Шкатулка княгини Вадбольской, отрывок 12

Сейчас Серж с Барятинским что-то обсуждают в гостиной, а я уединилась у себя и написала тебе все, что запомнила. Ложусь спать, потому что сильно устала, и несве-жий обед на постоялом дворе все еще напоминает о себе неприятной тошнотой. Сей-час ставлю точку, допишу позже...
...Мы вернулись в Париж. При въезде в город из толпы простонародья слышны бы-ли оскорбительные выкрики в адрес короля и королевы, что нас совершенно ошело-мило, такого у нас в России даже представить себе невозможно! Зато весь Париж в ожидании приезда великих князей, уже ни для кого не секрет, кто путешествует под псевдонимом графа и графини Северных. Мы проехали мимо трех модных магазинов, и на всех вывесках что-нибудь, связанное с Россией: «а ля российская императрица», «а ля русская дама», «а ля русский кавалер». Ложусь, допишу позже…
…Ну вот, я опять за письмом, продолжаю. Итак, после возвращения из Версаля, я собиралась предаться полному безделью и восстановить свои силы в нашем очарова-тельном парижском домике на Сен-Тома дю Лувр, но не получилось: к нам пожаловал наш приятель Жак Неккер и передал приглашение своей знаменитой тетушки Сю-занны непременно посетить ее в один из ближайших дней. Мне, разумеется, было безумно интересно увидеть эту даму, поэтому я решила превозмочь свое плохое са-мочувствие, и на следующий день мы с Сержем были ей представлены.
Мадам Неккер прелестна и в высшей степени любезна, а салон ее роскошью убранства, похоже, не уступает приемной королевского дворца в Версале. Здесь нам представили знаменитого графа де Лаперуза, который возглавит военно-морскую экспедицию в Гудзонов залив. На днях он отправляется в Брест, а оттуда в Америку. Серж с таким интересом слушал и расспрашивал о плане его трехлетней научной экс-педиции в Тихий океан, что я даже испугалась: не решил ли мой муж тоже отпра-виться?
Мадам Неккер представила меня также своей дочери Жермене и ее подруге Адри-енне де Соссюр, обеих отправили в Париж из-за бушующего в Женеве мятежа. Юная Адриенна во всем старается подражать Жермене, которую она боготворит, а молодой Жак Неккер, как я приметила, поглядывает в сторону Адриенны с большой нежно-стью.
Теперь о Жермене Неккер. Поначалу она мне совершенно не понравилась, показа-лась высокомерной и держалась крайне заносчиво, с таким видом, словно ее мнение определяет все на свете. Заявила, будто превосходство французского театра, настолько очевидно, что нелепо даже это обсуждать. Чтобы ее осадить, я привела в пример зна-менитого актера Дэвида Гарика, исполнявшего шекспировские роли, и молодую ак-трису Сару Сиддонс, в Версале нам о ней рассказал приехавший из Лондона приятель князя Барятинского. Тут Жермена вспылила, начала доказывать, что современные ан-глийские драматурги в угоду времени бессовестно коверкают сценарии Шекспира.
«Что вы хотите, – возмущалась она, – если Хоуард изменил финал «Ромео и Джу-льетты», окончив величайшую в мире трагедию свадьбой, а Тейт спас Корделию в «Короле Лире» и выдал ее за Эдгара. Англичане кощунствуют и сами обесценивают свои жемчужины»
Я собралась поспорить, но неожиданно перед глазами у меня все поплыло, и я по-теряла сознание, а когда пришла в себя, то увидела, что лежу в небольшом, но очаро-вательном будуаре, за одну руку меня держит Серж, а за другую испуганная Жермена Неккер. В глубине комнаты, кажется, маячила не менее испуганная Адриенна, но я не смогла ее разглядеть, поскольку дверь отворилась, и вошла мадам Неккер в сопровож-дении милейшего господина с саквояжем в руке.
«Доктор Грине, – с улыбкой сказала она, – единственный врач, которому я могу доверить жизнь своей семьи. Надеюсь, его мнение в данном случае совпадет с моим»
Все, в том числе и Серж, который, судя по ошеломленному выражению его лица, полностью утратил способность размышлять и сопротивляться, вышли, оставив меня наедине с доктором Грине. Он осмотрел меня, расспросил о таких вещах, о каких во-обще невозможно говорить с мужчиной, а после с довольным видом потер руки.
«Вы не представляете, мадам, как мне, вынужденному столь часто удручать боль-ных дурными новостями, приятно сообщить вам счастливое известие!»
Итак, в двух словах: твой племянник, милая сестрица, появится на свет в конце ноября или начале декабря, Серж счастлив. Разумеется, я немедленно тебя извещу. Все, иду спать, остальное напишу потом...
...Нынче опять взялась за письмо. С утра Серж расцеловал меня, велел заботиться о своем здоровье и уехал к Барятинскому по делам службы. После случившегося со мной вчера обморока я совершенно оправилась, чувствовала себя прекрасно, хотя и готова была лезть на потолок от скуки. Неожиданно приехала с запиской от матери Жермена Неккер – мадам Неккер интересовалась моим здоровьем. Жермена вела себя совершенно иначе, нежели в салоне, держалась весело и просто. Она предложила мне прокатиться в ее карете, и я, разумеется, согласилась.
«Вы спасли мне жизнь, – сказала я, – еще чуть-чуть, и я умерла бы от скуки»
«Если бы я повезла вас в своей двуколке и сама взялась править, мы бы обе здорово повеселились, – со смехом ответила Жермена, – но когда мама узнала, что я хочу пригласить вас на прогулку, она велела сесть на козлы кучеру. Нет, право, дорогая Барбара, вчера я ужасно испугалась, когда вам стало нехорошо – поначалу я решила, что это наш спор об английском театре привел вас в такое состояние»
Я расхохоталась:
«Бог мой, если бы после каждого спора я падала в обморок, то, наверное, давно была бы мертва, потому что я ужасная спорщица»
«Правда? А как к этому относится ваш муж? Его не возмущает, когда вы не при-нимаете его точку зрения?»
Этот вопрос меня несколько озадачил: я вдруг подумала, что мы с Сержем, в сущ-ности, никогда не спорим, он или соглашается со мной, или так убедителен, что я сразу принимаю его доводы.
«Мой муж не относится к числу моих оппонентов»
«Неужели ваши мнения всегда и во всем совпадают? – ее тон опять стал высоко-мерно-снисходительным. – Или вы во всем готовы с ним покорно соглашаться?»
Я пожала плечами.
«Да о чем нам с ним спорить? Муж доверяет моему мнению в том, в чем я разби-раюсь лучше него – в моих нарядах. А у меня и мысли никогда не появится обсуждать с ним дела его дипломатической службы»
Жермена не сдавалась.
«Но ведь есть и что-то для вас общее – музыка, живопись»
Я рассмеялась.
«Если мне нравится одно, а Сержу другое, то это не предмет для спора»
Она посмотрела на меня исподлобья и упрямо выпятила нижнюю губу. Совсем еще дитя, а строит из себя умудренную жизнью женщину.
«Но разве не в спорах рождается истина?»
«Помилуйте, кому нужна истина? – наставительно сказала я. – Оттого, что вы до-кажете глупцу, что он глупец, ума у него не прибавится, а у вас станет одним врагом больше. Если вы в споре одержите верх над мужчиной, который вам нравится, он от вас отвернется»
Взгляд у нее вдруг стал растерянным и испуганным – кажется, я задела больное место.
«Вы и вправду так думаете, Барбара?»
«Конечно. Лучший способ понравиться мужчине – прикинуться наивной. Назы-вайте белое черным, а черное белым, когда он докажет вам вашу неправоту, восхи-щайтесь его умом»
По тому, как печально поникли ее плечи, мне сразу все стало понятно без слов: бедная девочка страдала. Похоже, она попыталась сделать именно то, против чего я ее предостерегала: привлечь избранника своим умом. И, естественно, проиграла. Что ж, ей шестнадцать, а мне девятнадцать, я рада, что смогла поделиться с бедняжкой опы-том. Ее красавица-мать, похоже, полностью поглощена своими заботами, и ей не до страданий дочери.
Проехав площадь Карусель, экипаж наш свернул к садам Тюильри, и там кучер остановил карету. Жермена вопросительно на меня взглянула:
«Вы не хотите пройтись, Барбара?»
«С удовольствием»
Мы направились по центральной аллее в сторону Елисейских полей, и Жермена, указав в сторону дворца Тюильри, сказала:
«Некоторые историки уверяют, что в закрытом саду, окружавшем прежде этот дворец, Екатерина Медичи выращивала растения, из которых готовила свои яды. Жаль, что Варфоломеевская ночь лежит на ее памяти черным пятном, это была в выс-шей степени умная женщина. Как и английская Елизавета, и ваша российская импе-ратрица Екатерина, перед которой преклонялся сам Вольтер. Сейчас все ждут приезда ее сына, вашего наследника престола, он похож на мать?»
«Мужчин вообще трудно сравнивать с женщинами, – дипломатично ответила я, – говорят, что ее величество строга с наследником престола, хотя у Павла Петровича доброе сердце»
«Мне кажется, – горячо проговорила Жермена, – что лучшие правители получают-ся из женщин. Мы более мудры, рассудительны и возвышенны, чем мужчины, но они отводят нам самую незначительную роль в обществе, и мы покоряемся. Вот, напри-мер, вы, Барбара. Вы умны, прекрасно образованны, почему вы считаете, что вся ваша роль должна быть сведена к посещению театров и выбору нарядов? Почему вы счита-ете, что неспособны разобраться в тонкостях государственной дипломатии?»
Мне с трудом удалось удержать смех при виде ее столь не соответствующей юно-му возрасту серьезности.
«Потому что так проще жить, дорогая Жермена, – стараясь сохранить серьезный вид, ответила я, – поверьте мне, многие мужчины настолько изнывают под бременем своих забот, что готовы поменяться местами с нами, женщинами. Разумеется, они за-бывают при этом, что тогда им пришлось бы выполнять и главную нашу задачу, воз-ложенную на нас самой природой»
«Вы имеете в виду деторождение, – кивнула она, не улыбнувшись моей шутке, – но я считаю, это не главное назначение жизни женщины, мы способны дать обществу намного больше, вы так не думаете?»
Я пожала плечами.
«И вы, и я, мы обе можем думать, что угодно, но обмануть природу нельзя. Бог со-здал мужчину и женщину для разных целей, когда вы соберетесь замуж, ваша мать все вам объяснит»
«Вряд ли мне нужны будут объяснения, – она привычно выпятила нижнюю губу, – я достаточно образована, чтобы иметь представления об отношениях мужчин и жен-щин, что же касается детей... Если мне не удастся выйти за любимого, я не буду иметь детей»
Боже, какая наивность! Я постаралась ответить, как можно более ласково:
«Это не в вашей власти, дорогая, все в воле Божьей»
Жермена посмотрела на меня с удивлением и слегка приподняла бровь.
«Вы это серьезно, Барбара? Разве вы не знаете о возможности избежать зачатия? – и, поскольку я растерянно молчала, она добавила: – Тогда я завтра же пришлю вам несколько книг, крайне вредоносных с точки зрения католической церкви. Но я про-тестантка и считаю, что в них есть много полезных советов»
После этих ее слов от моего недавнего чувства превосходства не осталось и следа.  Я была ошеломлена столь вольными речами, более подобающими прожженной ко-котке, чем невинной девушке. Мы направились обратно к карете, я растерянно молча-ла, и у меня было ощущение, что моя собеседница втихомолку надо мной посмеива-ется.
Мы переехали Сену по Королевскому мосту и покатили по набережной. На углу улицы Бон Жермена указала мне на особняк:
«Видите этот дом? Здесь умер великий Вольтер. Еще при его жизни моя мать была инициатором подписки на его статую, заказанную скульптору Пигалю, и он писал ей в благодарственном письме: «Мадам! Это Вам я обязан всем, это Вы успокоили конец моей жизни» Странно, правда, что он так радел о своей бессмертной славе – ведь он был безбожником?»
«Неужели, – содрогнувшись, спросила я, – он так и предстал перед Господом, не получив отпущения грехов?»
«Вольтер не тревожился о своей душе, потому что не верил в загробную жизнь. Но при этом ужасно боялся, что тело его не будет захоронено в освященной земле. После смерти его труп поспешно одели, усадили в карету и увезли в аббатство Сельер, где настоятелем был его племянник. Там Вольер и похоронен, – она посмотрела на меня и спохватилась, – вы побледнели, а матушка велела мне ни в коем случае не волновать вас и не утомлять моей болтовней. Наверное, вы хотите вернуться домой?»
Я кивнула, потому что вдруг почувствовала, что мне не хватает воздуха. И вот я дома, поторопилась обо всем тебе написать, пока все в голове. Сержа еще нет. Ах, ка-жется, подъехала его карета, допишу потом...
...Нынче с утра получила от Жермены несколько книг. Открыла первую попавшу-юся под руку – это была «L’Escole des filles» Миллота. И хотя моя сущность противи-лась, любопытство заставило меня прочесть книгу в течение дня.
Боже мой, ты себе такого даже представить не сможешь! Я просто потрясена тем, что мадам Неккер позволяет своей дочери читать подобные непристойности. Стыдно даже сказать, здесь описано, как женщины, чтобы предохранить себя от болезней и зачатия, надевают мужчинам специальный мешочек из пропитанной особым составом ткани на... Ну, сама понимаешь. В примечании написано, что англичане ошибочно считают, будто доктор Кондом изобрел такой мешочек специально для Генриха Восьмого, чтобы защитить короля от дурных болезней. В действительности же, пишет редактор, мешочек изобретен французами, а старый греховодник Генрих в мешочках вообще не нуждался, потому что прогнил уже смолоду.
Пишу тебе, а сама думаю: интересно, что будет с Сержем, если он такое прочтет? Хочу поэкспериментировать. Конечно, буду следить, чтобы ему не стало дурно, ведь у него такое нежное сердце! Все, пока откладываю перо, потому что он вернулся от Ба-рятинского, за окном шум экипажа. Продолжу через минуту...
...Продолжаю. Итак, Серж вошел, поцеловал меня, сказал несколько ласковых слов и сел просматривать газеты. Книга «L’Escole des filles» лежит рядом с пакетом с поч-товыми отправлениями, я заранее положила ее туда и, сидя в стороне, усердно пишу тебе письмо с опущенными глазами, словно не вижу. Жду. Ага, Серж увидел книгу, открыл, покрутил в руке, на лице его удивление. Начал читать.
Читает, на лице какое-то особенное выражение, какого я раньше у него никогда не видела, на возмущение или отвращение не похоже. Улыбается. Неужели подобная скабрезность может вызвать веселую улыбку у моего мужа, которого я всегда считала образцом утонченности и добродетели? Притворяюсь, что ничего не вижу. Он подни-мается, берет книгу и сует ее себе под локоть. Направляется к себе в кабинет с видом горничной, собравшейся выкрасть из моей шкатулки пару драгоценностей. Это воз-мутительно, я не позволю ему читать подобную мерзость! Бегу следом, чтобы выяс-нить отношения, продолжу писать позже...