Прекрасная Эрикназ, отрывок 2. 12

Когда Гайк и Мухаммед-мирза в сопровождении свиты принца миновали город-ские ворота, Тебриз и его окрестности еще окутывала сизая дымка предрассветного тума-на, из которой выступали верхи минаретов. Горы, окружавшие город с севера и северо-востока, казались темными нагромождениями, хотя при свете дня они имели красный цвет. От мирзы Салеха Гайк знал, что жители Тебриза зовут эти горы злыми духами, по-лагая, что из их недр приходит самый страшный враг людей – землетрясение. Ибо за ми-нувшие века ни разрушительные нашествия монголов, ни кровавые вторжения турок-огузов не принесли столько бед, сколько это грозное явление природы. О трагедиях, по-вторяющихся здесь довольно часто, красноречиво повествовали развалины, мимо которых ехали всадники – обвалившиеся мосты, покрытые пылью руины рухнувших домов и ме-четей.
Согласно лунной хиджре шел месяц рабии-аль-аваль, что означает «весна, весен-ний месяц», ибо в этот месяц Амина, жена Абдуллаха, произвела на свет будущего Про-рока, однако по григорианскому календарю подходил к концу ноябрь, поэтому в степи было прохладно, ветер и временами начинавшийся мелкий дождь заставляли путников плотней запахивать накидки, подбитые толстой шерстью.   
Мухаммед ехал рядом с Гайком, велев своей свите держаться позади.
– Учитель, – возбужденно говорил он, – мы подъезжаем к Шабестару, родине ве-ликого суфия Махмуда Шабестари. Послушай, как прекрасно сказал он в «Цветнике тай-ны»:
«Почему сотворенного называют достигнувшим соединения?
Как завершается его путь и движение по этому пути?
Что есть соединение возможного и необходимого?
Что есть рассказ о близости и дальности, о большем и меньшем?
Что за море, символом которого стал берег?
Что за жемчужина извлекается из его глубины?»
Гайк, прежде никогда не слышавший о Махмуде Шабестари, был потрясен страст-ностью, звучавшей в голосе юного принца.
– Мирза называет меня учителем, – смущенно сказал он, – но мне самому еще нужно многому учиться. Когда мы вернемся в Тебриз, я непременно прочту сочинения Шабестари, ибо они проникнуты величайшей мудростью. Я восхищен памятью мирзы, так хорошо запомнившего столь мудрые слова.
Лицо Мухаммеда просияло, и он неожиданно запел:
– «Что за часть, которая превышает целое?
Каков путь к достижению этой части?
Как разделились вечное и возникшее,
Что одно стало миром, а другое Богом?»
В Шабестаре жители высыпали из своих домов, испуганно глядя на богато одетых всадников. Соскочив с коня, принц бросил поводья одному из слуг и отправился покло-ниться могиле Махмуда Шабестари, не велев никому следовать за собой.
Отсутствовал он долго. Прокричал муэдзин, и сарбазы-персияне отправились в ме-четь для совершения намаза. Армянской церкви в Шабестаре не было, но, когда Гайк и армяне, составлявшие треть свиты принца, собрались вознести молитву, к ним приблизи-лись два местных жителя, судя по одежде несториане (последователи христианского учения одной из древневосточных церквей).
 – У нас нет здесь храма, – сказал один из них, – но есть место, где мы, поклоняю-щиеся Христу, возносим молитвы. Пойдемте с нами, братья.
Когда после обращения к Всевышнему персияне и армяне вновь собрались у своих лошадей, Мухаммеда еще не было. Юный принц вернулся лишь спустя полчаса, лицо его было спокойным, а взгляд светился умиротворение. Легко вскочив на коня, он поискал глазами Гайка и улыбнулся ему, что с ним в последнее время случалось все чаще и чаще.
– Сегодня во время молитвы Шабестари ниспослал мне знамение, учитель.

Дом Самсон-хана стоял среди тополей и яворов в полумиле от берега и производил впечатление внушительными размерами, хотя флигель, скорей всего, был пристроен поз-же. Сам дом огибала широкая веранда с массивными колоннами, к парадному входу вела лестница с толстыми деревянными перилами, сад был ухожен, дорожки расчищены и по-сыпаны песком.
Самсон ожидал гостей у ворот дома, и к величайшему удивлению Гайка привет-ствовал персидского принца без всякого почтения – по-русски обнял и троекратно обло-бызал.
– Рад, мирза, – звучно произнес он и, немного отстранив Мухаммеда, оглядел его с головы до ног, – вырос, давно не видел. Высокий. Прости, без почтения, ты не шах еще. Будешь шах – буду у твоих ног.
– Пусть Аллах отодвинет этот час как можно дальше, – серьезно ответил молодой принц, – да пошлет Всевышний долгие годы жизни могущественному шах-ин-шаху, мое-му деду, и благородному шахзаде, моему великому отцу.
Тоненькая черноглазая девушка отделилась от толпы встречавших и пала к ногам Мухаммеда. Самсон засмеялся.
– Твоя молочная сестра, мирза, узнаешь?
Мухаммед ласково поднял девушку.
– Мариам, сестра.
Неожиданно она заплакала, из черных, как сливы, глаз по щекам покатились сле-зы. Самсон-хан снисходительно махнул рукой.
– Рада. Ждала тебя, моя черноглазка. Угощать гостей, Мариам.
Судя по рубленым фразам, Самсон плохо владел языком, однако понять его было нетрудно.
– Это мой учитель, Самсон-хан, – указывая на Гайка сказал Мухаммед, – он будет сидеть за столом рядом со мной.
– Учитель! – Самсон удивленно крякнул и подкрутил усы. – Молод.
Он повел их в дом, где в огромном зале ломился от угощения стол. Свита принца расположилась в дальней его стороне, Мухаммед занял почетное место, с обеих боков от него сидели Самсон-хан и Гайк. К величайшему изумлению Гайка вошла нарядно одетая женщина с болезненным лицом и, поклонившись гостю, села по другую руку от Самсона. Очевидно, это была жена хозяина, дочь грузинского царевича Александра, – по заведен-ному в доме обычаю за столом ей принадлежало почетное место, и даже ради высокого гостя-мусульманина Самсон нарушать этот обычай не стал.
Впрочем, Мухаммед не казался ни оскорбленным, ни удивленным – возможно, он привык к необычным нравам, царившим в этом доме, и присутствие чужой женщины с открытым лицом ничуть его не смущало. Единственной уступкой последователям Проро-ка было отсутствие блюд из свинины. Перед гостями мусульманами стояли кувшины с подслащенной водой, армянам Самсон распорядился подать вина, но и мусульманам, не твердо придерживавшимся устоев веры не возбранялось его попробовать.
Мухаммед ел без особого аппетита – после многомесячных постов его желудок еще не привык к обильной пище, хотя он уже не выглядел тем заморышем, каким прибыл из Хоя. Однако Самсон придвинул к нему тарелку с мягкими плоскими лепешками, и мальчик оживился.
– Блины! – восхищенно воскликнул он, накладывая на лепешки черную икру. – Как давно я не ел их! Кто испек блины, Самсон?
– Мариам, твоя сестра, – ответил тот.
– Клянусь Аллахом, я выберу ей в мужья самого могущественного из ханов, – набив рот, пообещал принц.
По лицу Самсона пробежала тень, он покачал головой.
– Нет, мирза, она хочет мужа своей веры. Вера важна.
Неожиданно лицо Мухаммеда озарилось тем особым вдохновенным выражением, которое появлялось у него при рассуждениях о тонкостях суфизма. 
– Сегодня я молился у могилы Шабестари, Самсон, и мне было видение. Я видел врагов, толпой сплотившихся вокруг меня, но ты стал моей опорой и спасением.
Самсон перекрестился.
– Дай Бог, мирза, дай Бог. Я за тебя жизнь отдам.
– И еще, да простит меня Аллах, я видел себя шахом, и в стране у меня была La Gazette.
– Газета? – удивился Самсон. – Зачем тебе? В России есть газеты. Скучно пишут. Объявления. Купцы продают, портные шьют.
Растерявшись, Мухаммед взглянул на Гайка, и тот немедленно вступился за La Gazette:
– В La Gazette всегда есть страницы, где дают объявления, ага Самсон, но главное это новости. Люди должны знать, что творится вокруг них, знать о знаменитых людях, таких, как вы, например.
Польщенный Самсон почесал затылок и хмыкнул.