Глава III Редкий подарок от товарища Сталина

РАЗГОВОРЫ ЗА ДЕСЕРТОМ

– Но не от хорошей жизни члены нашего правительства добираются на работу в персональных машинах. Думаю, они это право заслужили. Наши вожди пришли к власти бобылями и нищими и таковыми большинство остаются до конца, поскольку ими двигает исключительно идея, но не стяжание, как это наблюдается в капиталистических странах. У них самые испорченные люди тянутся к власти. Не власть их портит, а наоборот – они портят власть. У нас же в партию идут самые честные и порядочные. У них человек человеку волк, у нас – друг, товарищ и брат. Вы должны это чувствовать.
– Ещё как чувствую!
– Они работают за деньги, мы работаем за идею. Заметьте: идея всегда побеждает. Так было во все времена. Там стоять у власти – значит обрастать богатством, богатеть. Именно обаяние чистой идейности и делает наших вождей любимыми и чтимыми для широких масс, плюс отсутствие классовой отчуждённости, как это было раньше, приближает их к народу. Они его кровь от крови, плоть от плоти. «Народ и партия едины!»

(Потом, много лет спустя, уже при Брежневе, отец прибавит к этой агитке ещё один слоган, который он долго носил при себе: «Только разное едим мы», что уже тогда соответствовало этому точному замечанию, но при Сталине за такой слоган могли бы и посадить. Поэтому обнародовать его было тогда опасно).
Сталин постучал по супнице ложкой и добавил:

– Что-то десерт нам не несут.

Опять появилась миловидная женщина в белом.

– У нас десерт сегодня будет или нет?
– Товарищ Сталин, у нас сегодня мороженое. А Вы простыли. Как бы Вам хуже не хуже не стало.
– Несите, несите, хуже не будет. Какое мороженое сегодня?
– Крем-брюле и земляничное.
– Сергий, какое ты предпочитаешь?
– Крем-брюле моё любимое. Земляничное тоже.
– Вот и несите нам и то, и другое. Вы не против, Павел Семёнович?

Принесли мороженое в фарфоровых пиалах. Пока мы его ели, Иосиф Виссарионович чуть хрипловатым голосом возвестил:

– Сегодня мы с вами заговорились. Говорил в основном, конечно, я. Но любому человеку надо рано или поздно высказаться. Даже правителю. Попробовал как-то с Будённым поделиться мыслями. Но если ему всё перескажешь, у него усы отвалятся. Однажды я остановил его по какому-то делу, а он мне: «Товарищ Сталин, товарищ Сталин, казните, но опаздываю на совещание по коневодству. Казнить я его не стал. Но получалось так, что конь для него важнее, чем секретарь ЦК ВКП(б). Всё-таки я генералиссимус, а он всего лишь маршал. Но, с другой стороны, я понимаю и его: у нас, ленинских большевиков, свободного времени просто нет. Лично мне некогда даже собою заняться.

Мы поднялись из-за стола, Сталин ещё раз тщательно протёр свои усы от прилипшего крем-брюле и сделал нам рукой знак, который мог означать: извиняюсь, но нам пора на выход.

– Устал я сегодня от разговоров, – сообщил он, – никогда столько не говорил. Сегодня, будто прорвало. Ночевать буду здесь, – и он показал рукою на стоящий в простенке большой, обитый черной кожей, диван, кажущийся каким-то холодным и неуютным.

Он снял трубку с белого телефонного аппарата и дал указания:

– Александр Николаевич, сочини-ка ты мне рекомендацию на беспартийного большевика Воробьёва Павла Семёновича. Как это куда рекомендация? В партию, конечно. Текст произвольный. Если тяжело, возьми образец. Лежит в твоём столе в левой тумбе. Для пущей важности напечатай рекомендацию на гербовой бумаге. И печать нашу поставь. Потом принесёшь мне на подпись.

Мне запомнилась смежная с кабинетом комната, стены которой были увешаны географическими картами, посредине стоял большой глобус. Почувствовав мой интерес, хозяин кабинета спросил:

– Ну что, курчавый отрок, с географией знаком?

Отец меня штудировал в вопросах географии и кое-что я знал.

– Ну, покажи мне для начала, где СССР?

Для меня это не составило труда.

– Так кто ж это не знает? Вот оно, – и я показал ему известную всем страну, по конфигурации напоминающую схему разделки коровьей туши.

Такие схемы вывешивались почти в каждом магазине над мясными прилавками. Схемы-то были, а вот мясо не всегда. Но я хорошо помнил, что столица нашей родины находилась где-то в лопаточной части туши. Я высказал свои наблюдения вождю.

– Да, это оригинальное сравнение.

Вождь призадумался.

– А ведь кто-то спит и видит, что нашу страну вот так поделят на лопатку, грудинку, голяшку, задок. И в каждой будет сидеть свой местный князёк. А от могучей страны ничего не останется.

Не знаю, повлиял ли этот разговор на очень скорые мероприятия, повлекшие тотальное изъятие этих схем во всех мясных магазинах, но факт остаётся фактом: все схемы были убраны с глаз долой.
Появился подтянутый полковник с рекомендацией для вступления моего отца в партию большевиков-коммунистов.

– Как просили, товарищ Сталин: на гербовой, с печатью.

Сталин поставил на рекомендации в правом нижнем углу свою подпись и передал бумагу моему отцу:

– Вступайте смело в партию. Она не подведёт. Главное, чтобы Вы её не подвели.

Отец от неожиданности не знал, что и сказать. Сталин вынул из ящика письменного стола толстую кожаную папку, протянул её отцу:

– Кладите сюда, а то помнётся ваша рекомендация.

Сталин проводил нас до приёмной с гардеробом, в котором висела его одежда: длинная потёртая маршальская шинель, овчинный тулуп, в котором мы встретили его на Красной площади, серо-голубой военный костюм генералиссимуса, военный плащ, внизу стояли глубокие валенки с подшитыми заплатами, на верхней полке меховые рукавицы и две маршальских фуражки. К фуражкам я был неравнодушен. Особенно к морским, так как собирался в будущем стать моряком.
Сталин заметил, что я засмотрелся на его фуражки и сделал мне неожиданное предложение.

– Померим ка на тебя, отрок, мою фураженцию. Посмотрим на тебя, как глядеться будешь.

Он взял с полки гардероба новую фуражку с благородным серебристым позументом, в центре которого была красная эмалированная звезда с серпом и молотом и, нахлобучив её на мою голову в расчёте, что я утону в ней, удивился:

– Надо же – в самый раз! Ну, у тебя и голова, Сергий – Павлов сын! А мне она тесновата. Это Ворошилов мне все уши прожужжал: закажи, да закажи себе новый картуз, в старом уже неудобно на люди показываться. Ну – заказал. А душа к нему не лежит. Старый как-то удобнее и привычней.

И он надел на себя старую, слегка поблекшую фуражку.

– Вот это другое дело! Как влитая. А новая давит. От неё только гематому на лбу наживать. А тебе, Сергий, идёт моя фуражка. И военная форма тебе будет к лицу. Особенно военно-морская. Фуражка-то моя новая нравится тебе?

Я сиял. Нравилось очень.

– Посмотри на себя в зеркало. Ну, прямо енерал какой. Забирай в подарок.

Я сиял.

– Ну что – не тяжела шапка генералиссимуса?****
– Не, не чувствую.
– Доживёшь до моих лет, почувствуешь. Но сперва нужно генералиссимусом стать. Хочешь им стать?
– Хочу стать капитаном большого корабля.
– Большому кораблю большое плавание. *****

Сталин на минуту задумался, потом обратился к своему секретарю:

– Александр Николаевич, позвони в гараж, пусть к подъезду подадут мой «паккард». Надо гостей отвезти на Малую Грузинскую. А то наш генералиссимус заснёт на ходу.
– Будет сделано, Иосиф Виссарионович.
– Не мешало бы и вашим позвонить. Запозднились мы сегодня. Волнуются, наверное.
– Мы им всё объясним, не тревожьтесь, – заверил отец.
– А чего им объяснять? Романов увидит своего племянника в моей фуражке и сразу всё станет ясно. Но чтобы в обморок не упал, надо всё-таки позвонить, успокоить…
– Александр Николаевич, набери-ка мне домашний номер Романова.
– Александр Николаевич передал трубку Сталину:
– Алё, кто у телефона?  Тамара? Тамара Семёновна значит. Сталин на проводе… Никто Вас не разыгрывает. Сергей Дмитриевич дома? Ещё раз повторяю – никто вас не разыгрывает. Ваш брат Павел Семёнович со своим сыном малость задержались у меня в Кремле, будут минут через десять. Так что ждите, и не волнуйтесь. Передайте вашему мужу от меня приветы.

**** – здесь аналогия с известным выражением «Тяжела ты, шапка Мономаха!» из трагедии Александра Пушкина «Борис Годунов».

***** – «Большому кораблю большое плавание». Это выражение приписывается римскому писателю-сатирику Петронию.

Продолжение далее: Домой на "Паккарде"