Глава 6. Продолжение

Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я настаиваю, что напиться мог только в компании?

Но вся моя компания в К — это мои соседи по комнате, с которыми мы еще не сблизились настолько, чтобы устраивать совместные попойки, тем более, что все мы были вполне интеллигентными людьми и вне экстремальных обстоятельств не злоупотребляли алкоголем.

Своих же друзей детства в К (двоих парней) я не видел к тому времени уже лет десять и даже не знал об их тогдашней судьбе.

Но есть и еще одно обстоятельство, свидетельствующее против алкогольной версии.

Не знаю, у всех ли так или это особенность моего организма, однако, когда у меня наступает алкогольное или токсическое отравление (к примеру, парами нитрата целлюлозы), моё тело и моё сознание начинают жить каждое своей жизнью. У меня могут как угодно заплетаться ноги или язык, но сознание остается чистым и ясным как стёклышко, поэтому я всегда отлично помню: когда, где и с кем я пил. В этом же случае, никаких воспоминаний об этом у меня не было.

Стало быть, напиться я не мог.

Оставалась единственная версия — усыпление.

Для того же, чтобы усыпить человека нужно, как один из возможных вариантов, незаметно дать ему сильнодействующее снотворное.

А как можно дать снотворное незаметно? Самое простое — подмешать его в еду или питье. Как говорится, «достаточно одной таблэтки…»(1)

Ужин готовила моя тётя при мне, и никого постороннего в это время в доме не было. Ну не тётя же подсыпала мне снотворное в еду, принимая таким образом участие в моём похищении. И не дядя.

Тогда как?

Самый реалистичный вариант — это хлороформ (или подобное ему химическое вещество).

В этом случае картина могла выглядеть следующим образом.

Неизвестные (похитителей должно было быть как минимум двое, поскольку одному вынести бесчувственное тело из дома было бы сложно) незаметно проникли в дом, когда мы с моими родственниками спали. Потом они должны были нейтрализовать дядю и тётю, чтобы они не помешали, проснувшись от шума возни с моим телом (дай Бог, чтобы их просто усыпили, о другом даже думать не хотелось). А затем бросить мне на лицо платок, смоченный хлороформом. Один-два вдоха — и я без сознания. Тогда оставалось бы только вынести меня из дома и положить в багажник машины (или на заднее сиденье). И вот — я уже очнулся в незнакомом месте на полу.

Так ли это было, или как-то по-другому, но это самый правдоподобный вариант.

Допустим, что всё так и было. Но остаётся вопрос: зачем?

Зачем чаще всего похищают людей? Ради выкупа. Но похищать ради выкупа имеет смысл только тогда, когда ты уверен на все сто процентов, что близкие похищенного смогут этот выкуп заплатить, в противном случае есть только ничем не оправданный риск.

Все мои близкие жили от зарплаты до зарплаты, так что не могли сделать даже хоть какие-то накопления. Откуда у них деньги на выкуп? Что-нибудь продать? Что? Квартиру ни продать, ни купить, ни даже подарить невозможно, так как она не является частной собственностью, но собственностью государства. Ни машин, ни дач с потенциально высокой стоимостью у нас в роду ни у кого не было. Точнее, у дедушки с бабушкой был садовый участок, несколько соток с небольшим домиком (скорее даже сарайчиком) для инструментов, однако, даже если его продавать, много денег за него не получишь, да еще, вдобавок, на поиски покупателя ушло бы неизвестно сколько времени.

Так что, собрать деньги на мой выкуп родственники вряд ли бы смогли. Ну разве что занять. Если бы только кто-то мог бы дать им необходимую сумму взаймы. Это — крайне ненадежный вариант.

В общем, если бы кто-то похитил меня ради выкупа, он совершил бы большую ошибку, а у меня, соответственно, не было бы никаких шансов на спасение.

Зачем еще похищают?

Скажем, для оказания давления на ответственное лицо с целью принятия решения по какому-либо вопросу в пользу похитителя.

Знаешь, я с трудом представляю, чтобы кто-то из учеников моей тёти мог бы похитить меня ради того, чтобы заставить её поставить ему тройку в четверти вместо двойки. Из остальных моих родственников никто не обладал правами хоть что-либо решать в чью-нибудь пользу.

Как ни крути, моё похищение было совершенно нелогичным, разве что меня с кем-то спутали и выкрали по ошибке. А об ошибке рано или поздно становится известно, и вот я уже не ценный актив, а просто лишний балласт, то есть ненужный свидетель, от которого необходимо избавиться(2) «Как говорил один мой знакомый… покойник: — Я слишком много знал»(3)). Ты спросишь: почему? Ведь можно же меня просто отпустить: завязать глаза, или опять же усыпить, и вывезти куда-нибудь в безлюдное место. Но ведь нет же никаких гарантий, что я не пойду в милицию. А если я пойду в милицию, то милиция возбудит уголовное дело и начнет расследование. В таком  маленьком городишке как К это не было совсем безнадежным делом. Хоть как ты не перестраховывайся, а расследование — всегда риск. Так что надежней — спрятать концы в воду, инсценировав несчастный случай или самоубийство.

Ты, наверное, не поверишь, но смерти я не боялся. Мы к тому времени были с ней давними знакомыми. Впервые мы познакомились в мои десять лет, когда я лежал привязанным к жертвеннику с завязанным ртом, а она заносила надо мною свой смертоносный стилет. С тех пор много раз она подходила ко мне настолько близко, что я чувствовал её ледяное дыхание и ловил на себе её колючий, пронзительный взгляд. Однако каждый раз, только благодаря Богу, мне удавалось выскользнуть из ее цепких рук. А потом уже мой страх притупился настолько, что я перестал его ощущать.

Другое дело — как умирать и ради чего.

Обидно было умирать в двадцать три года просто из-за чьей-то глупой ошибки. И ладно бы моя смерть кого-то спасла, это бы еще можно было принять. Так нет же, вряд ли мои похитители на этом остановятся, скорее всего они постараются довести свое дело до конца, а моё убийство только увеличит их издержки и поднимет размер выкупа.

Что же теперь: сидеть сложа руки и ждать, когда смерть придет за мной очередной раз, или попытаться что-то предпринять для своего спасения?

Что можно предпринять?

Перво-наперво, нужно попытаться установить: есть ли сейчас кто-то в доме или меня оставили одного (хорошо хоть не связали)?

Во-вторых, нужно проверить все возможные варианты выбраться наружу. Вдруг похитители что-то упустили из виду, и осталась какая-нибудь лазейка.

В-третьих, со мной безоружным несколько человек легко справятся. Стало быть, нужно попытаться чем-нибудь вооружиться, хоть кухонным ножом. Должна же быть в доме кухня. Если даже это не поможет мне освободиться, то, по крайней мере, я возьму приличную цену за свою жизнь.

Затаив дыхание, я напряженно прислушался к звукам в доме. Было тихо как в склепе. Ни единого шороха, ни тиканья часов, ни гула работающего компрессора холодильника, ничего, даже лая собак или какого-нибудь другого шума с улицы не было слышно.

Похоже, я был-таки в доме один.

И я решил осмотреться.

Поднявшись с пола, я неуверенно стал на ноги, — ноги плохо слушались (должно быть отлежал от неудобной позы), — и сделал несколько шагов по комнате.

Ставни снаружи прикрывали окно настолько плотно, что не было даже самой маленькой щелочки, чтобы через неё можно было увидеть хотя бы свет, не говоря уже об улице.

В двери, с внутренней стороны, не было ни отверстия для ключа, ни защелки. Стало быть, она запиралась снаружи, и отпереть её изнури было невозможно.

Я подергал ручку — дверь не поддалась. Оно и понятно. Это было бы слишком просто. Кто бы оставил пленника в помещении с открытым выходом на свободу?

Дверь в сенях тоже была заперта и отпиралась только снаружи. Да, собственно, даже если бы она изнури отпиралась ключом, что бы мне это дало? Я же не взломщик, а ключа у меня всё равно не было.

Я собрался идти проверить остальные комнаты и попытаться найти кухню и уже направлялся к проёму, ведущему в коридор, как кто-то окликнул меня по имени.

От неожиданности я даже подскочил на месте.

Что за ерунда? Ещё секунду назад в комнате никого не было и я не слышал, чтобы двери открывались, и кто-нибудь входил.

Обернувшись, я не увидел никого. Комната была по-прежнему пуста.

«Померещилось.» — Подумал я и снова намерился идти.

Но тот же, кого я не видел, окликнул меня во второй раз. При этом по слуху было невозможно определить, откуда идёт звук. Казалось, что он идет отовсюду.

«Как такое может быть? Наверное, у них по дому установлены скрытые телекамеры и динамики, а наблюдатель сидит где-нибудь в секретной комнате и видит все, что я делаю.» — Предположил я. — «И стало быть, мой план А провалился, нож мне не раздобыть.»

Я повертел головой по сторонам в поисках камер, но ничего подозрительного не обнаружил. Видать, очень хорошо замаскировали.

Что еще было удивительно. Любая техника фонит и искажает звук, а голос «наблюдателя» звучал так, словно бы он был рядом со мною. Для такого динамики должны были быть очень высокого качества, а значит, явно не советского производства, у нас такую качественную технику, во всяком случае массово, никто не делал, даже рижский ВЭФ. Стало быть, техника — иностранная и очень дорогая. Мало кто может себе такую позволить. Только, пожалуй, спецслужбы, причем, подозреваю, что в моем случае — иностранные.

Посуди сам, зачем «нашим» меня похищать, когда можно просто пригласить в первый отдел и… — вот он я, беседуй со мной сколько твоей душе угодно.

А иностранным… Кто, кстати, наш главный стратегический противник был и есть на все времена? Американцы, конечно.

Так вот, им-то зачем я нужен, я ведь не технический специалист, и доступа к секретной технической документации не имею? Правда, пропуск в цеха у меня был, но тоже не во все. Для чего это может шпионам пригодиться — понятия не имею.

Впрочем, может, эти тоже ошиблись. Нас в одной комнате в общежитии было трое молодых специалистов, и у Володи с моим тёзкой точно доступ в секретные цеха был, да и к технической документации тоже. Вот они и хотели, наверное, завербовать кого-нибудь из них, но точно не знали: кто из нас кто. Тем более, что меня выкрасть было проще, чем их из общежития (там слишком людно).

Согласен. Версия имеет свои недостатки. Скажем, кого-то из них могли бы похитить где-нибудь по дороге, или подкараулить в каком-нибудь безлюдном месте. Но кто их знает, что там на уме у этих шпионов.

В целом, версия имеет всё же право на жизнь, а это значит, что, в этом случае, я нахожусь в доме какого-нибудь резидента американской разведки.

Угораздило же меня так вляпаться. Как только теперь из всего этого выпутываться? Хотя, возможно, выпутываться и не придется: вынесут вперед ногами и прикопают где-нибудь в лесу или в речке с камнем на шее утопят.

Пока я так размышлял, «наблюдатель» окликнул меня в третий раз.

И в этот раз я отозвался, и спросил чего от меня хотят?

«Сам скоро поймешь.» — Ответил «наблюдатель» и велел идти в душ.

Тоже еще новости! Это еще зачем? Какая, к шутам, разница: какое тело будет в земле валяться или в реке плавать — чистое или грязное? Да и не такой уже я и грязный — мылся день назад. Может, похититель просто маньяк?

Всё же я решил выполнять пока его требования чтобы выиграть время: вдруг судьба даст мне какой-нибудь шанс вырваться отсюда.

Ванная комната была по правой стороне того самого коридора, куда я собирался идти в поисках кухни.

Она была похожа на те, какие делали в хрущёвках — просто и без всяких изысков: кафельный пол, темно-синие панели, чугунная ванна с вертикальным душем за клеенчатой занавеской, умывальник, полотенцесушитель и вешалка для одежды. Вешалка, правда, была не настенная, как чаще всего делали, а такая, какие ставили в общественных местах, к примеру, в кабинетах врачей в поликлиниках — длинная палка с рогами на фигурных ножках.

Само по себе наличие такой ванной комнаты в частном доме уже было делом необычным.

Как правило, в домах в частном секторе не было водопровода, а воду брали в водоразборных колонках на улицах и приносили домой вёдрами. Чтобы в доме была проточная вода должно было быть или подключение к водопроводной сети, или скважина с работающим насосом во дворе.

Потом. Использованная вода должна была бы куда-то стекать. То есть должны были бы быть либо большой ёмкости выгребная яма (проточная вода быстро бы её наполняла), либо подключение к канализационному коллектору. Наличие канализационных сетей в частном секторе в то время было большой редкостью. Поэтому душ, чаще всего, делали на улице. Это была кабинка с огромным баком для воды сверху, к которому приделывали лейку с краном. Использованная вода в этом случае уходила в грунт. Понятно, что пользоваться таким душем можно было только летом. Зимой или мылись в корыте (тазике), или ходили в баню.

Думаю, немного нашлось бы домов в частном секторе, в которых были бы водопровод и канализация, а значит, их несложно было бы найти через Водоканал, которому и принадлежали эти сети.

Повесив одежду на вешалке, где, кроме полотенца ничего не было, я залез под душ и продолжил попутно размышлять о возможности побега.

Но как я не напрягал свои мозги, ничего путёвого в голову не приходило.

Вымывшись, но так ничего и не придумав, я отдернул занавеску и с удивлением обнаружил, что моей одежды нет, а вместо неё висит какая-то длинная белая шелковая рубаха свободного кроя с короткими рукавами, кружевными воротником и манжетами, с крючками и петельками вместо пуговиц, похожая на женскую ночную сорочку, с белой же шелковой тесьмой в качестве пояса.

«Это ещё что такое?! Где мои вещи? Когда они успели их подменить? Я же не слышал, чтобы кто-то входил, пока я мылся. Впрочем, может, это потому, что вода шумела?» — Растерялся я.

«И зачем, интересно, им моя одежда? Хотя, если подумать… Даже изуродованное тело можно опознать по одежде. А если нет одежды, то и тело могут не опознать. А, как говорится, нет тела — нет дела. Ну, объявят в розыск как без вести пропавшего, фотографии по стендам развесят… Звоните, мол, нам, если увидите. Наши телефоны — красный, синий, зеленый.»

«А мне теперь что, женскую ночнушку надевать что ли? Даже трусов не оставили.»

И, главное, никто ничего не говорит, а я, как дурак, стою с голым задом в ванне и чешу свой затылок.

Наконец, «наблюдатель» велел мне одеваться в то, что висело на вешалке и на полотенцесушителе.

Что интересно. Откуда он, спрашивается, узнал, что я уже закончил мыться? Или у них и в ванной комнате камеры с динамиками есть?

Неприятно было осознавать, что за тобой подглядывали, пока ты мылся. Ну да что мне оставалось в моём положении?

Я попытался взглядом отыскать камеру, но так же, как и в комнате, откуда пришёл, ничего похожего не обнаружил.

Я попросил вернуть мне хотя бы мои трусы, но «наблюдатель» ответил, что моё исподнее висит на полотенцесушителе.

Только сейчас я заметил белую тряпочку со шнурком, которые, действительно, висели на согнутой как подкова трубе.

Это были продолговатый кусок белой хлопчатобумажной материи размерами где-то пятьдесят сантиметров на метр, и шириной в семь-восемь миллиметров при длине где-то метр тридцать, сшитый из такой же ткани, поясок.

Было непонятно: что с этим делать? Как это на себя надевать? Дырки, что-ли, для ног прорезать? Чем? А закрепить потом эту тряпку как? И для чего нужна эта ленточка?..

Когда я подумал о ленточке, меня внезапно осенило: «Да это же набедренная повязка! Как в фильмах про индейцев.»

И резать ничего не нужно. Достаточно сложить этот лоскут вдоль длины несколько раз, пропустить между ног и подвязать тесёмкой.

Господи, дикость-то какая! На дворе конец ХХ века, а тут — набедренная повязка.

При этом надеть её у меня получилось далеко не сразу.

Для того, чтобы завязать тесьму вокруг пояса, нужны были две руки, и чтобы придерживать при этом ткань нужна была еще рука, а у меня их было всего две. Когда я пытался завязать тесьму, у меня падала ткань, а когда поддерживал ткань, у меня из рук выпадал конец тесьмы. В общем, заколдованный круг (Как только индейцы с этим справлялись?) У меня уже стали сдавать нервы, и тогда я завязал тесьму вокруг пояса, а затем, втянув живот, просунул под неё конец ткани. Почему я сразу так не сделал? Да потому, что я хотел затянуть тесьму как можно туже, чтобы вся повязка не сползала.

С «ночнушкой» было проще, если не считать самых верхних петельки с крючком. Они находились под подбородком и их не было видно, как ты не коси глазами. Я даже хотел их вообще не застегивать, как на рубахе, но «наблюдатель» велел застегнуться под самую завязку, как на военном кителе. Пришлось использовать пальцы вместо глаз и проделать всю операцию наощупь. И это только кажется, что это настолько же просто как с пуговицей. У меня на это ушло минуты три, наверное.

В целом же, по моему представлению, вид у меня был довольно нелепый. Карикатура, одним словом.

Однако, сюрпризы на этом не закончились. И все версии причин моего похищения, одна за другой, летели в тартарары.

Ну зачем, к примеру, нужно было меня еще и стричь («Наблюдатель» сказал, что мне нужно постричься)? Зачем «покойнику» в моем лице нужно было быть вымытым и стриженым? Чтобы прилично выглядеть в гробу? Так, стало быть, меня собираются хоронить официально? И что, об этом не станет известно моим родственникам? И, соответственно, не встанет вопрос о причинах моей смерти? Нелепица какая-то.

Если только меня не собираются выдать за кого-то другого, на кого я, вероятно, очень похож.

Ну то есть, кто-то решил инсценировать свою смерть, чтобы самому скрыться (возможно даже за границей). Теперь он за взятку возьмёт у врачей справку о своей смерти под мой труп, и меня похоронят с чужим именем.

Это бы объяснило, зачем так усердно занимаются моим внешним видом. Просто я должен быть максимально похож, в том числе прической, на моего двойника.

К моему возвращению в комнате, откуда я первоначально вышел, появился табурет — самый обыкновенный деревяный табурет на четырех ножках. Он стоял рядом с буфетом. А на столешнице буфета лежали расческа, парикмахерские ножницы и маленькое зеркальце. Самого «парикмахера» пока не было.

Мне было интересно: кто же меня будет стричь? Неужели они рискнули пригласить на дом профессионального парикмахера, или, может, постараются обойтись своими силами.

Время тянулось, так что в ожидании я сел на табурет (другой мебели в комнате, как я уже говорил, не было) и, видимо, на несколько секунд впал в забытьё.

Я не заметил, как за моей спиной появился человек. Видеть я его не мог, но слышал, как он взял что-то со столешницы буфета.

«Парикмахер» — понял я.

Не успел я даже эту мысль додумать, как «наблюдатель» меня предупредил, чтобы я не оборачивался и не пытался разглядеть того, кто меня будет стричь.

Не буду врать. Мне было интересно на него глянуть хоть краем глаза, но я боялся, что моё любопытство может обернуться для меня (а может быть и не только для меня) неприятными последствиями, поэтому решил не рисковать.

«Парикмахер» же дал мне в руки маленькое круглое зеркальце с ручкой, чтобы я мог следить за тем, как он меня стрижет.

Зеркальце было настолько маленьким, что ничего, кроме моего лица и мужских рук с парикмахерскими инструментами, в нем не было видно.

Больше всего, все же, меня поразило отражение моего лица. Оно было словно моё и не моё одновременно. То есть общие черты были моими, но почему-то на нём топорщилась жёсткими волосами густая, чёрная как сажа, окладистая борода.

Такой длины борода не может вырасти за одну ночь. Чтобы выросла такая борода даже двух недель будет мало.

Сколько же времени я уже здесь нахожусь? И что, все это время я был без сознания? И ничего не ел? И, простите, нужду не справлял? А ещё, почему борода чёрная, когда я сам русоволосый?

Я сознавал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать, поэтому попытался состроить какую-нибудь гримасу, чтобы убедиться, что в зеркале действительно моё отражение. Сомнений быть не могло — это был я.

Я был в замешательстве и не понимал: как такое может быть?

Но если я здесь нахожусь давно, то меня наверняка уже ищут.

А тем временем «парикмахер» делал свою работу и делал её профессионально, так что только ножницы сверкали. И результатом я был вполне доволен. Впрочем, я же не знал: какой именно вид мне хотели придать.

Когда же стрижка была закончена, «парикмахер» как-то незаметно удалился, а меня отправили к платяному шкафу выбирать себе одежду.

Я подошёл и открыл дверцы. И что же я там увидел?

На деревянной перекладине, которая тянулась от одной стенки до другой, на плечиках висели… платья! Тщетно, раздвигая все эти наряды, я искал хоть какое-то подобие мужского костюма или, по крайней мере, брюк — никаких признаков традиционной мужской одежды в шкафу не было, только женская. Платья были различных расцветок, пёстрые и однотонные, но неизменно свободного кроя (видимо, чтобы влез даже самый толстый), как на беременных, к тому же одной длины и с короткими рукавами. К ним прилагался тонкий, той же расцветки что и само платье, поясок.

И что, из этого я должен выбирать?

Обращаясь к «наблюдателю», громко, чтобы он меня расслышал, я спросил: «А где мужская одежда?» На что он ответил, что это, мол, и есть мужская одежда.

«Ну, да, конечно… мужская… Для мужчин, которые носят женскую одежду.» — Мысленно огрызнулся я. — «Может, меня собираются гримировать под женщину?.. Да нет... Какая, к шутам, женщина с бородой?»

«А может, мой двойник трансвестит — нетрадиционной ориентации сынок какой-нибудь влиятельной «шишки» (в то время в СССР мужеложество было уголовно-наказуемым преступлением и преследовалось по закону)?»

«Чтобы избежать наказания для сына, папаша и собирается организовать его бегство в «свободные» страны. Непонятно только, для чего нужно хоронить его двойника в женской одежде? Что-то вроде посмертного каминг-аута в качестве протеста?»

Но куда ты денешься с «подводной лодки»? Пришлось-таки выбирать.

Я взял однотонное тёмно-бордовое платье с традиционным греческим орнаментом по подолу.

У него была широкая горловина, так что кружевной воротничок «ночнушки» оказывался сверху, а из-под коротких рукавов выглядывали белые кружевные манжеты. Ну, прям, роза-мимоза какая-то. Тьфу!

На этом унижение не закончилось.

Пришлось натягивать чулки (больше похожие по длине на гольфы) из ярко-алого атласа с атласными же ленточками в качестве завязок.

Опыта в ношении женской одежды у меня не было никакого (если не считать попытки напялить на себя балетную пачку моей сестры в раннем детстве), так что полагаться в этом деле я мог только на свою интуицию (мои похитители ничего не поясняли — мол, сам думай).

И я думал.

С какой, к примеру, стороны, должны быть эти, будь они неладны, завязки — внутри, или снаружи? И как их завязывать? Бантиком?

Думал-думал… В конце концов плюнул, и завязал бантиком снаружи. Если что, я не виноват. Пояснять нужно было.

За чулками следовали сандалии (я их так называю, поскольку кто его знает, как они правильно называются).

Это были две кожаные подошвы, больше похожие на стельки для туфлей, из толстой кожи, с узкими металлическими пластинами разной длины, соединёнными между собой и подошвой маленькими проволочными колечками. Самые длинные пластины длиной были аккурат с голень. На одном конце этих пластин были металлические застёжки для фиксации их под коленом на икрах.

Конструкция застёжек была хитрая, так что пришлось с ними повозиться пока получилось их застегнуть. А потом расстегнуть, чтобы надеть шпоры, и застегнуть еще раз (Ну откуда я знал, как пристёгиваются шпоры? Я их живьем видел первый раз в жизни.)

И зачем, кстати, покойнику в гробу шпоры? Или меня похоронят верхом на лошади, а сверху насыплют курган? Странные люди какие-то.

За деревянной дверью, справа от шкафа, была совсем маленькая комнатка, больше похожая на кладовую. Окна в ней не было, так что даже днём для её освещения нужно было включать свет. А освещалась она такой же лампочкой под потолком, как и в комнате со шкафом. Она была проходной. То есть напротив её входной двери был выход в смежную комнату.

В этой маленькой комнатушке не было ничего, кроме портновского манекена, одетого в жилет без рукавов и воротника из толстой плотной кожи, и прикрученной к стене мини-вешалки с крючками, на которой висели какие-то соединённые между собой кожаные ремешки (что-то наподобие портупеи).

Первым делом мне было велено надеть жилет.

У него со спины была шнуровка. Затягивалась она с помощью шнурков и двух, во всю длину, рядов металлических петелек, по ряду с каждой стороны, одна петелька напротив другой.

Чтобы не расшнуровывать полностью, я надел я его через голову.

Но даже при всём моём желании я не смог бы стянуть шнуровку у себя за спиной без посторонней помощи. И можно подумать, что сами они этого не знали, вынуждая меня обратиться к «наблюдателю».

Его ответ меня слегка обескуражил. Он сказал, что одеться мне поможет его слуга, которого я, как уже повелось, не должен видеть.

Какой ещё слуга? Господа и слуги остались в 1917-м году. У нас свободная страна, в которой все граждане имеют равные права, включая тех, кто работает в сфере услуг. Что за старорежимная лексика?

Прошла пара секунд, прежде чем я услышал лёгкие шаги за спиной, и почти сразу же почувствовал, как «слуга» стал стягивать полы жилета.

Причём стягивал он их настолько сильно, что практически лишал меня возможности дышать — грудная клетка просто не могла двигаться.

Так, может, в этом и был их план — асфиксия(4)? И при этом никакой странгуляционной борозды. Всё будет представлено как несчастный случай или, на худой конец, как непреднамеренное убийство.

— Пожалуйста, не так сильно… Я не могу дышать. — Пожаловался я.

Ответ был категорическим и коротким:

— Можешь.

Я уже, было, совсем собрался прощаться с жизнью, когда вдруг обнаружил, что несмотря на то, что моя грудная клетка совсем не движется, я до сих пор не задохнулся, а, значит, воздух в мои лёгкие как-то поступает.

Более того, я даже ощутил бодрость и прилив сил. Как такое могло быть?

По ритмичному движению живота я сообразил, что дышу с помощью диафрагмы. И такой тип дыхания даже более эффективен, поскольку в этом случае лёгкие заполняются воздухом полнее, а значит больше кислорода попадает в кровь.

Закончив свою работу, «слуга» так же, как и пришёл, практически бесшумно, удалился.

Когда же очередь дошла до перевязи с ножнами для меча, которую я вначале принял за портупею, ко мне, наконец, стало приходить понимание, что вся одежда, которую я уже надел, на самом деле действительно-таки мужская, также, к примеру, как килт, являющийся по сути юбкой, — традиционная одежда шотландских мужчин. Правда, мода на такой гардероб вышла уже лет эдак тысячу с гаком тому назад.

Впрочем, до сих пор находятся люди, горячие поклонники исторической науки, с удовольствием готовые пощеголять в этом винтажном туалете во время инсценировок событий, имевших место много веков назад. Называются эти люди реконструкторами(5).

Только я-то тут при чём?

Может мой двойник был таким реконструктором?..

Проблем с перевязью у меня не возникло. Как она надевается и как застегивается было, в общем, понятно. Единственный вопрос, который нужно было решить: с какой стороны должны быть ножны?

И я рассудил: раз я правша, то удобней извлекать меч мне будет, если ножны будут с левой стороны. Так я перевязь и надел.

То же, что произошло потом, совершенно перевернуло моё мнение обо всей этой истории.

Неожиданно, словно из ниоткуда, снова появился «слуга» и передал мне в руки меч! Не имитацию, не игрушечную деревянную копию, а самый настоящий одноручный боевой меч!

При этом, что интересно, самого слугу я разглядеть не мог, хотя он и стоял, практически, напротив меня.

Я видел его словно боковым зрением, будто кто-то отводил мне глаза, так что кроме общего силуэта и незначительных деталей я так ничего и не смог заметить.

А меч был великолепен!

Длинный, прямой, обоюдоострый, с идеально заточенными лезвиями, неглубоким полукруглым долом, черенком с гардой и навершием с огромным рубином, отполированный настолько, что в нем без труда можно было видеть своё отражение. Даже при скудном освещении он сверкал словно молния и пускал зайчики по стенам. По долу был выгравирован девиз на латыни (его я, к сожалению, не запомнил). Будучи идеально сбалансированным, он оказался легче, чем можно было ожидать. Он лежал в моей правой руке словно влитой. И это было совершенное оружие.

У меня было такое чувство, что это первая НАСТОЯЩАЯ вещь, которую я держал в своих руках. Ничто, из того, что до сих пор попадало в мои руки, не могло идти с ним ни в какое сравнение.

Досадно, что я не умел фехтовать. Случись участвовать в реальном бою, я бы не смог им умело воспользоваться. Так что, к моему огромному сожалению, он был только роскошной деталью моего костюма.

Жалко было прятать его в ножны, но не мог же я постоянно держать его в руках.

Я несколько раз попробовал извлечь его и снова вложить, чтобы научиться делать это одним движением.

Секрет оказался прост — нужно было поднимать наконечник ножен почти до пояса и двигать руку с мечом вправо (не вверх), а другую, с ножнами, — в противоположную сторону.

Я не мог более без смеха вспоминать мои мечты о кухонном ноже.

Да и понятно стало, что убивать меня никто не собирается. Иначе зачем нужно было бы меня вооружать?

Тогда что все это значит?

Может, какие-то местные реконструкторы хотят пригласить меня вступить в их клуб и устроили весь этот спектакль чтобы меня заинтриговать?

Весьма сомнительное мероприятие, учитывая, что на моём месте мог бы оказаться человек с менее крепкими нервами, который раньше времени отдал бы Богу душу, схватив инфаркт?

Слава Богу, я оказался более «толстокожим», так что теперь уже почти совершенно успокоился.

Ты, наверное, слышал эту шутку:

Сколько бы ни было лет вашему мальчику — четыре или сорок, подарите ему на День рождения вертолётик на радиоуправлении, и он уписается от радости.

С оружием также.

Мне думается, что тяга к оружию у мужчин заложена генетически, поэтому, зайдя в следующую комнату, я просто ахнул.

Посредине просторной с плотно зашторенными окнами комнаты стояло множество манекенов с надетыми на них разного вида доспехами из металла и кожи. В больших проволочных корзинах на полу стояли копья, пики и алебарды, а со стендов, висящих на стенах, на меня смотрело неимоверное разнообразие мечей, кинжалов, луков и арбалетов.

Комната производила впечатление малого филиала оружейной палаты. А я чувствовал себя маленьким мальчиком, попавшим в сказку, у которого спёрло дыхание в упоительном восторге от встречи с настоящим чудом.

В воздухе стоял сладковатый аромат непостижимой тайны. Словно стоишь у края пропасти, отделяющей унылую реальность бытия от леденящей душу и манящей к себе волнующей неизвестности, скрывающей полное отсутствие бытия, или неведомое инобытие, открывающее путь к вожделенному покою, блаженной тишине и тихой радости.

Глаза разбегались в разные стороны так, что я рисковал заработать косоглазие. Пребывая практически в полуобморочном состоянии, я жадно глотал воздух, чтобы не захлебнуться от восторга. Мне хотелось взять всё: кинжал, копьё, лук, но особенно чудо древней военной техники — арбалет.

Меня осадил всё тот же таинственный «слуга», сказав, что мы пришли сюда за другим. Наша задача — выбрать доспехи.

Среди всего множества выделялись сияющая как зеркало кираса(6) с наплечниками из желтого металла, похожего на золото. Скорее всего это и было золото, поскольку, приметив мой жадный взгляд, «слуга» предупредил, что их я взять не могу, так как это доспехи Отца.

Какого отца? Чьего отца? — Я не понимал, а спросить стеснялся.

И я выбрал стальную анатомическую кирасу, висевшую рядом.

Она состояла из двух пластин, выгнутых по форме человеческого тела, соединенных кожаными ремешками. Передняя пластина была выполнена по форме рельефа мышц груди и живота, задняя — по рельефу мышц спины. Отполирована она была до зеркального блеска, хотя имела местами чеканку в виде крупного, но неглубокого узорчатого рисунка.

«Слуга» помог мне её надеть и затянуть ремни. И она настолько хорошо подходила под мои размеры, что сидела на мне как обычная рубаха, нисколько не стесняя моих движений.

Ещё были чёрные перчатки из замши длиной почти по локоть, стальные наручи и семь золотых перстней с крупными камнями разных оттенков (Сам я, конечно, никогда бы не сообразил в каком порядке и на какие пальцы их надевать. «Слуга» мне рассказал).

Потом он же вынес на подносе серебряный коллар(7) с крупным медальоном, на котором, как он пояснил, был изображён мой родовой герб.

Меня и до этого не покидало ощущение, что меня всё же с кем-то путают.

Ну какой ещё фамильный герб, если на всех моих родственниках, в кого ни ткни, написано рабоче-крестьянское происхождение? Я что-то никогда не слышал, чтобы у крестьянских фамилий были свои гербы. Ну разве, что серп и молот. И то уже после революции.

А, в общем, я и не рассмотрел этот герб толком, сразу надел коллар, так что и не запомнил ничего. Меня больше волновало, что он оцарапает полировку на кирасе.

Всё же, происходящее настолько меня захватывало, что спорить я не стал. В конце концов это их проблемы.

Мне не хотелось покидать эту комнату. Я даже не успел рассмотреть стенды со стрелковым оружием: кольт, вальтер, браунинг, маузер… Но «слуга» настоятельно меня пригласил пройти в следующую, сказав, что у нас сейчас на это нет времени.

Я нехотя подчинился.

Впрочем, следующая комната произвела на меня впечатление едва ли меньшее, чем предыдущая.

На прозрачных полках, отражаясь в стёклах витрин, красовались разные по виду венцы: золотые и серебряные, от самых простых до изысканных, украшенных драгоценными камнями, жемчугом и тканями.

Как и прежде, самый изысканный золотой венец, инкрустированный драгоценными камнями и декорированный дорогими тканями, принадлежал отцу, так что его я не мог даже примерить.

Да, собственно, у меня и намерения такого не было.

Я чувствовал себя так, словно сел не в свои сани. Всё это великолепие в моём представлении никак не вязались с моим подлым(8) происхождением. Поэтому я старался выбрать что-нибудь попроще, даже, если возможно, самое простое.

Изначально я хотел взять незатейливый серебряный венец, в тон моих доспехов, но «слуга» удержал меня, пояснив, что мне полагается золотой.

Тогда я остановил свой выбор на золотом венце, представлявшем собой обычную пластину с крупными зубьями по одному краю, согнутую в виде обруча и спаянную противоположными концами, таком, как обычно изображают короны дети на своих рисунках.

Моя экипировка заканчивалась тем, что я надел алый атласный плащ с бархатной подкладкой (он протягивался под правой подмышкой и застегивался на левом плече) и зачем-то шейный платок в виде маленькой косынки. Платок был похож видом и размерами на пионерский галстук, поэтому я и повязал его так же.

В общем, в этом наряде я был похож, думаю, на какого-нибудь античного цесаревича.

Только цель всего этого маскарада оставалась по-прежнему загадкой.

Впрочем, вопросов я не задавал. Да и зачем? Ну не для того же всё это, чтобы я просто покрасовался во всей этой амуниции? А значит, так или иначе, мне должны будут рассказать, что я должен сделать, нужно только проявить терпение и немного подождать.

«Слуга» сказал, что в самой первой комнате меня ждет «хозяин» дома, так что я должен вернуться в комнату со шкафом.

Я, было, подумал, что сейчас, на обратном пути, задержусь-таки возле стендов с огнестрельным оружием, но «слуга» велел идти коротким путём.

В конце комнаты, где мы находились, была ещё одна дверь. Она вела, как оказалось, в тот самый коридор, где я уже был, то есть, где был вход в ванную. По нему я и вернулся в исходную точку.

В ней меня ждал мужчина, которого я, как и «слугу», как ни старался, не мог как следует рассмотреть. Он дал мне небольшой мешочек из кожи — кошель, и золотой перстень с крупным бриллиантом, окружённым камешками поменьше, и сказал, что это — в подарок, и что мне следует поторопиться, так как у меня остаётся мало времени.

Кому подарок? Он не сказал. Очевидно, хозяину того места, куда мне нужно будет ехать. И почему мало времени? На чём ехать? Я хоть и могу водить автомобиль, но водительских прав у меня нет, а на мотоцикле я вообще никогда не ездил (Я представил себя в доспехах на мотоцикле. Забавное, должно быть, было бы зрелище). Или меня отвезут?

«И должен же он будет мне назвать цель моей поездки, иначе как я поеду?» — Рассуждал я.

Я положил перстень в кошель, а сам кошель, завязав так, чтобы перстень из него не выпал, приторочил к поясу.

Завершив таким образом все приготовления, мы вышли во двор.

Далее... http://proza.ru/2024/03/25/1796

----------------------------------------

1. «Бриллиантовая рука». Реж. Леонид Гайдай.

2. Вообще-то был и ещё один повод для такого рода опасений.

После моего приезда в К через неделю или две, не помню, со мной произошел странный случай.

Возвращался я как-то в общежитие, когда заметил, что за мной идет компания из трех подростков лет 17–18, по виду — местная уличная шпана. Я попетлял, несколько раз свернув с дороги, чтобы убедиться, что они идут за мной. Они не отставали. Тогда я, специально выбрав людное место, двор жилой пятиэтажки, остановился, и, обернувшись к ним, спросил что им нужно? Они ответили:

— Убить тебя.

— За что? — Удивился я.

— Мы не знаем. Нам тебя заказали.

— Кто?

— Один человек. Тебе знать не нужно.

— А вы храбрые ребята. Трое на одного и притом безоружного. — Попытался я сыграть на их честолюбии.

— Он прав. — Согласился один из подростков, тот, у которого, по-видимому, ещё сохранилось чувство собственного достоинства и свое представление о чести.

— Ты — дурак? — Разозлился на него один из двух других парней. — Нам велели его убить, а не играть с ним в благородство.

— Он должен умереть в честном поединке с одним из нас. Если ты трусишь, я сделаю это сам. Но если кто-нибудь из вас попробует вмешаться, будет иметь дело со мной. — Осадил его первый.

В общем, между ними началась драка.

Я хотел уйти, воспользовавшись их заварухой, но прекрасно понимал: если я попробую бежать, они, оставив свою стычку, бросятся за мной, и я занял место наблюдателя на кирпичном заборе, окружавшем двор.

Я ждал, пока они измотают друг друга своей потасовкой, чтобы можно было с ними справиться по одиночке, но, когда я увидел в руке одного из тех двоих нож, решил вмешаться. Мы сошлись два на два, и я взял на себя того, что был вооружен. Проведя прием (когда-то в детстве в нашем дворе старшие ребята показывали нам приемы самбо), я отобрал нож, сломал его об колено, а обломки выбросил через забор. Теперь все были в равных условиях, и я снова вернулся на свой наблюдательный пункт. Парнишка, который за меня вступился, отчаянно бился. И вот, в один момент, когда двое других оказались плечом к плечу друг с другом, я тихонько, чтобы не привлечь их внимания, подошел сзади и с силой столкнул их головами. Они взвыли от боли и, разревевшись как плаксивые девчонки, повалились на землю. Выкрикивая ругательства и угрозы в наш адрес, они покинули место драки, и мы остались вдвоем: я и первый мальчишка.

Я думал, что на этом все закончилось, но он не позволил мне уйти и настаивал на нашем поединке. Он тоже вынул нож и пошел с ним на меня. Страха у меня не было. У меня было преимущество: он был младше, легче меня и был измотан дракой. Я его так же легко разоружил. Он стал умолять меня, чтобы я не ломал его нож. Что ни говори, но я был ему благодарен за помощь, поэтому решил уступить его просьбе, взяв с него клятву, что он не будет нападать. Перестраховываясь, я сделал это так, чтобы он не успел воспользоваться им пока я не ушел. Я метнул нож в баскетбольный щит в другом конце двора. В любом случае, у него должно было уйти несколько минут, чтобы его достать. Этого времени мне вполне хватало чтобы с достоинством удалиться.

Как позже выяснилось, этот случай был связан с событиями, произошедшими за десять лет до этого, когда мне было тринадцать лет. Но это уже другая история.

3. Реж. Леонид Гайдай. «Бриллиантовая рука».

4. Удушье.

5. Реконструкторы — люди, занимающиеся воссозданием быта, ремёсел, традиций и боевого искусства конкретной эпохи конкретного государства.

6. Кираса — разновидность крупнопластинчатого доспеха для защиты торса, который состоит из грудной и спинной пластин, изогнутых в соответствии с анатомической формой груди и спины человека.

7. Коллар (англ. collar — ошейник) — это мужское колье, символизирующее власть и те обязательства, которые взял на себя представитель власти перед общественностью.

8. Подлый — низкого происхождения, худородный (Словарь Академии Российской, 1789-1794)