Письмо домой

Письмо домой, в деревню Неплюевка Ново-Камачинского района Омской области, Марфе Филипповне Шашакиной, написанное в спальном бытовом контейнере со всеми удобствами на Измайловском вернисаже в городе Москве.

Здравствуйте, дорогая маманя!

Пишет Вам ваш сын Толик, восемь классов образования нашей недавно закрытой сельской школы, прирождённый художник и дизайнер, затравленный напрочь нашей государственной машиной по случаю исключительной талантливости, подтверждённой получением третьего приза на всеобластной выставке молодых художников в городе Нефтеюганске за классическую работу «Стадо в снегу».

Исключительно только своему таланту и громкому упоминанию в нашей районной газете «Туголесье» я, как вы помните, решил проникнуться всем сказанным в статье и покинуть родной наш дом и любимую нашу деревню, и для упрочения своих позиций в художественном мастерстве выставиться на 2-ом международном конкурсе-выставке таких же молодых художников в столице нашей Родины Москве со своей лучшей картиной «Вожак стаи». Если вы не помните, то я кратко опишу Вам, дорогая маманя, это полотно. Размер его 1,5 на 2 метра, на настоящем загрунтованном холсте, который я приобрёл ещё в Нефтеюганске после моей почти победы на всеобластном конкурсе.

Сама идея и пришла мне в голову, когда я глядел на жюри этого конкурса, в особенности на его председателя, во время разбирательства моего удивительного творения и ждал от них своей победы. Но данное жюри не прочувствовало саму идею занесённого снегом стада как отражения нашей жизни и отдала первые места творениям какого-то неизвестного коллектива из областного центра под названием «Ладушки» с картинами «Рубка леса бригадой Мозгового» и «Жаворонок в траве». Про жаворонка – ладно, бог с ним, но кто такой этот Мозговой и на фига он рубит этот прекрасный сосновый лес? С формулировкой жюри конкурса: «За энергичность смыслового восприятия». Какое может быть восприятие от валяющихся стволов, мне не понятно. Поэтому, когда я стоял перед комиссией и смотрел в ясные глаза председателя жюри, после оглашения итогов, меня как током пробило на написание моего нового шедевра «Вожак стаи».

По приезде в наш любимой дом, на следующий же день, я в нашем дровяном сарае принялся срочно оборудовать художественную мастерскую, как у заслуженного художника, которого однажды показывали по телевизору. Вот в этой своей мастерской-сарае я и написал этот шедевр. И ничего, что мне пришлось разломать куриный насест, выбросить остатки сухих дров, попросить убраться из тёплого угла пса по кличке Вихрь и сельскохозяйственный инструмент поставить под крышу дома. Зато у меня появилось рабочее пространство для создания образа и написания моих картин. Я до сих пор вспоминаю, как Вы, маманя, ругали меня на всю нашу деревню за мои действия по переоборудованию сарая в мастерскую. А Витька с Мишкой, эти два непросыхающих деревенских тракториста, увидев меня, синхронно начинали крутить пальцем у виска.

Я вот до сих пор с большой нежностью вспоминаю проводы в нашу столицу, которые Вы мне устроили с соседями, гармонистом Петровичем и его снохой накануне дня отъезда. Провожали серьёзно и по-взрослому, можно сказать – «как в последний поход». Возможно, что следствием этих проводов и стало на следующий день рябение в глазах, постоянная жажда, трясучка и полное несварение желудка. Как будто крышка от нашей большой кастрюли встала ребром в желудке и не хотела переворачиваться. А ещё мне всю дорогу в ушах стояли слова какой-то песни, что пел Петрович: «Налей, ещё налей!» И хитрые глаза его снохи… Простите! Не удержался.

Как я добрался на поезде до конечной точки, помню плоховато. Я только пил воду, переваривал крышку и бегал в узкую комнату в конце вагона. По прибытии в столицу нашей Родины Москву в таком вот невменяемо-разобранном состоянии, в котором, как утверждалось по вагонному радио, на нынешнее время проживает 14 миллионов человек и есть метро, я попал сразу в линейное отделение милиции при вокзале по причине, как мне объяснял старший патруля, моего нездорового вида и затуманенной воли, вызванного вышеперечисленными проводами. Как он мог узнать про мою несчастную волю, остаётся для меня загадкой.

После почти 3-х часовой беседы, выяснения моей личности и просмотра наглядной агитации о вреде алкоголя и, самое главное, причины посещения моей художественной персоной города-героя Москвы, дежурный по отделению старшина Берберов, уважаемый человек в этом отделении, отпустил меня за 1500 рублей 00 копеек, объяснив взятие денег как благотворительный взнос на благоустройство милиц… полицейского дворика, где уставшие мили… полицмей…полицейские после очередного патрулирования по охране общественного порядка и спокойствия могли бы отдохнуть и словить релакс. Слово мне не знакомое, дорогая маманя. Так что, если что-то не так, то в ответе за него старшина Берберов. После получения этой 1500 рублей на этот дворик, я был спешно отпущен, для продолжения выполнения моей культурной программы в столице изящных искусств. Теперь, я думаю, после обретения нужных средств милый дворик этого отделения наполнится смыслом и заиграет разными красками. За дворовый бюджет я могу быть спокоен, потому что, выходя из здания отделения мил…полиции, мне встретился очередной страждущий, которого под руки вели к старшине Берберову. Потому я и ни разу не сомневался, что дворик будет окультурен, обсажен, облит, обустроен и облагорожен.

Выполнение моей культурной программы явно затянулось благодаря общению со старшиной и ознаменовалось потерей некоторого количества энергии, поэтому мне и пришлось зайти, естественно, в «Гастроном», всё там же, на площади у вокзала, где я и отоварился на 349 рублей 00 копеек за продукт водка «Наше золото» с ярким, насыщенным вкусом ёмкостью 0,5 литра. Скажу Вам, маманя, выбор в этом магазине такой большой, что мои глаза, принявшие своё нормальное состояние только после принятия части водки «Наше золото», от такого ассортимента опять разбежались в разные стороны. Спасибо Вам, маманя, за приготовленные к этому случаю пирожки. Наши, деревенские. Поджаристые. Душа моя прям возрадовалась, потому что после беседы с сержантом крышка в желудке наконец-то переварилась.

Так вот, об ассортименте. Хотя баба Аня, наша соседка, своим ударным трудом, не покладая рук и ног, днём и ночью ударно производит свой продукт под названием «Серебряная слеза», ей и пяти жизней не хватит на приготовление всего того, что предлагают в этом «Гастрономе». Полюбовавшись и порадовавшись на яркие прилавки с разным товаром, я отбыл ровным шагом на поиски ближайшего отеля, который мне посоветовал Петрович, где надеялся отдохнуть от свалившихся на меня обстоятельств и приготовиться к завтрашнему решающему дню.

Удивительные и любезные москвичи на мой простой вопрос: «Как мне добраться до отеля на данной улице?», пристально посмотрев на меня, сбивчиво объясняли мне дорогу, как будто этот отель находился на другом конце земли. После долгих поисков, собрав все напутствия москвичей в одно целое, наконец-то я нашёл этот отель аж к вечеру, к которому так стремился. Как же я обрадовался, увидев вывеску отеля под названием: Общежитие «Первого инструментального завода». Это, маманя, такой отель в глубине нашей столицы. Видно, специально выдающиеся архитекторы столицы спроектировали его подальше от оживлённых улиц с большими потоками транспорта. Здесь меня радушно приняли и поселили в пятикоечном номере за 2000 наших хрустящих рублей в сутки. Даже не спросив паспорта. Хотя Петрович предупреждал, что без паспорта не селят. Но он, наверное, проживал в какой-то левой гостинице, где такие драконовские порядки, что настоящим россиянам не доверяют.

Дорогая маманя, если бы Вы знали, сколько же в Москве приезжих! В номере, где я остановился, на пять коек было вписано восемь человек. Но зато бесплатный вай-фай (это я в следующем письме напишу, что такое), душ, туалет, раковина на этаже и гладильные принадлежности. Моя очередь на душ должна была подойти послезавтра в 3:00 часа ночи.

Соседи приняли меня хорошо, можно даже сказать – радушно, правда, первую половину ночи я ночевал на колченогом стуле возле отопительной батареи, прикрываясь от светящей люстры своей эпической картиной. Оказывается, в таких гостиницах свет на ночь не выключается. В целях какой-то только им известной безопасности. Вот бы тетю Машу, помнишь, дежурная в гостинице «Новый путь», в районном нашем центре, где нам пришлось ночевать, когда мы опоздали на последний автобус обратно в нашу деревню, вот бы её сюда. Она бы здесь, насмотревшись на эти блага цивилизации, корочун схватила бы. Туалеты на этаже открыты, туалетная бумага даже есть, свет горит и на лестнице, бойлеры с водой греются, входные двери не на замке после девяти часов вечера, телевизор в номере, пусть даже и восьмиместном – работает постоянно на выпуске новостей. Культура! Цивилизация! Свобода! Такое, наверное, возможно только здесь, в столице.

После полуночи меня сменили и я смог расположиться в скрипучей железной кровати, но не разуваясь, по причине какого-нибудь утреннего недоразумения со своей обувью. Цивилизация – цивилизацией, а обувь, извините – врозь. Опыт уже имеется проживаний в отелях! Утром все проживающие быстренько разбежались по своим рабочим, а может и не рабочим точкам, так что я, подумавши, пришёл к выводу, что спать со всеми удобствами можно и днём, когда кровати свободны. И я, отдохнувший и пришедший в себя, умывшись тёплой водой с привкусом стали, почистив зубы, как ты меня всегда учила, отправился искать приёмную комиссию со своим историческим произведением.

После долгих поисков я наконец-то нашёл эту самую комиссию. Она заседала почему-то в «Музее бомжей». Оказывается, маманя, и такой имеется в нашей столице. Я сначала-то не поверил своим глазам, глядя в упор на табличку на входе. Но вот, выходившая пара из дверей музея, несколько раз в оживлённом обсуждении, наверное увиденного, произносила это слово бомж. Что-то там другое разобрать было затруднительно, потому что мужчина говорил быстро и сильно шепеляво-сюсюкал, а женщина в ответ ему картавила так, что будто говорила на забытом языке племени с Андаманских островов. Наша универсальная учительница, Татьяна Ивановна, которую мы не раз мысленно уже похоронили, после закрытия за ненадобностью нашей школы, а на самом деле оказалось, что она живёт себе тихонько в соседней деревне, всё рассказывала про быт и нравы этих островов.

Любимая маманя, сколько же сюда съехалось художников на этот международный конкурс! Каких только лиц и цветов одежды я здесь не увидел! В приёмной комиссии у меня с радостью приняли моё драгоценное полотно. Мне выдали расписку и квитанцию на уплату взноса участника конкурса на сумму 15 000 рублей 44 копейки, которую я тут же и оплатил. И корешок даже выдали, который я и высылаю. И руку пожали, и словесно поздравили с вступлением в гонку.  Конечно, денег было жалко, но искусство требует жертв. Это мне ещё утром поведал сосед по номеру Алёша, когда завязывал шнурок на потрёпанном ботинке и извиняюще попросил до вечера 300 рублей. Бывший активный и заслуженный деятель искусств. Я не мог отказать такому уважаемому человеку.

У меня как бы случился свободный целый день до завтра, когда организаторы обязались объявить итоги конкурса, и я решил продолжить культурную программу и ознакомление с достопримечательностями нашей столицы. Быть в Москве и не пройтись по Красной площади, значит – не видеть Москвы. Это мне ещё Петрович красочно описывал, когда был в Москве проездом в Сыктывкар.

Прошёлся. Туда и обратно. И такая гордость за нашу страну меня взяла. Скорее всего, здесь энергетика, как объяснял своё состояние Петрович, такая. Может, какие и усилители её стоят. Я присматривался, вспоминая Петровича, но пока не заметил. Незаметные они. Дорогая маманя, сколько же здесь, вокруг Красной площади, магазинов. И одежный, и хлебный, и молочный, и цветной, и аптечный. Не так, как у нас, всё в одном магазине у тёти Нюры. А названия – мой язык не выговаривает… Прямо глаза разбегаются, и рука сама ползёт в потайной карман за кошельком.

После ознакомления с достопримечательностями площади и близлежащих улиц, я решил вернуться в отель, потому что от такой шири и размаха у меня сжало мозг. Да так, что ни о чём даже думать не мог, кроме как о светлом будущем страны. Вот ведь – эта энергетика. Прям въелась в мозг. Его и свело. Надо было срочно что-то предпринять для отката моей головы в обычное состояние. Наверное, перекусить чего-нибудь, так как вместе с мозгом свело и желудок. Решил поближе к своему отелю. И по дороге в метро мне, в общем-то, повезло, и я познакомился с двумя милейшими коренными жителями столицы: Колей с Житомира и Витей с Алтая, которые за непринуждённым разговором мне много поведали об истории и быте столицы.

После радушного знакомства мы решили отметить моё счастливое вступление в Союз художников, как верно предложили мои знакомые, узнав, что я художник. В подворотне ближайшего красивого особняка 19-го века мы отметились на 350 рублей 87 копеек. Мозг сразу разблокировался. Чек я прилагаю к данному письму. После чего Николай утратил способность ходить, а Виктор ушёл опять в продовольственный магазин с моими 350-тью рублями, где и пропал, как корабль в огромном московском людском океане. 

После долгого ожидания прихода Виктора и невозможности поднять на ноги Николая, в связи с его огромной комплекцией, я привязал его свои поясным ремнём к витиеватой ограде особняка, чтобы он выглядел немного стоящим на ногах, и двинулся ровным шагом, каким только мог, в столичное метро. Где меня и остановили наши славные сотрудники мил…, простите, маманя, полиции. После душевнейшего разговора за жизнь и составления по всем правилам протокола, меня отправили казённым автобусом через всю Москву в ближайший вытрезвитель в так называемой новой Москве. Я уже и забыл, что это такое! Оказалось, что всё новое – это забытое старое. Это мне поведал постоянный клиент этого заведения по кличке Председатель. Да-а. По своему большому телосложению он мог претендовать на это громкое звание. Ещё он меня научил, что с сотрудниками заведения спорить не стоит, а нужно во всём им помогать и соглашаться. Тогда завтра отпустят вовремя и без каких-либо серьёзных потерь.

Дорогая маманя, как же великолепна в вечерние часы наша Москва! Какое на её дорогах оживлённое движение! А сколько света. У меня при виде такого сумасшедшего ритма опять сковало мозг. А в вытрезвитель нас привезли, как и положено, для заселения в это заведение к 22 часам вчера, после чего помыли и сопроводили для обязательного отдыха. Я поступил, как и советовал Председатель, и два милейших сотрудника в белых халатах, строго описав моё имущество, отправили на мягкую койку. Чем я сразу и воспользовался. Здесь нас в комнате было человек десять. Правда, рядом оказался Председатель, очень добрый человек, и всё предлагал мне путёвку на курорты Краснодарского края. Вглядевшись в его лицо после помывки, я сильно засомневался, что он является заслуженным председателем профкома на одном знаменитом подмосковном космическом заводе. Хотя мой мозг и не мог работать на полную мощность, но искорки в глазах пропустить не мог. Такие же искорки были у тракториста Мамлюкина, когда его забирали в психушку, после семи дней запоя, по случаю окончания пахотных работ в этом году. Искорки были похожи на прыгающих белочек. Ну мы, маманя, это тогда долго обсуждали. Поэтому я смущённо отказался от своего шанса побывать на курорте, на что Председатель долго обиженно шмыгал своим красным носом, пока ему не пригрозили перевыборами. 

На следующее утро отдохнувший и посвежевший, как и остальные посетители вытрезвителя, я покинул стены этого гостеприимного госучреждения за 2000 рублей 00 копеек. Председатель профкома предложил продолжить наше знакомство в соседей рюмочной, но его вид навеял на меня видения моего нерадостного будущего, поэтому я отказался от заманчивого предложения. И направился сразу же в приёмную комиссию, надеясь, что результаты конкурса уже будут известны. Я ни на граммульку не сомневался в свое победе с таким шедевром. Тем более с оплатой 1500 рублей. С этим не просто проиграть!

Результаты для меня оказались неутешительными. Что значит неутешительными? Да просто разгромными! И, как ни крути, обидными! Дорогая маманя, моего «Вожака стаи» зарезали напрочь с унизительной формулировкой «за искаженное изображение животного мира и низкое политическое содержание». Вот так, милая маманя, моя лучшая картина, на которую я потратил столько средств (ну, считайте: настоящее полотно, подрамник, краски, кисти, рама, дорога в райцентр и обратно, разгром сарая, дорога и проживание в нашей столице, взнос за конкурс) и искажает животный мир! А кто сегодня не искажает? А какое ещё им нужно политическое содержание в животном мире? Или животное содержание в мире? Я уже и запутался в этих определениях.

Докладываю вам, дорогая маманя, что первое место занял китаец Ван Кинь за картину «Много риса», а гран-при получила плюгавенькая картиночка, всего-то размером 50 на 90 сантиметров, турецкой художницы Лейлы Гюмиреш под названием «Наложница после приёма ею султана». Ну, маманя, и нравы здесь! Какая наложница в таких размерах? Не могу вам описать эту наложницу, чтобы не подкосить вашу веру в хорошее и светлое. Но я скандалить не стал. Вы же помните, что я словами не разбрасываюсь, а сразу даю в пачку. Но здесь ничего такого не было. А хотя бы  узнать, где всё же члены комиссии, не удалось. Ну и стоящие в вестибюле два мили… тьфу, полицейских остудили мою голову.

Так как членов комиссии я так и не нашёл, чтобы они смогли мне внятно объяснить, в чем же заключается политическое восприятие животного мира, я, забрав своё полотно, вернулся в отель, где и оказалось, что денежных средств на дальнейшее проживание у меня не хватает. Дежурная мне учтиво так прокричала, чтобы я убирался к такой-то матери, потому что я не заплатил и за прошлую ночь. Я попробовал объяснить ей, что я и не ночевал, так как ночевал в вытрезвителе, за что и заплатил и у меня есть чек. Но после спокойного разъяснения, что если я сейчас же не покину это благополучное заведения, меня передадут в руки органов. Каких органов, уточнено не было. Но я на её уверенный призыв решил убраться, недолго думая. Понимая всю драматичность этой ситуации, я решил поискать себе место для ночлега в оказавшемся рядом парке.

Дорогая маманя, как же прекрасны вечера в московском парке. Как в знаменитой песне: «Не слышны в саду даже шорохи, всё здесь замерло до утра…» Меня любезно приняла парковая скамейка. И я в который раз подумал – какая же универсальная вещь моя эпохальная картина. Познакомившись здесь в парке с удивительными людьми – солью земли русской, из ватаги Корнея, оказалось, что я занял на этой лавочке место одного из его трудяг. Но меня никто никуда не прогонял, а познакомившись поближе и выслушав мою историю, даже накормили чудным сладковатым картофелем и чуть-чуть подпорченными бочковыми огурцами. Картина, которую я развернул для пущей правдивости своего рассказа, всем участника ватаги понравилась. Я сразу понял – это настоящие ценители прекрасного. Соорудив что-то типа собачьей будки, как у нашего Вихря, из скамейки и картины, я, после такого нервного дня, мирно отошёл ко сну. Ночь, прекрасная тёплая ночь окутала меня своим тёмным покрывалом и наполнила новыми силами и надеждами.

Наутро, по совету моих новых друзей, я отправился на Измайловский вернисаж, который оказался неподалёку от этого парка, где, развернув свою картину во всей красе, начал предлагать её на продажу. Подошедшим три раза крепким парням я прошептал пароль «От Корнея», услышав который парни удивлённо отходили. Народ живо интересовался композицией, но желающих приобрести её оказалось, прямо скажем, мало. Всё больше люди были падки на какие-нибудь поделки типа «Осенний сад» или «Церквушка над озером». Конечно же, на вкус сильно подействовало нынешнее воспитание. Не то, что нам прививала наша сельская учительница Татьяна Ивановна. И не только воспитание, но и сам образ жизни, в котором всё больше угадывался её западный оскал. А поэтому такого спонтанного российского настоящего авангарда как мой «Вожак», не все могут сразу воспринять, так как о той степени воспитания, что получило нынешнее поколение, можно только сожалеть. Ну, не могут они воспроизвести воображаемый образ.

На моё произведение клюнули только раз. И именно клюнули, потому что смысл так и не поняли. Отец с синим носом, подводя своего маленького сына к моему полотну, проговорил: «Вот не будешь есть манную кашу, этот ужастик вдруг выскочит и съест тебя!» Мальчик, закрыв лицо руками, захлёбываясь, пропищал: «Буду! Буду!» Но вот как, подскажите, создавать для таких персонажей шедевры? Им же замучаешься объяснять, что же автор – а я был автор – хотел громко сказать своим творением.

Дорогая маманя! Как же мне вспомнились в этот день Ваши пирожки и куриные ножки! Двух последних наших кур! Они были незабываемы! Эти ножки! Просто пальцы облизать был готов после таких кур. Под вечер у меня уже вовсю сосало в желудке, и я опустил стоимость своего полотна с 1000 долларов до 5000 рублей. И всё же мне повезло! А как без этого в Москве? Я продал своего «Вожака» за 2500 рублей какому-то то ли бизнес-воротиле, то ли интеллигентному разбойнику, то ли чиновнику – с бритой головой и бульдожьим лицом. Уже давно канули в лету цветные пиджаки, распальцовка и своеобразная речь здесь, в столице, атрибуты человека состоятельного во всех отношениях. Все вдруг стали похожи друг на друга. Я имею в виду людей высшего сословия. Поэтому попробовать сразу разобраться, кто перед тобой находится, достаточно трудно.

А картина этому, хм, ценителю, сразу понравилась! Единственным пожеланием его было, чтобы я переименовал картину «Вожак стаи», что я тут же и сделал, написав внизу под изображением вожака белой краской: «Осторожно! Очень злющая собака!» После чего он с радостью схватил картину и со словами: «Теперь эти грязные мальчишки не залезут на мою дачу!» исчез из моего мира. Ну, вот ведь, всё-таки важный человек, а как тему прочувствовал!

Свою культурную программу я продолжать дальше не мог по причине нехватки денежных ресурсов, которые я сразу же истратил в ближайшей закусочной. Контингент здесь был другой, дорогая маманя. Художников найти не удалось. Но я совсем не расстроился, потому что был голодный и холодный. И мои 2500 рублей быстренько превратились в утоляющее и согревающее.

Вернувшись к своим старым друзьям из ватаги Корнея, с презентом из двух бутылок продукта «Водка Праздничная» столичного разлива и двух порций куриных наггетсов, я переночевал на том же месте, но без прежних удобств – по причине отсутствия картины. Но я, конечно же, не в претензиях к судьбе. Она меня, дорогая маманя, испытывает на прочность. И я готов к дальнейшим испытаниям. У меня даже зародилась мысль написать новый шедевр на тему социалистического реализма, взяв за пример лица и характеры трудяг ватаги Корнея, греющихся вечером у костра и пишущих письмо. Вот кому, пока не решил, потому что уж много адресатов всплывает в памяти…

На следующее утро по протекции самого Корнея, замечательного человека, бывшего бригадира комплексной бригады на одной ударной стройке социализма, меня и ещё одного, бывшего будто бы главного инженера из Пензы, определили на Измайловский вернисаж уборщиками территории за 700 рублей за смену. К этой сумме прилагается и льгота на право ночевать в спальном контейнере вместе с ещё пятью человеками, с которыми я ещё не знаком, но обязательно познакомлюсь. Поэтому моя жизнь в столице только начинается! И я верю – продолжится!

Милая маманя! Жизнь так прекрасна, потому что на свете так много хороших людей. Берегите себя! Если можно, то вышлите переводом 3000 рублей для ближайших расходов, пока мне не заплатили за две недели работы уборщиком. Заранее спасибо! Тепло обнимаю! При случае напишу продолжение моей московской жизни…
С большим уважением. Ваш сын Толик.

Корректура М. Зуйкова.
Русавкино, 1999 г. – февраль 2024 г.