Загадки прочтения Бориса Зайцева

Мир кажется тихим храмом, где
 присутствует сам Создатель.
 Б. Зайцев
Бог слепил человека из глины, и остался у него неиспользованный кусок.
- Что ещё слепить тебе? – спросил Бог.
- Слепи мне счастье, - попросил человек.
Ничего не ответил Бог, и только положил человеку в ладонь оставшийся кусочек глины.
 Открывая произведения Бориса Константиновича Зайцева, ощущаешь тихий и ясный
свет, который, как сказано, «и во тьме светит», понимаешь, что счастье любого человека
у него в руках. Этот писатель принадлежит к числу тех, кто ужасу, сомнению, трагедии
противопоставил лучезарность и тихость.
 Книги Зайцева о простых нравственных началах, об особенном чувстве сопричастности
всему сущему: каждый человек – лишь частица природы, маленькое звено Космоса – «Не
себе одному принадлежит человек».
 А. Блок в своей статье «О реалистах» писал: «Есть среди «реалистов» молодой писатель,
который намёками, ещё отдалёнными пока, являет живую, весеннюю землю, играющую
кровь и летучий воздух. Это – Борис Зайцев». Искусство и литература Серебряного века
всегда искали новые возможности выразить всю сложность духовной жизни. Поэтому
Борис Зайцев начало своего творческого пути определил так: «Я начал с импрессионизма
<…>. Это была чисто-поэтическая стихия, избравшая формой не стихи, а прозу (поэтому
и проза проникнута духом музыки). В то время меня нередко в печати называли «поэтом
прозы» ». Особенность импрессионистического письма заключается в поэтически
переживаемом чувстве реальной жизни, взятой в ощущении её зыбкости, неуловимости,
вечности и мистической тайне.
 Чтобы прикоснуться к тайне и передать всю сложность духовной жизни человека,
писатель в своём творчестве обращается к звёздам, рассматривая их в качестве символа
космического порядка и «света свыше». Вспомним, какое значение наши предки
придавали звёздам. Вифлеемская звезда указала путь к Иисусу Христу, в древних
культурах появившаяся на небе звезда – весть о рождении ребёнка, через тернии мы
стремимся к звёздам, да и сейчас кто – то с иронией, а кто – то с замиранием спешит
загадать желание, когда по небу катится звезда. Случайно ли всё это? Вот и в творчестве
Бориса Константиновича они стали символом общечеловеческих ценностей, напряжённых
исканий смысла жизни и нравственных идеалов.
 Обобщая опыт русской эмиграции в статье, приуроченной к двадцатипятилетию своего
отъезда из Москвы, писатель выразил основную тему всего созданного им: «Мы – капля
России… Как бы нищи и бесправны ни были, никогда никому не уступим высших
ценностей, которые суть ценность духа».
 В чём заключается эта суть? Внутренний источник его тихого негасимого света – взять
на себя ответственность, не идти от своей вины и видеть в этом залог доброго будущего.
Писатель медленно и упорно борется за «душу живу» в человеке, воплощая один из
существенных типов русского национального характера, любящего и честного: «Любить
не значит превозноситься. Свет Божий просторен, всем хватит места». Зайцевское бытие
строится на «трёх столпах»: любви, терпении, вере.
 К этому, высшему, идеалу писатель приходит постепенно, от книги к книге, и звезды
ему в этом помощники. Для раскрытия темы были взяты следующие произведения: роман
«Дальний край» (1912), рассказ «Миф», повесть «Голубая звезда» (1918), рассказ «Три
святителя» и повесть «Аграфена» (1907), житие «Преподобного Сергия Радонежского»
(1926). Эти книги были проанализированы не по годам издания, а по тому, как звезда –
символ помогает героям определиться в жизни: «Дальний край» - попытка определить
пути земной человеческой жизни; «Миф» - первый шаг к обретению гармонии на земле,
заключающейся в чувственном восприятии жизни; «Голубая звезда» - устремлённость к
миру горнему; «Три святителя», «Аграфена» - обретение высшего счастья, преклонение
перед Вечностью; «Преподобный Сергий Радонежский» - признание Всеобъемлющей
любви к ближнему своему.
 Г.Адамович, оценивая творчество Б.Зайцева, писал: «Он обладает какой – то
гипнотической силой внушения, и как бы порой не хотелось сопротивляться этому чуть –
чуть прохладному благодушию, этой нежности и печали, в конце концов, закрывая книгу,
чувствуешь, что зайцевская тончайшая паутинка тебя опутала». Потому что основа и
двигатель лиризма писателя – бескорыстие.
 На горизонте русской литературы тихо
 горит чистая звезда Бориса Зайцева.
 У неё есть свой особый, с другими не
 сливающийся свет, и от неё идёт много
 благородных утешений.
 Ю.Айхенвальд
 Бориса Константиновича Зайцева называют «последним представителем Серебряного
века». В поте лица своего ел горький хлеб изгнания. Несмотря на тяготы и невзгоды
жизни прожил 91 год, словно бы в нём, несгибаемом духом старике, не хотела бесследно
исчезнуть, по словам Г. Красникова, «старая коренная и корневая Россия!».
 Родился Борис Константинович 29 января 1881 года, в день, когда умер Достоевский.
Услышанное и увиденное в раннем возрасте навсегда западает в нашу память, в наше
сердце. И как важно для ребёнка, чтобы эти впечатления были по – настоящему
красивыми, добрыми, светлыми… Зайцеву судьба подарила благодатное детство,
окружённое родительской любовью и последней «предзакатной вспышкой» красоты
старой России.
 «Малую родину» - тульско – орловско – калужский край, который писатель именовал
«Тосканией нашей российской», - он любил глубоко и нежно. «Медленно, неустанно
пронизывает извивами зеркальными Ока», которая легла «вольным зеркальным телом, как
величавая молодка». Русь через Рязань до Волги – светлая душа страны.
 С восторженной детско – юношеской поры начинается для Зайцева самая колдовская
власть, которую он всю жизнь «радостно приемлет», - власть книги. В своих
воспоминаниях о книге «Дон Кихот» он пишет: «<…> незаметно, но чем дальше, тем
больше подымает она, просветляет и облагораживает. Прочитав несколько страниц,
закрываешь её с улыбкой чистой, выше обыденного. Будто ребёнок тебя приласкал, но
ребёнок особенный, в нём чистота, музыкальность и нечто не от мира сего». Из раннего
очарования жизнью он вынесет тот чистый и пристальный взгляд художника, который
уже в начале его творчества даст все основания критику Ю.И. Айхенвальду прозорливо
назвать писателя «поэтом мировых подробностей».
 В 1901 году в «Курьере» выходит один из первых рассказов Бориса Зайцева «В дороге».
Неважное для мира событие! Но для молодого писателя самое важное – началась новая
жизнь! Иван Бунин писал: «Я ценю в Зайцеве то, что он выбрал свой путь и идёт по
нему… Идёт по своему пути, который поднимается выше повседневности».
 Свою творческую стезю Зайцев нашёл неожиданно. Случайная поездка в ночном поезде
определила «нечто», давно искомое им, - «душу ХХ века»: «Я стоял у окна и смотрел, в
волнении и почти в восторге. Поезд прогрохотал по мосту над рекой, туман расползался
над лучами <…>. У этого вагонного окна я и почувствовал ритм, склад и объём того, что
напишу по – новому. Нечто без конца – начала – о грохоте поезда, тумане, звёздах… -
попытка бегом слов выразить впечатление ночи, поезда, одиночества». Так однажды и
навсегда входит в жизнь писателя звезда, её тихий, очищающий и спасительный свет,
который поможет ему жить и создавать светлое, постепенно открывая пленительные
стороны своего лирического сознания.
 Революционный 1917 год писатель воспринял как «конец всего того зыбкого и
промежуточно – изящно – романтического, что и был наш склад душевный». По –
особенному почувствовал, что происходит в России: «Высоко в чёрной тьме лицо
Скорбной Матери; Старой Матери, что безмолвно точит слёзы над великим
страдалищем». 1917 – 1922 годы стали для Бориса Константиновича годами трагедий. В
Февральскую революцию был убит его племянник Юрий Буйневич. Через два года умер
отец. Чекистами был арестован и расстрелян его пасынок Алёша Смирнов. Сам писатель
попал в застенки Лубянки за созданный им и его единомышленниками Помгол
(организация помощи голодающим). Но уже в такие моменты он учится хранить в себе
Веру: «Звёзды в застенке! Вас вспоминаю с любовью, взволнованно и благодарно».
 После заболевания брюшным тифом в 1922 году Зайцев просит разрешить ему выехать
за границу для лечения. Сначала он живёт в Германии (1922-1923 гг.), затем в горячо
полюбившейся Италии, а с 1924 года – во Франции, в Париже. Начинается пора, которую
сам писатель назовёт порой «одиночества и заброшенности».
 События, приведшие писателя к изгнанию, не озлобили его. Напротив, они усилили в
нём чувство греха, ответственности за содеянное и ощущение неизбежности того, что
свершилось: «Ничего в мире зря не делается. Всё имеет смысл. День и ночь, радость и
горе, достижения и падения – всегда научают. Бессмысленного нет». Память о России,
ностальгия по Родине – основной лейтмотив его творчества, его раздумий, его чаяний.
 В эмиграции семья Зайцевых жила в более чем скромных бытовых условиях и никогда
не стремилась к их улучшению. Борис Константинович много писал. Радовался, когда
приходили письма с родины. С удовольствием принимал советских писателей, но с
горечью констатировал, что ни одному его слову отсюда не суждено было дойти до
Родины. В этом он видел свой суровый жребий, назначенный ему Промыслом. Писатель
это принимал, потому что свято верил, что всё происходит не напрасно. Жил верой: у кого
есть настоящая Родина и её чувство, тот не нищ. Ведь для русского человека в изгнании
мировая слава Родины и сознание мировой значительности русского духа имеет и ещё
оттенок: защиты, укрытия в одиночестве и заброшенности. Не отнять у писателя
поклонения и надежды.
 Светом звезды- веры и любви к жизни и человеку – движим он в период изгнанничества.
В 1926 году он напишет: «… в тёмно-сиреневом небе вспыхивает словом и бесконечными
переливами звёзд, легкозлатистых, таинственных, богиня Эйфеля. Вот уж и новый мир.
Мой день ушёл<…>. Но жизнь продолжается. Сумрак, река, зыбь отражений… - и твердь
небесная, престол Господа». Зайцев склонил голову перед Спасителем, благодаря его за
радость и горе, но «для твоей же пользы». И если чужбина, одиночество – значит, так
Богу угодно: «Что я могу сказать со своим крохотным умом».
По словам самого Зайцева, для внутреннего его мира, его роста, Владимир Соловьёв был
очень, очень важен: «Соловьёв первый пробивал пантеистическое одеяние моей юности и
давал толчок к вере».
 - Мир, где ты?- Я всегда с тобой. Ты меня
 несёшь.
 Б. Зайцев
 В 1918 году, в самом начале революции, появилась повесть, которая, по словам Зайцева,
являлась самой полной и выразительной из первой половины творческого пути. Это
завершение целой полосы, в некотором смысле прощание с прежним. Молодой
Паустовский сделал такую запись: «Чтобы немного прийти в себя, я перечитывал
прозрачные, прогретые немеркнущим светом любимые книги: «Вешние воды» Тургенева,
«Голубую звезду» Зайцева, «Тристана и Изольду»….
Оценивая своё творчество, Борис Константинович пишет: «Когда сейчас перелистываешь
написанное до революции и следишь за своими изменениями во времени, то картина
получается такая: возбуждённость первых годов понемногу стихает. Стремишься
несколько расшириться, ввести в круг писания своего не только природу, стихию, но и
человека – первые попытки психологии (но всегда с перевесом поэзии)».
Эта повесть из жизни богемы. Но внутреннее содержание её гораздо значительнее: это
повествование о любви истинной и ложной, о связи человека с окружающим миром через
приобщение к природе и очищение страданием, постижение высокого смысла жизни. Эту
вещь, по словам Зайцева, «могла породить лишь Москва мирная и покойная,
послечеховская, артистическая».
 Сюжета, как и в большинстве произведений Б. Зайцева нет. Произведение воссоздаёт
историю любви героя, мечтателя и искателя высшей духовной правды - Христофорова.
Писатель создал ряд типов русского национального характера. Это, во – первых, люди
спокойные, практичные, с ровными характерами. При всех достоинствах им не хватает
духовности, устремлённости к горнему свету. Таков жених одной из героинь повести,
Машеньки, студент Антон. Такова её мать Наталья Григорьевна Вернадская. Похожа на
неё и богатая дама Анна Дмитриевна, хотя в ней уже появляются и иные черты. Однако
писателю ближе люди «беззаботные», романтические. К ним относится балерина
Лабунская, её страстный поклонник Ретизанов, умерший от неразделённой любви.
Правда, их романтизм земной, плотский. Только Маша (Машура) обнаружит к концу
повествования способность соединять в себе земное и высшее и тем самым приблизится к
любимому Зайцевым типу героя – герою-искателю, воплощённому в образе Алексея
Ивановича Христофорова, «этого современного князя Мышкина», по словам Агеносова.
Ещё одно символическое сходство – первые буквы фамилии указывают на близость к
Иисусу Христу. В портрете героя писатель настойчиво подчёркивает голубые глаза, в
поведении – детскую непосредственность. Христофоров соединяет в себе любовь ко
всему земному, в том числе и любовь к женщине, и способность иметь «дружественные
отношения» со звёздами, «будто правда звёзды были его личными знакомыми». Вместе с
тем – и автор это особо подчёркивает – Христофоров не религиозный фанатик. Его душа
(и это тоже русская национальная черта) мечется в нелёгких поисках синтеза земного и
небесного. Он праведник и мученик одновременно.
 Любимый герой Зайцева не находит истины. И поэтому наряду с ощущением
блаженства ему присуще и осознание своего одиночества, «тайного горя», как повторяет
он слова Анны Дмитриевны. Но прикосновение к тайне мироздания произошло.
Соединение земных метаний и небесной мудрости нашло своё отражение в голубой звезде
– Веге, к которой Христофоров вместе с Машурой обращает свой взор. Герой верит, что
именно Вега его покровительница (Почему именно она? Это самая яркая звезда северного
полушария неба, находится в небольшом созвездии Лиры – вдохновительницы поэтов.
Каждый компонент эпсилон Лиры в свою очередь двойная звезда. Все четыре звезды –
белые звёзды, напоминающие Сириус. И эти четыре Сириуса образуют физически
взаимосвязанную систему из четырёх солнц!): «Я под нею родился. Я её знаю и люблю.
Когда её вижу, то спокоен. Для меня она – красота, истина, божество. Кроме того, она
женщина. И посылает мне свет любви».
 Вега для него – «облик небесной Девы», неутолённой любви, благостной силы,
мучавшей и дававшей счастье. Писатель переживает проникновение человека единой
жизнью, великим Всем. Поэтому и любовь расценивается как Великий Дар горнего мира,
слиянность душ: «В вас (Маше) часть её сиянья. Поэтому вы мне родная»; «В вас есть
сейчас отблеск ночи <…> всех ароматов, очарований… Может быть, вы и сами звезда или
Ночь…». Испытав чистую и пробуждающую душу любовь, герои уже не согласны на
меньшее. Да и читатель, узнав о жизни, пронизанной тихим светом, уже сам ощущает
«нежную вкусность воздуха», «как свято пахнет травой», «вдыхает воздух, как бы
сгустившийся в дивный зимний напиток». Приходит понимание жизни как бесценного
дара.
 В финале повести Зайцев в своей типичной стилевой манере передаёт мироощущение
героя (характерное и для самого автора) : «Казалось, что не так легко отделить своё
дыхание от плеска ручейка в овраге, ноги ступали по земле, как по самому себе,
голубоватая мгла внизу, над рекой, была частью его же души; он и сам – в весенней
зелени зеленей <…>. Закат гас. Вот разглядел уж он свою небесную водительницу.
Понемногу всё небо наполнялось её эфирной голубизной, сходящей на землю. Это была
голубая Дева…. В сердце своём соединяла все облики земных любвей, все прелести и
печали, всё мгновенное, летучее – и вечное. В её божественном лице была всегдашняя
Надежда. И всегдашняя безнадежность». Борис Константинович Зайцев говорит нам о
вечном – о любви, без которой наша жизнь теряла бы свою значимость.
Ю.Айхенвальд пошёл дальше писателя: «Ибо каждый человек достоин этого; не только
святые, но и все имеют право на нимб; каждый человек – мистерия, и все мы должны
помнить это и в этом черпать утешение во многих скорбях своих». Именно
победительность духа любви слышится на страницах писателя.
Глаза
 Основа жизни – дух, и когда я так думаю,
 мне становится легко и светло жить….
 Б. Зайцев
Читая повесть «Голубая звезда», невольно испытываешь на себе взгляд героев этого
произведения. Они смотрят друг на друга, в их сердцах происходит смятение и поселяется
радость, даже цвет глаз персонажей приковывает внимание. Практически на каждой
странице повести писатель обращает внимание читателя на глаза, взгляд. Только в этой
повести слово «глаза» употреблено 98 раз в различных контекстах. Конечно, не обратить
внимание на эту деталь невозможно. Первое, что, несомненно, важно это цветовые
прилагательные, характеризующие глаза. Мастер цветописи, Ю.К. Зайцев с помощью
цветовых прилагательных не только указывает на цвет глаз героев, но и помогает понять
их внутреннее состояние, жизненную позицию, способность к духовному росту. Так,
например, глаза персонажей голубые, синие, тёмные, чёрные, карие, светлые, выцветшие.
Показательно, что именно цвет глаз уже противопоставляет одних героев другим. Так,
голубые глаза только у Христофорова, синие – у Ретизанова, у остальных тёмные.
Указание на голубой цвет встречается 8 раз, синий – 4 раза, тёмный – 8 раз.
Действительно, небесно-голубые глаза главного героя, чья покровительница голубая Вега,
не могут не трогать тех, с кем он общается. Цвет неба и Божьего чуда, глаза героя говорят
о его светлой душе, способности преданно любить и быть верным духовным идеалам.
Очень интересно то, что голубой цвет глаз Христофорова замечается сразу, потому что
оттеняется частым указанием на тёмные глаза других персонажей. Но чем ближе мы
узнаём этого человека с детской улыбкой, ведущего отшельнический образ жизни, тем
чаще и настойчивее при описании этого героя упоминается цвет его глаз. Словно всем
своим существованием он опровергает устоявшееся выражение «один в поле не воин».
Оказывается не просто воин, а тот, кто способен тактом, чуткостью, сдержанностью,
философией непротивления злу насилием, бескорыстием и бессеребренничеством не
только порождать о себе разговоры, но и под действием чудесной силы голубого взгляда
духовно преображать многих, кто его окружает. Вот Никодимов, «странный человек», по
словам Христофорова, внешне очень спокойно идёт на дуэль, на убийство ближнего
своего, проигрывает большие суммы, взятые у благоволившей к нему Анны Дмитриевны,
сожительствует с юношей, у которого «подкрашенные глаза», и тот ищет опоры в
общении с Христофоровым. Именно перед ним Никодимов обнажает свою душу, говорит
о бессмысленности своего существования: «Игра, кроме волнений, хороша ещё тем, что
необыкновенно отрывает от обычной жизни…. Вами овладевает оцепенение….».
Никодимову, в какой-то момент ждущему трагическое разрешение своей жизни, нужна
рядом живая душа и понимание, которые даёт ему Христофоров. Несмотря на
отталкивание Христофорова, «…вы из так называемых праведников». – Не поймёте»,
Никодимов жаждет внутреннего света, который он получает из спасительной беседы с
Христофоровым. Это в очередной раз доказывает простую истину: человеку необходимо
чувствовать себя неодиноким, доброе слово и ласковый взгляд могут сотворить чудо.
Возможно, эта встреча помогла понять Никодимову что-то в своей жизни. В любом случае
то, что жизнь не потеряла для него смысл, несмотря на утверждение «Как скучно!»,
говорит эпизод с лифтом, которого Никодимов до болезненности боится, содрогаясь при
его виде.
 Несомненно, душа Никодимова, погрязшая в «духовной слепоте», будет спасена.
Любовь, непонятная, мучительная и томительная, которую испытывала к нему Анна
Дмитриевна, в этом будет подмогой. И опять именно знакомство с Христофоровым, с «не
теперешним, древним человеком», по её словам, направляет и путь самой Анны
Дмитриевны. Сказанные некогда героем слова о богатстве, которое отягощает жизнь,
запали ей в душу, начался отсчёт времени в ином направлении. И вот она уже мечтает «о
жизни, в какой-то блаженной египетской пустыне, наедине с Богом». «Быстро летящий
карнавал бытия» уже не так притягателен для неё, она становится спокойнее, сдержаннее.
Появилось ощущение ответственности за всё содеянное на земле, за уже ушедших в мир
иной, осознание предстоящей вечности, а жизни земной как подготовки к ней. Поэтому с
глубокой признательностью и вниманием слушает Анна Дмитриевна, вглядываясь в
голубые глаза Христофорова, признание о причастности к Богу, о состоянии, когда
человек забывает о прошлом и не думает о настоящем, когда «ощутил себя блаженным и
бессмертным духом, существующим вечно». Это состояние дарит радость и
безмятежность, спокойствие и смирение: именно так, а не иначе должно быть в мире.
 Интересна ещё одна деталь. В финале повести Б. Зайцев вновь делает акцент на глазах
Христофорова: голубизна апрельского дня удваивается в природной голубизне глаз героя.
Они были расширены, то есть полны желанием впитывать впечатления, раскрывать душу
любви, принимать жизнь такой, какой она даруется Господом, «райская жизнь».
Преобладающий цвет в этой части произведения голубой: голубоватая мгла, эфирная
голубизна, голубая Дева – Вега, голубая бездна. Ведь именно этот цвет и все его оттенки
связаны с образом Богородицы, самоотверженной и бескорыстной любви, прощения и
благостной милости. Это цвет Божьего Чуда! И разве не чудом является прогулка
Христофорова тёплым апрельским вечером, когда «странное чувство истомы и как бы
растворения, того полубезумного состояния…. », а его покровительница Вега «в сердце
своём соединяла все облики земных любовей, все прелести и печали, всё мгновенное,
летучее и вечное. В её божественном лице была всегдашняя надежда». Это процесс
постижения горнего идеала Христофоровым, перед ним открыта Божественная мудрость
Жизни и Созидания.
Загадку таит и фамилии Христофора. Он не просто "носитель Христа", христоносец, ведь
вторая часть корня -фор- происходит от ""фосфор", как в слове "светофор", то есть
Христофоров в буквальном смысле - "излучающий свет Христа", "сияющий Христом".
Поэтому и глаза его лучатся фосфорическим светом, и эфирная голубизна сопровождает
этот образ. К значению фамилии главного героя восходит и образ солнца, светящейся
звезды, луны, его любимой голубой покровительницы Веги.
 Центральный персонаж словно делит всех героев повести на тех, кто блуждает в
потёмках неведения и, наполняя жизнь вещами, развлечениями, далёк от горнего идеала, и
тех, кто смутно, но постепенно начинает осознавать внутреннюю неустроенность,
неудовлетворённость. У этих героев нет определённого цвета глаз (кроме Ретизанова, у
которого синий цвет глаз, и он также называется «несовременным человеком»), их глаза -
тёмные, что, несомненно, приобретает символическое значение. Любимое Б. Зайцевым
неопределённое прилагательное в разных контекстах наполняется разным смыслом. Так,
например, у Машуры глаза не просто тёмные, а почти чёрные, что сразу выделяет её из
группы персонажей. Христофору в глазах девушки кажется голубоватый отблеск. Здесь
очень показательно то, как тёмные глаза помогают раскрыть внутренний мир того или
иного героя, его способность к духовному преображению. Вот Наталья Григорьевна, мама
Машуры, у неё «светлые, несколько выцветшие глаза». Одним только эпитетом писатель
даёт понять, что изменение в образе жизни, тем более в глубинном состоянии
маловероятно со стороны этой героини. У неё сложившаяся упорядоченная жизнь, она
верна своим идеалам и не подвергает их сомнению: всё должно быть благородно,
степенно, без страстей. У Никодимова тёмные глаза сопровождает эпитет «усталые»,
«неулыбающиеся», в них уже не отсвечивает утренняя заря, его глаза «отупели»,
«угрюмо темнели». На протяжении всего произведения ни одной искорки, звёздочки не
загорится в них, не появится живой мысли, не озарится светом счастья, не опечалится
разочарованием или болью. Темные глаза Анны Дмитриевны выражают боль и усталость,
но более всего помогают понять читателю неопределённость её положения. Она зависима
от страстного чувства к Никодимову, болезненно хочет быть с ним, поэтому живого
интереса к многообразию жизни в её глазах нет, центром её становится её «искуситель».
Поэтому, говоря о глазах Анны Дмитриевны, Б. Зайцев употребляет лорнет, который та
часто подносит к глазам, чтобы уследить за Никодимовым: «…она приложила к глазам
лорнет», «не отрывая глаз от лорнета». Поистине, глаза – зеркало души.
 Особый интерес вызывает описание глаз Машуры. Необычно имя, образованное
непродуктивным в именах собственных суффиксом ур. Но сколько ассоциаций оно
вызывает: 1) простое русское, привычное имя Маша, с её открытостью и доверчивостью;
2) Мария, Пресвятая Дева, ещё не познавшая боль разлуки и испытаний; 3) суффикс –урпривносит в имя девушки архаическое, возвышенное звучание, подчёркивается духовная
созерцательность. Под обаяние глаз этой героини трудно не попасть! Они действительно
живые: «глаза её были полны слёз», «глаза, полные слёз», «слёзы выступили на глазах»,
«в огромных глазах трепетало что-то», «сияющие», «на глазах блеснули слёзы». Слёзы
девушки – слёзы радости, омовения, благодарности. Они сродни потоку, очищающему от
всякой скверны, заблуждения. Они говорят о живой и трепетной душе, которая не
слукавит, не обманет. Поэтому так тяжёл её путь к самопознанию, который невозможен
без осознания в себе сил небесных: «Что-то смутное и неясное было у неё на душе». Она
мучительно постигает истинное чувство любви, боясь его и не до конца понимая его.
Поэтому так трогательна её забота о безнадёжно влюблённом в неё Антоне, юноше, с
«небольшими тёмными». Он ревнует, обижается, прощает, но дать ту любовь, особенную,
не житейскую, плотскую, земную, а небесную, идеальную, он не может Машуре, поэтому
и глаза его, Б.Зайцев несколько раз употребляет этот эпитет, «небольшие». В них есть
чувства, но нет горней устремлённости. Её притягивает «отшельник» Христофоров, его
поэтическая влюблённость в покровительницу Вегу, но она ещё зависима от земного
толкования чувства любви. Ещё одно примечательной деталью, характеризующей
смущение, поиски внутренне прочности героини является употребление большого
количества слов с приставками не. Это относится и к Машуре. Интересен духовный путь,
который она проделывает в поисках постижения истины. Композиция романа кольцевая:
начинается описанием весны (май) и завершается действие Великой Пасхой, в апреле. На
страстной неделе она много уединяется, много плачет, но говорит себе: «Если любовь, то
пусть будет она так же прекрасна, как эти звуки томления гениев, и если надо, пусть не
воплотится. Если же дано, я приму её вся, до последнего изгиба». Машура принимает
жизнь, какой ей дарит Бог, со всеми испытаниями, сомнениями, болью. Маша учится
смиряться и с благодарностью принимать то, что есть, довольствуясь малым. На Светлую
Пасху, когда «вся Москва заливалась дружным, светло-радостным звоном», она ощутила
апрель и «теперь начиналось для неё новое. Что именно – она не знала». Разве нам дано
постичь замыслы Всевышнего и его милость по отношению к нам?!
МИР Растений
 Мир зайцевской прозы ярок и многозначен. Уже с первой страницы слышны голоса
птиц: куликов, горлинок, коростелей, жаворонков, ласточек, канареек; чувствуешь аромат
сирени, черёмухи, розы, гиацинтов, лилий, георгинов; проникаешь в тень тополей, дубов,
берёз, елей. Это многообразие флоры и фауны приближает человека к природе, делает
одним целым. Вернее, Б.Зайцев, помещая своих героев в «райские кущи», подтверждает
вечную мудрость о том, что человек лишь часть великого творения Господа и как этот
мир прекрасен и гармоничен.
 Среди обилия названий деревьев и кустарников обращает на себя внимание ветка
черёмухи, которая появляется в руках Христофорова при первом появлении на страницах
повести и заканчивается повествование тоже веткой черёмухи, о которой упоминает
Машура, именно её героиня оставляет у Христофорова. От Маши к Христофорову, от
Христофорова к Машуре. Необычная комбинация. Белоснежный наряд этого цветущего
кустарника, несомненно, напоминает образ нежной девичьей красоты, невесту в
подвенечном наряде. Черёмуха олицетворяет молодость, девичью красоту. Она символ
нежности, чистоты и любви. Считается покровительницей влюблённых. У восточных
славян черёмуха, наряду с дубом, была священным деревом. Несомненно, выбор этого
кустарника не случаен: герои пронизаны поэтической влюблённостью, но, как цветение
этого дерева быстротечно, так и чувство между Машурой и Христофоровым не может
быть таким, каким привыкли жить на бренной земле люди. По словам Маши, это
«поэтический экстаз, что ли… сон какой-то, фантазия…». Так и героям повести не
суждено быть вместе.
 Ещё одно название дерева упоминается чаще других в произведении – дуб. И
действительно, во многих индоевропейских традициях существовал культ дуба,
считавшегося священным дубом, жилищем богов, небесными вратами, через которые
божество может появляться перед людьми. Дуб символизировал силу, мужество,
стойкость, верность. У дуба становится царём Азимелах, под дубом восседает Саул, под
дубом Иаков закапывает чужих богов, на дубе находит свой конец Авессалом. У христиан
дуб – эмблема Христа как силы, проявляющейся в беде, твёрдости в вере и добродетели.
По некоторым версиях христианского предания, крест распятия был сделан из дуба. В
Библии широко известен Мамврийский дуб. Это дерево, под которым, согласно Библии,
Авраам принимал Бога: «Явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе
в шатёр, во время зноя дневного». Согласно преданию, дерево сохранилось до наших
дней, это вечнозелёный палестинский дуб, которому, как полагают, около пяти тысяч лет.
Находится на территории русского монастыря Святой Троицы в Хевроне. Существует
православное предание, что смерть этого дерева является одним из признаков конца света.
Примерно в 1998 году около засохшего ствола появился молодой корневой побег, что
дало верующим основание считать, что мир в очередной раз помилован.
 На страницах повести описание дуба появляется вместе с описанием церквей. Вот
Христофоров едет на прогулку с Анной Дмитриевной в Звенигород. Город встречает
монастырями, «глядящими золотыми главами», которые выглядывают из дубов.
Завораживает мир монастырей, нет привычной праздной жизни: скачек, шампанского,
суеты; здесь церкви – как в сказках, а направо – «дубовый лес». Монастырская гостиница,
в которой остановились на отдых герои, «в тени дубов». Церкви, здания затенены липами
и дубами. Словно своей тенью дуб берёт под покровительство людей, которые уже
познали Бога или которым ещё предстоит пройти путь постижения истины. Завершается
повествование вновь образом дуба: весна, «дубы ещё голы, кое-где на них тёмнокоричневая листва, вечерний ветерок звенит в ней слабо, таинственно». На деревьях ещё
не появилась зелёная поросль, дуб буквально замер в ожидании обновлённой жизни, но
это случится совсем скоро, главное, что оно всё так же будет местом обитания богов,
местом откровения и символом твёрдости в вере. Открытым финалом завершается и
повесть: новая жизнь ждёт всех героев, через страдания и потери принявших идеалы
христианской любви.
 Ещё два образа привлекли внимание: роза и лилия. В западной христианской традиции
роза являлась символом Богородицы, хотя в Библии роза практически не упоминается. В
восточной христианской традиции символом Богородицы остаётся лилия. Роза –
мистический символ, означающий духовное избранничество и всепрощение. У Данте в
«Божественной комедии» в финале поэмы повествователь попадает в рай и видит
большую пламенеющую розу, лепестки её – души праведников, и высший из лепестков –
Богоматерь. В раннем христианстве Деву Марию называли волшебной розой, розой небес.
Самые пасхальные цветы – розы, гвоздики, гиацинты (также упоминаемые в тексте).
Лилия считается символом трёх добродетелей: Веры, Надежды и Милосердия. По
преданию, архангел Гавриил явился к Деве Марии с белой лилией в руке, символом
чистоты и совершенства.
 Машура вводится в ткань повествования в белой блузе и красной розой на груди. Это
достаточно символично: то, что она избрана, не похожа на других девушек этой повести,
очевидно; белая блузка оттеняет красный цвет цветка. В доме у Машуры в «гранёном, с
толстыми стенками стаканчике» стояла красная роза. В очередное примирение девушка,
выходя к Антону, в белом платье, «худенькой рукой приколола себе красную розу».
Именно красная, пылающая роза, сопровождает главную героиню, подчёркивая её
особенность, выделяя среди других персонажей. Подтверждением этому является и то,
что розы встречаются в других контекстах: их продают на улицах, они в волосах
венецианок на маскараде, но нет указания на цвет розы, словно упомянуты между прочим.
Таким образом, насыщенность земного мира образами, звуками, запахами, ощущениями
передаёт многообразие жизни, её полноценность, значимость, духовную составляющую.
Я верю, что в жизни побеждает добро,
 человечность и свет…
 Б. Зайцев
 В центре Парижа, на тихой и неширокой улочке Фремикур, среди старинных зданий из
розовато – серого камня приютился дом постройки 60-х годов. Нет на этом доме
мемориальной доски или памятной таблички, его не показывают экскурсантам, да и мало
кто знает в Париже, что дом этот – последняя обитель выдающегося русского писателя, 50
лет прожившего в этом городе, - Бориса Константиновича Зайцева. Здесь, в квартире на
шестом этаже, тихо и неспешно завершилась долгая, трудная, но прекрасная жизнь
достойнейшего сына России. Из окна кабинета видны лишь красные кирпичи крыши.
Большое кресло с высокой бархатной спинкой придвинуто к окну – писатель любил
отдыхать здесь: звёзды смотрели на него, а он – на них. Этот безмолвный диалог вёлся
много лет… Свою «покровительницу», голубую Вегу, Борис Константинович находил с
юности: в счастье и беде, сквозь ветви притыкинских лип и из колодца дворца
Лубянки…. Вега и сейчас светит в окно, но кресло давно опустело….
 Ушёл из жизни Борис Зайцев в беспамятстве, что – то напевая, 28 января 1972 года.
«Последний человек, знавший живого Чехова», - говорили о нём на французском
телевидении. Всю свою жизнь он был предан русской литературе, книге, которой, по его
мнению, вверено сохранить, передать более мирным и счастливым поколениям истинный
образ России: «Гоголи и Жуковские за нас заступники». На вопрос «Что вы делали на
чужбине?» - говорил о себе с честным спокойствием истинного труженика: «Да вот, что
умели, писали… И своё, и дела жизни отцов наших старались порассказать…».
 Творчество Бориса Константиновича – кладезь живой культуры и традиций тех
«могучих эпох духовной жизни страны», которые составили всемирную славу нашего
Отечества. Этот «светлый, гармоничный» художник слова до последних дней верил, что
когда – нибудь, в своё время, наступит в России мир и в « человеках благоволение» и на
родной земле будут нужны вечные, непреходящие ценности.
 До последнего мечтал о родине, о ранней весне, когда «по бледно – зелёному
мартовскому небу, в часы заката, ложатся и пряди розоватых облаков, всегда говорящих о
неизъяснимо прекрасном; тянет с поезда, из вагона, где собралась простенькая, ситцевая
Россия…». И всё это весеннее, но вечернее образует «меланхолически уходящий пир
природы». Этот человек был настолько русским, что, прожив почти 50 лет во Франции,
так и не научился говорить по – французски. Жил, до последней звезды храня в своём
сердце надежду на встречу с Родиной.
 Его проза сохранила какую – то удивительную, несостарившуюся душу. Он глядит на
мир чистыми глазами, чувствует его чистым сердцем, осмысливает его светом вечности.
Между «непротивлением злу» и «оком за око» он облюбовал своё особое место. По
словам А.Белого, Зайцев был образцом доброты, простоты, честности, скромности,
благородства. Он раз и навсегда выбрал свою звезду – бескорыстие. И грусть, и
сострадание обращены у него именно к миру, а не к самому себе. Большей частью - к
России.
 Какие бы произведения Зайцева мы ни взяли в руки, он предстаёт перед нами писателем
Вечности. Немало великих уроков добра таят в себе его страницы, от которых веет тихим
светом милосердия.
 Борис Константинович оставил завещание молодому поколению великой России, в
которое он по - светлому верил: «Юноши и девушки России, несите в себе Человека, не
угашайте его. Ах, как важно, чтобы Человек, живой, свободный, то, что называется
личностью, не умирал<…>.Достоинство Человека есть вольное следование пути Божию –
пути любви, человечности, сострадания. Вы, молодые, берегите личность, берегите себя,
боритесь за это, уважайте образ Божий в себе и другим и благо вам будет. …Посылаю эти
слова в чувстве благоволения, не как поучение какое – то, а как братское обращение
старшего».
 Список литературы:
1) Агеносов В.В. « Литература русского Зарубежья». – Москва, «Дрофа», 2007 г.
2) Айхенвальд Ю. «Силуэты русских писателей». – Москва, «Республика», 1994 г.
3) Бидерман Г. «Энциклопедия символов». – Москва, «Республика», 1996 г.
4) Дубкова С.И., Засов А.В. «Атлас звёздного неба». – Москва, «Росмэн», 2007 г.
5) Зайцев Б.К. «Дальний край».Повести, рассказы (Серия «Библиотека Отечественной
классики»). – Москва, «Дрофа», 2002 г.
6) Зайцев Б.К. «О себе». – Газета «Русская мысль». Париж, 1957 г., № 70.
7) Зайцев Б.К. «Улица Святого Николая. Повести и рассказы». – Москва,
«Художественная литература», 1989 г.// Михайлов О. «Бессмысленного нет».
8) Зайцев Б.К. «Люди Божии». – Москва, «Советская Россия», 1991 г.// Осипов С.
«Долгая жизнь Бориса Зайцева».
9) Соколов А.Г. «История русской литературы к. 19 – н. 20 в.». – Москва, «Высшая
школа», 2006 г.
10) Энциклопедия «Аванта +», том 9, часть 2. – Москва, 2006 г.

                (Материал из Интернет-сайта)