Того, что было, уже нет

          Служба в Советской армии. Далёкое моё прошлое, годы моей юности. Пятьдесят лет прошло, но всё хорошо сохранилось в памяти. Воинская часть на берегу Анивского залива… Запах моря, крики чаек, отливы, приливы… Лето с частыми дождями и туманами… Осень с тёмно-зелёными и бордово-жёлтыми красками на сопках… Зима со снегопадами и штормами: солёные волны бьют в стены казармы, нагромождают на берегу ледяные торосы… Тревожащая душу весна в солнечных бликах водной глади с разбросанными на поверхности светло-голубыми льдинами…

          Последние годы мне особенно хотелось побывать на месте службы, и вот, воспользовавшись длительностью майских праздников, вылетаю на Сахалин. По прибытии в Южно-Сахалинск сразу же еду в город Корсаков, где устраиваюсь в гостинице. Ночь. Спать не хочется. Завтра я увижу «то» море, «тот» берег и «ту» свою воинскую часть…

          Первая половина дня. Выехав за город, такси пытается проехать по лесной дороге, но вскоре оказывается в тупике. Дальше иду пешком. По малозаметной тропинке спускаюсь на берег залива. Знакомо пахнет водорослями, накатываясь на берег, шуршат галечной россыпью морские волны…

          Вдали несколько разрушенных строений, похоже, это и есть моя бывшая воинская часть. Минут сорок ходьбы, и я на месте. В первом же строении узнаю здание столовой, чуть в стороне – в остатках шлакоблочных стен и проваленной крыши – контрольно-пропускной пункт. По песчаной дороге иду мимо других разрушенных зданий: гаража автобата, караульного помещения… Вот казарма первой роты, за ней – моей второй роты… Внутри на бетонном полу куски старой штукатурки, осколки битого стекла… Вот на этом месте находился пост дневального, здесь была бытовая комната… Возле одного из оконных проёмов в ряду с другими когда-то стояла двухъярусная койка, на которой я спал внизу. На торцовой стене сохранилось изображение комсомольского значка со слабо различимым профилем вождя мирового пролетариата и буквами «ВЛКСМ». Такой же значок был и на моей гимнастёрке. Сержант, командир отделения, секретарь комсомольский организации роты, я носил его с другими знаками воинского отличия с особой гордостью.

          Покинув казарму, иду по дороге, по которой по несколько раз за день приходилось проходить в строю, а перед отбоем обязательно со строевой песней. «Дальневосточная опора прочная!.. Союз растёт, растёт непобедим!..» – чеканя шаг, горланили мы во всю силу своих лёгких. Причём если старшину не удовлетворяло наше пение, он на подходе к казарме отдавал команду развернуться и мы проходили тем же маршрутом ещё раз.

          За зданием ремонтных мастерских вдоль береговой линии, начиная с поздней осени и до начала летней навигации, стояли самоходно-десантные баржи, или «танковозы». Именно на такой барже в январе 1960 года экипаж из четырёх человек унесло с Курильского острова Итуруп в открытый океан, где без воды и пищи они пробыли в неуправляемом дрейфе 49 суток, пока не были спасены экипажем американского авианосца. Сейчас на месте бывшей стоянки плавсредств, разумеется, ничего не было. Одно время я служил на самоходно-десантной барже под номером Т-34, на которой весной 1970 года принимал участие в военно-морских учениях «Океан». Это были трудные дни, но наш экипаж успешно справился со всеми поставленными задачами, за что был отмечен командованием части благодарностью. Служить на самоходно-десантной барже мне нравилось, но в том же году я получил на вахте травму в виде ожога лица, и после лечения в госпитале был временно направлен в расположение воинской части, откуда обратно уже не вернулся.

          Подножие сопки. Здесь заканчивалась территория воинской части. Отсюда уходили в самовольную отлучку или, выйдя с молчаливого согласия часового за ограждение, общались с девушками. Ко мне тоже приходила девушка, с которой я познакомился ещё во время службы на барже. Однажды во время шторма старшина принял решение сменить место стоянки, и, получив у диспетчера «добро», мы перешли в другую, более закрытую от ветра часть морского порта. Когда погода наладилась, устанавливая на причале трап, я увидел девушку, которая шла от небольшого одноэтажного здания. Она передала на отходящий катер какие-то документы, подошла ко мне и с улыбкой спросила, каким таким ветром нас сюда занесло? Познакомились, девушку звали Валя. После непродолжительного разговора договорились о встрече на этом же самом месте. Вечером мы долго стояли на причале, а когда замёрзли, пошли погреться к ней на работу. На входе в здание Валя взяла у полусонной вахтёрши ключи, провела в свой кабинет. Закрыв дверь, мы выключили свет и, уместившись на предательски скрипевшем диване, пробыли в кабинете до рассвета.

          По роду работы Валя могла проходить на охраняемую территории порта, и если наш «танковоз» находился у причала, мы могли видеться в любое время. Однако после госпиталя наши встречи стали редкими, и в основном проходили только на КПП. Случалось, дежурный офицер разрешал выйти за территорию воинской части, и тогда, прячась от посторонних глаз, мы уходили на сопку. Иногда в выходные или праздничные дни в нашем клубе проводились танцы. Для меня это была ещё одна возможность встретиться с Валей, но, видя, как на неё заглядываются ребята, я каждый раз испытывал незнакомое мне до сих поры чувство ревности.

          В тот день тоже были танцы. Предупредить заранее девушку, что я нахожусь в карауле на гарнизонной гауптвахте, мне не удалось, а когда сменился, узнал, что Валю видели в клубе. В следующий раз она пришла через неделю. Мы сидели в беседке, и, сжимая в руках ладонь девушки, я признался, что очень скучал по ней и все эти дни ждал. Тогда Валя принесла домашние пирожки собственного приготовления. Вспомнив, она стала доставать их из замотанной в тёплую шаль кастрюльки и по одному давать мне. Прижавшись к девушке, я ел ещё тёплые пирожки, и мы говорили с ней о чём-то добром и хорошем, и в этот момент мне хотелось всегда быть с ней рядом, даже после того, как закончится моя служба в армии.

          До построения на вечернюю проверку оставалось менее часа, когда на дороге появился сменившийся с постов караул в составе четырёх человек. Замыкал шествие сержант из первой роты. За сходство с одним из киногероев фильма «Неуловимые мстители» сержанта звали Яшка, хотя у него было какое-то другое имя. Увидев нас, он неожиданно свернул с дороги и прямиком направился к беседке. При этом настроение Вали резко изменилось: она отодвинулась от меня, на лице отразился испуг.

          – Ты зачем пришла? – подойдя ближе, грубо спросил девушку Яшка и, повернувшись ко мне, добавил: – Гони её отсюда!

          Признаться, от таких слов я растерялся, полагая, что он Валю с каким-то перепутал. Поднявшись, шагнул было к Яшке, как в эту же минуту услышал:

          – Оставь парня в покое! Или сама ему расскажешь, что после танцев было?

          Сержант перебросил автомат на другое плечо и, оттолкнув меня с пути, пошёл в сторону караульного помещения.

          Молчавшая до сих пор Валя встала со скамейки и изменившимся голосом произнесла:

          – Какая я грязная… сама себя ненавижу… прости меня…

          Не хочу приводить содержание нашего разговора, но суть его свелась к тому, что Валя призналась мне в измене. Как трудно было это слышат! В те годы я ещё верил в любовь, чистые отношения между мужчиной и женщиной, и такая правда мне была не нужна. Всё изменится в скором времени, и я не буду делать из подобного трагедию: женщины будут изменять мне, я буду изменять своим женщинам… Такова жизнь… Это было, есть и будет всегда…

          После ухода Вали появилось ощущение пустоты и одиночества. Мир, в котором я жил, оказался несправедливым и неуютным… На глаза попалась лежащие на скамейке шаль и сумка с кастрюлькой. Всё это нужно было отдать, и, пройдя контрольно-пропускной пункт, я пошёл за Валей.

          Далеко идти не пришлось: девушка медленно шла вдоль забора по пустой малоосвещённой дороге. Услышав мой голос, остановилась… Не поднимая головы, забрала вещи… я пошёл обратно…

          Отойдя какое-то расстояние, обернулся. Валя стояла всё на том же месте, прижимая к груди сумку с пустой кастрюлькой, и плакала…

          Вспоминая свою армейскую любовь, подхожу к одноэтажному зданию штаба. Судя по дыму из трубы, выведенной из окна, в нём кто-то живёт. И действительно, на лай собаки вышел сторож, примерно моего возраста. Услышав, по какой причине я нахожусь на территории бывшей воинской части, подытожил:

          – Понятно. Ностальгия по прошлому.

          Звали сторожа Николай. Он охранял здесь здание бывшего штаба, приспособленное под проживание сезонных рабочих по сбору морского гребешка. Во время моей службы ловом этих моллюсков занимались местные корейцы, глядя на которых я тоже научился их нехитрому делу. Найдя во время отлива на песчаном дне похожую на большое блюдце двухстворчатую раковину, при помощи штык-ножа добирался до съедобной мякоти, и в сыром виде отправлял в рот. Тогда впервые я попробовал и оценил чилимов – дальневосточных креветок, причём тоже в сыром виде, которых корейцы вылавливали при помощи «чилимницы» – приспособления в виде прямоугольной рамки из толстой проволоки, обтянутой сеткой. Находясь по грудь в воде, они тащили за собой самодельный трал, периодически выходя на охраняемую территорию части, чтобы выбрать улов, в чём часовые им не препятствовали. Стоя на посту, я порой походил к ловцам, и зачастую в моей пилотке оказывалась внушительная порция свежевыловленных креветок.

          По предложению Николая присели на лавку. Разговор зашёл об армии – той Советской армии, в который когда-то служили. Собеседник призывался раньше меня и отслужил три года, солдаты же моего года призыва служили два года. Воинская часть Николая находилась в латвийском Вентспилсе, куда за время работы в торговом флоте я несколько раз заходил на своём судне, и мы с удовольствием вспомнили этот уютный балтийский город.

          – Развалили страну! – досадовал Николай. – Так хочется поехать, посмотреть, но у меня даже загранпаспорта нет, да и сам знаешь, как сейчас они к советскому прошлому относятся.

          Обсудив обстановку в мире, вернулись к разговору о службе. Вспомнили командиров, товарищей, войсковые учения, в которых принимали участие… Затронули тему воинской дисциплины.

          – Ты видел, какие сейчас солдаты? – спросил Николай. – У моих соседей сына в армию призвали, так он каждое утро из дома на городском автобусе к месту службы уезжал, а вечером домой возвращался. Спрашивается, какой с него солдат получится? Тем более служат всего год.

          Возражать собеседнику мне не хотелось. Понимал, ему надо было выговориться. Когда мы, новобранцы – 1968 года призыва, впервые прибыли в расположение воинской части, старослужащие того же года призыва, что и Николай, тоже утверждали, что за два года службы сделать из нас хороших солдат не получится. Мне просто было приятно беседовать с человеком, который с любовью вспоминал армию некогда могущественного государства, солдатами которой мы были. Приятно, что по прошествии стольких лет он гордился тем, что был награждён нагрудным знаком «Отличник Советской Армии», что до сих пор помнит номер своего автомата АК-47, достоинства которого мы, кстати, тоже обсудили.

          – А эти так называемые дембеля! – продолжал Николай. – Увидишь – сразу не поймёшь: то ли это солдат, то ли рок-певец! Вместо погон – эполеты, на груди – аксельбанты… В наше время если солдат, например, ремень ниже талии опустил или воротник гимнастёрки не застегнул, его за нарушение формы одежды сразу могли наказать. Почему же сейчас на такие наряды никто внимание не обращает?

          На этот раз мне пришлось согласиться. По дороге сюда я видел в аэропорту такого демобилизованного солдата, у которого, наряду с упомянутыми эполетами и аксельбантами, на форменном кителе красовался высокий, доходящий до средины затылка расшитый воротник. Ни дать ни взять – артист театра оперетты! Тем не менее в конце нашего разговора мы сошлись с Николаем во мнении, что сейчас российская армия стала гораздо сильнее, а служба в ней, в отличие от перестроечных девяностых годов, является делом престижным.

          Прощаюсь с Николаем, мне скоро в аэропорт. Иду вдоль забора, возле которого последний раз видел Валю. Интересно, как сложилась её судьба? Впрочем, зачем мне это знать? Побывав на месте своей бывшей службы, я слегка разочаровался. Когда ехал сюда, надеялся увидеть частицу своего прошлого, ощутить ушедшее в небытие время. Ничего этого не произошло. Да, я посмотрел свою воинскую часть, а точнее, что от неё осталось, что-то вспомнил, но, перефразируя известного поэта, ничто моей души не потревожило, ничто не бросило её в дрожь.

          Когда я был маленький, по соседству с нашим домом жил дед Андрей – фронтовик Первой мировой войны. Он рассказывал нам, мальчишкам, о войне с «германцами» и даже разрешал поиграть своими наградами. В углу комнаты за иконой его жена бабушка Улита хранила конверт, в котором лежали письма деда Андрея с германского фронта и мелкие костные осколки от его покалеченной руки. Эти «косточки» он посылал с письмами своей молодой жене Улите из госпиталя после операции, где лежал с тяжёлыми ранениями. Слушая как-то деда Андрея, я сказал: «Так хочется оказаться в прошлом, увидеть всё своими глазами!», на что он ответил: «Жить нужно днём сегодняшним, думать о дне завтрашнем, а прошлое пусть останется в твоей памяти».

          Так всё и есть! Открыть двери в прошлое невозможно. Об этом мне стало известно, конечно, не сегодня, но, как бы это ни звучало наивно, бывая в местах, связанных с прошлым, я каждый раз надеюсь хоть на мгновение встретиться с ушедшим от меня навсегда временем.

          Мои раздумья прервал телефонный звонок. Звонила девятилетняя дочь Ярослава, которая родилась в тот день, когда мне исполнилось шестьдесят лет. Дочь спросила, скоро ли я вернусь домой? Сказала, что скучает и очень ждёт. Моя дочь! Это и есть моё настоящее! Забота о дочери и думы о её будущем – главное в моей жизни. А что прошлое? Прошлое мне дорого, я его помню и никогда не забуду. Прошлое – это и моё детство, и моя юность… и те мои родные и друзья, которых, к сожалению, уже нет… Заглянуть в прошлое никому не удастся, разве только во сне, и того, что было действительно нет и никогда не будет – на то оно и время прошлое.