Штормовые годы

- Я продала комнату, - сказала подруга.
Той сумасшедшей ночью, когда близость наша была сродни смертельному сражению.
Так иногда случается. Когда в воскресение не надо идти на работу, и если принять перед схваткой. Главное – правильно рассчитать дозу. Если она недостаточна, то с некоторым сожалением будешь выполнять обязательные ночные упражнения. И женщина -  они обычно злопамятны - утром обязательно отмстит. Накормит овсянкой, будто ты лошадь или британец.
Если переберешь, то тем более не сможешь отличиться.
Не зря на немецких бокалах нанесены памятные картинки. На нижних изображены дамы, потом престарелые господа, далее мужики во цвете лет. На самой верхней в луже разлеглась свинья, мне бы ограничиться этой нормой, но обычно я повторяю сладостный процесс.
Но в тот раз хватило мне борова, поэтому все у нас получилось.
Мужчины изнемогают в этой борьбе, у женщин  открывается второе дыхание. Но они забывают, куда бегут, и способны на любое безумство.
Можно укорить обезумевшую подругу, чтобы не забывалась, но на это не осталось сил, да и есть более действенные способы.
Простыня сбилась в комок и пропотела, отбросил эту тряпку и скатился с кровати.
Когда поступил в институт, то студентов обязали заниматься спортом, записался в секцию самообороны.
Сначала нас научили падать, мне хватило этой науки.
Поэтому грамотно приземлился на руки, правда потом они подломились, и лбом едва ни расколол половицу.
Еще одно ее преступление в грядущем обвинительном акте.
Не пожалела, и не помогла подняться, этим усугубила наказание.
Женщины хитры и коварны, если бы мы могли обходиться без них.
Все изменилось в нынешние времена, мужики открыто живут вместе и даже гордятся противоестественной  связью, но тогда никому не приходило в голову, что мы докатимся до подобного безумия.
Во всем виноваты древние греки, они придумал эту меру запредельного наслаждения.
Мне тоже досаждало одиночество, поэтому терпел  ее присутствие.
Когда ее дочке исполнилось восемнадцать лет, она нашла приемлемый размен. Соседка за свою комнату получила отдельную квартиру, подруга и дочка разбежались по двум коммунальным клетушкам.
Сообщила мне после свершения, конечно, я бы возразил, узнай это заранее.
До размена дочка располагалась в тупиковой комнате, подруга в проходной, и когда я приходил, а это случалось не каждый день, и оставался ночевать, а девчонка где-то гуляла, то не всегда удавалось ее дождаться.
Иногда мы ложились до ее прихода.
Но что это была за близость!
То в самый ответственный момент соседка отправлялась в уборную, и тугая струя разбивалась о фаянс унитаза, то скрипела дверь комнаты, и девчонка по-армейски впечатывала в плац сапоги, то по улице на полной скорости проносился ночной мотоциклист.
Мужчины – хрупкие создания, если женщины почти всегда готовы, то нам необходимо, чтобы кровь заполнила  пещеристое тело и не отхлынула в момент мнимой опасности.
Нас легко спугнуть и опозорить.
Чем охотно занималась моя бывшая жена.
Так успешно охаивала, что кровь  не доходила до нужного органа.
И едва я спасся бегством, как нашла достойную замену.
О чем я прозрачно намекнул, когда сотрудница завлекла  к себе. (Не о жене и ее хахале, а конечно, о своем несоответствии.)
После корпоративной пьянки на работе.
Хотя еще не видел бокалов с фирменными делениями, но наверняка добрался до нескольких свиноматок.
Напомнил ей о бессмертной исповеди Абеляра.
- И тогда его оскопили. – Размазал   по лицу непрошенные слезы.
Дочка вроде бы уехала на какую-то экскурсию, да и вообще я не знал о ее существовании.
- Не отпускать же  такого пьяного, - пожалела меня женщина. – Я положу тебя в другой комнате. – Нашла приемлемое решение.
- Поэтому ненавижу всех бывших жен, - пожаловался я.
Так долго тащила меня по враждебным улицам, а потом по разбитым ступеням,  она жила на последнем этаже, что покалечил ноги.
Пришлось опереться на ее плечо.
Не просто оперся, но навалился всей тяжестью,  отомстив за свою поруганную честь.
Она помогла  раздеться.
- Я зажмурилась и конечно не подглядывала, - призналась  на следующий день.
Такая скромница, что  пришлось огорошить ее.
         - Нащупала? – поинтересовался я.
- Там было что щупать, - неожиданно согласилась женщина.
- Тебе виднее. – Такими безобидными замечаниями  обменялись мы.
Ночью, когда я проснулся, то не сразу сообразил, где  нахожусь. Покачиваясь, добрел до двери и заглянул в соседнюю комнату.
Окно выходило в небольшой сквер, и дома не загораживали небо. Тучи расступились. Светлая лунная дорожка добежала до кровати.
Я замерз ночью, хмель выветрился,  меня трясло от холода.
А она скинула одеяло, в ночной рубашке раскинулась на кровати.
Гостей встречают в нарядном платье, мелькнула смутная мысль, наверное, самая заветная ее рубашка.
Под полупрозрачной материей просматривались и угадывались складки тела.
И хотя жизнь оскопила, и я возненавидел женщин, но внезапное желание, наполнило первобытной силой.
Она не проснулась, все приснилось, и пусть не закончится этот сон.
Не проснулась, когда я попытался содрать рубашку, но разорвал ее.
Ткань лопнула с оглушительным треском.
Не проснулась, когда навалился похмельным тяжелым телом.
Лишь руками обхватила спину – больно и безжалостно вонзились ногти, -  а пятками промяла бедра.
Не проснулась, когда жестоко и беспощадно вошел в нее.
Вскрикнула и закусила губу.
Не проснулась, когда голые и беспомощные забылись на  одной постели.
А утром, стоило попытаться оправдаться, как умело заткнула  рот.
Обычно после пьянки мужики не могут смотреть на еду.
А во мне наоборот просыпается зверский аппетит.
И в горло, как в топку, необходимо зашвырнуть топливо.
- Значит, моего Абеляра немного не дорезали, - все же смог пошутить я.
- Все у тебя замечательно, - утешила меня подруга.
С тех пор иногда стал я заходить к ней, особенно стоило мне немного выпить.
После того, как удалось убежать из лагеря – надзирательница сошлась с другим узником, - меня приютили родители. И если им не удалось уследить за мной в юности, то после возвращения блудного сына с лихвой отыгрались.
В отчем доме выделили  комнату, но могли без приглашения, не постучавшись, войти ко мне. И тем более наложили многочисленные ограничения. Я не только не мог привести к себе женщину, но по возможности должен был предупредить, если не приду ночевать.
Впрочем, обычно я забывал предупреждать.
Хмель приятно кружил голову и придавал уверенность в своих силах.
Но ночью в чужом доме, когда хмель выветривался, испуганно вздрагивал от любого шума.
Наверное, поэтому подруга решилась на размен.
В крошечной квартире, где она очутилась, ей принадлежала одна комната, сосед пропадал в бесконечных экспедициях. Наконец ощутила  себя единоличной хозяйкой.
А мне почудилось, что нахожусь под непрерывным наблюдением, словно переняла эстафету от моих родителей и бывшей жены.
Но  мы привыкли к надзору.
Ах, какое было неповторимое время, старый мир рушился, и не всем удавалось выжить среди развалин.
Не сразу смогли мы приспособиться к талончикам, которые выдавали вместо денег, и которые следовало обменять на еду и на предметы первой необходимости.
Если случалось отыскать и то и другое.
Некоторым  не удавалось.
Но я – не ожидал, что окажусь таким умельцем – научился гнать самогон, эта жидкая валюта всегда была в цене.
Когда сливал в раковину отходы производства, то стоял такой запах, что хмелели жильцы соседних квартир, но никто не пожаловался властям.
Или правителям было не до подобных мелочей, они тоже надеялись пережить разруху.
Наиболее ушлые приватизировали предприятия и откупились акциями.
В каждой акции частица богатства, сообщили  обладателям, если вы соберете их в достаточном количестве, то вам обеспечено достойное существование.
На благодатных южных островах, теперь уже и не припомнить их названия.
По телевизору показывали многочисленные  ролики, где счастливые акционеры, например, удили рыбу, в это время значительно увеличивался их банковский счет.
Так нудно и упорно убеждали в этом, что мы поверили.
Талончики наконец отменили, на предприятиях опять стали выплачивать зарплату, каждый норовил прикупить как можно больше акций.
Если тебе принадлежит хоть один  заводской кирпич, то ты тоже совладелец -  такими завлекли обещаниями.
Родители мои в былые времена выстроили дом в ближайшем пригороде, на даче были все городские удобства, отец не поддался ни на какие посулы и переселился подальше от городской бестолочи, будто можно укрыться за глухим забором, мать последовала за своим повелителем, квартира осталась в моем распоряжении.
К этому времени мы так намыкались в  крошечной десятиметровой комнатушке, что вместе с подругой поспешно перебрались в опустевшую  квартиру.
Язык мой – враг мой, так определил некий мудрец, я вынужден согласиться с этим утверждением.
Но с небольшими поправками: вранье следует отличать от фантазирования.
Человек врет, когда надеется получить некую выгоду. Находясь у подножия, утверждает, что он на вершине, и все обязаны поклоняться небожителю. И коленопреклоненные подданные подносят ему подаяния.
Но если некто утверждает, что летает во сне, то нет ему в этом никакой выгоды. И слушатели лишь посмеиваются над фантазером.
А подруга поверила.
- Тот дом достался им от наших предков, - поведал я подруге на очередных посиделках.
Столько было принято, что фантазия моя разыгралась. И язык еще не заплетался.
- Вышло очередное тайное постановление. Недвижимое имущество… - Тут я изобразил, что это такое: широко разбросал руки, желая  надежно объять мнимое богатство, а подруга растопырила пальцы, пока еще в малой степени поверив рассказчику. – Да, недвижимое имущество могут реквизировать. -  запнулся я на  сложном слове, но справился с дефектом произношения, -  да, могут отнять, - объяснил  более доходчиво, - если не выполнить некоторых условий.
Такая длительная тирада, что пересохло горло, потянулся за очередной порцией
Картинку с хрюшкой так захватал слюнявыми губами, что изображение почти стерлось.
- Хватит заливать, - попросила подруга.
Голосок  тоненький и жалобный, словно на паперти умоляла одарить копеечкой, а я был готов поделиться  всем достоянием.
На этот раз слизнул со спины хрюшки не только щетину, но и разодрал  кожу.
- Они должны прописаться там, - придумал я.
Подруга загрустила, а я не люблю, когда она тоскует, тоскливые способны загубить любое застолье.
Поэтому попытался растормошить ее.
Но не получилось, что ей какая-то прописка.
Необходимо усилить конструкцию.
- Без права появляться в этой квартире, - придумал я. Но тут же снизил градус выдумки, слишком пагубно такое проклятие. – То есть могут приходить  лишь в крайнем случае.
Кажется, мне удалось заинтересовать ее.
- И это будет нашей квартирой? – спросила она.
Нашей, выделила ключевое слово.
Расцвела от грядущего единения. Хоботком вытянулись губы. Хоботок этот окунулся в бокал.
Я не уважаю пьющих женщин. Не знаю, что она делала на той вечеринке, где мы вплотную познакомились. Нахохлилась замерзшим воробушком и забилась в угол. А я пожалел эту пташку. Наложил ладони и отогрел ее.
Но теперь сам замерз и обхватил себя за плечи. Пальцы стали как ледышки.
- Моей квартирой, - подправил женщину, - но в том случае, если они реставрируют тот знаменитый  дом, - сходу придумал я. – Наследие  старины глубокой. Царские охотничьи угодья, цари останавливались отдохнуть и перекусить в егерских владениях.
Наверное, не самая удачная выдумка, можно проверить по  реестру, но она не станет проверять, не сомневался я. А если удосужится, то можно сослаться на закрытые источники.
В нашей стране столько всего засекречено, что можно пересчитать по пальцам то, что осталось в свободном доступе.
- Мне тоже придется заплатить, - признался я. – Вот что у меня осталось, - попытался показать недоверчивой женщине.
Встал и покачнулся, и беспомощно оглянулся на просительницу – обязана подставить   спасительное плечо.
Как всегда поступала в подобных случаях.
Но вылакала много вина, наверное, целую баклажку, и забыла о своих  обязанностях.
Зелье  бурлило в ее животе и в пищеводе. Волной подступало к горлу, но, напрягая мускулы, бросая невидимые камешки в эту волну, еще удавалось сдерживать ее.
- Беги в уборную, если опозоришься…, - предупредил я.
Еще не хватало убирать за ней.
- Я справлюсь, - прохрипела женщина.
Пришлось и мне собраться.
Но не сразу  вспомнил, что хотел доказать.
Но тело, нацеленное на определенное свершение, обошлось и без подсказки.
Ноги на ширину плеч, нет, еще шире, чтобы выстоять в жестокой качке.
Руки в потайном отделении отыскали акции. ( Всего несколько бумажек, но при этом отогрелись пальцы, тепло от предплечий расползлось по  телу.)
Ценные документы обеспеченны всем достоянием республики.
И хотя нигде об этом не сообщалось, мы не сомневались, что существует такая негласная договоренность.
Государство не может обездолить миллионы своих граждан.
Мы еще верили.
По всему городу открылись  конторы, где продавали акции: заводы и фабрики, самолеты и автомобили.
Не знаю, где набрали таких сладкоречивых продавцов, каждый сулил золотые горы.
А я,  инженер со скромным содержанием, мог только издали смотреть на это изобилие, в лучшем случае отщипнуть небольшой кусок от богатого пирога.
- Вот какой малостью одарило меня государство за долгий непорочный труд! – пожаловался подруге.
И презирая  скудную подачку, отказался от позорного вознаграждения.
Бумаги подхватило током воздуха, а мне почудилось, что чудные птицы прощально взмахнули крыльями.
Напрасно потянулся за ними, хоть бы одна уронила волшебное перо.
А женщина попыталась ухватить исчезающее благополучие.
Не удалось поймать их в полете, но когда птицы приземлились, скрытно подобралась к ним.
Подползла на коленях, одной рукой прикрыла лицо, чтобы не выдал блеск глаз, а на другой растопырила хваткие пальцы.
Такая у нее привычка: топорщила пальцы  в критические моменты.
Изловила одну беглянку, другим тоже не удалось увернуться.
- Их станет много, - придумала подруга.
Так долго стояла на паперти, что охрипла, я не признал по голосу.
И не увидел, подобрался к окну и выглянул на улицу.
Пустые ее обещания, что может мать-одиночка, которой с трудом удалось поднять ребенка. Муж сгинул в неизвестном направлении, даже алиментов не удалось  добиться.
Акции продавали  на другой стороне улицы. И если богатые покупатели торопливо устремлялись к дверям – вдруг товар закончится, - то степенно покидали кормушку.
( Как потом выяснилось, товар этот был в  изобилии,  типография  работала круглосуточно.)
Ценные бумаги бережно прятали по портфелям и сумочкам.
А одна излишне осторожная дама приоткрыла дверь и выглянула в образовавшуюся щелочку.
- У тебя будет много акций, - обещала хрипатая соблазнительница.
Все женщины горазды на выдумку.
Я еще плотнее приник к стеклу.
Дама тревожно огляделась.
Вроде бы случайные прохожие, но каждый способен ограбить.
Поэтому распахнула кофту и рубашку.  И на груди – та содрогнулась от бесцеремонного вторжения – спрятала свое достояние.
- Вы  на все способны, - согласился я с подругой.
И конечно, забыл о ее обещании.
Но помог перейти  в другой отдел.
Намекнул тому начальнику – мы с ними  давно знакомы, - что у меня есть достойный претендент на освободившееся место.
В институте значительно поубавилось мужчин.
Не ушли на войну, но когда все значительно подорожало, попытались хоть как-то обеспечить семью.
Устроились в поденщики к новым хозяевам, подались в бандиты, или подрядились отлавливать их.
Выбывших, так всегда случается в годы перелома, заменили женщины.
В том отделе вроде бы больше платили.
Но главное, почему я настоял на переводе – усталость от постоянного общения.
Если видишь кого-то с утра до вечера и даже ночью, то можешь возненавидеть самого родного и близкого человека.
Я свел общение к минимуму.
Днем каждый был занят своими делами.  И меня не раздражали редкие встречи.
По вечерам я обычно задерживался на работе.
Раньше, когда укрывался в ее клетушке, то гнал самогон, и плевать, что соседи изнемогали от запаха сивухи.
Но в своем доме, куда заселяли только видных деятелей – отец ранее относился к таковым, - все знали друг друга, и я не мог продолжать заниматься  этим.
У некоторых жильцов сохранились старые связи, и они могли нажаловаться.
И если жалоба дойдет до Верховного – а он отличается буйным и непредсказуемым нравом, - то еще неизвестно, как тот отреагирует. То ли отмахнется, как случалось обычно, то ли накажет.
Лучше не связываться с власть имущими.
В отделе, куда пришла подруга, работали со спиртом.
( Спирт получали разный; мутный  -  его прозвали «галошей» - шел в производство, ректификат – сладкий, прозрачный, чистый как слеза -  начальник оставлял для экстренных случаев. Мало ли, кто поранится, и ранку надо грамотно обработать. Но что-то такого не наблюдалось.)
Начальник долго карабкался служебной лестницей, наконец забрался, и поздно было менять  жизнь.
Я тоже был не на последнем месте в своем отделе.
Посиделки наши обычно затягивались.
- Первая колом, вторая соколом, - вспоминал я старинную присказку.
- Вторая и шестнадцатая, - поправлял меня собутыльник.
Я не мог отказать ему, приходилось осваивать двузначные числа.
Тяжелая работа, лучше вкалывать грузчиком, после смены с трудом добирался до дома. А там, едва переступив порог, впадал в беспамятство.
Отлеживался  к середине ночи, и если подруге удавалось растормошить меня, послушно исполнял мужскую повинность.
Как положено в природе -  кто придумал и озвучил это? природа бережно и трепетно относится к нам.
И собакам, когда-то у нас была так называемая девочка, лишь дважды в год необходимо общение с противоположным полом.
Поэтому, чтобы хоть как-то удовлетворить жажду, подруга доставала меня бесконечными упреками.
Чаще всего рассказывала о неведомых счастливчиках, которые рискнули и достигли.
На работу мы уходили в  разное время, я, как заместитель, мог позволить себе подольше поваляться в постели.
( Так мы договорились с начальником, необходимо все время приглядывать за подчиненными, он приходил спозаранку, я допоздна засиживался на работе.)
И когда подруга ехала в автобусе, то наверняка прислушивалась к разговорам.
Или на улице, в магазине, где угодно.
Женщины ненавидели тех, кто достиг – если только те ни были их благоверными – и одновременно завидовали им.
Однажды я не выдержал.
- Ты во всем виновата! – отринул ее упреки.
Откатился на край постели, чтобы случайно не дотронуться. И отбросил ее ищущую руку, напрасно она попыталась привычно нащупать.
Холодная рука, растопыренные  пальцы выхолодили  душу.
- Только благодаря женщинам прославились их мужчины! – наконец сумел высказаться.
У нас высокие потолки,  сложенные из  бетонных плит. Почудилось, что они готовы рухнуть, так неотвратимо нависли над головой.
- Кто бы вспомнил о громкоголосом пролетарском поэте, если бы не эта самая, фря,  любительница мужиков! – разошелся я.
Плиты не рухнули, но в нынешние времена, поэта вроде бы вычеркнули из школьной программы.
А женщина – она высокая, почти с меня ростом – каким-то образом ужалась в постели.
- Или этот, южноамериканец! – вспомнил я. – Который  сто лет писал свой роман об одиночестве, или рассказал о замшелом приятеле! Его еще привязали к дереву в чащобе, чтобы  задрали хищники!
Кажется, женщина хотела ответить, но отказалась от бесполезного возражения.
Не увидел, но досконально изучил ее, ладонью так жестоко запечатала свой рот, что порвала губы.
Будто шлепнула по луже. Брызги разлетелись,  не удалось увернуться.
Не просто брызги, но невидимые паразиты, что впились в  щеки. Надо  оторвать, чтобы не проели.
Отрывал и давил поодиночке.
А женщина страдала и корчилась, будто пытали ее.
Словно  хотела оправдаться, но  разучилась говорить.
- Семейная пара, что открыла радиоактивность! – припомнил я. – Это жена раструбила во всех парижских газетах!
- Скоро…, - прохрипела женщина из-под запретной ладони.
Разлетались не капли слюны, но сгустки крови.
Кажется, так было в каком-то фильме.
- Русская жена художника – сюрреалиста! – продолжил убийственное перечисление.
Одной рукой прикрывала рот, на другой  уже не топорщились пальцы, различил я.
Отодвинулся на край кровати, чтобы не замерзнуть.
Или повеяло таким жаром, что можно сгореть в ее огне.
- Первый и единственный президент нашего сгинувшего государства, - прошептал я.
Внезапно успокоился и сказал  тихо, чтобы не разобрали. Кто знает, вдруг он воспрянет из небытия. У него волевая  спутница.
- Все у тебя будет, - сказала подруга.
Это был так нелепо, что я даже не рассмеялся.
- Прикрути фитиль, - посоветовал ей.
Не люблю  разъяснять очевидные вещи, но иногда приходится.
- Вся выгоришь, и ничего не останется, - неохотно объяснил я.
Чтобы выжить, отступил от кровати.
Если и выпил этим вечером, то хмель давно выветрился.
Она  не может умерить свой пыл,  необходимо остудить ее.
Скоро кончится лето, родители вернутся в город.
Пустили меня к себе только с тем условием, что  буду беспрекословно подчинятся. И кажется, подобрали для меня достойную по их понятиям подругу. Ее предки когда-то тоже были в обойме.
И пусть оружие это давно заржавело, и выстрелить из него невозможно, но старое вино только выигрывает от долгого хранения.
(Бочка, в которой оно прокисает, наверняка потрачена молью.)
Конечно, хозяева немедленно вышвырнут из своего дома непрошенных посетителей.
Еще не решился сказать ей.
Осталось несколько дней. Короткий срок, но постараюсь подготовиться.
- Все у тебя будет, - повторила женщина.
И столько силы и уверенности был в простеньком этом обещании, что я поверил.
Только показалось, конечно, не разлетелись сгустки крови, и женщина не превратилась в льдину, и не вступила в огонь.
По-разному случается, иногда почти с безразличным видом проходишь мимо первой красавицы. И напрасно она закатывает глаза и заламывает руки.
Впрочем, не совсем напрасно, когда собирается грохнуться в обморок, ее готовы подхватить сотни услужливых рук.
Но иногда дурнушка привлечет словом, жестом, чем угодно.
А Надя (наконец вспомнил, как звали мою подругу) явно не была дурнушкой. Женщиной гораздо старше меня, да еще с взрослой дочкой. Правда дочка жила отдельно и вроде бы сама себя обеспечивала.
Подруга в очередной раз  позвала, я не смог, да и не захотел отказаться.
Одни мужчины мечтают вскарабкаться на самую вершину пирамиды. Иногда это удается.
Другие жаждут овладеть всем богатством мира. Гребут обеими руками.
Некоторые мечутся в поисках самой прекрасной женщины. Но когда не находят такую, то готовы удовлетворится чуть ли ни любой.
В зависимости от настроения  и обстоятельств я был одним из этих искателей.
Но когда все рушилось, помочь может только женщина.
И она в очередной раз утешила опытной куртизанкой.
Конец лета в том году был необычайно теплым и ласковым.
Все равно нашему благоденствию осталось несколько дней.
Отец отличался необычайной пунктуальностью, каждое утро, закутавшись в одеяло, выходил на крыльцо, и вглядывался в столбик наружного термометра. Более того, на притолоке, чтобы не сбиться, сделал отметину красным фломастером.
Если три дня подряд столбик будет опускаться ниже этой отметки, то пора возвращаться.
Так косяки птиц направляются в теплые края.
До заветной даты осталось  немного.
Эти дни, как я потом узнал, подруга  умудрилась растянуть в месяцы, а то и в годы непрерывных забот.
Не знаю, где пропадала, на работе оформила отпуск за свой счет, а когда я попытался выяснить, сказала, что готовит сюрприз.
Я особенно не настаивал, были неинтересны ее копеечные тайны.
Зато вечерами и ночами мы не знали удержу.
Так обычно случается перед великим переломом: вроде бы не происходит ничего необычного, но воздух дрожит от скрытого напряжения, и каждый  пытается утешиться.
Только почему-то эти времена не отмечены великими открытиями.
Перелом случился, когда она призналась, что продала комнату.
Столько сил ушло на само свершение, так изнемогла от нашей близости, что сказала просто и буднично.
А я вспомнил, что потолочные плиты уже не единожды грозили рухнуть. В годы детства, когда подступали ночные кошмары, я досконально изучил их расположение, около окна плита была меньше других, и могла только придавить, но не прикончить.
Раньше, когда было невмоготу слушать ее бред – обычно она рассказывала, как ее подруги счастливы в совместной жизни, - я указывал  на дверь.
Мол, пора и честь знать: возвращайся в свою комнатушку, там вещай и оттуда приманивай.
Но вряд ли кроме меня кто-то клюнет на эту довольно потраченную приманку.
Она не уходила, но умолкала после  моего намека.
Но когда не станет пристанища, придется выгнать на улицу.
После дождливой осени настанет злая зима.
Осенью придется заворачиваться в плащ, даже  укрываться им с головой, чтобы не видеть нищенку, выпрашивающую подаяние.
И все же, чтобы не провалиться в трещину на асфальте, иногда надо выглядывать из своего укрытия.
Сквозь тряпки, едва прикрывающие наготу, смогу различить грязную кожу. От былой гладкости и бархатистости не останется и следа. В этой грязи увижу отпечатки хватких пальцев.
Неужели кто-то позарился на это убожество?
Жаль, не знаю, как связаться с ее дочкой.
Неужели девчонке не стыдно, что довела мать до такого состояния?
Сказывается плохое воспитание.
Еще тяжелее, если зимой встречу эту побирушку.
Не удастся укрыться даже под шубой и меховой шапкой.
Это только на картинах великих художников полуголые юродивые запросто сидят на снегу. И снег тает от их тепла.
Но увижу лишь лицо в струпьях и  черные пятна обморожений.
Позвоню, если удастся вспомнить телефон дочки.
Но когда попытаюсь укорить ее, в ответ услышу лишь издевательский смех, перемежающийся плачем.
Подобрался к окну, чтобы выжить под ее признанием – потолочная плита пока еще не рухнула, - представил, какой изломанной станет моя жизнь, и одновременно увидел, что происходит на улице.
Прошедший день был суматошным, так люди перед катастрофой пытаются запастись необходимыми для выживания вещами.
Акции заменили  вещи.
Если сначала их выпускали на вощеной бумаге, снабженной многими защитными знаками, то постепенно значительно упростили. От знаков за ненадобностью отказались, да и бумага стала не сильно отличаться от туалетной.
Торопились обзавестись и такими индульгенциями.
Днем толпа едва не свернула двери конторы.
И взмокший милиционер напрасно пытался навести хоть какой-то  порядок.
Хорошо, что воришки, орудующие в толпе, не стащили у него пистолет.
Но некоторые лишились  бумажников.
- Куда смотрит милиция! – возмутился некий гражданин.
- Сообщите в отделение! – отбился сержант.
Подумаешь бумажник, толпа была подобна спруту с множеством щупалец.
Пострадавший гражданин ухватил случайно подвернувшуюся руку. Что было совсем не сложно в такой толкучке.
- Поймал! – выкрикнул он.
А больше ничего не успел сказать, поперхнулся ложным заявлением и осел на землю.
Пока еще не погиб, его не затоптали, дополз до стены и прислонился к этой опоре. Щека распухла и кровоточила.
А женщина, которую тоже обокрали, не стала взывать и требовать. Рухнула на крышку люка, зачерпнула воображаемый пепел и посыпала им голову.
Почему-то более всего запомнились  эти двое.
Может быть, их было десятки тысяч, но большие числа мы воспринимаем скорее как статистику.
Как смешных и наивных людей в бесконечной и напрасной погоне за иллюзорным счастьем.
- Я обменяла комнату на акции, - сказала одна из них.
Так просто и буднично, что я, все еще вспоминая дневное столпотворение, не сразу воспринял эти слова.
Или наоборот, они были настолько значимыми, что тоже не укладывались в сознание.
Трудно, почти невозможно мгновенно перестроится, но я попробовал.
Когда обернулся – кости заскрипели и, может быть, полопались, но призрел эту малость, - то прищурился и как козырьком прикрылся ладонью, чтобы лучше видеть.
Кажется, удалось различить.
Кровать с тощим матрасом обернулась царским ложем под дорогим балдахином. Скомканная пропотевшая простыня превратилась в белоснежную шелковую накидку.
Принцесса небрежно откинула ее.
Ей не пристало скрываться и прятаться.
Молода, желанна и прекрасна.
- Что прикажите…Ваше Величество. – Склонился я в приветствии.
Не склонился, голова упала, не воздел руки, они бессильно повисли, и голос, когда произнес ее титул, сорвался на хрип.
- Я на тебя переписала акции, - сказала королева.
Когда венценосные особы  отказываются от трона, то меняется мир. 
Я оглянулся, чтобы не пропустить эти изменения.
По улице проехало несколько фургонов с наглухо задраенными окнами.
Я различил армейские номера.
Видимо, милиции уже не хватает, чтобы навести порядок, решили привлечь армию.
Один из грузовиков остановился около конторы, за которой я наблюдал днем.
Не знаю, сколько солдат находилось в машине, но двое спрыгнули  и встали около дверей. В касках,  бронежилетах и с автоматами.
Днем они наверняка истекут потом, если это не учения, и их не отзовут с поста.
Майор, видимо руководитель операции, вылез из кабины, отошел на несколько шагов и забрался на ступеньки подъезда, чтобы с другой точки оглядеть окрестности.
Не обнаружив засады, вернулся обратно.
Водителю даже при кратковременной остановке рекомендовано следить за состоянием доверенной ему техники – надо хотя бы попинать колеса, но в армии, наверное, другие порядки.
Машина была похожа на неведомого страшного зверя, в любой момент готового ринуться в бой.
- Как на войне, - невольно сравнил я.
- Мне тем более страшно, - сказала женщина.
Тоненький голосок, будто тонкая ниточка, почудилось мне, которая  может внезапно оборваться.
В армии знают, как поступать с любом случае, для этого существуют многочисленные уставы, мне бы их уверенность.
Почему-то вспомнил былую жену, напрасно считала она меня эгоистом, я  готов поделиться с ближними.
Даже в том случае, если они не заслуживают этого.
Не знаю, откуда узнал отец, может быть, по старой памяти обратился в соответствующие органы.
Поэтому я до сих пор озираюсь, а если кто-то пристально приглядывается ко мне, то перехожу на другую сторону улицы.
- Она на  поколение старше тебя! – устроил он мне выволочку.
- Когда мы подберемся к финишной черте, то эта разница будет почти незаметна, - отшутился я.
- У нее взрослый ребенок!
- Тем лучше, не надо  воспитывать, - нашел я грамотный ответ.
- Я лишу тебя наследства! – напугал он.
Нашел, чем угрожать. В нашей семье почти все долгожители. Многие перешагнули девяностолетний рубеж, да и отец не жалуется на здоровье.
Но я со своими пагубными привычками не протяну долго, так и объяснил отцу.
Отбился ежом и голой задницей, чем смертельно обидел его.
Вознаграждение пришло с неожиданной стороны.
И уже не надо вглядываться из-под ладони, все давно изучил.
Прожитые годы сколами и трещинами легли на ее лицо, и бесполезно пользоваться кремами и притирками, они не заполнят пропасти. Складки изуродовали шею. Женщина лежала на спине и даже не прикрылась ладонями – бесформенно растеклись груди. Шрам с уродливыми следами стежков наискосок пересекал живот. По распухшим ногам ветвились вены. На ступнях сбоку с внутренней стороны выступили косточки.
На лоне истерся волос.
Не зажмурился и не заслонился, но отважно шагнул к ней.
Обязан отблагодарить за щедрый  подарок.
Она вроде бы не шевельнулась, но показалось, что потянулась ко мне каждой жаждущей частицей.
Когда со скалы бросаешься в бурные воды, то закрываешь глаза, чтобы не испугаться, и пальцами зажимаешь нос, чтобы не задохнуться.
Пустое занятие, да и я, если и прыгнул, то завис в прыжке.
Встал на колени около кровати, и губами приник к источнику.
К ее губам – кровь так  солона.
Пальцы  впились в мой затылок.
К ее щекам и шее, чтобы зализать, загладить трещины.
Пальцы не знали пощады.
Даже если порвут затылок, все равно не отобьется.
Будто она желает отбиться.
Губы доползли до груди и поочередно вскарабкались на каждую вершину.
Чтобы грудь ее двойной квашней не выхлестывала из кадки.
Тугие груди  нацелились.
Губы прошлись по уродливому шраму. Следы остались – кожа   снова стала гладкой и бархатистой.
И наконец губы одолели венерин бугорок – волосики ее почти не кололись – и приникли к лону.
И я насладился горьким ее соком.
А женщина – показалось или так и было, уже не разобрать – сначала выгнулась, опираясь лишь пятками и затылком, потом вознеслась над нашей обыденностью.
Пусть  на незначительную высоту, это было подобием космического полета, я вознесся вместе с ней.
Потом, когда все же пришлось приземлиться, и я более не мог общаться, так распухли губы, она не позволила мне погибнуть. Теперь она ласкала.
А я отдался ее ласкам.
И пусть рушится весь мир, нас это не коснется.
Мир рухнул утром, мы проглядели, проспали катастрофу.
Спозаранку ожили средства оповещения. Обычно это суматошный и надсадный вой сирен.
Когда их включили впервые, и Власть не удосужилась предупредить, жители, естественно, всполошились.
Поздно  и бесполезно искать бомбоубежище, каждый пытался спастись по своему разумению. Одни попрятались по ваннам и уборным, будто защитят хлипкие стены, другие нахлобучили на голову подушку, некоторые пытались вспомнить хотя бы  самую простенькую молитву.
Но повезло, пережили эти учения.
Потом привыкли, разве что зажимали уши, когда слышали завывания.
Сообразительные ученики  мастерски подражали истошным воплям. Учителя на всякий случай отменяли уроки.
Но этим утром передали важное правительственное сообщение.
Текст зачитывал диктор, видимо, был он  с перепоя или  не оправился после болезни, кашлял, задыхался и глотал окончания слов.
Невозможно разобраться в этой путанице, но каждое слово безжалостно вонзалось.
Словно дикари забрасывали отравленными стрелами, я корчился под их обстрелом.
Сполз с кровати, чтобы укрыться.
Надо спрятаться в кладовке, отец предусмотрительно укрепил ее.
Но шагнул не к убежищу, а к окну.
Оглянулся напоследок.
Не знаю, что ей снилось, наверное, вообразила, что ухватилась за спасательный круг, и  я был этим кругом.
Когда вставал, то резко разжал ее руки – разжимать осторожно, словно по частям рубить хвост, - она не проснулась.
Но улыбка погасла, и напрасно попыталась нащупать опору.
Жарко в комнате,  спали мы голыми, наверное, осознала свою наготу и беззащитность, подтянула колени к животу и обхватила их руками.
А я шагнул к окну, навстречу обстрелу.
- Государство приняло меры…Для защиты населения…Мошенники  строго наказаны…, - в очередной раз повторил диктор.
Так давно бубнил, что всполошились горожане.
Акции – всего лишь пустые бумажки, определила Власть.
- Мы не позволим отдельным преступным личностям разбогатеть за счет нашего обнищания, - разродился диктор очередным программным заявлением.
Такая сложная и запутанная фраза, что несколько  раз сбился и даже хотел ругнуться, но вовремя зажал рот ладонью.
Распространителей акций видимо заранее предупредили о предстоящей операции: еще ночью повязали их, никто не вышел  на работу.
Я подобрался к окну, словно ступал по раскаленным углям, спрятался за шторой и осторожно выглянул из укрытия.
На дверь конторы нацепили сигнальную ленту.
Стало понятно, зачем пригнали армейские машины.
Из фургона горошинами из стручка высыпали солдаты и встали в оцепление.
Как положено в американских фильмах: ноги на ширину плеч, руки на ствол, равномерно двигаются квадратные челюсти.
Но солдатам не показывали такие фильмы, им было неловко и непривычно сдерживать натиск толпы.
Откуда узнали горожане?
Слухами Земля полнится -  не только слухами,  многие увидели.
Словно вернулись тридцатые годы, жильцы насторожились, когда ночью пришли за  соседями.
Так от камня, брошенного в пруд, волны расходятся  и отражаются от берега.
О задержании узнали люди, приобретшие акции.
Почти все горожане.
И теперь толпа подступила к оцеплению и требовала продолжить продажу.
Будто солдаты что-то решают.
Решения принимают большие люди в больших кабинетах.
Самые прозорливые заранее потирали руки, когда только выпустили акции.
У нас такие доверчивые граждане, они обязаны поверить сладким посулам.
Граждане поверили.
А те, что выдумали эти бумажки, то есть акции, пусть и дальше богатеют.
До поры, до времени.
Все их хранилища досконально известны.
Если кто-то из них успел хоть малую толику капитала перевести за бугор, то  ответит за свой проступок.
Деньги, конечно, вернет с лихвой, и все равно не заслужит прощения.
Самых надежных исполнителей запустили в потайные хранилища.
Это только в кино кувалдой или взрывчаткой взламывают преграды. Но умельцы вскрывают любые двери без лишнего шума.
Хранилища были под завязку заполнены товаром.
Деньги не пахнут, сказал римский император, как он глубоко заблуждался.
От вони кружилась голова, наверное, поэтому некоторые купюры переместились в карманы налетчиков.
Кто их осудит за это?
Я отступил от окна и достал акции, которые передала мне неверная подруга.
Наконец ощутил, чем они пахнут.
Как в деревенской  уборной, где в деревянном настиле пробита дыра, и почти полностью заполнена выгребная яма.
Женщина плотнее обхватила колени.
Все мне  приснилось или почудилось, я ухватился за  спасительную эту мысль.
Контора работает как обычно, и толпа не штурмует закрытые двери.
Опять метнулся к окну. С такой силой сжимал акции, что онемели пальцы
Дикари пристрелялись. Если раньше стрелы вонзались в руки, ими я прикрывался, то теперь попадали в грудь.
В грудной  клетке сердце  напрасно пытаясь увернуться от обстрела.
Служивые отгородились щитами.
Толпа билась и разбивалась о  щиты.
Выделил несколько человек из толпы.
- Продала квартиру, где мы будем жить с ребенком? – причитала женщина.
Видимо, подруга той несчастной, что намедни посыпала пеплом голову.
Но огонь давно погас, пепел развеяло ветром, и бесполезно причитать и жаловаться.
- А я пойду и убью их! – заявил отчаянный мужик.
Ущербный и плюгавый, но будто ожили сказочные богатыри.
Изготовился убивать.
Прихрамывая, разбежался и лбом сокрушил водосточную трубу.
Я зажмурился, но сквозь частокол ресниц, опять увидел ту женщину.
- Возьми меня! – попыталась кого-то уговорить.
Мужика, что не причитал и не плакал, но зорко вглядывался.
Наверное, у некоторых остались деньги.
Женщина рванула на груди рубашку.
- Я на все согласна!
- Изыди, - оттолкнул он попрошайку.
Осторожно отступил я от окна.
Напрасно пытался увернуться, одна из стрел вонзилась в сердце. Что ж, придется жить с этой болью. То есть существовать.
Конечно, приснилось, пальцы с такой силой сжимали добычу, что пришлось их разгибать с помощью другой руки.
Веером  разложил акции на столе.
И в замешательстве протер глаза.
Будто кислотой плеснули на документы. Буквы и знаки теряли четкость,  краска выцветала и растворялась.
Проявлялся другой издевательский текст: инструкция по ловле и уничтожению блох и тараканов.
Сначала надо осторожно вскрыть упаковку.
За несколько дней невозможно продать комнату, а я поверил сказочнице.
Согласно указаниям  прокрался в ванную и смел в пакет все с ее полки – мне не нужно чужое имущество.
Не продав комнату, не купить акции.
Договорилась с типографией – на это, наверное, хватило ее копеек, - и там сфабриковали фальшивку.
Когда выбрался из убежища, то  она ударили в упор, но успел прикрыться пакетом. Там  разбилась какая-то склянка.
Так в деревенской уборной одеколоном пытаются перебить изначальный запах; зажал рот, но все равно наглотался отравы.
Более того, каким-то образом проведала о неминуемой катастрофе, и поспешила застолбить участок.
Надо в другой пакет сложить ее одежду, нет, конечно, голой не выгоню  на улицу, но чтобы не металась по квартире в поисках своих тряпок.
Поклялся вместе пройти по жизни, вымученные под пытками признания не имеют законной силы.
Женщины хитры и запасливы, не  сожгла  мосты, осталась комната – не просто убежище, но некое подобие паутины, где она  поджидает очередную жертву.
Не угомонилась даже в преклонном возрасте, согласно инструкции подобрался к ее логову и изготовился распылить отраву.
Запах уборной по всей квартире.
Женщина перекатилась на спину и разбросала руки.
Закрыл глаза, чтобы не видеть, как  погибают насекомые.
И все же видел, неплотно сомкнул веки.
Проснулась в беде и в тревоге.
Годы безжалостно навалились.
Ночь встретила мечтательной девушкой.
Но вранье и притворство злыми колдуньями наложили  свое проклятие.
Отшатнулся от пожилой, побитой жизнью женщины.
Она всполошено прикрылась простыней.
Наверное, разбилась еще какая-то склянка, запах усилился.
Отец прав, есть достойная претендентка.
А что прихрамывает, так ей не бежать на Олимпийских Играх.
Укрываясь простыней – будто так можно выжить, -  ощупала  хромые ноги.
Если косоглаза,   тоже не беда.
Заслонилась ладонью.
Встопорщились изломанные подагрой пальцы.
Если косноязычна, то не  изведет придирками.
Бессвязно промычала, напрасно пытаясь оправдаться.
Прикинулась, что онемела, окончательно оттолкнула этим притворством.
Отступил к окну и отвернулся, так попрощался с обманщицей.
Женщина, которая осталась без денег и без квартиры, и на которую никто не позарился, придумала, как привлечь внимание.
Водитель армейского грузовика остался в кабине, вскарабкалась на подножку.
Лопались ткани и сухожилия,  я не оборачивался.
Горстью сложила ладони, чтобы туда плеснули бензин.
Но водитель отогнал ее, пусть разжигает поодаль от машины.
Она уходит, осознал я,  от тяжелых шагов  сотрясаются стены.
Если не обернутся, Земля рассыплется.
Не удалось раздобыть бензин, женщина побрела, на асфальте остались следы, как следы в пустыне,  их  заносило песком.
Я плотнее приник к стеклу.
Улица сужалась, и все незначительнее становилась фигура.
Сначала превратилась в черточку, потом в точку, потом пропала.
А я остался.
Закончился еще один этап.
Что ждет впереди?

……………………
Г.В. Март 2024