Знай наших! Таксист

- Вот здесь остановите, пожалуйста, — попросил меня пассажир.

Остановил я ему машину, а в зеркальце вижу: надел он очки, уставился в счётчик и по карманам шарит — собирает мелочь.

— Ну что ты на счётчик смотришь? — говорю. — Глаза себе портишь!

А он тихонько дотронулся до моего плеча:
— Получите, пожалуйста.

— Не звени! — говорю ему строго. И не оборачиваюсь — смотрю на него в зеркальце. — Лучше купи на них детям конфетки.
— Какие конфетки? — ещё удивляется он. — Это вам... За проезд.
— На что они мне?! — говорю. — Что я с ними буду делать?
— Как что?! — Заёрзал он на сиденье, посмотрел наконец в зеркальце и сразу всё понял — полез снова в карман.
«То-то же!» — думаю и тут же спрашиваю:
— Хочешь червонец дать?
— Да! — Заглянул он в зеркальце и не выдержал моего взгляда — передвинулся в угол.
— А что мне твой червонец? — говорю и навожу на него зеркальце, чтобы говорить как мужчина с мужчиной — с глазу на глаз. — Вот сейчас приеду в парк и сторожу отдам твой червонец только за то, что ворота мне откроет... Еще три на мойке дам... пять слесарю... И ещё... ещё... Что мне твой червонец?

— А я больше не могу!
— крикнул он и глаза зажмурил.

«Инженер, наверное», — думаю.
— А я что, прошу у тебя? — говорю ему спокойно. — Выходи лучше, не задерживай.

Взялся он за ручку, глаза не открывает и сидит так, не знает, что делать.
«Ехал бы ты трамваем,
— думаю. — И тебе, и мне спокойнее».

Закурил я папиросу, громко вздохнул и говорю ему:
— Вот пока мы с тобой говорим, я рублей пятьдесят заработал бы уже... Не меньше!
— Но ведь я не могу уйти, не заплатив! — плаксивым голосом говорит он.
— А обидеть, выходит, можешь?! — спрашиваю.
— Почему — обидеть?!
— Ты что, с Луны свалился? — говорю ему. — Хорошо ещё, что на меня нарвался — человек я спокойный, вежливый... На Доске почёта в парке вишу... А другой на моём месте разговаривать бы с тобой не стал — кинул бы вслед, тебе эту мелочь да ещё ругнул бы вдогонку!

— А если б я червонец дал? — спросил он.
—За. червонец машину сорвал бы с места, пока ты высаживался. За полтора, — на всякий случай продолжил я, — не стронулся бы с места, пока ты до своего подъезда шёл. Немым, живым укором стоял — спиной ты это чувствовал бы!

— А за два что было бы? — вдруг заинтересовался он.
— Ничего, — говорю.— Разошлись бы по-нормальному.

— А за три?
— Спасибо сказал бы.

— За четыре?
— Дверцу открыл бы.

— А за пять?
— Всё ты хочешь знать! — потерял я вдруг терпение. — Этого я тебе не скажу.

Он задумался.
— Ну что? — выжидательно смотрю на него в зеркальце.
— Эх, ладно! — полез он в карман. — Даю пять!

Тут уж я обернулся к нему.
— Ты серьёзно? — спрашиваю.
— Да, — говорит. И протягивает пятисотрублёвку. И глаза такие решительные, смелые...
— От души даёшь или ради интереса? — спрашиваю.
— Ради интереса, — признался он.

Тут мне кровь в голову ударила, застучала в висках. «Ах ты! — думаю. — Ещё издеваться вздумал?!»

Сжал я в кулаке горящую папиросу — иначе не удержался бы... И говорю сквозь зубы:
— Здесь тебе не цирк, дорогой товарищ. Плати по счётчику, и чтоб больше руки на зелёный огонёк не поднимал! Понял?!

Как увидел он. что я с папиросой сделал, — понял сразу, что со мной шутки плохи: быстро положил на спинку сиденья свой червонец, открыл дверцу... И только ступил он одной ногой на тротуар — тут уж я не сдержался: поступил по нашему тарифу — сорвал машину с места.

Крутнулся он на одной ноге, будто лезгинку станцевал, махнул руками, но не упал. Старая у меня машина.
Слабо с места берёт...