Поэта нельзя трогать генезис и история мифа

"Поэта нельзя трогать" (генезис и история мифа)


Речь пойдет о мифе, активное ниспровержение которого происходит на протяжении последних как минимум тридцати лет. А меж тем, задавались ли мы вопросом, когда он в русском обществе вообще зародился? И предпринимались ли до нас попытки
его ниспровергать? Да и миф ли это? И нуждается ли он в ниспровержении на самом деле?

Современные пушкинисты и лермонтоведы активно внушают нам мысль, будто бы этот миф породила советская пропаганда. Но это - очевидная ложь. Представление о том, что "поэта нельзя трогать" существовало и в дореволюционной России, и даже возникло не после гибели А. Пушкина, а "до".

Тому есть доказательства. В предсмертном 1836 году, находясь в тяжелых обстоятельствах и в расстроенных нервах, Пушкин по разным поводам послал разным людям три вызова на дуэль. Один из них - Соллогубу, будто бы проявившему неуважение к жене поэта, Наталье Николаевне. Соллогуб тогда говорил/писал, что стрелять в поэта не будет, а будет "выдерживать его огонь, сколько Пушкину будет угодно". До дуэли тогда не дошло, дело остановилось на стадии письменного вызова, Пушкин и Соллогуб примирились. Но пример для иллюстрации рассматриваемой темы очень показательный.

Великий поэт был убит на дуэли иностранцем (ни у одного русского "не поднялась бы рука" на Пушкина!), и, разумеется, далеко не лучшим из иностранцев. Собственно, едва ли молодой пустоголовый будто бы влюбленный Дантес мог бы один
наделать всех этих бед; многое, вероятно, сложилось бы иначе, если бы против Пушкина и до некоторой степени его жены, семьи не действовал очень низкий дуумвират Дантеса-Геккерена, да и не только он... Но все это погрузило бы нас чересчур глубоко непосредственно в историю последней дуэли поэта. В рамках рассматриваемой же темы хочется остановиться лишь на некоторых значимых деталях. Например, на том, как, находясь в казематах, Дантес говорил: "Таких версификаторов, как ваш Пушкин, у нас в Париже десятки". Мог ли Лермонтов знать дословно, что Дантес тогда говорил? Разумеется, нет, но это и не требовалось молодому гению, чтобы  з н а т ь:

"Не мог щадить он нашей славы,
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал".   

Неужели кто-то в самом деле верит в то, что в лермонтовской "Смерти поэта" "все неправда"? Малая толика неправды относится лишь к словам:

"И умер он с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд".

Здесь критики справедливо указывают на то, что Лермонтов, еще слишком молодой, трактует последние предсмертные дни поэта все-таки с романтических позиций, в то время как Пушкин, уже зрелый муж, отец семейства, покидая этот мир, говорил о том, что не питает ни к кому ненависти и "не хочет, чтобы кто-то за него мстил". Но даже это современные интерпретаторы с мыслительными способностями, вполне соответствующими таковым у убийц наших поэтов, преподносят очень пошло: "Пушкин простил Дантеса!" Да неужели кто-то всерьез думает, что Лермонтов, даже ошибочно приписав Пушкину "напрасную жажду мщенья", мог полагать, что таковая может быть направлена лично на Дантеса? А, уж по крайней мере, не на тех, кто:

"Так злобно гнали
Его свободный, смелый дар..."

Б. Голлер в своей книге "Лермонтов и Пушкин. Две дуэли" писал: "В письмах Дантеса удивляет почти полная, однозначная пустота интересов. Он пишет о сорочках, о мебели, о сплетнях… ни одно сообщение даже о смерти кого-то из знакомых не окрашено элементарным сочувствием, жалостью, искренней печалью. Ни одной книги, кажется, не упомянуто, кроме «Истории герцогов Бургундских», – да и то на столах у других: оттого что приезжает... новый французский посол де Барант, известный историк и автор книги. Свет это занимает".

Так вот какой человек мог не пощадить культурную славу даже и не своего, а только чужого народа!

А кем же надо быть, чтобы не пощадить славу не чужого, а своего народа? Вот каким вопросом задавалось все русское общество с лета 1841 года - с той самой роковой дуэли Лермонтова.

Хорошо известно, что современное лермонтоведение решительно и даже агрессивно настаивает на полной отмене этого вопроса. Да только искренно непонятно, на каких основаниях? Признаюсь, что, только  н а ч а в  вычитывать тему, я в
какой-то момент почти готова была идти на поводу у исследователей. Ведь вашему покорному слуге "объяснили", что положение "поэта нельзя трогать" является искусственным конструктом, существовавшим в единственную эпоху нашей истории - во времена СССР. Подобные представления не имели хождения до революции и, следовательно, не имеют права на существование после.

Действительно, молодые люди 25-26 лет, кто-то над кем-то пошутил, помешал ухаживать за женщиной, "кровь загорелася в груди" - и не видят они друг в друге никаких поэтов... Был момент, когда автор почти в это верила. Он прошел после чтения этих писем из того лета 1841 года, авторами которых были литераторы и военные, москвичи, петербуржцы и пятигорчане, дворяне и разночинцы, люди в летах и совсем еще молодые люди - такие же молодые, как Лермонтов и Мартынов, - и не нашлось среди них ни одного, кто бы не писал о Лермонтове как о большом поэте, и ни одного, кто бы прямо или косвенно не сокрушался о том, как поднялась у отставного майора рука на  п о э т а!

Вот как обращается к нам, ныне живущим, современный лермонтовед господин Захаров: "Многие высказывают мнение, которое можно суммировать следующими словами: как могла подняться рука на гениального поэта!.. В то далекое для нас время нравы были совершенно иными, нравственные категории разительно отличались от дня сегодняшнего. И мы не можем с нашим сегодняшним мировоззрением ... подходить к объяснению поступков людей живших в середине XIX века. Это не только не достоверно, но и не отвечает историческим реалиям".

Захаров явно убежден, что обращается к целой стране невежд, не имеющих представления о нравах и дуэльных понятиях XIX века. Интересно, а современник Лермонтова Владимир Соллогуб, сказавший, что "на русское имя кровавым пятном легла смерть русского гения", - он что же, не был осведомлен о нравах эпохи, в которой сам жил?

П. А. Вяземский: «На Пушкина целила, по крайней мере, французская рука, а русской руке было грешно целить в Лермонтова».

А. Я. Булгаков: «Не стало Лермонтова! Сегодня получено известие, что он был убит 15 июля в Пятигорске на водах; он убит, убит не на войне, не рукою черкеса или чеченца, увы, Лермонтов был убит на дуэли — русским».

Господин Захаров, и Вяземский, и Булгаков, и многие другие, высказавшие подобные суждения, жили в "своем" 1841 году! Вам, полагаю, известны эти высказывания? И каким же образом они должны уложиться в прокрустово ложе вашего поучения
соотечественникам, приведенного выше?

Вот и Александр Очман в еще более решительных тонах вторит Владимиру Захарову, говоря, что, не будь Лермонтов поэтом, "смертельный выстрел остался бы фактом личной биографии" Николая Мартынова. Но ведь Лермонтов  б ы л  поэтом, и даже
сторонники Николая Мартынова не осмеливались громко обвинять общество в "несправедливости" к нему, а лишь робко сетовали, смиряясь с российскими реалиями. И. П. Забелла: «В 1837 году благодаря ненавистному иностранцу Дантесу не стало у нас Пушкина, а через четыре года то же проделывает с Лермонтовым уже русский офицер; лишиться почти зараз двух гениальных поэтов было чересчур тяжело, и гнев общественный всею силою своей обрушился на Мартынова и перенес ненависть к Дантесу на него; никакие оправдания, ни время не могли ее смягчить. Она преемственно сообщалась от поколения к поколению и испортила жизнь этого несчастного человека, дожившего до преклонного возраста. В глазах большинства Мартынов был каким-то прокаженным...»

Никого не призываю в XXI веке продолжать "преемственно сообщать от поколения к поколению" ненависть, но ответственные лермонтоведы (В. Захаров, А. Очман, В. Хачиков) не имели никакого права категорически утаивать от современного читателя
любые примеры общественного осуждения в адрес убийцы поэта при его жизни, да и в целом рисовать откровенно лживую картину "нравов XIX века", в которой современный человек не должен был бы заподозрить и признаков укора со стороны общества в адрес Николая Мартынова.

Шли десятилетия, на рубеже веков стал наконец возможен разговор о трагедии в печати. Написали биографии Лермонтова П. Висковатов и Скабичевский, высказались о случившемся В. Розанов и П. Перцов, Мережковский. И снова ни один человек, выражая свою точку зрения на убийцу поэта Мартынова - на его ум, характер, на степень его виновности - не миновал в своих суждениях того обстоятельства, что Лермонтов был поэт. 

И сама я закрывала перечитанный на 4 - 5 раз томик его стихов, из которого десятки выучены наизусть, с чувством, которое прекрасно описал в начале XX века В. Розанов: "Как часто, внимательно расчленяя по годам им написанное, мы с болью
видели, что, отняв только написанное за шесть месяцев рокового 1841 года, мы уже не имели бы Лермонтова в том объеме и значительности, как имеем его теперь... В этом последнем году им написано: "Есть речи - значенье", "Люблю отчизну я, но странною любовью", "Последнее новоселье", "Из-под таинственной, холодной полумаски", "Спор", "В полдневный жар в Долине Дагестана", "Ночевала тучка", "Дубовый листок", "Выхожу один я на дорогу", "Морская царевна", "Пророк". Если бы еще полгода, полтора года; если бы хоть небольшой еще пук таких стихов... "Вечно печальная" дуэль!...". Закрывала книгу с чувством, что что-то отняли - у меня, что чем-то оскорбили - меня, и при этом с полным пониманием, что в моем восприятии нет ничего уникального - ни в хорошем, ни в дурном смысле - что я только разделяю чувства народа, чувства, которые испытывали миллионы людей с 1841 по 1991, по крайней мере, годы.

Так кто и на каких основаниях смеет требовать, чтобы мы отрекались от основополагающих традиций в восприятии наших великих поэтов, проблем их творчества и биографии, жизни и смерти? Кто такие эти люди, буквально противопоставившие себя всем, жившим и в советское время и даже до революции? Почему по их указке мы должны смотреть на вещи с таких позиций, с каких не смотрели в нашей стране никто и никогда?

Итак, автор отказывается оценивать поступки Дантеса или же Мартынова в полном отрыве от того, что Пушкин был на момент гибели нашим великим поэтом, а Лермонтов - уже известным поэтом, чей масштаб понимали абсолютное большинство его современников, за вычетом редких единиц, подобных самому Мартынову. Принадлежность А. Пушкина и М. Лермонтова к поэтическому цеху в такой стране, как Россия, при всем нашем здравом смысле и стремлении к объективности в XXI веке, навсегда останется отягчающим обстоятельством для их убийц.


Источники и литература:

Абрамович С. Пушкин в 1836 году (Предыстория последней дуэли). 1989.
Вересаев В. Пушкин в жизни. 1926.
Висковатов П. М. Ю. Лермонтов: жизнь и творчество. 1891.
Герштейн Э. Судьба Лермонтова. 1986.
Голлер Б. Лермонтов и Пушкин. Две дуэли. 2012.
Лермонтов М. Собрание сочинений в 4 томах. Т. 1. Издательство Пушкинского дома. 2014.
Захаров В. Дуэль М. Ю. Лермонтова: как это было. 2012.
Очман А. Лермонтовское притяжение. 2014.
Перцов П. Прощать ли Мартынова? Новое время. 1916.
Розанов В. Вечно печальная дуэль. Новое время. 1898.
Скабичевский А. М. Ю. Лермонтов: его жизнь и литературная деятельность. 1891.


Упомянутый в последней части статьи литератор, мыслитель Серебряного века Василий Розанов был автором многих статей о творчестве Лермонтова, которое он ставил очень высоко и оценивал во всей его метафизической глубине. Автор приглашает к прочтению другой статьи "Василий Розанов о Лермонтове", где суммирует мнения философа о поэте.

http://proza.ru/2019/10/20/1436