Допинг в СССР

Не первый раз я возвращаюсь к теме допинга. На этот раз после высказывания в СМИ мнения одного из чиновников Министерства спорта о том, что так называемые терапевтические исключения для применения запрещенных препаратов убивают большой спорт. О чем идет речь? Некоторые спортсмены получают разрешение на прием стимулирующих средств якобы по причине наличия у них хронических заболеваний. Например, в сборных Норвегии по лыжным гонках и биатлону сплошь страдающие бронхиальной астмой, которым разрешено употреблять эфедрин, запрещенный их соперникам. И в результате сплошные победы норвежцев на международных соревнованиях. С ними никто не может, а скоро и не захочет, соревноваться.  И таких примеров можно приводить много. Помните теннисистку из США Серену Уильямс? Похожая на штангистку с огромными мышцами чернокожая спортсменка выносила всех с корта сильнейшими ударами. Но она официально больная и пьет то, что запрещено её соперницам.

Но вернемся к теме названия моей заметки.  Много в ней взято из опубликованной в газете «Советский спорт» недавно, которая мне попалась на глаза. 

На Западе нас подозревают в «обмане на протяжении десятилетий», хотя большая часть обвинений основана на домыслах.

Считается, что первым громким допинговым скандалом в истории отечественного спорта стала дисквалификация на Олимпиаде-1996 за бромантан четырех наших спортсменов — пловцов Андрея Корнеева и Нины Живаневской, борца Зафара Гулиева и легкоатлетки Марины Транденковой. Всех их удалось отстоять в суде, но дело получилось громким. Однако это все произошло уже после распада СССР. Между тем корни наших допинговых проблем, безусловно, ведут еще в советские времена. Слухи затрагивают первые десятилетия после Великой Отечественной войны. Однако известно об этой стороне нашего спорта очень мало, и отделить факты от вымыслов необычайно сложно.

Однозначно можно утверждать, что на официальном уровне в СССР стимуляторы и стероиды в спорте категорически не приветствовались. При каждом удобном случае подчеркивалось, что в этом состоит ключевое отличие наших атлетов от буржуазных. «Применение допинга на соревнованиях, широко распространенное за границей, всегда вызывало отрицательное отношение советских спортсменов, — писала газета «Советский спорт» в 1947 году. — Известно, что регулярное применение искусственно возбуждающих средств, большей частью ядовитых, вредно сказывается на здоровье и сокращает срок спортивного расцвета. Для нас допинг поэтому принципиально неприемлем».

Патриарх отечественного спорта, бывший глава Национального олимпийского комитета Виталий Смирнов постоянно подчеркивает: в нашей стране никогда не было никаких тайных и явных государственных допинговых программ, подобных тем, что осуществлялись в ГДР. В последнее время периодически всплывают некоторые документы на этот счет, но они не дают повода говорить о системном характере проблемы. При этом нехорошие истории с применением запрещенных препаратов с советскими спортсменами, конечно, все равно приключались. И спортивному руководству страны (а также спецслужбам) о них было прекрасно известно.

Советские тренеры и функционеры прекрасно знали о фантасмагории допинга, в которую, начиная с 1970-х, погрузился весь мировой спорт высших достижений. И, видимо, отдавали себе отчет, что без фармподдержки на топ-уровне достойных результатов не показать. Но при этом из-за тотального дефицита лекарств в стране возможности национальных сборных в применении новых разработок были сильно ограничены. Во всяком случае, в вопросах стероидов восточные немцы и американцы двигались на несколько шагов впереди.

Основные достижения СССР на этом поприще были политическими. Так московская Олимпиада-1980 стала единственной с начала тестирования на допинг и до наших дней, где не зафиксировано ни одной положительной пробы. Как такое оказалось возможным в эпоху невероятного распространения стимуляторов, стероидов и гемотрансфузии? Есть две основные версии, почему так вышло. Первая: проверки оставались крайне несовершенными. Обмануть контроль можно было элементарно: например, если перед тестированием выпить несколько литров подсоленной воды (как делали спортсмены из ГДР), либо раствора лимонной кислоты (это советский способ).

Вторую версию в свое время озвучил бывший врач нашей сборной по тяжелой атлетике Сергей Сарсания. По его словам, незадолго до Игр-1980 заместитель председателя Спорткомитета СССР Виктор Игуменов по дружбе пригласил в гости главу медицинской комиссии МОК Александра де Мерода. Вместе они порыбачили на Байкале и там «решили вопрос». В итоге все пробы участников московской Олимпиады якобы вылили в Яузу безо всяких последствий для испытуемых. Причем Яуза здесь не метафора. Неподалеку от набережной этой московской реки располагалось здание Всесоюзного научно-исследовательского института с функционировавшей при нем олимпийской антидопинговой лабораторией.

Впрочем, не исключено, что все это — байка. Например, точно известно, что отец-основатель современного допинг-контроля Манфред Донике после завершения Олимпиады-1980 увез в свою Кельнскую лабораторию целую коллекцию невскрытых контрольных проб Б участников Игр. И потом с помощью этого ценного биоматериала создал революционные методики определения запрещенных препаратов. Получается, пробы никуда не вылили? Как бы то ни было, уклон в «решение вопросов» у наших спортивных руководителей ярко проявился уже в те времена, и в будущем подобная стратегия еще выйдет боком нашему спорту.

Во всех западных работах по истории допинга говорится, что вина за проникновение в спорт стероидов лежит на Советском Союзе. Американцы считают, что впервые тестостероновые препараты сборная СССР использовала на летней Олимпиаде 1952 года, и якобы именно этим объясняется ее фантастический успех на первых для себя Играх. На самом деле мотивация наших спортсменов на тех соревнованиях действительно зашкаливала. Как известно, Сталин разрешил поездку в Хельсинки только после гарантий триумфального выступления советской команды. И, надо полагать, ради выполнения этой задачи спортсмены и тренеры были готовы на все. Тем более, что допинг пока не запрещали и тестирование отсутствовало.

Однако документов или признаний ветеранов, подтверждающих версию с «русскими стероидами» в 1952 году, нет. Единственным свидетельством является байка, озвученная американским спортивным врачом Джоном Зиглером, которого считают отцом знаменитого стероида дианабола. Этот специалист был фанатом тяжелой атлетики и очень заинтересовался прогрессом сборной СССР, неожиданно составившей в Хельсинки серьезную конкуренцию лидерам — команде США. Пытаясь выведать секрет соперников, Зиглер на чемпионате мира 1954 года в Вене якобы подошел к советскому коллеге и выяснил, что наши штангисты массово принимают тестостерон.

Можно ли верить Зиглеру? Ведь речь в его рассказе идет о событиях, имевших место через год после смерти Сталина. В Советском Союзе тогда отлично помнили о политических репрессиях и обвинениях в измене родине. Все сторонились иностранцев, а в составе любой делегации, выезжающей за границу, находился «политрук», строго следивший за поведением своих подопечных. Можно ли представить, чтобы в такой ситуации наш врач дружески болтал с американцем? И не просто болтал, а делился с ним методиками подготовки спортсменов? Подобная версия кажется абсолютно нереальной.

Как же было на самом деле? Зиглер в 1950-х вместе с известным культуристом Джоном Гримеком совершенно точно тестировал анаболический препарат дианабол (метандиенон) швейцарской фирмы Ciba. С подачи легендарного тренера Боба Хоффмана этот стероид был включен в программу подготовки команды штангистов из США к Олимпиаде-1960. Причем сделали это официально — препарат был одобрен Национальным управлением по контролю за качеством медикаментов. Правда, в Риме американцы проиграли сборной СССР в одни ворота (одно золото против пяти). Но, возможно, именно на тех соревнованиях на стероидные методики конкурентов обратил внимание капитан советской сборной Аркадий Воробьев.

В будущем Воробьев станет главным тренером наших штангистов и одним из сторонников применения стероидов спортсменами из СССР. Вариант с копированием американских допинговых технологий в Советском Союзе выглядит намного правдоподобнее «байки Зиглера» хотя бы потому, что фармацевтическая индустрия никогда не была сильной стороной отечественной экономики. В отличие от балета или космонавтики, здесь мы точно не находилась на передовых позициях. Научная сторона оставалась на уровне, а вот производство лекарственных средств долгое время отставало.

Дефицит готовых медицинских препаратов был огромным — их приходилось закупать в Восточной Европе и даже в Индии. Например, сборная СССР по тяжелой атлетике, по свидетельству врача команды Сергея Сарсании, использовала анаболик неробол венгерской компании Gedeon Richter. И навряд ли в таких условиях могла полноценно участвовать в «стероидной гонке» с более продвинутыми американцами. Хотя на Олимпиаду-1968 советские спортсмены точно прибыли во всеоружии — об этом говорил и Сергей Сарсания, и другие очевидцы тех событий.

Первый публичный допинговый скандал с участием советского спортсмена произошел еще в 1976 году на зимней Олимпиаде в Инсбруке. В пробе знаменитой лыжницы Галины Кулаковой был обнаружен эфедрин. Этот психоактивный алкалоид получил большое распространение в спорте в 1970-х в качестве альтернативы запрещенным амфетаминам. Сама спортсменка заявила, что виноваты капли от насморка. Якобы накануне она простудилась на тренировке, врачи дали ей лекарства, но при этом «недоглядели». Нагнетать скандал в МОК не стали — Кулакова была лишена бронзовой медали в гонке на 5 км, после которой сдала положительный тест. Но затем продолжила выступление на Олимпиаде. Впоследствии легендарная лыжница многократно заявляла, что не согласна с наказанием.

Не исключено, что «дело Кулаковой» было как-то увязано МОК с инцидентом вокруг положительной пробы хоккеиста Геннадия Цыганкова. Этого советского защитника уличили в самом начале Игр-1976, но тут же реабилитировали. Врач нашей команды Олег Белаковский доказал: ранее медицинскую комиссию проинформировали, что Цыганкову после сотрясения мозга прописан некий «стимулятор, улучшающий кровообращение». Название лекарства публично не озвучено до сих пор, но Федор Раззаков в книге «Российский хоккей: от скандала до трагедии» упоминает «разрешенный препарат гемалон».

Почти наверняка это ошибка, поскольку сейчас под таким названием продается иммуноглобулин, а в 1976 году подобных лекарств просто не было. И вообще, в середине 1970-х спортсменов ловили исключительно на наркотических субстанциях. Так в хоккее к Играм в Инсбруке были известны минимум три случая наказания за эфедрин. А на самой Олимпиаде попался капитан сборной Чехословакии Франтишек Поспишил, но уже на кодеине — еще одном лекарстве с наркотической составляющей, — которое якобы применялось хоккеистами ЧССР от кашля на фоне эпидемии гриппа.

В 2016 году бывший главный врач сборной СССР по легкой атлетике Григорий Воробьев (эмигрировавший в 1990-х в США) в интервью The New York Times сообщил, что советские спортсмены применяли допинг как минимум с 1970-х годов. Однако организованный характер этот процесс не носил: атлеты приходили к доктору за советом, а потом покупали запрещенку самостоятельно: в советской аптеке или выменивали у иностранных соперников. Воробьев не отговаривал от стероидов, но советовал применять их «в минимальных дозах».

Впрочем, о допинговых экспериментах советских легкоатлетов (и не только их) было известно и без откровений врача-эмигранта. В 1978 году на чемпионате Европы в Праге попались на анаболике ретаболиле и были дисквалифицированы сразу четыре представителя нашей сборной — толкатель ядра Евгений Миронов, метатель копья Василий Ершов, а также многоборки Надежа Ткаченко и Екатерина Гордиенко. В том же 1978-м в нашем спорте была зафиксирована смерть на соревнованиях — тоже, возможно, на фоне приема допинга.

На чемпионате страны по шоссейному велоспорту в Каунасе в ходе командной гонки стало плохо Григорию Радченко. По дороге в больницу этот гонщик скончался. По официальной версии — от сердечного приступа. Но, судя по симптомам, истинная причина была в приеме амфетаминов на фоне жары и обезвоживания. Есть еще версия, что Радченко перед гонкой сделали инъекцию стрихнина прямо в сердечную мышцу и не рассчитали с дозой.

Покойный ныне доктор Сергей Сарсания в своих интервью подробно говорил об использовании допинга в советской тяжелой атлетике и в хоккее. Этому сильно помогло то, что производство отечественного метандростенолона в конце концов было налажено на заводе «Акрихин» в Московской области. Причем в огромных количествах — к середине 1980-х предприятие производило более двух тонн стероидов в год. В основном, конечно, для медицинских целей, но лекарство стало таким доступным, что иногда использовалось советскими гражданами за границей в качестве валюты.

Будущий информатор ВАДА Григорий Родченков в статьях для журнала «Легкая атлетика» в 2012-м сообщал, что во времена позднего СССР западные спортсмены с удовольствием приобретали у советских коллег «метан», который они называли «рашн файв» (стероиды выпускались в форме таблеток по 5 мг). Предприимчивые атлеты из сборной СССР экспортировали стероиды в личных вещах — это был неплохой бизнес, учитывая, что у нас в стране упаковка метандростенолона стоила два рубля, а на Западе ее можно было продать за 10 долларов.

Контрабанда допинга в итоге плохо закончилась для звездных штангистов Анатолия Писаренко и Александра Курловича. Когда в 1985 году в аэропорту Монреаля в их багаже обнаружили стероиды, обоим «курьерам» грозила тюрьма. Уголовного дела удалось избежать, заявив о том, что препараты предназначены для личного применения. Но это грозило уже спортивными санкциями. Так что Федерация тяжелой атлетики СССР лишила провинившихся званий заслуженных мастеров спорта и выписала им двухлетнюю дисквалификацию.

При столь простом доступе советских спортсменов к запрещенке гарантировать что-либо стало совершенно невозможно. Скорее всего, именно поэтому в середине 1980-х Советский Союз вслед за ГДР ввел «выездное» тестирование» атлетов. Допинговых скандалов наши спортивные руководители не хотели и пытались предотвратить их таким не самым корректным способом. Родченков утверждал, что во время Олимпиады-1988 «внутренние проверки» осуществлялись на борту лайнера «Михаил Шолохов», который был пришвартован в порту Пусан. Однако других подтверждений этому факту нет.

Между тем еще в конце 1970-х среди советских руководителей стала набирать популярность точка зрения о том, что наших спортсменов специально пытаются обвинить в использовании запрещенки, чтобы очернить Советский Союз. Жертвой параноидального подхода в 1984 году стала знаменитая бегунья на средние дистанции Татьяна Казанкина. На соревнованиях в Париже в 1984 году руководитель делегации запретил ей идти на допинг-контроль, назвав его провокацией. Итогом такого демарша стала дисквалификация спортсменки на 18 месяцев.

Однако в целом, если сравнивать с допинговыми разоблачениями в других странах в этот период, Советский Союз вплоть до «бромантанового дела» не был на ведущих ролях в данной сфере. Не исключено, что это стало результатом качественного «внутреннего тестирования» или «решения вопросов». Но нет оснований говорить об укоренившейся в то время в отечественном спорте «допинговой культуре». Именно поэтому попытка включить в «План восстановления» в World Athletics Всероссийской федерации легкой атлетики" в 2021 году фразу о том, что применение допинга советскими спортсменами «считалось необходимым требованием и существовало в течение нескольких десятилетий» в нашем спортивном сообществе вызвало шок.

Последним допинговым инцидентом в истории советского спорта стала положительная проба фигуристки Марины Климовой на чемпионате Европы-1991 в Софии. Тест показал абнормальное соотношение тестостерона и эпитестостерона, что тогда считалось свидетельством употребления анаболиков. Все были в полном недоумении, не понимая, зачем стероиды фигуристке. Однако затем выяснилось, что болгарская лаборатория, уличившая нашу спортсменку, не имеет аккредитации МОК. Пробу Б вскрыли уже в Кельне, и она оказалась отрицательной. В итоге Климову оправдали, и она продолжила карьеру.

Ну, а финальным аккордом можно считать случай с Сергеем Тарасовым на Зимней Олимпиаде 1992 года. Перед стартами в Альбервилле советский биатлонист чуть не умер после того, как ему из-за ошибки врача случайно перелили кровь конькобежца Андрея Минцева. Советский Союз к тому времени уже распался, и официально Тарасов представлял Объединенную команду. Однако понятно, что за два месяца никаких перемен в нашей сборной произойти не могло, и по факту это еще была команда СССР.

Есть свидетельства, что в советском спорте занимались гемотрансфузией и после запрета этого метода в 1985 году. В частности, активно перенимался финский опыт — наши северные соседи переливали кровь ради улучшения результатов чуть ли не с 1930-х. Особенность этого метода в том, что его невозможно вычислить через допинг-тестирование. Единственный вариант — поймать нарушителей с поличным или найти у них оборудование для гемотрансфузии. Увы, в случае с Тарасовым мы получили иное доказательство — критические ухудшение состояния здоровья спортсмена.

Отторжение чужой крови началось через десять минут после начала процедуры. Пульс биатлониста участился до 200 ударов в минуту, и он потерял сознание. Всю Олимпиаду в Альбервилле Сергей провел во французском госпитале на грани жизни и смерти. Причем, согласно официальной версии, Тарасов не нарушал антидопинговых правил, а просто отравился привезенными из дома грибами. Спортсмен похудел на десять килограммов, у него выпали ногти, волосы и слезла кожа. Однако жертва врачебной ошибки не просто выжил, но и вскоре сумел возродить свою спортивную карьеру. Я недавно смотрел небольшой фильм на основании интервью с этим спортсменом, ставшим олимпийским чемпионом в эстафете биатлонистов.

В целом допинговых историй о советском периоде нашего спорта, конечно, немало. И глупо утверждать, что наши атлеты во времена СССР всегда в этом плане были безупречны, а наши чиновники умели предотвращать любые допинговые скандалы. Но факт в том, что начиная с 1950-х отечественный спорт стал частью мирового и использовал более-менее схожие методики, в том числе и в части фармацевтической подготовки к соревнованиям. Лидерами в применении новых препаратов мы тогда точно не были по совершенно объективным причинам. Правда, и своих ошибок в допинговой сфере признавать очень не любили. Но и в этом мы мало чем отличаемся от западных коллег.

Врач Сергей Сарсания как-то дал интервью корреспонденту газеты «Спорт-экспресс», которое был опубликовано после его смерти. Вот выдержки из того интервью. Из уважения к одной из последних просьб Константина Сергеевича просто не могли поступить иначе.

— Я стал врачом сборной СССР по тяжелой атлетике в сентябре 1967 года, — вспоминает Сарсания. — Был на сборах в Дубне. Команда готовилась к предолимпийской неделе в Мехико. Уже тогда Григорий Воробьев, врач легкоатлетов, принес мне бутылочку с таблетками. Ничего не объяснил, просто сказал давать всем по одной. Я уже был кандидатом наук, но он на тот момент не думал, что я соображаю. Сам догадался, что нужно делать поправку на весовую категорию: мухачу давать одну таблетку, а пузану — две-три.

— Что было дальше?
— Незадолго до Мехико-1968 в Дубну приехали два представителя института эндокринологии. После приватного разговора с ними мне многое стало понятно. Оказывается, у них в институте проходили клинические испытания препаратов одной венгерской фирмы. Она выпускала «Неробол», который на Западе называли «Дианабол». Воробьев каким-то образом все пронюхал, и этот препарат появился у нас.

В Мексике команда выступила удачно — три золота, три серебра. Установили несколько мировых рекордов. Но главное — я познакомился там с известным штангистом Томми Коно. Он был двукратным олимпийским чемпионом, потом становился мистером Вселенная в бодибилдинге. Так вот на той Олимпиаде он работал тренером сборной Мексики и параллельно — корреспондентом американского журнала. По возвращении я пошел во ВНИФК и заказал этот журнал. Просто было интересно, что он написал. И совершенно случайно наткнулся на одной из страниц на статью о влиянии анаболических стероидов на функции печени. Заключение было такое: влияние — значительное.

— И вас это заинтересовало?
— Провел свое исследование. Напечатал его в журнале «Спорт за рубежом». Внезапно статья вызвала огромный интерес во всем Советском Союзе, особенно в Прибалтике.

Я же потом разработал первую инструкцию для служебного пользования. И штангисты начали включаться. У меня были хорошие отношения с Яаном Тальтсом, Давидом Ригертом. Предложил им апробировать определенную схему. Контроля тогда не существовало. Это даже не было запрещено.

Да, это делалось для роста спортивных результатов, но я, не буду скрывать, ощущал, что из-за этого все уже не в одинаковых условиях. Те, кому я не помогал, были заведомо обречены, потому что мои спортсмены использовали современные достижения науки.

Василий Алексеев
— Как суперзвезды того времени реагировали на допинг-программы? Тот же Василий Алексеев?
— Мне вообще повезло, я в своей жизни общался с двумя великими тяжелоатлетами: Жаботинским и Алексеевым. Причем одного мог называть «Ленька», а другого — «Васька».

Леонид — глыба. Такая спина! Такие икры! Ни у кого больше подобного не видел. У него была типичная конституция штангиста: низкий таз, широкая кость, живота — нет. У Василия же легкоатлетический склад. Длинные ноги, тонкая кость. Когда он набирал вес, сразу появлялось пузо.

Тяжеловесы — особые люди. Они всегда считают себя самыми сильными в мире. Хотя мухачи по относительной силе куда мощнее, мировая публика все равно всегда воспринимает абсолютные веса. И спортсмены это прекрасно понимают. Как-то на сборе в Дубне Леонид был не в самом лучшем состоянии. У него вообще восстановление плохое было. И я ему говорю: «Леня, мне надо команду идти кормить». А он: «Какая команда? Ты о чем вообще? Я — самый сильный человек на Земле. И заниматься ты должен со мной». Идем потом с ним на обед. Он заказывает 200 грамм коньяка и какой-то борщик. «Доктор, давай по 10 капель». Ел, вопреки слухам, как обычный человек. Не особо много.

А вот когда я впервые увидел Алексеева в столовой — был в шоке. Представьте курицу на гриле. Целую. Он разламывал ее пополам и просто заглатывал. Жир тек по щекам. Перед этим Алексеев отправил массажиста, чтобы тот принес ему четыре бутылки пива. Вот четыре бутылки и две курицы — это был его обед.

Вася впервые попал в сборную в 1968 году. Он был хулиганистым парнем, едва не угодил в тюрьму. Его спасла штанга. Но Алексеев — большой оригинал, ни на кого не похожий. Он сам многое придумывал. Его авторская методика: брал штангу на грудь, но перед тем, как вытолкнуть, дважды приседал. Никто больше так не делал. Тренеры не особенно понимали, но он рекорды постоянно устанавливал — какие могут быть вопросы?

Еще Алексеев знал себе цену. ЧМ-1970 в Америке. У Василия Ивановича официальным тренером была жена — Олимпиада Ивановна. И он начал просить, чтобы ее взяли с собой. Естественно, это было невозможно. Железный занавес, а тут США. Так Вася пришел к Сергею Павлову, председателю Спорткомитета, открыл дверь ногой и сказал: «Я — Алексеев. Если моя жена не поедет на чемпионат мира в Америку, я тоже не поеду». Повернулся и ушел.
И ее включили!

— А что насчет допинга?
— Вася был любителем анаболиков. Ему они хорошо заходили. Его слова: «После них штанга сама прыгает на грудь». Побочным эффектом была агрессия.

Ближе к соревнованиям на фоне приема анаболиков он становился неконтролируемым. На одном из сборов в Болгарии ему что-то не понравилось — и он грифом разнес весь тренажерный зал. Болгары писали в ЦК гневные письма, но что там могли сделать? Когда курица несет золотые яйца, ей прощается все.

— Насколько ощутимую прибавку в результатах давали стероиды? Без них Алексеев был бы таким же великим Алексеевым?
— Конечно, нет. Анаболики стали революцией в спорте. Подобного эффекта не давало больше ничего. Переливание крови на этом фоне — детский сад. Анаболики стали взрывом. Посмотрите графики мировых рекордов до их появления. Они росли по экспоненте. После них кривая резко пошла вверх. У Алексеева была практически вертикаль!

Когда он сел на систему, мировые рекорды полетели один за другим. Но вместе с тем Вася был новатором. Я уже говорил про его приседания. Плюс он тренировался в воде. Поднимал штангу со дна. Так тоже никто больше не делал. То есть и сам по себе он был уникумом, очень мыслящим спортсменом.

Вот такое интервью дал этот врач из сборной команды СССР по тяжелой атлетике. Интересно, правда?

Я уже писал, что столкнулся с анаболиками, еще будучи студентом Хабаровского медицинского института в 1966 году. Занимаясь легкой атлетикой, я качал силу в зале тяжелой атлетики нашего института, когда там не занимались наши штангисты. Но в тот год в нем тренировались атлеты из только что открывшегося  в Хабаровске института физической культуры, где строители не успели сдать зал для занятий штангистов. Вот тогда я услышал мнение, по сути,  профессиональных штангистов, о применении анаболиков. Один атлет давал совет более молодому, мол, занимайся без химии до тех пор, пока не выполнишь нормативы первого разряда. Начнешь пить анаболики и выполнишь норму мастера спорта без проблем. В те годы значок мастера спорта на лацкане пиджака был очень  желанным.

А один штангист рассказывал другому, как он ездил на соревнования с участием знаменитого  Давида Ригерта.  Вначале было первенство «Труда», не очень престижное соревнование для Ригерта. И он там показал не очень хорошие результаты и выглядел как обычный крепкий мужик.  А вот на более престижном чемпионате РСФСР был другой Ригерт и внешне, но главное, другие были результаты. Прием анаболиков привел к увеличению мышечной массы и росту результатов.  Как я понял, прием стероидов начинался за месяц-два до чемпионатом РСФСР, СССР, Европы и мира. Они проходили как раз с большими интервалами, кроме внутренних турниров. Европейское первенство обычно проводилось весной, а чемпионат мира – осенью.  Перед ними члены сборной садились на сборы, много тренировались, хорошо питались, и употребляли стероиды, которые и давали прирост результатов.  И это было во времена СССР, в 60-70-80-е годы.