Черновики забытых дней

                Глава двадцать третья.

Утро. Ранее утро. Перед утренним осмотром внизу под окном, напоминая шум работы гномов в подземном царстве цветных камней, все гремели и скрежетали лопаты, сбрасывая уголь в яму подвала, где находилась кочегарка. Роман сидел в художке за столом у открытого окна. Роман достал пальцем «розу» из носа, и дышать стало свободней и веселее. Лейкоциты, плебисциты и прочие контрреволюционеры должны погибать от рук правосудия. Луна пряталась за дымкой туманного утра, так же было и по вечерам. По стеклу бил дождь, слабенькие крошки града стучались в окно, глаз природы хотел погреться на горячей батарее, которая пускала слезу, из-под заглушки, уже была приличная лужа. Окно запотевало, на глазах рос перепад температуры, тут и там. А лопаты швырялись парой рук, уголь летел, обгоняя взгляд, образуясь в тепло. Всего лишь эффект, от которого должно было быть тепло.

Ла часто писала о дочке. Почти в каждом письме это звучало по-новому и очень интересно. У дочки часто звучало слово «сяма»! Эта самостоятельность слова уже уважала человека только за это слово.

Утром следующего дня в строевом отделе Роман и ещё двое взяли командировочный лист и поехали в Калининград, погода менялась на глазах, снег лежал всё обильнее и в пригороде города он полностью владел ситуацией. Снег то подтаивал, то снова замерзал…

Если вынырнут головы, из разбитых пространств
гуманоиды подлые сидя скучно молчат
и раздвинуты мысленно их взгляды обоюдополые…

Перед поездкой в Калининград роман уже с вечера знал об этой поездке, ему снились сны, снова сны, о каких-то непонятных поездах, очередях и прочих странностях.
- Нет командира! Нет! Нет! - так прозвучали последние слова перед сном. Это дежурный по роте пустил утку, а в ответ только сигаретный дым, дым, дым сна и забвения, дым ностальгии о чьих-то жизнях и потерянных снах, чьих-то и ничьих …

Из той улочки и улицы, где камень был вымощен на толстых мостовых, сворачивала незаметная улочка в сторону. Светился свет в окне. Тихий спокойный голос читал стихи:

Не забудется прошлое:
день и дорога во сне,
неумытые оползни
разменяли деньгу при луне…

И резиновым взглядом
всё отскакивало прочь,
на тех днях и печалях,
что приснились – точь-в-точь…


- Чьи они? - спросил Сергей
– Не знаю, - ответил Роман.

Ночь смыкалась одинокой темнотой, озираясь по сторонам, шея устало поворачивалась, показывая глазам вокруг всё потемневшее, и всё снова возвращалось назад…
Чёрное платье, прозрачная кайма золотистого цвета, всё так дополняло шлейф неба и её грацию.
Казачий шум лошадиных копыт давно умолк, из окна дребезжал свет зажжённых свечей, так почему же?

«И ему снова хотелось туда, листья шелестели под ногами и не хотели отпускать человека. Трость расслабленно становилась рядом. А.П. шёл по саду и внимательно, сощурившись, смотрел на такие разные и добрые деревья, его постоянно тянуло к природе, к природе принадлежать себе и этим  милым морщинам древесной коры. С каждым прошедшим днём всё больше хотелось общаться именно с этими немыми собеседниками.
«Боже мой, как хочется быть только с природой!» - восклицали глаза. Пора умиления и ностальгии, об уходящем, становились тяжёлыми  и непонятными днями.
Если быть, то зачем? То зачем?..  Сколько прекрасного  дано понять всецело. И самому хоть раз это поймать, то оно тебя поглотит навсегда.
 
Саша рассказывал: - А вы знаете, на аэродроме, списанных самолетов есть собака, такая лохматая, не большая. Я у неё спрашиваю: «Кардан? -  собаку звали Кардан.
- Скажи, как жизнь на аэродроме? Она задирает голову и жалобно воет У-У-У-У, а потом спрашиваю, как жизнь в школе прапорщиков, она уу-уу-уу-ууу…уууу. Это её свои научили выть, она поняла это дело, вот так веселила публику, но смешно до слёз…
Последнее время перед самым окончанием школы спать не хотелось, да попросту было неудобно спать, в сырой потной комнате, где столько людей ютилось, в два яруса, уже полгода. Психологические уступки были несовершенны и упаднические, они старались изворачиваться, и цепь спадала с шеи на самом слабом месте. Велогонка послесловий и предательств самого себя изощрялась, в наглости и  нечистоплотности совести. Элементарные правила игры, и только уход возвещал присутствие властного человека. Скрипели двери и уходили люди, лампа больше не скрипела, её просто выкрутили. Поднятая рука на иконе говорила что-то сильное и манящее, неуловимое, застывающее движение умоляло понять и смириться с жизнью. Сильный внутренний взгляд въедался в человека скромного, жизни скромной, он был сильнее сильного. Такое впечатление оставляла нарисованная икона Пашей. Бывший милиционер, ушедший из-за  нечистоплотности отношений и прочего, к себе из милиции и теперь окончить школу прапорщиков в тридцать лет, хотел начать не только новую веху в службе отечеству, но и личной жизни. Но пусть не тревожит его выбор в иконе, он исправно почитает искусство, но подсознательно не оставляя внимания по классике живописи. Но да, бог с ними классиками, это теперь, так просто не понять, а точнее отвергнуть безо всякого, на, то объяснения. Роман хотел понять  непонятное, стараясь осилить стену, того Христо-спасительства, так очищающего душу православного человека.
Читая:  «О религии Эпикур:
- Мы должны признать, что бог или хочет удалить зло из мира и не может, или может, но не хочет, или наконец и может, и хочет. Если он хочет, но не может, то он не всемогущ, то это бессилие, что противно природе бога. Если он может и не хочет, то это свидетельство злой воли, что не менее противно природе бога. Если он и может и хочет, что является единственным из предложений, которое может быть применено к богу, то почему же в таком случае на земле существует зло. Постараюсь объяснить, это хочется сразу ответить на это  словами: чтобы не нарушить баланс, какой такой баланс? Обыкновенный во всём должен быть баланс. Ну, конечно, зло это плохой баланс в деле посвящения человека. Но я так думаю, сказал себе Роман.
Почему слово баланс, это уже утопия в своём противопоставления  одного другому.
Хорошее – плохому, честности - враньё и т. д. 
Так рассуждал Роман, украдкой поглядывая на лицо святого, с поднятой рукой. Рисунок светился при свете лампы, бронзовая краска казалась позолотой, так хорошо сочеталось искреннее свечение  человека и манящее его существо.

Россия. Росс-ии, и-ия, я-ия-ия.
Получается Россия и Я, непрерывность  слова и человека, эта непрерывность превращается  в связь, родство, необходимость, потребность, святость, культуру. Россия – мать, женщина, ребёнок, человек. Последовательность, одухотворяющая  природу сущности бытия народа - это и есть Россия.
Мысль резко соскакивала со ступенек. Оказавшись в одиночестве можно забыть, можно забыться, такая сила сосредоточенности иногда рождает иллюзии и даже  пространственный мираж своего перемещения в пространстве и во времени, силы, соблазняющие тебя, таковы, что ты на долгое время  находишься в оцепенении и силе неведомой, а может личной силы всё это пережить и понять.
Говорят, индийцы бессмертны. А почему? Вся практика их жизни основана на бессмертии души человека, а значит жизни его самого, как живого существа.

Роман представлял, как он будет лежать рядом с Ла, и стараться побороть в себе силы тяготения, которые  подталкивают столкнуть плюс и минус в одно целое. И он знает, что уснут их  грусти и уснут их ссоры, после откровенного вмешательства в дела друг друга, и наступит неожиданный крепкий здравый сон…
      
Вновь проскакивающий разъезд казаков простучал копытами лошадей, цоканье подков было ещё долго слышно. Память обострялась, она была похожа  на открытый перелом кости. Приближался рассвет, различные оттенки осени проступали, словно водянистая акварель на утреннем распорядке. Так началось воскресенье. Предпраздничный день надоел своей безучастностью. Курсанты бродили по территории гарнизона, или как ещё называли –  отряда. В голове вертелось, так много образов: голов, подворотничков. Эта картина прилипчиво врезалась в освещение помещения канцелярии. Со стороны улицы  на стене были размазаны, смазаны потёки влажного воздуха, побитый взгляд созерцал природу окна, и через окно всё дальше уходила природа, живая страсть по-разному. Роман на время переселился из художки, в канцелярию роты, в ней было просторно и светло, что очень ему нравилось. Все шили  «крабы», так называлась морская  кокарда, это целая фабрика пошива крабов. Себе Роман не шил, но ему пошили за то, что он нарисовал парню на листе ватмана обнаженную женщину, которую обвивал большой питон.
Ветка дерева, разбросив свои ручище, восклицали и говорили протяжно вежливо и вполголоса. Голова, сознание внушали слабость и растерянность, хотелось спать и быть поближе к кровати.
Командир школы, как-то по-дружески, так показалось Роману, спросил: «А что же им надо-то ещё?»
На, что Роман ответил: «Чтобы после обеда разрешили спать, после обеда в воскресенье». Командир согласился и на это.
Индивидуальный подход не срабатывал, хаотичность и суета, так более точно можно сказать о том воспитательном процессе. Да и вообще в учебных подразделениях идёт навязывание своего, но не прислушивания к здравому голосу.
Люди – сейфы. Люди - шкафы и столы, с дверцами и нишами и настольными стёклами. Всё нереальное перевоплощалось в сюрреализм, томные волосики говорили, что это рука женщины. Ухабистые переходы снова в мир иной, ненормальной. А кто сказал, что он ненормальный? Может он и есть, тот самый нормальный мир.
…То ранее облако припускалось, и сильная рука забирала кого-то…
Ветер стремился разорить, разрушить близость уюта. То приближение, которое неизбежно и должно было случиться. Растопыренные пальцы постоянно были в движении и почти не касались друг друга. Одиночество утешало и было противным. Роман давно, почти неделю, как ушёл из художки, оставив коллег без объяснений, почему ушёл от них. Надоело сидеть в тесной прокуренной дыре, постоянно находясь во взгляде, со стороны и ничего не понимая. Освободив себя, от этого он приобрёл независимость выбора: улица, канцелярия, кубрик и прочие уголки… Его постоянно мучили вопросы и догадки; и не просто мучили, а выдавливали сиюминутный ответ  и непременно только так. Почему же армия стала малокультурной, невежественной, распущенной. Демократия сделала отступление: от устава и оказалось, что оно, то и  не надо, да и устав это формальность для бюрократического оформления разговора с подчинённым. Но иногда надо, что-то новое предпринимать. Люди утешались безвкусицей, о делах рождённых гласностью, они привыкли и смотрели то, что их тянуло туда, обратно к старому наивному и радостному. Почему же? Эти крики из тьмы деревьев, поросших мхами и вековыми морщинами на стволах, говорили теперь всё в лицо, прямо расхлестав листвой по щекам. Тяжёлая похотливая ирония, с надрывом сарказма и больше ничего. Газовая дневная лампа гудела над головой. Всё поддавалось нестерпимой подлой вежливости брать и взять.
Всё  брать и всё взять. Голос из программы на ТВ: - А, где же коммунизм, есть ли он тем злом, которое выдумали большевики, насытив свою кровожадность морем людских слёз и потом от усталости рубить головы с плеча. Так ли это товарищи? Мы ждём ваших писем, пишите нам по адресу…и длинный перечень фамилий погибших.





               


                Глава двадцать четвертая.

Растопыренные пальцы ног смотрели в песок и вдавливали влагу песка, вода приближалась и пеной со рта обдавала босые ноги. Ноги шли и шли, всё дальше и дальше. Повстречавшийся камень, осунувшимся взглядом посмотрел и стал раздевать окаменелым взглядом. Брызги быстро покрывали ноги и всё тело влажной мокротой, неожиданно выступила испарина, мокрота отрезвила сознание, было хорошо и прохладно. Сколько он лежит этот камень - подумали ноги, наверное, очень долго. Сообразительные ноги стали удобно располагаться  возле камня, окаменелый взгляд устремился в темноту прохода. Ноги шире и шире раздвигались. Зрачки набухали, словно каменные  их призрачное мерцание сверлило  темноту находя в этом наслаждение. Каждый шелест напоминал  отражение голоса, он продолжительно шумел в голове этот осенний шелест моря.
Ноги - это было всё, еще были:  руки, голова, спина, губы, пальцы, живот, глаза, рот, брови и всё остальное…
Поэтому Ноги пишется с большой буквы, поэтому ноги самостоятельно функционирующая часть тела человека, которая живёт автономно. Напоминание входило  в созвездие  «Человек», такая планета существовала, где-то в середине шестидесятых годов. Туманность  увеличивалась, с прогрессирующей  последовательностью, но затем опухоль спала, стало спокойнее и стало вдруг видно отчётливое изображение её оранжевого бока. Каприз большого слова или заглавной буквы…

«- Непременно примите ванну! - сказала служанка, занимаясь приготовлением обеда.
- И почему она так быстро уходит? - подумал он, скрестив ноги под себя. Он сидел на диване и о чём-то думал.
- Ну, пожалуйста?! - служанка настойчиво попросила, подходя ближе, она села к нему на ноги сверху, обняв его талию своими длинными ногами. Неожиданно выскочившая грудь из халата обожгла его волосатую грудь, острый наконечник сосков уколол его и сразу стал своим.
- Ну ладно, он посмотрел ей в глаза и пошёл в ванную».

Передачу смотрел один Роман больше никого в лен- комнате не было, только бегающие по экрану телевизора нити помех.
- Сколько вам лет? – спросил голос из телевизора.
- Мне? – недоуменно спросил Роман и не восприняв  это в серьёз отвернулся в сторону. Рука потянулась из телевизора и, достав его, за ухо повернула лицом к экрану.
- Сколько вам лет? Глаза налились вопрошающим сочувствием к нему.
- Ну, пожалуйста, сколько вам лет?
- 27-ответил Роман и снова отвернулся. Голос пропал, и стало совсем тихо. Рядом повернулась служанка, её горячее тело обжигало, его своей неожиданностью, камин жадно отражал огонь, сухие искры разлетались, словно звёзды невидимых галактик по своим делам. Нисколько не требуя страсти, он сидел и смотрел на человека. Ноги вяло стали подниматься в коленях, серый камень почувствовал прилив сил. Галактика требовала очищения и смены покрытия.
- Только бы успеть - прошептали губы.
Роман вспомнил, где он мог слышать этот голос, Ах, да! В армии, срочной службы. Да, точно такой же акцент по-русски, но что-то привлекательное, точнее любопытное. Роман открыл мастерскую, дверь со скрипом поддалась, и он увидел голос, сидящий на стуле, с гитарой в руках и что-то пел.
Мы же говорили, что сейчас будет торт, а ты прощёлкал, ну теперь всё.
 - Я не обижаюсь, ради бога, главное, чтобы вы поели и ладно - без обиды сказал Роман.
- А почему женщины не лысеют, как мужчины, ну да лысеют, но не в таком количестве.
- А долго будет Горбачёв у власти?..

Вот и прошли праздники октября. Было построение всего отряда, поздравляли и прямо с плаца пошли в город на демонстрацию. Только почему-то пропустили их в последнюю очередь. Это было не интересно. Одним из праздников для курсантов был поход в кинотеатр на кинофильм. Так и закончился на этой ноте праздник. Вечером смотрели фильм «Бег», по роману Булгакова «Белая гвардия». Задумчиво и странно, когда тебе снятся сны в казарме, где ты живёшь, кажется в ней ничего не должно сниться  только неприятный запах столовой, полусырые пирожки, хлорка из туалета и прочие гадости, но снились и хорошие сны. Погода всё время менялась, уже был снег и не однажды, снег - это белый цвет мысли. Пришло письмо доброе и благородное. Со стороны Роман смеялся над собой, но так, чтобы самому себе не показаться глупым или высокомерно умным. Роман обратил внимание на девочку, которая проходила мимо, инстинкт самки играл в глазах девочки так, что трудно этому было не поверить, она кокетливо посмотрела на него и пошла дальше. Обильное присутствие мужского пола заставляло по иному, к этому относиться. Происходила какая-то игра. Листья блестели и светились. Жар осеннего солнца согревал их последними своими лучами. Пылкость листьев сравнивалась с огненным шаром, или эфирным облаком солнечной желтизны. Еле слышная музыка осени, это была томная поступь, руки тянулись протяжно, словно ветки. Вся заумная сказка похожа на пережиток времени на пенистое шампанское, выбегающее из бутылки. Лишь лень, лишь лень нас с детских лет коробит, и кажется, её нам не понять. Чьи-то слова показались мягкой присказкой. Роман вспоминал отъезд из дома, когда он  собирался скромно, вечером выйдя из квартиры, он пошёл на железнодорожный вокзал. Хотелось уехать куда ни будь, полечить ревматизм. Ему хочется покоя, только тут в этой школе прапорщиков,  ему почему-то захотелось покоя. Никуда не ездить, а сидеть дома безвыездно долго-долго. Последней бани не было, была только предпоследняя. Последнее воскресенье и дорога. Последние дни, даже недели Роман не хотел домой, его убаюкивал сон забот этой школы, где говорят даже, когда идти в туалет и укладываться спать, точно и вовремя. Уже последний день подходил к концу. Во вторник торжественное построение. Вручение кортиков, корешков, последний проход, чемоданы в руки и домой. Но был ещё понедельник, день, когда всё смешивается воедино и суетится всё с утра до вечера. Последний экзамен. По Уставам вооруженных сил, Роман сдал на хорошо. Может, не столько он, сколько его наглое выражение лица, это получилось не преднамеренно, он не жалел о случившемся. Сначала он хотел зайти первым, но потом передумал, он решил справиться с посылками, надо было отослать книги  и некоторые вещи. Когда всё это было сделано, он пошёл в учебный корпус сдавать «уставы».
Роман стоял  в коридоре и что-то, его изнутри подталкивало, он всё пытался разгадать – это  «что-то», но не мог. В какой-то миг, его словно осенило. Ведь точно, он положил авиабилеты в книгу, а книгу положил в посылку. Может так получиться, что почту уже забрали и тогда надо отпрашиваться  и ехать в Калининград, и искать ту почту, куда это всё привозят и сортируют по маршрутам. Роман выскочил из учебного корпуса и скорым шагом, почти бегом направился в сторону почты. Роман обошёл плац и был уже на почте.
- Извините, пожалуйста, но я забыл авиабилеты в посылке, разрешите вскрыть и забрать?
- Ещё можно, но если бы позже, было бы поздно. Роман нашёл авиабилеты в книге, вдохнул и пошёл сдавать экзамен.
«Слава Богу» - подумал он, подходя к двери здания. Погода была сырая и спокойная. Все спокойно пришивали погоны и прикручивали звёздочки прапорщика. Все себя спокойно чувствовали. Остались пять, с половиной месяцев позади.

Всё остальное позади.
Кажется, прошли года,
а может дни,
и не вернутся больше к ним
мои глаза, глаза мои…

Роман смотрел императорский дворец, природа Японии, белые лебеди и бегущие школьники. Красивые чёрно-белые цапли.
Следующее утро было трогательным и длинным. Перед самым подъёмом ему снилось: строй, что он идёт в строю, потом отошёл в сторону, с двумя девушками и они пошли по пыльной дороге. Роман проснулся от команды: «Рота подъём!» С утра был дождь, рота, перебежками перепрыгивая лужи, бежали в столовую, на улице было темно. Через время прошёл и дождь, и побежали, как угорелые, по небу облака. Строй. Школа прапорщиков, развернувшись в затылок, друг другу стояла для вручения корешков и прочих почестей. Роман стоял и наблюдал, как облака всё плыли и плыли, где-то высоко летел самолёт,  оставался белый шлейф после самолёта и больше ничего. Солнышко выглядывало украдкой из-за  облаков, оно словно подсматривало за всем происходящим. После того как всем всё вручили и сказали, прошли торжественным маршем, позабирали чемоданы и сумки и бегом на железнодорожный вокзал. И тут пошёл снег, а точнее крошка, пороша, она настолько была густа, что всё стало белым и грязным от того, что сразу таяло. Небо затянулось тёмными тучками. Всеобщая серость,  так показалось ему всё вокруг. Улетели самолёты, тот, который надо, ещё и не думал лететь. Была непогода. Роман, зам. Ком. взвода и Чеша. Такая компания сидела в аэропорту. Все ждали хорошей погоды, впереди на скамейке сидели «надзиратели» – посланцы из школы прапорщиков, они слушали приёмник, выжидая время, чтобы потом, со спокойной совестью ехать, домой, в тёплую постель. Может и правильно, что они сидели. В одиннадцатом часу объявили рейс  и посадку на самолёт. ТУ-134  принимал пассажиров.  Роману не понравилось в самолёте, хуже, чем в автобусе. Самолёт взлетел ввысь, и, кажется, всё было, во власти только этой тонкой машины. Донецк принял на заснеженную полосу, которая растаяла под действием службы аэродрома. Он вышел из аэровокзала, на улице мело, снег хлестал в лицо. Неожиданно подъехало такси и в него стали грузиться парень с девушкой. Роман спросил: «До железнодорожного вокзала возьмёте?», - ответ последовал, положительный.
На вокзале пришлось ждать первой электрички. В вагоне было тепло и уютно. Пассажиры обращали внимание на его чёрную форму, это развлекало. Появились очертания пригорода, ну кажется, вот и всё. Автобус довёз почти до места назначения.

Роман стоял у двери, и его трясло чувство нежности, он не верил, что это всё, вот и закончился кошмар, который продолжался полгода. Он позвонил. Звонок бодро возвестил гостя. За дверью послышались шаги. Квартира просыпалась.

1988 - 2022 год.