Холод свободы... глава 13

ЩЕПИНСКИЕ РАССКАЗЫ, ИЛИ ЯШКИНЫ БЫЛИ

=семейная хроника=





                - Глава тринадцатая –

                - Курганское счастье. Семья.-

                = ХРОНИКА СОБЫТИЙ... И ТЕНИ ПОСТУПКОВ =
               

Что ищешь Бог по белу свету
Отчизна в яме выгребной
Мы не желали жить как прежде
И жить с кровавою "каймой"...
Но жизнь ломают годы,уж тракт зарос травой
Я устал бороться с болью и судьбой...

Кн. Щепин-Ростовский Д.А.
Курган. 1856г.

... Может, в этом Тасеевском уединении, декабрист и смог бы, довольно комфортно продолжать жить в тишине и покое уставшего от бытия жизни и событий человека, как-то, ухаживая за садом, растя капусту, и огурцы, выращиваемые им прямо в комнате, но пришла весть и распоряжение о его переводе уже в Курган, в конце апреля 1842 года. Матушка, княгиня Ольга Мироновна, продолжала борьбу за судьбу сына, не смотря на свои жизненные сложности в устройстве хозяйства и судебных дел вдруг как-то за раз обвалившихся на неё в этом году. Первой заботой для неё стал взятый ею в прошлом деньги для сына у купца Артемия Поненышева, в сумме 3690 рублей, а с небольшим процентом пять тысяч серебром. Но ныне она отбросила все эти заботы на будущее и погрузилась заботами только о сыне и дальнейшей его судьбе, она объездила всех своих знакомых, и кого только она не посетила в столице, упрашивая и унижаясь с достоинством святой матери, готовой за сына на всё. Ходили слухи, что она подготавливала даже убийство Николая первого. И остановило её только то, что ей пообещали встречу с сыном, ослабление ссылки и досрочное освобождение Дмитрия Александровича. Действительно, с ней встретился генерал-губернатор Лавинский, бывший в то время в столице. Он разрешил и подписал проездные документы княгине. Но при приезде в Иркутск, ей вдруг было отказано в дальнейших действиях, мотивируя отказ распоряжением императора (?). Так это или нет, или это была месть губернатора  за те жалобы, что писала княгиня на имя императора, так и осталось неизвестным, но скорее всего дело было именно в этом. При всех своих недостатках, к тому времени Николай первый уже осознавал, что время репрессий миновало, и ему нужно играть другую роль в российском обществе.  Зная крутой нрав  княгини - матери, её твёрдый, очень пробивной характер, император мог всё же пойти на послабление режима в остроге для князя, вполне возможно, что княгиня могла свершить задуманное (план побега, или убийства царя?), это подтверждает её завещание, о переводе и снятия всех наличных средств и закрытии всех счетов, но при этом продажи имения и земель всё-таки, как ходят слухи, не было. Одни загадки, намёки,  отрывочные свидетельства хроники нашей семьи, требующие ещё раз изучения и проверки…

… Дорога из Тасеевского, оказалась невероятно трудной и тяжёлой. Перед самым выездом, в начале сентября 1842 года, начались сильные дожди, иногда со снегом. Грязь, земля с чёрною водою, хвоя, заполнили все колеи дорог, если можно назвать дорогами слегка утрамбованные тропы- полосы, но и они стали почти не проезжими. Ямщик чертыхался и кряхтел от злости, каждый раз слезая с телеги и толкая её, помогая двум лошадям тянуть телегу. Непрекращающийся снег с дождём, или дождь со снегом, как виделось ссыльному от бешенства внутри из-за простоев, и при проталкивании телеги из огромных ям, вынужденно помогая мужику. Внутри всё клокотало и горело от бессилия над выходками природы. Всё промокло и отсырело, и вещи, и сундуки и сердце путника, а ранний-первый снег всё валил и валил, словно прося прощение у человека от того, что дед мороз опоздал в этом году на праздник леса. Вещей было много и от этого были большие сложности в дороге. В Иркутск они прибыли только восьмого числа. Оформление документов правда, не заняло много времени, администрация прямо - таки выпихивала государственного преступника из города, торопя декабриста с отъездом, и уже 10 сентября,князь выехал в Тобольск. Князь, наученный горьким опытом предыдущей поездки, нанял уже тройку лошадей и карету, правда старую и постоянно дребезжащую на каждой яме, уступе, но зато с верхом и прикрытием от дождя. Сани не потребовались, так как снег растаял ещё в средине дня. Вещи были аккуратно упакованы и привязаны позади к багажнику. Вся дорога, с отдыхом, заняла две недели, князь совершенно не торопился, дождя не было, и первый морозец только радовал и ободрял его настроение и жизнь. На одной из почтовых станций он отдыхал два дня, ел и пил в досталь. Начальник станции оказался ярославцем, офицером отставником, высланным за дуэль ещё в 1830 году, но успевший выслужится в начальники и был этим обстоятельством чрезвычайно  доволен. Князь, встретив земляка, дал кучеру за молчание три рубля и, приказав говорить, если кто спросит, что лошадь захромала и требуется её замена. На третий день они расстались как старые друзья, начальник станции одарил его дешёвым вином, парой охлаждённых в вине тушек гусей, и продуктами на целую неделю. И дальнейший путь уже был, хотя и очень труден, но терпим. Карета с лошадьми нещадно вязли в дороге не один десяток раз, но отдохнувший к этому времени путешественник воспринимал это даже весело и задорно. В Тобольск они въехали, как нам помнится уже вечером 28 числа, под проливным холодным и сильным осенним дождём. О дальнейшей дороге в Курган не могло быть и речи. Начальство разрешило остановиться на поселение в Тобольске, до первых морозов и снега, или как говорят сибиряки, до первого санного пути, и только 9 октября 1842года, Дмитрий Александрович отбыл по зимнику в Курган и только через пять дней, на шестой,к вечеру благополучно прибыл туда, как оказалось в последний город каторжан и как ожидалось ссыльному князю, последний город его ссылки. Уже в самом Тобольске, местный городничий, хорошо знакомый с порядками и жителями города, рассказал много интересного о порядках и жизни всех поднадзорных ему  государственных преступниках в Кургане, и о ссыльных живущих там. Тщедушный чиновник, добряк по натуре когда он в семье и дома, охарактеризовал каждого с интересом и юмором, признавая, что каторга так и не изменила их, декабристов, и их убеждений,  да и целей, что в России они опасно для власти. Он представил список всех живущих там, и с какого срока они представлены в Кургане. Первыми прибыли в Курган в 1829 году были Фокт И. и Бригген А.. В 1830 году Лихарев В. И Назимов М., 1832 – Розен А. со своей верной супругой Анною и детьми, их товарищ Лорер Н. и Нарышкин М. с супругою Елизаветою. Позже в Кургане поселился в 1838 году Свистунов П. и Башмаков Флегонт, тот кажется уже в 1840 году. К ним вынужден присоединиться Повало-Швейковский Иван Семёнович, полковник, и последний был в 1842 году, уже князь Щепин-Ростовский Д.А. с Кюхельбекером Вильгельмом, но он правда прожил в Кургане мало, чуть более года. Для князя, город стал как бы возрождением к жизни и обществу, друзьям. В нём особенно проявилась наклонность декабриста к творчеству, в частности к живописи, графике, если так можно назвать карандашные наброски портретов его товарищей и местных горожан да крестьян-ссыльных. Город как-бы освятил его редкостное счастье и любовь, зарождения его будущей семьи. Встретили князя его друзья и товарищи очень тепло и радостно. Все помнится тогда собрались доме Нарышкиных, и к тому моменту, время его прихода, уже были даже накрыты столы с богатыми, по их разумению и возможностями, яствами и даже французским вином. По случаю своего приезда, князь не пожалел и даже отдал на при готовку и жарку гуся, подаренного ему давеча смотрителем станции.

«… Среди приглашённых гостей, помню, были Лихарев, Розен, Назимов, Иван Повало – Швейковский, Басаргин с женою и сыном, Александр Бригген – как вспоминал в письме к матушке, переведя его  в свою неизданную книгу « ХОЛОД СВОБОД России» ( второе название книги предлагаемое ему Луниным).  Мы  говорили с уважением о старых товарищах, включая Кюхельбекера. Всего тринадцать человек, всех их я Вам уже упоминал в прошлом. Много разговоров  у нас было о том времени, когда были в заключении в Петро-Павловской тюрьме, о поведении и моральном давлении властей на нас и наши семьи. Особо все мы, помянули Горбачевского, и как его сломали царские следователи, вынудив написать то злополучное письмо, Вы помните матушка, то время и разговоры в обществе об этом происшествии.  Горбачевскому избрали самый мерзкий путь, пригрозив разделаться с его родными. Только этим и можно было искривить его совесть и честь. Не обошли мы памятью и поручика Сухинова, ушедшего безвременно и ужасно для всех его товарищей, в разговорах с которым в своё время ломали копья многие "политики". Как-то он, будучи в гостях у одной пожилой столичной дамы, очень известной благодаря её супругу в высшем обществе Санкт-Петербурга, не будем здесь упоминать в суе её благородное имя, чтобы не скомпрометировать в определённых кругах дамского  сообщества, едко сказал о европейском  засилии  в учебных заведениях России.  Она очень была стара и носила своё хрупкое старческое тело бережно, словно китайскую вазу, боясь повредить её одним неосторожным движением, при всём том  "недостатке", она была чрезвычайно умна, в меру добра и благожелательна к нам, ветреной молодёжи....Так вот, он не стесняясь "тётушки", сидящей как всегда в углу гостиной и по заведённому ею распорядку попивающей аглицкое "кофею", громко и горячо высказался : «- Мне думается с недавних пор, что неважно кто это, австрияки, французы или спесивые немцы, приезжая в Россию – говорил Сухинов-как и любой русский человек долго живший в Европе,должен, обязан  стать гражданином России, и не иначе, ибо иначе культура, наука и образование наших дворян и народа деградирует окончательно. В России проблема с элитой ума, а не с царедворцами…».  В споре с ним зарождалась и моя "истина", ныне мне правда кажется что она была немного, более либерального толка.
    
«- Кроме этих причуд "пуританского" общества, недолжно быть и культурного разногласия в обществе Европы и России  - искренне и по молодецки горделиво думая что прав, убеждал я его - тут ведь и другое, в горячке говорил я ему: - Европа, решает свои проблемы по европейски, Азия, по азиатски, а Россия, должна решать свои проблемы только сама! Все знают, если вскипятить воду, то надо нагреть её до ста градусов, и не иначе! А если до девяноста градусов, то она будет сырой и у всех будет расстройство желудков господа! Но, честно говоря, господа офицеры, меня сейчас  не интересует, что хочет народ, меня  более  интересует,  что ему надо. Что всегда не хватало России, так это власти, которая соответствовала бы  потенциалу Русского народа, а Европа… Она  всегда найдёт повод, чтобы откусить от России кусочек Земли, и чем больше, тем лучше, ибо это желание её думаю будет  вечно, нескончаемо, и непреодолимо  до окончания веков… Так-то господа…». Да, вспоминая весь тот  ужас, ужас  нашего прошлого положения, мы оговаривали и прекрасно понимали, что чем больше проходит времени от 1825 года, то будет больше зарождаться субъективности в позиции оценки тех событий, не нашей, а потомков. Этого не должно происходить, и если кто описывал в своих воспоминаниях те трагические события, то не должны забывать, что всё-таки  это взгляд дворян, а не только народа.  И об этом должны знать все мы и в первую очередь наши потомки с благодарностью помянули  медлительного и пугливого Янчуковского, талантливо исполнявшего свои врачебные обязанности, и вечно  ворчавшего: «- Идеалисты, господа,  губят любое дело. Россия друзья, это кость и для Европы, и для императора, которые источают свои нервы и зубы о русский народ, чтобы испить из него кровь. Наивно полагая, что станут умнее и сильнее, даже царь Пётр обломал зубы поверив в Европу, ради своей гордыни и выгоды Европы  убив собственного сына, поверив европейским наветам». Не забыли мы  и о маленьком, но стремительным в помощи к каждому  Завалишине, спорившего со мною  по поводу земельных наделов и ссуд взявших под неё кредитов. Я убеждал его, говоря о будущем, что банки завоёвывают Россию, порабощая полностью её кредитами, особо земельными, под ужасные проценты.Не волнуйтесь о нас матушка, тем для разговоров у нас более чем достаточно и их интерес нас поглощает всецело…».
                Из письма князя, княгине Ольге Мироновне. Курган 1844 год.
               
...И так, начинающий распорядитель и хозяйственник форм управления собственности, как-то поместья,фабрики в пределах Ростова Великого, Князь Дмитрий Александрович, уже на собственном  опыте убедившегося в кризисе предоставляемых ему отчётов, расчётов и доходов, его доверенных лиц и приказчиков, объяснял им об опасности такого курса финансового корабля, и пригрозил судами за это. Он решительно стал самостоятельно определять формы правления и политику ведения своих хозяйств, через доверенного друга Шимановского, проверяя всех и вся под отчётно правовые нормы закона из Кургана.

«- Самого же себя, вытащить за волосы нам невозможно …» – говорил друзьям начинающий финансист. Декабрист, одно время обсуждал в беседе с Луниным и с друзьями купцами Петровского Завода, о банковской системе и сегодняшней ситуации:         
 « - Кто в отечестве заботится о продовольственной программе? Царь? Нет! Сенат? Нет! Помещики? Нет! Крестьянство, как тот заяц, прыгающий сам по себе в поисках пищи. Дворяне же, зажатые и ослабленные властью, как «обезьяны» в коробке, которым дают приподнять лишь  голову, чтобы чуть оглянуться и поговорить, а уж если кто поднимается с колен, того сразу к «анафеме» либо на плаху. Это дорогой друг  матушка  Россия, и все мы убеждались на собственном опыте, что значит её «Русская Свобода…».
 Вот ещё один момент из тех воспоминаний, уже другого друга и соратника Дмитрия Александровича, Флегонта  Башмакова, товарища Повало-Швейковского И.С. о тех встречах и разговорах состоявшихся у друзей в Кургане.
«… Лишь  спустя часа  два, господа прекращали на время политические разговоры и принимались отходить от  муторной действительности ссыльного. Обычно начинались светские разговоры, о свадьбах, любви и перспективных планах на наше будущее.  Гремела музыка бокалов с вином и немысленной настойкой,( Здесь в дневнике,с боку строк мелким почерком пометка-только в первых  встречах и последней.) в том числе и привезённой однажды, Князем Щепиным, из Тасеева, мои товарищи танцевали, пели и отдыхали от мук прошлого и воспоминаний. Все явно устали от толкотни событий. Как рассказали мы ему и наши друзья-декабристы, все мы собирались в доме Нарышкиных, каждую пятницу и этот дом их встреч, был для них и нас памятью о прошедшем времени и радость, что они выжили и дожили до победы. Время летело быстро, как снежный ком с горы, тая на глазах и не замечая ни наш возраст, ни нашу боль, в  грустных воспоминаниях о Петре Свистунове и об убитых товарищах, а более всего о казнённых дважды соратниках. Да, в тот вечер, мы выпили не один бокал вина за тех, кто жил на просторах Сибири. Помянули также всегда радушного и при том великолепного математика и историка Муханова П.А.го Его огромные рыжие усы невероятно и всегда будоражили местных женщин и втихомолку веселили мужчин, но никто из нас не решался смеяться над боевым офицером, штабс-капитаном. Он был широкоплечий, огромного роста, тучный, истинный дворянин из прошлого, но отчаянный весельчак и кутила. Он всегда, когда у него появлялись деньги, а это к нашему сожалению случалось крайне редко, он собирал друзей, дам и старался, чтобы всем было сытно и весело. Так проходили дни и недели нашей затхлой жизни. Мы говорили обо всех, братьях Крюковых, С. Г. Краснокутском, С. И. Кривцове и братьях Беляевых, А. И. Тютчеве, Фролове А.Ф., Фаленберге П.И.,  Мозгане П.Д.. Да разве всех героев перечислить, их десятки, но каждого мы помнили  и когда они умирали,а это было у нас не редкостью, мы поминали их светлые души. Все из нас уже прекрасно понимали, что общество России изменилось, изменилось безвозвратно, и ничто уже не даст право императору, творить беззакония и преступления, безнаказанно и тайно от общества править и свершать богомерзкие поступки! Но, нас страшит другое,  друзья из столицы и другой, окраинной России, писали нам о настроениях в обществе, яростном и агрессивном. Молодёжь, даже местная и некие народные представители от рабочих,и что удивительно не крестьянства,стали открыто говорить об императоре и светском обществе с ненавистью и злобой, с некой мыслью полностью уничтожить саму опору России, дворян. Чудно это было впитать через себя, так необычны были их мысли о России. И не как мы старики, с мыслью преобразования самого мышления народа и общества, вне зависимости к какому слою народа, классу, они принадлежат, и образовывая просветительские общества с планами, обращённые на созидание. Их же планы, этих народников как я их называю, хотя они, как я думаю, к народу имеют весьма, весьма призрачные, туманные отражения, впрочем, может я ошибаюсь и  тогда мой любезный друг простите меня.  Но, если в их планах есть строфа убивать купцов, дворян, при всём этом используя их же опыт и  знания, и средства пожертвований, и царя как свержение монархии, если это действительно правда, а как мне кажется всё идёт к этому, то это будет  трагедия не только для России. Всё это нас  чрезвычайно обеспокоило и очень насторожило, ведь так и до террора, как во Франции дожить можно. А это думается для нашей России неприемлемо и крайне смертельно, и мы предупреждали Романовых об этом ещё в 1825 году, террор и казни порождают ненависть и кару, месть. И не дай Бог дойдёт до убийства императора. Сила мести и народного гнева, буйство дворян и черни, могут привести к гибели государства. Не уж-то сами Романовы этого не зрят?... Вот князь Щепин, тот готов на всё, сейчас с семьёй у него проблемы,  но  борьба так и осталась для него не пройденным путём, и он так наивен в этом, верит до сих пор в правду и справедливость царя батюшки. Извините, наверное я отвлекаю Вас от дел, но уж очень наболело, прицепилось к израненной моей душе. Честь имею дорогой друг,и благополучия Вам... Привет  супруге и расцелуйте детишек ».

Далее приведём ещё одно письмо к матери, опять же князя Дмитрия Александровича, так перекликающегося с письмом Флегонта Башмакова, об одних и тех же волнующих общество каторжан проблемах России, и своих домашних делах:
« … - Напишите дорогая моя матушка, по подробней, обо всём положении, и прошу более о судебных делах в отношении нас и наших дел в имении и деревнях, что действительно всё так плохо?  Но любезная матушка, скажу Вам и другое, что мы не только занимаемся разговорами о борьбе и власти, мы изучаем искусство и театры. Даже о балеринах вспоминаем, таких как Тальёли и других. Мы  здесь остаёмся людьми. Наступает новая эра истории России, эра Свободы и надежды на лучшее, на освобождения народа от крепостного права, рабства. Как-то раз, возник спор у собравшихся за столом в доме Нарышкиных, возникший вроде бы не из чего, просто из воспоминаний и обсуждения действий, приведших к образованию тайных обществ в России, но сильно повлиявший на мои отношения с товарищами по ссылке, я как-бы отдалился от них. Рассказав им, Вы наверняка это помните,  о случае в нашем  доме-усадьбе в Иванкове, происшедший в 1825 году, по поводу моего вступления в Северное общество и по каким то, не помню точно причинам, я отказался от приглашения товарищей, звавших меня в объединённое общество. Бывшие тогда  в гостях, Повало-Швейковский и Каховский, говорили, как я помню, об идеи борьбы и о их благих последствиях в случае победы, впрочем, они трезво смотрели на вещи, говорили и об осложнении и возможном поражении. Спор затянулся до утра и чуть не привёл к дуэли, я еле уладил конфликт меж ними. Как я помню, речь в споре шла о долге военного человека  и присяге императору. Иван Семёнович говорил, что присяга принимается дворянином единожды и по смерти, а Пётр Григорьевич, в крике доказывал, что присяга принимается не лично императору, а лицу... ЛИЦУ! любезнейший  Иван Семёнович! Личность, представляющее государство Россия, т.е. Отечеству  в  лице императора  и не более, но правда один раз, единожды, как выкрикнул он в гневе, и с этим он, впрочем по большому счёту как и я, был согласен. Каховский говорил, упомянув имя  августейшей особы, что император, это лишь должность, как должность клерка, министра, офицера, обязанных соблюдать все приличия общественных отношений и конечно присяги, под надзором церкви, и не иначе. - Я же матушка, видя такую противоречивую и опасную своими последствиями ситуацию. постарался их примирить. Впрочем с малым успехом. Повало-Швейковский привёл свои исторические доводы вспомнив ситуацию политической борьбы за корону Германии в 919 году, когда были выбраны одновременно два короля Германии. Победил в конце концов Герцег Саксонии, Генрих I из рода Лиудольфингов став королём Германии (919-936...) Кстати талантливый первопроходец в проведении рыцарских турниров..., зародивший благородные забавы господ... К этому можно добавить и то, что он умело избегал направленные против него заговоры и прославился борьбой с врагами. К чему это я всё? К тому господа, в который раз повторил он, что у нас складывается такая же двоякая ситуация с кандидатами на трон российский... Иван Семёнович очень разволновался тогда матушка и мне было даже страшно смотреть на него, так он был расстроен в своих предчувствиях и предсказании бед. Плохо дело...какое-то слащаво неустойчивое и склизкое с самого начала. Трудно всё разобрать... В виду же того, что Романовы, очевидно этого не понимают, наивно и благодушно веря в свою избранность, в полной уверенности, что они божественны и неприкасаемые. Чтобы они спустились с «небес» на нашу грешную Землю, и нужна Конституция и закон. Как о главе государства избранный народом, или, что более предпочтительней  на данном этапе истории России, это монархия, только под контролем государства и  государственной Думы ( полномочия парламента, как пример Британия), а монарх-император, является  и имеет представительные функции ). Более подробно объяснить только в личном разговоре. Думаю нам это вскоре предстоит. Извини, но мне как-то сложно думать о судьбах России, так...на ходу. Теперь о присяге данной Отечеству  и Царю - продолжил Каховский - Само слово присяга, привечает в себе клятву, слово, в них  заключается честь и совесть, вера дворянина и конечно солдата, без этого нет России, народа…» отрывок из письма князя Дмитрия Александровича к своей матушке, княгини Ольге Мироновне Щепиной-Ростовской, но так и не прочитанным ею, из-за своей преждевременной смерти 9 января 1851 года, и переданного декабристу, лишь спустя шесть лет, преданным роду служителем усадьбы...
Из всех этих записей, (ныне так и не изданной книги... в связи с пожаром в Семёновском можайского района московской области, где хранились раритеты Ростовских и проходила моя работа над книгой в тиши и в дали от городской суеты. Гибель многого из подготовленного к изданию материала и документов, которые просто из их единичного экземпляра невозможно восстановить по определению. Трагедия для нас произошла  в 2015 году - автор), писем декабристов, которые всё же удалось спасти и восстановить частично, мы можем отчётливо осознать и понять, как сложно, и в тоже время крепко связывала идеология, жизнь и сами поступки,  дворян-декабристов  друг с другом, рискнувших многим и отдавших всё своё благополучие, карьеру и саму жизнь на благо народа. И не в словесах  и демагогии нынешней либеральной истины, а в действии, пусть робкой, но в отчаянной по своей наивности морали дворян в из любви к Княгине Екатерине Щепин-Ростовской и возможности договориться с властью мирно. Ожидание... " История доказала, что с Романовыми народу договариваться крайне трудно, если вообще возможно. Скорее всё-таки невозможно, ибо в России ныне преобладает немецкая и французская "музыка" языков, и я не знаю сколько времени потребуется дворянству чтобы осознать вредоносность этого для России. Вместе с тем, многое из этого спорное. Князь Самуил Васильевич Друцкий-Соколинский, воевода Смоленский (1638-39год- автор), сёк головы за этакие изыски горожан и холопов. Он подозревал в них перебежчиков и доносчиков, вредных для государева дела... Он, как чувствовал дух измен и вражды, так его сын Самуил Самуилович ( 1630-1678) ротмистр, был по рождению католик, но при Царе Петре принял православие из-за любви к Княгине Екатерине Щепин-Ростовской, которая ему родила двух  сыновей уже в православии, Княжича Михаила Самуиловича (Петровича) и Ивана Самуиловича( Петровича) на наш лад, и оные князья были в службе стольниками при Царе Алексеевиче.Суеверие в этих делах, или нет, скорее вам господа судить. Даже такие противоположения родных, сеять могут раздор, а в иных случаях неразбериху родовую и всякую смуту в умах. Многие случаи неурядиц истории и мятежей описывает в своей книге 1771 года, " ЛЕТОПИСЬ О МНОГИХ МЯТЕЖАХ", и "Царственной книге" 1769 года, князь Михаил Михайлович Щербатов (1737.22.06. - 1790.12.12.) И всё это господа надобно хорошо знать ныне и разбираться достойно своего звания и положения в Обществе... - говорил на собрании у Трубецкого, Дмитрий Александрович. С этими сомнениями князь спорил в своей переписке и с археологом, историком, собирателем  народных суеверий и былин, Киреевским П.В. (1808-1856), которого ценил и уважал сам Герцен А.И. Сказавший о нём, как о таланте заеденным эпохой николаевского  времени. Что правильность и обречённость этого жестокого времени отразилось на его товарище и продолжателе его "ремесла" господине Рыбникове П.Н.(1831-1885), за свою бурную деятельность и связях с прогрессивной и бойкой молодёжью, отправленного за то, в ссылку в Сибирь. Он в своей переписке с Герценом, говорил о том. что:  «... - Само состояние хаоса в Обществе, создано беспечностью многих политиканов и " громовержца императора..." Можно остановить поезд на семафоре, а в политике господа мечтатели... конка мчится без остановок и тормозов..., ибо в раболепной имперской Россией, совесть порою начисто смывается  "дворцовою шелухой лизоблюдства чиновников и купечества. И всё сие конечно под видом обустройства неких рабочих больниц, школ, иной "благотворительности" и обучения "школяров и институток", готовящих новых работников на свои промыслы и предприятия. Купечество и промышленники твёрдо стоят на ногах, при том умудряясь и полукровку императора держать в узде...Выжать из работников всё для получения сверхприбылей и разрастания своих успехов на производстве и в политике. Успевая при этом создавать в Крыму великолепные виноградники и многотысячные хранилища вин в дубовых бочках в подземных лабиринтах "райских пущь"под видом успешных достояний России, а на деле получается разложения общества и спаивания рабочих в кабаках чтобы и не помышляли о революциях... При сем методе эксплуатации людишек, долго ли и эти новички, рабочие, протянут свой трудовой подвиг... И начинают приходить дьявольские мысли... Бог ли создал Россию...? Именно сейчас интеллигенции необходимо осознать с кем оная структура Общества России...». Но вернёмся в Адов круг...
Встречи и разговоры ссыльных, везде, и в Кургане в том числе, складывались и останавливались  возвращаясь всегда к одному, к восстанию и его последствиям. Говорили и о праве, что оно означает в России. Дмитрий Александрович сформулировал этот диалог так: 
         
 « … Право, это инструмент которым пользуются дипломаты… старательно обходя его в дискуссиях с народом и обществом, заставляя власть  разрабатывать его в международном лексиконе политики для сговоров или переговорах с  Европой. И именно поэтому, по этой причине, нужно осознать и при обработке всех мнений других государств-монархий, создать организацию государств Европы, а может и других представителей обществ, особо касательно колоний. Организацию, заставляющую при определённых договорённостях всех представительств государств, принимать правильные решения, касательно объявлений войн, или других иных  конфликтов, возникающих в государствах…». Помянули однажды и слово Оракула, о  великом  Лекурке, уморившего себя голодом во имя правды и силы Закона над обществом и монархом. Всем их рассказам и историям не было конца, это и восстание 1825 года в столице, и в 1831 году в Польше, жизнь декабристов и поляков в Сибири, о страшных судьбах детей родившихся здесь, и о визите наследника престола, цесаревича Александра, и сопровождавшего его Василия Жуковского. Цесаревич был раздосадован и раздражён тем, что в Кургане много государственных преступников и отдавший распоряжение отправить многих на гибельную войну на Кавказе. Оставив лишь по возрасту Фохта И. и Бригген А. Они, потом долго смеялись над глупостью и характером наследника. « Да… - говорил Бригген - яблоко от яблоньки, не далеко падает… Всё это, как говорил мой друг еврей, от избытка романовского ума!». Лишь утром, все расходились, дав слово, что завтра соберутся вновь. Так и потянулись дни ссылки, переваливаясь как воды бурной реки, чрез пороги событий и обстоятельств, пробивая недели и годы лишений, труда и забот о семьи князя и его детей. Отношения  у Дмитрия Александровича, складывались с друзьями, не смотря на некие не состыковке во взгляде на восстание и его результаты, довольно хорошие. Князь, более и горячо поддерживал позицию Горбачевского, готового к прежней борьбе, а не к стоянию и разговорам о нынешних отношений к восстанию, как у нас теперь принято называть либералов. Надзорные органы не особо тревожили и беспокоили князя, с ними он умел договариваться денежными вливаниями, сейчас это называют взяткой, а в Кургане, как и везде, это укоренилось прочно. На каторжанах, многие чиновники разбогатели, как собирая с них крохи и с писем, и с посылок, и с приезжавших к ним родных, так и с улучшения и ослабления надзора. В донесениях же, они оставались ярыми приверженцами власти и Романовых, и чем гневней и строже были их приказы по судьбам декабристов, тем более они получали наград и чинов,  хотя все знали, что это не так. Тайком, Дмитрий Александрович, ездил к жене Екатерине Юрьевне, в дальнее село, где она проживала с тремя детьми, и жизнь вроде, окончательно обустроилась и наладилась. В селе супруги занимались сельским хозяйством, выращивая овощи и всё туже рябину в теплице. Деньги, присылаемые им матушкой, хватало на жизнь и на взятки Тарасевичу Родиону  Мартыновичу, или как  он обзывал его Мартинович, главному глумителю каторжан и жителей. Семья у того была большая, четверо детей, но деньги он брал умеренно, не наглея, помалкивал и, не говоря особо о семье князя, все три года, что был городничим. Лишь однажды, правда, он попытался увеличить сумму своего прокорма, но князь решил эти проблемы довольно быстро, через своих родственников и того, Тарасевича, даже прижали и наказали за превышение его полномочий и он, в конце – концов, отстал. Иногда правда в нём проявлялась ненависть к ссыльным, и он обвинял при людно их в предательстве императору и России. Летом  пятьдесят третьего года, Дмитрий Александрович, не выдержав оскорблений и невежества городничего, при всех дал ему пощёчину. В крике прижав его, высказав тому всё что думал: «— Мы дворяне виноваты в том, что проливали кровь за отечество! Мы виноваты в том, что не согласны с рабством народа! С тем, что немцы государи ненавидят Россию и её народ…». Вскоре и начальство устало терпеть все эти хлопоты, да ещё припомнили жалобы, написанные на него ещё в 1850 году Бриггеном, в сговоре с товарищами.Дело дошло до столицы, и судьба Тарасевича качнулась, как барометр перед предстоящей шквальной бури.               
« Кто недостойно жил, тот не может умереть достойно... Царь слепой, а мы любезный незрячи...»- как-то в споре сказал князь Дмитрий Александрович, Тарасевичу.За ним стали приглядывать, тем более,когда прознали о том,что он покрывает преступников. Так и жило общество в Кургане, то тихо, то вялко. Вдогонку к этому конфликту с городничим, следует письмо Дмитрия Александровича, в  столицу Швейцарии, где проживал в то время, один  из старых друзей князя, барон Корф. Адресовано оно было на имя  князя Шидловского Константина  Дмитриевича (1820-1887г.г.), мужу Марии Фёдоровны Корф (1830-1887г.). Так описав события: «… Виновато общество, император  в том, что покупаются и продаются крепостные как скот, как «души», но эти души рождённые Богом! Мы, общество, виноваты во всём, но не Гвардия и дворяне, (ныне каторжане. Пометка кн. Дмитрия Александровича), вставшие на защиту народа, порабощённого народа! Мы видели беспредел власти, помещиков. Народ  был порабощён как скотина, его мясо рвут шомполами и шпицрутенами, канчуками и казнями, а власть, царь танцует на балах.… Неужели они не понимают, что власть  воспитывает поколение новых зверей, не подвластных императору и Богу, им не нужно будет выбирать божественное или дьявольское, им что Бог, что Царь, всё едино! На каждый чих власти, у них своя ноздря и свои «законы». Если мы, Гвардия, просили власть о Свободе для народов, просили! То, эти озверевшие и обиженные люди - звери, власть  будут просто душить, резать, убивать, как угодно и где угодно, и возможно уже не в открытом в бою, а из-за угла, мелко, дерзко и безжалостно. Власть хоть понимает, что она творит? Про честь и святость, про столбовое дворянство и народ, власти вспомнят, когда их будут топить в крови, но будет поздно. Они просто безумцы! Опомнитесь!...Если нынешнее, наше уходящее поколение выступали за Бога и Свободу, как Дон Кихот великого Сервантеса, борющийся со злом, но благородного и великодушного к врагам.  Мы понимали и понимаем, у царей вся их правда и величие, в высоте потолков. Они просто не воспринимают хижину как субъект права, но если бы они не воспринимали только хижину, они же не воспринимают и её обитателей живущих в ней, которым не на что сделать себе и детям своим обутки. ( обувь в Сибири. Автор). Это  печально мой друг. Вся суета-сует нашего общества напоминает мне, как писала матушка исправника Николая Ащерина, прибывавшего к ней в имение, в конце двадцатых годов за долгами. И  в своей доброте, готового удавить всех и каждого, кто только осмелиться не выполнить распоряжение суда. Странно другое, мы  знали Ащерина  многие годы, не раз привечали его и его семью в гости на праздники святцы, а тут  такое неприличие… Но было и другое, из народа случай. Как- то, мы пригласили из Кинешмы  мастера,  по на дверным замкам, Артемия Калашникова, а когда спустя месяц он прибыл в усадьбу, то оказалось, что заплатить ему за десять замков, на тот период, нам оказалось нечем, так он ни слова не сказал, сделал всё бесплатно. (Чуть позже мы всё ему оплатили конечно и припасов из продуктов на дорожку дали впрок.) И это почти незнакомый и чужой человек, а здесь «свой». Сказав на прощание такую знакомую нам по жизни помещиков, как николаевские четвертаки фразу: "- Рвите господа плоды райских садов пока Вы молоды, и не брезгуйте картофельным хлебом от народа российского..." Не хватает нам свободы мысли, как хлеба в великий и страшный  голод 1570 года.  Вот, что нынче пришло мне на бумагу, стишок-мысли, уж очень он измучал меня своею болью и страхом прошлого. Если прав отпиши, на сем откланяться позволь. Твой товарищ, князь Дмитрий Александрович. Град  Курган. ».

 «…Помни Бог о доле  Русских мужиков
   О полках Гвардейских вышедших на лёд
   Смертушка сестрица не неволь меня
   Поспешай Царица...уж тьма на площадях...
   Кто желал Свободы для  России мать
   Царская неволя, Бог  не для меня
   Не для нас устои царственных особ
   Царская "свобода" хуже злобных псов
   Отшумела воля, день Свободы стих,
   Русская неволя, царский злобный рык,
   Что «великий» кормчий, ты куда ведёшь,
   Из берёзы ставишь… страшный эшафот…
P.S.
   Не нам рыдать, просить и унижаться...»

Тарасевича Р.М. заставили замолчать и успокоиться, обозвав его сыном Бьяджо, просящего слёзно помощи у папы Юлия II. Как говорится: "- кто любит попа, а кто попадью, а кто горох со вздохами..."

Здесь стала символом тюрьма
Зной Петро-Павловского братства
Законом создана она,
В ней беззакония творятся...
1828г.

Казалось всё встало на свои места ещё до самого конца ссылки, точнее до ожидаемого давно указа от 1856 года, ( слухи-то ходили лет двадцать) когда князь, отправив в начале детей и супругу в Нижний Новгород, а оттуда, уже по плану князя боявшегося провокаций от новой власти, они должно быть проследовать далее в родовое имение Иванково, где он по его задумке и смог-бы действительно принимать уже самостоятельные решения, действия свободы. От сюда из Кургана, он, невероятно удивлённый предметом внимания, но оценив должно, принял в дар от одного очень старого католического священника некие труды - тайнописи Князя Хворостинина-Старковского, которым уже более двухсот лет угрожала опасность казни по решению царя, за связь с Гермогеном противником боярства и царя в 1611 году, ибо стал сего свидетелем и чуть-ли не соучастником. Так вот, сеи труды названные князем " СЛОВЕСА ДНЕЙ И ЦАРЕЙ, И СВЯТИТЕЛЕЙ МОСКОВСКИХ, ЕЖЕ ЕСТЬ В РОССИИ" 1619-1624, должно скрытно передать на рассмотрение историку в столице, чего князь не сделал так как не признавал царственных исполнителей. На самом произведении стоит надпись:
"... ЗАВЕЩАЮ СЕЙ МОЙ МНОГОЛЕТНИЙ ТРУД, СВЯЩЕННИКА КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКАГО МОНАСТЫРЯ,  В ТРУДАХ ИОСИФА, КНЯЗЮ ХВОРОСТИНИНУ ФЁДОРУ ЮРЬЕВИЧУ". 1625 генваря месяца, третьего дня по полудни...(ныне хранится в семье)...

Через день, тепло распрощавшись со своими товарищами, он выехал и сам. Лицо старого князя светилось беспредельной детской радостью и ...полным опустошением от произошедшего. При самом зачтении Указа нового императора Александра второго, на лице князя не дрогнул ни един мускул, лишь его тонкие губы слегка дрогнули в усмешке от услышанного, ибо это было полным подтверждением правоты его и его товарищей-декабристов, их жестокой правды в тот далёкий 1825 год, изменивших круговорот истории российской. Товарищи помогли ему собрать те оставшиеся крохи вещей, корзин, сундуков и прочих узлов, притом забрав отдельно все такомо им созданные чудеса крестьянства, великолепные результаты своей хозяйственной деятельности, а это сельские продукты в дорогу и главное, как особо ценное,  жизненное, семена нового сорта выведенного им в Сибири, семена сибирской белокочанной  капусты, вырастающей до невероятно больших размеров и необычайно вкусной как свежей только с поля, так и засоленной и квашенной в бочке дубовой. Сок свежей белокочанной, которой лечил многие болезни, даже опухоли груди и белёсые женские причуды. А, как квасил он её для своих, по одному ему известному рецепту, с сахаром купленному им у его Анюты, ещё в Тасеевском. Это стало его второй жизнью, думается после семьи конечно…