ты делаешь Сандро плохую услугу. У него появляется множество разных мыслей, не всегда таких однозначных, как в момент решимости. Его шаткая верность испытывается очень сильно, я бы сказал, на пределе. Ему ничего не стоит сделать шаг назад. Я и ты – мы, будем в сложном положении, но это действительно не так важно, как сам путь Сандро. После твоего вмешательства – прости, помощи, – мы не сможем наблюдать всех источников его поступков, он свободнее себя чувствует. Если б ты выбрал путь, предложенный мной, свобода его действий была бы ограничена только нашим с ним прошлым и его переживаниями. У него было бы мало нравственного места для дерзкого манёвра. Ты понимаешь, о чём я?
Я не думал в данную минуту об этом. Я думал о Викторе, о его таком новом поведении и мыслях.
– Виктор, каждый проходит свою дорогу сам. И свою я пройти твоим путём не могу. Всё, что должно случиться – случится. Не важно, что и как будет происходить с Сандро, мы сделаем всё от нас зависящее, как ты тогда, в прошлом. И я не хочу, чтоб ты думал и за меня, и за себя – решая и просчитывая возможности и потери. Мы будем думать вместе. Но... по всем правилам жизни – честно принимая всё приходящее. Ты понимаешь?
Он удивлённо посмотрел на меня, как на внезапно выросшего котенка. Но мне не было неприятно. Я хорошо знал, насколько дорог ему и как велик соблазн оградить меня от всего. Но это же был мой Виктор! Тот, который прекрасно слышал и ещё лучше понимал.
Он сейчас молча смотрел в сторону окна, полного ночных случайных бликов.
– Виктор, ты когда-нибудь рассматривал возможность иметь с кем-нибудь равные отношения?
Он взглянул на меня и, конечно же, сразу всё понял, но промолчал. Я продолжил:
– Ты, как никто, знаешь мой мир, и я ни на секунду не сомневаюсь в этом. Но иногда просто не понимаю твоих поступков, последствия которых весьма жестоки к нам обоим.
– Это исключение непросчитываемых результатов, не более, – сухо сказал он.
Я удивлённо усмехнулся.
– Ты не говори мне такого. За подобными рассуждениями я не вижу настоящего тебя. Если мы вместе – это не просто случайность. Значит и всё остальное случайным быть не может. И я не хочу такой опеки, как аванс за присутствие в твоей жизни.
Он закрыл глаза.
– Алекс, прекрати, я всё понимаю.
— Тогда мир? – я встал и протянул ему руку.
Он посмотрел на меня очень смущённо. И я впервые увидел эту эмоцию в его исполнении.
– Свобода, равенство, братство? – произнёс он, вставая. Взял мою руку, потянул к себе и очень крепко обнял.
– Прости, – сказал он тихо, – я всё пытаюсь сохранить, сберечь тебя и весь твой мир.
Я отошёл от него.
– Я же не коллекционный коньяк. Позволь мне следовать своей природе. Тем более, что она у нас едина.
И на таком, более-менее сносном примирении мы разошлись по комнатам.
 
 
––
 
 
– Сегодня принесу разворот. Вечером обещали, – Сандро всё ещё горел решимостью и непреклонностью.
Странно было наблюдать среди нас сомнения только у Виктора. Он с самого утра отправился с представителем комиссии на очередное заседание рабочей группы. Я переживал за него, как мог, не переходя внешние границы эмоций.
– Не волнуйся, Алекс, – поддерживал меня Сандро, когда мы вместе шли по коридору, – я сразу предположил подобный сценарий, как только «споткнулся» о его приезд. Я знаю, что он тут, чтобы помочь тебе через меня, и ты здесь, чтобы помочь ему через меня, – Сандро заулыбался.
– Сандро, это сейчас прозвучало двузначно.
– Нет-нет! Алекс, посмотри на меня! Ну же! – Он остановил меня за руку. – Я абсолютно искренне заявляю, что верю в вашу помощь! Скажу более – твой приезд уже был для меня колокольным звоном. Это не случайность! И все ваши действия... Они естественно более связаны друг с другом. Но я очень рад быть сейчас в центре ваших отношений, –  и он опять заулыбался.
Я себя неуютно почувствовал.
– Сандро, мы сделаем ровно столько, сколько понадобится для твоей устойчивости и самостоятельности. Не сомневайся в наших целях. Мы с Виктором всегда вместе, даже на расстоянии. И поверь, нас не связывают никакие «иные» отношения.
Он снова резко остановился и остановил меня за руку.
– Алекс, я знаю, что Виктор не совместим с тем, о чём говоришь ты! Я всегда хотел увидеть его идеальную семью и того, о котором он упомянул тот единственный раз.Amigo dell'anima – это же о тебе! Я знаю, что едва ли в своей жизни стану свидетелем подобной дружбы.
Я внимательно смотрел на Сандро и пытался всеми, доступными мне способами найти отголоски двусмысленности, зависти, неуверенности. Не нашёл. Но  доля азарта сыграла, и я всё также серьёзно спросил:
– Вы с Виктором обсуждали такие отношения? Или, возможно, наши?
– Нет, конечно, Алекс, что ты! Это же касается вас. Я стараюсь быть сейчас максимально понятным и открытым для него. Иначе, я знаю, всё будет гораздо хуже того раза, – быстро проговорил Сандро.
И это было хорошо. Вот те самые моральные барьеры из прошлого. Они работали наперекор предположениям и опасениям Виктора. И моё присутствие и вмешательство не вызывало никаких сбоев, даже ревности. Мне даже казалось, что Сандро со мной гораздо проще.
Виктор отсутствовал весь день. И вечером также не было никаких вестей ни о нем, ни от него. Я не спешил уезжать из офиса. Ждал. Сандро мелькал по коридорам, иногда забегал в кабинет ко мне. И вот, в очередной такой раз он принёс, обещанную к выпуску, статью. Я обрадовался – наконец, можно было занять сознание чем-то полезным. Или отвлечь.
«Не бояться ошибок и оставаться верным цели» – так звучало название. Я наспех пробежал глазами внушительных размеров текст. Статья была в форме интервью, и вопросы выбраны самые обсуждаемые в научных кругах флорентийской общественности. Иногда, на мой взгляд, чересчур жёсткие. В интервью Сандро максимально тактично признавался во многом. Кроме этого, он здесь же, открыто заявлял о намерении опубликовать подробный материал со всей допустимой информацией об исследованиях и препаратах, ставших предметом проверки.
Я оторвался от статьи и посмотрел на него.
– Сандро, ты же понимаешь, что будет много критики на эту статью, клинику и тебя конкретно? А далее начнутся частные, независимые, спекулятивные расследования за счёт всего этого. Ты готов? Это долгий путь очень публичных и не очень комфортных состояний. А ещё, фоном к этому будет присутствовать постоянный контроль со стороны, как официальных учреждений, так и неофициальных, так сказать, заинтересованных лиц. Ты долго будешь разменной монетой их амбиций.
Сандро грустно улыбался.
– И это ли не есть самая подходящая цена, Алекс?
Честно говоря, я считал такую цену преувеличенной им сознательно. Не думаю, что официальных процедур уполномоченных служб было бы недостаточно в такой ситуации. Да и сфера деятельности клиники предполагала бы конфиденциальность разбирательств. И у меня мелькнула мысль, что Сандро, специально привлекает такой уровень внимания, усложняя процесс. И этим пытается достигнуть абсолюта своих возможностей перед Виктором. Но даже, если и так, я не видел ничего страшного в таком поведении.
Сандро снова выскочил в коридор, и я остался один. Мысли возвращались к Виктору. Я переживал не столько за него – в нём я был уверен – сколько за мотивы его поступков, которые он посчитает более безопасными для меня. Я категорически не мог принять его тактику ограничения меня от проблем, их последствий и его самого.
Время уже было позднее. Даже Сандро распрощался со мной и уехал. Побродив по коридорам, я машинально свернул к выходу и постоял несколько мгновений в нерешительности.  Но на улицу я всё-таки вышел, никого не обнаружил и медленно зашагал в сторону отеля.
Когда я зашёл в фойе, меня окликнул администратор. Он сообщил, что Виктор недавно поднимался в номер и просил передать, что вернётся завтра. В препротивном предчувствии я вошёл в комнату. Набрал телефон Сандро, но и он не ответил. И я остался наедине с собой и всеми уже очевидными выводами.
Ночь моя прошла, как в карауле. Ближе к утру я подготовил себя к неминуемому – принял душ, собрался. Ждал.
В дверь постучали. В коридоре было двое мужчин, аккуратной наружности, с абсолютно серыми каменными лицами. Они пригласили меня отправиться с ними. С какой целью и где меня ожидали, я понял ещё ночью.
Здание, занимаемое Управлением внутренних дел Флоренции, выглядело исторически атмосферно. Но сейчас ни эти, ни ночные мысли уже не беспокоили меня. Я предвкушал предстоящее – события, движение, хоть какое-то развитие этой застывшей ситуации. И уверенно шёл, как на экзамен, зная все билеты. Конечно, было очевидно, где всё это время находился Виктор и, скорее всего, Сандро.
Меня проводили в коридор с единственной дверью, и я попал в кабинет. Довольно внушительное пространство, рабочая обстановка – в центре большой чёрный стол, будто из тяжелого камня или его имитации, два стула, по бокам, у стены темнели стеллажи. У стола начиналось тёмное полотно ковра, и шло оно к самым окнам слева. Хозяин кабинета вид имел серьезный, даже мрачноватый – сухая наружность, спокойные уверенные движения, сдержанные жесты, прямой острый взгляд – захватывающее показное равнодушие. Он напоминал хищника морских глубин.
– Присаживайтесь, доктор, – он указал на кресло, – меня зовут Андреас П. и я являюсь руководителем группы, которой поручено расследование по делу клиники. Одновременно, я же вхожу в состав комиссии, работающей в офисе с целью принятия решения о дальнейшей судьбе всего расследования. Считаю необходимым посвятить вас, что в данный момент перед нами два пути, – он сразу перешёл к главному. – Первый, ограниченный исключительно внутренним разбирательством и последствиями незначительного характера. Другой путь, – он остановился, внимательно выверяя мою реакцию, – второй путь – это необходимость передачи всех собранных материалов другой группе уже в составе служб юстиции, где, как вы понимаете, дело примет уголовное направление со всеми вытекающими.
Я спокойно выслушал всё это.
– Скажите, есть ли сейчас основания для такой передачи?
Он удивлённо посмотрел в мою сторону, сквозь меня и, видимо решил впечатлить другим способом.
– А это покажет сегодняшний день и назначенные на сегодня же беседы, –  сказал он передавая мне бумаги о моём «добровольном сотрудничестве». – Мы с вами пока не прощаемся.
Я подписал согласие. Внимательно следя за моей реакцией, он встал и жестом указал на дверь. В коридоре сотрудник, видимо, пригодный для сопровождения в труднодоступные места, отвёл меня в комнату для той самой беседы.
О, ну тут всё было совсем предсказуемо, как в психологических детективах. Дверь, стол, два стула – и всё это грязно-серого цвета. Конечно же, посреди стены располагалось огромное зеркало-экран. За столом сидела девушка, лет тридцати-тридцати пяти, доброжелательной, сдержанной наружности. Она указала на стул и с улыбкой пригласила начать.
То, с чего она приступила было весьма просто и очевидно – общая информация о моём приезде, целях, способах разрешения задач, возложенных на меня фирмой. Далее, по плану, следовали вопросы касательно моих знакомств уже здесь, в офисе и, наконец, весьма логично из них вытекали конкретные взаимоотношения с Сандро и Виктором.
– Отношения с какой степенью доверия вы установили с руководителем клиники?
– Такой степенью, которая позволяла бы обсуждать любые вопросы рабочего процесса.
– Вы оформляли отношения документально?
– Нет. Это были дружеские беседы с единственной целью – найти решение той или иной проблеме.
– Какие именно проблемы вы имеете в виду?
У меня мелькнула мысль о необходимости неполного озвучивания всего прошлого багажа Сандро, но тут я вспомнил свою беседу с Виктором и его схожее желание не навредить мне, и я отогнал все подобные мысли, заменив их желанием быть полезным в рамках того, что уже установлено. В мои планы не входило открывать чужие шкафы со скелетами. Это должен был сделать сам Сандро.
– Нашей профессии всегда сопутствуют нестандартные обстановки и непредвиденные ситуации.
Девушка периодически что-то помечала. Мне было ясно, что она не относится к тем специалистам, которые одержимы результатом, как её начальник. Она была более методичным, скрупулёзным сотрудником, тщательно выверяющим процесс ради процесса.
– Хорошо. Какова степень вашей осведомлённости о прошлой работе клиники?
– Надеюсь, что полная.
Она  подняла на меня удивлённые глаза.
– То есть, вся информация о проводимых исследованиях, состояниях групп, последствиях терапии и медикаментозного лечения – это та информация, которую вы узнали лично от руководителя клиники, я правильно понимаю?
– Да, всё верно. Это входило в мои задачи и было озвучено мне доктором Алессандро Б.
– Каковы были ваши реакция и действия после этой беседы? – она всё ещё была удивлена.
– Единственно возможные в такой ситуации. Мы вместе искали пути решения проблемы. И ещё, я хотел бы отметить, инициатива исходила исключительно со стороны доктора Алессандро Б. и именно с этой целью.
Она мельком взглянула на экран, потом на меня и продолжила:
– С какого момента вам стало очевидно, что все действия руководителя клиники были известны вашему другу, доктору Виктору Г.?
Я внутренне собрался. Это была, по сути, главная часть беседы. По крайней мере, моя главная часть.
– Об этом мне рассказал Сандро, в одной из бесед.
– Вы обсуждали с вашим другом, Виктором Г. степень его осведомленности и вовлеченности в эту ситуацию?
– Да.
– Насколько вы уверены в искренности и полноте всего озвученного доктором Виктором Г. о его участии в прошлой работе офиса?
– Уверен полностью.
– Почему? – она внимательно смотрела на меня, ожидая лишних реакций.
– Потому как мы близкие друзья.
Она заулыбалась, продолжая очень прямо смотреть на меня.
– И какую оценку он давал всему, происходящему в клинике ранее?
– Ответы на эти вопросы будут более подходящими для расследования из уст самого доктора Г. – Я знал, что косвенные доказательства «со слов» мало чего стоят в суде. – Но, если вам интересно, то я думаю, что у нас с Виктором весьма похожие мнения насчёт прошлой работы офиса. И я считаю, что это и стало причиной всех нынешних действий Сандро.
– Вы думаете, он пытается всё исправить? Привлекая и вмешивая в это вас? – расстроено и удивлённо проговорила она. Сарказм был неприкрытым.
– Я считаю, что он делает всё верно. А мы, как друзья, абсолютно добровольно вмешиваемся в это.
Она помолчала несколько мгновений, а затем очень тихо, но серьезно спросила:
– Это правда, что вы отказались от конфиденциальной формы ваших бесед с доктором Б.?
– Да.
– Почему?
– Потому что хочу быть максимально полезным ему, не стесненный ремнями безопасности такого соглашения.
Она медленно и задумчиво отклонилась на спинку стула и посмотрела на экран. Я знал, что мы вскоре закончим.
– И последний вопрос. Считаете ли вы доктора Виктора Г. причастным к последствиям применения препарата, используемого при лечении пострадавшей?
– Нет, не считаю. Её лечащим врачом Виктор не являлся.
Она сделала последние пометки, встала и так же жестом указала на дверь.
Я попрощался и вышел. Всё тот же провожатый отвёл меня к своему мрачному хозяину.
 
 
––
 
 
– Я не могу сейчас допустить вас к личной беседе. В нынешнем положении они имеют возможность беседовать только со своим адвокатом.
– Каковы основания для задержания Виктора и Алессандро? Вы действительно считаете, что их дела настолько плохи, или они могут навредить обществу, находясь за пределами вашего гостеприимного учреждения?
Инспектор показал подобие улыбки и пересел на край своего стола. Ему удобнее и привычнее было смотреть на людей сверху вниз.
– Я думаю, всё то, чем мы располагаем сейчас – этого достаточно для задержания.
– Необходимо и достаточно... – задумчиво произнес я.
– Если хотите, – он снисходительно улыбнулся.
Я внимательно посмотрел на него.
– Сколько продлится работа комиссии с изъятыми материалами? – я понимал, что они всё еще ищут нужный им объем для дальнейшего разбирательства.
Он встал и, прохаживаясь по кабинету, начал говорить.
– Думаю, сегодня последний день. Это в принципе зависит от полноты собранного. Я надеюсь, – он повернулся ко мне, – что ваши друзья не успели ничего спрятать.
– Я в этом уверен.
Он опять усмехнулся.
– А я нет. Такое вообще трудно представить.
– Что именно?
– То, что делает, доктор Б., это не логично и не обосновано. Он опасно расшатывает жизнь и блестящую карьеру, обнажая преступления, или проступки – если вам так приятнее – с истекшими сроками давности. Возможно, это только их часть, а возможно, его неумелый просчёт. Но он ещё и умудряется, намеренно или нет, привлечь такое внимание общественности, прессы и так далее! Вы знаете, кто были клиентами его клиники?!  – Тон инспектора временами приобретал властные, надменные нотки. – Результаты, рекомендации, блестящие отзывы... И сейчас он целенаправленно это рушит! – Он замолчал и замер на секунду. – Но зачем? У меня есть мысли и, увы, они никак не связаны с его якобы кристальной честностью.
Инспектор ещё долго рассуждал в таком ключе. Я прекрасно понимал мировоззрение людей, подобных ему. Ничего здесь не удивляло. Все они вращались в мире преступлений, лжи, зависти, предательств. Конечно, в такой компании вера в человека, его честь были словами для красивого письма, не более. Я не собирался становиться адвокатом истины. И, как бы не был мне неприятен отказ сеньора инспектора в свидании с Виктором, я знал, что в любом случае мы увидимся через сорок восемь часов, когда истечёт срок задержания, и будут исчерпаны все основания к этому.
Андреас торжественно умолк, доказавший себе ещё раз то, во что он верит и что им движет.
Я выдержал небольшую паузу.
– Несколько дней назад, до проверки, я был в архиве фирмы и скопировал файлы, содержащие записи лечений за последних два года. Мне это необходимо было для рабочего анализа. Если хотите, я могу отдать их вам для сравнения с той информацией, которой располагаете сейчас вы. Уверен, данные совпадут.
Инспектор очень серьёзно посмотрел на меня, очевидно, опять теряя такие нужные составляющие своего мировоззрения.
– Да, было бы интересно, если не совпадут, – наконец, выдавил он.
– Если буду вам ещё чем-либо полезен, вы знаете, где меня найти.
С этими словами я  протянул ему диск и направился к двери.
– Вы не можете пока покинуть Италию, – его слова догнали меня у самой двери.
– Я так и понял. И знаете, –  обернувшись, сказал я, – это прекрасное стечение обстоятельств. Ваш город слишком великолепен, чтобы расстаться с ним так скоро.
На улице меня сразу обнял жаркий флорентийский полдень. Ведь жизнь по-прежнему стремительно двигалась вперёд, неся в потоке всё необходимое для путешествия каждого. Я направился вдоль здания, обдумывая и выверяя свои новые эмоции. Самое неприятное и тревожное было пережито ночью. Утром и сейчас – это остатки контролируемого страха, волнение перед ожиданием и... надежда. Конечно же, я надеялся увидеться с ним. По-старому убедиться, что он одобряет мои действия и поступки, ощутить прежнюю поддержку и упиваться этим состоянием… Но на самом деле всё было уже не так. Я осознавал свои силы, даже в отсутствии Виктора. Меня окружала странная уверенность в каждом сделанном шаге и продуманной мысли. И как бы некомфортно или даже неприятно это осознавать вначале, теперь было очевидно, что я уважаю и ценю себя больше без его опеки. Я надеялся стать ему равным.
Мысли остановились, как и я у дороги, потому как прямо передо мной припарковалась машина, не давая сделать шаг вперёд. Дверь открылась. Ирина.
– Ты-то мне и нужна, – улыбнулся я и обнял её.
– Не сходи с ума, Алекс! – она нервно поправляла юбку, беспричинно двигала сумочку, тормошила скатерть. Мы устроились в первом попавшемся кафе, где я и рассказал ей все последние новости.
«Скучала», – улыбался я, наблюдая за ней.
– Официальные органы уведомили Анну о задержании Виктора, и я в тот же вечер вылетела в Италию.
– Как ты, мой драгоценный теоретик, видишь дальнейшее? – спросил я, улыбаясь.
– Очень даже логично и просто. У Сандро никогда не было уголовной подоплеки в действиях. И намерениях. Тогда он, конечно, был одержим, порой невыносим, но осторожен и последователен. Грани были очень тонкими, острыми. Он это понимал лучше всех. Расчётливый одержимец, – эмоционально вставила она, – Но все, кто с ним работал, были надёжно ограждены от подобных последствий. Даже, если брать те истории в медицинских учреждениях, – она, наконец, успокоилась и посмотрела на меня прямо, – там же и своё лечение. Как теперь возможно разъединить лечение – принудительное, обязательное и экспериментальное? Не всё так однозначно, Алекс. Именно этим он и оттолкнул Виктора – желая пойти до конца, несмотря на риск и жестокость. К тому же, сроки давности. У следствия нет никаких шансов поднять ту самую правду. Думаю, Сандро, как любой успешный человек, отбрасывает много завистливых теней. Вот и затягивается эта ситуация, в надежде причинить более весомый ущерб всей клинике.
Я выдержал паузу.
– Я вообще-то имел в виду наши отношения с Виктором.
Она замолчала и капризно отвернулась.
– Ты не хочешь мне помочь? – улыбался я.
– Это не требует чьей-либо помощи, Алекс. Вы с Виктором должны найти баланс вместе. Использование лишних людей теперь уже не поможет. – Она уже говорила размеренно и спокойно.
– Как-то плохо это выходит, – сказал я.
Она пересела ближе и несколько мгновений очень внимательно смотрела на меня.
– Что же ты хочешь услышать, чего не знаешь сам? Неужели тебе стал утомителен такой путь? С ним?
Я промолчал.
– Все отношения, Алекс, развиваются, – сказала она тихо и добавила, – у вас что-то произошло?
– Да, – так же тихо ответил я.
Она откинулась в кресле, задумчиво смотря в пол.
– Твои ожидания не оправдались? –  спросила она, наконец.
– Скажем, он умеет удивлять.
Мы помолчали. Она наклонилась ко мне.
– Тебе он больше не нужен в роли отца и наставника?
Это было так. Но и как кто он мне теперь нужен?
– Вы оба просто поразительны, – улыбаясь, мягко сказала Ирина. – Оба тонете в сильных эмоциях и умудряетесь расширять отношения. Дружбы мало, братства недостаточно, и семья уже не вмещает всего, –  она по-доброму тихо засмеялась, – можно я напишу о вас книгу?
– Можно, только пусть у неё будет итальянское название, – вздохнул я и посмотрел в большое панорамное окно позади неё.
Начинался вечер. Тёплые оттенки заходящего солнца немыслимо смешивались с холодными цветами лёгких сумерек – без видимых границ и переходов, чётких или случайных граней. Полная гармония невозможного и дополнение друг друга в единой цельной палитре жизни. Я посмотрел на Ирину. Она протянула мне руку, и мы немного помолчали вместе.
 
 
––
 
 
Утром я проснулся от оглушительного хлопка входной двери.
«Отпустили», – промелькнуло в сознании. Но странное дело, детский восторг, такой привычный от предстоящей встречи, не настиг меня в этот раз. Я лежал, улыбался сам себе и думал над такими новыми и спокойными ощущениями. Но Виктор намеренно вошёл так театрально. И что же он этим хотел? Я не смог понять и решил выяснить. Накинув халат, я не спеша вышел в гостиную. Ирина уже проснулась и ожидала завтрак. Она посмотрела на меня, не сдержав улыбки.
– Где он? – спросил я.
– Алекс, он уехал в офис.
Прежние эмоции мгновенно стали заполнять горизонт сознания – досада, расстройство, потеря контроля над происходящим, даже капризность... Вдох. Я взял себя в руки. Сел.
– Он же заходил к тебе. Ты не слышал? Я думала ты проснулся, – Ирина наивным, по-детски прозрачным тоном пыталась успокоить меня.
– Не слышал.
Позавтракав, я собрался и поехал в офис. Какая-то новая, странная сдержанность внутри меня граничила с бессознательным, нарастающим процессом. Это растягивало ощущения надвое.
Подходя к кабинету Сандро, я услышал разговор и смех. Виктор был у него. Я успокоил эмоции и решительно открыл дверь, намеренно хлопнув ею после. Нет, всё-таки борьба ещё шла...
– Ну, наконец-то, Алекс! – сказал Сандро, направляясь ко мне поздороваться, – ну и денёк выдался у нас с Виктором вчера! Мы знали, что ты поймёшь всё правильно!
Он был искренне счастлив, улыбался, не отпуская моей руки.
– Я рад, что во мне не сомневались, – сказал я и повернулся лицом к Виктору.
Виктор подошёл ко мне.
– Ирина сказала, что мы уже сегодня здоровались, – я очень старался скрасить тон искренностью и пожал протянутую мне руку.
– Это я здоровался с тобой. Ты спал.
Он снова был другим. Как спокойно и умиротворенно звучал его голос, как просто он смотрел на меня… И я вдруг почувствовал вину, что ломаю нечто прекрасное и удивительное. Эмоции стали нарастать, сознание никак не могло определиться с тем, что же я делаю и чего хочу. Почему я не могу услышать свою правду, очищенную от переживаний рядом с ним? Неужели я просто привык к этому и по-другому никогда не будет?
В этот момент Виктор как-то странно посмотрел на меня, отошёл и сел обратно в кресло.
Сандро всё еще рассказывал о вчерашнем. Несколько секунд я будто настраивался на волну его голоса.
– И нас отпустили. Ночью! Мы с Виктором решили не тревожить никого. Тут неподалеку есть одно место, хозяин – мой хороший приятель. Он открыл нам и мы проговорили до рассвета! Как я рад всему этому! Не описать словами, Алекс! Я даже счастлив более от нашего задержания и его последствий!
Он всё говорил и говорил, как радиоприемник. И этот рассказ был несомненно важен, но я стал плохо ориентироваться в происходящем. Мысли закрутились, нарастало беспокойство. Голос Сандро, свет комнаты – всё становилось глуше и плотнее. Вдруг, я почувствовал чью-то руку на плече – Виктор уже стоял около меня, шутя и намеренно поддерживая беседу. Я же слышал только своё дыхание и стук сердца в голове. Всё постепенно, но слишком медленно приходило в норму. Меня категорически не устраивали такие неожиданности! Я очень хотел на улицу и вдруг услышал голос Виктора, словно издалека.
– Да, Сандро, Алекс и я съездим в отель и вернёмся к трём.
Мы, наконец, вышли. Он быстро пошёл в сторону машины. Я остановил его.
– Это что такое было?
Какой спокойный вид был сейчас у Виктора! Я даже испугался.
– Ты рвёшь связь, Алекс, – сказал он тихо.
Молча ехали, молча вошли в номер, сели. Ирины не было. Я всю дорогу думал. Бесспорно, что-то внутри меня менялось. Эмоции, переживания исчерпывали себя – разум занимал свои законные позиции. И это было нормально! Я этого ждал много месяцев. Но я не хотел ничего рвать с Виктором! Я хотел полного понимания, доверия, равновесия. И был готов. Но Виктор, похоже, воспринимал меня только со стороны этих самых эмоций, они помогали ему, он зависел от них. И теперь, потеряв ориентир, он делал однозначные выводы.
– Ничего уже не будет прежним, – нарушил я тишину. – Я не могу заставить тебя принять моё новое отношение. И не буду. Я хочу быть рядом с тобой, но всегда упираюсь в ту грань, за которую мне всё ещё нельзя.
Он удивлённо посмотрел в мою сторону.
– Между нами их больше нет, Алекс.
Теперь была моя очередь удивляться.
– А я тебя по-прежнему не знаю.
– Как это? – быстрый вопрос выдал его растерянность.
– Я не знаю, что ты думаешь, как поведёшь. Я такое больше угадываю. Почти безошибочно, но всё же. И ты всегда что-то держишь при себе. Раньше я считал это нормальным, как и мои ощущения рядом с тобой. Я смирился, принял это и ждал. И вот, наконец, я могу осознавать и контролировать свои поступки, мысли в твоём присутствии. Я хочу быть равным тебе! Прошу, или прогони меня, или не сомневайся в этом! – Я встал и подошёл к нему. – Тебя сейчас более устраивает эмоционально понятный Сандро, чем сознательно преданный Алекс?
Я свободнее чувствовал себя и старался это передать и поведением, и тоном. Он несколько мгновений, моча смотрел мне в глаза, потом вздохнул и сказал:
– Мы у той черты, где ты удивляешь меня.
– Ну, хоть на что-то я способен.
С самого начала этого разговора я был уверен в его итоге, потому как у нас с Виктором было нечто общее, изначальное, крепко связывающее –  мост доверия. Безусловный, цельный и устойчивый. Ничего с ним не могло случиться, поскольку его мы выстроили сами. Это была константа, наше основание. Поэтому у нас никогда не было «неудобных» разговоров, недосказанных фраз или недоступных тем. Мы выясняли всё честно, до конца. Я всегда любил разговаривать с ним, а сейчас это было вдвойне азартно, поскольку пелена эмоций больше не мешала мне спокойно и быстро думать.
После некоторой паузы он спросил:
– Как ты видишь своё будущее?
– Рядом с твоим, – не раздумывая, ответил я.
– Ты же понимаешь, что есть разница между преданностью и доверием? – он внимательно посмотрел на меня.
– Я это и имею ввиду, Виктор. И думаю, у меня получится, – сказал я тихо.
– Получится что?
– Заслужить твоё доверие.
Он странно улыбнулся, закрыл глаза и удобнее устроился в кресле. Минуты шли. Виктор молчал. Вдруг, я вспомнил те моменты его жизни, которых мне единожды было позволено коснуться. Как же много его памяти было занято предательствами и потерями.
– Тебя устраивал я и моё отношение к тебе, но, тем не менее, черта доверия ещё не пройдена. Почему же? Я не буду ничего капризно требовать, но и твоей опеки больше не хочу. Я не сын и не брат тебе, Виктор.
При последней фразе он резко встал и подошёл к окну.
– Нам пора к Сандро, – сказал он сухо.
– Ну уж нет, –  ответил я и подошёл ближе, – не сейчас.
– Хорошо, Алекс, – Виктор обернулся, указал мне на кресло и сел напротив.
Он несколько мгновений смотрел на меня и после сказал:
– Я доверяю тебе. Давно и полностью. Дело не в этом. Я слишком хорошо знаю цену нашим отношениям и не могу не тревожиться за тебя. И это только моя работа, понимаешь? Мне сейчас никто не поможет.
Это было невероятное признание. Человек высочайшей осознанности и контроля боролся с собой! Как так устроена жизнь?! Даря прекрасные эмоции с одной стороны, она неминуемо ввергает в борьбу с ними с другой. Я понимал, какая обратная сторона медали у отношения Виктора ко мне. Ведь он был честен с самого начала – это сильнее родственных связей. И страх потерять меня равнялся силе всех окружающих его эмоций. С ними-то он и боролся, благодаря им и был счастлив.
– Это невероятно. – Тихо сказал я. – Позволь мне помочь, я смогу, – но это было скорее риторическим предложением.
– Это не получится так скоро, – он улыбнулся, – не во всём мы схожи.
– Но это связано, Виктор. И твои эмоции были во многом определены моим прошлым поведением – несуразным, капризным, подростковым. Теперь всё меняется – я хочу быть равным тебе, достойным того мира, который показал мне ты! Но это не значит, что я не уважаю тебя, как раньше, или перестал боготворить, или любить тебя. Позволь мне помочь, разреши быть рядом.
Он молча смотрел на меня и улыбался. Я тихо и безнадежно добавил:
– Почему же ты так боишься стать понятным мне до конца? Мне, Виктор.
Я не стал давить более, но и досады, разочарования или обиды не испытывал. При всей своей эмоциональной доступности и щедрости с другими, Виктор был очень замкнутой личностью. Много чего было за глухими дверьми его обаяния. Я его понимал, потому как он позволял мне. Возможно, это и было тем самым доверием. Но стать равным и заслужить преданность такого человека было теперь даже не целью, а помощью. Он должен был испытать это невероятное спокойствие! И тогда бы всё в нём пришло в равновесие.
– Я всё равно помогу тебе, даже не сомневайся, – уверенно сказал я, и  мы направились в офис.
Все процедуры, следующие за официальным разбирательством, были однообразны и скучны. Бесконечные протоколы, оформление которых стоило целых недель. Заседания комиссий, отчёты о заседаниях комиссий, рассмотрение отчетов, по каждому пункту... Складывалось впечатление, что проверяющие уже проверяли себя, свою работу и её итоги, нежели ситуацию с клиникой и пациентами. Обращений или других последствий лечения в группах, подобного Элеонор, обнаружено не было. И как не странно, никто не пытался использовать это расследование в корыстных целях, несмотря на общественный резонанс и обсуждения на разных публичных площадках. Всё постепенно приходило в норму. Мы с Виктором уже откровенно желали поехать домой. Но Флоренция была безупречно гостеприимна, и похоже, одно это сдерживало нас. Сандро тихо грустил и не стеснялся показывать нам свою искренность. Но его грусть скрашивало одно обстоятельство – уних с Ириной завязывались очень тёплые и доверительные отношения, эмоциональных окрас которых подсказывал, что она задержится здесь и после нашего отъезда.
Виктор как-то отстранённо реагировал на их отношения. Я же был рад и внимателен к ним за нас обоих. Ирина была прежней со мной – открытой, доброй, понятной. А Сандро поражал всех искренностью и совершенно не походил на пылкого юношу – эмоционального, бурлящего страстями, подобно светлому игристому. Его поведение скорее напоминало выдержанный, терпкий  напиток, сверкающий глубокими оттенками личности. Сейчас такая честная игра характера понравилась бы Анне – надменность и манерность соединились в обаяние, холодность превратилась в контроль, а страхи… Я думаю, Сандро уже нечего было бояться. Всё догорело. И всё очистилось от пепла.
Новые отношения и эмоции меняли и Ирину. Она становилась менее вспыльчивой, более мягкой и предсказуемой. Нежность женственности руководила каждым её вздохом.
Что же творилось с Виктором я даже не пытался понять. Он временами отгораживался от меня, от личных разговоров. И я решил не спешить.
– Видишь, Алекс, ты стал спокойнее и уравновешеннее сейчас, – мы с Ириной сидели в маленьком ресторанчике на пирсе.
– Как и ты, – я улыбнулся ей.
Ирина сидела лицом к реке, вечернее солнце растворялось в воде, рассыпая розовые блики по воздуху. И казалось, что весь её образ соткан из этих перламутровых искр. По-прежнему лучи спутывали мягкие длинные локоны, наполняя светом изнутри и снаружи, и я по-прежнему тонул среди умиротворения рядом с ней.
– Алекс, я никогда не перестану любить тебя. И Виктора. Это такие разные ощущения. Я раньше их пыталась контролировать, упорядочить, свести к общему понятию – любви, тоски, надежды, ожидания. А сейчас – всё отпустила. И сразу же многое поняла, без теорий, рассуждений, выводов. Как будто сошлась мозаика моего внутреннего равновесия. Все и всё друг друга дополняет. Вы наполняете каждую клеточку моего сознания. Каждый – свою. Это, как найти ключи от всех дверей. Моих дверей.
Я понимал Ирину очень хорошо, потому что хотел того же для Виктора. Мы с ней походили нашими эмоциями сейчас. За тем лишь исключением, что её двери открывали разные люди, а мою – один-единственный человек. И это не значило, что остальные ничего не значили. Это означало, что расположение комнат моего мира полностью совпадало с миром Виктора. Мы не были гостями друг у друга. Мы были в едином пространстве.
Думая об этом, я испытывал приятную печаль и ожидание. И знал, что буду ждать столько, сколько потребуется.

 
––
 
 
Сандро сделал нам сюрприз и достал билеты на самую ожидаемую постановку сезона.
– Надеюсь, ты никого не убил, сняв весь балкон, – шутил Виктор. Он один знал наверняка, чего это стоило.
И что могло быть волшебнее итальянской оперы одним прекрасным итальянским вечером! По-детски эмоциональные после представления мы вышли в ночную Флоренцию, чтобы прогуляться все вместе. А я боялся проронить и слово – в момент представления и после я почувствовал давно забытые ощущения – ощущения его присутствия в моём сознании. Наконец, он открывал двери. Тихо и осторожно. Это было сравнимо с состоянием внезапной невесомости. Мне снова позволили быть собой и войти. Но я не спешил. Пока мне было чем заняться – опять наспех растворять все прежние эмоции среди преданности.
Мы шли рядом. Молчали. Но я каждым нервом ощущал его готовность и желание поговорить. И терпеливо ждал, испытывая тихое счастье. Он остановил меня.
– Давай оставим их наедине, – он кивнул в сторону Ирины и Сандро, – поехали.
Обжигающе вязкий ром в ледяном бокале, мягкий свет торшеров, звенящая тишина в комнате и за окном – осязаемый покой сомкнулся кольцом. Мы могли находиться вместе невероятное количество времени и просто молчать. Я никогда не думал, что такое возможно до встречи с ним. Осязаемое равновесие, баланс. Я знал, что Виктор ощущает это так же.
– Нам и говорить не обязательно, – констатировал я.
Его смех был моего любимого оттенка.
– Сколько людей и понятия не имеют о таких отношениях. Да и я, до последнего момента не думал, что стою такой дружбы, и тем более доверия. Скажи, чем я всё таки это заслужил?
– Честностью, –  ответил мгновенно он, сверкнув тёмно-серым взглядом, –  ты невообразимо честен, и в первую очередь с собой, Алекс. Ничто не дается человеку просто так, всё есть результат намерений, мыслей и действий. И желаний.
Он помолчал  и тихо добавил:
– Только иногда надо желать очень аккуратно. А лучше – не желать вовсе.
– Как же тогда идти? Должна быть цель, направление. Нельзя идти вслепую! Только желания двигают вперед.
– Желания, Алекс, сродни одержимости и эгоизму. Они слишком связаны с чувствами. Разумность и терпеливость в отношении поставленных целей предполагает более осознанную степень действий и их последствий.
Я задумался.
– Чего же ты так сильно желал?
– Да, Алекс, ты прав, нам вскоре не обязательно будет разговаривать, – усмехнулся он и вздохнул. – Ты прав во многом. Очень давно я был одержим желанием найти такого человека, как ты. Последствия меня тогда не интересовали. И вот, ты здесь, рядом, делишь мой путь, мои мысли, мир. И ты больше, чем просто родной человек. Это вновь подводит меня к желаниям.
Он замолчал, внимательно наблюдая за мной.
– Скольким людям ты позволил знать себя?
Он улыбнулся.
– Ты один, Алекс, стоишь максимально близко к данной категории.
– И тем не менее?
– И тем не менее, ты и останешься там один.
– Близко к категории... – медленно повторил я.
Он рассмеялся.
– Алекс, я вполне осознаю, что сейчас мои рамки мешают нам.
– И? – я терял терпение, потому как Виктор уже намеренно играл с ним.
Он опять рассмеялся. Я встал, налил ещё бокал и подошёл к окну. Эмоции были под контролем, и я уже мог и понять, и ощутить нужные мне ответы.
– Иногда ты меня просто пугаешь такой преданностью... Кэтрин бы гордилась тобой, – тихо сказал он.
– Я скучаю по ней, – выдохнул я.
– Как и все мы.
Печаль грела воспоминания. Тёплая грусть волной смывала ненужное, неважное, не стоящее ничего, что могло бы повлиять на неизбежное. Уход людей из жизни – это неизбежность. Гармония моего состояния не нарушилась сейчас, она стала более холодного, тёмного оттенка. Я поставил бокал на стол и собрался идти к себе, предполагая, что наш сегодняшний вечер окончится именно так.
– У меня есть брат, Алекс, – внезапно сказал Виктор.
Эта фраза меня испугала. Даже не столько она, сколько его странный тон. Я знал, как и все вокруг, что у Виктора нет родных.
Я присел.
– Он старше меня и тоже терапевт. В сущности, очень похожий на Сандро. Не так давно он был одержим изучением нетрадиционного лечения психических расстройств. Амбиции завели его слишком далеко. Он нашёл достаточно единомышленников и начал практические исследования в области, уже изученного им материала. К счастью, работа грандиозных результатов не дала, но к несчастью, это огрубило его мотивы и навязало новые цели. Я сейчас не буду в подробностях описывать процесс его агонии. Результатом стало то, что он потерял многое, что имел и мог иметь – достижения, признание, семью и свободу.
Виктор замолчал. А у меня слишком знакомо закружились мысли.
«Почему же в последнюю командировку я не мог поехать с ним? И поехала именно Ирина?»
– Ты к нему летал с Ириной?
– Да.
– Она его дочь? – вырвалось у меня.
Он посмотрел на меня очень спокойным тёмным взглядом. Всё, что можно было пережить – он пережил давно. Это была безмолвная констатация очевидного. Виктор подошёл к окну и, стоя спиной ко мне, сказал:
– Он мой брат, она его дочь и это всё, что осталось от моей семьи. Ирина всё знает, хотя он оставил её в совсем детском возрасте. Видеться с ним она ещё не хочет. Скорее, ещё не может. Его жена, её мать, была первым барьером на пути личного краха брата. Он переступил через неё, не раздумывая. Но если б не она... Ирина мало что помнит из того прошлого. Большую часть она предпочла сознательно забыть. Я жил с ней с момента смерти её матери и окончания суда. Моя связь с ним прервалась на всё это время. Никто из нас не желал встреч. Я был уверен, что не смогу никогда принять  его поступки. Но не так давно он известил меня, что находится в психиатрическом учреждении. И мы встретились.
Виктор глубоко вздохнул, налил ещё бокал и присел рядом со мной.
– Михаил всегда был очень жестоким, Алекс. В нашей семье это был краеугольный камень всех оголённых эмоций. Абсолютная квинтэссенция нервного напряжения. Ему такое не мешало жить – это было его энергией. Он прекрасно справлялся со столь сложным существованием. Осознав и приняв свой характер, Михаил довольно быстро адаптировался, ничего не меняя и никого не подпуская близко. Как он создал семью, для меня останется загадкой навсегда. Ирина унаследовала от него очень много – аналитический ум, способность быстрого безэмоционального суждения, безупречное владение собой, честность. Да, Алекс, – Виктор отреагировал на мой мысленный вопрос, – Михаил обладает очень многими сильными качествами и честен со всеми. Кроме себя. Та сущность, что живёт в нём, им же и управляет, поощряя желания и амбиции. Он очень логичен и последователен во всём, просчитывает многое. Но его никто никогда не знал. Он не позволял.
Виктор умолк, смотря на меня.
– И ты его не знаешь? – спросил я.
– Я его больше чувствую, как ты меня. И думаю, вы – противоположности моей жизни.
– А разве не ты противоположность Михаилу?
Он усмехнулся и встал.
– Я тоже так думал.
Я вспомнил Кэтрин и параллели людских жизней – крах Вероники и Михаила, неровный путь Сандро и разрыв с Виктором, наконец, мои отношения с Ириной, и преданность Виктору. Всё начинало сплетаться в сложный узор. Что же понял Виктор в ту самую встречу с братом? Я посмотрел на него и встретил открытый, неожиданно беззащитный взгляд.
Странная неуместная улыбка завладела моим лицом. Я понимал, что это огромный шаг для него. Шаг, сравнимый с прыжком в теоретически изученную бездну! Никто не может знать другого наверняка, до конца. Виктор решился. Я осознал, как отчаянно он нуждается в помощи, и именно моей. То, что я был абсолютно счастлив сейчас, читалось без слов, но одновременно, я испытывал безграничную благодарность!
 
 
_____
 
 
И вот, долгожданный момент нашего отлёта. Как сильно мы приближали его, с терпением и осторожностью, боясь открыто желать...
Сандро и Ирина остались позади, в зале аэропорта, шум двигателя заполнял пространство салона и пытался давить на мои нервы. Но всё, что мне было нужно – это присутствие Виктора и наша целостность. Когда мы устроились на своих местах, Виктор улыбнулся и сказал:
– Наконец, вознаграждены.
– За терпение, –  добавил я.
Самолёт и мои ощущения набирали высоту одновременно.
– Мы можем говорить об этом? –  спросил я.
Он удивлённо посмотрел на меня.
– Ты, Алекс, можешь говорить и спрашивать что и когда тебе угодно.
– Чего ты ждал или ждёшь от встреч с Михаилом?
Он помолчал.
– Ждал – честности, признаний, а сейчас... Даже не знаю. Я думал, что знаю многое – о нём, о себе... Теперь же я не уверен. Я переживая и не могу видеть ясно, блуждаю среди чего-то очевидного. Михаил не просто, именно сейчас начал наши встречи. Он дождался какого-то особенного момента. Я смутно предполагаю, чего он хочет. Но от этого всё становится сложнее.
Виктор замолчал.
– Я понимаю, что нужен тебе, только хочу убедиться в каком качестве?
– Алекс, мне кажется очевидным твоё значение в моей жизни. А тебе ещё нет?
– Я не об этом. В качестве кого я буду между вами? Свидетелем чего?
Он вздохнул.
– В этом-то и сложность, мой дорогой. Михаил всегда ставил и ставит систематические и последовательные цели в своих действиях. Я ему нужен, это раз. А ты нужен мне, это два. Пока только так.
«Ну, прямо как в ситуации с Сандро», – подумал я и вспомнил следом, – «Максимально близко к категории».
– Алекс, – продолжал он мои мысли, –  ты нужен мне как самый близкий. Поэтому твоя фраза, что ты до сих пор меня не знаешь, странно непонятна мне. Скажи, ты уверен, что я именно такой, каким ты представляешь меня?
– Виктор, я знаю о тебе столько, сколько ты позволил. Остальное – чувствую.
Он невесело усмехнулся и откинулся в кресле, закрыв глаза.
Я предположил, что Михаил может открыть мне, да и самому Виктору, нечто иное, несовместимое ни с его жизнью, ни с целями. И Виктор опасался этого. То, что я ранее замечал, как его часть характера, очень жёсткую, несгибаемую и безжалостную, сейчас было под контролем и обнаруживалось в редкие моменты. В очень необходимые редкие моменты. Это всегда пугало меня и мгновенно отдаляло нас эмпатически друг от друга. Теряя нить связи, Виктор быстро реагировал, и корректировал поведение. Возможно, в качестве такого катализатора я и был нужен ему. Но я не боялся и хотел, чтобы и он знал это.
– Виктор, я буду с тобой для чего угодно, для каких скажешь целей, не сомневайся. Я не боюсь, слышишь?
– Да, Алекс, слышу, – он посмотрел на меня, –  спасибо.
– У нас есть план?
Он помолчал.
– Мы просто едем спасать человека.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Folie a deux
 
 
Когда самолет сбрасывал скорость и высоту, начинался закат. И казалось, мы падаем вместе с солнцем в оранжево-багрянный залив Сан-Франциско. Вся доступная глазу часть этого континента уже дрожала электрической паутиной. Шасси мягко коснулись полосы, и через несколько минут все пассажиры поднимались с кресел, направляясь к выходу. Мы забрали багаж, сели в такси.
Весь полёт Виктор был необычайно задумчив, собран, и будто бы огорчен. Но те редкие фразы, которые я слышал от него, были мягкими и спокойными. В итоге, я решил ему не мешать быть наедине рядом со мной.
Сам же я был рассеян и, даже не заметив дороги от аэропорта, очнулся только у отеля. Администратор предложил на выбор список номеров, и, к моему глубочайшему и внезапному изумлению, Виктор взял два раздельных. Степень моей выдержки проверялась неожиданностями. Я не планировал оставлять его одного, достаточно было такого странного полета, и, конечно же, я надеялся поговорить. Но, взглянув на друга, я взял себя в руки и со спокойным видом попрощался на развилке нашего коридора. Он улыбнулся, взял меня за плечо и мягко сказал:
– Спасибо, не переживай, я поменяю номера. Скоро.
Ещё раз улыбнувшись, он ушёл в свою часть коридора, а я – в свою.
Войдя в номер я рассеянно, но аккуратно поставил дорожные сумки на пол, будто они были из стекла. Рассеянно оглядев номер, я подошёл к окну. Здесь меня ярко приветствовал старый город семи холмов, берущий начало своей истории в седых веках языческой эпохи. Город-душа легенд и племён, город-сердце золотой лихорадки и, наконец, город-мечта современности. Проведя немного времени в компании блуждающих мыслей, я отпустил себя спать.
Утром кто-то резко раздвинул шторы, мгновенно впустив в комнату чересчур яркое солнце. Силуэт Виктора на фоне слепящего окна казался видением из покидавшего меня сна. Я сел на кровати и внимательно посмотрел на его лицо – оно было отдохнувшим, но всё таким же серьезным.
– Можем уже разговаривать, – констатировал я, направляясь в душ.
Он улыбнулся. Я не видел, почувствовал. Не дождавшись несуществующего ответа, я закрыл за собой дверь. А потом собирался под внимательным взглядом друга, который молча сидел в кресле у окна и наблюдал мои отчаянные попытки найти нужные вещи среди не разобранных сумок.
Место куда мы отправились на машине находилось в другом городе, и наш путь лежал через сердце залива, по бесподобному семикилометровому мосту. Испытывая детское восхищение от панорамы и конструкции, я, как заурядный скептик, предвкушал эмоции, окажись мы здесь на закате... Мысли мои прервал голос Виктора:
– Алекс, я всё ещё не верю, что привёз тебя сюда. Ощущения больше меня не обманывают, и теперь я думаю, что это всё преждевременно. Даже – нерационально. Из нас двоих ты более всего хочешь помочь, но лишь я наверняка знаю в чём.
Повисла пауза. Виктор посмотрел на меня.
– Я не могу понять, в ком ты не уверен? – спросил я.
Он улыбнулся и вздохнул.
– В себе, Алекс. В себе.
Больше мы не разговаривали до самого приезда. Само здание больницы отталкивало обычной серостью, но было что-то неуловимое в моменте нашего присутствия – ощущение безысходности, как отпечаток не одной искалеченной судьбы.
Обменявшись взглядами, мы с Виктором поднялись в фойе, миновали пост охраны и, заполнив бумаги, вошли в коридор. Он вёл в комнаты для бесед и личных посещений.
– Я пойду с тобой сразу, – сказал я Виктору, опередив его возможные пожелания. Он молча посмотрел на меня и кивнул.
Мы вошли в комнату. Посередине полупустого пространства стоял большой стол серого цвета, за которым сидел Михаил. Выразительные черты лица, светлая кожа, чёткие линии скул, прямой нос – внешне они с Виктором были слабо похожи, Михаил был несколько крупнее. Но его взгляд поражал проницательностью и мгновенно приковывал, как жертву к гипнотизёру! Казалось, что он молча, мысленно говорит со мной, изучая и задавая нужные вопросы. Мне оставалось только терпеливо ждать начала вербального общения. Удивляло сейчас и поведение Виктора, он не стремился, как обычно, защитить меня от такого прямого и бестактного поведения извне, только спокойно опустился на стул напротив Михаила, и указал мне сделать то же самое.
И вот, мы уже давно сидели друг напротив друга, не произнося ни слова. Михаил всё ещё смотрел на меня не самым вежливым образом. Я не чувствовал неловкость или тревогу, и как ни странно, был готов к этому. Не желая сознательно анализировать его, я всё же не смог отделаться от очевидности. Надменность и бескомпромиссность этого человека определённо являлись результатом целеустремлённости и упорства. Да и всё поведение Михаила однозначно давало понять, насколько ему важно происходящее.
Очередные несколько минут прошли всё в той же тишине. Даже внутренне я уже свыкся с ситуацией и погрузился в ожидание. Эмоции по-прежнему отсутствовали. Наконец, безмолвие нарушил вздох и фраза:
– Значит, inter parus. – Михаил изобразил подобие улыбки и посмотрел на Виктора.
Виктор промолчал, ожидая дальнейшего. Спокойствие и безэмоциональность украшали завораживающий тембр голоса Михаила. Я понял, чем они с Виктором были похожи – невероятно гипнотизирующим  поведением, мимикой, жестами. После такого тщательного изучения, Михаил, казалось, потерял интерес к моей персоне. И именно сейчас я забеспокоился, осознав, что стану свидетелем очень старой истории двух родных людей. Один из которых невероятно важен мне.
– Я надеюсь, Виктор, ты хорошо подумал, прежде чем вернуться к нашему разговору, –  Михаил начал говорить очень тихо и уверенно. Он прямо и открыто смотрел на Виктора. Их серые взгляды были похожи этим. Но только этим. У Михаила была однозначно негативная полярность – пугающая, враждебная, но властная, а потому притягательная.
– Мои возможности ограничены, – сказал Виктор, – иногда у меня нет выбора. – Его голос был спокоен и выдержан. Я понимал, что Виктор находится в очень трудном положении и буквально балансирует между нами.  От каждого из нас он несомненно укрывал что-то слишком «своё».
Михаил улыбнулся и отвёл взгляд в сторону единственного окна в комнате.
– Не надо, Виктор, не порть настроение настолько плохой игрой, вернее, попыткой, – усмехаясь, он посмотрел в мою сторону и, будто убедившись в чём-то, снова отвернулся.
– Что ты имеешь такого, что могло бы заставить тебя вернуться ко мне? Это не твои добродетели, не обманывай никого. Одно-единственное любопытство. И, возможно, азарт, – если ты всё таки профессионал,  – надменно говорил он. – Я не верю, брат мой, что за столько лет родственные эмоции не смогли победить твоё разочарование во мне. Значит, уровень твоего профессионализма всё ещё ограничен простыми эмоциями обывателя. Если б не моя просьба, моя инициатива, мои обещания, ты так и остался бы по ту сторону «добра».
Михаил посмотрел на меня.
– Ты не представил меня своему, –  тут он запнулся, возвращаясь взглядом к Виктору, – спутнику.
– Алекс, это мой брат, Михаил, – сказал спокойно Виктор. –Я уже рассказывал Алексу о тебе. Но, думаю, в наших родственных связях усомниться невозможно.
– Да, – задумчиво сказал Михаил, – возможно и так…Знаете, Алекс, я не думаю, что Виктор рассказал вам всё до конца, но сейчас, до момента нашего с вами более близкого знакомства, скажу одно – я самый близкий человек Виктору, даже не беря в расчет нашу фамильную связь.
Он помолчал, посмотрел на Виктора и спросил у меня:
– Ответьте мне на два вопроса. Во-первых, знаете ли вы, зачем здесь? И второе, как давно вы с Виктором?
Тон и поведение Михаила были нацелены на моё волнение. Но давно, уже очень давно я научился вести себя в подобных ситуациях. Первый импульс к ответу всегда наиболее правильный. Нужно только облечь его в наиболее подходящие слова и тон.
– Я здесь, чтобы помочь самому близкому и дорогому мне человеку – это первый ответ. А второе, я знаю Виктора чуть более двух лет.
Михаил быстро взглянул на Виктора. Потом откинулся на стуле, что-то обдумывая и, улыбнувшись, сказал брату:
– Я попрошу тебя не приезжать. Алекс пока будет работать один.
 Я мгновенно ощутил, как это всё не понравилось Виктору, но он только молча кивнул. Неожиданно, сменив тон и настроение на более непринуждённые, Михаил обсудил с братом некоторые моменты пребывания и содержания в учреждении. И после они простились очень по-доброму, я бы даже сказал, по-семейному заурядно и спокойно.
Наконец, мы с Виктором вышли, и он очень глубоко вздохнул:
– Как же сильно я хочу, чтоб ты уехал домой!
– Не надо, – оборвал я его, – поехали поедим.
Мы решили вернуться в отель. На территории был очень уютный ресторанчик, обставленный в провинциальном английском стиле – яркие цветочные гардины, белоснежные скатерти на тучных деревянных столах, массивные стулья и, конечно же, камин, весело мигающий живым рыжим пламенем. Возле него мы и устроились. В это время года на улице было ещё тепло, но жар камней и дров был для нас скорее необходимым условием для погружения в более домашнюю атмосферу. Сделали заказ, помолчали.
– Ты веришь мне? – вдруг спросил я.
Виктор посмотрел на меня и ничего не ответил.
– Тогда и не надо ничего рассказывать. Я разберусь сам.
Он молча повернулся в сторону камина. Блики огня отражались в его глазах и играли тенями на лице. Его задумчивом лице. Наконец, он еле заметно кивнул. Я понимал, что поговорить о многом мы сможем только завтра, после моей встречи с Михаилом. А может, и ещё позже.
Закончив с немногословным ужином, мы отправились в сторону нашего коридора.
Я задумчиво побрёл к своему номеру, но Виктор окликнул меня:
– Нам выше, Алекс.
Я вернулся к лестнице. На следующем этаже Виктор открыл первую и единственную дверь по левой стороне. Мы вошли, и я чуть не споткнулся о наши вещи.
– Я поменял номера ещё утром, – сказал он и добавил, – не люблю, когда ты  далеко.
Я улыбнулся, взял сумку и пошёл выбирать комнату. И по дороге вдруг понял, почему не стал вчера разбирать вещи.
 
 
 
––
 
 
Утром Виктора в номере не было. На столе лежала записка: «Алекс, у тебя сегодня дела, и я решил не терять времени в пустоте. Навещу старых знакомых за городом. Буду к вечеру».
По дороге в госпиталь, я думал, сможем ли мы с Виктором поговорить вечером.
Система коридоров этого места меня откровенно поражала. На этот раз мы шли запутанным маршрутом к нужной двери. Охранник даже усмехнулся заметив мою досаду, когда мы пятый раз свернули налево.
Как выяснилось позже, это была личная комната Михаила. Он уже ждал, был в хорошем настроении, даже встал и протянул руку, приветствуя меня. После, вежливым жестом предложил сесть. Прямо как Виктор вчера. Несколько мгновений Михаил молча смотрел на меня – взгляд его был тёмный, густой, я тонул в нём.
– Вы разговаривали с Виктором о работе со мной? – начал он.
Опять тот же потрясающий гипнотический тон! Я любил такой оттенок голоса Виктора, но у Михаила... У Михаила он был выдержаннее и красочнее, как умелая игра на инструменте того, кто определённо знает свои сильные стороны. И твои слабые.
– Мы с Виктором договорились, что я сам разберусь в процессе.
– Смело, – усмехнулся Михаил, – очень смело для Виктора. – Он помолчал. – Перейдем «на ты», так будет удобнее. Я начну с основного. После моего заключения в тюрьму общего режима у администрации возникли сомнения в степени моего психического здоровья, – он улыбнулся. – Алекс, можешь задавать вопросы по ходу дела, я не теряю нить рассуждения, прерывая рассказ. Так, думаю, тебе будет проще составить план работы со мной.
Я задумался.
– Работы? Хорошо. –  Тут улыбнулся уже я. –Тогда у меня два вопроса, первый, в качестве кого я работаю с тобой? И второй, каковы были причины для сомнений относительно твоего состояния? Насколько мне известно, психиатрическая экспертиза проводится до судебного разбирательства.
Наше общение с Михаилом стало напоминать партию в покер. Он  намеренно выбрал тактику внезапности, одновременно контролируя все эмоции.
– Что касается первого вопроса, ты, Алекс, отныне мой врач. Более того, тот единственный врач, которому будет рассказано всё, о чём бы ты не спросил. Моя цель – наладить контакт с Виктором. Его условие – общение с врачом. Так вот, моим врачом он выбрал тебя. И мне предстоит выяснить почему, –  тут он остановился и задумался, – и тебе, думаю, тоже. А что касается второго вопроса, тут, доктор, я не буду ничего скрывать от вас. Условия моего содержания в том месте, не позволяли полноценно заниматься профессиональной деятельностью. Да и контингент там, мягко говоря, простоват. Экспертиза бесспорно была, но что там за специалисты...
Он встал, презрительно улыбаясь.
– Я удивлён, как они записали-то мой фамилию без ошибок! Несложно было убедить их в том, что требовалось.
Он обернулся и просто посмотрел на меня. Но моя реакция не была важна ему, да её и не было. И он продолжал:
– Я быстро понял, что даже в моём положении развитие возможно и даже неминуемо. С помощью адвоката мы добились пересмотра приговора в части заключения о моём психическом состоянии. И вот, я здесь.
Пауза приглашала к вопросам.
– И какой же специалист установил…–Тут я запнулся, – И установил что?
Он по-доброму заулыбался:
– То, что нужно было, Алекс.
Такая искренность подкупала. И я не смог справиться с ответной улыбкой на своём лице. В этот момент и произошло то самое прикосновение к миру пациента, после которого я многое ощущал уже интуитивно, бессознательно.
– Ну хорошо, Михаил, если ты со мной работаешь в открытом режиме, ответь, как я пойму, что не являюсь очередным шагом по пути твоего «развития»?
Повисла пауза. Мне не хотелось играть в игры. Не изученная сторона его личности, так манившая многих специалистов, а может и Виктора, не вызывала во мне амбициозного трепета, спортивного интереса или чего-то похожего. Я знал, зачем я здесь. Догадывался уже. Михаила это не смутило, но мой вопрос явно в его планы не входил.
– Да никак, Алекс. Сейчас никак не поймёшь. Но я надеюсь, что разберёшься в процессе. Почти уверен, – он говорил очень медленно, а последнюю фразу еле слышно пробормотал, почти про себя.
Но тут он поднял взгляд на меня и громче продолжил:
– И ещё, я тебе не сказал главного – об этом Виктор знает – ты можешь говорить ему всё, и это даже будет прописано в нашем с тобой соглашении. Ему и более никому.
Тут он подошёл ко мне ближе.
– Но будет информация, о которой я попрошу тебя не говорить даже ему.
Он замолчал, смотря мне в глаза, будто убеждаясь в чём-то.
– Только так я заработаю доверие, как врача, не правда ли? – сказал я.
В глубине взгляда Михаила что-то вспыхнуло и мгновенно погасло. Он еле заметно кивнул. А через секунду дежурным и вежливым тоном он сказал:
– Ты, Алекс, подарил мне сегодня очень интересное время и мысли. Я рад, – говорил он, быстро пожимая мою руку, – что он нашёл тебя. И нашёл в себе силы привести тебя ко мне.
Я улыбнулся в ответ и, выходя из кабинета, услышал голос Михаила.
– Мой адвокат пришлёт соглашение и график наших встреч. Из сегодняшнего разговора ты можешь Виктора посвятить во всё, – сухо и чётко произнес он.
Я обернулся и посмотрел на него – без эмоций, просто и ясно Михаил давал понять, кто руководит нашими встречами.
 
 
––
 
 
Я решил подумать и поужинал по дороге домой. И когда вернулся в отель, Виктор был уже в номере. Выглядел он намного спокойнее и доступнее к разговору.
– Ну наконец-то, – сказала я, усаживаясь в кресло напротив.
– Это, как ожидать неизбежного, Алекс. Или вернуться в прошлое, – тут он замолчал, заулыбался и посмотрел в окно.
– Михаил сказал, что я сегодня могу тебе рассказать всё, – объявил я.
Виктор усмехнулся.
– У тебя появился строгий начальник. И по-совместительству, очень непростой пациент.
– Виктор, послушай, я не думаю, что ты не знаешь или не предполагаешь того, что лежит в основе наших сессий. Мне безусловно интересны твои заключения – что происходит с ним и что может произойти. Но сначала скажи, чего ты хочешь?
– Помочь ему, Алекс. Я уже говорил это в самолёте. Михаил думает, вернее, уверен, что я хочу вытащить из него реальные причины его поступков. И мне они, конечно же, нужны, но не для того, чтобы добиться апогея морального суда осознанности над бессознательным. Я хочу вытрясти из его тёмных кармашков абсолютно всё. Опустошить. Он очень много накопил и всё ещё продолжает это делать, закручивая слишком тугой клубок. Скоро, очень скоро ничего нельзя будет изменить.
Виктор замолчал. Он долго смотрел на меня и, наконец, сказал:
– Ты не веришь этому.
– Нет, думаю, это часть правды, – улыбнулся я. –Ты же имеешь причины абсолютно на всё. Я уверен, что есть причина и сказанному. Мне очень хочется видеть в тебе поддержку, не замалчивание чего-то лично вашего с Михаилом. Вот послушай, он даёт мне неограниченный доступ ко всем его мотивам и мыслям. И от тебя мне нужна истина, самая первая. Первопричина всего. Когда эти два вектора встретятся – терапия будет завершена.
– Нет, – тихо сказал он.
Я ждал этого! Знал, чувствовал, что не всё так просто! И ни капли не был огорчён или удивлён. Во мне вспыхнул азарт.
– Ответь тогда, почему ты выбрал для этой работы именно меня? Не рядового специалиста из клиники – профессионального, но стоящего не «близко к категории»? – сказал я и откинулся в кресле, вызывающе смотря на него.
Возьми он Сандро или ещё кого, он мог бы, даже имел полное право, озвучивать нужную половину или даже четверть своей правды, занимаясь, по большому счёту, только врачебной стороной, но я… Использование меня, ещё и поверхностно – этого он не позволил бы никому. Поэтому сейчас Виктор попал в очень однозначное положение.
Он неожиданно рассмеялся в голос. Это был мой любимый смех.
– Алекс, просто гениально.
Потом глубоко вздохнул и сказал:
– Всё, о чём думал и думает Михаил, всё, что он делает и как делает – это очень близко и понятно мне. Мы  выросли в одной семье, учились на одном и том же факультете, и многое понимали без слов. В том числе и друг друга. Хотя тогда он, скорее, наблюдал за мной сквозь щели своих принципов, а я замечал и знал в себе многое, чем живёт он. Сейчас произошло нечто важное, раз он открыто признаёт меня равным. И Михаилу нужна не просто помощь. Он говорит очень странные вещи, Алекс. Но это не отталкивает меня. Мы навсегда близки.
Виктор замолчал.
– Ты ощутил ответ в своей душе, – закончил я его мысль, потом помолчал и спросил:
– Может, он осознание перед уходом?
– Он слишком сложен, чтобы делать такие простые и лёгкие вещи. Когда человек осознаёт страшную природу конца – он переступает через нажитую ерунду и мирится со всем миром вокруг. Но это не про брата. Ему не страшно. Подобное поведение может вызвать только новая одержимость. И это страшнее смерти, поверь.
Виктор умолк. У меня промелькнула мысль, что я становлюсь лишним в чужой семейной драме – два родных человека делят один мир – сознательный и бессознательный. И ведь никто не знает своего пути. Никто...
Но это было лишь мгновение, и оно ушло. Я помнил, что здесь, потому что нужен Виктору, он сам меня выбрал. И не важно, что из этого получится. Я посмотрел на него и удивился такой нестабильности в себе.
– Ну вот! Я знал, как это будет, Алекс. Так и вышло, – он подошёл. – Прости меня.
– Я справлюсь.
В ту ночь я лежал в кровати и не мог отделаться от одной мысли – если два вещества не могут соединиться или выполнить общую функцию в силу своих свойств и качеств, дарованных природой, им нужен временный элемент, который после выполнения своих функций более не нужен.
«Способен ли я стать таким временным веществом?»

 
 
––
 
 
Новый тёплый день обещал отдых. Это подтвердил и график посещения клиники, присланный на почту адвокатом Михаила. Здесь же было вложено и наше соглашение. Я пробежал глазами пункты, задержался на обязательствах. Всё было оговорено, абсолютно всё, до самых мельчайших деталей – длительность сеансов и перерывов, возможные методы лечения, тематика обсуждений, последующие упоминания сессий при взаимодействии с органами лечебного учреждения, органами следствия, расследования – в общем, в работе с осужденными нюансов полно. Отдельно описывалось взаимодействие с родственниками, коих мне было известно двое. Такого соглашения в формате полноценного научного труда я не видел никогда. Дотошная тщательность говорила о многом. Виктор был прав, Михаил долго думал над этой стороной вопроса, ожидая подходящего момента. Самый важный вывод звучал так –Михаилу просто необходим Виктор. Зачем? Для каких целей?
Я вышел из комнаты. Виктор был в гостиной и уже успел заказать завтрак. Персонал расставлял приборы и блюда на столе. Я посмотрел на друга и впервые ощутил щемящее и противное чувство слабости в его присутствии. Всё, что сейчас происходило будто навязывало мне обязанность скрывать что-то, и одновременно этим же помогать. Но выполнять возложенное я намеревался как всегда по-своему. Насколько возможно прямо и честно. Я не мог по-другому жить.
Мои мысли прервал звук захлопнувшейся двери. Персонал ушёл. Зная, ощущая, что Виктор чувствует, я хотел отвлечь его, оттесняя в сознании неприятные и пока не решаемые уравнения.
– У меня сегодня свободный день, ты планировал что-то?
– Нет, будем вместе, –  сказал он, посмотрел на меня и слегка улыбнулся, – тебе тяжело, Алекс. Уже.
– Вот мы и посмотрим, на что я гожусь, – отмахнулся я от разговора. – Хочешь съездить куда-то? – продолжил я.
– Поедем к океану.
Я был рад и предвкушал приключения. С Виктором такие моменты возникали внезапно, буквально из-под земли. В конце завтрака позвонила Ирина. Она всё знала. Виктор рассказал, как мы доехали, устроились, шутил о нашем настроении. Неприятные для неё темы затронуты не были. После разговора мы молча собрались и спустились к машине.
Я всегда любил дорогу: дальнюю, многообещающую, в хорошей компании. Сейчас всё было именно так. И я беспричинно улыбался, как школьник на выпускном – воображая будущее, но совершенно его не представляя.
Виктор некоторое время ехал молча, но, обнаружив мой «подростковый вид», не смог сдержать смех.
– Ты просто поразителен, Алекс, каждый момент проживаешь сполна.
– Не говори глупости, сам научил и теперь хвалишь, – честно возразил я.
– Научил и забыл, – вздохнул Виктор, – рациональное и логическое мышление всегда разрушает сказку жизни, Алекс. Но в этой ситуации без этого никак. К тому же, ещё присутствуют и эмоции. Это кошмарное состояние, мой друг.
– Эмоции, реакции – значит ты всё-таки живой. Наконец, я убедился, – шутил я. – Я думал с тобой такое уже невозможно.
Он посмотрел на меня.
– Почти смешно. Ну а теперь, поговорим о главном, избежать этого не получится, пока мы здесь. Я долго думал обо всём этом.
Виктор притормозил на обочине, повернулся ко мне и продолжил:
– Алекс, ты сейчас для меня единственная возможность исправить ошибки. Михаил не принял бы только меня с моей помощью. Мы не были с ним никогда открыто близки. И я не могу с уверенностью сказать, что он честен со мной или честен с тобой. Или с собой. Будем разбираться постепенно. Вместе. Он принял тебя, так как сообразил насколько ты важен мне. Для него, я приношу в жертву и тебя, и моё к тебе отношение. Но, Алекс, – он положил мне руку на плечо, – ответь сейчас честно, думаешь ли ты, что я тебя использую?
– Думал, – сразу ответил я.
– Вчера? – улыбнулся он.
Я кивнул.
– Было заметно, – продолжал он, – но сейчас мне уже немного легче после того, как ты многое осмыслил и сделал выводы. Пусть и не все, пусть разные, но этот этап пройден. Я хочу уверить тебя, что не собираюсь никого и ничего выбирать. Слышишь? Я уже всё в своей жизни выбрал и то, что происходит сейчас – это следствие сделанных мной же шагов и принятых решений. Всё всегда нужно заканчивать, мой дорогой друг. История непременно продолжится, если мы не выполнили свою роль до конца. Месяц, год, целая жизнь – всё равно. И это тот самый случай. Я Михаилу брат. И обязан им быть волею судьбы. Это данность.
Виктор замолчал и несколько мгновений смотрел мне в глаза, ища вопросы или неуверенность. Не найдя ничего подобного, он сказал:
– Ну хорошо, Алекс, я всё равно озвучу то, что ты и так знаешь. Я не могу оставить твою жизнь, ни ты, ни я не выбирали друг друга. Это не проблема выбора. Это преданность.
– Ты уже представляешь, как всё будет выглядеть в итоге? – спросил я.
– Этого пока никто из нас не может просчитать, даже Михаил, – тихо сказал он.
Виктор повернул ключ в зажигании и мы двинулись дальше. Дорога приближалась к Золотым воротам. Я уже встречал в своей жизни пейзажи этих мест, в формате изображений и фотографий, конечно. Но теперь я был здесь, прямо посреди… Окруженный куполом океана и воздуха, неба и солнца... Наверное, главная причина, почему я работаю в этой профессии, я умею погружаться в чужие чувства и переживания. Сполна. Не знаю, как это происходит с остальными коллегами, но мои ощущения выдают очень правдоподобную картинку. Я способен наравне с пациентами воссоздать первый сильнейший импульс впечатления, даже никогда не переживая подобное на своем опыте. Поэтому здесь я ощущал состояние, которое испытывают лётчики, выполняя фигуры высшего пилотажа – пространство замыкается, образуя оболочку из чувств и ощущений. Безопасность, спокойствие и необъяснимо-тягучее течение времени наполняли всё вокруг. Я почувствовал себя поверх этой жизни, планеты, всей истории людей. И был здесь один…Общую гармонию от впечатления не нарушала даже слишком «человеческая» конструкция. Мост не мешал этим фантастически, чистым ощущениям, а дополнял их, отсекая кадры жизни стальными тросами…
Такие чувства никогда не доступны в толпе или компании. Но не с Виктором. Между нами всегда присутствовало сложное равновесие, настолько сложное, что почти осязаемое. С ним я был единым-целым, и в то же время, поделённым на этот загадочный черно-белый знак. Я соединял земное и вечное. Совсем непростой баланс. Необходимо мастерство и полная осознанность, чтобы не упасть либо в одно, либо в другое. Всё вокруг соединяло всё внутри. Теперь я чувствовал эти равные друг другу и дополняющие силы, которые всегда и непременно должны быть равны! Только так возможно постичь всю глубину жизни, с её сложным путём и стремительным движением! И конечно же, я догадывался, насколько сложнее Виктору, и в какие разы он испытывает большее наслаждение от жизни и всего происходящего вокруг...
– Да, мой дорогой, это могут разделить лишь немногие, – Виктор улыбался и угадывал мои мысли.
Поездка обещала быть невероятной. Миновав мост, мы двинулись в сторону западного мыса. Местные пейзажи, рассечённые извилистой дорогой, напоминали старую добрую родину – скалистую местность эдинбургских холмов.
– Скоро вернёмся домой, – тихо, и скорее себе сказал я. Виктор удивлённо посмотрел на меня.
– Это было бы хорошо Алекс. Хотя, я везде себя чувствую одинаково, – и добавил, – в хорошей-то компании.
Я улыбнулся. Он был прав.
– Расскажи, о чём думаешь, – спросил он.
– О том объеме работы, который предстоит выполнить, о возможных последствиях, о том насколько много я смогу и как хорошо справлюсь, –честно ответил я. – Но я не беспокоюсь. Я об этом пока только думаю.
– Не исключай меня из своих мыслей, – сказал он тихо.
– Я думаю, что из многого нас будет исключать Михаил. Поочерёдно.
– Это бесспорно, – ответил Виктор.
Он резко свернул влево, здесь дорога стала больше напоминать серпантин. Мы проезжали к какому-то национальному парку – название я не помнил, а Виктора решил не беспокоить, потому как открывшийся вид требовал тишины…
Редвуды – немыслимо величественные деревья. Они растут только на этом побережье и  помнят времена, когда земли были населены племенами или, как минимум, страдающими золотой лихорадкой. Захватывающий дух символ вечности! Как же мало требуется человеку, чтобы с головой погрузиться в такие ощущения, которые испытывал сейчас я. Виктор притормозил у обочины, и мы вышли. Стоять здесь, посреди бессмертия законов природы, было сродни ощущениям детства, когда абсолютно все деревья были большими. Стволы уходили в серую бесконечность неба, уводя с собой пространство и причудливо искажая его. Законы физики, казалось, остались далеко позади. А в моей жизни так и подавно… Воздух сбивал дыхание ароматом влажной древесины и сладко-терпкого сандала. Чувствовалась близость океана. Как хорошо бы жилось здесь отшельником! Я всегда представлял одиноко живущих людей в подобных местах. Думаю, это выражало мои тайные желания или эгоистичные мечты.
Мы с Виктором сейчас стояли у машины, лицом к лесу. Он тихо-тихо заговорил:
– Мы не можем бесконечно наслаждаться чем-то только из прихоти, Алекс. Но если выдаётся возможность, то такая остановка, да ещё и в подобном месте, никогда не будет лишней. –  Он улыбался и смотрел на меня и сквозь меня, читая мои мысли, мысли этого места, воздуха деревьев, пространства...
– Я знаю, это малодушие в такие моменты думать о себе, но я сейчас невыразимо рад быть здесь, –  ответил я и поднял взгляд ввысь, навсегда оставляя в памяти серо-зеленый бесконечный купол.
Мы молча вернулись в машину и двинулись дальше. Дорога настойчиво уводила к океану. Даже обычных деревьев теперь встречалось меньше. Они поодиночке были разбросаны по нескончаемым холмам. И вид у каждого из этих редких встречных был особенный: находясь на возвышенности и одновременно вблизи от океана с его крутым ветреным нравом, они имели причудливые, даже сказочные формы. Я знал, что было причиной тому – внешние суровые условия – влажность, ледяные шквалы и туманы... Отсутствие уюта и комфорта сделало их особенными, не похожими ни на что другое. Так они и стояли, причудливо изогнувшись, чтобы быть ближе к земле и не сломаться от ожидаемых, но всегда внезапных порывов. Их ветки и листья напоминали щетину диких зверей или чешую дракона. Таких фантастических тварей по дороге мы встретили несколько и каждый вызвал искреннее восхищение. Поэтому, подъезжая к мысу, мы с Виктором ощущали себя в беззаботном детстве, таком далёком, как солнце этих мест. Но вот, дорога закончилась, и мы остановились. Был уже полдень, на эту невероятную поездку ушла просто уйма времени.
 
 
 
––
 
 
Небольшой центр для посетителей – светлый, деревянный, ухоженный домик – встречал своих редких гостей. Здесь можно было найти разную информацию – от описания ближайших достопримечательностей, до общих данных о местности и экосистеме – в общем, сухие сведения необычного кусочка земли.
Мы не пошли в него. Виктор достал сумки из багажника и направился по единственной дорожке в сторону океана, я поспешил за ним. Шли молча. За станцией маяка начался спуск с холма. Мелкие камни скрипели под ногами, из-за сумасшедшей влажности было непривычно трудно дышать, становились всё ощутимее порывы ветра. Наконец, мы обогнули небольшой холм и открылся вид на мыс и маяк… Мы остановились, я выравнивал дыхание – ритм его подвёл не из-за спуска… Грандиозность панорамы ошеломляла! Пытаясь вместить не вмещаемое впечатление, сознание и воображение растворялись друг в друге, рождая быстрые ассоциации... Суровая бескрайность океана обнимала восточный мыс, на котором одиноким милосердным факелом стоял маяк, как мгновение доброты и сострадания, побеждающее жестокую слепую стихию. Дорожка вела свой узор от самого берега, всё выше и выше взбираясь по холму, и заканчивалась у наших ног. Виктор обернулся, мы пошли дальше, преодолели спуск и оказались у самого маяка. Рядом с ним находилось небольшой домик смотрителя. Отсюда вид был не менее грандиозный – позади нас окружали тёмные гребни холмов, а спереди небо тонуло в океане бесконечных вод...
– Хочу увидеть закат и рассвет, – тихо сказал я.
– Так и было задумано, –так же тихо ответил Виктор. Он пошёл в сторону домика, открыл двери, и мы зашли.
Нас встретила заброшенная пыльная темнота. Ставни не пропускали свет в единственную комнату, давно покинутую всеми живыми и забытую навечно. Обойдя домик по кругу, мы освободили окна и вернулись внутрь. Повсюду царила неуютность прохладного влажного воздуха – безраздельного хозяина этих мест. Глубоко внутри у торцевой стены виднелись очертания камина, который сразу и пошёл разжигать Виктор, я освободил от тяжелых чехлов два кресла, стол, сложенные вместе стулья, невысокий глухой шкаф и старый кожаный диван. Удобств было немного, но достаточно. Кто-то на самом деле хорошо позаботился о редких постояльцах этого места. Тяжелые, толстые чехлы не давали испортится мебели, и вся она была словно не этого века – неподъемная, из грубого тёмного дерева с очень интересным глубоким орнаментом. У камина дрова были плотно сложены вместе и туго обмотаны полиэтиленовой пленкой в несколько слоёв.
Послышался тихий треск. Виктор повернулся ко мне с немым вопросом на лице.
– Ну конечно, потрясающе! Что за вопрос, – ответил я.
Он улыбнулся.
– Пошли на маяк, –позвал он, направляясь к выходу, – здесь всё как раз прогреется.
Мне как будто только что исполнилось восемь лет – «Так точно, капитан!» – прокричал в голове звонкий детский голос.
Мы направились к маяку. Виктор достал ключи, а я из последних сил сдерживал ворох вопросов. Он, медленно, улыбаясь, открыл дверь, и перед нами предстала винтовая каменная лестница. Её железные ступеньки тут же увели взгляд и желания наверх.
Я решил отвлечь своё бушующее сознание, пока мы поднимались. И почему в такие моменты мы все впадаем в детство? Это же такие простые вещи. Многие устало усмехнулись бы, ну точь-в-точь как родители, когда в пять лет приносишь им огромного жука из под сарая, но уже с именем и историей жизни...Что же сейчас происходит такого особенного со мной? Неужели я не видел мысов, океана, маяков? Но не всё вживую, конечно, но представление какие-никакие есть. Сейчас я – взрослый человек, работающий вплотную со своими и чужими эмоциями, их причинами и последствиями. Меня же этому учили! Тогда… Когда я был один в своём странном мире, не похожим ни на чей другой. Я всё изучал, наблюдал, хладнокровно и методично копил, как и все. И к чему я пришёл? К маяку...
Не может быть, чтобы я ценою всего совершённого был достоин таких крутых поворотов, как на этой лестнице… В компании такого человека. В чём же всё-таки фокус всего этого? Ну вот же, сейчас мы поднимемся на самый верх. Ну и что? Что может поразить воображение взрослого человека? Ну океан, ну волны, небо, облака…
В этот момент мы и пришли. Почти всё пространство комнаты занимал обожженный временем и солнцем, купол с фонарём, казалось, времён Эдиссона. Усмехнувшись такой неожиданной старине, я подошёл к панорамным стёклам башни. И мгновенно ощутил потерю... Такое же чувство, как из-за внезапной смерти близкого или родного человека – очень сильные и глубокие ощущения, потрясающие самые основы души. Секунда за секундой я терял своё рассудочное мышление, всё осознанное, осмысленное, ожидаемое опускалось в глубокую тёмную яму. Прахом рассыпались эмоции, возникающие, как вспышки, здесь и сейчас. В эти короткие моменты, внутри меня граничило невозможное – погребение рассудка и логики неминуемо заканчивались, но сразу же начиналась новая жизнь вне контроля, давления... Внутри меня возникло что-то странное, и оно медленно оживало, ворочая мысли и ощущения. Этот маяк несомненно был местом силы, важным оплотом помощи всем, идущим опасным курсом в глубоких водах. Я ощущал каждым нервом ценность такого простого строения, и его значение. Ища поддержки в своих переживаниях, я обернулся и обнаружил очень внимательный взгляд Виктора.
– Когда я впервые стоял здесь, – тихо заговорил он, – то понял многое. И увидел свой путь.
Я снова посмотрел вдаль океана. Серо-зелёные волны привычно исполняли своё предназначение. Но жизнь каждой из них не была похожа на остальные. Небо, тяжелое, тучное, серо-зелёное внимательно наблюдало за узором вод, что складывал ветер. Виктор тихо развернулся и направился к лестнице. Я как во сне последовал за ним. Мы молча вернулись в домик.
Тут было уже тепло и уютно, огонь всё преобразил. Виктор достал из сумки вино, бокалы и придвинул кресла ближе к камину.
– Как давно ты был здесь в последний раз? – спросил я.
– Около пятнадцати лет назад. Тогда смотрителем маяка был Грегор. Он и познакомил меня с этой красотой, примирил мой мир с остальным миром вещей и законов.
Мой друг неожиданно умолк. Огонь продолжал шептать заклинания. Мне было необъяснимо хорошо испытывать столько тепла сразу, оно окружило плотным непроницаемым кольцом спокойствия и безопасности. Я чувствовал себя бережно укутанным имаго, в ожидании перемен.
Виктор посмотрел на меня по-доброму и тихо усмехнулся:
– Я очень счастлив поделиться всем этим с тобой, мой дорогой. И завидую тебе, ты впервые испытаешь всё, на что это место способно. Когда Грегор убедил меня приехать сюда впервые, я ехал только к человеку – новому странному знакомому. Скептицизм сплошь руководил моими мыслями. А когда Грегор объяснял, как именно сюда попасть, где оставить машину, сколько и куда идти пешком, я уже откровенно жалел и смеялся над собой, – он помолчал и добавил тихо, – никто не знает, где, когда и что найдёт.
И снова умолк.
– Ну продолжай, пожалуйста, – не выдержал я.
Сейчас Виктор был моим отцом. Тем, который поздним вечером тихо входил в комнату, неся очередную книгу про необычные истории и легенды разных народов и племён. В тот миг я чувствовал себя счастливым, совсем взрослым и храбро слушал про ужасы и обычаи далёких стран. Я старался всеми силами победить свой страх и понять непохожих на нас людей.
Виктор мельком взглянул на меня и продолжил:
– Когда я вышел на холм мыса, то сразу понял, что в этот день избавлюсь от  слишком назойливого слова «случайность». Я долго стоял, слушая океан и ветер, и очнулся, когда Грегор поднялся за мной от самого маяка. Мы были ещё мало знакомы, но он, не проронив ни слова, улыбнулся и жестом позвал спускаться. Мы пошли. Я смутно помню, как спустился, странные образы, чьи-то фразы кружились в моём сознании, и всё было, как во сне. Помню, Грегор всё также молча практически втолкнул меня на лестницу маяка. Мы поднялись. И я умер в ту секунду... Просто стоял и не мог понять, что же такого в этом моменте. Я вдруг перестал думать, всё смолкло, и… я услышал и понял тишину. Всё соединилось. Всё обрело смысл. Ты понимаешь, Алекс?
– Думаю, да.
Странные «совпадения», которые конечно же ими не являлись, давно и крепко держали мою жизнь рядом с жизнью Виктора. Многое, что переживал он, чувствовал и я, и наоборот. Сейчас было немного странно говорить о таком вслух.
– Расскажи мне про Грегора.
Быстрая улыбка скользнула по лицу Виктора. Я любил наблюдать, как он погружается в счастливое прошлое – взгляд его становился очень светлым, искрящимся, и вокруг осязаемо разливалась доброта и спокойствие, подобно запаху ладана.
– Я понял тогда, что не один, – продолжал Виктор, – что внезапно обрёл сильную поддержку и друга. И что это самый поворотный момент в моей жизни. Грегор тогда просто подошёл и обнял меня. Я не знал, что делать, как и не знал этого человека. Но в тот момент чувствовал спокойствие и уверенность. Мы спустились сюда и проговорили всю ночь. Алекс... Это был мой близкий друг. Всю жизнь он был им. Просто встретились мы только тогда.
Виктор снова замолчал, погрузив свои воспоминания и взгляд в огонь камина. Теперь я не хотел мешать ему бродить тропами старых ощущений. Он был счастлив.
Долгое время мы так и сидели, в тишине. Я растворялся в треске дров, тепле живого огня и присутствии единственного человека в мире, немыслимо близкого моей душе. Вино в бокале кончилось, я поднялся за бутылкой и встретился с ним взглядом.
– Ты уже со мной, – улыбнулся я.
– Я всегда буду с тобой. Сомневаешься?
– Больше похоже, что в этом сомневаешься ты, – честно сказал я, подходя к камину.
– И что бы ты тогда почувствовал? – услышал я такой неожиданный вопрос и обернулся.
Виктор сказал это абсолютно спокойным тоном, внимательно наблюдая за мной. Я сел в кресло лицом к огню. Я понимал, чего он хочет. Ему было интересно, что же останется у меня, во мне самом, если исключить его присутствие. Кто есть я, один на один. Наизнанку.
Я закрыл глаза, представляя такое будущего и отслеживая первые ощущения.
– Конечно, я потеряю равновесие, как тогда, со смертью Кэтрин, – начал вслух я.
«Но тогда рядом был он. Он всегда был рядом!» – параллелью пронеслось в голове.
Неконтролируемые воспоминания, а вслед и эмоции стали вспыхивать внезапно, как молнии. Я открыл глаза.
– Я не хочу в такое будущее, – тихо сказал я, – даже в его модель.
– Прости, – быстро проговорил Виктор.
– Что бы ты ответил на это Грегору? – так же быстро спросил я и мгновенно пожалел.
– Грегор умер через несколько дней после того ночного сплава, –также спокойно и тихо ответил он. –Мой вопрос, Алекс, был нечестным. У меня в похожий момент уже был ты.
– Мне так жаль, что его нет с нами, и что я не знал его, – искренне сказал я.
– Всё, что нужно знать о нём, он оставил мне. И я передам это тебе, не сомневайся.
Спокойный, глубокий тон накрыл теплотой этого мгновения. Только Виктор мог так виртуозно играть моими эмоциями, не нарушая гармонию и баланс.
– Алекс, надеюсь, ты не думал, что мы сегодня будем только вдвоем? – улыбнулся он, и в этот момент я услышал странный шум на улице, – будто что-то насыпали рядом с входом. Или, скорее, высыпали.
 
 
 
––
 
 
Дверь открылась, и в комнату вошёл очень молодой человек, юноша лет шестнадцати с большой коробкой в руках. Он нерешительно остановился в проходе, смотря на нас. Виктор быстро встал, подошёл к нему и обнял.
– Проходи. Познакомься, пожалуйста, это Алекс.
Мальчик немного испуганно отреагировал на такой тёплый приём. Виктор забрал у него коробку, как оказалось с едой. Выкладывая всё на стол, он улыбался и поглядывал на юношу. Тот в свою очередь спешно заговорил:
– Синьор, мама и бабушка передают вам самые тёплые приветы и желают благополучия. И наказали справиться о вашем здоровье и жизни, – выпалил он, запнулся и продолжил, – и про синьора Алекса тоже.
Когда он закончил, то так искренне, по-детски заулыбался, что просто окатил и меня волной стеснительности.
– Сейчас мы вместе пообедаем и поговорим обо всём, Грегор, –ответил Виктор и пригласил нас к столу.
Столько нерешительных, застенчивых жестов и искренних эмоций в одном человеке я давно не наблюдал. Может оттого, что не работаю с подростками.
Несколько мгновений прошли в тишине, прежде чем Виктор начал говорить:
– Алекс, это внук нашего капитана Грегора, Грегор младший. В их семье очень сильна традиция называть детей в честь родственников. Особенно, если эти родственники – выдающиеся люди.
Голос Виктора звучал просто волшебно, проникновенно и мягко. Я знал, что он это делает для спокойствия юноши.
– Грегор, ты знаешь Алекса только по рассказам родных. Что они рассказывали?
Юноша понемногу приходил в эмоциональное равновесие и заговорил медленно, но уверенно:
– Бабушка говорила, что это самый родной и близкий вам человек, синьор Виктор. Дедушка успел ей рассказать о встрече с вами на реке. И сказал тогда, что именно теперь он может оставить вас, не испытывая вины. Потому как прекрасная история дружбы и верности продолжится.
Он замолчал. Виктор, улыбаясь, откинулся на спинку стула.
– Синьор, родные просто приказали мне снова передать благодарность…
Но Виктор жестом оборвал его речь:
– Всю благодарность твоей семьи я уже принял. Более не стоит возвращаться к ней. А своим скажи, что всё передал, – улыбался он, – лучше расскажи мне, как твои дела? Ты ещё не передумал уезжать?
– Я не могу такое решать, – вдруг печально сказал мальчик. – Но это место не отпускает. Оно предназначено для меня. Я не знаю, что делать. Учиться всё равно необходимо.
– Везде и всюду есть плюсы. Ты поездишь по свету, обретёшь знакомства, друзей, может даже семью, –   Виктор посмотрел на меня, – и потом, дружочек, это место не закрывает свои двери. Никогда. В любой момент ты можешь вернуться и войти. Выбор есть всегда.
Грегор снисходительно улыбался, кивая и соглашаясь, но видимо не до конца. В юности всё так – либо «всегда и навсегда», либо «ни за что и никогда». Но он не спорил, он глубоко уважал «синьора Виктора».
Дальше мы ели, слушая рассказы Виктора о его университетских годах, проведенных в этой части земли, как оказалось. А сразу после окончания обеда, Грегор спешно засобирался:
– Теперь тебе будет легче возвращаться без этой коробки. На велосипеде минут тридцать? Успеешь засветло?
– До деревни минут пятнадцать через холмы, это по дороге дольше, – уже смелее отвечал мальчик.
Проводив его до двери, Виктор, обернулся:
– Алекс, закат!
 
 
 
––
 
 
Закат можно было наблюдать с маяка. И опять эта лестница, буквально ввергающая в глубину мыслей и ощущений. Виктор шёл впереди, и был моим Хароном, а вместе мы пересекали реку ступеней. За время короткого пути, я снова успел подумать о многом, главном для меня. В голове неотступно крутился вопрос Виктора о его уходе из моей жизни. Я знал, что всё равно должен пережить такое, даже лучше, если только в голове. Если ясно ощущаешь свои силы, свою высоту, можно исполнить всё доступное, не полагаясь на поддержку, случайности… Случайности… Теперь я иду избавляться от них.
Мы поднялись, и снова этот фонарь под огромной линзой, океан, небо. Солнцу оставалось немного, чтобы погасить очередной день. Было много облаков, и они все отчаянно принимали самые причудливые формы, стараясь справиться с невероятно ярким закатом. Оранжевые, жёлтые краски разливались по всему горизонту, сходясь к слепящему центру. И странным образом, весь этот каскад не отражался в океане, вода была спокойна и похожа на непрозрачное стекло мутно-зелёного цвета.
– Ещё несколько минут, Алекс, очень странных и никогда не повторяющихся в этом месте. Мои минуты охранял Грегор, хотя мы были мало знакомы. Но тебя я знаю, Алекс. Слышишь меня? Знаю, – он подошёл ко мне, взял за плечи, – в моей жизни не будет человека ближе тебя. Я знал это ещё до нашей встречи. И сейчас, здесь, именно в этом месте, я клянусь тебе в вечной преданности и дружбе. Но ты должен понять одно, то, что испытываю я или ты, не зависит ни от чьего присутствия или отношения. Мы с тобой вместе, не потому что дополняем друг друга, а потому что неделимы внутри себя. Именно этим мы похожи, именно поэтому испытываем одинаковое. Мы нашли свой собственный баланс, свой поток. И стоим рядом.
Я смотрел в глаза Виктору – они были непривычного оттенка в эту минуту, обычно при мне глубокого цвета, напоминающие дикий, тяжёлый взгляд хищника, сейчас же они были почти бесцветными и отражали приближающийся закат. Я подумал о временном и вечном. И как причудливо, но непременно надо в себе соединить всё противоположное.
Я улыбнулся и повернулся лицом к солнцу. Его очертания сейчас были доступны глазу. Оно падало в воду, отдавая лучи. Или забирая? Всё вокруг приобретало бархатный цвет – бархатно-оранжевое небо, бархатно-зелёный океан, а между – немыслимое количество таких же мягких полутонов и оттенков. Звезда коснулась воды и стала медленно превращаться в полукруг. Её цвет растворялся в океане и оживлял его. Теперь вода шевелилась каждой клеткой своего бесконечного тела – как огромное зелёное чудовище с чешуей залитой огнём.
Я на секунду закрыл глаза. И был совершенно один сейчас, в эту минуту, в этом месте. Кто же я? Кто этот человек, что чувствует себя пустым? Словно сосуд, я слеплен самой жизнью на протяжении долгих человеческих лет, украшен сложным орнаментом не одной близкой судьбы, из прочного материала верности, доверия, любви… И немыслимо красивого оттенка заходящего солнца. Моя пустота медленно заполнялась светом, или превращалась в него… Но для всех свет пуст. Возможно, это так. Но ведь он ощутим, особенно наедине с собой, или наедине вдвоём... В эту секунду я и почувствовал ту самую ступень, основу под ногами. Я знал, что мне ещё предстояло наполниться многим, что очень важно именно здесь, в этой точке судьбы. А потом… Потом я обязательно взойду на новую ступень и наполню свой новый сосуд уже там.
Я почувствовал руку Виктора на своем плече и открыл глаза. Были уже сумерки. Солнце зашло и серо-синие облака взяли в плен всё небо, непроницаемо и надежно скрыв и свет, и мои озарения.
 
 
––
 
 
Мы вернулись в домик. Снаружи было мокро и зябко, а здесь шёпотом тлели дрова и причудливо танцевал огонь, отбрасывая виртуозные тени на стену. Некоторое время мы молчали. Мне становилось всё теплее и теплее и от камина, и от впечатлений такого странного путешествия.
– Ты не ревнуешь это место, приводя сюда новых людей? – спросил я Виктора.
– Ревность несовместима с искренностью. Но ты не прав. Это место не предназначено для случайного человека или для банального хвастовства. Я очень хотел привезти тебя сюда с самого начала. Но возможность представилась только сейчас.
– Да, Виктор, обстоятельства сложились, мягко говоря, любопытно, – у меня чуть не сорвалось другое слово.
Он улыбнулся.
– Надо встать до рассвета и покинуть маяк. Возможно, нам повезёт увидеть восход с холма, – сказала он, – тебе нужно немного поспать. Дорога домой снова будет долгой.
– Потрясающе долгой, – поправил я, направляясь к дивану. После маяка меня настойчиво клонило в сон. Я положил под голову свою куртку и сразу погрузился в приятную дремоту. Сквозь дымку сна я почувствовал, как Виктор укрыл меня своим пальто.
– Я посижу здесь, пока ты не уснёшь, а потом поднимусь на маяк. Я разбужу тебя вовремя, не переживай, Алекс, – услышал я голос друга.
– Я и не переживаю, – медленно ответил я.
Действительно, я давно ни за что не переживал. Я не беспечная, неорганизованная личность, не страдаю впечатлительностью, не праздный человек, и сколько себя помню, всегда до мелочей организовывал свою жизнь. Но сейчас я не переживал. Я был слепо уверен в каждом своём движении, в унисон предназначению.
– Мне здесь очень хорошо, Виктор. Я чувствую равновесие. Раньше будто ты держал меня. Или вёл. А теперь я спокоен и очень счастлив быть здесь, – в полусне рассуждал я.
Я чувствовал, что он улыбается моим словам.
– Когда любишь человека, Алекс, то должен разделить с ним его и свою жизни и все радости, и всё сокровенное… Не сомневаясь, что он обесценит что-то или не примет. Двое людей объединены одним смыслом, одной дорогой, одной целью. И мы с тобой многое узнаем и исполним из желаемого вместе. Но как это назвать? Любовь? Дружба? В чём же разница?
Голос Виктора кружился в сознании уже отдельно от его образа. Я знал, что погружаюсь в тёплый, спокойный сон. Но всё так же чётко слышал его голос и даже, кажется, что-то спрашивал и отвечал ему. Но вот, через короткое мгновение я падал. И не куда-то вниз, а где-то в таком месте, где нет ни верха ни низа. Где есть только бесконечное погружение или пребывание. Как же там было хорошо...
Очнулся я будто бы через секунду. Виктор стоял у дивана и улыбался:
– Ну-ка, расскажи, что тебе снилось?
Я сел, всё ещё не отпуская в сознании нити того мира и пытаясь полностью очнуться в этом.
– Боже, не говори, что уже прошла ночь.
Он присел рядом, все ещё улыбаясь:
– Ночь? Да, Алекс, прошла. Так что тебе снилось?
– Бесконечность, кажется, – сказал я, уже полностью очнувшись. И вспомнил, что нам скоро предстоит уходить.
Он откинулся на спинку дивана и задумчиво сказал:
– Интересно, мой друг, интересно. – Потом внимательно посмотрел на меня. – Не переживай, мой дорогой. Да, мы скоро уйдём, но унесём отсюда многое.
Он встал, поднял меня за руку. Я огляделся – вещи были собраны, от камина шел густой серый дым, его потушили совсем недавно. Виктор взял чехлы, и мы снова сковали ими всю немногочисленную мебель. Сознание вернулось ко мне окончательно, и уже не так огорчала мысль о прощании с маяком.
Выходя из домика, я обернулся как в детстве, покидая внезапно обретенный волшебный мир.
«Нет, я заберу его с собой», – мысленно повторил я слова Виктора.
Дверь закрылась, ключ звонко щёлкнул в замке.
– Знаешь, – сказал я, –  а ведь мы с тобой всю ночь разговаривали.
– Знаю, – улыбнулся он, подал мне сумку и спрятал ключи в карман пальто.
Мы отправились на холм.
 
 
 
––
 
 
 
Утро всегда и в любом месте самое сокровенное время. Оно загадочно и каждый раз неповторимо. На улице нас сразу окутал густой и зябкий туман. Медленно мы поднимались на холм, и с каждым шагом всё яснее и яснее проявлялся мир. Но я понимал, что наблюдать восход в этих местах – трудновыполнимая задача самого редкого случая.
Тишина утра, влажная земля, редкие шорохи и звуки... Быть первооткрывателем нового дня – это как получить внезапную награду за ежедневный неприметный труд. Поражающе неожиданно.
Наконец, мы взобрались на ту точку, откуда можно было видеть и дальнейший путь, и окинуть прощальным взглядом мыс и маяк. Они сейчас едва различались в тумане. Я их больше видел сердцем и душой. Странные ощущения – полного совпадения жизни и времени здесь – поражали пустотой и цельностью одновременно. Но всё было сделано правильно. И вовремя. Меня не мучили сомнения, не тревожило будущее. Что-то перевернулось внутри, очень глубоко.
– Ну вряд ли твоё второе желание исполнимо в принципе, Алекс, – тихо пошутил Виктор.
Я посмотрел в сторону облачного востока.
– Да уж, может к обеду я увижу свой рассвет, – заключил я.
Мы отправились к машине. Солнце поднималось всё выше, но его не было видно. Туман и облачность первой половины дня естественны для этих мест. У машины нас ожидал Грегор младший. Он пришёл поприветствовать нас на прощание. Виктор заверил его, что мы обязательно увидимся в тех местах, куда он уедет учиться. Тот, всё так же кивал и улыбался, но выглядел обеспокоенным. А у меня в голове кружился вопрос – «Как можно вообще о чём-либо переживать, если ты вырос в таком месте?»
Наконец, ритуал прощания был соблюдён, и мы сели.
– Сколько тоски в таком юном возрасте! – сказал я.
– Ты прав, но это не совсем тоска как таковая. Грегор давно хочет найти того, с кем разделит свой путь. И он не подготовился достаточно к отъезду. Вот и рвётся его душа на части.
Виктор посмотрел на меня и улыбнулся. До первого кафе мы ехали молча.
Ближе к полудню случилась наша остановка, завтрак и моя встреча с солнцем. Небо прояснилось, туман остался позади и я, наконец, увидел свой рассвет. Вся поездка была очень спокойной. Вернее, я ощущал её таковой. Мы с Виктором практически не разговаривали. Он иногда посматривал в мою сторону и улыбался. А я чувствовал, что всё в порядке.
Миновав парк зеленых великанов, мы очутились у моста. Как же я любил воду в лучах солнца – ощущения, греющие изнутри и наполняющие пространство далеко за пределами тела. Я сейчас был в согласии со всем миром, и только что осознал, что день назад, на этот мост, в этой машине въезжал совершенно другой человек. И это изменение определённо было связано с западным мысом.
 
 
––
 
 
После обеда мы, наконец, добрались до отеля.
Там меня ожидало сообщение от Михаила. Он знал, что мы с Виктором в отъезде и планировал нашу беседу на следующий день. Прочитав это, я улыбнулся и пошёл разбирать вещи. Через некоторое время Виктор окликнул меня, и мы спустились в местный ресторанчик через дорогу.
– В какое время тебе нужно быть у Михаила завтра? – спросил он, усаживаясь за столиком.
– Ближе к обеду. Отвезёшь меня? – спросил уже я.
– Хорошо, это очень удобно. Мне тоже будет чем заняться в городе.
Он замолчал на некоторое время. Подошёл официант, мы сделали заказ, и Виктор продолжил:
– Что-то поменялось, – прозвучал странный вопрос-не вопрос.
Я подумал, прежде чем ответить. И это удивило Виктора.
– У нас обоих, – таким же невопросом ответил я.
Глаза Виктора знакомо вспыхнули. Он улыбнулся. А я подумал вот о чём – то, что я вынес из нашей поездки было не только моим. Всё моё состояние – это была наша работа, общая. Он дополнял меня спокойствием и контролем. Это осенило мгновенно. Я посмотрел на Виктора. У него было однозначное выражение гордости на лице. Но я впервые не получил проекцию его состояния. И очень удивился, и обрадовался этому. Видимо, он тоже. Сейчас казалось, что наше путешествие было год назад. И весь год я провёл на маяке.
 
 
––
 
 
– Я с нетерпением ждал этой первой официальной беседы, – Михаил был в хорошем настроении. Он встретил меня рукопожатием и долгим испытывающим взглядом.
– Хорошее начало, – ответил я вежливостью. – Скажите, Михаил… – начал я.
– Скажи, – поправил он.
– Какой формат беседы тебе более удобен? – спросил я, уступчиво улыбаясь.
– Любой, более открытый и откровенный.
Такой ответ удивил меня. Михаил определённо был склонен усложнять смысл и отягощать фразы, и вдобавок – играть эмоциями.
– Я понимаю твоё удивление, Алекс, но это действительно так. Как съездили? – спросил он серьёзно.
– Очень любопытная поездка.
Было понятно, что наша первая беседа задаст оттенок всей работе и поэтому я решил следовать пожеланиям Михаила по поводу искренности, но в то же время лишнее озвучивать не планировал.
– Там должно быть красиво, – не отступал он.
– Красиво, спокойно, благоговейно, – я старался не терять зрительный контакт с новым пациентом. Вообще, для моей работы это было чуть ли не главное составляющее. Тем более, взгляд Михаила напоминал взгляд его брата и мне было по-своему приятно.
– Вы были с Виктором вдвоем? – спросил он.
– Да.
Я выжидающе молчал. Михаил не устоял.
– Он всё тебе говорит? – спросил он каким-то глухим голосом.
–Да. – Опять ожидание. Я не чувствовал неловкость, всё это было мне на руку.
– Ты боишься его, Алекс?
– Уже нет, а ты?
Он улыбнулся, но не стал игнорировать вопрос.
– Бывает, в его присутствии я ощущаю страх.
– Виктор говорил, что в детстве ты был замкнут и близости между вами не было. Ты это помнишь так же?
Он очень внимательно и серьёзно посмотрел на меня. Да, начиналась работа. Период сонастройки я намеренно решил пропустить. Здесь работали два специалиста, затянутость была ни к чему.
– Да. Я был один. Близости, как у вас не было, – усмехнулся он.
Михаил очень уверенно держался в беседе, но зрительный контакт для него не был необходимостью, как мне. Скорее, штрихом или акцентом. Уверен, что он очень хорошо ощущал эмоции собеседника, даже не смотря в его сторону. Мои – точно знал.
– Что ты думаешь о нашей дружбе с Виктором? – спросил я.
– Дружбе, – усмехнулся он.
– Хорошо, назови по-своему.
Он поднялся и, прохаживаясь по комнате, стал медленно говорить:
– Думаю, такое поймут немногие. Представляю, как сложно вам отстаивать отношения в современном мире, – он улыбнулся и посмотрел в окно, –  и я даже не могу представить, как счастлив Виктор, – медленно проговорил он.
– Думаю, – продолжил он сразу, – что это самая суть сознательных и возможных отношений двух людей.
– Ты стремился к такому в жизни? – вставил я.
– Нет, – он сел напротив в очень расслабленной позе и смотрел мне прямо в глаза, – нет, Алекс. Я читал о таком, но понимал ясно, что мой путь не предполагает попутчика.
– И теперь?
– Теперь ничего не изменилось. Я не умею работать в команде. Мне всё ближе и доступнее в состоянии изоляции, – и он жестом указал на пространство комнаты.
Но это прозвучало, как раскаяние или сложное признание, но я не спешил делать выводы.
– Как ты чувствовал себя в семье? Зачем она была тобою создана? – я на ощупь определял границы возможной откровенности.
– Мне не были чужды физические проявления. Чувства, эмоции выглядят благопристойнее в оправе отношении и семьи, Алекс. Но такая «положительная» страсть не привела меня к счастливому концу. Она открыла нечто другое. Страсть и чувства – это всё те же формы жестокости животного существа, физические проявления инстинкта размножения. Примитивный двигатель.
Он снова помолчал, но продолжил уже сам.
– Ирина – простой результат. Я не видел и не вижу в ней своего ребенка. Она – отдельный человек, самостоятельная единица, потенциальный образец жизни. И думаю, неплохой образец.
Он теперь смотрел на меня всё время, выверяя реакции. Мне становилось неуютно от такого холодного «взгляда Виктора».
– Она – хороший специалист. Тебе не хотелось общения с ней?
– Нет.
– Почему?
– Это для неё будет, – он запнулся, – травматично.
«Боже!» – подумал я, – «Это мне кажется? Или Михаил специально переключает моё внимание на чувства?»
– С нравственной стороны. – Добавил он. – Алекс, я же всё понимаю. Нельзя вовлекать человека в игру, которую он не знает или которая ему не по карману.
Я решил с этого момента быть прозрачнее в словах и мыслях.
– Ты считаешь меня более подходящим к этому?
– Ты – самый подходящий. Ты одинаково подходишь и мне, и Виктору.
Я улыбнулся.
– Тогда, может, перейдём к формальностям?
Михаил кивнул. Это означало, что своей откровенностью я заслужил возможность провести с ним психологические тесты.
 
 
––
 
 
Виктор ждал меня в машине. Запрета на обсуждение я не получил, поэтому мог озвучить всё, соблюдая нормы этики, конечно.
– Почему вы с ним не были близки в детстве? – спросил я, когда машина тронулась.
– Не знаю, что и ответить тебе. Наверное, разница в возрасте не предполагала совместных увлечений. На тот момент Михаил все свои уже выбрал.
Виктор посмотрел на меня.
– Устал?
– Не особо. Я себя иначе чувствую.
– Что поменялось? – после паузы спросил он.
– Мой внутренний баланс. Я уверенней. И в твоём присутствии, в том числе. Нет лишней эмоциональности, я в том самом потоке, в нашем потоке. Не могу даже объяснить. Да и зачем? – подытожил я, улыбаясь. – У тебя лучше получится объяснить, как это.
Он улыбнулся.
– Мне более не страшно за тебя.
У меня промелькнуло слово «страх» в голове красной огненной нитью. Какой же страх ощущает Михаил в присутствии Виктора? Неужели такой же, что испытывал Виктор в отношении меня?
– Я хотел бы провести сеанс в твоём присутствии, – заулыбался я.
– То есть, провести его с нами обоими, – поправил он. – Амбициозно, Алекс. Нет?
– Ты не думаешь, что так будет честнее? И по отношению к Михаилу, и ко мне.
Виктор стал серьёзным. Но промолчал. Он понимал, что мне необходимо было руководствоваться только потребностями пациента, а им являлся Михаил. В любом случае, всё это ещё предстояло обсудить с ним.
– Это очень сложное положение для специалиста, – сказал Виктор, – ты находишься между работой и некоей личной уверенностью. И пока это сбалансировано.
Мы остановились, Виктор заглушил мотор и продолжил, не выходя из машины.
– Конечно же, ты не знаешь многого из нашего прошлого. Но это пока, – он посмотрел на меня. – Я не буду тебе ничего рассказывать, хочу чтобы ты вначале услышал версию Михаила. Я доверяю тебе, Алекс. Доверяю абсолютно всё.
Наверное, Виктор был прав тем, что не открывал мне всего и сразу со своей точки зрения. Он помолчал, а затем вышел из машины. Мы стояли где-то за городом. Вокруг была открытая местность и одинокая торговая лавка у дороги. Виктор зашёл в неё и через мгновение вышел с пакетами и небольшой коробкой. Я помог ему сложить всё это в салон, и мы поехали дальше.
– У Анны будет день рождения в конце месяца. Она очень любит сувениры, сделанные именно этими людьми.
– Что там? – спросил я.
– Вазочки, лампы, свечи и всякое подобное, –  улыбнулся он, – так мило видеть её реакцию на такие мелочи. Мне редко удавалось добраться сюда. Но теперь мне удастся подарить нужные эмоции.
– Как ей удаётся совмещать такое в жизни? Невероятное количество чувств, переживаний профессии и личную жизнь... – я запнулся.
– Со мной, в таком виде, – продолжил, улыбаясь, он. – Ты же знаешь, Алекс, тебе я могу сказать всё. Как и ты мне.
Я мгновенно вспомнил тот момент, когда услышал эту фразу впервые и тут же смело спросил:
– Ты предполагал, что отношения Ирины будут полноценными. Откуда была такая уверенность? И почему ты так отреагировал на наши с ней эмоции? А с Анной – абсолютно противоположная ситуация, но так же, угаданная тобой.
Виктор весело рассмеялся. Я любил видеть его таким, а сейчас, в моём новом состоянии, это был верх наслаждения. У меня мелькнуло в голове слово «дар». Виктор был прав, это невероятное счастье – дарить человеку эмоции.
– Ты и правда всё ощущаешь по-другому, мой дорогой. Теперь привыкать придётся мне, – весело говорил он.
– Так значит, это была защита наступлением?
– Нет-нет, Алекс, конечно нет. Прости, если заставил так думать. Это роверка для меня. С тобой всё до конца, понимаешь?
Я кивнул, он продолжал:
– Давай по порядку. С Анной нас связывало очень долгое знакомство. Это она меня разгадала, вернее, почувствовала, куда и как я иду. Она решила, что должна доказать своё право идти рядом, тем же путём. Это был её выбор. Я долго и упрямо отговаривал. Ведь у неё и правда чересчур эмоциональная работа. Но шли годы, а она стойко преодолевала всю эту слишком «человеческую» часть существа. В самом начале её актёрской деятельности она переживала романтические чувства, но восприняла это как опыт, нужный для работы, не более. И после, к сожалению или к счастью, не смогла встретить человека, достойного её уважения и любви. Той любви, которая предполагает брак и семью. В тот момент мы и познакомились, и стали проводить очень много времени вместе. Но я опасался её физической привязанности и старался держать дистанцию. Эмоциональную, – он посмотрел на меня. – Но Алекс! Анна по-особенному реагировала на всё! Я не могу с уверенностью сказать, что она думала и чего хотела вначале – это ты можешь узнать у неё – но такие отношения предложила сама Анна. И условием поставила, для себя же, несколько лет общения и дружбы. Это меня подкупило. Она по-честному хотела убедиться в себе и предлагала тоже сделать и мне. Я согласился, тайно надеясь, что она найдёт своё человеческое счастье. Прошло много времени. И вот, в один из дней она пришла, чтобы остаться.
– А ты? Что думал ты? Зачем это нужно было именно тебе? – сыпал я вопросы.
– Это тоже была помощь, Алекс. Кроме этого, я знал, что Анна особенная, вторую такую я вряд ли бы встретил в этой жизни. Мы очень подходим друг другу, занимаемся одним делом, горим этим, помогаем. Идём одним путём. Это ли не семья? – он посмотрел на меня.
– Получается семья, но ты это говорил и мне.
– Да, Алекс. Это правда. Вы с Анной занимаете очень похожие части моего мира.
– За исключением? – смело улыбался я.
– За исключением того, что я к тебе чувствую.
Этот разговор я мгновенно назначил проверкой своего нового состояния и пошёл дальше.
– Она сама просила тебя принять её, я – нет, – я внимательно смотрел на него.
– Скажи, за что люди любят? – спросил он после паузы.
– Если мы говорим о психологически выдержанной, целостной личности и внезапной влюбленности, то, думаю, это из области бессознательного, – суховато проанализировал я.
– А потому прекрасного, неразгаданного, как сама жизнь, – он посмотрел на меня, – я переживал очень сильные эмоции. Ты видел их, знаешь о них. Моё внутреннее бессознательное определённо указало на тебя. Ты даже не представляешь, как я был удивлён. Я не знал тебя толком. Это как внезапно увидеть своё отражение в другом. Ты тоже чувствовал это. С той разницей, что у меня была определённая фора, я знал куда и как пойду. Ты же был просто погружён в своё прошлое и поиски будущего.
– А насчёт Ирины, – продолжал он, – я не вешал никаких ярлыков, ничего не ждал. Я наблюдал. Каждый делает свой выбор сам. Ты, не зная другой формы отношений, шёл простым человеческим путем. Если бы Кэтрин не оставила нас, то возможно, я был бы другом вашей семьи. Но Ирина... – он снова помолчал.
– До конца, Виктор, – улыбался я.
Он вздохнул. И продолжил очень ровным «профессиональным» тоном:
– Ты слишком сложен для отношений, Алекс. Вернее, даже не так. В тот момент, я уже полностью осознал твой потенциал, возможности для жизни. И отношений. И одновременно я испытывал сильную ревность. Просто невозможно было даже думать о таком.
Он замолчал.
– И тем не менее, ты отдал все фигуры партии мне и Ирине. – Задумчиво продолжил я. – Интересное совпадение, но я тогда думал о семье только в ключе помощи Ирине. Это ли не жизнь? Обычная, человеческая, как ты и сказал. Меня, наверное, беспокоило больше её состояние, чем она сама. Только в тот момент я прислушался к себе и обнаружил столько непонятного, выходящего за рамки семьи, чувств, работы. И пошёл на ощупь. Виктор, как же я благодарен за тот миг, что свёл нас вместе. Но для многих такие отношения непонятны.
Мы подъезжали к городу.
– Достаточно того, что такие люди есть. У меня есть семья – ты, Анна, Ирина, Сандро.
– И Михаил, – вставил я.
– И Михаил, – тихо повторил он и добавил, – помоги мне, Алекс. Он хочет вернуться, я чувствую это. Он боится признаться себе и всему миру, что закончил свой эгоистичный побег. Я прошу тебя, не бросай его.
Волна тревоги Виктора настигла меня мгновенно.
– Не сомневайся, – ответил я.
Он благодарно улыбнулся. В тишине мы подъезжали к отелю. А я снова был счастлив.
– Ты не представляешь, как я рад, что могу многое сказать тебе и спросить. Это поразительно и стало возможно только сейчас.
Мы с Виктором ужинали в ресторане отеля.
– Я уже это понял. – Он смотрел на меня очень мягким, светлым взглядом. – Ты свободен, Алекс. Так было всегда. Одно твоё слово – и ты можешь отправиться куда угодно и стать кем захочешь.
– Ты думаешь, я многое буду делать сейчас самостоятельно, по-своему. Но я не хочу терять ни капли нашей прежней связи. Поэтому сейчас, в работе с Михаилом, ты поведешь меня, Amico dell’anima!
Взгляд Виктора мгновенно потемнел, на лице появилась еле заметная улыбка. Он слегка кивнул. Я действительно нуждался в руководстве Виктора, мне нужно было направление. В своих силах я был уверен.
Когда мы вернулись в номер, Виктор дал мне план, похоже давно составленный, – общие моменты обсуждений, темы, акценты в поведении, возможные реакции Михаила…
– Моё восхищение твоей логикой неизменно, – сказал я, пробегая глазами бумагу, – я никогда не смогу также поразить тебя или хотя бы застать врасплох.
– Ошибаешься, дорогой друг, ты уже это делал неоднократно, а в последнее время – всё чаще. Такого не делает никто в моей жизни, –  тихо добавил он.
Я очень гордо посмотрел в его тёмно-серые глаза.
–Ты мне расскажешь, как ты все-таки справляешься? – спросил я серьезно и так же тихо.
Он усмехнулся и направился в сторону своей комнаты.
– Я серьезно, Виктор. Это ведь нелегко, даже для тебя.
Почти у самой двери он обернулся и сказал:
– Я очень сильно люблю тебя, Алекс, и очень хорошо знаю значение этого слова. До завтра, Amico.
Он улыбнулся и закрыл дверь.
 
 
––
 
 
– Мне кажется, я достаточно прозрачно обозначил твои функции и границы.
Михаил был не в духе сегодня. Меня это не пугало и не удивляло. Я ждал такого поведения уже давно и всё было логично. Заметки Виктора на этот счёт тоже совпадали. Судя по ним, Михаил большую часть своей жизни был замкнут в себе, а в те редкие моменты случайных-неслучайных отношений, он компенсировал всю накопленную массу эмоций и переживаний вербально. Конечно же, его собеседникам всегда не везло. Михаил был жесток в общении. Правдив и жесток. Слово «границы» в его фразе было ключевым. Они для него были неприкосновенны.
– Почему ты выбираешь именно такую реакцию и защиту, Михаил?
– Она самая действенная.
– И почему именно сейчас? Я здесь не для светской беседы и не в отпуске. Я думал, мы работаем, нет?
Взгляд Михаила жёг возмущением, но я знал, что мало кто в его жизни говорил так открыто, осмеливаясь применять его же тактику.
– Я понимаю, что ты делаешь, Алекс, – почти прорычал он. –Продолжай работу, я постараюсь реагировать более приемлемо, – эти извинения звучали как угроза кровной мести мне и всем моим родственникам до пятого колена.
– Каким было твоё влияние на близких и родных?
– В семье меня мало кто интересовал, я имею в виду свой сознательный возраст, лет двенадцать-тринадцать. Когда Виктор достиг его, я уже окончательно потерял интерес к обладанию семьёй в принципе.
– Но как же твоя семья – жена, Ирина?
Он откинулся в кресле и положил ногу на ногу.
– Она хотела семью, детей и непростые отношения. Это была игра, до конца, понимаешь. – Он внимательно смотрел на меня. – Она думала, что сможет выдержать, но такое всегда ожидаемо. – Михаил брезгливо поморщился и отвернулся в сторону окна.
– Что именно?
– Разочарование в человеке.
– Кого в ком?
– Думаю, обоюдное. За исключением того, что у неё оно было внезапным, и потому ярким. Я же знал, что всё так закончится, – он повернулся ко мне и с усмешкой сказал, – просто было интересно насколько её хватит.
Михаил очень внимательно смотрел на меня. Он пришел в то место, куда давно хотел. И пришел как на праздник, в лучшем наряде!
– А Ирина?
– Ты не спросишь главного? – улыбаясь, проговорил он.
Я промолчал.
– Я имел неосторожность хранить дома лекарства, доступные только по рецепту. Очень сильные транквилизаторы. Она стала всё чаще пользоваться моей «рассеянностью», – это слово он сказал другим тоном, – и в один день просто не угадала с дозировкой. Вот так и закончилось её разочарование.
– Получается, ты здесь из-за своей «рассеянности», – сказал я.
– В том числе. И из-за «оставления человека в опасности» – кажется, это так звучало в протоколе.
Я молчал, Михаил всё просчитал хорошо. Я обязан был реагировать. И если положение его жены было просто жестокой «неслучайностью», свершившейся бесповоротно, то Ирина… Он посчитал это моим слабым местом.
– Я оставил её одну, с неприглядно умирающей матерью, – пояснил он.
– Кто нашел их?
Михаил усмехнулся и встал.
– Виктор, конечно.
Он стал прохаживаться по комнате, от двери к окну, задумчиво смотря в пол. Иногда он задерживался у стены и посматривал на улицу. Так продолжалось довольно долго.
–Ты знал, что Виктор думал об этом?
Он повернулся ко мне.
– Какая разница?
– А сейчас? – настаивал я.
Он внимательно посмотрел на меня, будто что-то читая в моих мыслях.
– Ты уверен, что Виктор сможет помочь тебе так же, как помог и помогает Ирине? – тихо спросил он.
– Зачем мне помогать?
Он сел напротив.
– Затем, что этим мы с ним похожи, Алекс. Нам кого-то жаль – и мы помогаем, но потом, обнаружив саму суть, основу жалости, мы теряем интерес. Я честнее его, открыто ломаю старое, определенно отжившее или… – он улыбнулся, – не мешаю его естественному саморазрушению.
– Как ты понимаешь слово «помощь»?
– То, о чём я сказал и есть по-моему помощь.
– Ты не веришь в возможности человека? Те, которые он иногда трусливо прячет даже от себя? – это было довольно смело с моей стороны, особенно сегодня.
Михаил разочарованно вздохнул.
– Алекс, ты мне нравишься, правда. Мне будет жаль огорчать тебя во многом. Есть вещи, которые просто есть. Ты не можешь быть лучше возможного. А возможность всегда ограничена выбором. Посмотри, как много этих, – он махнул в сторону окна, – выбирает правильно. Ты правда хороший специалист и человек, но это всё. Ты поможешь сейчас – мне, кому-то, Виктору, Ирине, но это только миг твоей поддержки. А всё остальное останется за гранью твоих возможностей. И они выберут. Поверь. Не сразу, но выберут. И не самое чистое. Потому как чистоты в наших жизнях быть не может.
– Ты прав. Многие слабы. Но это не значит смотреть и «оставлять их в опасности», – при этой фразе он улыбнулся, – показать путь я обязан. Идти или нет – зависит от них.
Михаил кивнул.
– Ты думаешь, что Виктор осуждает тебя?
Михаил улыбнулся и закрыл глаза. Так приятно было наблюдать схожее волнение двух братьев.
– Не думаю. Это так и есть.
– Ты позволишь следующую нашу встречу провести с его участием?
Михаил открыл глаза, его взгляд мгновенно потемнел. Он обдумывал что-то. Я же поспешил с объяснениями:
– Мне это нужно для картины твоего прошлого и для того, чтобы ты посмотрел на прекрасное разнообразие границ возможного, которые хранит в себе человек.
Михаил снисходительно усмехнулся и сказал:
– Ты любишь его, поэтому видишь больший потенциал его реальных возможностей.
Тут уже улыбнулся я.
– А разве не благодаря любви другого мы реализуем самый невероятный, невозможный свой потенциал?
Он слегка удивлённо посмотрел на меня.
– Хорошо, я не против. Пусть в следующий раз будет и Виктор, –  вставая, произнёс он и протянул мне руку.
 
 
––
 
 
Все эти несколько дней, до группового сеанса, Виктор проводил время только со мной, словно изучая и наблюдая моё новое состояние. Мы более свободно общались, вернее я. И иногда он удивлённо реагировал на мои смелые замечания или вопросы.
День X наступил, мы ехали к Михаилу.
– Было ли твоей жизни, что разобравшись в чём-то, ты терял к этому интерес? – я уже начинал готовить себя к предстоящему разговору и, наверное, немного нервничал.
– Нет. В моей жизни иначе. Я убежден, что любое понятие или человек, –   он с улыбкой посмотрел на меня, – не имеют ограниченных качеств, о которых говоришь ты. Для меня такое в корне неверно. Думаю, ты это обсуждал с Михаилом, больше похоже на него. Любое, наполняющее нашу жизнь – бесконечный ресурс. Это зависит от развития сознания. И ни тебе, ни мне не дано разгадать сразу, зачем и почему что-то происходит. В своей жизни я просто опираюсь на закон свободного выбора. Если люди сходятся вместе, значит это для чего-то. У меня не бывает разочарования или убежденности, как таковых. Когда человек больше не видит своей роли в работе или твоей жизни – значит ему пора. Он определённо найдет подходящую дорогу для своих ценностей. И это может быть как прогресс, так и регресс. Я не удерживаю никого рядом, это сродни насилию и эгоизму. Ты со мной, значит мы выполняем что-то вместе, дополняя друг друга. Если нет – значит, наши функции, возможности, желания перестали совпадать, но не исчерпались, понимаешь? И не стоит вешать тяжёлые, неподъемные ярлыки. Человек – это вода.
Он улыбнулся моему настороженному виду.
– Алекс, это только звучит сложно. На самом деле, всё проще. Нужно только думать не о себе, – он снова посмотрел на меня и улыбнулся.
– Давно ты к этому пришёл?
– Сознательно? С момента знакомства с Кэтрин.
– Она это обсуждала с тобой?
– Скорее вложила. Кэтрин была удивительно твёрдой в своём мире, в своих убеждениях. Как и когда, да и откуда она их получила, я не знаю, но догадываюсь. Она поняла меня с первой нашей встречи и взяла шефство над моими слабостями. После ситуации с Михаилом я был практически разбит. Близких рядом не было, мои убеждения мало кто понимал и ещё менее кто поддерживал. Мы познакомились «случайно», – он улыбнулся, – и она сразу стала мне другом и опорой.
Виктор светился тихой радостью, рассказывая это. Я тоже не мог сдержать нежных воспоминаний о Кэтрин. Ведь то было слишком романтическое начало моей новой жизни.
– У тебя просто безошибочная интуиция, Алекс, – неожиданно засмеялся Виктор, – ты задаёшь нужный окрас любому разговору, в самое подходящее время. Я ведь не был в восторге от предстоящей встречи. Но сейчас я начинаю ощущать ту уверенность, которая несомненно пригодится в работе. Я всегда слаб с Михаилом, потому как мы – семья. Но сейчас меня это не беспокоит.
С этими словами мы приехали.
 
 
––
 
 
Жаль, что я не курю.
«И для рома ещё рановато», – мелькнуло в голове.
Я стоял на безликих бетонных ступеньках больницы. Работа моя сегодня, мягко говоря, не сложилась по намеченному плану. Таких сильных эмоций в процессе сессии я не испытывал уже несколько лет. Думал, что такое невозможно и был самонадеянно уверен, что контролировал процесс. Перед глазами стоял взгляд Михаила, за мгновение до того, как я вышел из комнаты. Помимо надменно-торжествующего посыла, я ощутил его сочувствие. Сочувствие! Его – ко мне! Это-то наверное, и выбило меня из равновесия.
И что же я за специалист, если испытываю такое?! Пусть, в довольно трудном случае, но тем не менее. Я был разочарован в себе. Было и ещё кое-что, во что совершенно не верилось. Сейчас, на фоне разъедающих эмоций, я старался не думать об этом. Терпеливо отложил на потом.
Невдалеке настойчиво зашумел ярко-зелёный сквер.
«Когда Виктор выйдет, он его непременно заметит», – мелькнула мысль, и я решительно зашагал вперёд. Минутная прогулка слегка помогла, я сел на скамейку и успокоил дыхание. Эмоциональный беспорядок на полочках сознания был быстро разложен, но что осталось в итоге?
Первое, Михаил отчаянно защищался, к удивлению, защищая и Виктора. Сегодня было сложное испытание моему профессионализму и этому самому «новому состоянию». Беседа началась очень легко и шла уверенно, предсказуемо. Но стоило мне только коснутся нескольких тем, как происходил показной провал. Два человека, многое знающие друг о друге, попросту становились в глухую защиту и даже не стеснялись при мне использовать профессиональные навыки. С Михаилом всё было более-менее ясно, но Виктор… Я опять отгонял непрошеный звон мыслей. 
Поначалу, это меня удивило, но не смутило. Я пытался снова и снова подходить к их отношениям с разных сторон, находя соприкосновение друг с другом через разных людей. Но это было бесполезно. Они оба твёрдо защищались. В итоге, я решил использовать наши отношения с Виктором. Михаил только улыбался этому, а Виктор… Его последняя фраза до сих пор мучила моё сознание.
«Связь в рамках семьи несравнима ни с какими другими отношениями. Не забывайся, Алекс! Ты доктор, Михаил –– пациент.»
Виктор никогда не врал. Никому. Думаю, и Михаила он считал достойным правды. Конечно, эта фраза была неоднозначной. В отличие от его поведения – он был закрыт. От меня. Я не требовал помощи, даже не думал о таком, я надеялся только на его полную искренность, ту, которую я чувствую каждый день. А получалось, что он был искренне заинтересован не впускать меня в круг своих семейных отношений. Даже в качестве специалиста.
«Я доверяю ему, просто не знаю причин его поступков», – бесконечно повторял я мантру в голове.
Постепенно я стал успокаиваться и замечать происходящее вокруг: солнце стояло ещё высоко, сжигая густые тени, шумел ветер и приносил откуда-то издалека гул и голоса. Эмоции медленно отступали, мне было гораздо легче. Но чувствовал я пустоту – внезапное отсутствие чего-то важного.
В этот момент Виктор тихо присел рядом. Мы помолчали.
«Боже, как же сложно быть профессионалом среди дорогих, любимых людей! Как же сложно Виктору!» – пронеслось в голове.
– Вы смогли поговорить? – спросил я.
– Да, довольно спокойно и искренне. Спасибо твоей инициативе и тактике. И эмоциям, – чересчур успокаивающим тоном заговорил он.
Я взглянул на него, проверяя степень искренности. Неужели он специально так говорит для меня? В голове мелькнуло слово «манипуляция».
– Мои услуги больше не нужны? – мне почему-то не хватало терпения.
– Не надо, Алекс, – устало сказал он.
– Ты считаешь это нормой? – спросил я.
– Нет, Алекс, конечно нет. Но и ситуация нестандартная.
– Для кого же? – нервно спросил я. – Он действительно мой пациент. И это обычная работа. И я не вовлечён в родственные отношения с Михаилом.
– Ты – нет, а я – да, – улыбнулся он.
– Так в том-то и дело, Виктор! – Пугающе быстро сорвался я. – Я не вовлечён! Дай мне выполнить свою работу, не смешивая твои родственные чувства и связи!
Он устало вздохнул, а моё раздражение сковывало всё сильнее. Но я уже чётко осознавал, что чего-то не понимаю.
– И как ты представлял всё это, мой дорогой? Я окружён с двух сторон. Даже если б мы пошли по твоему пути, и достали спрятанное с очень давних времен, ты всё равно бы не получил желаемого. Это не просто терапия, это игра. Что ты предполагал сегодня? Что я смогу принять чью-то сторону? Или, что Михаил поймёт твою роль в моей жизни? И поздравит нас с этим? Мы с Михаилом братья, Алекс! И этой встречей мы обязаны были не разоблачать очевидное, а поддержать связь.
Тон разговора был далёк от спокойного. Вопросы у меня копились в геометрической прогрессии.
– А как, скажи мне, я должен вернуть его тебе, если не вижу источник, от которого вы отправились по разные стороны баррикад? Я не могу касаться его семьи, потому как это ты. Я не могу касаться родителей, потому как они у вас общие. Использовать Ирину? Я пробовал – там всё другое, уже последствия. Виктор! Есть что-то глубже, раньше. И ты мне не говоришь. Но что ещё страшнее, ты не говоришь правду при нём.
– Какую же? – удивлённо спросил он.
Я мысленно взял себя в руки и отогнал явную мысль, что Виктор уже точно манипулирует моими эмоциями.
– Такую, что всё это время место Михаила рядом с тобой занимаю я, – произнёс я смело, но тихо.
– Это же не так, – улыбнулся он моим очевидным эмоциям, – я думал, ты всё понимаешь, Алекс.
Я недоверчиво посмотрел на него.
– Скажи, если сейчас, сию минуту двери больницы больше не будут удерживать Михаила, какое положение будет у меня?
– То же самое, – сразу ответил он.
– Брось играть со мной, Виктор! – я встал напротив него. – Очевидно, что твой брат затеял всё это не для того, чтобы повидаться с тобой и твоими… новыми друзьями. Ему нужна семья. Ему нужен ты. И эти условия тобой были приняты!
– Слушай, Алекс, ты и впрямь не понимаешь, что происходит? –  вздохнул он и тоже поднялся. – Ты не занимаешь ничьё место, только своё. Если Михаил будет просто свободен – это одно, но если он будет свободен от себя и искренен, если он поймёт всё до конца, тогда… – он демонстративно взял паузу.
– Тогда, –  по инерции настаивал я.
–Тогда у него будет та самая, желанная им семья, Алекс. Понимаешь? Наша. Не было условия, что я и только я остаюсь с ним. Он просто играет твоей ревностью. С самого начала.
Я сел. Эмоции мгновенно погасли, как и возникли, и мне стала доступна логика.
– Была глупой идея разговора с вами обоими, – тихо подытожил я, – ты хочешь, чтобы я стал вовлечён в отношения с ним, наравне с тобой.
– Конечно, – сказал он, снова садясь ко мне, – ты же хотел быть рядом со мной во всём.
– Так сильно хотел, что забыл это.
Он потрепал мои волосы и сказал:
– На самом деле, всё сегодня было не зря, особенно ввиду твоего поведения. Я уже говорил, Михаил думает, я приношу наши отношения на алтарь его суда, как ты только что сказал. Пусть так. Благодаря его уверенности, подкреплённой этой встречей, мы и смогли поговорить. Я ждал этого разговора очень давно и теперь многое понял. Сейчас его бдительность дремлет в ощущениях своей нужности и важности. Потому как это оплачено ценой твоих переживаний, таких чистых и искренних, – голос Виктора был спокойный и тихий. – Алекс, я очень боялся, что ты всё усугубишь, но после поездки на маяк у меня появилась надежда.
– На что?
–Что ты всё понимаешь и твои эмоции ко мне не так уж и сильны. Как красочно всё это время ты наслаждался единожды взятой высотой! – он улыбался.
Я знал, что он имел в виду. Я смотрел на него и пытался понять, чему он больше рад и чего бы больше хотел.
– Безусловно, сейчас не так, как раньше, – быстро выговорил я, не смотря в его сторону.
Виктор рассмеялся. Но вдруг я, сам для себя понял, что очень не хотел бы терять своё место рядом с ним. И сегодня проявилась обыкновенная ревность. Я был удивлён и разочарован одновременно. В себе. Дважды за день.
Мы помолчали.
– Сейчас, Алекс, с Михаилом тебе будет проще, темы о семье, которые ты так отчаянно пытался затронуть сегодня, просто не подлежат обсуждению в моём присутствии, я это понимал и поэтому поддерживал брата. Вот и весь секрет.
– Ты знал это с самого начала, – начинал я всё осознавать.
– Конечно, Алекс. Сегодняшний сеанс – это нужный старт для всего остального.
 
 
 
––
 
 
 
Вечером у Виктора была встреча с родственниками Анны. Они планировали ужинать вместе, в ресторанчике неподалеку от нашего отеля.
Я очень вежливо, но уверенно отказался от участия в этом мероприятии. Виктор долго, испытывающе смотрел на меня и, наконец, сказал:
– Ладно, я вернусь не поздно. Надеюсь, не сбежишь.
Заручившись моей ответной улыбкой, он вышел. Я очень хотел побыть один. Виктора это конечно не касалось, мы никогда не нарушали границ друг друга. В отличие от общества новых людей. Родные Анны бесспорно стоили знакомства, только время было неподходящее. Виктор уступил моей слабости. Хотя я помнил, как он относился к подобным выходкам.
Я был сейчас очень уязвим, и более не из-за провала сессии с Михаилом, а из возврата к старым эмоциям. Я понимал причину. Думаю, он тоже.
Двигаться ровно, уверено, с одной скоростью – сложная задача, практически невыполнимая. Стоит на мгновение отвлечься, потерять бдительность, и ты можешь оступиться, пораниться или упасть в пропасть. Смотря какой путь, и как далеко ты зашёл. Я уже не злился на себя – это было бесполезно и бессмысленно сейчас. Я пытался найти тот участок, с которого свернул в последний момент, когда малодушно усомнился в Викторе. И, как следствие, мгновенно получил в награду пощёчину, в виде таких тяжёлых эмоций ревности и сомнений.
Я глубоко вздохнул, закрыл глаза. Медленно и мягко погружаясь в лечебный сон, я блуждал посреди воспоминаний и очутился на маяке, в его башне. Вокруг не было окон. Ничто не разделяло меня и стихию снаружи. Даже страх. Дул ветер, угрожающий, пронизывающий насквозь. С таким не совладать борьбой. Тем более моей. Я ждал пока стихия выпустит всю мощь и натиск дикого свободного нрава. Так и случилось. Воздух, рассекающий морское пространство, вбирал всю неприглядную сырость и обжигающий холод, обрушивая на меня потоки безвыходности и тоски. Кругом, жалобным свистом замкнулись серость и уныние. Так продолжалось несколько мгновений. Но внезапно, почти выдержав этот штурм, я ощутил страх. Но не от превосходящих сил за маяком, а от странного присутствия внутри самой башни. За моей спиной возникла фигура человека. Я не мог понять, кто это, но с его появлением всё внезапно улеглось, успокоилось и стихия отступила. Всё, кроме моего страха, который нарастал беспричинно, овладевая каждым нервом. Я боялся повернуться и убедиться, то же стоит позади...
Я очнулся. Трещали дрова в камине, мягко лился свет торшеров, Виктор сидел в кресле напротив.
– Ты давно вернулся? – спросил я, выпутываясь из сна и неприятных ощущений.
– Как раз успел, – тихо ответил он.
– Прости меня, – сказали мы одновременно и несколько мгновений молчали.
Я понимал, что заставляло чувствовать Виктора свою вину, но оправдываться уже не было смысла.
– Не надо мне помогать, Виктор, прошу тебя, – сказал я, наконец.
– Но я так не могу. Прости меня, – повторил он.
Я вздохнул, наконец, полностью отделавшись от сновидения и встал приготовить чай.
– Как встреча? – решил я разбавить разговор.
Он промолчал.
Я расставил ярко-белый английский сервиз на столике у камина и неосторожно вздохнул, вспомнив о доме.
– Может тебе и правда вернуться? – произнёс он.
– Нет, не могу, – спокойно и сразу ответил я, – я дал обещание дорогому человеку, что помогу его брату.
 
 
––
 
 
– А можно я задам тебе вопрос? – Михаил странно вёл себя сегодня. Весь сеанс он был в хорошем настроении и будто напоказ хвастался, что обладал им в одиночку.
– Да, конечно.
– Только ты ответишь честно, – улыбаясь, добавил он.
– В моём случае всегда так, – вздохнул я.
– Хорошо, скажи, ты бы мог соврать мне, если бы он попросил.
– Он не попросит о таком, Михаил.
– Ты не ответил.
– Нет, конечно, – спокойно сказал я.
– А если я попрошу солгать, как твой пациент, – улыбался он.
– Такое не предусмотрено нашим соглашением, а разглашение – врачебной этикой, – ответил я. –Скажи прямо, чего ты хочешь?
– Я хочу узнать, чего добивается Виктор.
– Это не получится таким кривым путём. Ты же можешь спросить у него. Разве вы не обсуждали это ранее?
Михаил хитро улыбался.
– Он не сказал тебе, о чём мы говорили.
Я вздохнул. Меня уже порядком стали утомлять такие игры.
– Михаил, чего ты хочешь от меня?
Он проигнорировал вопрос, но моё состояние его вполне устраивало.
– Алекс, ты же знаешь, как сильно он ценит тебя. И почему же тогда он поставил тебя на границу между нами? Я пообещал ему свободно разговаривать с тобой. И сейчас просто выполняю обет.
– Но мы здесь собрались ради чего-то?
– Или ради кого-то, – улыбаясь поправил он.
Я понимал, что Михаил не видит сегодня более привлекательной формы взаимодействия, чем игра, поэтому решил не бороться с ним, а включиться в его настроение. Для своих целей, конечно же.
– Почему между вами существует эта граница, на которой оказался я? Это та заурядная психология жизни двух братьев одной семьи?
Михаил вздохнул и отвернулся к окну.
– Нет, Алекс. Это не всегда было так. Я очень ждал Виктора и любил его в детстве. Думаю, даже больше, чем мать. Я чувствовал и понимал его. Но когда ему было лет пять-шесть всё поменялось. Мне он стал более не интересен. И я окончательно решил, сам для себя, что каждый человек неповторим и индивидуален. Эта странная история о половинках и дополнениях – чушь! Это я осознал ещё  подростком. Мне достаточно меня. Нет смысла надеяться, что кто-то появится и дополнит либо исправит тебя. Это обесценивает человека, как целое. Никто, поверь, никто не узнает тебя до конца, потому как это не доступно внешнему. А внутреннее очень жестоко и  не терпит чужих в доме. Они – чужие – приходят гостями, улыбаясь и помогая, а потом начинают потихоньку устанавливать свои границы. Зачем, Алекс? Чего я смогу достичь, имея чужие границы? И, в то же время, как смогу понять, чего желаю, если рядом человек, вызывающий бурю эмоций и чувств? Эта сладкая дымка неведения для одних и парализующий газ для иных. Скажи, ты сейчас свободен? От него? Ты живёшь с оглядкой, что и как он скажет. Ты не слышишь себя и потому не знаешь. Также и у него. Одержимость, беспокойство, вмешательство – это синонимы отношений, но не свободы и любви. Ты это знаешь не хуже меня.
Михаил говорил спокойно. Он был убеждён в своих словах и напомнил мне инспектора флорентийского министерства. Они оба были одержимы своей правдой.
Вдруг я вспомнил свой сон. И мне стало интересно, кто же оказался у меня за спиной:  Виктор, желающий вернуть брата, или Михаил, нуждающийся в Викторе? И им обоим для достижения цели был нужен я. Мне стало понятно, что только исключив себя из этого уравнения можно найти верный ответ.
– Михаил, если бы завтра твой приговор был отменён, и ты вышел свободным человеком за пределы этих стен, куда бы ты отправился?
– Домой, – быстро ответил он.
– К себе?
– Да, в дом в Сан-Франциско. Наконец, я был бы один и мог делать многое, что было невозможно ранее.
– А именно?
Он задумался на мгновение.
– Дописал бы докторскую, занялся, наконец, статьями в том стареньком издательстве. Как же его… Интересно, они ещё на плаву?…
Он уже рассуждал сам с собой, но настроение его стало более меланхоличным, бесполярным. Выглядел он сейчас усталым. Эти простые вещи, недоступные ему физически – свобода действий и передвижений – не обдумывались им очень долгое время. А потому он был искренен сейчас. И со мной, и с собой.
Вдруг он замолчал и резко повернулся ко мне.
– Для чего это, Алекс?
– Для правды.
Он усмехнулся.
– Правда в том, что все друг другу врут. Даже ты сейчас.
Это был и вызов, и одновременный уход от чересчур болезненной темы.
– О чём тебе врали, Михаил?
Он закрыл глаза. А я тихо, облегченно выдохнул.
– Всё же родом из семьи, Алекс. Я обещал, что скажу тебе, если спросишь.
Он посмотрел на меня погасшим, разочарованным взглядом.
– Виктора наша семья усыновила. Это первая ложь, с которой я столкнулся в детстве. Так было угодно моим родителям проявить великое сострадание любви. Семья Виктора, настоящая семья, была неблагополучной. Он попал к нам в возрасте двух лет. Но я был в восторге, даже несмотря на ложь. Виктор в детстве много болел и, естественно, стал центром семьи. Я был один долгое время. Мне это надоело, и я отсёк их всех от себя. С тех пор мне стало невообразимо легко и просто жить.
– Не похоже. Сейчас ты пытаешься доказать, что все эти проблемы ты отсёк и они не беспокоили тебя. Но вся твоя жизнь – сплошная попытка доказать что-то отсутствующим людям. Мне кажется, ты сейчас не искренен, хотя обещал. И тем не менее, сейчас ты чувствуешь к Виктору другие эмоции, почему?
– Потому как несмотря ни на что, он единственный – моя семья.
Эта фраза была сказана им очень тихо.
– Потому что больше никого не осталось? – тихо спросил я.
Михаил посмотрел на меня, и улыбнулся:
– В завещании мой отец указал, что информация об усыновлении Виктора и о его настоящей семье – закрыта к разглашению. И это была его последняя воля. С обмана всё началось, обманом всё и закончилось. Нечто похожее предусматривает и наши с тобой соглашения, не находишь?
Я знал к чему он ведёт. Опять к игре в прятки. С собой.
– Скажи, Алекс, ты сможешь не сказать Виктору правды? –  торжествующе спросил он.
– Какой? Об усыновлении? Не думаю, что это важно в наших с ним отношениях.
– А в наших – это главное, – сказал он, вставая.
Он пожал мне руку, и я направился к выходу. Но у дверей я обернулся:
– Он последний, кому ты можешь сделать ему больно, верно? – Я посмотрел на Михаила, и, не дождавшись ответа, вышел.
 
 
––
 
 
Сегодня я намеренно сбежал. Я знаю, как это не нравилось Виктору, но думаю, он смог бы предугадать мой поступок. И снисходительно простить.
Маленький, милый сквер у больницы первым приютил мои мысли. Я сел на скамью, закрыл глаза. Легкий тёплый ветер играл листьями. Других звуков не было, и ничто не мешало спокойно думать.
Три важных момента горели вершинами треугольника всей беседы.
Рассуждения Михаила о крайних проявлениях свободы, по его оценке, вели к одному: он  не считал наши отношения с Виктором, или другие подобные, искренним проявлением дружбы и любви. По его убеждению, самого дорогого и ценного человека надо отгородить от любого вмешательства, даже родственного. И тогда он будет ещё свободнее, а потому – любимее. Это было похоже на отношение Виктора ко мне. И еще у них с Михаилом так или иначе совпадало понятие любви и внутренней неделимости человека. Поразительно разное поведение двух братьев при схожести принципов и суждений.
Далее, его рассуждения о жизни вне заключения – он явно не был готов к этим вопросам, и полёт мысли был спонтанным. И тем более ценным для меня. Как человек, составивший соглашение о простых сессиях на семи листах со сносками, он был в замешательстве от внезапности. Его мыслей никогда не касалась надежда и тем более то, что следовало после. Первое, что выдало его сознание – простая размеренная жизнь теоретика, поглощённого работой, домом, тишиной, покоем. Думаю, Михаил многому удивился и сам.
И наконец, его желание, скорее, одержимость причинить Виктору боль. Почему-то именно детскую. Равноценную чему? Что же случилось, когда Виктору было пять лет?
Я уже шёл прогулочным шагом прочь от сквера, зная, что здесь могу быть обнаружен. Дорога спускалась вниз по улице, вглубь маленького городка. И через некоторое время меня встречали ровные ряды похожих друг на друга домиков и заборчиков. Где-то во дворе суетились дети, где-то – взрослые занимались привычным бытом. Тихая размеренная семейная жизнь. Виктор был прав, слишком для меня. Но это не обесценивало значения такой судьбы. Я, как и Михаил, не верил в половины целого для человека. Но то, что возможность, пусть и редкая, встретить близкую душу есть, было для меня простой и понятной истинной. В целом мире удовольствий и разочарований человеку нужен человек. Даже одолеваемые эмоциями, чувствами и желаниями, близкие становятся сильнее с каждым днем. И ещё ближе друг к другу.
Я не поддался малодушным рассуждениям Михаила о наших отношениях с Виктором. Во многом он рассуждал здраво, но субъективно и теоретически. Не испытав подобного, невозможно судить. Конечно же мы идём с Виктором через непроглядный лес эмоций и переживаний друг за друга. Но то что получаем, живя и работая вместе, не является синонимом ни к одному известному понятию «счастья». Хотя Виктор настойчиво пытается убедить меня во внутренней цельности вне обоюдного присутствия, но… Пока никто из нас не лишен права на ошибку, как это было днём ранее со мной.
«Связаны иными законами» – вспомнил я. Наверное, лучше и не сказать.
Внезапно я очнулся на середине какой-то улицы. Домики закончились, начиналась промышленная часть городка. Я остановился в мгновенном замешательстве – неподалеку стояла машина Виктора, припаркованная у заправочной станции. Случайно? Я улыбнулся и уверенно направился в ту сторону.
 
 
––
 
 
В машине Виктора не было. Я знал, что он не закрывает двери, если уходит ненадолго. Так было и в этот раз. Сел. Ждал.
Минут через пять мой друг вышел из магазинчика напротив, увлечённо разговаривая с мужчиной. Видно было, что это случайный знакомый. Вот они простились, улыбаясь и пожимая друг другу руки, и Виктор увидел меня.
С улыбкой он сел.
– Ты нашёл меня или я – тебя?
– Ты нашел кого-то другого, – ответил я, кивая в сторону магазина.
– Ну, со мной такое часто, – он взглянул на меня, и мы поехали.
– Как прошла встреча? – спросил он, после довольно долгой паузы.
– Продуктивно, даже чересчур. Хорошо, что следующая только через три дня.
Он быстро взглянул на меня.
– Мы можем съездить домой или... – он замолчал.
– Или,  – ответил я.
Это было то самое счастье. Эмоции описывали новую кривую, стремительно набирая скорость. Я знал, что их просто необходимо привести к более спокойному течению, взвешенному состоянию, балансу. Во всём этом новом витке старых ощущений была лишь моя вина. Но я надеялся, что не напрасная.
Мы вернулись в отель, пообедали, Виктор съездил на запланированную встречу, и ближе к вечеру наши вещи уже были сложены в машину. Я предвкушал увидеть закат в оправе Золотых ворот.
– Расскажи о своей семье, –  попросил я, когда мы выехали за город.
– О родной? –услышал я вопрос.
И все мои следующие слова просто застряли! Я пытался быстро сориентироваться в нужных вопросах, но не получалось.
Виктор взглянул на меня, улыбнулся и сказал:
– Это печальная история. Нас было двое –  я и брат, старше меня лет на шесть. Как его звали – не помню. Как и не помню родителей или ещё кого-либо из родных. Мне было чуть больше года, когда их лишили прав. Мы с братом попали в семейные дома. Это я тебе рассказываю, как было написано в бумагах, – уточнил он, – обезличенных общих сведения судьбы одной семьи...  Брата усыновили сразу, а меня, спустя полгода. Вот и вся история. Мои родители, кровные, скончались, когда мне не было пяти. В то время я уже рос с Михаилом и запомнил его, как единственного и родного. Моё детское сознание само собой вытеснило все остальные образы из памяти, – он помолчал.
– Потом мне рассказывали, что я заболел, требовалось постоянное переливание крови. Восстановительный период занял почти год. После этого я более отчетливо помню свою жизнь и семью, но увы, Михаила там уже практически не было.
– Ты знаешь почему?
– Догадываюсь, но точно не уверен. Конечно же, детская ревность, подростковый возраст или выбор. А может быть, всё вместе. Он отдалился, такое слишком часто бывает.
– Но почему же? Из-за родительской опеки над твоим здоровьем?
– И это тоже. Они с отцом всегда выясняли что-то, а когда я так надолго, пусть и ненамеренно, исключил из этого конфликта мать, думаю, всё и дошло до своих пределов.
Мы помолчали.
– Алекс, я думаю нам нужно снова попробовать провести сеанс втроём.
Я даже вздрогнул. Но Виктор всё рассчитал точно. Трехдневное пребывание на маяке должно было помочь мне заново взять нужную высоту. И, возможно, задержаться там уже без помощи и поддержки.
Я взглянул на друга и молча кивнул.
 
 
––
 
 
 
– Мы не договаривались об этом, – тон Михаила был напоказ грубым и бескомпромиссным.
Такое поведение было ожидаемо, мы с Виктором зашли в комнату и спокойно рассаживались в креслах. Я начал говорить:
– Наше с тобой соглашение предусматривает, что я по своему усмотрению применяю методы, единожды использованные с твоего согласия.
Вид у Михаила был мрачный. Но я знал, что ему нравятся игры. Все это было интригующее опасным приёмом. Он, конечно же, мог сейчас капризно настоять на своём и отложить сессию, но он только молча сел, не сводя взгляда с Виктора.
Я продолжил:
– Сегодняшний сеанс будет проведён в таком формате. Процесс, результаты будут обязательно конфиденциальны для всех участвующих и присутствующих.
Эффект был мгновенным. Михаил нервно встал, подошёл к окну. Стуча пальцами по подоконнику, он тихо произнес:
– Знал, что закончится скучновато. Скучно и пресно, –  он обернулся, – не нашел другого способа рассказать ему?
Его лицо выражало и злость, и торжество. В сущности, его цели были достигнуты именно сейчас, но вот способ его не устроил, скорее,  не впечатлил.
– Правду о чём, Михаил, – вмешался Виктор, – о том, что мы не братья в рамках одной кровной семьи? Я это знал давно.
Противоречивые, смешанные эмоции пробежали по лицу Михаила. И недоумение побеждало. Виктор тем временем продолжил:
– Ты никогда не задумывался, почему завещание отца оглашалось отдельно для каждого из нас? Почему он не мог информацию обо мне включить как дополнение? Почему он составил их два?
Михаил внимательно слушал.
– Очень хорошо, что есть такая законная возможность честно поговорить обо всем. Скажи, кто был донором крови, которую мне неоднократно переливали в детстве?
– Я, – глухо сказал Михаил.
Лицо Виктора сейчас было очень серьезно, собрано. Эмоции он намеренно не показывал, но после этого ответа я почувствовал волну радости, однозначно исходившую от моего друга и мгновенно разделенную со мной. Виктор нашёл нужный путь и темп для достижения сегодняшней цели, и поймал внимание брата. Дальше было дело техники. Не дождавшись реплик Михаила, он продолжил:
– И у тебя не возникло вопросов, почему только твоя кровь и подошла мне? Ты видимо уже тогда был поглощён своим нестабильным подростковым состоянием.
– Это не так, ты же знаешь, –  оборвал его Михаил. Видно было, что он и не думал дискутировать, но последнее замечание Виктора просто вынудило его и отреагировать, и этим обнажить многое.
– Может, ты не помнишь, в силу возраста, но мы были очень близкими, – Михаил запнулся, – братьями.
– Что поменялось? – спросил Виктор.
– Я понял, что неправильно так жить. Вкладывая себя в другого человека: жить им, строить планы надвое и радоваться лишь этому. Я уже говорил, – Михаил взглянул на меня, – что понял ещё тогда, как неустойчива теория двух частей целого.
Михаил снова подошёл к окну. Я посмотрел на Виктора и сказал:
– У тебя ничего не было и ты боялся потерять его. И всё вместе с ним. И он не был твоим братом.
Воцарилось молчание, которое прервал Виктор:
– Михаил, у наших родителей не могло быть детей. Это было указано в завещании, оглашенном мне.
Михаил оглянулся, и я снова увидел очень противоречивые, резко полярные друг другу эмоции. Они сражались в его взгляде. Он сел, закрыл глаза.
Как же чертовски похожи своей психологией эти два неродных человека! Я был просто озадачен этим! Когда они находились вместе, возникало ощущение чуда: схожие жесты, манеры, голос, черты и привычки. Что-то безусловно можно было списать на общее воспитание. Что-то, но не всё!
Наконец, Михаил прервал молчание:
– Ты знал это столько лет, почему не сказал раньше?
– Зачем? Твой путь от этого стал бы ещё круче и сложнее.
Михаил усмехнулся.
– Я всегда был один, – стал рассуждать он вслух, – всегда ощущал себя так, как и было на самом деле! Знал, что нет такого человека, который бы понял, принял то, что понимал я. Но как же хорошо знать такое! – сказал тихо он, обернувшись к нам лицом. –Вот доказательство всей моей жизни. Я так рад сейчас... – закончил он почти беззвучно и медленно опустился на стул.
– Меня всегда загоняла в угол эта идея коллективности, –  продолжил после паузы он громче, – родные и близкие слишком далеки, чтобы понять такое. Я терпеливо принимал их соседство и несогласие, как необходимое условие твёрдости и уверенности в себе. Приучался расти на отрицаниях, чтобы стать крепче в мыслях и желаниях. И это было бесконечно противно. В какой-то момент я понял, что дело не в них, а во мне.
Михаил посмотрел на Виктора очень спокойно, даже мягко. Эмоции и страсти проиграли битву в его душе. Он достиг чего долго ждал, хотел и предвкушал. Он наконец получил брата, который никогда таковым не являлся. И потерял его.
– Ну ты же не один, – сказал Виктор.
– Ну брось ты, братец, как же это всегда криво звучало – «брат». –Михаил улыбнулся. –Мы все были чужие друг другу. Все.
– Если ты про кровь, то у тебя есть семья.
Груз ответственности и всего совершённого, мгновенно отразился на лице Михаила.
– Ты про Ирину, – тихо сказал он.
– Ну почему же только про Ирину. Твоя кровь присутствует и в моём организме. Так или иначе, – улыбнулся Виктор.
Михаил глубоко вздохнул.
– Знаешь, – быстро продолжал Виктор, – твоя теория, что люди есть семья лишь находясь в кровном правильном родстве, это слишком примитивно. Проблема в том, что ты всё и всегда возводишь в крайность: абсолютная верность, безусловное доверие, полное согласие, чистые принципы, высокие цели... Но это только ориентиры, Михаил. Люди не обладают силами для достижения всего и сразу. Ни силами, ни развитием, ни мышлением. Безусловен только страх – нам страшно за себя, за кого-то – и мы делаем что-либо. Но и здесь, возможности тоже две: либо для него, либо для себя. Ты спрятался за свой страх намерено. Конечно, это простая задача – все рано или поздно делают не то. И чего ты добился, доказав такую простую теорему? Как ни старайся, у тебя была и будет семья, люди, которые рядом, несмотря на все твои побеги или правоту. Или кровь.
– Слишком сентиментально, Виктор, – бросил Михаил, прохаживаясь по комнате.
Виктор улыбнулся и посмотрел на меня.
– Ты знаешь, что связывает Алекса со мной?
– Это же очевидно, – ответил на ходу Михаил, – folie a deux.
Виктор усмехнулся:
– Наша дружба как раз и стоит на таких принципах и понятиях. Всё доступно нам здесь и сейчас. Но наши силы ограничены эмоциями, Михаил. Мы с Алексом идём с ними и через них. Но идем вместе, потому как мы – семья. Не связанные кровью, традициями, мы объединены чувством глубокой преданности. Это безусловно. Только благодаря нашей воле мы побеждаем предрассудки, нарушаем обычаи вырастивших нас людей и общества. И нет той силы, что заставит свернуть меня и его. Но мне жаль, если ты думаешь, что путь наш ровен. Это бесконечно кривая и опасная тропа вверх. Мы  преодолеваем себя. Я – помощь ему, он – верность мне. И обратно. В этом смысл моих убеждений о семье. И я уже доказал их, потому что поверил в это. Если ты не готов разрушить свои страхи и пройти через них, то нам действительно не по пути. Я знал человека и называл его братом не потому что мы жили вместе под одной фамилией, а потому как чувствовал его силу и хотел быть рядом. Если не можешь быть братом, то пошли с нами, как профессионал, которому важны результаты и последствия всего изученного в психологии и ещё нет.
Михаил остановился у окна, спиной к нам.
– Почему же ты здесь? Я не соответствую твоим стандартам братства.
– Потому что тебе нужна моя помощь. Ты сам попросил.
Михаил обернулся. Виктор встал, подошёл к нему.
– Если ты сейчас согласишься, то на всё и сразу – и на работу и со мной, и с органами. На все последствия.
Михаил молча смотрел на Виктора. Их разделяло сейчас небольшое физическое пространство и только оно. Согласие, желание Михаила было очевидно для всех, присутствующих в комнате. Виктор обнял его. Шли мгновения, и я тихо встал и хотел выскользнуть в коридор, но Виктор успел перехватить меня за плечо.
– Я скоро тебя привяжу, Алекс!
– Так разве можно? – улыбаясь ляпнул я и посмотрел на Михаила. У него был очень странный взгляд сейчас, не похожий ни на один из его прошлых – застывший и потухший. И сам он выглядел, как изваяние из камня.
«Последний, отчаянный контроль», – пронеслось в голове.
Виктор оставил меня присутствовать при их сеансе. Это было сродни тому, что он делал со мной, когда мы только познакомились, почти три года тому назад. Он снова шёл коротким путём к родной душе.
Я смотрел на его исключительную работу, на особенного пациента и ощущал физически напряженность и важность момента. Сейчас, дойдя до этой долгожданной минуты, я с усмешкой вспоминал свои опасения о себе и своём значении для Виктора. Все люди – неважно как долго они с нами, в нашей жизни, как далеко они идут рядом – абсолютно все занимают только своё неповторимое место. Я был счастлив быть сейчас в этом месте на этом отрезке жизни.
Через три дня мы покинули этот континент.
 
 
––
 
 
– И зачем ты оставил меня присутствовать при работе с вашим семейным прошлым?
– Ты сам себе и ответил, лишним было только слово «вашем», – сказал Виктор, подзывая официанта.
Сделав заказ, он посмотрел на меня:
– Очень непоследовательно, коллега, то вы хотите быть в моей семье, то бежите от меня. Значит границы все же есть? И кто их устанавливает? И кто нарушает?
Я улыбался. Когда Виктор говорил про страхи Михаила у меня мелькнула мысль, что я тоже до сих пор боюсь чего-то. И сейчас я честно и упрямо пытался понять чего именно и почему.
– Скажи, чего ты боишься? – спросил я.
Виктор внимательно посмотрел на меня.
– Уже ничего, Алекс. Ничего.
– А раньше? – не отступал я.
– Раньше – за тебя.
Также было и у меня. Несмотря на всю значимость Виктора – его жизнь и работу – несмотря на весь его опыт, характер и принципы, я боялся и переживал. Что с ним что-то случится – он оступится или вообще сойдет с такого невероятного пути. Что он поранится о какие-либо эмоции ко мне, или они помешают ему в чём-то важном. Я боялся навредить простым присутствием. Но у меня никогда не возникало ни единой мысли оставить его. Это было невозможно.
Я вспомнил Кэтрин. Как мне хотелось быть с ней перед смертью, надышаться её идеями, разделить тревоги – безусловно эгоистично, для себя. Поэтому и был так тяжёл разрыв с ней. Всё тот же эгоизм сопровождал меня страхом в командировке в Италии. А страхи всегда настигают. Всех. И я, наконец, представил то самое, чего боялся коснуться даже мыслью – что, если б Виктора не стало? Или не было вообще? Пока я размышлял мой друг внимательно наблюдал за мной из глубины своего кресла.
– О чём думаешь? – спросил я.
– Folie a deux, – произнёс он медленно.
Я заулыбался. После ужина мы поднялись к себе. Нас ждал сюрприз от Ирины. Мы поочередно прочли сентиментальную флорентийскую открытку, и Виктор сразу же пошёл звонить Сандро, уточняя подробности их семейных планов.
Пока он разговаривал, я стоял у окна. Поздний вечер, звуки за окном практически отсутствовали, суеты не было. Внезапно, прямо у наших окон зажглись ровные ряды фонарей, они подсветили невидимый до этого мир мельчайших пылинок. Частички двигались в общий незримый такт лёгких порывов и напомнили мне танцующую сырость Англии. Тоскливо захотелось домой.
Тишина в комнате подсказала, что разговор Виктора был окончен. Он подошёл и подал мне бокал.
– Давай разведу камин.
Я, не поворачиваясь, улыбнулся в ответ.
Как же был прав Михаил! Ничего не надо искать для себя – никого и ничего, вымаливать у жизни, упрямо сбивая колени! Ведь абсолютно каждый может быть чуть внимательнее к миру и людям вокруг. И, если постараться, то однажды станет очевидно, насколько родные незнакомцы сидят с тобой рядом, в одном кафе…
 
 
Эпилог
 
Закат в заливе! Этого стоило ждать! Мы столько раз пропускали его, намеренно желая, а сейчас… Сейчас мы внезапно попали в самую кульминацию этого явления. Нет, невозможно передать никаким способом эмоции от совместного погружения вместе с солнцем в этот пунцово-розовый простор. Избитое выражение – «дух захватывает» – уверен, такое больше относится к детству: первая карусель, первая влюбленность, первое совпадение… Здесь и сейчас захватывало сознание! Слепой мир остался позади – возмущённый, непонимающий, негодующий от своей же ограниченности! Здесь были только Виктор, я и солнце, уводящее за собой в неизведанное, но определенно достижимое. Машина мчалась вперед, догоняя свет, цвет и оттенки. Наконец, звезда полностью утонула за горизонтом, растворяясь в воде ярким пятном. Этот след разлился бликами по всей поверхности океана, а затем, как после вспышки сверхновой, мгновенно вобрал в себя все искры заката, унося их вслед за хозяином. За край и дальше через край. Секунда, мгновение, – и нет больше времени отвлечься и замереть. Надо двигаться дальше, навстречу следующему «обыкновенному» дню.
Когда мы добрались до маяка, разбуженный старый камин снова оживил пространство, предметы и эмоции. Правда, их и так было достаточно по дороге. Я уже знал наверняка, куда еду и зачем. Но все эти дни мы не могли оставаться в том домике на ночь, ветра были слишком холодные и огонь даже при всём своё могуществе не справился бы с такой задачей. Виктор договорился о наших ночёвках в семье Грегора младшего.
Так и пролетело время. Дни мы проводили на маяке или в его окрестностях, а ночью возвращались в ближайший городок. Надо ли говорить, как я был счастлив? Даже нет, не так! Каким это время было особенным, среди привычно-счастливых и неповторимых дней наших жизней.
 
 
 
 
 
 
 
2022 г.